Опасный мусор

    Рассказ опоздал на конкурс "ТМ" в теме "Наши в космосе" - писался спец. для него.
     
    

    Механник  Ганн
     
                                             Опасный мусор
                                   
         
        У неё бледное лицо. Чёрным очерчены глаза, красным губы. Глубокая ямочка на подбородке. Волосы собраны под тонкую вязаную шапочку. Чёрное пальто подчёркивает фигуру. Она говорит и жестикулирует на ходу. Движения то плавные, то порывистые. Ей жарко. Она останавливается и пьёт воду из бутылки. Заливает шарф и улыбается. Быстро показывает язык. Смеётся.
        За спиной появляется клубящаяся вертикаль дыма. Смерч движется быстро и вот уже обдаёт тяжёлой  гарью, смрадом  перехватывает дыхание. Жёлтая листва, ветки – всё подбрасывается и всасывается в чёрную воронку. Она кричит, но звук тонет в шуме ветра. Вихрь срывает шапочку, полощет волосы, переворачивает  и подхватывает хрупкое тело вверх. Она кружит с опущенными к земле руками, отчаянно ищет опору и стремительно срывается в небо. Одна. Я остаюсь.
        В этот момент изображение трескается! Замысловатая паутина разбивает картинку на дрожащую мозаику. Осколки  искрятся, вспыхивают  красками  и безвозвратно осыпаются в темноту.
    Я проснулся.
    В кабинке, как всегда, тесно и душно.
    Высвободив руку из спальника, я посмотрел на часы: 7-30. Не выспался, но время оживать.
    Остатки страшного сна развеялись, но возникло противно тёплое ощущение болезни. 
    Треклятые воздуховоды, вентиляторы - терморегуляторы….
    Простуженное ухо опять мучает голову, отдаёт в челюсть, горло и даже в позвоночник.
    Невезуха.
     

        Снаружи тихо брякнуло, как будто постучали в дверь моей кабинки. У запотевшего окошка мелькнули пятки в полосатых носках.
        Я вытер стекло и увидел Фокина. Он висел на кухне, у продуктовых контейнеров, выглаживаяруками набухшую красную лысину. Гладил неторопливо и заботливо.
        Верит «Старик», что невесомость шевелюру восстанавливает. Ерунда, конечно, полная. И в любом случае он не успеет раскосматиться, это его последняя вахта. Впереди заслуженный отдых. Внуки, садики, огородики и панамки от солнца.

        Ух, ты! Настроение мерзкое!
    Я замечаю, что Фокин включает подогрев воды для завтрака.
    Ладно, пора вылетать из шкафа.
    Режим дня на борту – это главное!
     

       - Лёша, ты снова во сне разговаривал – заметил, не отрываясь от корабельного журнала, Усов. Он сидел на диване по-турецки, массивный, обтянутый комбинезоном «Пингвин», в высоких, почти до колен, полосатых носках. Гренадёр.              
        Белую форму с черными «молниями» и бабушкины гольфы в нашем экипаже носит только пилот Усов. Для меня, например, предпочтительнее серые тона. На «Старике» одежда синяя, с двуглавым орлом на груди.
       - А ты опять душевую не закрываешь, Жора – вяло парировал я, вылавливая пролетающий мимо шланг с загубником и очками.
       - С добрым утром! – Фокин был рядом, забрал шланг, спросил:
       - Как самочувствие, Алексей?
       - Хорошо, Кэп.

       Я врал, самым наглым образом. В голове гудело, в ухе стреляло, и что-то там, глубоко, зрело и рвалось наружу. Скорей бы уж!
       Фокин хмыкнул и попробовал встретиться взглядом.
      - Может, приборчик подключим, диагностику сделаем?
      - Всё в порядке, «Кэп», просто нос заложило.

      Фокин - дядька толковый, заботливый, однако не по душе мне эти любезности с  подробностями! Чего доброго, спишут по болезни.
      Я облетел «Старика» и выглянул в иллюминатор. Внизу - пробегающая поверхность земного шара. Идём над океаном. Судя по «ин-глобусу» – Тихий. Выше кучевых облаков, тянется тысячекилометровая, прозрачная как паутина, вуаль светлых облаков. Красота!
     
         - Двенадцатый виток – подал голос Усов. – Нужна коррекция орбиты -  и, перевернувшись, как всегда ловко, выскользнул в переходной люк.
         - Две тысячи двенадцатый – поправил его Фокин и крикнул вслед: - Двухимпульсный манёвр!
        Двигатели включились мягко. Плавно набирая скорость, в жилую зону полетели, «и откуда они только берутся», мелкие предметы.
        Один Фокин поймал, повертел и со словами: «Вовремя. В самый раз!» начал чем-то натирать лицо.
        - Кожа шелушится -  пояснил он, и показал тюбик с кремом.
        Я сдержал зевоту: - Что-то теряем, а что-то находим.
        Ускорение закончилось. Земля в иллюминаторе сдвинулась, взошла вертикально, стала похожа на стену с рельефом воды и суши. Переориентировались.
     
        После тёплого спальника мне стало холодно и как-то тоскливо. Надо двигаться. Я развернулся и встал на потолок. Мозг среагировал моментально: где ноги – там пол! Интерьер поменялся. Теперь уже «Кэп» парил под потолком. Задумчивый, с пятнами крема на щетине он готовил завтрак и выглядел трагично.
       «Эх, старик – гражданин Галактики! Полжизни на старте, полвека дублёром, а в космос вышел на мусоровозе» - полезли в голову странные мысли. «Судьба – злодейка! Автобус с зелёной полосой!».
     
        Вернулся Жора, притормозил у поста управления.
        - Музыку заказывали? – Усов улыбался, и тут же детский голос из динамиков начал выводить: «Вместе весело шагать по просторам, по просторам….» Фокин бурчал: «Овощей мало осталось, надо бы поэкономнее» – а сам повеселел, задвигался энергичней.
    Мне тоже потеплело, да и вентиляторы любимые почти не слышны. 
     
        - Буфет открыт! – громко объявил «Кэп» и легонько стукнул по контейнеру с плакатом: «Работает круглосуточно! Набирай, пожалуйста!».
        Кушали с аппетитом под протяжную балладу «Русское поле». Настроение выравнивалось. Завтрак удался.
           В своё время психологи Центра определили наш экипаж как «высокосовместимую группу». И это точно, в десятку. На станции «Полюс» работают терпеливые ребята. Ведь у неё особое назначение: очищать межпланетное пространство от космического мусора. А у меня особая специальность: внекорабельная деятельность и инспектирование внешних поверхностей. Я - настоящий дворник, а Фокин и Усов -  подмастерья. Шутка такая.
     
        - Георгий, за тобой сеанс связи –  дожевывая, скомандовал Фокин.
        Усов кивнул, сместился к блоку управления. Музыка стихла. Запела бесконечную песню система вентиляции. Будь она ладна!
        - О проблеме с теплоносителем докладывать будем?- Усов поставил себя в центр отсека, замер в воздухе и хитро смотрел на «Старика».
        - Нет уже никакой проблемы – спокойно ответил Фокин – И не было. Всё! А нам цель нужна. Пора работать!
         С ЦУПом у нас отношения сложные, я бы сказал, не особо сердечные. Только у Жоры получается вести разговор без лишних слов, по-деловому точно. Он наш фильтр от возможных ошибок и недопонимания.
     
         - Может, на Марс рванём? – почти серьёзно спросил Усов, закончив беседу с Землёй.
         - А что там есть, по нашу душу? – поинтересовался я.
         - Ничего интересного, тоже помойка на орбите! – строго сказал Фокин. – Алексей, готовь топливную магистраль. Георгий, цель известна?
         - Да, капитан! По исходным данным Кесслера объект под номером 43.21. Геостационарная орбита и трансферт уже в навигаторе. Задача,  как обычно – вытащить на орбиту захоронения – быстро сообщил Усов.
         «И забыть как страшный сон» - закончил я мысленно.
        - Наше? – спросил Фокин.
        - Нет. NASA!
        Фокин поморщился. Я его понимаю, в космосе тысячи объектов отечественного, так сказать, производства, но есть ещё и Универсальный договор.     
        - Готовьте челнок! 
        Фокин улетел в агрегатный отсек. Детали его не интересуют, он остаётся на станции.
        Но они интересуют меня, и я спросил:
        - Жора, опять международный диалог намечается?
        - Не паникуй, бортинженер, с янки всё согласовано – откликнулся пилот, улыбаясь: Скандал на сегодня отменяется.
        Я не отставал: - Детали сообщишь?
        Усов ответил уже без задора: - 43.21 - топливная платформа. Жилого модуля нет. Стыковочных узлов нет. Радиомаяк молчит. Умерла железка давно, но гидразин, я думаю, внутри ещё булькает. А потому, Лёша, ползать по ней будешь максимально осторожно.
        Я зажал ухо ладонью, накатывало, и тихо сказал:
        - Жора, у меня страстное желание – исповедаться.
        - Это к «Кэпу» - отрезал пилот.
     
        До танкера мы не долетели. База включила связь, и мы услышали, как Фокин несколько раз повторил: «Ужасные у меня нервы, ужасные». На экране мелькнула пятерня и, наконец, появилось лицо. «Старик» успел побриться. Физиономия у него была помолодевшая,  но странная, не родная, словно он собирался сказать: «Всё, парнишки! Запираем двери и расходимся по домам!»
        - Второй на связи! – Усов убрал руки с полётного джойстика, захрустел пальцами и повторил: - Второй на связи. База, что случилось?
        Говорил Фокин необычно: отрывисто и очень тихо:
        - По закрытому каналу передали: на станции «Seds – 15» проблемы. Разгерметизация жилого модуля и возможно отказ СОЖ*. Экипаж на связь не выходит. Контроль с Земли потерян. NASA даёт SOS. ЦУП организует спасоперацию, - и вдруг с болезненной гримасой шумно выдохнул: - Короче, Красный транспарант, ребятки! Разворачивай «тяни-толкай» и включай систему «Поиск». Циферки у вас есть. Дойдёте до станции - сообщите. Действия по команде. Это всё! Вопросы?
        - Орден дадут? – хмуро поинтересовался Усов.
        - Два – ответил Фокин, пропадая с экрана. – Алексею тоже.
        «Тогда уж три» - хотел вставить я, но вместо этого спросил: - Кто ещё в операции?
        - Пока только вы. 
    Монитор потух. Я теребил ухо.
        Жора застыл в кресле. Лицо замкнул, брови нахмурил. Наконец выдавил: -  Начинаю манёвр, Лёша. Можешь подремать.
     
        Система «Поиск» сработала на дальности 200 км. На экране появилась мишень. Неплохо. Значит, радиомаяк на станции работает. В ближнем наведении цель появились на 26 км. Тут же отключился основной двигатель, загудели тормозные, отозвались боковые, с глухим стуком закрылись клапана. Челнок вздрогнул и затих.
    Относительная скорость: 50 м/сек.
        Можно спокойно влезть в  прогулочный костюм, приладить «Ласточку» и помассировать затылок. В голове тонул ноющий звук, тонкий, как начало зубной боли.
        Жора поднял руки вверх, помахал кистями и резко хлопнул себя по коленям.
        - Что мы знаем про «Seds – 15»?
        Сам же начал: -  Лабораторный модуль длиной 15 м., диаметром 6 м. Имеет пять отсеков.  Обладает внешней цилиндрической платформой. Может работать в электродинамической связке. Есть два автономных робота-манипулятора.  Возраст семь… - Жора вопросительно посмотрел на меня: - …  восемь лет. Экипаж от трех до пяти человек. Что забыл?
        - Проводят биологические эксперименты и собирают мусор.
        - Точно, коллеги.
     
        «Seds – 15»  мы увидели на дальности 5 км в виде блестящей точки. Подошли ближе. Точка превратилась в голый цилиндр с усиками антенн. Крыльев солнечных батарей нет. На ЭДС они не нужны. Пятидесятикилометровый гибкий трос, связывающий две секции, генерирует электричество, двигаясь в магнитном поле Земли. Верхняя секция, радиально расположенной по отношению к Земле связки, и есть станция «Seds – 15». Нижняя секция, меньшая – это спрессованный орбитальный мусор, который заготавливается двумя  челноками-автоматами. Понижая орбиту, ЭДС избавляется от мусора.  
        По-другому говоря, мы двигаем железо на дальние горизонты, они сталкивают в атмосферу.  Сгорает одна заготовка, готовят другую. Конвейер.
     
        Усов вызвал «Полюс».
        Фокин включился без картинки. Начал с вопроса: - Трос видите?
        - Нет-  
        - Хорошо! От него они избавились, когда стабилизировали орбиту.
        «Старик» посопел, пошмыгал носом:
        -Известно следующее: станция получила повреждения при столкновении с роботом-манипулятором. Последствия аварии в первый момент удалось устранить, но начался пожар в агрегатном отсеке. Его локализовали. Потом связь прервалась. Спасательная капсула повреждена,  и экипаж из трёх человек находится на борту.
        Фокин остановился.
        - Как у вас с разговорным английским, братцы?
        Мы с Усовым переглянулись.
        - Нормально – ответил я.
        - Конечно, конечно – обрадовано зачастил Фокин и резко выдал: - Ваша задача – подойти к станции и произвести внешний осмотр. Никакой самодеятельности.
        - Стыковка? – среагировал Усов.
        - Нет, Георгий. Останешься на расстоянии причаливания. Алексей готовься к выходу. Приказ понятен?
        - Да, капитан!
        Я вытолкнул себя из кресла, но Фокин ещё оставался на связи: - Передача видео с аварийного робота,  показала странные предметы вокруг станции. Некоторые специалисты окрестили это зажженными свечами.
    И прежде, чем отключится совсем, он добавил: Берегите себя!
     
     
        Установку маневрирования называют по разному: «ранец», «самокат», «кресло», у меня она - «Ласточка». Персональный космический транспорт бортинженера Алексея Леонова. По земным меркам моя «ласточка» - довольно тяжёлая птица: система в тридцать два воздушных двигателя весит 200 кг, но в космосе «плеч не режет ремешок». Очень надёжная в работе, но, как говорит «Старик», уверенность профессионала должна быть разбавлена сомнениями новичка – поэтому неторопливо начинаю проверку установки.
        В кислородных баллонах давление по 350 – максимум.
        Клапан перепуска – норма.
        Понижающий редуктор работает.
        Аккумулятор заряжен.
        Блок управления; пульт перемещения; гиродатчики; радиотелеметрия – готово.
        Навигационный огонь и фара – порядок.
        Реактивные блоки – в режиме.
        Остались фиксаторы и замки крепления. Оденем – проверим.
        - Как дела? –
        От неожиданности я вздрогнул. Усов оказался рядом, подсоединял провода к бортовой колодке.
        «Чёрт, когда же он вошел в шлюзовой отсек?»
        Из сушильного шкафа я достал скафандр, белый с красными лампасами, и замер. Время проводить осмотр, но что-то мешало, словно я не знал, что делать дальше. Стоял и отрешёно разглядывал размазанную тень на стене.
        «Неужели раскис?»
        Усов бросил вопросительный взгляд.
        «Сейчас подступит, возьмёт за плечо, найдёт слова» - пришли  простые мысли.
        Громко звякнул таймер подачи воздуха.
        «В невесомости тень легче. Вот ведь глупость» - застряло в голове.
        - Выхожу без страховки – сказал я твёрдо и даже немного торжественно.
        «Взрослею, что ли?»
        Пилот чуть улыбнулся и кивнул. Он понимает, это решение правильное: управлять челноком можно и из шлюза, но шанс на быстрое причаливание равен нулю.
        - Не забудь – он протянул мне светофильтры для камеры – поставь, а то картинка гаснет.
       
        - По гороскопу у меня несколько интересных встреч на сегодня, – говорю, как будто пишу на бумаге. - Поэтому прошу, чтоб не мешали. Избавь эфир от лишних болтунов.
        – Договорились,  – миролюбиво соглашается пилот: - Связь только через меня.
        - Пусть ЦУП катится к чертям. Я, в конце концов, VIP- персона, - тёзка первого …
        - … человека, вышедшего в открытый космос – закончил за меня Усов. 
        Наша болтовня почти традиционна. Мы улыбаемся. Напряжение спало.
     
        Десатурацию – вымывание азота из крови - закончил, кружась и рассматривая себя в переходных зеркалах. Всё снаряжение на месте. Уложился в жёсткий пояс «ласточки», защёлкнул замки. Порядок. Проверил связь:
        - Леонов готов. Начинаю сброс давления в шлюзе.
        На мониторе вижу сосредоточенное лицо пилота.
        - Понял тебя.
        - К выходу готов.
        Усов сжимает кулаки, ударяет друг о друга: - Удачи! 
        Поворачиваю выходную ручку, и тут же появляется щель белого света. Солнце должно быть спереди и слева. Дышу часто. Пульс зашкаливает. Что со мной? Тысяча часов, наработанных за бортом, а сейчас лихорадка как у мальчишки. Спокойней.
        - Спасателями  не рождаются – говорю себе невесело и, похоже, вслух, потому что сразу слышу вопрос: - Как у тебя?
        - Нормально, Жора! 
        Распахиваю люк и тону в потоке яркого света и блёстках вылетающей  пыли.
     
        Сквознячок заканчивается, и я присаживаюсь на обрез люка. Справа от меня «Seds-15», зелёная в экрано-вакуумной изоляции; упирается одним концом голого цилиндра в черноту Вселенной. Всё статично, движений нет. Иллюминаторы зияют темнотой. Станция выглядит пустой и холодной.
        «Где же зажженные свечи?»
        Выхожу по пояс и хватаюсь за кольцевой поручень. Дышу медленнее.
        - Жора, всё тип-топ.
        Смотрю на часы, включаю камеру и тихонечко отталкиваюсь. Линейные двигатели «Ласточки» работают не дольше 4-х секунд, достаточно, чтобы «шагнуть» к станции. Темная махина наплывает, гашу угловое ускорение и «зависаю» у стены. О-кей. Я на объекте.
        Слышу голос Усова: - Картинка мутная. Комментируй.
        «Ух, растяпа, фильтры на камеру не поставил».
        - Я на месте. Осматриваюсь. Посторонних объектов не наблюдаю.
        Изоляция местами выгорела, стала серой, но лежит без повреждений. Подключаю газоанализатор и измеряю газовыделение материалов покрытия станции. Некое подобие атмосферы удерживает у себя каждый объект.
        Вновь Усов: - Лёша, через двадцать минут входим в тень.
        Проверяю уровень радиации и отзываюсь: - Разворачивайся, подсветишь фарами.
        Станция «фонит», но в норме.
        Прижимаюсь к обшивке и двигаю себя в сторону стыковочного агрегата.  Фиксирую фал на поручне. Поручней несколько, и они все разного цвета. Зачем? Даже через перчатки чувствую тепло нагретого на Солнце металла. Продвигаюсь дальше. Натягиваю привязь, и лёгкими подсечками по фалу отрываю себя от стены, кручусь и оказываюсь точно на стыковочном узле. Такому в школе не учат. Тяжкий опыт дворника - ныряльщика.
        - Жора, я на причале. Начинаю проверку.
        - Понял тебя, Лёша – голос Усова с хрипотцой.      
        Входим в тень.
        Блоки контроля нащупал уже в сумерках. Луна висит за спиной, но её света  не хватает. Зажёг фонарь. Теперь хорошо видны все элементы и разъёмы. Вот и славно. Приступаю к работе. Сначала электрическая часть. Тестирую.
        Блок контроля источников электроэнергии не отвечает.
        Электромагнитная защита не действует.
        Контур заряда аккумуляторных батарей повреждён.
        - Электропитание не объединить – бормочу я Усову.
        - Понял –  как показалось, с облегчением отвечает пилот.
        На нашем языке это называется «иждивение» или подключение объекта к электрической схеме челнока. В данной ситуации это бессмысленно и опасно.  
        Далее всё понятно.
        Воздуха нет. Контур вентиляции не дышит.
        Система терморегулирования не работает.
        Внутренняя связь молчит.
        Гидроразъёмы заклинило.
        Плохо. Мертвее мертвого. Островок жизни в океане космоса превратился в кусок железа.
        - Глухо, Жора. Не оживить. 
        - А экипаж? – тихо спрашивает Усов.
        Я не отвечаю. Аварийное время закончилось. Шансов нет. Думаю, он и сам это понимает. Вспомнились слова «Старика»: «Силу мы черпаем в успехах, настроение - в хорошо выполненной работе». Тут -  ни того, ни другого.
        - Что собираешься делать, Алексей? – вдруг прорывается голос «Старика». Усов запараллелил канал связи.
        Поделом, не вспоминай лихо! Что я буду делать?
        - Импровизировать – я едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться и не наговорить глупостей.
        - Здесь не цирк, а мы не клоуны… - голос Фокина пропадает. Жду.
        Слева, метрах в двадцати, серым клином висит челнок. Люк на корме открыт, и жёлтое пятно света приглашает вернуться.
        Освобождаю фал и лечу в другую сторону. Торможу у стены, подтягиваюсь и… обнаруживаю серьёзные повреждения на корпусе станции. «Шуба» изоляции в лохмотьях. Торчат рваные трубки циркуляционной системы. Какой-то узел с тросовым механизмом смят в лепёшку.
        «Вот, значит, куда робот влепился. Мрачно». 
        - Счёт жизни мерили секундами – Усов видит картинку, но непонятно, спрашивает или утверждает.
        - Не факт, Жора, не факт.
        Ползу к иллюминатору, прилаживаю фонарь и направляю свет внутрь черного круга. Ничего не вижу, только темные контуры. Переползаю на другой. Свечу.
        - Твою мать!
        В иллюминаторе появляется раскрытая ладонь в перчатке. Она шевелится. Сжимается – разжимается.
        Я кричу как безумный: - Жора! Есть движение! Сканируй частоты. Вижу человека.
        В луче света возникает шлем с крохотным трафаретом американского флага. Через опущенный светофильтр лица не видно. Моего, впрочем, тоже не разглядеть. Ничего, скоро познакомимся.
        Слышу выдох Усова: - Есть связь!
        Через минуту пилот докладывает: - Их двое. Кислород на нуле.
        - Где третий?  
        - Лёша, это всё. Только несколько слов, и отключилось.
        «Понятно. Разрядка батарей».
        Я соединяю большой и указательный палец в кольцо и показываю американцу.
        Он медленно поднимает руку.
        У иллюминатора мне больше нечего делать, освобождаю фал и срываюсь в сторону.
        Ну, «Ласточка», не подведи! Отлетаю от станции и ищу секцию шлюзов.
        Вот он - вход! Назад к стене. Закрепляюсь. Чёрт! А здесь нет открывающего червячного механизма. На люке пневматика – автоматика, будь она… Ничего, открывалки у меня с собой. Справлюсь. Смотрю на часы, высвечиваю приборы и пытаюсь унять предательскую дрожь во всём теле.
        -  Ну, с Богом!
        Работаю минут пять, не отвлекаюсь, слушаю, но не слышу голос Усова.
        Он настойчиво повторяет: - Лёша, Земля вход запрещает.
        - Чтооо?!? – вставка вылетает у меня из рук: - Шутишь?
        - Нет.
        - Ты им пейзаж обрисовал?
        - Во всех деталях.
        «Что за ерунда? В ЦУПе  с ума сошли, не иначе».
        - Что предлагают?
        - Ждать указаний.
        Давно я не ругался матом.
        Ждать? Чего? Когда астронавты похолодеют. Они с той стороны в могилу опускаются, а мне две минуты -  и дверцу вскрою.
        - Жора, ты с Фокиным разговаривал?
        - Нет. Он вне зоны. Приказ из Центра поступил.
        - По закрытому каналу? 
        - Да.
        - Переходи на открытый.
        Усов громко крякнул.
        - Леша! ЦУП на эмоциях, Фокин воюет, ты психуешь. Давай спокойней.
        - Давай людей спасать, Жора! 
        - Да, но сначала поговорим.
        Я рассмеялся, и этот смех мне не понравился.
        Усов голос повысил: NASA дало отбой. Акция завершена.
        - Как?
        Я отчётливо почувствовал: мутит. Тошно. 
        - Жора, рассказывай, что знаешь!
        Говорил Усов быстро. Я понял следующее: робот чистил орбиту по целям до 100 кг. Стандартная программа: «изловил, притащил, запрессовал» в подобном случае прописывается автоматически, но выполнялась на ручном управлении. В момент включения аварийной сигнализации робота,  управление было потеряно и  произошло столкновение со станцией. Центр считает, что захваченный мусор каким-то образом спровоцировал аварию устройства.
        - Хорошая история. И что это значит?
        - Есть мнение, что NASAчто-то недоговаривает.
        Я упираюсь и изо всех сил толкаю люк. Он поддаётся.
        - Открыл.
        - Не слепой - злится Усов.
        - Вхожу.
        Свечу фонарём в шлюз. Вижу пульт управления, и ориентируюсь, где пол и потолок. Отмечаю, что они окрашены в разные цвета. Плыву вперед. На стене распластанный скафандр. Пустой. Отталкиваюсь дальше. Что за ерунда? Переходной люк, как черная дыра. Так не должно быть. В рабочем положении он закрыт, иначе автоматика поднимет вой. Разворачиваюсь, отстёгиваю «Ласточку», с ней тесно, и возвращаюсь в переход. Осматриваю люк. Концевики зажаты клипсами. Кому это в голову пришло и зачем? Коротко рассказываю об этом Усову. У него нет версий. Ладно, потом разберёмся.
        Вхожу в станцию. Много ящиков с оборудованием. Возможно, я в приборном отсеке. Съёмные панели обиты мягкими тканями. Женская фотография под резинкой.
        Вожу фонарём. Луч мечется, жёлтым пятном выхватывает одежду, пакеты, бумагу, инструмент. Всё висит в «воздухе» и мешает обзору. Расшвыриваю весь этот мусор по сторонам.
        «Где же экипаж? Стоп! Надо отдышаться. Где они - неизвестно. Где я? В центре станции. Куда дальше? Направо или налево?»
        Усов тревожится: - Лёша, как ты?
        Я толкаю себя направо.
        Шепчу: - Как их зовут?
        Усов отвечает: - Командир Боб Стюард. Других не знаю.
        - Узнай.
        - Ты их видишь?
        -Нет. 
        Я у внутреннего люка. Через него проброшена связка кабелей и гофра воздуховода. Зачем? Меры по спасению? Вижу большой стеклянный шар, смятый, в мелкой паутине трещин. Слева беговая дорожка с торчащим пучком датчиковых проводов. Прямо передо мной два противогаза с перепутанными ремешками.
        Двигаюсь вперёд, и лучом света упираюсь в облако рассыпанного пшена.
        «Что это?»
        Запускаю во взвесь руку и рассматриваю. Зелёная крупа похожа на песчинки ионообменных смол. Да, это космическая почва для растений. Я в лабораторном отсеке.
        Усов чеканит: - Астронавты: Брюс Мак Кэндлис и Брюс Коунт.
        Ныряю в облако. Что-то бьёт по шлему, похоже, «закрывашка» иллюминатора,  и я теряю фонарь. Он улетает, вращается, расчерчивая темноту лучом, и ударяется о дальнюю стену.
        «Этого ещё не хватало. Разбил? Нет! Есть пятно света».
        Хватаю фонарь и вижу ИХ! Двое рядом. Скафандры разные: один красный спасательный, другой белый прогулочный. Без движений.
        Сердце бухает, как молоток.
        - Жора, я рядом с ними – стараюсь говорить сдержано.
        Усов кряхтит и тихо спрашивает: - Устал, Лёша?
        Мне хочется кивнуть.
        Свет выхватывает между стеновыми панелями, в нише, фронтон и распятье – молельня. Про
    американцев я такое слышал, теперь и вижу. Дверь в потусторонний мир.
        В желудке спазм.
        «Чего стоишь, Леонов?» Я стряхиваю оцепенение и начинаю действовать: через штепсельный разъём соединяю проводами свой и красный скафандр, переключаю аккумулятор.
        И тут меня хватают за руку. Я кричу.
        Кричит Усов: - Чтооо?! Что у тебя?
        «Красный» подтягивает меня к себе.
        Бормочу в микрофон: - Вслух не скажешь, Жора. Один жив.
        Даже через толстую перчатку запястье сжимают так, что вот-вот сломаются кости. «Ну- ну, полегче, братишка.» Руку отпускают. «Красный» разворачивается к «Белому», тормошит. Тот не двигается.
        Вижу то, что меня не радует. Индикатор давления воздуха у американца показывает ниже нижнего. Очень плохо. Кислородом я с ним поделиться не могу. Во всяком случае, здесь.
        Загорается глазок электропитания. Пора включать рацию.
        - Можете говорить?
        Молчание.
        - Как вы?
        - Замёрз – отвечает «Красный».
        За остеклением шлема я вижу его лицо. Оно серое.
        Спрашиваю: - Как ваше имя? 
        Откликается не сразу.
        - Боб Стюард.
        Теперь моя очередь: - Алексей Леонов.
        - Россия?
        - Угадал.
        Я переключаюсь на челнок. Обрисовываю ситуацию.
        - Что делать?
        Усов отвечает спокойно: - Со стыковкой мы не разобрались, но я могу попробовать.
        - Нет! - бросаю я: - Долго и опасно
        Усов затихает, видимо, разговаривает с ЦУПом.
        - Через клапан резервного запаса… - начинает он через минуту.
        Я знаю, о чём он, и перебиваю: - Кислород с баллона стравить можно, но чем соединить? Рукава нет. 
        - Может, поискать вокруг - не очень уверенно подсказывает пилот.
        Я озираюсь. Темно. Нет времени. Ничего я не найду. Со страхом наблюдаю за американцами. Не шевелятся. Хорошо. Начнутся конвульсии, значит всё!
        Усов опять отключается. Что ему Земля посоветует?
        - Лёша, ты «Ласточку» сильно сдул? - звучит вопрос.
        - Не тяни, Жора. Подсказку давай!
        - Ищи рядом герметичный инкубатор. Астронавтов туда…
        - Верно! - кричу я.
        Через пять минут всё сделано. В прозрачном стакане с трудом помещаются два астронавта и «Ласточка». «Красный» сидит на полу, упираясь ногами в стену. «Белый» висит вверх тормашками. Неважно.
        Я объясняю Стюарду: Один полукомплект отключится на отметке 110. Автоматически включится второй. Он будет израсходован полностью. А затем вручную, - я показываю пальцем на блок управления «Ласточки», - стравишь остаток первого. Понял? Он закрывает глаза и старается кивнуть, но задыхается, дёргается. Рот широко открыт, подбородок выставлен вверх. 
        «Только бы не потерял сознание, только бы сил у него хватило».
        Я заталкиваю в его руку патроны поглотителя углекислого газа и закрываю дверь инкубатора.
        Боб, умница, включает установку. 
        Давай, милая! Выручай. Дуй в тридцать два двигателя. Привязанная к стене «Ласточка» дёргается и вибрирует, наполняя инкубатор кислородом. Это сейчас не просто рабочее тело реактивного узла - это лекарство от смерти. Главное, чтобы стакан выдержал давление.
        - Как у вас? - спрашивает Усов. 
        - Не знаю, Жора. Пока не знаю.
        Я весь мокрый, хоть выжимай.
        Станция выходит из тени. В иллюминаторах появляется заря, и отсек постепенно наполняется светом. Фонарь я отключаю. Жду.
        Стюард двигает руками, снимает шлем. Дышит. Отлично! Отщелкивает шлем у «белого». Дышат оба.
        Рассматриваю их. Боб Стюард – рыжий, и ему за сорок. Его партнёр молодой, мордатый и чёрный. Брюс….? Один из Брюсов, обмолвился Стюард, погиб при пожаре. И, если честно, у меня нет ни малейшего желания выяснять, кто именно. Пусть этот будет просто Брюс.
        - Не замёрзнут? - поинтересовался пилот. 
        - Нет, я восстановил аккумуляторы скафандров.
        Шорох и треск в эфире.
        - Я подгоняю челнок.
        - Давай, Жора.
        Сейчас «тяни-толкай» включит двигатели причаливания, и я пойду ждать его у шлюза. Затем придётся прыгать. И не дай Бог промахнуться.
     
        Американец машет мне рукой. Включается  рация.
        - Я хочу, чтобы вы знали про это.
        Его указательный палец направлен в сторону распятья.
        Я улыбаюсь. «Мне это ни к чему».
        - Там, рядом со шпангоутом – бормочет американец - посмотрите. Только осторожно. Края очень острые.
        «Бредит, что ли?»
        - Как самочувствие, Боб?
        Стюард с трудом улыбается.
        - Когда закрываю глаза - очень много вспышек. Уже давно плохо сплю.
        Он трогает лицо перчаткой.
        - Бывает - отвечаю я, и вдруг неожиданно для себя рассказываю ему свой повторяющийся сон. 
        - Разбивается как зеркало? - переспрашивает Боб.
        - На мелкие кусочки - отвечаю я.  
        Он молчит. Затем вновь показывает рукой в сторону креста.
        Что ж там такое?
        Подплываю и нахожу... Из стеновой панели торчит металлический шестигранник. Чуть больше дюйма в диаметре. На конце  отверстие, обрамлённое ободком пластика или кожи.
        Какого лешего?
        Включаю фонарь и направляю свет между панелью и корпусом станции. Заглядываю. Шестигранник резко расширяется до конуса. Видно, что дыра сквозная, металл сидит плотно и выходит за борт.
        - Форма  веретена - подаёт голос астронавт - Их несколько десятков по всему кораблю.
        Вот так новости.
        - В темноте концы светятся - продолжает Стюард.
        «Зажженные свечи!». Внутри меня тяжелеет.
        Я вдруг понимаю, что залез не туда. «Эх, белый лебедь». Был приказ, на который я начхал. Был Фокин, который всё знал, но не сказал или не успел этого сделать. Накатывает злость.
        - Что это, Боб?
        - Мы не знаем, но они живые.
        Я отодвигаюсь от стены и поворачиваюсь к инкубатору.
        - Какого чёрта, Боб!
        Он хмурится и не смотрит в мою сторону.
        - Когда я выходил наружу, то один удалось подобрать. С любой из сторон можно отломить остриё и тогда появляется отверстие.
        Американец замолкает. У него идёт носом кровь, и он прижимает перчатку к лицу.
        «Давление» - отмечаю я.
        - Тело мы распилили. Внутренности можно посмотреть в желтом шкафу – сопит Стюард.
        Я напротив ряда шкафов. Крайний – жёлтый.
        «Лаборанты хреновы. Кто ты по профессии, Боб? Биолог?». 
        «Не ори, – говорю я себе, – успокойся».
        Открываю шкаф. На фиксаторах большая банка с крышкой. Поднимаю фонарь. Что-то напоминающее серую бумагу или пергамент, закручено в трубку. Похоже на червя. Переплетаясь кольцами, он занимает почти всю посудину, вздрагивает сегментами и сокращается. Под полупрозрачной кожей двигаются несколько чёрных горошин, исчезают и появляются вновь. Хватит!
        Я захлопываю дверцу шкафа и, чтобы побороть рвотный позыв, протяжно рычу.
        Дно банки было заполнено крупинками ионообменной смолы, и я направляю свет на ближайшую вентиляционную сетку. Так и есть. На фетровой гармошке слой зелёных песчинок.   
        - Боб, есть вопрос – голос у меня не добрый.
        - Да, друг -
        - Облако крупы в переходе - это что? –
        Стюард морщится и отвечает:
        - Это их последний высев. Третья порция. Две первые мы ликвидировали.
        «Высев!?» Меня передёргивает.
        - Разгерметизацию сами устраивали? - задаю я вопрос, вспоминая проброшенный между отсеками воздуховод и клипсы на концевиках.
        -Да. Пылесосили, но когда не помогло, решили пожертвовать половиной запаса кислорода и открыли шлюз. Но это ещё до столкновения с роботом.
        Я рассматриваю рукава своего скафандра. На них несколько зелёных точек. «Вот ведь, и – аминь!».
        - Рассказывай! – бросаю я зло. Мешают мысли: «Беги отсюда, Лёша,  беги!»
        - Я считаю, они не опасны – начинает «биолог», смотрит на меня из-под перчатки, осекается и торопливо продолжает:
        - То, что доставил робот, никто не видел. Честно признаться, мне хотелось бы взглянуть на целый объект. При работе манипулятора….
        В наушниках бухает так, что я вскрикиваю. Астронавт надрывно кашляет. В мою сторону летят мелкие бардовые шарики и, наталкиваясь на прозрачную стену, возвращаются к американцу. Тот тяжело дышит. Лицо страшное,  в пятнах замёрзшей крови.
        - После манипулятора произошёл взрыв объекта, и возникли десятки мелких частей – говорит Стюард: - Они  бомбардировали станцию. Некоторые пробили обшивку.
        Я перебиваю: Экипаж дышал этой дрянью?
        - После взрыва, утечек воздуха мы не обнаружили, поэтому твёрдо сказать не могу. В скафандры вошли уже после столкновения с роботом. Но тогда начались проблемы не только с кислородом.
        Американец пытается запрокинуть голову.
        - Как вы «это» нашли? – спрашиваю я.
        - Брюс вычислил –
        Я смотрю на астронавта в «белом». Тот висит под потолком инкубатора, сложившись пополам с поднятыми вверх руками. Глаза закрыты, изо рта идёт пар.
        - Он получил солнечный ожог глаз – объявляет Стюард.
        «Значит, и дозу хватанул» - подумалось машинально.
        - Я убеждён, – с нажимом произносит Стюард: они не опасны. Мы не успели провести исследования, но организмы подобных форм…
        Я не слушаю. Во рту кисло.
        «Лёша, не нужно врать, ты хочешь уйти со станции. Сейчас же».
        Боб бормочет: - Вы только подумайте, внеземные организмы!
        Потом тихо спрашивает: Алекс, вы заберёте нас?
     
        Я смотрю в иллюминатор на голубую бездну Земли и думаю:
    Она притягивает каждого, притягивает целиком, со всем, что есть. Доля глупостей, болезней и грехов внутри тебе - на тяготение не влияет. И даже здесь, в невесомости, это незыблемо. Мы рано или поздно возвращаемся с грузом.
     
        - Я у причала – слышится голос Усова: - Как у вас дела?
        - Нужны резервные баллоны и соединители – отвечаю я.
     
        Стыковка с «Полюсом» проходит мягко. Челнок подходит носом, лёгкий толчок  - и мы дома. Усов спокоен, но вздыхает тяжело.
        Я до сих пор не понял его реакцию на историю «Seds-15». После моей исповеди, он сказал следующее: Мы стоим на первой ступени бесконечной лестницы во Вселенную, и чувство космоса толкает нас…..Лёша, давай заталкивайся в челнок и погорельцев забирай. Я жду.
        Вот и думай про пилота Георгия Усова что хочешь!
     
        Фокин встречает нас у перехода. Плечи подтянуты вверх, лицо окаменевшее, в руке  специальный пистолет ТП-82.  
        - Статья десятая Договора о космосе, - губы у «Кэпа» дрожат; глаза как две блестящие пуговки, маленькие и чёрные.
        Он срывается на крик:- Биологическая безопасность Земли для вас пустой звук. Совсем рехнулись, младенцы!
        Я в ступоре. Усов не останавливается, движется вперед и отвечает яростно: - Хочешь стрелять, Михалыч? Стреляй!
        Усова я таким не видел. Он наваливается на «Старика».
        - Не веришь, что мы живы? Игрушку достал, чтобы убедиться.-
        Фокин рычит, отодвигается, пистолет играет в его руке.
        - Спрячь, и закончим семейные разборки – командует Усов.
        - Арестую - Фокин ругается: Чёрт, тебя раздери.
        - И куда посадишь? В душевую?
        Усов хватает «Кэпа» за локоть, выворачивает ТП-82  и ныряет в люк.
        Мы остаемся вдвоём.
        - Злой, бестия, - бормочет «Старик» и наваливается на стену.
        - Ты хоть понимаешь, Алексей, что нас порвут.
        Фокин держит голову руками и смотрит в потолок. Я молчу.
        - Хочешь в СЭС попасть? -
        Мне нечего сказать. Я думаю: «Начальство всегда знает больше, и распоряжается этим «больше» согласно должности и чину. Но как же быть, когда экипаж - это семья? Во всяком случаи была семья».
        И мне хочется верить, что Фокин сделал всё правильно.   
        «Старик» стонет. 
        - Провожая, жена произнесла безумную вещь: «Уходя из родного дома, подумай, где тебе лучше расстаться с жизнью». Вот так, Лёша.
        Он быстро разворачивается и уплывает.
        Моё ухо не болит. Не надо даже прислушиваться, прошло.
     
        Американцам объявили карантин. Они заперты в шлюзовом отсеке челнока до прибытия аварийного рейса. Медикаментов, продуктов и прочего у них в избытке. Это всё, что мы можем сделать для них.
        «Ласточку» и скафандр я оставил там же и мы немного поговорили.
        Боб сказал, что у него исчезли вспышки в глазах, и он надеется выспаться. Брюс так и не проронил ни слова, но я думаю, он имеет шанс выжить.
        Про внеземные организмы мы молчим. Вопрос исчерпан при эвакуации. Я запретил брать банку с образцом. Боб очень этим расстроен.  «Сумасшедший Американец».
        Напоследок он спросил: «Вы хотите, чтоб ваше сновидение исчезло?».
        «Хочу? Наверное, да».
        Он заклинает: «Пусть оно исчезнет!»
        Я улыбаюсь. «Американский волшебник».