 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Автоматная очередь вздыбила фонтанчики песка под колесами «Джипа». Второго предупреждения не понадобилось - Андрей Смоляков послушно остановил машину.
- Выйти из машины, держа руки за головой! – раздался из-за ближайшего валуна хриплый выкрик по-английски с сильным пуштунским акцентом.
- Я выхожу! – крикнул Андрей, осторожно открыл дверцу и вышел, стараясь не делать резких движений. – Не стреляйте! Я – фоторепортер и еду...
- Заткнись! – бросил худой мужчина, выходя из-за камня. Он приблизился к Смолякову, быстро обыскал его и отошел на несколько шагов.
- Оружие есть?
- Нет, - спокойно ответил Андрей.
Мужчина выразительно посмотрел на объемистую черную сумку на переднем сидении.
- Что там в сумке?
- Камера и фотоаппарат, я – фотограф, понимаете? Снимать, - Андрей сложил руки, имитируя съемку.
- Медленно открой сумку.
Андрей повернулся к нему спиной и потянулся к сумке.
- Медленно, я сказал! – крикнул мужчина, - одно резкое движение, и я тебе башку снесу!
- Хорошо, я понял, вот посмотрите, - он открыл замок-молнию, осторожно положил сумку на землю и снова сцепил руки за головой.
Мужчина присел на корточки, быстро проверил сумку, продолжая держать Смолякова на прицеле, выпрямился и негромко крикнул:
- Все чисто, выходи, Халиль!
Второй мужчина вышел из-за камня и подошел к машине.
- Аджмал, ты только посмотри сколько воды! Вода! – радостно крикнул он. Доверху наполненные пластиковые бутылки лежали на полу, в багажнике, на сиденьях.
Халиль открыл бутылку, сорвал с головы светло-зеленый тюрбан и радостно засмеявшись, окатил себя водой. Давно не стриженные мокрые волосы прилипли к лицу, хлопковая юбка, жилет и мешковатые штаны намокли, потемнев. Мужчина стал смешно отряхиваться, громко фыркая и хохоча.
- Остановись! В тебя словно шайтан вселился! Ведешь себя, как ребенок малый, - разозлился Аджмал, - а вдруг она отравленная? Эти шакалы-миротворцы все, что угодно могут выдумать.
- Перестань, Аджмал! Это всего лишь вода – чудесный дар Аллаха, который можно не экономить. Да что с тобой? Расслабься! Умойся хотя бы один раз по-человечески, потому что когда мы доставим все это богатство в лагерь, его тут же заберут и оставят, как резерв, а ты снова начнешь трястись над каждым глотком. Ну же, ополоснись! Когда человек смеется, Аллах тоже улыбается, – так говорили старики из нашего кишлака.
- Ладно, - буркнул Аджмал, - держи его на прицеле и поменьше трепи языком, вдруг он понимает пушту? - он положил автомат и начал медленно, с наслаждением умываться.
Андрей стоял, опустив глаза, и старательно делал вид, что не понимает ни слова. Боевики не спешили доставить пленника в лагерь – это плохо, очень плохо. Если эффект сработает до того, как они доберутся до лагеря, из его затеи ничего не выйдет.
«А жаль... первый раз в жизни хотел сделать что-то хорошее, будет очень обидно, если все сорвется. Эту важную деталь я не продумал: мне ведь, по сути, совершенно неизвестно, как эта вода действует на обычных людей, и сколько времени занимает процесс. А что если все случится по дороге? Тогда выходит, что я старался только для этих двоих, а мне этого мало. Конечно, обратить всех не получится, но хотя бы одну военную группировку!»
Паника суматошной птицей забилась в груди. Он прислушался к самому себе – это было удивительное чувство, давно забытое, впрочем, как все другие чувства.
« С другой стороны, было бы глупо и недальновидно выставлять дозор далеко от лагеря, у них каждый человек на счету, значит, это где-то неподалеку».
Боевики завязали Андрею глаза и посадили в «Джип». Машина пошла в гору, ежеминутно подскакивая, трясясь на ухабах, и едва не переворачиваясь на крутых горных поворотах. Смоляков совершенно не ориентировался в земном времени, но ему показалось, что поездка длилась не более получаса.
Наконец, они прибыли в лагерь. Андрею развязали глаза и подтолкнули к брезентовому навесу, прикрытому маскировочной сеткой. Под навесом стоял импровизированный стол: большой плоский камень, положенный на два поменьше. За столом - мужчина лет сорока с небольшим: невысокий, сухопарый, с такими резкими чертами лица, что они казались вырезанными из куска песчаника. Впалые щеки, длинные прямые брови, вразлет уходящие к вискам, из-под бровей - цепкий взгляд неожиданно круглых, чуть навыкате, глаз. Нос тонкий, с заостренным кончиком, похожим на орлиный клюв, рот длинный, узкий, губы плотно сжаты. На голове коричневая шерстяная шапочка – «афганка» - «паколи».
- Салам, командир Абдул, - Аджмал подтолкнул Смолякова поближе к навесу, - только что поймали его в пустыне, говорит, что фоторепортер. Врет, конечно, но зато у него полная машина воды: чистой, свежей, и очень вкусной – никогда такую не пробовал. Выпейте, командир, - Аджмал протянул Абдулу бутылку. Тот свинтил пробку, отпил несколько глотков.
- Действительно, очень вкусная вода, - Абдул восхищенно причмокнул, - где ты ее взял? Тут ничего не написано, - он повертел бутылку в руках, ища этикетку, но бутылка была абсолютно гладкой, без надписей и дат, обычно выдавленных на донышке.
«Непростительная глупость! Как я мог забыть!» - с досадой подумал Андрей. Находясь среди людей, он всегда был внимателен к мелочам и незначительным деталям. Эту оплошность могла оправдать только спешка, с которой он собирался в этот раз. Вопрос в том: не помешает ли такая мелочь выполнению плана.
- В нескольких километрах отсюда есть источник, неприметный такой – сразу и не разглядишь, я невзначай на него наткнулся, - Андрей пожал плечами. - У меня всегда в машине валяются пустые бутылки на случай, если кишлак по дороге попадется. Тогда я в колодце набираю воды побольше, при условии, что он чистый и трупами не завален. В вашей стране никогда не знаешь, сможешь ли сегодня толком умыться, поэтому я научился запасаться водой.
Абдул жестом отпустил Аджмала и закурил. Он молча рассматривал Андрея, выпуская кольца дыма. Докурив, встал, подошел вплотную к Смолякову, бросил окурок ему под ноги и спокойно спросил по-английски:
- За дурака меня принимаешь?
- Что вы? – растерялся Смоляков, - почему?
- Фоторепортеры, - Абдул недоверчиво хмыкнул, - и журналисты сидят в Кабуле, по стране перемещаются только вместе с военными, от которых не отходят ни на шаг. А ты один на Кандагар ехал, без оружия, без знания языка, и хочешь, чтобы я твоим сказкам верил?
- Волка ноги кормят, - улыбнулся Андрей, - в Кабуле много не наснимаешь, а главное: дорого не продашь. Знаете, сколько платят за настоящие снимки – жесткие и правдивые?
- Сколько?
- Много, очень много. Пожалуйста, прикажите своим людям не трогать камеру – она там, в машине.
Абдул закурил еще одну сигарету и снова сел за стол. Он верил этому иностранцу, но вида не подавал. Пусть понервничает, чтобы жизнь медом не казалась. Отец Абдула часто повторял старинную поговорку: «День – мед, день - лук». «Меда» Абдул не помнил, зато «лука» в его жизни было предостаточно.
Иностранцы вызывали у него любопытство – от них веяло другой, незнакомой жизнью. И даже напуганные и дрожащие – а они всегда дрожали, стоя перед ним - чужаки все равно отличались какой-то непонятной Абдулу лакированностью. Как цветные пакетики с американским шоколадом, которые обязательно входили в состав посылок с гуманитарной помощью. От этих людей пахло мирной жизнью, уютными домами с множеством ненужных, но забавных предметов, поездками на рыбалку ради развлечения, а не ради пропитания. От них пахло праздностью и свободой. Не той свободой, которой наделила судьба его, воина Аллаха – умереть намного раньше срока, если сражаться уже не будет возможности. А свободой жить, как хочется в изнеженной комфортом мирной стране.
«Если бы фоторепортер был шпионом, то придумал бы заковыристую легенду с множеством достоверных деталей, а у этого все простенько, хотя... может быть, кажущаяся простота – это новая методика психологов, работающих на спецслужбы. Хитры они, шакалы, ох, как хитры», - думал Абдул, рассматривая тающего на солнце, как козий сыр, Смолякова.
Струйки пота заливали лоб Андрея, афганское солнце стопудовой плитой давило на голову. Все оказалось сложней, чем он думал. «Только бы не потерять сознание на солнцепеке, я слишком отвык от солнца и света», - Смоляков облизнул сухие растрескавшиеся губы, но слюны во рту не было и легче не стало.
К Абдулу подбежал один из боевиков и почтительно склонившись, зашептал на ухо.
- Прибыл связной... - донеслось до Андрея.
- Веди его в мою палатку и проследи, чтобы вокруг не оказалось любопытных ушей, а этого, - он кивнул на Смолякова, - в яму. Я потом решу, что с ним делать.
Конвоир провел Андрея по всей территории лагеря. Боевики играли в нарды, чистили оружие, некоторые спали прямо на голой земле, но у всех в руках были бутылки с водой, найденные в машине фоторепортера. Яма глубиной в несколько метров находилась рядом с отхожим местом почти на выходе из лагеря. Конвоир столкнул Смолякова вниз и закрыл металлическую решетку. Оказавшись внизу, Андрей почувствовал облегчение. Несмотря на смрад и грязь, здесь было темно, ненавистное солнце почти не проникало сюда – лишь несколько тонких лучиков робко касались стен, но дотянуться до пленника не могли.
Андрей мог уйти уже сейчас. Для него не составляло никакого труда выбраться из ямы, но мешало любопытство. Хотелось посмотреть, что будет дальше: все-таки он потратил на этих людей свой единственный – за сто лет – выходной день. Да и времени почти не осталось, отпуск заканчивается, еще немного – и за ним придет Посланник, чтобы отвести домой.
«Забавно, - усмехнулся он, - мне позволено самому выходит в мир людей и делать все, что заблагорассудится, но вернуться я могу только с сопровождающим. Неужели они и вправду думают, что мне есть куда бежать? И даже если есть, то зачем? Невозможно жить среди людей, не будучи человеком, а заслужить это право я так и не смог.
Зубами бы выгрызал привилегию стать простым смертным, если бы они хоть полусловом намекнули, что нужно делать для этого. Но они всегда молчат, и каждый раз возвращают меня обратно!»
Андрей прислонился к земляной стене. Еще немного, и он снова окажется посреди реки, потому что всю свою жизнь был...
... лодочником. Тихо поскрипывают старые лодочные доски, темная река шепчет о забытом и потерянном, струясь меж печальных берегов.
Сегодняшний пассажир не похож на всех остальных. Обычно люди начинают рассказывать свои истории, как только утлое суденышко отчаливает от берега. Лодочник – тот же случайный попутчик в поезде, которому можно рассказать самое сокровенное, а потом распрощаться навсегда. Пассажиры плачут, жалуются, или наоборот смеются и шутят – есть такие балагуры, которые даже здесь не унывают. Лодочник всегда молчит. Его работа – просто отвезти их на другой берег.
А светловолосый парнишка с детскими ямочками на щеках и наивными голубыми глазами не сказал ни единого слова за все время пути. Молча поднялся на борт, сел на носу. Гимнастерка пыльная, под левым карманом на груди - маленькая дырочка с рваными краями, след от пули, лицо в пыли и копоти. Едва лодка тронулась, солдат достал из кармана фотографию девушки и стал рассматривать ее, не отрываясь. И тихая добрая улыбка скользила по сухим губам.
Лодочнику даже стало немного обидно, что парень не доверяет ему свою тайну. И когда солдат уснул – они все засыпают, убаюканные рекой – он вставил весла в уключины, подошел к пассажиру и положил ему руку на лоб. Чужая жизнь пронеслась перед его глазами, чужая смерть горячей пулей вошла под сердце. Лодочник вздрогнул и открыл глаза. Впервые за долгую нескончаемую жизнь ему захотелось потратить свой единственный выходной день не на себя, а на кого-то другого. Он сам удивился своему порыву. Один день отпуска за сто лет...
« Я, наверное, старею, становлюсь сентиментальным и мягким, хотя считается, что такие, как мы, не могут постареть».
Лодочник вызвал коридор перехода – на темной воде пролегла золотистая дорожка, над ней заклубился блестящий туман. Лодочник тщательно выбрал себе тело, а потом сотворил множество пластиковых пустых бутылок, и стал наполнять их водой из реки...
... Андрей проснулся в темноте. Пора было выходить – все, наверняка, закончилось. Он поднял руку вверх, прошептал заклинание, и тяжелая решетка послушно откатилась в сторону. Смоляков выбрался из ямы. По лагерю задумчиво бродили бывшие боевики, недоуменно разглядывая друг друга и оружие. Горели костры, возле одного из них Андрей заметил Аджмала и подошел к нему.
Аджмал крутил в руках автомат, удивленно разглядывая оружие, как будто видел его впервые в жизни.
- Ты в меня выстрелишь? – улыбнулся Андрей.
- Что ты, уважаемый, - Аджмал бросил автомат в песок, - разве я могу выстрелить в живого человека? Упаси меня Аллах от такого греха!
Бывшие боевики группами покидали лагерь. Андрей ликовал. «У меня получилось! Они выпили воды забвения и разучились воевать, потому что не воины они по сути своей, а всего лишь крестьяне, родившиеся в стране вечной войны. Каждый из них похож на щенка, смешного щенка с толстыми лапами и наивными глазами. Если давать ему с детства только сырое мясо – он вырастет бешеным злобным псом, единственная цель которого – убивать, рвать зубами живое, захлебываясь кровью.
Я дал этим людям жизнь, которую у них отняли. Жизнь простую и строгую, как утренняя молитва муэдзина: маленький клочок пусть сухой и скудной, но своей земли, политый потом тяжкого труда, но не кровью убитых. Тихие вечера в засыпающем кишлаке, зеленый чай под неспешную беседу со стариками, и дети, которые играют, бросая камни в соседский забор, а не в головы иноземных солдат. А иноземные солдаты - мальчики в одежде цвета тяжелых олив, дающих усталому путнику кров и пищу, цвета, который так не подходит к войне - теперь вернутся домой. И седина посеребрит их виски от времени, от неуемного бега стрелок по циферблату, а не от смертей друзей, не от похорон в закрытых гробах».
Ему было хорошо, как никогда. Это был самый лучший выходной день за последнюю тысячу лет.
- Здравствуй, Харон, - раздался за спиной тихий голос Посланника. Вестник царства смерти сложил черные крылья наподобие плаща, пустые глазницы блеснули багровым сполохом в суетливом и нервном свете костров.
- Да, я знаю, - ответил лодочник, - уже иду. Он поднял с земли бутылку с водой, наполненную водой из Леты – реки забвения, и поднес ее к губам, собираясь напиться. Так требовал обычай: возвращаясь из отпуска, лодочник должен был забыть все, что случилось с ним в мире людей.
- Постой, Харон, - Посланник протянул к нему руку, - не торопись! Когда-то ты молил богов отпустить тебя в мир людей и дать тебе человеческую жизнь, пусть короткую и трудную, но яркую и бурную.
- Такое не забывается, даже если испить воды из Леты, - усмехнулся Харон. - Боги ответили мне, что нужно заслужить право быть человеком, но умолчали, как именно это сделать. Они вообще хитры – наши боги, никто не может лучше них придумать оправдание для того, чтобы отказать в просьбе.
- Ты не прав, Харон.
- Я прав, Посланник! Я придумывал разные способы, выходя раз в сто лет в мир смертных, я во всем подражал им, стараясь полностью походить на человека, но каждый раз мне говорили, что этого недостаточно. И что я не заслужил...
- Ты заслужил Харон, - перебил его Посланник, - это произошло сегодня! Впервые за долгую жизнь ты совершил доброе дело просто так, не требуя платы и благодарности. Ты пожертвовал собственными интересами во имя других. Боги никогда не поступают так, лишь люди способны на это. Ты стал человеком, лодочник. А теперь пей, Харон! – Посланник протянул ему бутылку с водой, – забудь прежнюю жизнь, и начни заново. Живи долго и счастливо... человек!
|
|
|
|
Время приёма: 07:54 14.04.2008
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев