…«и увидел выходящего из моря зверя
с семью головами и десятью рогами:
на рогах его было десять диадем,
а на головах его имена богохульные».
Откровение Иоанна, 13:1
Когда газовоз «Рудольф О’ган» отошёл от места швартовки метров на тридцать и, попирая мутно-голубое небо белоснежными куполами, дал полную нагрузку на винт, Ибрагим Малик коротко рассмеялся.
- Что насмешило тебя, дорогой? – спросила Мария.
- Представил себе, как мы выглядим, - ответил Ибрагим. – Смешно: два рослых пингвина в капюшонах и респираторах. Хорошо ещё, что ручками не машем…
- Не думаю, чтобы на нас кто-то смотрел, - рассудительно заметила она. – Две серые фигуры в средствах химзащиты… вот если бы я им показала свою задницу…
- Если бы ты им показала задницу, мне бы пришлось им всем отрезать головы, - недовольно пробурчал Ибрагим, но уже через секунду совсем другим тоном добавил: – Зато ты можешь показать её мне.
- Ещё не насмотрелся? – она повернулась к мужу.
- Не уверен, что твоя задница может надоесть.
- Пикник?
Ибрагим замешкался с ответом:
- Нужно сделать замеры и отправить отчёт…
- Два часа, - в её голосе послышалось разочарование. – Плюс час на дезактивацию-раздевание-одевание. Плюс полчаса переход... Ты же не остановишься, пока не отплывёшь от душегубки миль за десять. Уже будет холодно. Я не успею искупаться.
- Это не «душегубка». Это - кормилица! И отчёт…
- Ты обещал! - она топнула бахиллой по тронутой ржавчиной палубе.
«Каблучком и по дереву было бы звонче, - подумал Малик и улыбнулся: - Шайтан-девушка! Если б Аллах не хотел, чтобы мужчины слышали капризы своих женщин, Он бы не делал их такими красивыми»…
- Тогда жди у катера. Я схожу за едой.
- Корзину я уже собрала, милый, и отнесла на яхту. Ещё утром, когда «Рудольф» дал подтверждение о подходе.
Ибрагим покачал головой: «Хорош бы я был, если б настаивал на отчёте»…
- Что-то не так, дорогой?
- Смог сильнее обычного, - сказал Малик.
Они вдвоём повернули головы к уходящему судну. «Рудольф О`ган» был уже в кабельтове от баржи. Верхние полушария куполов, выступая из ядовитого облака, празднично сверкали десятью полумесяцами. Белый шлейф пара, которым турбины газовоза расстреливали нерадостное небо, лишь на мгновение приподнимался над трубой, чтобы тут же бессильно улечься на чёрную воду. От этого казалось, что судно оставляло за собой блестящую дорожку, по которой можно было пробежаться и даже догнать уходящий к Босфору теплоход.
- Пар вязнет в сернистых испарениях, - согласилась Мария. – Но это не может помешать нашей культурной программе!
- Нет, конечно!
Упоминание о «культурной программе» прибавило Малику бодрости, и, не говоря больше ни слова, он двинулся к восточному борту, где в тисках причального захвата замер прогулочный катер. Мария за эти сто метров перехода от одного борта к другому успела разозлиться на мужа: всё-таки европейская женщина привыкла идти рядом с мужчиной, а не следовать за ним. Но когда Ибрагим, галантно подал ей руку и помог перейти на яхту, она быстро забыла об обиде. Они поднялись на спардек, а с него на мостик.
Ибрагим по радио развёл губы тисков в стороны, - катер качнуло на волне: Маша крепче взялась за поручни, а Малик запустил двигатель, скупо глянул на шкалу осадки баржи и отошёл от насосной станции.
Мария обернулась к плавучему острову: угловатое нагромождение палуб и надстроек. Один из семи столпов развивающейся энергетической базы черноморского региона. Генераторная, насосная, ожижительная… высокий горб склада реголита с надписью на арабском: «Мириам»… а там баки для жидкого водорода. Сейчас сухие…
А вот и купола газовоза проклюнулись, выступили из-за контуров плавучего завода. Вымпел метеобудки трепетно тянулся вслед турбоходу, и Маша была согласна с ним. Ей тоже хотелось оказаться на «Рудольфе». Сутки перехода и средиземка: чистое небо, синее море, жёлтый песок пляжа… а мрачное ядовитое облако, окутывающее насосную – лишь кошмарный сон её непростого замужества.
Она недовольно покосилась на горевшие зелёным индикаторы состояния окружающей среды. Почему Малик не останавливается? Хотя бы снять респиратор, подставить лицо ветру.
Но Ибрагим упрямо гнал катер всё дальше и дальше. Форштевень в бисер дробил редкие покатые волны. Водяная пыль радугой цвела в воздухе. Но только когда станция и газовоз скрылись за горизонтом, Малик заглушил двигатель. Катер, замедляя ход, проплыл ещё метров двадцать. Ударная волна догнала яхту, заметно её качнула и ушла вперёд, быстро растворяясь в неспешном волнении спокойного моря.
- Сначала ты, милая, - Ибрагим кивнул на воду.
Мария спустилась на нижнюю палубу и куклой вывалилась за борт, но в глубину не пошла, - так и осталась на поверхности. Вода приятно обжимала тело. Предчувствие скорой близости к солнцу наполняло её радостью. Сполоснув на себе одежду, она подплыла к корме катера и схватилась за поручни. Едва взобралась на борт, в воду прыгнул Ибрагим.
Когда он вылез, Маша уже сняла комбинезон, но надевать купальник не стала: так, нагишом, придерживая грудь, и прыгнула с борта. Ибрагим покачал головой. Чего в его жесте было больше: осуждения ребячества жены или восхищения её непосредственностью, он и сам не знал. Но, раздевшись, плавки надевать тоже не стал.
Он бросил шланг за борт, включил помпу и морской водой тщательно обработал поверхности катера: от мостика до нижней палубы. Потом натянул тент над спардеком и развесил комбинезоны для просушки. Принюхался: обычный морской воздух. Впрочем, после насосной станции по переработке сероводорода – морской воздух «обычным» быть не может. Только восхитительным, прекрасным, чудесным… пахло влагой, йодом и молодостью.
А когда Мириам вдоволь накупается, будет пахнуть её кожей и желанием.
И ничто не помешает ему насладиться и первым, и вторым…
Малик смотал шланг на барабан, и, оперевшись о поручень, глянул вниз, на воду. Мария занималась излюбленным делом: подныривала под килем катера, оказываясь то по одному, то по другому борту. Вода была чистой и прозрачной. Было приятно смотреть, как трепещут мышцы на ладном, загорелом теле супруги.
- Ты, всё-таки, осторожнее, - крикнул он жене, когда она вынырнула с его стороны.
Мария остановилась, убрала пряди волос с лица и прислушалась.
- Я говорю, осторожнее, - обычным голосом повторил Ибрагим. - Ещё соблазнишь морское чудище, и оно поднимется со своими необоснованными претензиями…
- Все «чудища» от нашей химии давно за Босфор ушли, - возразила Маша. - Давай ко мне…
- Боюсь, не смогу удержаться от необоснованных претензий.
- А ты не удерживайся. Мне твои претензии в удовольствие. И с чего это они «необоснованные»?
- А то ты не знаешь…
Мария заплыла за корму, и ему пришлось спуститься со спардека, чтобы увидеть жену. Она положила руку на ступеньку, легла на воду боком и подняла к нему лицо:
- Насколько я помню, было условие…
Чувствуя понятное возбуждение, Ибрагим охотно подтвердил:
- Отец признает тебя, если ты родишь сына.
- А если девочка?
- Без оглан халвасы старый Рифат тебя не примет.
- Пока мне достаточно, что меня принял ты. А ваши обычаи у меня вот где… - она свободной рукой звонко шлёпнула себя по ягодице.
- Тогда не будем мешкать, - сказал Малик, поддаваясь гипнозу её форм и движений, - и немедленно приступим к добыче маленьких ибрагимчиков. Жена должна угадывать мысли и желания супруга.
Мария рассмеялась.
- Вот! Теперь смешно! По-настоящему. Милый, когда я без купальника, твои мысли угадать не сложно. А когда ты без плавок, твои желания очевидны!
- Иди ко мне, женщина, - теряя терпение, рявкнул Ибрагим. – Твой мужчина решил высечь из тебя искру жизни!
Она легко поднялась на борт, и они любили друг друга.
…
А потом Ибрагим, погладив кольцо индикатора зачатия, пожаловался:
- Всё равно белое!
Мария в сладкой истоме подняла руку и присмотрелась к кольцу:
- Не всё сразу, милый. Хотя бы сутки. Но можем повторить… контрольный выстрел. Как ты?
- Негодница! – нисколько не злясь, загремел Ибрагим. – Кто позволил тебе бесстыжие речи?!
- Законы твоих предков, дорогой, - со всем возможным смирением ответила Маша. – Впрочем, мне нравится. И если для признания прав жены требуется сын, будем делать сына!
Она поднялась на колени, опустилась грудью на палубу и, целуя кольцо, громко зашептала:
- Колечко, колечко, спаси моё сердечко, стань, как небо, синим, а нас порадуй сыном.
- В-вах! – выдохнул Ибрагим, глядя на фигуру жены.
- Что именно «в-вах», дорогой? – невинно спросила Маша, игриво оборачиваясь к нему. – Магия или моя ноги?
- Ноги? - уточнил Ибрагим, вновь чувствуя приятное напряжение. – А если просят дочь, то с чем рифмуют «розовый»?
- Я, конечно, могу открыть тебе и эту тайну, - подползая к нему, прошептала Маша. – Но, боюсь, мать-природа может не понять, какая из моих просьб настоящая.
- Не придавай Аллаху сотоварищей, - строго сказал Ибрагим. Но она в его строгость не поверила. – Но рисковать не будем. Пусть будет синим. Нам нужен мальчик. А розовый цвет попросишь в следующий раз. Девочки нам тоже нужны… много девочек.
- Потому что мужчинам нужно больше жён, чем одна? – невинно спросила она.
Обсуждение этой темы обычно оканчивалось слезами.
- Умираю от голода, - сказал Ибрагим.
Мария поцеловала его в щеку и поднялась. Она достала из герметичного рундука под скамьёй пластиковый контейнер с едой и расшитые золотой ниткой халаты из фиолетового шёлка, - подарок её матери на их свадьбу. «Чудная женщина, - подумал о тёще Ибрагим. – Так и не поверила, что у меня на родине такую одежду не носят».
- Сейчас я тебя спасу, - пообещала Мария. Приталивая поясок халата, она вспорхнула на спардек. – Сполосни корзину с едой, милый, даже варварам нужно отрабатывать право на пищу!
- Варварам?
Ибрагим опустился на нижнюю ступеньку трапа и обмыл в море контейнер.
- О каких «варварах» ты толкуешь, женщина? – уточнил он уже на спардеке, кутаясь в халат и укладываясь на ещё влажный после уборки хасыр.
Мария бросила ему подушку-миндер.
- О восточных, - ответила Мария, открывая контейнер. Она красиво разложила голубцы и бутерброды с икрой на огромном металлическом блюде. Отдельными горками высились помидоры, огурцы, редиска и несколько пучков зелени. – О турках, которые всё ещё держат гаремы, а совсем недавно мучили болгар.
- Ха! – Ибрагима на минуту отвлекла долма в капустных листьях, но мысль он не потерял: - И это говорит мне дочь народа, в обычаях которого было прятать женщин на горе, а провинившихся соседей вырезать тысячами?
- Не на горе, а в горнице, чёрт нерусский, - смеясь, поправила мужа Мария. – И что ещё за история про тысячу зарезанных?
- Не на «заду», а в «заднице»? - улыбнулся Ибрагим. – Видно, стал забывать русский… а зарезанных было не одна тысяча, а пять. О зверствах Меньшикова в Батурине слышала?
- Нет, - нахмурилась Мария. – Не слышала.
- Зверь - существо интернациональное, Мириам, и к вере отношения не имеет. До крови охочие найдут себе оправдание и в Коране, и в Библии. Одно признание Исы: «не мир принёс, а меч», чего стоит? Любой народ хвастает своими рыцарями, но не вспоминает о своих мерзавцах.
- Но ты-то из рыцарей? Или кто там у вас, - янычар?
- Тогда уж «сипахи», - поправил её Ибрагим. – Только это ты мне ответь: кто я? Человек всегда ошибается, когда о себе думает. Ты одна меня видишь, когда никто не видит. За кого почитаешь, тем и буду.
- Прямо, как в Библии, - одобрила Мария.
- А что до гарема… - Ибрагим сделал несколько глотков шербета с розовым маслом, потом пододвинул миндер к борту и удобно пристроил на подушке голову. – Очень правильный обычай. И в пользу женщин, конечно.
- В пользу женщин?
- Разумеется. Красивых женщин больше, чем достойных мужчин. Зачем же отнимать возможность у красивой женщины прожить жизнь в достатке и благополучии? Дать красивое потомство своему народу. Думать о воспитании детей, развивать свой ум и тело…
- Если всё так прекрасно, почему для меня, для женщины, сама идея «гарема» отвратительна?
- Наверное, по той же причине, по которой о зверствах турок на Балканах ты знаешь, а о Батурине – нет. Но от Москвы до Стамбула – две тысячи километров, а до Батурина – шестьсот. Социодрессура. Смешно…
- Нет, - обиженно заметила Мария. – Не смешно! И кто будет определять, достоин мужчина гарема или нет?
- Женщины, конечно. Речь ведь не о насилии, а о возможности нескольких женщин получить защиту у одного покровителя…
- Чушь! – фыркнула Мария. – Женщины не нуждаются в покровительстве. Мы можем сами о себе позаботиться!
- Разумеется, - сыто кивнул Ибрагим. Он наслаждался беседой. – И эту возможность вам дали мужчины. Разумный человек не будет перечить женщине. Он уступит ей то, чего она хочет. Поиграет и сама бросит. Аллах сделал нас разными, чтоб в караване мы были сильнее. И утверждать равенство мужчины и женщины то же самое, что идти в далёкий путь по пустыне без верблюда…
- Это кто из нас верблюд? – сварливо осведомилась Мария.
- А вот это зависит от ситуации. Если и впрямь пустыня, - верблюдом будет муж. Сильный и выносливый. Но если на коврах с шербетом, то – женщины, владелицы истинных наслаждений.
- Этому твой ислам учит?
- Ислам «не мой», - спокойно ответил Ибрагим. – Ислам сам по себе. Любой обладатель рассудка будет мусульманином. Потому что это выгодно.
- И в чём же эта «выгода», Малик?
- Подумай: Римская цивилизация простояла тысячу лет, и рухнула. Потому что была одна. Нашей цивилизации уже две тысячи лет и ничего, держимся. А почему? Потому что равновесие удерживается двумя руками: ислам и христианство. Аллах перебрасывает горячую лепёшку удачи и счастья с одной руки на другую. Никому не жжёт. Все в меру счастливы, чтобы помнить, что такое счастье. И все в меру несчастны, чтоб не забывать о его цене.
- Я плохо понимаю по-русски, - смеясь, сказала Мария. – Поясни.
- Я могу и по-турецки, - серьёзно заметил Ибрагим, но продолжил, всё-таки, на русском. – Всё началось с торгового пути европейцев в Индию. Красное море - вотчина мусульман, и страны ислама процветали. Потом португальцы открыли Америку. Удача ушла к христианам: покладистых завоевали, упрямых истребили, выдумали прогресс и вновь попали на деньги: нефть у Востока! И к мусульманам вернулось счастье…
- Но недолго музыка играла, - насмешливо перебила мужа Мария.
- Верно! – благодушно согласился Ибрагим. – Русские полетели на Луну за гелием-3 и вместе с Америкой установили монополию на его добычу. Восток, чтоб не нарываться на космический вариант Персидского залива, мудро отошёл в сторону и прибрал к рукам малые планеты. И вот: у супердержав до сих пор проблемы с энергетикой изотопа гелия. Зато реголит Эроса оказался удивительным катализатором, который позволяет качать чистый водород со дна Чёрного моря. Удача вновь на стороне ислама!
- Но дорогой, - встревожено заметила Мария. – Из твоих слов следует, что именно в этот период следует быть христианином!
- Это ещё почему?
- Ну, как же… следим за подачами: Индия – Восток, Америка – Запад, нефть – Восток, гелий – Запад, реголит – Восток… значит, сейчас весы вот-вот качнутся в сторону христиан?
- Твои слова дурно пахнут, женщина!
Он увидел, как Мария принюхивается, и замолчал. Воздух и в правду отдавал тухлыми яйцами.
Сердце на мгновение замерло, а потом ударило сильнее. И чаще. Ибрагим вскочил. Вниз, к палубе. Перегнулся через борт. Здесь сероводородная вонь была просто невыносима. Запершило в горле, заслезились глаза. Поверхность моря рябила, как при дожде. Под ярким солнцем зрелище выглядело необычным и пугающим.
Малик вернулся на спардек.
- В костюм химзащиты, - сухо бросил он жене. – Поспеши, женщина, я буду очень расстроен, если кислота оставит пятна на твоей нежной коже…
- Ты так и не выкупался, - расстроено сказала Мария.
- Ещё накупаюсь… - пообещал Ибрагим. – До вечера далеко.
Он запустил двигатель, круто переложил штурвал, и по короткой дуге развернул катер. Потом, придерживая рукой штурвал, переоделся в комбинезон. А через несколько минут им пришлось надеть респираторы.
Каким образом Ибрагим выбирал направление, Мария не знала. Но когда на горизонте затемнела серая дымка смога и чёрная точка баржи в ней, ничуть этому не удивилась.
***
Познакомились они весенним московским утром на входе метро «проспект Вернадского». Событие вполне заурядное, если бы не обстоятельства: оба учились на третьем курсе института нефтехимии и газа, и жили в одной общаге на улице Волгина. Прожить три года под одной крышей общежития керосинки и не заметить друг друга?
Чтобы однажды быть прижатыми лицом к лицу в переполненном вагоне метро?
«Рука Аллаха»! – понял Ибрагим.
«Пути Господни»… - подумала Мария.
Ежевечерний променад по Юго-Западу однажды вылился в воскресную верховую прогулку в Битце. По будням - Воробьёвка, Лужники. По погоде – с Курского вокзала электричкой до Чехова, а оттуда до Волосова автобусом: дельтаплан, парашюты. Зимой – лыжи… а летом он увёз её в Юго-Восточную Анатолию, в диярбакырский вилайет, под горячее дыхание Сирийской пустыни.
Они бродили по убитой солнцем степи и любовались далёкими горами с голубыми вечноснежными вершинами.
Как-то Малик поведал, что работает в исламской энергетике с восьми лет, когда ему доверили собирать тезек – твёрдотопливный элемент для обогрева хижин из саманного кирпича.
«Что ещё за «тезек»? - удивилась Мария. – На лекциях нам такого не давали»!
Он привёл её к пастухам. Объяснил, что тезек лучше собирать вечером, когда стадо выгоняют с пастбищ. Сытые коровы щедрее на навоз…
«Навоз? – ужаснулась она. – Ты собирал навоз»?
«Разумеется, - гордо ответил Ибрагим. – И напрасно смеёшься. Мой тезек был лучшим в вилайете. Брали только на растопку и платили вдвое»…
«Но почему? – удивилась Мария. – Конопли, что ли, коровам подбрасывал»?
«Дело не в питании коров, - пояснил Ибрагим, – а в способе сушки»…
Он увёз её в пустыню, показал нефтяные вышки.
«Они стоят в местах, где я сушил тезек, - сказал Ибрагим. – Нефтесодержащие газы вырывались на поверхность и пропитывали коровьи лепёшки горючими маслами. А когда большие люди пришли за нефтью, отец выгодно продал им мои знания, где бурить скважины»…
Мария долго смотрела в пустыню, пытаясь представить, как она выглядела до установки вышек, и спросила: «Но как ты эти места отмечал, дорогой? Здесь же только камень! Кругом всё одинаковое»»
«В том-то и дело, - усмехнулся Ибрагим. – Чутьё у меня. Всегда знаю, где, что лежит»…
***
В центре управления Ибрагим первым делом проверил давление в магистрали. Потом просканировал участки техпроцесса: подача к реактору реголита, давление на входе ожижителя, приём и хранение жидкого водорода. Всё в норме. Тревожных сигналов нет.
- Взгляни на температуру, дорогой, - сказала Мария с соседнего кресла. Ибрагим послушно повернул голову к жене, но она его остановила. – Я перевела картинку на твой монитор.
На экране развернулась карта сечений температурного поля придонных слоёв.
- Ого! Девять градусов! Нужно связаться с РМЦ…
- Я уже вызвала Змеиный. Они ждут данных со спутника.
- Проверь биржу.
- Что?
- Проверь биржу, - повторил Ибрагим. – Котировки акций на энергодобывающие отрасли.
Мария зашелестела клавишами, а Ибрагим вернулся к своему дисплею.
«На два градуса выше обычной температуры, – сказал он себе. – Это мы, что ли, нагрели? А следствие очевидно: конвективный поток тёплых придонных слоёв поднимет к поверхности сероводород. Вопрос только: сколько»?
- Змеиный отозвался, - сказала Мария. – У тебя на экране.
Что-то в её голосе заставило его вновь повернуть к ней голову. Да. Он не ошибся – она была испугана. «Испугана? – подумал Ибрагим. – Да она в ужасе от того, что я сейчас увижу»!
Он вернулся к своему экрану и покачал головой – было от чего испугаться: разогрев морского дна охватил обширную территорию вокруг семёрки насосных станций.
«Жирная лохматая гусеница… две сотни миль в длину и около тридцати в ширину, - размышлял Ибрагим. – Да. Это наша работа. Слишком кучно стоим. Если бы чуть раздвинуться, диссипация температуры исключила бы конвекцию»…
- Я сделала предварительный расчёт процесса, - сказала Мария. – Плохо дело, Ибрагим.
- Ты биржу проверила? – неприветливо осведомился Малик.
- Котировки пока стабильны.
- Немедленно продай все наши реголитовые акции. У нас было что-то из недвижимости на побережье?
- Золотые пески, Одесса, Судак, Зонгулдак…
- Всё продай. Всё что есть. Сейчас же. Активы вложи в космический гелий.
- Рифату это не понравится.
- Женщина! – взорвался Ибрагим. – Делай, что тебе говорят!
Она обиженно засопела над клавиатурой, а он сосредоточился на страшненькой картине грядущего Армагеддона. Он не хотел смотреть на результаты расчёта Марии. Лучше всё сделать самому, а потом сверить. И методику, и результаты. Как в старые добрые времена. В студенчестве. Но не прошло и пяти минут, как в нижнем левом углу монитора заморгал сигнал вызова.
Отец.
«Быстро», - одобрительно оценил Ибрагим.
Он подтвердил вызов.
В экран втиснулось морщинистое лицо Рифата Малика.
- Во имя Аллаха, сын, зачем ты продал неверным нашу семейную собственность?
Рифат говорил на турецком, облегчив тем самым положение сына. Мария понимала по-турецки через два слова на третье, а Ибрагиму очень не хотелось унижаться при жене.
- Объяснять долго, отец, - как можно спокойнее ответил он. – Это физика. И математика. То, за что ты платил, чтобы я учился. Хорошо, что ты вышел на связь. Грядут большие беды, и чтобы они не обрушились на нашу семью, – продай всё, что есть по реголиту, и вложи деньги в акции гелиевых компаний…
- Никогда, – отрезал Рифат. – Я никогда не отдам свои деньги неверным.
- Это всего лишь деньги, отец, - настаивал Ибрагим. – Это как фишки в нардах. Ты же можешь в кёй одасе сесть за игру с чужаком? И разве мало почёта посрамить неверного в ЕГО игре?
- Это не игра, сын…
- Цены на реголитовую энергетику упадут, - почти закричал Ибрагим. – Ты выбираешь между достатком семьи и своим упрямством!
- Не смей меня перебивать! – зашипел Рифат. – Мальчишка!
- Я спасаю себя и жену! Я зарабатываю деньги!
- Вот и хорошо, - неприятно осклабился Рифат. – Я признаю твоего джелинчика своей джелин только после того, как ты сделаешь деньги на собственных похоронах!
Связь прервалась.
Ибрагим с минуту молчал. Он был не вправе так разговаривать с отцом. Даже при условии своей стопроцентной правоты… Малик усмехнулся встречному каламбуру.
- Он согласился? – с радостью в голосе спросила Мария.
- Что? – встрепенулся Ибрагим. – Кто согласился? С чем?
- Папа-Рифат. Я всё слышала. Он впервые назвал меня невесткой! Сказал, что признает, если ты что-то сделаешь. И ты улыбаешься.
Она радовалась жизни, а Малику нечего было сказать.
- Ну, да… - Ибрагим огладил ладонью подбородок. – Признает. Если я сделаю деньги на своих похоронах.
- Как это? – удивилась Мария.
- … как если бы он сказал «когда рак свиснет». Давай-ка посмотрим твои расчёты.
Объяснять ей, что «gelincik» - это хорёк, а вовсе не уменьшительно-ласкательное от «gelin»-невестка, он бы не стал даже под угрозой расстрела.
- Не бери в голову, - быстро успокаиваясь, сказала Мария. – Справимся. Вот, взгляни-ка…
Она подключилась к его монитору, и вывела на экран рельеф дна.
- Станции дрейфуют над равниной. Глубина моря примерно две тысячи метров. Но на самой равнине три холма по пять сотен метров высотой, конвективные потоки стартуют с них… - Она набрала новую команду у себя на компьютере и продолжила: - Так массоперенос выглядел пять часов назад: рельеф серым фоном, формирующееся вертикальное течение – красным.
Над равниной вздымались три огромных волдыря подогретых донных слоёв. Семь ниточек-магистралей, цепочкой опускающихся к самому дну, терялись между ними. Внизу каждой из «ниток» - реактор, в котором сероводород разлагался на водород и серу. Сверху, на поверхности, - плавучие заводы по ожижению и хранению водорода.
- Так массоперенос выглядит сейчас… - уртикулы вытянулись в колонны.
- А так он будет выглядеть через пять часов… - колонны сильно изогнулись.
- … через десять часов… - теперь изгиб был настолько силён, что было очевидно: поток насыщенного сероводорода возвращается к грунту.
- Прекрасно! – сказал Ибрагим. – Смотри-ка, зацикливается…
- Нет, - возразила Мария. – Этот виток случился из-за охлаждения потока верхними слоями и силы Кориолиса. Но на следующем цикле, поток будет двигаться в уже прогретом русле. А потому не повернёт ко дну, а всей массой двинется к поверхности.
На следующей картинке на холмах, как на грядках, росли три красные шестёрки, - изготовившиеся для броска к поверхности чудовища.
- Ничего не напоминает? – спросила Мария.
- Число зверя? – предположил Ибрагим.
- И результаты соответствующие. Метеоцентр обещает сдвиг к Африке Азорского антициклона. К нам придёт сильный юго-восточный ветер. Облака сероводорода двинутся на северное побережье Чёрного моря. Нужно эвакуировать население. Кто останется – погибнет: отёк лёгких, кома, паралич дыхания… А когда «черномор» встретится с тёплым континентальным воздухом, в Болгарии, Румынии и на Украине выпадут кислотные дожди. В эти места придёт пустыня. Если же вертикальное течение стабилизируется, то конвективный насос поднимет на поверхность весь сероводород Чёрного моря. Экологическая катастрофа станет глобальной! Чернобыль по сравнению с этим – учения по гражданской обороне младшеклассников.
Ибрагим рассматривал «шестёрки», потом гидрометеорологическую сводку «Змеиного», и всё никак не мог понять, что ему следует делать. Через минуту он остановил реактор.
- Что там с биржей? - спросил Ибрагим. - Движение есть?
Но ответить Мария не успела. Монитор сообщил о связи с Киевом.
- Украина хвылюеться! – усмехнулся Ибрагим.
- Добрыдень панове.
- Привет.
Широколицый человек улыбнулся и представился:
- Петро Кириленко, экологическое управление восточноевропейского региона. Вам уже известно о разогреве придонных слоёв?
- Известно, - кивнул Ибрагим. – Мы выключили реактор.
- Я бы хотел вас ознакомить с прогнозом последствий.
- Лучше скажите, как остановить эту хрень... – вмешалась Мария.
Она простучала на клавиатуре команду, а Кириленко, покосившись на свой экран, кивнул:
- Да. Чудовище из моря о семи головах. А десять рогов, по-видимому, это десять газовозов, обслуживающих ваши станции. Ещё бы понять про диадемы…
- Диадемы мы тоже видели, - остановил его Ибрагим. – Ближе к делу.
- У вас есть возможность разорвать вертикальный сгон, - никак не реагируя на грубость, сказал Пётр. – Только сделать это нужно немедленно. В течение ближайшего часа.
- Как?
- Распылить на километровой глубине реголит. При этом давлении катализатор извлечёт из воды кислород. Водород уйдёт в атмосферу, а кислород рядом с реголитом вступит во второй цикл реакции: свяжется с сернистой кислотой. Получится тиосерная кислота, которая устремится ко дну и опрокинет всплывающий фронт.
- Но есть один вопрос, - медленно произнёс Ибрагим.
- Конечно, - кивнул Пётр, - спрашивайте.
Но Малик уже опомнился. Бросив косой взгляд в сторону Марии, он спросил совсем о другом:
- На каком основании я буду выбрасывать в море свою собственность?
- Чрезвычайное положение, - пояснил чиновник. – Теперь командуем мы.
- И кто оплачивает эту музыку?
- Ваши страхователи, разумеется, - Кириленко широко улыбнулся. – А мы подтвердим наступление страхового события. Стихийное бедствие. Не сомневайтесь…
Ибрагим огладил подбородок: чиновник удивительно ёмко и дипломатично ответил на все незаданные вопросы.
Малик отлично знал, на какую сумму застрахованы их с Марией жизни.
Оставалось только выяснить, как будет взаимодействовать реголит в кислой среде с самой подводной лодкой? Но выяснять это придётся опытным путём…
***
Подозрения Ибрагима подтвердились: слабая кислота при поддержке катализатора успешно «ела» металлические конструкции подводного судна. Стенки субмарины истончались, они всё сильней прогибались внутрь, каждую секунду грозя обрушением.
В баках оставалась ещё треть реголита, когда мидель-шпангоут отчаянно заскрипел. Ибрагим, чтобы хоть немного уровнять внутреннее давление с забортным, поднял давление воздуха внутри подводной лодки. Немедленно заложило уши и заломило во лбу. Он принялся отчаянно зевать и делать глотательные движения. В ушах хрустело, но боль не проходила. Тогда он запустил компрессор и немного сбросил давление. Стало легче, но Ибрагим ещё несколько минут пережидал, пока боль не уйдёт совсем.
«Я не герой, - напомнил он себе. – Я не собираюсь умирать. Сброшу груз и наверх, к жене».
Как только Малик счёл своё состояние удовлетворительным, он выбрался из кресла и достал из ниш долабы глубоководный костюм. В нём он сразу почувствовал себя уверенней, хотя знал точно: на километровой глубине этот кусок резины ничем ему не поможет. Ибрагим включился в дыхательную систему скафандра, посмотрел на второе кресло, где обычно сидела Мария, и поблагодарил Аллаха за прозорливость, которая позволила избежать опасности для возлюбленной.
Он вернулся на своё место и продолжил набор давления внутри корпуса.
Когда манометр показал семь атмосфер, процессор высветил на внутренней поверхности шлема сообщение о переходе на гелиево-кислородную дыхательную смесь. А через минуту дал первое сообщение об автоматическом уменьшении доли кислорода в смеси.
Ещё через минуту – второе.
Ибрагим упрямо повышал давление, но скрипы корпуса не прекращались. Кислота мочалила дюймовую легированную сталь в ржавую жесть. Временами Малику казалось, что он видит, как прогибается корпус. Но начал борьбу за свою жизнь он только после того, как полностью освободился от реголита.
Ибрагим дал пузырь в цистерну главного балласта, и лодка пошла на всплытие. Восемь сотен метров... семь… шесть… Теперь дело за учёными. Если никто не ошибся, и соседи также постарались, как и он, то катастрофа миновала. Следует переждать ещё денёк-другой, чтобы истерика экологов достигла пика, а потом выгодно обменять гелиевые акции на реголитовые.
Пять… четыре…
А может поиграть с недвижимостью? Гостиницы, санатории… по цене кирпича из которого они сложены.
Три… два… почти дома…
Удар он почувствовал телом. Скачок давления быстрее всех датчиков сообщил о проломе прочного корпуса. Забортная вода где-то пробила себе дорогу внутрь подводного судна. Автоматика переключила питание на аварийное. Один взгляд на пульт, и Малик понял, что теперь положительная пловучесть лодки обеспечивалась только её движением.
Ибрагим немного прибавил оборотов турбины и с ужасом убедился, что скорости едва хватает, чтобы субмарина не сползала на глубину.
Нужно было немедленно уходить с лодки. И чем быстрее он это сделает, тем больше у него шансов не свалиться в двухкилометровую пропасть вместе с остатками судна.
Но что делать потом?
Свободно всплывать с двухсотметровой глубины – верная смерть. Он умрёт от разрыва лёгких задолго до того, как достигнет поверхности. Плюс кессонка. Но даже если он найдёт способ удержаться на глубине, кто рассчитает для него таблицу рекомпрессионных остановок? А даже если и рассчитает, какой с неё прок? Малик слишком долго пробыл под большим давлением. Чтобы правильно пройти рекомпрессию, ему понадобятся сутки, если не двое.
А дыхательной смеси остаётся часов на десять…
***
Сообщение о гибели оператора второй насосной станции Мария приняла спокойно.
Что ж, километровая глубина – это не корытце тёплой водички в бане. Серьёзный труд для настоящих мужчин. Это даже не природа – физика. И с этим ничего не поделаешь…
Когда же сообщили о гибели второго подводника, она испугалась. С её Ибрагимом ничего случиться не может. Ну, а вдруг?
Она гнала панику прочь, но беспокойство нарастало с каждой минутой.
Что связь с подводной лодкой быстро прервётся, было ясно с самого начала: кислота рядом с катализатором быстро расправится со всеми наружными приборами. Но как узнать, угадать, что происходит там, в толще воды? Можно ли помочь?
Потом сообщили о гибели третьего подводника. Из семерых людей, отправившихся в пучину спасать мир, трое уже были мертвы.
Считай, половина.
Теперь она ходила по отсеку, заламывая руки и шепча молитвы.
Её Ибрагим не может умереть.
Это неслыханно, неестественно…
Это противоестественно! Они всегда вместе. Как она могла отпустить его одного?
Он так буднично прошёл к кессону, спустился до пояса в рубочный люк… ещё и рукой ей помахал. Как пингвин… причём тут «пингвин»?
Она вспомнила «при чём»: это когда отходил газовоз, Ибрагим сказал, что они вдвоём, как пингвины…
- Господи, - сказала она вслух, – спаси его! Потому что люблю его больше себя. И тебя тоже…
Коротко пропиликал сигнал вызова.
Она боялась подойти к монитору. Боялась узнать, о чём ей хотел поведать злой внешний мир. Она вытерла слёзы. И подошла. И глянула. Да. Так и есть. Ещё один труп подводника.
Баротравма лёгких. Умер в двадцати метрах от поверхности. Их выбрасывает наверх. Кислота уничтожает подводную лодку. Человек ищет спасения и выбирается из тонущего судна. Но после… ничто не может помешать его свободному всплытию.
Ужасная, мучительная смерть.
Она завыла от страха и обиды.
Что может удержать Ибрагима на глубине? Может, опустить ему якорь? Тогда он бы смог уцепиться за трос и обеспечить этапное всплытие. Но как он найдёт трос? Паутинка в толще воды?
Невозможно…
Вновь запиликал сигнал вызова.
Нет! Она не будет здороваться с чужой смертью!
И свою обойдёт стороной.
Мария упала на колени и несколько раз с силой ударила ладонями по полу.
Аллах!
Ибрагим молился Аллаху! Тогда пусть поможет Аллах!
Вот только как это делается?
Нужно стать лицом к Востоку. А где этот чёртовый Восток? Блин!
Где этот грёбаный Восток?
В неотвратимо надвигающемся безумии она обвела взглядом стены.
Это только Ибрагим мог безошибочно указать стороны света. Найти места в пустыне, где в детстве сушил коровье дерьмо. Уйти на катере за горизонт, а потом выбрать точный азимут возвращения.
Она замерла.
Боже! Какая она дура! Ведь всё так просто! Пока она тут ломает ногти об пол и бьётся в истерике, её муж погибает там, в глубине. И она может помочь, но вместо этого разбивает в кровь руки и грудой тряпья валяется по полу.
Ведь всё так просто!
«Нитка» между дном и поверхностью есть. Магистраль продуктопровода. Всё что требуется, это облегчить Ибрагиму поиски гофрированной металлокерамической трубы.
Мария подбежала к пульту.
Рычаг, тумблер и вот этот рубильник… или этот?
Да. Так и есть. Теперь по всей высоте магистрали зажглись галогеновые прожектора. Ибрагиму нужно всего лишь подойти поближе к магистрали. Три-четыре десятка метров. Для человека, который в восьмилетнем возрасте догадался сушить коровий навоз в парах нефти – лёгкий труд, пустяк, не задача.
А воздух она сама мужу принесёт. Теперь, когда известно, где его искать, ей достаточно к нему спуститься с баллонами в люльке. И медицинский процессор не забыть. Рассчитать рекомпрессию, таблицу остановок…
***
Ибрагим вспомнил о магистрали примерно через минуту после того, как отказали вертикальные рули. Теперь субмарина двигалась только в горизонтальной плоскости. Она будет так плыть, пока изъеденные кислотой кронштейны плоскостей не сдадутся под напором воды. После того, как отвалятся крылья, лодка утюгом уйдёт на дно.
Ибрагим плавно развернул подводную лодку в сторону продуктопровода.
Он доверял себе. Верил своей интуиции и чутью. Он не сомневался в избранном направлении. Зафиксировав руль, Малик выкарабкался из кресла, подошёл к рубочному люку и отвернул кремальеру замка. Выход был свободен. Как только лодка даст дифферент на нос, он раздвинет лепестки диафрагмы и окажется снаружи…
К его большому сожалению, это пришлось сделать немедленно.
Всё-таки отвалился винт. Ибрагим понял это по тонкому вою гребного вала, который, потеряв отбор мощности, тут же раскрутился до недопустимой частоты.
За бортом было темно и холодно.
Луч прожектора на шлёме скафандра выхватил одну из горизонтальных плоскостей, почему-то стоявших под углом к корпусу. Чувствуя, как уходит опора из-под ног, Ибрагим сделал несколько шагов и схватился двумя руками за крыло.
Если бы его удалось оторвать…
Но больших усилий для этого не потребовалось. Уже через секунду крыло отделилось от корпуса, субмарина, потеряв скорость, стремительно ушла вниз, а Ибрагим, спрятавшись под плоскостью, развернулся в сторону невидимой магистрали. Он планировал. Подъёмная сила толкала вверх, а крыло над головой сопротивлялось обтекающей воде. Если угадать угол атаки крыла и направление, то он неминуемо «прилетит» к магистрали.
Это как дельтапланеризм, только навыворот.
Ибрагим засмеялся.
Он спасётся. Он будет жить. Аллах знает, а человек дремуч! И если Аллах посылает человеку змею в пустыне, то только как донэр с айраном, а вовсе не для перехода в лучший мир.
А когда он доберётся до трубы, то будет колотить по ней кулаком. Чуткие датчики уловят нештатную вибрацию. На ЦП зацветут тревожные огни. Мириам поймёт, в чём дело. Спустит к нему дыхательную смесь. Рассчитает таблицу остановок для безопасного подъёма…
Неожиданно скрутило живот. Он едва не разжал руки.
От рези в кишках жёлтый луч прожектора дрожал и таял.
Очень больно…
Бросило в жар. Он почувствовал, как пропитывается потом нательное бельё.
Ибрагим изменил угол наклона крыла. Теперь он спускался вниз. Давление увеличилось, живот немного успокоился. «Капуста, - понял Малик, – газы от клетчатки распирают пищевод. Подниматься нужно медленней»…
Боль отступила, а Ибрагим, зажмурившись, дёрнул головой, чтобы стряхнуть капельки пота, повисшие на ресницах. Так он пропустил мгновение, когда гирлянда оранжевых огней главного продуктопровода насосной станции вынырнула из морока.
Малик наклонил крыло, чтобы точно выйти на цель, и только тогда с ужасом понял, что его горизонтальная скорость слишком велика.
Он попытался поднять плоскость на торможение, но было поздно: удар о трубу был страшен. Жгучая боль в груди парализовала волю.
Малик закашлялся и понял, что теряет сознание. Это ему показалось обидным.
«Я же победил, - подумал Ибрагим. – Выжил. До моей женщины - сто метров! Ну, да! Баржа прямо надо мной! Всего-то дел: с правильными остановками проползти по трубе сто метров»…
Каждый выдох давался с боем. Обжатие горячей пятернёй сдавило горло. Огонь теснил грудь и лавовыми ручейками растекалася по телу. Судорогой свело ногу.
«Я умираю, - понял Малик. – Вот так. Глупо»…
Он приподнял голову и выпустил из рук трубу.
А перед тем, как в глазах окончательно померкло, он увидел спускающегося с небес ангела в глубоководном скафандре.
***
Малик пришёл в себя на кушетке, лицом вниз.
Он чуть пошевелил головой: привкус крови, щека на клеёнке...
Чьи-то руки легли ему на плечи.
- Ты слышишь меня, миленький?
Ибрагим улыбнулся: слова, несомненно, принадлежали Мириам, а визгливый тембр голоса подсказывал, что они в барокамере.
- Ноги, - прошептал Ибрагим. – Я не чувствую ног.
- Это временный паралич, милый. Ещё сутки будем проходить рекомпрессию, судно-госпиталь уже у причала. Врачи нас ждут.
- Что со мной?
- Кессонка, баротравма лёгких, кислородное отравление. А ещё потеря крови: ты глубоко порезал ладонь. Неслабый букет…
Ибрагим приоткрыл глаза и посмотрел на замотанную в бинт правую ладонь. Потом немного приподнялся на руках и глянул вниз: живот был в синюшных разводах вен.
Её мягкие руки вновь легли на плечи.
- Лежи спокойно, милый. Теперь всё будет в порядке.
- Ты видела «медузу» у меня на животе?
- Видела. А ещё у тебя воздушная опухоль под кожей шеи…
Ибрагим улёгся, закрыл глаза и расслабился.
- Сколько мы уже тут?
- Почти сутки, милый.
- Что там, на бирже?
- Как ты и предполагал: гелиевые акции до небес, а реголитовые по цене бумаги… мы теперь богаты.
- Можем стать ещё богаче, - прошептал Ибрагим. – Покупай.
- В смысле?
- Теперь продай гелиевые, и всё вложи в реголитовые компании. Станции просто нужно подальше отвести друг от друга. В камере есть компьютерный терминал?
- Забыла! – после секундной паузы призналась Мария.
- Не страшно. Минутное дело. Сколько у нас тут, три атмосферы? Сбросишь давление, и с главного терминала дашь команду брокеру. Я потерплю, а рекомпрессию нагоним…
- Твоему сыну это на пользу не пойдёт, - сказала Мария. – Или деньги важнее?
- Сыну? – переспросил Ибрагим.
Она показала ему колечко. Ровный синий цвет. Сочный. Глубокий. Ясный. Как небо. Как она просила…
- Сын! – улыбнулся Ибрагим. – Аллах подарил мне сына!
- Я выполнила своё обещание, дорогой, видишь?
- Я тоже выполнил. Днём ты пожалела, что я не выкупался, помнишь?
- Конечно, милый.
- А я тебе ответил, что ещё накупаюсь…
Она разрыдалась. Но при высоком давлении в насыщенном кислородом воздухе ему показалось, что она смеётся. Он ответил ей слабым покашливанием... и застонал.
- Ты – мой рыцарь, миленький, - тихо сказала Мария. – Любимый!
- А ты - моя жена, – прошептал Малик. – Единственная.
Ему было больно. И страшно. Он почувствовал, как из глаз полились слёзы.
«Тоже мне «рыцарь», - сердито подумал Ибрагим. – Сипахи не плачут»!
Сейчас любая злость была ему на пользу, даже такая… ошибочная… ибо нет ущерба доблести, если слёзы делил с другом.
|
Рассказ открыт для комментариев