 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Я проснулся. Глаза распахнулись с болью. Тяжёлый, неповоротливый воздух и чёр-ная, непроницаемая ночь окружили меня. Моя постель была липкой от пота, а лоб и всё тело – неприятно влажны. Волосы слиплись. Спёртый воздух и мёртвая тишина выматы-вали сильнее усталости, казалось, что каменные глыбы лежат на плечах. Я распахнул единственное окно, но не было и там свежести и прохлады. Только густая, удушливая тьма и невидимые облака, нависшие над спящим миром. Не было вокруг ни звука, точно умерло всё живое. Не выли вдалеке собаки. Не шумели деревья. Ни одно окно не свети-лось изнутри бледным свечным огнём. Горячий воздух стоял бездвижно, трудно было дышать им.
Всё было мертво. Иссушённый жарой мир с напряжением ждал дождя. Мгновения растягивались и удлинялись, будто годы проходили в изнурительной духоте. Набухающие иссиня-чёрные тучи всё обволакивали небо, опускались ниже и ниже, давили на землю своей чудовищной массой. Они касались уже крыш домов, церковных шпилей и застыв-ших флюгеров, но дождь всё не решался пойти.
Я стоял, уцепившись руками в грубый деревянный подоконник, впиваясь глазами во тьму, и пытаясь дышать полной грудью. Всё тело ныло, каждая мышца кричала от боли – так искалечили меня страшные сны. Язык разбух и не поворачивался во рту. Мне каза-лось, что я был последним человеком на обезлюдевшей Земле.
Вот, наконец, воздух стал приходить в движение. Ветер зашумел в деревьях, набирая силу. Он стал крепчать и ворвался в мой дом через распахнутое окно. Старые пыльные шторы затрепетали от ветра. Выцветшие листы бумаги взмыли в воздух и летали по ком-нате точно призраки. Ветер листал книги кучей лежащие на столе. Закружились с ржавым скрипом флюгера на крышах домов. И точно сама природа стала просыпаться, сбрасывая с себя оковы оцепенения.
Тут глаза мои увидели что-то во тьме. То был красный всполох далёкой молнии. Слабый звук грома долетел до моего слуха. Несколько капель упало на моё тело, и были они теплы, почти горячи.
Точно небеса разверзлись в этот момент. Яростный ливень обрушился на землю. Крупные капли били о стены и крыши. Шум стоял такой, что закладывало уши, оглохшие от тишины. Под подоконником уже стояли лужи, старые шторы обвисли мокрыми тряп-ками. Постель моя была тёмной от влаги, а ветер листал страницы толстых книг и были они мокры. И весь я был мокр с головы до ног, и моё остывающее тело дрожало, но всё никак не мог я найти в себе сил отойти от окна.
И то, что было в моём доме, сказало мне, и через шум дождя я услышал как много тоски в этом голосе:
- Не знаешь, не ведаешь ты какие опасные, тревожные сны приносит аромат тех бе-лых лилий, что раз в семь лет цветут под светом трёх лун. Как цветут они белым цветом таким чистым, что не бывает таким снег на вершинах самых высоких гор моего мира. Как непереносимо сладостен их запах.
И все мы, Собиратели Нектара, сидя в своих норах (а норы наши были в отвесных скалах, под которыми лежал ковром лес, и поднимались в небо испарения болот) ждали того вечера, того часа, когда сойдутся на небе три луны. И что были наши жизни? Мы жи-ли лишь тогда, когда распускались магические цветы, и их аромат поднимался в воздух, притупляя наши чувства и учащая биенье сердец. А всё остальное было так скучно, так обыденно, что не нужно и вспоминать об этом. Ожидая, мы страдали, и единственным нашим утешением было то, что знали мы: ожидаемый час пребудет.
Но семь лет – слишком долгий срок и многие не доживали до желанного часа. Но многие и рождались, не зная ещё аромата белых цветов. И ночью в высоких уютных норах старики рассказывали молодым об их чарующем аромате, и рассказывали они часами, но не хватало у них слов, чтоб описать его полностью. А те внимали, от напряжения распра-вив крылья и раскрыв рты. Готовы были они увидеть это, почувствовать это и умереть по-сле, не чувствуя скорби.
И как же долго я сам ждал этого! Был я в то время молод и смел. Крылья мои были полны энергией, а к панцирю приливала густая кровь. Как же тянулись последние годы! Но что мне оставалось делать? Только ждать! И я мучился ожиданием в своей тёмной сы-рой норе. Только одно спасало меня – уверенность, что не один я, что все мы мучаемся как одно живое существо. И терпеть вместе было не так уж и страшно. А лес под отвес-ными скалами молчал, и пористые стволы качались из стороны в сторону; огромные ли-стья дрожали.
И время пришло.
Все мы дремали в своих норах, прячась от жаркого солнца. Был вечер. Тут я, все мы, вздрогнули и проснулись как один. Сон улетучился из наших голов. Мы были охвачены сладким предчувствием.
Оно не обмануло нас – на тускнеющем небе всходили сразу три луны. И старшая из них была глинянно-красного цвета. Средняя – цвета горячего морского песка. А младшая была пепельно-серой и отливала подчас серебром.
Вот они всходили разом. Все мы повысовывались из своих нор и наблюдали с высо-ты отвесных скал, затаив дыханье. Жаркое солнце ещё не успело скрыться за горизонтом, а три разноцветных луны уже сияли на небе. И готовые было появиться звёзды, опять по-тухли посрамлённые их сиянием. Сам небосвод не был теперь таким как раньше. Его цве-та постоянно менялись, оттенки сливались и переплетались, создавая что-то невообрази-мое и неустойчивое, так что мозгу было трудно поверить в это. Ярко-алый блеск заходя-щего солнца сталкивался с желтизной средней луны, и их уже общий свет прибавлял к се-бе серебристое сиянье луны младшей. А старшая из сестёр добавляла к этому свой отте-нок красной глины. Но так было только мгновенье. Оттенки непрерывно смешивались, накладывались друг на друга и от этого появлялись совсем новые цвета. И те в свою оче-редь дробились вновь, вновь сливались и рождали нечто уже совсем другое, которое тоже держалось недолго и изменялось, и изменялось до бесконечности. Лёгкие облака приоб-ретали облики неведомых животных, готовых вот-вот растаять прямо на глазах. А цвет их и форма опять же менялись так, что трудно было уследить.
Да, незабываемым было в тот миг небо, и всё оно дрожало и переливалось как воды бегущих ручьёв. Но солнце село, и цвет небесный стал более тёмным. А путь трёх лун всё продолжался, и они приближались друг к другу, будто собираясь слиться воедино.
Но не это было самым прекрасным, а то, что случилось внизу, под отвесными скала-ми. Там будто родилась волна. И начало её было в густом лесу, деревья которого вдруг разом качнулись в одну сторону. Волна эта стала кругами расходиться дальше по деревь-ям и травам, камням и пескам, речкам и смрадным болотам всё дальше и дальше, пока вдруг не исчезла так же внезапно, как и появилась.
Настала тут тишина. Воздух замер. Широкие листья деревьев перестали дрожать.
И вот в этой самой тишине я увидел, как из земли вырастают тонкие зелёные стебли, покрытые мелкими листочками, похожими на коготки. И теперь всюду: на земле, камнях, на поверхности вод и среди травы – всюду, куда не устремишь взгляд, к небу тянулись ещё не распустившиеся нежные бутоны белоснежно-белых цветов.
Как описать тебе то свечение, что исходило от этих белых цветов? Ведь не поймешь ты и половины того, что будет сказано мной. Скажу лишь, что было похоже оно на фос-форесцирующий туман, стремящийся подняться в небо. И был туман этот ароматом непе-реносимо-сладким. И уже кружилась от него голова, но было это только началом, так как не разомкнулись ещё тонкие лепестки.
Не могли мы ждать дольше в своих норах; цветы медленно распускались, и было это так, как раскрываются только врата в иные миры. Разом кинулись мы со скал и взмыли в воздух. И было нас так много, что тела наши скрыли собой небо с тремя разноцветными лунами. Жужжанье наших крыльев было столь громким, что не было кроме него других звуков. Мы носились по воздуху, густо пропитанному ароматом белых цветов. И аромат этот проникал в наши нечистые тела, щекотал наши мозги.
Невозможно описать его. Был он сладостен и противен, кисел и горек, жидок и тягуч, холоден и горяч, восхитителен и ужасен, жёсток и мягок, ясен и призрачен… не хватит и жизни, чтобы описать его. И было в нём ещё много, очень много такого для чего не най-дётся слов ни в одном языке вселенной, и того, чего возможно нет, и ни когда не сущест-вовало.
Но всё же было в нём больше той приторной сладости, что скапливалась внутри на-ших тел где-то у самого сердца большим горячим комом; жгло от неё ноздри, и глаза буд-то выедало огнём. И некуда было скрыться – непереносимый аромат белых цветов был уже в крови, тёк вместе с ней по венам, разливаясь кипящим маслом по всему телу. Вме-сто сердец бурлила лава, как в жерле чудовищного вулкана. И лава эта вспенивалась, пе-реворачиваясь красными пластами. Огненные пузыри надувались и с громом лопались, рассыпались, чтоб попасть в кровь, которая и без того была раскалена до предела. И зачем нам было прятаться? Ведь аромат белых лилий был в воздухе, и сам он был воздухом, как был он и скалами, лесами, водами и оврагами, светом невидимых звёзд и разноцветным небом – вся вселенная впиталась в нём одном. Так много было этого аромата, что невоз-можно было стерпеть его; переполненный им воздух был точно твёрдый. Всепроникаю-щие пары пронизывали всё сущее насквозь. Будто тысячью иголок вонзались они в наши тела, прошивая даже панцирь и грубую кожу, проникали в каждую живую клетку орга-низма, заставляя их работать на износ (так жужжали крылья, сокращались мышцы, сжи-мались лёгкие и бились сердца – без оглядки на боль, с самоубийственной скоростью). И вот пульсирующая жаркая волна уже подбиралась к мозгу. Языки рубинового пламени дымились в шее, заполняя удушливым дымом череп. И будто зачищенный до блеска ост-рый стальной шип вонзился в мозг, расплавив всё серое его вещество и оставив тело глу-хим, немым и безглазым. А дальше всё происходило уже без него, без мозга, без разума, в каком-то диком всеобщем движении лишённом всякого смысла….
Под нами, внизу, раскинулось море чистых цветов. Нежные бутоны тихо кивали на слабом ветру. И нам с высоты казалось, что белое море колышется в такт беззвучной ме-лодии далёкого космоса; и лес, и ветер, и травы подыгрывают ему. На белых лепестках искрились капли росы. Внутри каждого цветка, укрывшись за бархатистыми лепестками, сияло нечто желтоватое, будто золотого цвета светлячки сидели там, играя своими огонь-ками. В молочно-белом тумане, поднимающемся от земли – таком неуловимом, то сгу-щающемся, то пропадающем вовсе – сверкали эти маленькие огоньки, подмигивая точно тысяча жёлтых глазок.
И сам белый туман будто жил своей жизнью отдельной от всего мира. Был он подо-бен далёкой туманности среди бесконечно вращающихся галактик. И готов я поклясться, что вместе с жёлтым мерцанием я видел, как в нём переливаются алмазным свечением крохотные звёзды.
А море белых цветов всё дрожало. Тихие, спокойные волны вяло прокатывались по нему. Ленивый ветер бережливо обдувал каждый цветок.
И мне хотелось ринуться вниз и пронестись над самой землёй, над распускающимися бутонами, в изменчивом тумане среди звёздных искр. Но тело не слушалось. Я хотел опуститься, но вместо этого поднимался всё выше и выше. Я хотел коснуться нежных ле-пестков, тонких зелёных стеблей. Мне казалось, что я смогу это, протягивал в надежде ру-ку… Но между нами были сотни метров. Крылья жужжали, и всё поднимался я вверх. Сильный, феерический аромат проникал в самый мозг.
Как описать, что чувствовали мы, ведь нет слова для этого, так как не придумали его ни мы, ни вы и ни кто-либо другой. Сравнимо это лишь со стоянием у самого края бездны, на хлипком клочке земли перед чёрной пропастью. И пропасть эта была невероятно ши-рокой и разуму не поддавалась её глубина – не было дна у неё. И там внизу клубились свинцового цвета облака, с гневом сверкали молнии, и лил дождь совсем как в эту ночь. А ты, не умеющий летать, бескрылый, стоишь на самом её краю, глядишь вниз и не можешь, никак не можешь оторвать глаз, завороженный безумием природы. В голове уже искорки страшных идей, которым нельзя противиться. И ты лишь в одном мгновении от того что-бы сделать шаг вперёд… Что-то внутри ещё борется, но ветер бьёт в спину и всё подтал-кивает, подталкивает… И ты уже заносишь одну ногу… и замираешь…
Две волны – блаженство и безумие – охватывают тебя в тот момент. И где-то совсем рядом тонкие нотки страха, от которого сводит мышцы. Вот то, что мы чувствовали.
А что мы? Всё это было для нас одних, для Собирателей Нектара. И все эти чувства и эмоции были созданы природой только для нас. И мы рассекали сгустевший воздух, и аромат белых цветов почти разрывал нас. Мышцы урабатывались до боли, до агонии. И всё было как-то непривычно, как будто смотришь на мир другими глазами, как будто иное понимание вещей готово было открыться перед нами.
Долго ли это продолжалось? Должно быть тяжёлую, несокрушимую вечность. Ту самую, за которую успевают родиться и погибнуть звёзды, возникают и рушатся цивили-зации, обитаемые миры превращаются в безжизненный камень, и из праха, из звёздной пыли появляются галактики. И сами мы были частью этой вечности. И была в нас частич-ка солнечного света и частичка ночной тьмы, холодный иней с далёких гор и жар земных недр, щепотка морской соли и горсть болотной тины, валуны с изумрудных полей и бар-ханы задумчивых пустынь. Были мы опьянены, безумны. Сознание помутилось удушен-ное неземным ароматом. Воздух гудел в наших крыльях. Панцири наливались кровью. Ослепшие неконтролируемые тела сталкивались друг с другом – в бескрайнем, много-цветном небе было нам тесно. Хаос движений и тел сводил с ума. В голове гудел ураган.
А белые лилии цвели меж тем всё сильнее, и аромат их становился всё гуще и гуще. Но видимо что-то случилось в межзвёздном пространстве, видимо то, что накапливалось долгие тысячелетия, решило выплеснуться сейчас, в эту ночь. Возможно, три разноцвет-ные луны в первый раз за миллионы лет сошлись так близко, что тонкая грань, за которой ждала катастрофа, была порвана. И ни когда ещё аромат белых цветов не был таким убий-ственным…
В глазах моих вместо белесых кругов и искр на краткий миг вспыхнуло видение звёздного неба. Оно стало крошиться, и в появившихся брешах я увидел то страшное, то таинственное что прячется за космической тьмой и звёздным блеском…. Последнее страшное отчаяние охватило меня. Острым финальным аккордом прокатилось оно по все-му телу, когда я понял, что мышцы мои сковало будто льдом, и не лечу я, а падаю на зем-лю из-под самых облаков…
- Незабываемый, чудесный аромат белых цветов сделался так силён, что не смогли выдержать его наши тела, и мы все падали с тех высот, на которые взлетели охваченные безумием. Бесчувственные тела ломались о ветки деревьев, бились об острые камни и твёрдую землю, уходили в мутную пропасть болот. И там, где раньше тянули к небу свои тонкие шейки белоснежно-белые лилии, уже лежали плотным ковром искалеченные тела. Бесцветные крылья были сломаны, хрупкие кости раздробленны, панцири треснуты, чере-па расколоты.
Не все погибли сразу. Стоны и тяжелое дыхание ещё слышалось во внезапно замер-шем мире. Тех, кого не сразила смерть, ждала другая участь – они засыпали глубоким страшным сном, лишь только коснувшись земли. И тем страшен был тот сон, что многие засыпали навечно.
Мне повезло. Я не разбился и не уснул. Я вдруг исчез…
Я провалился в какую-то несуществующую яму между жизнью и смертью, возможно в ту щель между мирами, где нет времени и пространства. Сам я растворился там и поте-рял всякую материальную форму. Я превратился в частицу, бесцельно повисшую в пусто-те. Не знаю, долго ли это продолжалось: один удар сердца или, возможно, долгую веч-ность. Но постепенно я стал приходить в себя. И первым чувством, которое стало пробу-ждаться, был слух.
Медленно, очень медленно я стал различать звуки. Поначалу они слились для меня в одну непонятную массу, но потом произошло какое-то разделение на фрагменты, карти-ны. Но вот ужас, кроме слуха у меня не было теперь ни чего! Моё тело сковал паралич, и я не мог пошевелить даже кончиками пальцев. Не мог, да и не хотел. Оцепенение поразило мозг, и я не мыслил, не сочувствовал, не делал выводов, не вникал в происходящее и не пытался что-то придумать. Я просто слушал…
Как шум моря разбивающегося о скалы я слышал тяжёлое, надрывистое дыхание своих собратьев. Я слышал, каким хриплым и мучительным оно было. Я слышал, как пы-таются они вырваться из объятий страшных, глубоких снов, но сон держал их крепко и никак не могли они проснуться. Дыхание их становилось всё слабее и слабее. Вот кто-то выдыхал в последний раз, и не было сил вдохнуть. Я слышал, как с верхушек деревьев спускаются чёрные большеголовые львы и как страшно клацают их зубы, когда пожирают они моих собратьев. Я слышал, как они рычат, когда впиваются зубами в плоть Собирате-лей Нектара таких же, как я. Как трещат кости, лопаются жилы, хрустят крылья. Как клы-ки скребут о грудные панцири. Как останавливаются сердца, прерываются дыхания, и со-братья мои погибают даже не в силах проснуться в последний момент и вскрикнуть от бо-ли. Их дыхание я слышал тоже. И было оно победно-злорадным, ведь знали они, что не-кому испортить их кровожадный пир. И слышал я шаги этих опасных тварей совсем близ-ко. Но каждый раз проходили они мимо, как будто не было им до меня дела.
Слышал я хлопанье крыльев и то, как сереброкрылые птицы с тонкими изогнутыми клювами стаей опускаются на землю. Опускаются они на тела моих собратьев, рвут их когтями, вонзают в них свои острые клювы, чтобы с сосущим звуком пить их ещё тёплую, густую кровь.
Я слышал, как ветер шумит в кронах деревьев.
Вторым пробудившимся чувством стало обоняние, и сразу же в ноздри ударил от-вратительный запах крови. И тем отвратительней он был, что была это наша кровь, такая же что течёт и в моих жилах. Почувствовал я зловоние, наполнившее воздух. Трудно было поверить, что зловонье это исходило от белых цветов – теперь не цвели они, а быстро увя-дали, скрывшись под множеством бездвижных тел. Тонкие стебли, усыпанные похожими на коготки листочками, почернели и ссохлись, будто разом перегорев. Лепестки сворачи-вались в трубочку и опадали; из белоснежно-белого они окрашивались в трупно-жёлтый цвет. Истлевая в считанные мгновенья то, что некогда было самыми прекрасными цвета-ми во вселенной, выбрасывало в воздух отвратительный запах гниения, и тот стелился по-над землёй бесхребетным облаком. Прежний магнетический аромат точно выветрился, а то, что осталось, перемешалось с запахом гниения и крови, создав нечто по-настоящему чудовищное и нестерпимое.
Но всё же ощущал я через эту вонь запах омерзительного львиного дыханья, когда проходили они мимо.
Ещё один запах, ещё слабый, пробился через всё это. Был он страшнее всего другого – то был дым.
Где-то там, в сердце дремучего леса, где деревья жмутся друг к другу и срастаются ветвями, родилось пламя, которое всё разгоралось и разгоралось, набирая силу как могу-чий титан. Затрещали пористые стволы и старые величественные истуканы вспыхивали как болотный газ. Мощное пламя взметнулось к небу, лизнув небесный купол. Огненная лавина стала расползаться во все стороны, пляшущими красными языками выжирая всё вокруг. От дерева к дереву перекидывалась испепеляющая чума. Огонь истреблял и без того оскудевший воздух.
Мозг мой только начал пробуждаться. Хмурая, мутная пелена подобно пене стекала с него, но всё ни как не могла испариться. От далёкой опасности у меня жгло внутри, да только по-прежнему не мог я пошевелить и пальцем.
Постепенно стало возвращаться зрение, но проку от него было мало. Было оно не-чётким и расплывчатым, будто смотришь на мир через толщу дрожащей воды. И видел я только маленькую часть большого мира – угнетающую, замершую картинку, разукрашен-ную кровавыми следами и грудами бесчувственных тел.
Так же видел я деревья, качающиеся на ветру. Видел маленький кусочек неба и то, как оно теряет прежнюю изменчивость красок, и оттенки постепенно бледнеют и раство-ряются, оставляя небосвод по ночному тёмным и хмурым. Я видел и слышал, как серебро-крылые птицы с гомоном взвили в воздух, почувствовав запах дыма. Как оглашали они лес своим тонким пищаньем. Я видел, как почти сросшиеся с тьмой чёрные львы разом повернули свои большие головы в сторону. Как раздувались их ноздри, втягивая воздух, и как наливались их круглые глаза кровью. Они тихо, беспомощно рычали, будто могли своим рычаньем остановить пожар. Но запах дыма становился всё явственней и они при-нялись покидать своих беспомощных жертв, растворяясь в ночи между качающихся де-ревьев. И кое-кто из них пробежал мимо меня и их плетеобразные хвосты с негодованием хлестали воздух.
Теперь меня разъедал страх.
К тому времени я был в полном сознании, но тело всё ещё было бездвижно. Я знал и понимал, что родившийся из ничего лесной пожар подходит всё ближе. Огонь перекиды-вается с ветки на ветку, не останавливаясь ни на мгновенье, раздуваемый ветром и подпи-тываемый зловоньем от истлевших цветов. И я чётко знал, что тело моё вспыхнет как фа-кел вместе с телами моих собратьев. Но только с тем лишь различием, что я буду чувство-вать это, и сознание моё не покинет меня до последних мгновений. Подгоняемый страхом мозг мой работал без остановки, пытаясь придумать что-то. Но что можно было приду-мать, если лежишь бесчувственной колодой, захлёбываясь своей беспомощностью? Раз за разом я напрягал мышцы, пытаясь пошевелиться, но всё было тщетно. Казалось парализо-ванное тело застыло навечно…
Дыханье моих собратьев становилось всё слабее, тише, отдалённей. Уж слишком много их умерло, чтоб заполнить своим вымученным дыханьем пустеющий лес. А те, кто были ещё живы, устали бороться со своими снами и отдались на милость кошмарам, что тихо добивали их. Всё тише и тише становился лес. Последние лесные твари промчались, проползли, проскакали мимо, напуганные запахом дыма. Теперь только ветер гудел в вы-шине, заслоняя собой звук угасающего дыхания Собирателей Нектара таких же, как я, да шумели, не переставая, деревья, чьи пористые стволы гнул ветер.
И ещё один звук я слышал уже внутри себя. Это было моё уставшее сердце; точно ударяющиеся друг об друга палки – медленно и сухо.
Довольно долго ничего не менялось. Но вот я увидел как над горизонтом, над крона-ми качающихся деревьев вспыхнуло рыжее свечение, будто солнце готово было взойти среди ночи. И точно красный глаз над этим ореолом остановилась старшая из лунных сес-тёр, последняя оставшаяся на небе. И она зависла там, как насекомое, прилипшее к листу плотоядного растения. С тройной силой стали стелиться по земле удушливые клубы дыма, а глиняный оттенок луны повисшей над заревом пожара сулил беду.
Всю свою оставшуюся энергию, всю свою слабеющую силу воли, всё своё желание жить и не умирать я направил в своё тело, в каждую мышцу, в каждое сочленение костей, чтобы хоть чуточку пошевелиться, чтобы хоть чуточку продвинуться вперёд. Я напрягся. Сухожилья готовы были порваться. В висках застучало. В глазах вновь потемнело. Дыха-нье остановилось. Лёгкие горели. Кровь прилила к голове. С тяжелейшим напряжением сердце толкало по венам жидкость. Кости готовы были треснуть. Сердце вот-вот могло разорваться. Вены – лопнуть.
Наконец-то пальцы мои стали шевелиться. Затем импульс перекинулся в руки и вот уже они начинали сгибаться в локтях; медленно, как будто были они из тяжёлого камня, а в суставы насыпан был песок.
Я напрягся ещё сильнее. Я сжимал и разжимал кулаки, сгибал в локтях руки, пока они не стали сгибаться лучше. Я дёргал изо всей силы ногами, чтобы прогнать из них па-ралич. Я напрягал каждую мышцу и они, наконец, стали отвечать мне. Вот уже оцепене-ние ушло из плеч и постепенно от невидимых оков освобождались ноги.
Толчком я перевернулся на спину лицом к чёрному небу. Последним движением я сел, при этом пришлось напрячь мышцы так, что позвоночник мой чуть не лопнул…
Перед глазами у меня плыло, но я все-таки видел. И видел я, как много трупов лежит между деревьями, и как безобразны они, сломанные и искореженные. И у некоторых из них не было рук или ног, а то и голов - были объедены они вечно голодными львами. Кое-кто был переломлен пополам от удара о камни. Панцири и черепа их были безжалостно расколоты. И на ветвях деревьев висели они и качались вместе с ними. Острые сучья про-ткнули их насквозь и торчали из мёртвых тел подобно новым конечностям. А на неспо-койных, вечно шумящих широких листьях застывала густая синяя их кровь. Но многие тела лежащих сверху были целы и ни следов падения, ни смерти не было на них. Будто просто закрыли они глаза от усталости и вот могли уже встать… Только всё не вставали и даже не шевелились – были они все мертвы.
Многие лица тех казались мне знакомыми. Вместе с ними летал я по ночам под пе-пельной младшей луной к изумрудным полям. И вместе с ними однажды собирал я травы у смрадных болот, и к холодному морю когда-то летал не один, а вмести с ними. И с неко-торыми из них я жил рядом, видел их каждый день и были многие знакомы мне с самого детства. Но теперь что-то изменялось в этих лицах, делая их неузнаваемыми. Были они до отвращения безразличными и одинаковыми, точно смерть сглаживала все разнящиеся чер-ты. Это однообразие было оскорбительным для глаз. Оно пугало. Казалось даже, что лица вытягиваются, становятся гладкими и белыми, приобретая чудовищное сходство с буто-нами магических цветов, тех самых, что свели их в могилу.
Дым сгущался у самой земли. Всё ещё слышалось затихающее дыханье моих со-братьев, но ни чем не мог я им помочь. Ветер, рожденный жаром, усиливался. Огонь при-ближался.
Медленно, трясясь как лист, встал я на подгибающиеся ноги (сил у меня не хватало на то чтобы и разом взмахнуть крылом). К голове будто был привешен тяжёлый груз, ко-торый постоянно тянул вниз. Каждую мышцу резало болью. Я сделал шаг, затем ещё один… При каждом движении в глазах темнело. То и дело меня тянуло в сторону. Колени дрожали, а от колен до пяток я не ощущал ни чего: ни земли, ни ветра, ни боли – точно были вместо них две палки. Опустив глаза, я увидел насколько распухшими и неестест-венно чёрными они были. Каждый шаг давался с огромным напряжением, будто каждая клетка моего многострадального тела набухла и отяжелела. Осторожно переставлял я но-ги, почти не видя куда. Они то и дело подкашивались, сгибались в коленях и в голове вспыхивали искры, когда пытался я сохранить равновесие. Нет, все-таки был я рождён для полёта, а тут на земле, на двух слабых ногах я был беспомощен и беззащитен. Вот если бы у меня было время и силы! …Но их не было. Что-то тянуло и тянуло вниз сильнее с каж-дым шагом. И часть моего мозга измученного ароматом белых цветов готова была упасть, распластаться на земле бездыханным мертвецом лишь бы всё в миг кончилось, перестало существовать. Но другая беспокойная часть заставляла передвигать ноги, руками раздви-гать ветки и щупать пустоту.
Над верхушками деревьев буянило пламя. Языки огня как алые когти сбивались друг с другом. Будто в бою они сходились и расходились, утихали – прятались, чтоб выбро-ситься вверх смертоносным прыжком; сливались и рассыпались на тысячи змеиных язы-ков. Дерево чернело, покрываясь красными язвами, и ветер пел ему последнюю песню.
Ноги мои, онемевшие, с трудом находили опору. Всё короче становился шаг, всё труднее и труднее было оторвать их от земли. Увязали они в какой-то липкой гнили чер-ными лужами стоявшей то тут, то там. Высохшие цветы рассыпались. Отвращение колю-чим комом подкатывало к горлу, когда приходилось мне наступать на тела своих собрать-ев. И были они мягкие и податливые. И что-то переворачивалось внутри, когда казалось мне, что вот-вот ноги провалятся внутрь через панцири и кости. Какие-то колючие расте-ния, длинные и тонкие как паутина, заплетали ноги, не давая ступить. Их стебли ползли вверх по ногам точно живые. Они легко рвались, но острые крючки впивались под кожу и цеплялись намертво. Они оплетали щиколотки, пытаясь захватить обе ноги, и всё увлека-ли за собой новые и новые вьющиеся стебли, покрытые цепкими крючками.
Нездоровое онемение стало захватывать спину и ноги выше колен. Какая-то новая боль стала вить там своё гнёздо. Точно в каждую клетку через полую иглу вливали по ка-пле горячего масла. Но вот деревья вдруг расступились, и передо мной серой отвесной стеной выросла скала. И норы наши были высоко – под самым небом.
Жар дышал в спину. Раскалённый воздух гудел. Слышался треск сучьев и шум па-дающих деревьев. Горячие угли и ветки сыпались на землю настоящим огненным дож-дём. Было светло от огня.
Крылья меня не слушались. Руками я ухватился за небольшой каменный выступ и стал взбираться вверх, надеясь на силу мышц. Ноги мои скребли о камень. Пальцы судо-рожно искали трещину, впадину, выступ, скол, разлом – все, за что можно уцепиться. Всё тело было точно чужое, но откуда-то ещё брались силы, откуда-то всё ещё черпались они, чтобы подтянуться вверх, подняться выше, продвинуться вперёд. Скоро оказался я уже выше крон деревьев. В то же время и огонь добрался до скалы и навалился на нее, точно задумав столкнуть со своего пути. Огненные языки взметнулись, пытаясь лизнуть мои пятки. Дым поднимался снизу, забиваясь в рот и нос, скребя по лёгким, выедая глаза. Но всё продвигался я вверх. Пальцы мои постепенно становились слабее. Сложнее было на-щупать что-нибудь, сложнее было уцепиться и удержаться ими. Каменная порода осыпа-лась. И вот то, что я принял за ещё один выступ, вдруг отвалилось от скалы, и через мгно-венье я оказался висящим на одной руке… а силы, чтобы держаться все куда-то разом пропали.
Уже полный безнадёжной решимости я бросил взгляд через плечо…
… То, что я увидел, будет долго ещё терзать меня. Там, где не так давно колыхалось море нежных цветов, там, где шумел густой лес, до самого горизонта тянулось огненное поле. Съеденные пламенем обугленные стволы торчали как кости. Жестокий ветер приги-бал к земле трясущиеся рыжие бороды огня. Невыносимо-яркое, красное сияние исходило от объятого пожаром мира разлившегося от горизонта до горизонта. Заполненный жаром котлован тянулся вдаль, не имея границ. Ни одного тёмного пятна – всё было во власти огня; всё горело, полыхало, жгло, пекло, пылало. В мгновенье ока любая вещь, попавшая в эту чудовищную печь, под напором пламени превращалось в красные угли. Трещал, гудел воздух, и звуки эти были гуденьем и треском разрушающейся Вселенной. Казалось, ос-колки звёзд и бродящих планет падают с небес вниз, в жерло голодного пламени. Языки огня тянулись вверх, презирая суровый ветер, всё выше и выше к небу, чтобы поджечь его чёрные просторы, коснуться своими красными щупальцами иных миры, иных лесов и бо-лот. Дым поднимался от земли, украденный, выгрызенный огнём из деревьев и трав. Всё сгущался и сгущался он, и где-то из них, из этих чёрных облаков, шёл сухой дождь, падая серым, горячим пеплом. Над всем этим кружилась ужасная слепяще-яркая воронка цвета тысячи зорь - огромный, ревущий, неистовствующий огненный смерч.
Страх точно взорвал меня изнутри, вогнав при этом с десяток своих зудящих оскол-ков в каждую мышцу. Сил во мне не было, но там внутри, под самым сердцем, будто про-рвалась плотина. Разум мой помутился. Единственное что я чувствовал это то, что каки-ми-то чудовищными усилиями оказался я у самой вершины отвесной скалы, и тело моё взобралось в одну из пустующих нор, в самый тёмный и холодный её угол.
Я обмяк там, замер высосанный до самых костей.
И сон, вызванный запахом белых цветов, наконец-то настиг меня.
- Не знаешь, не ведаешь ты какие опасные, тревожные сны приносит аромат тех бе-лых лилий, что раз в семь лет цветут при свете трёх лун моего мира. Похожи они на глу-бокую трясину бездонных болот. Коварная жидкая грязь, ил, уродливые стебли болотной травы держат тебя за ноги. Держат крепко, не дают шевелиться. Они тянут тебя вниз му-чительно медленно и страшно.
Ты смотришь вверх, через толщу мутной воды, пытаясь разглядеть там синее небо и ласковое солнце на нём. Ты видишь. Но солнце над тобой – расплывчатый и бледный ком. Не может оно пробиться через грязь и зелёную воду. Ил затягивает тебя всё глубже и глубже. Солнце становится слабее. Оно уменьшается в размерах, а вокруг сгущается тьма. Вот уже становится оно маленькой точкой, далёкой звёздочкой тускло сияющей в темно-те. И ты знаешь, что это не предел, что вскоре потухнет и она; трясина будет тянуть тебя дальше туда, где ничего нет кроме жидкой грязи и густой, отвратительной воды.
Я боялся. Меня страшила тьма. Меня страшила глубина, ведь знал я, что пропасть бездонна и то, в какие чуждые пласты затягивал меня ил, вселяло особый страх. Я боялся склизких, невидимых листьев касающихся меня и передающих мне свой холод.
Я пытался сопротивляться. Я пытался вырваться вверх к небу, к ласковому солнцу, зная даже, что любое напряжение губит меня, затягивает сильнее в мутную пропасть этого несуществующего болота. И мне почти удалось. Уже слышал я через сон, что творится снаружи. Уже чувствовал я, как дрожит скала, дрожит весь мир, и разваливаются камни от мощного сотрясения внезапно родившегося в толще земных недр.
Но тут силы мои угасли окончательно. И я сдался, отдал себя на милость бездны, на милость опасных, тревожных снов.
Я погрузился во тьму. Я леденел и ужасался. Холодные, неприятные листья оплетали меня саваном, где-то рядом извивались какие-то скользкие, гладкие тела…
- Очнулся я через несколько дней (а может недель или лет?). Долго-долго приходил я в себя, набирал силы, лёжа без движения. Долго по крупицам собирался мой разум. Страшные предчувствия мучили меня. Я ожидал худшего.
Измученный дополз я до полукруглого входа пещеры…
Я не узнал свой мир.
Лил горячий дождь, выплёскивая с небес влагу испарившихся морей и озёр. Там где некогда был лес, торчали вверх одинокие головешки, от которых всё ещё шёл пар. Леса выгорели все не оставив на почерневшем лике планеты ни одного зелёного пятнышка, ни одной чахлой травинки или листочка. Только лишь в памяти сохранились стройные по-ристые стволы высоких деревьев, их шум и вечно дрожащие широкие листья, под кото-рыми собиралась такая приятная тень – теперь не было этого. Пропали болота, оголив ещё тлеющий торф. Не поднимались теперь к верхушкам наших скал их испарения. Да и из самих скал осталась только одна, та, в которой я был, да и то полуобвалившаяся и разук-рашенная трещинами. Остальные же лежали широкими холмами из закопчённых валунов. Земля сморщилась складками, буграми, оврагами, сопками, кавернами и рытвинами. И где возникли они? Там где никогда не было их раньше. И в новых впадинах уже собирались озёра, а по канавам уже текли, выплёскивая за берега, новые реки полные чёрной жидко-сти – смеси грязи, воды и пепла. Через всю видимую мною картину зигзагом пролегла широкая чёрная трещина, из которой валил дым и поднимались пласты застывающей ла-вы, образуя новые хребты и скалы взамен развалившимся старым. Подобные большим бо-родавкам курились ново-выросшие сопки. Небо было черным, и солнце еле просвечивало через насыщенные пылью и влагой облака, обозначиваясь лишь изредка своим расплыв-чатым контуром.
Прежний мир умер, а вместо него был теперь другой – чужой, неприветливый и пус-тынный.
Намного позже, когда силы вернулись ко мне в полном объёме и крылья смогли дер-жать меня в воздухе, я облетел его весь. Всю планету. И всюду одно и то же; неузнаваемое и раздирающее от тоски. Вместо морей были неровные поля с белыми пластами соли. Но-вая вода заполняла их – грязная, чёрная, густая как сама ночь. И изумрудные поля были уже не полями, а зубастой каменной грядой. Всё поменялось. Ничего нельзя было узнать в этих обезображенных краях, в этих изуродованных местах и выгоревших землях. Вся пла-нета была такой.
И я носился над ней как одинокий призрак. И видел я, что землю толстой коркой по-крывает пепел вперемешку с обугленной почвой. И знал я, что в этом пепле были кости и прах всех моих собратьев. Ни кто из них не сумел спастись, не сумел проснуться, когда душили их кольца дыма, и навалился на них огненный шквал.
Я был один. И только ветер летал со мной. И гудел он, может быть, злясь, а может и утешая.
Тяжёлые, гнетущие чувства были в моём сердце, ведь знал я так же, что вместе с кос-тями и тленом моих собратьев, вместе с коркой земли и частицами сгоревших деревьев были ещё в пепле том белые, волшебные лилии. Съел их огонь. Даже глубокие ветвистые корни были уничтожены полностью, истреблены жадным пламенем, погублены. Никогда больше не зацветут они. Никогда больше не потянуться к небу белоснежные бутоны. И никогда больше чудесный их аромат не коснётся моих ноздрей.
Не можешь себе представить ты, как горевал я. Не можешь представить, какая чёр-ная тоска терзала меня, точно ледяной иглой царапая ещё тёплое сердце. Как страдал я, суставы мои выворачивало этим страданьем. Как сокрушался я. Воспоминания прошлого доставляли мне только боль. А вспоминал я, как белоснежно-белые бутоны качались в такт ветру, и казалось мне, что это мир колышется белым морем. Как кристально-чистой каплей стекала влага по нежным лепесткам. Как поднимался ввысь призрачный туман, и вспыхивали в нём звёзды, мигая и маня.
Я знал, что ничего этого уже не будет. Но воспоминания не покидали меня. Они пре-следовали меня всюду. Они точили меня и отягощали.
Я был один. Я был единственным существом, единственным и одиноким хозяином искорёженных горных вершин, равнин покрытых пеплом и морей жидкой грязи. Я был сторожем опустевшего мира, в котором я родился и которому стал чужим. Всё ранило ме-ня здесь до боли, оставляя незаживающие рубцы.
Мне не было места здесь.
Я долго колебался, прежде чем совершить этот шаг. Но всё же был я готов, и ни чего не держало меня здесь кроме скорби. И я взмахнул крыльями и стал подниматься всё вы-ше и выше. Я минул пылевые облака и устремился туда, ещё дальше – в пустынный и хо-лодный космос… Большой шар моей обгоревшей, израненной планеты остался позади да-леко и давно. И теперь я бездомный бродяга, уныло скитающийся по огромной Вселенной пролетая меж ярких солнц и безвоздушных, холерных планет вмести со звёздной пылью, хвостатыми кометами и стремительными метеорами. Мигающие пульсары провожают меня своими красными глазами. Кометы подставляют мне свои хвосты. Чужие реки и го-ры смотрят на меня безучастно.
Мой путь долог и почти не виден. Но всё же может быть, где-то есть та звезда, та ма-ленькая планетка так похожая на мой дом. И там растут пористые деревья с широкими ли-стьями, текут прозрачные реки, за изумрудными полями встают массивы гор укрытые снежными шапками, приливы гоняют холодное сапфирно-синее море и одна за одной встают на небе разноцветные луны… И может быть там, где-то там тянутся к небу вели-колепные белые лилии. Их белые бутоны скорбно качаются на ветру. Они вздыхают и ждут… ждут меня…
На улице шёл дождь, и дождь заливал в мою маленькую комнатку через распахнутое окно. Весь я был мокр, и кровать моя была мокра от влаги. Я сидел на кровати, положив руки на дрожащие от холода колени.
Сверкнула молния, и отсвет её радугой прошёлся по насекомоподобным глазам мое-го странного гостя. Сухое, невысокое тело согнулось под гнётом воспоминаний.
- И всё же несчастлив ты, если не видел цветения белых лилий, - сказал он своим ти-хим голосом, в котором чувствовались запредельные нотки грусти, - Не знаешь, не веда-ешь ты, как прекрасны они. Как мерцают у них внутри золотистые искорки. И как рас-пускаются они? Будто двери к солнцу распахиваются перед тобой! А их аромат! Он жгуч и притягателен. Он сладок до горечи. Вся Вселенная слилась в нём одном. И больше… Ведь было в нём нечто такое, чего нет на свете, и не существовало никогда, ни в реально-сти, ни в фантазиях… Теперь-то уж я знаю это.
Всё что у меня осталось – это моя память, мои воспоминания. И я дарю их тебе, так как нечего мне подарить больше.
Спасибо тебе за то, что в этот час, глубокой ночью, ты приютил меня в своём доме, укрыл от дождя, что бушует в твоём мире. Спасибо и прощай. Я буду долго ещё вспоми-нать тебя и твою доброту, когда крылья будут нести меня мимо нерадостных звёзд и пла-нет по Вселенной, в которой так холодно и одиноко…
И не успели отзвучать эти слова, как я почувствовал, что нечто тонкое, полуматери-альное пролетело мимо меня и скрылось меж струй воды за моим окном.
Меня клонило в сон. Я тихо лёг на сырую постель, свернувшись клубком от холода. Усталость закрывала мне глаза.
То ли было это, то ли не было.
И уже через сон я услышал, что дождь стал утихать. |
|
|
|
Время приёма: 17:35 19.01.2008
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев