I Геодезист Сеня Нарышкин месяца три безуспешно искал работу. Контору, в которой он трудился землемером, не то чтобы закрыли, её просто с шумом разогнали, когда шеф спалился на крупной махинации. Теперь везде, где ни пытался устроиться по специальности, кадровики только неуверенно хмыкали, заглянув в трудовую книжку. И под разными предлогами отказывали. Не потому, что другие без греха. Но лучше в этом деле свой, проверенный человечек, чем кто-то «с улицы», да ещё с историей.
Однако жить на что-то надо. Когда подвернулась вакансия охранника на заправке, Сеня почти с радостью согласился. Дежурить приходилось в три смены, и тем пустырём он ходил часто. Другим вариантом была узкая обочина и брызги из-под колёс грузовиков — заправка располагалась на вылетной трассе, почти за городом. Как-то вечером на пустыре из кустов бросился тощий и злобный пёс, очевидно, бездомный. Схватить собака не решилась, но испортила настроение и без того не обласканному жизнью Сене.
Назавтра всё повторилось. Сеня видел, что других прохожих пёс не замечает, а при виде некоторых даже виляет хвостом. Нарышкин сам раньше держал овчарку, и всегда считал, что животные его любят и доверяют ему. Поначалу пытался задобрить пса. Прихватывал собачьи лакомства — сухарики, кусочек мяса или колбасы. Пёс ничего не брал, только рычал угрожающе. Когда, в очередной раз, идя через пустырь, Сеня не увидел пса, то почувствовал облегчение.
Напрасно… Пёс караулил за ржавым остовом гаража. Глаза не выражали ни злобы, ни страха, ни голодного собачьего заискивания. Сеня почти успокоился и сделал шаг вперёд... Пёс схватил за руку мгновенно, молча — и сразу отскочил. На запястье остались вонючая слюна и вдавлины от клыков. Догонять было смешно и бесполезно. В ту ночь Сеня долго думал о своей непутёвой жизни, о безысходности и человеческой беспомощности. Пустырём он больше не ходил.
В одну смену с Сеней выходил заправщик — неопрятный седой дядька в толстых плюсовых очках, с пивным брюшком. Не семи пядей во лбу, но разговорчивый, в основном матом. Он поинтересовался, отчего Сеня ходит на работу не удобной тропинкой через пустырь, а хлюпающей грязью обочиной. Скрытный Сеня на откровенность всегда шёл со скрипом. Но тут, что называется, наболело. Выложил заправщику историю унижений от гадкой псины, тянувшихся с ранней осени до первого снега. Да, наверно, с таким надрывом, что заправщик проникся, по-отцовски похлопал Сеню по плечу, и ласково глядя огромными из-за плюсовых очков глазами, пообещал:
— Ты, бляха-муха, не пасуй. Не та трудность, ядрён матрён, чтоб на пузе ручки складать. Придумаем чё-нить, прорвёмси!
В очередное дежурство заправщик принёс большую плитку горького шоколада, и насвистывая, пошёл гулять пустырём. Пес безбоязненно подбежал к нему, тот стал кормить его с рук. Сеня не сразу понял, зачем. А когда дошло, резко развернулся и пошёл прочь, на рабочее место. Было стыдно, противно и тошно, но он заправщика не остановил… Обратно снова пошёл вдоль шоссе. Не хотел смотреть на то, что осталось на пустыре.
Ночью поднялся ветер. Ломал сухостой и гулял в оконных рамах. Менялась погода. Изредка сквозь тучи прорывался мутный серп новолуния. Показалось, что постучали в дверь. Не хотелось выбираться из тёплой постели, но через пять минут Сеня яснее ясного почувствовал, что за дверью кто-то ждёт.
Сеня вышел на порог. Пёс хрипя полз к ногам. Он нашёл дом за десяток кварталов, словно хотел что-то сказать. Нарышкин провалился в мягкий туман, потерял сознание, оставаясь на ногах. Когда пришёл в себя, на отдалении от крыльца лежала в темноте какая-то неясная тёмная груда. Может, собака, а может мусор ураганом принесло. Обессиленный, он вернулся в дом. Досада на самого себя сменилась гнетущей тревогой.
Утром Сеня приободрился, обошёл дом. Ничего, никаких следов, никаких собак. Очень хотелось думать, что всё приснилось. Очень. Запер замок, по привычке, на один оборот. И тут… послышалось, что в пустом доме кто-то довернул за него ключ. Да ну, чепуха! Нервы
II Все же обратную дорогу Нарышкин растягивал, как мог. У почтового ящика задержался, всматриваясь в тёмные окна. Всё было тихо, как всегда. Вошёл, изучил то, что было в ящике. Рекламу выбросил сразу, а сдвоенную желтоватую бумажку, жуя бутерброд, пустил самолётиком по комнате. Описав круг, послание вернулось. Сеня оценил настойчивость, развернул...
Записка, накарябанная на листке из детской тетрадки. Таких уже не продают, наверно. В линеечку с наклонными косыми линиями, для первоклашек. Почерк незнакомый, конечно. По-стариковски старательный, с дрожащими буквами. У Сениной бабушки был такой.
«Заглянул на карточку?»
Что за… Неужели грабанули? Чуть не поперхнулся хлебом.
Непослушными руками Сеня достал телефон, вошёл в приложение и…
Утром в личном кабинете появилась новая карточка, которую он сам не заводил. С валютным счётом. Днём счёт пополнили. Ёлки зелёные! Двести тысяч евро. Ошибка? Наверняка! Но что теперь делать? Сеня охнул, покрутился по комнате… Нет, надо подумать, остыть. Хлопнулся в кресло, нащупал пульт от телевизора, надавил кнопку и стал соображать. Снять всё сразу, наверняка, нельзя. Ну, хоть вытащить то, что возможно, пусть и не в валюте! А если подстава? Неважно, сейчас он пойдёт к ближайшему банкомату…
Диктор читал сводку местных новостей. Под конец показали надгробную плиту с широко раззмеившейся трещиной. Репортёр говорил о верности животных человеку... Сеня прислушался и присмотрелся. Оказалось, собака три дня подряд являлась на могилу хозяина. Сегодня рабочие пришли убрать упавшее дерево, которое раскололо плиту, и вот — нашли мёртвого пса со вздувшимся животом.
Сеня глянул мельком, брезгливо отвернулся — зачем такое показывать по телевизору. И вдруг приник к экрану. Точно, это он, негодяй с пустыря, обкормленный шоколадом. Мелькнула фотография на плите. Почудилось, что и лицо знакомо. Ну да, старикан тот жил неподалёку. Все его звали коротко — Ксан Палыч. Дом его когда-то был знатный — чудом уцелевший купеческий особняк с богатой резьбой на окнах и крылатыми зверями, летящими с фронтона. Но крыльцо рухнуло, из рассохшихся брёвен торчала пакля, окна зияли выбитыми стёклами, а крыша просела по коньку, как спина загнанной клячи. Дед был добровольным затворником. Ни родных не видали, ни друзей. Изредка появлялся на людях. Нарышкин вдруг подумал — если между свалившимся на него подарком, собакой и этим дедом есть какая-то связь, то бояться нечего, мертвец уж точно не отнимет деньги. И успокоился. С наслаждением потянулся, зевнул, выключил телевизор и свет. Осталась только лампочка в коридоре.
— Утром будешь уходить — покрепче закрой дверь, — сказал хрипловатый старческий голос, и добавил: — Не терплю чужаков.
Сеня порядком струхнул. Тут дверца гардероба с противным скрипом приоткрылась, и в зеркале на внутренней стороне Нарышкин увидел бледное лицо, подсвеченное лампочкой из коридора. Правда, своё лицо, не чужое. Не на шутку разозлившись, он взялся перетряхивать вещи в поисках замаскированного передатчика, попутно зажигая весь свет. Бесполезно.
— Успокойся, — снова откуда-то выплыл тихий бесстрастный голос. Он шёл отовсюду. — Я тебе руку не повредил, нет? Ну и славно. Не кори себя из-за пса и того типа, что его обкормил. Собачья шкура была не по мне. Но я жить хочу. Ты слышишь? Жить! Там, в доме, остался проводник. Пойди и принеси его мне! — старик явно нервничал и переходил на всё более капризный и нервный настойчивый тон. — Иначе я отсюда не уйду. Я тебя с ума сведу!
— Какой ещё проводник! Ты псих, что ли? — сказал — и сам испугался, можно ли так с невидимкой.
— Проводник — заклятый предмет, исполняющий желания, — чётко и с расстановкой ответил тот, словно объяснял урок.
— Хорошо, хорошо… Я пойду, — Сеня взял себя в руки. — Только что же ты не попросил жизни раньше, если этот проводник может всё?
— Когда живёшь — хочется другого. К тому же, нельзя желать того, что имеешь. Неужели не понятно! А теперь я просто не могу его забрать — нечем.
— Как же ты записку написал?
— Гигантским усилием воли, понял? Ещё вопросы будут?
— Будут! Как выглядит этот проводник?
— Я не знаю, чем он покажется на этот раз.
— Блин! А раньше на что был похож?
— Один раз было зеркало, до этого простой фонарик, ещё раньше… не помню. Да что ты пристал! Как только увидишь, сразу поймёшь — это он. Иди туда, где страшней, лезь в самые жуткие места. Только если победишь страх, найдёшь проводник.
— Ох, и влип! Твою ж мать… — Сеня досадливо пнул кресло, и начал собираться.
III Дом был опечатан, газ и электричество срезаны. Дед рассказал, как можно попасть внутрь. Отогнув ржавую решетку на трухлявой раме, Сеня нырнул в затхлый полуподвал, щёлкнул фонариком. Он хотел себе признаться, что если этот проводник и в самом деле существует, не стоит отдавать его старику. Такая вещь всегда пригодится. Но напрямую думать об этом не решался — всерьёз побаивался, что старик способен читать мысли.
Нарышкин нашёл стремянку и через люк вылез в прихожую. Дверь в комнату висела на одной петле. Сеня толкнул её, и едва переступил порог, как в комнате зажёгся свет. Бледный как во сне, голубовато-дрожащий, но достаточный, чтоб прошиб холодный пот — в боковом проёме мелькнула нога в высоком блестящем сапоге, послышался тихий смех, и дверь сама собой захлопнулась. Сеня помнил совет идти туда, где страшней, и потянул дверь. Но там оказалась пустая веранда с трухлявым скрипучим полом.
В анфиладе тёмных комнат то шорох за спиной, то холодное прикосновение тонких пальцев ко лбу подмывали бежать. Его поведение самому казалось бессмысленным и безрассудным. Но, раз уж пришел, куда деваться. Сеня шёл на звук. Он всё усиливался, переходя в протяжный стон, тяжёлый и страшный своей обречённостью. Сеня чувствовал, как затягивает, и самому хочется застонать и зарыдать, выпуская свернувшийся в душе ужас. К горлу подкатил комок, Сеня познал тяжёлую прелесть страха, животную потребность раствориться в вечной темноте, небытии. И тут же понял, что нельзя этому чувству поддаваться. Как ловкая кошка, он крался туда, откуда шёл стон, и в нём поднималась странная, запретная радость. Всё ближе и ближе к началу боли.
Свет зажёгся вдруг и ослепил. В белой комнате, в тяжёлом кресле, спиной к Сене сидел человек. Он был привязан, и скорей всего, не дышал. Нарышкин несколько секунд рассматривал затылок, словно пытаясь что-то вспомнить. Чтобы проверить себя, заглянул сидящему в лицо, и с криком бросился в сторону.
Это был он сам, неживой, и холодными руками пытался развязать верёвки. Блеснул нож, верёвки упали. Дохнуло плесенью, мертвец замахнулся ножом, целя в грудь… Стараясь не смотреть в лицо, Сеня хватал мёртвого за руки. Тот оказался необычайно силён. Наконец, получилось — выхватил нож, и не думая ударил сидящего в шею. Раздался звук, как будто лопнул воздушный шарик. Двойник исчез.
Что-то тяжёлое упало на пол. У Сени дрожали руки, лоб покрылся холодной испариной — всё же жутко ударить ножом, хоть и не человек это вовсе, а гость из кошмаров. Подмывало бежать, скорее… Прочь отсюда! Но Сеня помнил, зачем пришёл, заставил себя нагнуться и поднять увесистый свёрток. Сорвал бумагу — пистолет. «Проводник…» — пробормотал помимо воли. — «Вот тебе на! И что с ним будет делать бестелесный дед?»
IV Понятное дело, он не мог видеть несчастного старика, но голос прекрасно передавал состояние. Ещё бы! Проводник по-прежнему был недоступным.
— Мне сроку — до новой луны, — тяжко сказал дед. — Если ничего не придумаем, я уйду так далеко, что никогда не вернусь. Кстати, деньги я тебе на хранение перевёл. Пользоваться — пользуйся, но нагло не транжирь.
— А чего ты сам их не тратил? — вдруг поинтересовался Нарышкин. — Я ж видал тебя в магазине — макарошками питался, как последний жмот.
— Ну как… Думал, вот будет новое тело, новая жизнь. Да и жалко на ерунду тратить. От прадеда, почётного гражданина, богатство наше началось, и я его умножал, как мог.
— Скряга, вот ты кто. Плюшкин. Скрудж МакДак.
— Не матерись, грешно, — обиженно проворчал дед.
Сеня рассматривал пистолет. Давно, с армии, не держал оружия в руках. Пальцы гладили прохладную воронёную сталь ствола. Ишь, проводник. А внешне — обычный ПМ.
— Видишь — пистолет для живого, — мягко уговаривал невидимка. — Он для какой-то цели дан тебе, не мне... Вспомни, что видел в доме. Все мы, кто тащит на себе тело, тайно мечтаем от него избавиться. Ради чего-то лучшего. И только страх неизвестности удерживает. Я-то знаю, что жизнь — неисчислимая череда превращений. А тебе, конечно, по первости будет страшно. Но ты попробуй. Всего лишь проснёшься в другом месте. И поможешь мне.
Сеня вспоминал всё, что увидел, пытался примирить это со своим махровым материализмом. Не получалось. И тянул с ответом. Ему хотелось не «чего-то лучшего», а просто жить. Невидимка помалкивал. Но Нарышкин чувствовал, что он где-то тут, рядом. От нервного напряжения и переизбытка эмоций Сеня едва добрёл до кровати — и рухнул, сразу отключившись. Проспал до полудня. Очнулся полный сил, но с нехорошим чувством опоздания. Оделся и бросился к банкомату. Снял всё, что можно. Избегая любопытных глаз, сгрёб деньги и убрался восвояси.
На столе лежал ворох купюр. На душе скребли кошки. После ночных злоключений осталось чувство победы над собой, пройденного рубежа. Но именно от этого, и ещё от мысли, что большего не дано, Нарышкин всё чаще косился на пистолет.
— Ксан Палыч, ты где?
Тот не отзывался, словно не хотел мешать выбору. Сеня вытащил обойму, пересчитал патроны — все восемь штук на месте, и спрятал обойму в карман. Потом убедился, что и патронник пуст. Теперь это была игра, хотя глупая и опасная. Поднял пистолет, направил в потолок и нажал на спусковой крючок. Щелчок. Пусто или осечка? Снова нажал. Потом, боясь передумать, быстро приставил дуло к виску и резко нажал на спуск. Раздался выстрел.
V Глупости говорят про черный туннель. Сеня летел по ослепительно яркому небу, среди полей, полных живой травы. Как хорошо и легко ему было... Только не думать, и мечта сама станет явью. Не думать! Странно, что многие это не понимают. Жили бы в счастье и покое.
Целебный свет стёр из памяти огненную вспышку у виска. Картина была привычной и чужой — одинаковые поля, везде хорошо и пусто. Вот именно — пусто! И новое открытие. Он не видел своих рук, тела, собственного места в пространстве, он потерял такую привычную точку отсчёта!
«Прощайте, солёные грибочки, сто грамм в запотевшем стакане, прощайте…», — со светлой грустью вздохнул Сеня, и тут же понял, что это не бред, не чья-то шутка. Что это чёрте что, и оно — на самом деле.
Впереди разлилось озеро. Линия дальнего берега за дымкой была едва заметна. «Как перелётная птица», — подумал Сеня. Стало неуютно, мелькнула дикая мысль — представил охотника, целящего из ружья. Нахлынувший страх замутил свет. Прекрасный мир рассыпался, настоящий выстрел хлопнул совсем близко, и бессловесным камнем Сеня рухнул в чёрную дыру. Там было холодно и пахло сырым камнем. Он снова чувствовал, и особенно — свежую ссадину на лбу.
Дурной предмет голова. Снаружи поранишь — уже плохо, а когда и то, что внутри, перекатывается тяжёлой ртутью и давит в виски… слов нет, паршиво.
Рядом кто-то дышал. На лоб легла влажная повязка. Сеня поймал руки — мягкие, нежные, но сильные. Скоро он понял, что в пещере не слишком темно, а рядом сидит девушка.
— Дурачок, — было первое, что услышал Сеня в новой жизни. — Здесь нельзя думать о страшном — это забава людей.
— А мы кто? — ошалело спросил Нарышкин.
— Мы души. И всё, что представим, моментально сбывается.
— Хороша душа, — Сеня застонал, тронув чугунную от боли голову. — Как с похмелья. А ты что, мысли мои читаешь? Если всё знаешь, скажи, как выбраться отсюда.
Девушка засмеялась.
— Только дураки сразу долетают до нового места — они ни о чём не думают.
— Но сколько нам торчать в этой дыре?! — голос гулко отдавался от невысокого пещерного свода. — У меня стартовый капитал, я свою фирму открыть хочу, а теперь даже такси вызвать не в состоянии...
Сообразив, что денег при нём нет, Сеня поник, а девушка снова засмеялась:
— Мы сейчас как пластилин, можем вылепить из себя всё, о чем подумается. С нуля. Поэтому не думай о плохом — провалишься ещё ниже, а ты мне понравился.
— Правда?
— Правда... Здесь скучно.
Снова нежное касание пальцев. Сеня решил, что именно эти руки он чувствовал на лбу в доме занудного старикашки. Да, он помнил всё, что с ним до этого было.
— А ты помнишь, кем была?
— Я любила цветы, жила в большом красивом доме с резными грифонами на карнизе. Помню одиночество и скуку — от того, что всё есть.
— А как ты... ушла?
— Я съела большую плитку шоколада. С тех пор вообще его ненавижу!
Сеня отшатнулся, закрывшись рукой, как от удара. На него пристально смотрели глаза, зрачки неприятно белели в полутьме.
— Ты кто?.. Не надо! — взмолился Сеня. Он уже всё понял и не хотел превращения, но было поздно.
— Ну что, узнал? — хриплым стариковским голосом засмеялась девушка, а потом полупрозрачная фигура стала плотной, осязаемой, и вместо девушки появился Ксан Палыч — копия надгробной фотографии. — Вспоминай любую чушь, только не смей думать ни о чём гадостном. Знаешь, что надо делать, чтобы выжить? Просто жить! За работу! «Weathechampions...», — вдруг загорланил дед. — Полетели!
Как ни идиотски это выглядело, но Нарышкин заметил, что в пещере заметно посветлело, и дурным голосом, фальшивя, подхватил:
— The Show Must Go On...
Дальнейший полёт был коротким. Дымка дальнего берега расступилась, и они оказались в знакомом мире живых. С радостью узнали родной город. И хоть выяснилось, что остались бесплотными тенями, сил у них теперь хватало, чтобы брать в руки, и даже двигать, настоящие предметы. А при желании — показываться людям.
VI Среди улицы двое пьяных взахлёб исполняли репертуар «Quinn». Прохожие оглядывались. Дед пихнул Сеню в бок. Нарышкин очнулся и замолчал.
— Вон твой дом, всё помнишь?
— Да, — Сеня кивнул. — Надо карточку и телефон забрать, только…
— Сходи, возьми, — дед ехидно улыбался, искоса поглядывая на Сеню.
— Боязно. Там тело с простреленной головой. Наверно, мозги по стенкам, как в кино.
— Ладно уж, пошли, — вздохнул дед. — Только по-быстрому, соседи слышали выстрел, и наверно уже вызвали полицию.
Влезли в окно. Сеня рассовал по карманам деньги, карточку, телефон, при этом стараясь меньше смотреть на труп. А вот лужи крови и мозгов на стенке не было, и то хорошо. Дед деловито подобрал пистолет. В этот момент к дому подкатила патрульная машина. Без сирены, но с мигалкой.
Снаружи постучали. Сеня рванул к окну. Дед остановил, грубо поймав за воротник. Кивнул на стену — и первый в ней растворился. Сеня ахнул от неожиданности, но попробовал — тоже получилось. Успели как раз — двое в шлемах и бронежилетах высадили дверь, и наставили автоматы на тело. Но потом растерянный топот за стенкой дал понять, что что-то пошло не так.
Дед ненадолго сунулся за стену и вернулся, довольно потирая руки:
— Тело исчезло. Вернулось в колыбель жизни. А теперь — айда ко мне домой! Знаешь что? Мы с тобой идеальные сообщники.
— Почему? — уныло спросил Сеня.
— При всем желании друг друга не ухлопать, — подмигнул Ксан Палыч.
И две тени скользнули по улице.
Ворота дома с грифонами были распахнуты. Во двор вела свежая колея. На столбе красовались свежие отметины от «кошек», наверно, электрик подключал провода.
— Никак наследники пожаловали. Племянник с женой. Эх, где ж вы раньше были... Подождём, пока стемнеет.
— Полезем в дом?
— Угу. Ночью надо сделать кое-что. Тела, что на нас — временные, в настоящих сквозь стены не ходят. А новая луна — не за горами.
— Так мы призраки, что ли?
— По-научному — реципиенты. Ищем доноров тела. В кабинете остались тесты на совместимость души с телом. В этом деле тоже бывает вроде аллергии. Первым племянничка проверим. Любимого.
VII Окно кухни было приоткрыто. Внутри прибрано, ещё теплый чайник на плите. Ксан Палыч поморщился от нежданного уюта.
Дом был большим, с запутанным старинным расположением комнат. Через приоткрытую дверь спальни доносилось размеренное сонное дыхание. Из двухколонной ниши в стене через узкую потайную дверь Сеня с дедом попали в глухую комнату без единого окна, но с большим то ли камином, то ли вытяжным шкафом. Пыльная лампочка под потолком почти не давала света. Порывшись в ящиках старинного буфета, дед нашарил несколько невзрачных картонных коробок с одинаковыми этикетками «Стандарт—титры». Потом появился на свет чёрный допотопный тестер и батарея медицинских пробирок. Там же оказалась жестяная коробка с несколькими стеклянными шприцами. Такие Сеня видел только в кино. Их, наверно, полагалось кипятить, но дед не стал заморачиваться пустяками.
— Руку! — скомандовал он, шагнув к Сене с антисанитарным шприцом и двумя пробирками.
Слабо сопротивляясь, Сеня закатал рукав и охнул, когда дед проткнул кожу и ловко поймал шприцом вену. Накачал пять кубиков вроде бы призрачной, но внешне обычной красной крови, и жахнул её в пробирку. Потом, морщась, тем же шприцом поймал вену у себя и повторил процедуру.
— Ксан Палыч, мне что-то вот дурно, — словно извиняясь, пробормотал Сеня. — Я крови боюсь, — и покачнулся, схватившись за стол, но дед вовремя сунул под нос остро пахнущую ватку с нашатырём.
— Горе ты мое луковое, ты ж призрак, — хмыкнул дед. — На вот, займись, — протянул старый аптечный флакон из зелёного стекла с туго притёртой стеклянной же пробкой, и современные медицинские салфетки.
Стараясь не шуметь, двинулись в бывшую холостяцкую спальню, впереди — Сеня с двумя тампонами, пропитанными хлороформом, за ним дед со всем своим арсеналом...
Когда Сеня сделал свою часть работы, Ксан Палыч щёлкнул выключателем настольной лампы.
— Спите? — спросил громко, для проверки, хотя и так видел, что племянник и сноха дышат ровно и глубоко. — Молодцы!
Дед голыми руками сломал горлышко ампулы одного из стандарт—титров, опрокинул содержимое в пробирку со своей кровью, потом скальпелем разжал племяннику зубы и влил несколько капель. В горле заклокотало, племянник приподнялся и открыл невидящие глаза. Дед замкнул электроды тестера, и как фокусник, с усилием потянул изо рта племянника искрящуюся радужную бечёвку, окружённую облаком светящегося пара. Чем дальше выходило это переливчатое нечто, тем ближе был Сеня к обмороку, ибо племянник Ксан Палыча становился всё больше похожим на мертвеца. Желтела кожа, проваливались глаза, и трупные нехорошие пятна разрастались на шее и висках. В радужном облачке витала его душа.
— Не спи, — зашипел дед на Сеню. — Ставь мою пробирку в тестер.
Сеня установил пробирку в специальное углубление на тестере. Посыпались беспорядочные искры, как при коротком замыкании.
— А, чёрт! — беззлобно ругнулся дед. — Вот уж не повезет, так по-крупному. Ну-ка, давай свою.
Сеня поменял пробирки. Искры моментом погасли, мягкая электрическая дуга проткнула облачко души. Дед разомкнул цепь и поспешно затолкал душу обратно в племянника. Лицо того, всё ещё бледное, сразу ожило, выступил крупный холодный пот. Без энтузиазма дед достал кончик души своей снохи и, как в случае с Сеней, обнаружил полную совместимость.
— Знал ведь, знал, что так будет, — бормотал дед. — Ну не фартит, хоть ты тресни! Придётся еще поискать. Не хочу я что-то в бабу превращаться.
Дед со вздохом вернул душу на место, взял у племянника кровь, и сердито ворча, отправился с ней в кабинет.
— Хронических болезней нет. Пневмония в анамнезе, подагра и полпроцента алкоголя в крови, не считая хлороформа. Берёшь?
— Угу! — кивнул Сеня, хотя не очень понимал, на что соглашается.
Дед вернулся в спальню, взял проводник, дослал патрон...
— Держи. Выстрелить должен ты сам. Итак, приступим к процессу реинкарнации.
Племянник отправился искать Другие Берега, Сеня глотнул его крови, в голове зашумело, как от вина. Отчётливой картинкой нарисовались жернова, они мололи песок судеб, вода жизни крутила колёса. Сеня очнулся в кровати, рядом со спящей женой. С женой?!
Ксан Палыч предупредил:
— Смотри, она враз раскусит! Лучше сразу покайся. Всё равно же надо ей как-то рассказать. Галя её зовут. Галина Евгеньевна.
— Я так и сделаю. А теперь не мешай нашей личной жизни, — отрезал Сеня и блаженно захрапел. В отличие от Сени, племянник Ксан Палыча отличался крепкой нервной системой. Всё же несколько раз за ночь Сеня судорожно вскакивал, когда обрывки своих и точно чужих, непонятных, снов мешались в голове.
VIII Утром Сеня проснулся первым. В его нынешней жизни хорошим было уже то, что просыпаешься на том же месте, где уснул. А утро начинается с обычного рассвета. Все страхи вдруг разом исчезли при свете солнца. Он решил не тянуть с объяснением, сжал под одеялом руку мирно сопящей супруги, и как-то нечаянно сказал:
— Галя, ты веришь, что глаза — зеркало души?
— Ну... — неопределённо, спросонья промычала Галина Евгеньевна.
Тогда Сеня сел в кровати, и повернув голову, окатил Галю взглядом до невозможности бесприютных ласковых глаз.
— Ты ж на себя не похож!
Сеня приготовился к долгому — и бесполезному, как справедливо считал — разговору, но дед решил всё за него.
— Его Сеней зовут, — рубанула лезущая из обоев физиономия старика. — А я — ррразрешите представиться — родной дядя вашего покойного мужа, ныне также покойный...
— Ксан Палыч, — подсказал Сеня на автомате.
— Ты что вчера пил? — с хрипотцой страха спросила Галина Евгеньевна, запуская в деда чашку с недопитым чаем, что стояла на тумбочке.
— Что я пил? — задумчиво переспросил Сеня, вздрогнув, когда чашка разбилась о стену и чаинки разлетелись по полу. — То же, что и ты, Галочка.
— Надо вызывать полицию, попа и экстрасенса…
Дед беззвучно, но дико хохотал, оставаясь в плоскости стены. Почуяв, как жена осторожно пытается выскользнуть из постели, Сеня сказал:
— Подожди. Я скажу, что ты разбила чашку о привидение, и нас вместе заберут в дурку. А Ксан Палыч подтвердит.
Дед согласно кивнул:
— Он Сеня Нарышкин, отставной геодезист и мой компаньон. Я же странник в седой вечности. Прошу любить, жаловать и дать приют до новолуния.
— А где деньги? — встрепенулся Сеня, но совсем зря — его потёртая джинса висела на стуле, преданно топырясь купюрами в карманах — дед вечером позаботился.
— Ладно, голуби, воркуйте, а я вам приготовлю завтрак, — и вполне материальный дед протопал на кухню.
IX Не зря Сеня говорил про стартовый капитал. Сбылась его мечта, теперь у господина Нарышкина была собственная геодезическая фирма с выгодными заказами и солидными клиентами. Без мухляжу — это ни-ни! Ну, разве что самый чуток… А ещё — Сене понравилась семейная жизнь, да и он жене — тоже. Выяснилось, что накануне приезда в старый дом Галя с мужем собиралась разводиться. А тут такой подарок судьбы. В смысле, Сеня… О том, где теперь бродит душа настоящего мужа, Галина Евгеньевна старалась не задумываться. Наверно, далеко.
Прошла лунная четверть. Привереда Ксан Палыч всё искал стоящего донора — молодого, не побитого молью жизни, с нетраченой силой и крепостью духа. Сеня испытывал благодарность к деду, и только потому смотрел на его чудачества сквозь пальцы. Но однажды тот без спросу дал объявление о сдаче комнаты, и теперь чуть не каждый день в калитку стучались студентки — когда хорошенькие, когда не очень. Почему-то мироздание не посылало Ксан Палычу квартирантов мужского пола, и скрепя сердце он студенточек отсылал, а потом пил горькую в своём глухом то ли кабинетике, то ли чулане.
И Сеня возроптал! Он представил, как в доме солидного бизнесмена, в его замечательном, только что отремонтированном старинном особняке с крылатыми грифонами на фронтоне, пропадает человек. Как его ищут, как топчутся здесь казёнными берцами, составляют протокол, уводят… Как придётся продавать фирму, чтоб откупиться от следаков. И ради чего!
В общем, Сеня возражал — сначала категорически, а потом уже не так уверенно. Потому что дед сказал — за свои деньги он имеет полное право распоряжаться. Тем более в собственном доме. Тем более недолго осталось потерпеть — только до новолуния. И был, конечно, прав. Но приходили всё равно почему-то только девушки…
— Оставайтесь у нас, Ксан Палыч, — предлагала Галина Евгеньевна. — Накой вам эта людская жизнь — тошно от неё, сами знаете. Будете домовым. Барабашкой. Мы же не против.
Но дед упорно гнул своё, мечтая перевоплотиться.
X Старая луна вот-вот лопнет.
— Сегодня новолуние, — кисло сказал дед.
Он сидел верхом на стуле, не отводя глаз от окна. И тут задребезжал звонок калитки… Ксан Палыч взял пульт, открыл замок — и чуть не подпрыгнул от радости.
Это была не студенточка, а вполне себе молодой человек лет двадцати пяти. Пришёл один и потому передвигался от калитки к дому осторожно, хоть и с любопытством, озираясь по сторонам.
— Уйди от греха! — скомандовал дед. — Я сам.
Сеня нырнул в дедов кабинетик, и вовремя — стукнула незапертая дверь. Пришедший кашлянул, подождал, навстречу ему раздались шаги, и дед радостно забубнил, встречая гостя.
Минут десять ничего не было слышно, а потом началась возня, приглушённые перегородкой крики, что-то хрупнуло и посыпалось на пол, и снова тишина…
Дверь распахнулась. На пороге стоял Ксан Палыч, и вид у него был не только довольный, а даже победный.
— Ну что ты косишься так брезгливо? — дед просверлил Сеню взглядом. — Впервой, что ли, жар чужими руками загребать? Пошли, флакон не забудь.
Гость лежал на полу возле стола, живой, но без сознания. Вокруг валялись черепки китайской вазы.
— Не рассчитал, сильно я его…
XI Дед поставил табурет напротив пленника и долго спокойно его изучал. Тот тихо застонал и глянул мутными глазами.
— Немедленно освободите меня! — голос был хоть и настойчивый, но пронизанный смертным страхом. — Друзья знают, куда я пошел. Если не вернусь до вечера, сюда придут.
— Кто это за мной придёт? — поинтересовался дед.
— Я сержант полиции, учусь в аспирантуре, в финансовой академии.
Дед присвистнул от удивления, а Сеня безвольно опустился на стул…
— Не успеют, — уверенно ответил Ксан Палыч.
— Убьёте? — будто не про себя, тихим голосом спросил сержант.
— Не совсем, — возразил дед. — Но! Тянуть тоже не будем. До новолуния ж час остался. Ты сам в руки шёл. Вот возьмём кровь на анализ, проверим, а потом узнаем, чем хворали бабушка с дедушкой. Ну и стрельнем, скорей всего. Сеня, тампон!
Поколдовав с тестером, Ксан Палыч остался несказанно доволен. Мурлыча что-то под нос, аж пританцовывая, отправился в свой кабинетик — и скоро вернулся. В руках его был проводник. Но, то ли выветрился хлороформ, то ли Сеня—раздолбай пожалел налить побольше, однако сержант уже очнулся и понимал, что происходит.
Дед торопливо передёрнул затвор, уселся на табурет, и сжимая оружие обеими руками, прицелился... И вдруг чихнул. Сержант, изогнувшись, ударил ногами по табурету. Дед упал и выронил ствол. Сержант одним рывком схватил пистолет. Всё происходило так быстро, что Сеня не успел вмешаться. Или не захотел? Дед вскочил, бросился вон, но пуля пролетела через него, как через полотно, оставив невредимым. И попала в сноху.
— Галя! — завопил Нарышкин, но та уже пропала.
— Чего ты орёшь? — буркнул дед. — Меня, вон, насквозь, зато Галя твоя теперь товарищ сержант.
— Голова кружится. Помогите встать, болваны! — потребовал тот.
Дед стал перед ним на колени:
— Галочка, милая... Ну, стрельни мне в голову ещё разок, что тебе стоит? Ведь и себя, и меня погубишь!
— Верните мне... — только и успела сказать Галя.
Месяц вошёл в фазу новолуния. Сидящий на корточках дед и сержант окаменели и, полыхнув, ушли из мира навсегда.
XII Сержант соврал — никто его искать не пришёл. Сеня долго вздрагивал от каждого стука, а потом начал пить. Много пил. Два дня не выходил из дома, не отвечал на звонки и дверь не открывал. Когда выветрился хмель, попытался вернуться к обычной жизни — работа, договора, клиенты. Не отпустило — затосковал. Приелась череда воплощений, изматывающая борьба с собственной душой. Стал угрюмым и дёрганым, забросил работу. Никому не сказав, купил билет к морю, уехал в любимое с детства место. Там забрался на каменистый обрыв.
Грохотал прибой. Волны бились о скалу, облепляя лицо бахромой колючих солёных брызг. Проводник лежал в руке удобно, надёжно, как влитой. Чёрный туннель манил далеким светом. Оставалось шагнуть навстречу новой, настоящей жизни. Когда очередная волна пошла обратно, Сеня торопливо, боясь передумать, как в тот первый раз, когда стрелял в себя из незаряженного ствола, резким движением бросил пистолет в воду. И быстро отвернувшись, не глядя, пошёл от берега прочь. Навстречу новой, настоящей жизни.
|
Рассказ открыт для комментариев