 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
От звука двигателей, пронесшихся над головой самолетов, задрожала земля. Но старик - по виду конфуцианский монах - бритая голова, редкая бороденка, застывшая улыбка - не обратил на них внимания. Погруженный в свои мысли, он выводил палочкой какие-то фигуры на земле.
Очнувшись, он не мог понять, приснились ли ему грохот и вибрация, или он их действительно слышал. Тревога, пережитая во сне, перетекала в явь.
Полежав с минуту прислушиваясь, он отбросил простыню и проследовал в душ.
К шуму воды назойливо - то нарастая, то спадая - примешивался посторонний тон. Поспешно выключив воду, он услышал звуки аварийной сигнализации. Она гудела и хрипела, словно диковенный зверь, вырвавшийся на свободу.
Халат сопротивлялся, ткань не желала покрывать мокрое тело.
Оставляя влажные следы на полу, он ворвался в рубку.
Когда он взглянул на экран, у него как-то разом пересохло во рту. Ему почудилось, что он в учебке. Что у него неполных тридцать секунд, чтобы ознакомиться с вводными и отыскать решение навигационной задачки.
- Патриция, Вы мне нужны, - хриплый, сдавленный голос не принадлежал ему. Пальцы с избыточной силой давили на кнопку связи.
- Слушаюсь, сэр, - тотчас отозвался высокий женский голос.
- Что там дублирующая... - уже бормотал он, вглядываясь в монитор, его пальцы заплетались.
Тонкая фигурка возникла в дверном проеме неожиданно, как видение.
- Прогоните тесты, разделы А и С.
Патриция скользнула в кресло перед монитором. Ее пальцы тотчас забегали над клавишами.
- Тест R-103, раздел С - отказ, - Патриция спокойно и серьезно рассматривала его профиль.
- Есть ли обход?
- Система нашла бы его.
- Сбросьте все ЦП.
- Они и так получают всю телеметрию.
- Кто у нас в соседях?
- Соседях?
- Кто у нас поблизости?
Пальцы Патриции произвели несколько движений.
- Улисс в тринадцатом, - несколько неуверенно проговорила Патриция, вглядываясь в экран, - да, Улисс, корабль класса А.
- В тринадцатом? Кевину потребуется... Сколько же ему потребуется?
- Тринадцать несчастливое число.
- Что? - он озадаченно взглянул на нее, но тут же повернулся к экрану.
- Да, - он откинулся на спинку кресла, сцепив кисти рук на затылке, - ему потребуется неделя, чтобы догнать нас.
- Догнать? - широко распахнутые глаза смотрели на него в упор, - Зачем?
- Это наш единственный шанс...
- Шанс? Я не понимаю... Что произошло?
- Произошло то, что система самопроизвольно запустила двигатели... Вибрация. Я ее слышал во сне, - он повернулся к монитору, - Двигатели работали в течение трех часов, пока оставалось топливо... Теперь мы неуправляемый космический объект и на хорошей скорости уходим в дальний космос.
Он быстро взглянул на Патрицию. Она сидела неподвижно, чуть наклонившись вперед.
- Но не все так безнадежно. Как я сказал, Улиссу потребуется чуть больше недели, чтобы настигнуть нас.
- Кто же сюда сунется? - негромко сказала Патриция, глядя в пол.
- Но ведь это Улисс! Не наша развалина! Кевин выжмет из него все, на что тот способен! - громко и отчетливо проговорил он, с силой ударяя кулаком по подлокотнику кресла.
- У них нет топлива для такого маневра, - Патриция не поднимала глаз.
Он вдруг увидел свои голые колени, шлепанцы на ногах, отросшие ногти на больших пальцах. Посмотрев вокруг удивленным, не узнающим взглядом (как я здесь оказался? что я здесь делаю?), поднялся, плотнее запахнул халат и вышел из рубки.
От пота взмокла рубашка. Слабость... тело ему не повинуется. Он добрался до бара и плеснул коньяка. Коньяк подействовал не так, как обычно. Страх не уменьшился, а перерос в невыносимую боль, помещавшуюся где-то в груди. Он налил второй стакан.
У него потекли слезы. Но он радовался и им.
Он попытался подняться, чтобы подлить коньяка, но пол под его ногами опасно наклонился, и он рухнул в кресло.
Как добрался до постели, он не помнил.
Помокнув в душе и выпив две чашки кофе, он некоторое время сидел перед темным экраном.
"Астронавт Стэнли, Вам надлежит завтра, в 8:30 утра явиться в лабораторию. От ваших обязанностей Вас никто не освобождал. Командир корабля".
Почти сразу пришел ответ: "Слушаюсь, сэр".
*
- Девятый знак! С ума сойти. Думаю, старина Вайс перевернулся в гробу.
- Не вижу ничего смешного, все-таки мировая константа! Как ни пафосно звучит: пусть маленький, но шаг в понимании Вселенной!
- Согласен, так далеко еще никто не забирался. Что ж, девятый так девятый. Следует отметить событие. Патриция, я видел шампанское в холодильнике...
- Что ты окончила? У тебя приличная подготовка.
- Технологический, как и Вы. Только на 14 лет позже.
- Вот как. Впрочем, я смотрел твое дело... А как... как же его звали? Профессор Кремер… он все еще там?
- А как же. Кафедра теоретической физики.
- Помню, у него всегда был ералаш на доске. Мы записывали его перлы: "Из того, что я стер, легко видеть, что..."
- Он все такой же. Пожалуй, стал еще рассеянней. Он дважды прочил нам лекцию об акустическом резонансе. Но мы не возражали. Повторение полезно.
- Не знаю, как я оказался на физическом... Если честно, меня манила литература. Но я относился к ней как к запретной страсти. Нет, как к чему-то стыдному. В самом факте, что ты что-то там кропаешь, уже претензия - мол, твои мысли достойны того, чтобы их записать, чтобы о них узнали другие. Гордыня. Убежденность в своей исключительности.
- Мне не приходилось встречать неисключительных людей.
- То есть?
- Прошу прощения за трюизм, но каждый из нас неповторим.
- Согласен. Даже с ума люди сходят каждый по-своему.
- И каждый сложен... внутри.
- Что, однако, большинству удается скрывать.
- Читатель не менее сложно устроен, чем писатель, иначе он не способен воспринять...
- Хм... верно.
- Но писать, не каждому дано...
- Напротив, считается, что писать, способен каждый, ведь всяк владеет языком. Владению столярным инструментом необходимо учиться, языку же учиться не надо.
- Ну, нет. Даже письмо иногда проблема, выходит не так, как хотелось.
- У тебя материал, замысел... некое облако. Как его организовать в повествование? Есть тысяча путей. Свобода! В том-то и дело, что ее слишком много. Между тем, ты знаешь, есть лишь один способ выстроить текст. Открываешь кого-нибудь из великих... Они владеют секретом. Написать такие вещи, как «Дама с собачкой» или «Лапа-растяпа» иначе невозможно! Лишь теми фразами, какими они написаны...
- Никогда не задумывалась, что...
- А что делаем мы, невеликие? Катаешь абы как, зная, что выходит ужасно - не дай Бог, кто-нибудь подсмотрит! Важно перевести материал из головы на бумагу. Не только потому, что голова ненадежное хранилище - мысли приходят и забываются - но и потому, что материал теперь перед твоими глазами. Он уже не часть тебя, и ты способен его рассмотреть. Перечитывая, ты вслушиваешься в себя - так или не так? И переделываешь - раз, затем еще... еще...
- И у великих черновики черны от поправок.
- Вот именно! Что дает и нам надежду.
- Но почему у одних есть потребность писать… Не обязательно писать, не знаю, сочинять музыку...
- Хороший вопрос... Ответа у меня на него нет. Мы заражаемся от других... Мы восхищаемся сделанным ими, и нам начинает казаться, что и мы способны... То, что внутри нас, просится наружу. Но, с другой стороны, как-то неловко выкладывать свое нутро на всеобщее обозрение - а писательство всегда саморазоблачение, даже когда речь об отвлеченных вещах - ведь ты высказываешь к ним свое отношение. А по тому, что и как человек написал, легко судить о нем, о его уровне - интеллектуальном, даже моральном, просто - умен ли он? Действительно, что за охота подставляться? Что движет пишущими? Что заставляет их тратить время, которое можно использовать иначе, со смыслом: узнать что-то новое, сделать что-то материальное, заработать денег, наконец. Литературные же заработки ненадежны. Ты инвестируешь свой труд, время, себя самого в рукопись, книгу, которая, скорее всего, останется незамеченной. Но охота пуще неволи. Манит эта борьба со словом, с фразой - изнурительная и захватывающая, пожирающая время. Поднимаешь глаза - прошли часы, а написан лишь абзац. Но когда ухватишь, пригвоздишь мысль, как энтомолог булавкой мотылька, прошу прощения за избитое сравнение, чувствуешь себя молодцом... некоторое время, увы, непродолжительное. Я решил, что литература не станет моим основным делом. Чтобы я всегда мог сказать, что она – лишь мои забавы. А какой спрос с забав?
- Я прочту ваши вещи.
- Премного благодарен. Но ты станешь хвалить меня... из благотворительности, из желания поддержать начинающего писаку. Вот когда тебя раздраконят критики, а читатели твою книгу покупают, несмотря ни на что - и читают, а потом и критики начинают в ней что-то различать, вот тогда...
- Я скажу вам правду.
- Идет.
*
- Пат, сегодня 9-е августа. Странное дело, календарь здесь не нужен...
- И что же?
- Ты забыла?
- Ах да... Постой, сколько прошло лет?
- Пять, шесть... какая разница.
- Пять.
- Да, как говорится, шли годы. Знаешь, Эллен, в конечном счете, заявила мне, что я устроил все сам, чтобы порвать с ней. Неожиданный ход мысли. Женщины не перестают меня удивлять.
- Не иронизируй. Подумай, что ей пришлось пережить. Возможно, она таким способом пыталась избавиться от чувства к тебе.
- Как сказал один классик - женщины загадочные существа, существующие рядом с нами, то есть, мужчинами. Существа существующие... И я с ним согласен.
- Женщина не сказала бы подобного о мужчинах. Вы понятны. Вы не загадочны.
- Вот как. Даже обидно.
- Вы как на ладони с вашими детскими секретами и недетскими желаниями.
- Не согласен. Но так или иначе, у Эллен, похоже, все в порядке. Она вышла замуж.
- Ты говорил, у нее двое детей.
- Да.
- Двое...
- Пат, послушай...
- Что?
- Пат, это невозможно.
- Что невозможно?
- Иди ко мне. Подумай, какое будущее их ждет? Космос, корабль и все. Судьба Каспара Хаузера... У нас с тобой позади земная жизнь, а у них только на корабле? Мы не имеем права поступить так с ними. И ресурсы корабля не беспредельны. Топлива для реактора еще на десятилетия, но продовольствие... Оранжерея... почва уже изрядно истощена. У нас почти нет лекарств. И потом, общаясь лишь с нами, они не станут людьми в полной мере. Наукам мы их обучим, но науку общения не с родителями - очень важную - мы им преподать не сможем. Жизнь в муравейнике, называемом Земля, учит нас многому. И умению ладить с разными людьми в том числе – теми, кто нас любит, теми, кто к нам равнодушен и теми, кто не очень расположен к нам. И потом, у них уже не может быть детей. Не идти же им на инцест.
- Все верно, но...
- Не печалься так, Аида, зато твой Радамес с тобой.
- Ты неисправимый паяц.
- А нужно ли исправлять паяцев? Исправившись, они станут обычными людьми. Что скучно. У нас что-нибудь осталось?
- Бар пуст. Извини.
- Извиняю. Неси спирт.
- Я отвечаю за оборудование и материалы лаборатории, и не позволю...
- О да, ты тот самый человек, кому можно доверить материальные, ровно, как и нематериальные ценности.
- Иногда мне хочется тебя чем-нибудь стукнуть. Сейчас как раз такой момент.
- Стукни, но спирт тащи.
- Но...
- Это приказ, астронавт Стэнли. И запомни, спирт - материал расходный. Учитывать его сложно. Чем и живы.
- Пат, пожалуй, мне пора подстричься.
- Пожалуй, да.
- Ну, так вперед!
- Как обычно?
- Нет, наголо.
- Ты дошутишься, когда-нибудь я тебя действительно обрею наголо.
- Далила, подстригающая Самсона...
- Эй, поосторожней у меня в руках режущий инструмент.
- Что?! Бунт на корабле? Не потерплю! По ком-то скучает рея! Нет, лучше высажу тебя на необитаемом острове, верней планете, и кукуй там.
- Почему ты такой балбес?
- Балбес, а на бабу влез.
- Ты невыносим.
- Если есть невыносимые, то должны быть и вносимые, и заносимые, и относимые, и переносимые... Кого ты предпочитаешь?
- Я предпочитаю тебя серьезного. Впрочем... разного.
- А я предпочитаю тебя в чем мать родила.
- Эй, эй! Я еще не кончила работу, ты подстрижен лишь с одной стороны. Ты можешь подождать?
- Не могууу...
- А сказку ты можешь сочинить?
- Могу.
- Так сразу.
- Сразу.
- Ну и...
- Сказка... э... называется "Гадкий котенок".
- Что-то это мне напоминает.
- Жил-был котенок. Он был гадким.
- В каком смысле?
- Ну гадким... то есть, гадил. Потому и гадкий.
- А... Что же дальше?
- Потом он вырос и стал гадким котом.
- В том же смысле?
- В том самом.
- А дальше.
- Все. Тут и сказке конец.
- Как все? А мораль?
- Мораль такая, что... гадить не надо!
- Гениально! В твоей сказке бездна всего. Во-первых, выраженное воспитательное начало...
- Ну, не надо преувеличивать...
- Я думаю, мы должны – нет, мы обязаны - передать ее на Землю.
- Пожалуй, не стоит. Я сочинил ее для семейного пользования.
- Для семейного?
- Семейного.
- А мы семья?
- Хороший вопрос. В строгом смысле нет. Нас не венчали. Хотя, с другой стороны, хозяйство у нас общее. А общее ведение хозяйства есть признак семьи.
- Лишь признак?
- А знаешь, здесь все по-другому. Нет родни, знакомых, влияний... Все обнажено. И роман на стороне исключен. Представь, что мы не сошлись характерами. Это был бы ад на земле.
- В космосе.
- Совершенно верно, ад в космосе. И никакой возможности сменить партнера. Ужас!
- А ты бы хотел сменить партнера?
- Нет. Я просто фантазирую...
- Что у тебя другой партнер...
- Да нет же...
- Что нет, когда да!
- Так, начинается. Я думал, что мы с тобой избежим этого. Что нам не грозит...
- Избежим. И не грозит. Я просто хотела тебе напомнить, как это бывает.
- Вот как. Какое облегчение! Что у нас на ужин?
"... ожидаешь найти все таким, как оставил. Но, свернув на Линден, останавливаешься. И в первый момент не понимаешь, что произошло. Деревья... их кроны огромны. Они сомкнулись над улицей, заслонив свет. И ты боишься ступить - вдруг под ногой не окажется опоры.
Перемены происходили и при тебе, но ты не замечал их. Как не замечают их люди, изо дня в день проходящие под этими липами.
Ни пешехода, ни даже собаки, лишь здесь и там припаркованные автомобили. Это равнодушие места. Больше чем равнодушие... предательство. Но был ли уговор? И если да, кто его нарушил, кто бежал? И лишь для тебя он что-то значит... Внезапный ветерок покажет белесую изнанку листвы… но так было бы, не стой ты здесь после Бог знает скольких лет".
- Каждому полезно иногда взглянуть на себя со стороны, с некоторой дистанции. Уму непостижимо! Ты, находясь за миллионы миль от Земли, там, куда еще не ступала нога человека, занимаешься тем, что выращиваешь свеклу, чтобы - назовем вещи своими именами - гнать из нее самогон!
- А что Конгресс принял поправку о запрете на изготовление и употребление алкогольных напитков? Опять за старое?
- Нет, поправки Конгресс не принимал.
- Тогда в чем дело? Считай это научным экспериментом. Еще никто до меня не делал такого. Я веду журнал наблюдений. Если угодно, это страницы героической космической медицины. Да, именно так! Я даже подумываю о трактате... Что-нибудь такое: "О воздействии свекольного дистиллята, полученного в условиях глубокого космоса, на кору головного мозга и мозжечок". Звучит?
- Интересно, что думают в Центре о твоем эксперименте?
- А что ЦП? ЦП нами доволен. Тебе присвоено очередное звание - старший астронавт. Еще раз поздравляю. Меня, как водится, обошли. Но я привык. Кстати, это надо бы отметить.
- А, вот ты куда!
- С тебя, как говорится, причитается.
- Но ты же знаешь, у нас ничего нет.
- Вот! Видишь! Куда бы мы без моего дистиллята?
- Теперь вижу.
- От молодежь, учишь их учишь, а толку... Ну, поехали.
- ...
- Что-нибудь не так?
- Какая гадость!
- Подожди, сейчас сгоняю на Землю за Мадам Клико. От молодежь!
*
- И что же они пишут?
- Как-то неопределенно, им требуется больше данных. Они называют несколько диагнозов… То есть они сами не понимают... Послушай, нейтронный поток, который мы вчера зарегистрировали...
- Пат, какие диагнозы?
- Какие диагнозы? Лейкоциты выше нормы... Но здесь могут быть разные причины.
- Например, лейкемия.
- Зачем же сразу лейкемия?
- На сколько выше?
- Что выше?
- На сколько лейкоциты выше нормы?
- Они говорят, что существенно. Но это ничего не значит...
- Как лечат лейкемию?
- Химиотерапией, облучением, пересаживанием стволовых клеток...
- Ясно.
- Я еще раз возьму твою кровь на анализ и...
- Довольно о хворях. Ты посмотрела мои записки?
- Да... Я не сразу включилась. Но когда вчиталась... Меня поразило одно место, где ты описываешь летний день. Огромный, светлый июльский день. Я вдруг увидела тебя, Тома, брошенные велосипеды у заросшей изгороди. Ваше тайное место. Ваш мир. Мир двенадцатилетних. Я и сейчас вижу вас... Мне открылось нечто, чего я не знала о тебе. Теперь я знаю, откуда ты. Встречаешь человека и думаешь, что он таким был всегда, что у него нет прошлого. Ведь глядя на взрослого, невозможно представить его ребенком. Даже если попытаться, не угадаешь, все окажется другим... Что стало с Томом?
- Я уехал учиться. Том остался в Спрингфилде. Переписка как-то заглохла. Слышал, у него семья. Матушка как-то написала, что видела его. Что он хотел бы со мной встретиться. Но мне не хотелось. Я боялся... боялся, что Тома, которого я знал, уже нет. Знаешь, как это бывает? Как дела? Как служба, семья? И ты отвечаешь не без гордости: я астронавт, командир корабля, то да се... А помнишь? А ты помнишь? Но странное дело, что запомнилось тебе, не запомнилось ему. А если он и припоминает случай, о котором ты толкуешь, то обнаруживается, что увидел он его иначе, не так как ты, хотя тогда казалось, что вы одно... И ты смотришь на своего собеседника и не узнаешь его. Но не подаешь вида. И он старательно исполняет свою роль, всячески показывая, что ему чертовски приятно тебя видеть. Но остановившаяся улыбка, некая растерянность во взгляде, которую ему не удается скрыть, выдают его - и он не узнал тебя. Обнимаясь на прощание, вы обещаете писать, звонить... А утром, проснувшись с больной головой, говоришь себе: зря, не стоило...
*
- Неслучайно, что ты и я здесь. Космос выбирают люди особого сорта. На Земле нам не жилось.
- А в космосе?
- Нигде я не чувствовал такого покоя. Кто не покидал Земли, не знает, что такое покой и тишина. Впрочем, есть два типа беглецов: одни выбирают космос, другие не прижились на Земле и бегут в космос только потому, что бежать им больше некуда. Но и здесь они не находят успокоения.
- Похоже, у тебя температура. Лоб горячий.
- Мы привилегированная каста. Небо... манящее и недосягаемое, населенное богами и героями, объект поклонения, удивления, вдохновения, страха, надежды - оно принадлежит нам! Мы запанибрата с Персеем... Стоит это чего-нибудь? Последний золотой на кон!
- Я где-то слышала подобное.
- Что ты говоришь? Где же?
- Кевин собирал нас в кают-компании и разглагольствовал...
- Кевин? Какой Кевин?
- Такой... Тот самый. Я разве тебе не говорила? Я ходила в две экспедиции под его началом. Тогда Улисс еще только испытывали.
- ...
- Вы переписываетесь с ним?
- Нет.
- Что ж так? Он говорил, что вы дружили.
- Да так. Я слышал, он забрался куда-то в глушь, пчел разводит.
- Пчел? Не очень на него похоже. Скажи, что тогда между вами произошло?
- А... ничего.
- Не верю.
- Произошло то, что… Центр Полетов не разрешил...
- Причем здесь Центр? Я спрашиваю про Кевина.
- А Кевин... он подчинился. Решение Центра закон.
- Ничего не понимаю.
- Вот как?
- Что запретил Центр?
- Пускаться за нами в погоню. Но… но Кевин мог ослушаться и догнать нас. И у него еще осталось бы горючее на торможение. Тогда, поставленный перед фактом, ЦП выслал бы грузовой корабль с топливом и спасателями.
- Почему же Центр не разрешил?
- Риск. На Улиссе кроме команды находилось еще две дюжины исследователей.
- Разве риск столь велик?
- Существуют правила, одно из них гласит: топливо для возвращения неприкосновенно.
- Но бывают же обстоятельства...
- В правилах нет исключений.
- А в жизни?
- В жизни... в жизни случаются.
- И что же Кевин?
- Он переложил решение на меня: «Как скажешь, так я и сделаю».
- И ты...
- Я сказал, что риск велик, что он отвечает за людей.
- Так… А как бы ты поступил на его месте?
- Не знаю.
- Не знаешь?
- Мы не знаем себя. Думаешь, что поступишь одним образом, а в реальной ситуации...
- Но Кевин твой друг.
- Я не знаю, что такое мужская дружба.
- Как не знаешь? Дружба есть дружба.
- Но я знаю, что такое женская дружба.
- Интересно...
- Женщины... они поверяют друг другу тайны, выкладывают все... Правда, потом жалеют о том...
- А мужчины?
- Мужчины помалкивают, отделываются шуточками.
- И все?
- Почему ж все? Ну, там… теннис, шахматы, выпивка...
- Но не поверяют друг другу секретов.
- Нет.
- Действительно странные отношения. Но случись что, они горой встанут за друга.
- Или не встанут. Поэтому я и говорю, что не знаю, что такое мужская дружба. Отношения между мужчиной и женщиной имеют естественное продолжение, перспективу, так сказать… Отношения же между мужчинами бесперспективны.
- Ну, у кого как.
- У меня так. Мы скорей были соперниками, а не друзьями. Еще со школы пилотов… Я радовался его успехам. Но всегда стремился отхватить балл повыше. Потом он стал командиром Улисса, а я остался на Этне...
- Хорошо, достаточно. Закончим.
- От чего же? Ты сама начала разговор… Во мне сосуществуют два человека - один действует, совершает поступки, а другой его судит.
- Это в каждом. Имя второго человека - совесть.
- Очень может быть. Сейчас он взял верх. Теперь я понимаю, что приземлил Кевина.
- Что значит "приземлил"?
- А так, он же больше не ходит в космос.
- Но это его решение.
- Его.
- При чем же здесь ты?
- При том. Скажи я ему правду...
- Правду?
- Что я не хотел возвращаться... То есть, что...
- Не хотел?!
- Нет.
- Ты меня пугаешь.
- Пугаю?
- Я вдруг подумала, знаю ли я тебя?
- Ты знаешь много обо мне, но не все.
- Когда с кем-то живешь, появляется чувство, что знаешь все о нем. Если у тебя есть потребность рассказать - расскажи. Если - тяжело, то не надо.
- Тогда, когда все случилось... Лежа в своей каюте, я понял, что это выход. Как выход на пенсию. Вышел - и общий привет. Тем более, что Этна шла на слом… Я бы сам не решился... по разным причинам - там долг, обязательства...
- А Эллен?
- Эллен? Что-то мне подсказывало, что у нас не сладится...
- Постой, а я? Моя судьба тебя не волновала?
- Раз у нас пошел такой разговор…
- Какой разговор?
- Откровенный… Я хотел бы задать тебе пару вопросов.
- Каких же?
- Собственно вопрос один… И я знаю на него ответ, но хотел бы услышать от тебя… В ту ночь ты находилась в рубке?
- Да.
- Расскажи все.
- Рассказать? Хорошо… Я сидела… в одиночестве, пытаясь занять себя чем-нибудь. Читала, вязала… Вязание, знаешь, хорошо действует на нервную систему. Я уже собралась идти к себе, когда включились двигатели. Но, насколько я помнила, нам еще пару суток полагалось дрейфовать. Я сверилась с планом полета. Так и есть, я не ошиблась. Но двигатели-то работали! Значит – сбой или что-то в этом роде!
- И ты…
- У меня перехватило дыхание.
- Что ж дальше?
- Дальше? Я сидела в оцепенении.
- Все время?
- Ты хочешь знать, почему я так поступила?
- Хочу.
- Если бы я не встретила тебя... Если бы наши отношения, которых, увы, не было, сложились иначе... Я избегала тебя. Просилась на другие рейсы. Не с тобой. Потом я узнала об Эллен... Но тогда ночью, в рубке я уже потянулась к клавиатуре, чтобы перевести систему на ручное управление. И вдруг как удар - вот он мой шанс! Небо посылает его мне! Но я не могла решиться. Я поняла, что попала в ловушку. Я смотрела на циферблат над пультом, где секундная стрелка совершала оборот за оборотом, и ничего не предпринимала. Я боялась, что спячу. Что утром, войдя в рубку, ты найдешь меня хохочущей, с бессмысленным взглядом... Тогда я сказала себе: «Если я упущу свой шанс, то буду жалеть о том всю жизнь - другой возможности не представится». И как-то разом успокоилась. Пошла к себе. Легла и сразу заснула.
- А я? Ты все решила за меня…
- Не все. Ты же сам говоришь, Улисс мог спасти нас…
- И ты это знала уже тогда?
- Да. Но ты решил освободить Кевина от хлопот…
.
Монах перестал водить палочкой и теперь смотрел на него. Неподвижный, спокойный взгляд. Улыбка исчезла. Собственно ее и не было. То, что он принял за улыбку - лишь морщинки вокруг глаз старика. Но сами глаза серьезны и теперь обращены к нему.
- Пат, я хочу, чтобы ты продолжила работу. Посчитай 12-й знак, затем 13-й... Здесь уникальные условия, почти ноль гравитации. Передавай все на Землю. Веди дневник. Записывай события, мысли, чувства - все, что придет в голову. И еще. Свяжись с кем-нибудь из твоих друзей... с братом... Ты говорила, вы ладили. Переписывайся с ними. Но главное продолжай работу. Каждое утро, в 8:30... Это приказ, астронавт Стэнли.
- Слушаюсь, сэр.
- И знаешь, не засовывай меня в морозилку, мне не нравится такая перспектива. Мы с Сэмом МакГи южане и не выносим холода... Обряди в скафандр и выставь за дверь, как выставляют матроса, недожившего до берега.
- Слушаюсь... сэр...
- Пат, я сейчас скажу глупость... но меня не оставляет чувство, что мы увидимся, где-то там...
Ему семь лет. Он болен. Он то видит над собой чьи-то лица, то вновь летит в пустоту... Глыба не видна в темноте. Но он знает, что она здесь, нависла над ним. И ужас в том, что она огромна, нечеловечески огромна. И едва слышимый звук, точно ход часов, но не столь частый, отсчитывающий что-то.
Он вспомнил ее. Он думал, что она исчезла, что ее больше нет. Но он ошибся, она продолжала существовать, не напоминая о себе до поры...
*
Отстегнув фал, не выпуская его руки, Патриция оттолкнулась от двери шлюза.
Они медленно удалялись от темной громады корабля, закрывавшей часть свода.
Ее поразила близость звезд, их первозданный блеск и сияние. Звезды куда ни посмотри - под ногами, над головой, справа, слева, впереди.
Ей показалось, что она в чудесном храме, своды которого скрываются в безмерной высоте.
Канун праздника и храм освещен неимоверным количеством свечей. Всё в ожидании чуда. Оно вот-вот случится. Произойдет что-то небывалое. И всё тотчас преобразится. Необъясненное объяснится, боль, тоска утихнут. Страждущие исцелятся. Заблудшим воссияет свет. И торжеству и ликованию не будет конца.
Патриция вздрогнула, когда зазвучал орган.
Она взглянула ему в лицо. Бледное при свете звезд, оно выражало покой и умиротворение.
"Твои штучки? Глупый вопрос, чьи же еще?"
Они уже находились далеко от корабля. Он уменьшился до размеров игрушки. Зато звезд стало больше. Счесть их никому не под силу, подумалось ей.
"Мы встретимся, любимый. Мы непременно встретимся".
Кислорода у нее на два часа. Затем она разгерметизирует скафандр. |
|
|
|
Время приёма: 21:20 24.10.2015
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев