— Сделай хоть что-нибудь с этой ерундой.
— Она не работает.
— Так сломай её к матери!
— Не ломается она, блин… 1
Робэм вздохнул, вспоминая тот первый день. За спиной остались небоскрёбы, сверкающие в лучах закатного солнца, как раскалённые иглы. В каждой высотке заперты тысячи людей. Дома – склепы на огромном кладбище… А вид впереди казался невероятным — ведь город неразрушим!
Робэм вдруг упал на колени и руку, словно ему поставили подножку. Он выругался, оглядываясь. Только сейчас заметил, что асфальт покрыт сетью едва заметных трещин, похожих на старческие морщины. Кое-где виднелись глубокие выбоины.
И буквально через сотню метров дорога обрывалась. Вместо западной окраины города лежал широченный кратер. Робэм добрался до края и присвистнул, глядя вниз. Склоны кратера обильно поросли кустарником и мхом, за зелёным покрывалом внизу не было видно дна и казалось, что смотришь в трясину. Впечатление усиливали каменные валуны, походившие на болотные кочки. Всё, что осталось от жилых домов.
Порыв ветра едва не сорвал с головы тяжёлый коричневый капюшон, бросил в лицо горсть пыли. Робэм закашлялся и свернул на тропинку, сходившую справа от дороги. «Удивительный вид, — думал Робэм. — Слева почти дикая природа, справа — истрёпанный город. И непонятно, что удивительнее…».
Здесь пахло дымом костра, тут и там Робэм натыкался на «следы» человека. Некоторые совсем расплывчатые: груды мусора, сваленные кучей жестяные банки и коробки из-под бытовой техники — то, чего и на других улицах хватало. Другие «следы» виднелись отчётливей. Робэм долго разглядывал абстрактный рисунок на стене дома — на такой стене, которую невозможно ни замарать, ни поцарапать, ни тем более испортить краской.
Вернее — невозможно было.
Робэм следовал на запах пищи и далёкий шум голосов. Он вскоре увидел двухэтажный домишко у самого края пропасти, угрюмый и истёртый наполовину. Сторона, обращённая к кратеру, казалась едва живой, дряхлой развалиной, но когда Робэм обошёл строение, лицевая сторона приветливо подмигнула чистотой и опрятностью. Будто человек, обожженный частично. За окном мелькнула фигура, затем дверь распахнул улыбчивый человек.
— Заблудились? — услышал Робэм голос с хрипотцой. — Или намеренно забрели? В любом случае, милости прошу в мой трактир.
Робэм напрягся, сильнее натянул на голову капюшон.
— Я слышал, — осторожно начал он, — что здесь творится что-то… странное.
— Не следишь за новостями? — хохотнул трактирщик и закашлялся. — Сейчас весь мир — одна сплошная странность! Давай, заходи!
Робэм прошёл в радушно открытую хозяином дверь и огляделся. Огонь в печи тихо бурчал, на нём что-то булькало с ароматным запахом. Чувствовались уют и спокойствие. Робэму захотелось сию же минуту сесть с хозяином за стол, выпить крепкого чая (или чего покрепче) и всё рассказать…
Хозяин достал бутылку виски и плеснул на дно стакана.
— Рассказывай! — прохрипел он, протягивая стакан гостю. — Тут этого добра хватает.
— Что рассказывать-то?.. — стушевался Робэм.
— А сначала!
— Что же, — виски приятно обожгло горло. — Если вам так уж интересно… Всё началось с грохота.
***
Бдыньс! Бдыньс! Бдыньс!
Этот оглушительный металлический «Бдыньс!» раздавался с самого рассвета. Колебал тишину парка, как брошенный в озеро камень.
Грин парк заслуженно считался старейшим и спокойнейшим местом в городе — шутка ли, здесь росли деревья, как в дикости! Я высунулся из канализационного люка, где проживал последнюю неделю, потёр опухшее спросонья лицо. В утренней дымке разглядел смутьяна — им был почтительного вида и возраста джентльмен, вооружённый элегантной тростью с тяжёлым набалдашником. Джентльмен что есть силы колотил по «Форду» 2345 года, словно выживший из ума бейсболист.
Надо сказать, что я не был каким-нибудь безобидным бомжом или нищим. Кое-кто из политиков назвал бы меня «опаснейшим элементом» двадцать четвёртого века — инфраструктурным террористом. Вот только мои устремления страдали крайней формой бесполезности: давно не удавалось сбить тяжёлую поступь бездушного прогресса. Революция отменялась…
Я выкарабкался из люка и прикрыл его старой пластиковой крышкой, на которой не было даже цифрового замка.
Бдыньс… Бдыньс… Удары звучали реже — сумасшедший выдыхался. Грин парк считался местом сборища всяческих фриков, извращенцев и… ну да, ещё инфраструктурных террористов. Хм…
Прячась за чахлыми деревцами, проныривая сквозь рассеивающийся туман, я не удержался и вытянул шею, прищурив глаза. На «Форде», естественно, от ударов не осталось ни вмятины, ни царапины. Окна блестели заводской новизной…
А в салоне машины что-то беззвучно кричала девушка, молотя ладонями по стеклу.
Я смотрел поверх лысеющей головы джентльмена, опять принявшегося за своё занятие. Смотрел и размышлял, что это за представление. Какая-то игра из серии ролевых извращений про принцессу в башне и рыцаря?
— Молодой человек! — меня вдруг окликнули. В задумчивости я слишком далеко отошёл от деревьев. — Помогите! Умоляю, ради всего святого!
Я вздрогнул и отступил. Ко мне спешил этот лысеющий мужик с тростью, тяжело дыша и сверкая безумным взглядом.
— Прошу вас! — взмолился он. — Моя… моя ученица заперта там… и я никак не могу…
Представив, что это была за «ученица» в Грин парке, я едва не усмехнулся ему в лицо.
— У вас не открывается дверь? — переспросил я, прикусив сухие губы. — В чём проблема-то?
— Она уже как два часа внутри! Чёрт возьми, вы не понимаете?!
Я действительно не мог взять в толк, почему «профессор» пытается вскрыть неразрушимый автомобиль самолично.
— Вы пробовали вызвать помощь? — поинтересовался я, прикидывая варианты.
Горе-любовник ткнул носком ботинка в лежащий на земле коммутатор. Я поднял его — последняя модель «Фокс». С виду никаких повреждений (их и не могло быть!), но работать — не работало. Дорогой, высокотехнологичный, сверхпрочный камень.
Девушка внутри уже не стучала. Она в отчаянии скребла стекло ногтями. Профессор вновь схватился за трость.
Когда дошла мысль, что всё это не шутка, мой лоб покрылся испариной. Скинув заплечный рюкзак, я суетливо стал вытряхивать вещи на траву. Вскрыть силой машину невозможно, потому что это невозможно в принципе. Где-то в глубине души человечество ещё заблуждалось, что вещь можно сломать, ведь ничто не вечно…
Заклинивший «Форд» — надёжнейшее укрытие. Не пропустит ни огонь, ни воду... И ничего не выпустит, если уж на то пошло. «Взломать» его можно, я даже знал как, но…
— Где же эта штука… — бормотал я, перебирая свои хитроумные гаджеты. — Ага, вот! Сейчас-сейчас… Да чтоб её!
— Быстрее, мальчишка! — мельком я заметил, что правый глаз джентльмена налились кровью — должно быть, лопнул капилляр. Я струхнул — того и гляди, пришибёт со злости. Устройства же не работали: как и «комм», как и «Форд». — Что ты прилип там, как дерьмо к унитазу! — «Профессор» почти рычал.
— Я сбегаю за помощью, — проговорил я, дрожащими руками собирая вещи, и добавил: — Попытайтесь как-нибудь сказать ей, чтобы поискала рычаг аварийной разгерметизации. Он должен быть!
Не дожидаясь ответа, я затрусил по едва заметной дорожке парка. Спустя какое-то время вновь услышал отчаянные металлические удары.
В самом городе будто бы ничего не изменилось. Я вышел на тёплый, не успевший остыть за ночь асфальт и увидел, что великий, несокрушимый город застыл. На дороге замерли дорогие и не очень автомобили, в которых метались запертые, как рыбы в аквариуме, несчастные.
И небо: чистое, без единого облака дыма.
2
Женщина появилась неслышно, словно хозяйственный домовой, протёрла влажной тряпкой стол и удалилась к печи. Пока она снимала котёл с булькающим аппетитным варевом, Робэм прислушивался к журчанию в своём желудке — журчало, ещё как.
Когда на столе появилась глубокая тарелка, во рту Робэма образовалась давка из слюней. Даже руки задрожали. Он с вожделением глядел на суп с тонувшими в нём кусочками вкусного (наверняка, иначе быть не могло!) мяса.
— Так что с этой бабой-то? — звонко спросила женщина, отирая руки о передник. — Открыл машину?
Робэм, почувствовав укор совести, опустил голову. Сильнее натянул капюшон на глаза.
— Я не смог бы…
— Даже не попытался?
— Да не смог бы! — огрызнулся Робэм. И затем добавил, тише: — Это ведь невозможно.
Она с безразличием пожала плечами.
— Как скажешь.
Женщина наполнила другую тарелку, искоса взглянув на Робэма. Несмотря на плотный капюшон, он почувствовал себя голым. Ему стало стыдно: за себя, свой вид, то малодушие…
— Не бери в голову, — миролюбиво прохрипел трактирщик. — Много людей ведь, прости господи, подохло, как мышь в клетке. Всех не вытащишь. А ты, Манья, молчала бы!
— Само собой. — Женщина накинула на плечи рваную телогрейку. — Мясо кончилось. Сегодня праздник, схожу за добавкой. Ты когда этого за дверь выставишь?
— Иди отсюда! — отрезал трактирщик. — Что за баба, э? — Он вздохнул, когда дверь за Маньей захлопнулась. — Все люди как люди, а она как… э-э-х…
— Так меня выгонят? — Робэм отрыгнул, прикрыв рот ладонью. — Прошу прощения… Давно по нормальному не ел.
Трактирщик хитро подмигнул и снова разлил по стаканам.
— Извини, парень, но девка права. Выгнать тебя придётся, а как же! За супчик-выпивку истории достаточно будет — скучно здесь. А дальше? Какая от тебя польза? На кой, прости за прямоту, хрен ты нам сдался тут, э?
Робэм выпил, крякнул.
— Может, польза и будет, — ответил он. — В общем, рассказываю…
***
— Что же теперь, а? — твердил я себе. — Что дальше-то?
Перспектива была такая: никакая, то есть совсем её не было. Я стоял напротив окна круглосуточной забегаловки «Ешежуй», двигая извилинами, как бы влипнуть в стекло с одной стороны, а вылипнуть с другой. Отвернувшись от окна, я уставился в ночное небо — прозрачное, не скрытое за смогом большого, живого города. Город умер, застыл как муха в воске.
Не так я представлял революцию…
Раньше я вскрыл бы замок секунд за тридцать, а потом ещё сделал так, чтобы хозяин сам его не открыл. Ха-ха. Да я мог бы залезть в банковскую ячейку любого толстопуза, не слезая с кровати. Не то, что я кого-нибудь обворовывал — нет, я просто хотел показать, что вся эта электронная система — чушь собачья. Однако брать не своё приходилось — кушать-то хочется. Как сейчас вот.
На таких, как я, — инфраструктурных террористов, — пришла мода лет десять назад, у нас были толстовки с непременным капюшоном, рюкзаки за плечами и чуточка мозгов в голове. Скромность — обязательно, потому как если поймают, то это надолго. И ещё налёт романтики с идеализмом — куда уж без них, блин, молодым и беззаботным. Хотелось кому-нибудь что-нибудь доказать. Скромность и такая вот дурацкая страсть к «доказательствам» — странное сочетание, на самом деле.
— Где теперь мои навыки? — проговорил я в тишину. — В заднице…
Постоял я у забегаловки и побрёл дальше. Эта пустой оказалась, в других люди были заперты, с едой на прилавках. И не понятно, чёрт, кому повезло больше. Они пожрать могут, попить, а что потом? Вот и сидят.
Тем, кто на улице остался, тоже не лучше. Я уже неделю скитался туда-сюда, перебираясь от одной своей тайной берлоги к другой. Всякого насмотрелся. Возле старых пивных типа «Биг-пузо», вечно незапертых, годных под снос пережитков прошлого, толпилась уйма народу: и ведь не старые алкаши, вечно распевающие свои мерзкие песенки, а люди во вполне интеллигентных костюмах, но со зверскими рожами убийц. Видел одного чудака, медитирующего с новомодной банкой консервов — в которой ничего никогда не пропадёт, но открыть теперь не получится. Этот мужик спятил, наверное, со своим «сокровищем» — еда есть, но её нельзя съесть.
Странно было осознавать, что сто лет спустя город не зарастёт травой, не облупится краска на стенах, даже стёкла блестеть останутся. Природа не возьмёт город, как расписывали в старых книжках, — не сможет. Но людей тут не будет тоже. Один — один, ничья, блин.
В общем, решил я двигать обратно к Грин парку, к родимому канализационному люку. Там электронного замка нет, попасть проще простого — раньше считал это недостатком, а теперь… Были у меня там запасы, так что перспективы всё-таки какие-никакие остались. Когда вышел на бульвар Меринды, ведущий прямиком к парку, едва не запел, а затем встретил этих парней. Крепыши в полицейских кожанках, тёмных очках, поигрывающие резиновыми дубинками. Откуда взялись только, такие из себя организованные и грозные — чёрт их знает. Засекли меня сразу, подошли втроём, зыркнув недоброжелательно, и сразу в расспросы: «Кто таков? Чего надо?». А другой ткнул меня в бок и как гаркнет: «А ну пшёл прочь, бродяга!». В общем, не могли прийти к одному мнению.
А мне пройти очень надо было, так что пришлось вступить в разговор:
— Извиняюсь, — начал я вежливо. — Но я не бродяга, а жилец этого парка.
Они на меня глянули очень подозрительно, один из них фыркнул, как псина.
— Эй, ты, — сказал он, — проблем хочешь? Не ты здесь живёшь, а мы. А если бы из наших был…. Пароль знаешь?
— Нет, — ответил я. — Не знаю. Дело в том, что я жил здесь до… всего этого. И хочу зайти домой.
Они заржали — хором, как по команде. Му-ха-ха-ха! Один сказал:
— С чувством юмора у тебя порядок. В парке он жил, хах! Проваливай, псих!
— А мне узнать интересно, вы в канализации были? Знаете, люки бывают, да?
— Ну? — заинтересовались они.
— В одном из них моё логово. Заначка из жратвы и прочей нужной ерунды. Могу поделиться.
— Хитрюга парень! — хмыкнул здоровяк. — Что же… Дрон, веди его к шефу. А ты, если скажешь правду, не прибьём.
Конечно, я понимал, что делаю какую-то глупость. Однако вечно мотаться одному — хуже. Хотя «вечность» слишком громко сказано. К тому же люди стадные животные, а я порядком заскучал в одиночестве.
3
Манья вернулась с тазом, доверху набитым кусками свежего, сочного мяса. Были и овощи: лук, листья салата, даже огурцы — видать, где-то в кратере разместили огороды. Одна женщина всё это бы не дотащила, ей помогли несколько мордастых ребят. В одночасье в уютном трактирчике стало шумно и весело. Робэм наслаждался каждым мгновением, не особо тревожась. Ему что-то подсказывало, что останется он здесь надолго, и не придётся больше таскаться по грязной, вонючей… но об этом позже.
Теперь, когда всё стало хорошо, он решил оставить мрачные воспоминания. Расскажет историю до конца — и всё. Осушил очередную порцию виски, чувствуя, что встанет уже с трудом.
Их с хозяином облепили слушатели, как мухи грязный стол. В голове у Робэма шумело. Алкоголь и вкусная еда пинками выгоняли из него мрак и боль.
Трактирщик снова протянул стакан. Он держался молодцом, улыбался и пьяным не выглядел вовсе. Робэм одобрительно хмыкнул.
— Так что же ты ушёл от них? — опять встряла Манья. — Чего к нам припёрся?
Он не отвечал, погрузившись в воспоминания.
— Выгнали, поди. Не нужен ты никому, — женщина покачала головой. Затем сказала с какой-то сердечной теплотой: — Может, оставим его, а? Сгодится, поди, на что-то…
Она убрала от Робэма подальше стакан с виски. Взамен поставила кружку с каким-то травяным настоем.
— Лучше чая выпей, — проговорила она. — Хватит с тебя пойла того. Расскажи, что умеешь? Если полезное чего, я с отцом поговорю…
— Манья, хватит трещать!
Трактирщик саданул кулаком по столу так, что подпрыгнули чашки. Затем пристально, как удав на кролика, посмотрел на Робэма.
— А действительно, чего умеешь? Сгодятся твои навыки в наше время?
— В большом городе — вряд ли. — Робэм неуклюже залез в свой рюкзак и вытащил «штукенцию». — У вас же место необычное. Видите огонёк? Не важно, что это, важно — оно работает. Именно здесь техника оживает, и я могу разобраться в этом феномене. По крайней мере, попытаюсь. А пока прошу дослушать мой рассказ.
***
Главным у гринпарковских туземцев оказался мой старый знакомый. Джентельмен с тяжелой тростью — «профессор», избивавший свой автомобиль. Когда я увидел его, то по коже мурашки пробежали. Узнает ли он меня, а если узнает, как воспримет? Люди сейчас немного «того», вполне мог затаить обиду за мой побег. Хотя, что я мог сделать? Этот человек стоял возле «Форда», вокруг которого вырос палаточный городок.
Люди деловито сновали по лагерю, таскали брёвна и разный скарб, слышались удары топора и визг пилы. «Профессор» подозвал нас к себе и долго меня разглядывал. Мешки под глазами и худое, серое лицо контрастировали с чистым, опрятным костюмом, купленным словно сегодня. Он слегка щурился на ветру, так что взгляд его казался цепким и властным, как подобает лидеру.
— Этот бродяга утверждает, что в канализации у него тайник с припасами, — доложил мой провожатый.
«Профессор» сунул руки в карманы брюк и осклабился. Покачав головой, он проговорил:
— А я ведь вспомнил тебя, парень! Ну что, сбегал за помощью?
Я отступил на шаг, едва не врезавшись в здоровяка за спиной. Вдруг стало страшно.
— Помощь бы не пришла, — шепнул я. — Везде одно и то же…
Главный отвернулся к «Форду» и посмотрел в его окно. Я не последовал его примеру, ведь где-то внутри салона покоилась та девушка.
— Понимаю, ты ничего бы не сделал. — Он кивнул. — Говоришь, у тебя здесь… тайник?
— В канализации.
«Профессор» потёр лоб, что-то обдумывая. Наступал вечер, становилось прохладно и сыро — всё намекало на ночной дождь.
— Я слышал о таких, как ты, — проговорил он, наконец. — Долбанные революционеры, борцы за свободу, верно? Что ты делал в канализации?
— Да так… — ответил я негромко. — Всякое.
Его холодные глаза в сумраке казались чёрными — злые, усталые глаза, в которых, однако не было ни капли безумия. Так мне казалось, по крайней мере.
— Мои люди расстроены всем, что здесь случилось. Их дух смог бы поднять справедливый суд. — «Профессор» прикусил нижнюю губу. — Думаю, я смогу предоставить им виновника. Им будешь ты.
Главный махнул ладонью, а после я вскрикнул от боли в заломленных руках. Кровь прильнула к щекам, в висках застучало. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Меня отволокли в мою же канализацию и бросили вниз. Падая, я ударился головой о камень и, судя по всему, отключился…
4
— После такой встречи в парке, — проговорил трактирщик, — ты не боишься соваться к нам?
— А что вы можете сделать? — Робэм откинул капюшон назад, давая всем присутствующим разглядеть своё изувеченное лицо, «насладиться» видом обрубков ушей и носа. — На теле тоже хватает увечий.
В трактире стало тихо, только огонь продолжал свой разговор с поленьями.
— О боже! — воскликнула Манья, картинно схватившись за голову. — За что они так с тобой? Звери!
— Нет-нет, — Робэм пьяно рассмеялся, вновь пряча лицо за капюшоном. — Гринпарковцы не при чём. Эти шрамы — результат моего решения.
— Что ты имеешь в виду? — спросил трактирщик.
— Я не стал дожидаться их «справедливого суда». Канализацию я знак как свои… четыре пальца на правой руке. Я просто ушёл.
***
Тридцать дней — может меньше, может больше — я провёл в канализации, бредя в смраде и кромешной тьме. Вскоре я как-то приспособился. Не утонул в экскрементах, надеясь отыскать какой-нибудь незапертый люк.
Однако выживал я здесь не один. Крысы копошились под ногами, принюхивались, пока однажды их не стало слишком много. Они напали внезапно, я вдруг ощутил укус в ногу, болезненный как ожог. Как прикосновение смерти.
Я лихорадочно тряхнул ногой, скидывая тварь. Закричал, побежав вперёд. Ногами скользил по мокрой дорожке, едва не падая в зловонную жижу. Крысы гнались за мной, прыгали на спину, вцеплялись за штанины. Слава крепчайшей одежде…
Их было не так много, так что я решил дать им бой. Не было видно ни зги, так что я топтал бестий на звук. Писк — удар. Писк — удар. Я чувствовал, как иногда пятка попадала по живому, дробя кости. Крысы устроили концерт, их писк до сих пор звучит у меня в голове. Я метался по этому живому ковру, раздавая тычки и рыча от боли, когда им удавалось добраться до меня. Я был уверен, что мне пришёл конец, когда за очередным поворотом увидел свет в конце туннеля. Буквально. Я бросился вперёд, стряхивая с себя серые комки мяса: с одежды, лица, рук… Забежав в круг света, я долго не мог открыть глаз и не сразу понял, что крыс вокруг нет.
Я обессилел, но спать было страшно. Пришлось победить страх.
Затем пришла жажда. Я поборол отвращения и пил воду из вонючей реки.
Я захотел есть. Научился охотиться на крыс.
Под землёй можно было жить, возможно, даже спокойнее, чем снаружи. Но я не хотел превратиться в мерзкое чудовище, лучше уж умереть человеком. Я знал, что нужно двигаться, но не решался уйти далеко от света. Спасение пришло, откуда я не ждал — свет замерцал и погас.
Я шёл дальше вдоль своей «реки», надеясь, что однажды она куда-нибудь впадёт. Наконец, я вышел к «водопаду». Стояла ночь — звёзды слепили.
5
— Свет? — переспросил трактирщик. — Может, померещилось?
— Крысы тоже? — возразил Робэм. — И то, как они отстали от меня, тоже?
Хозяин обернулся к Манье, пристально на неё взглянул. Она вздохнула и отвернулась. Трактирщик, довольно крякнув, снова разлил по стаканам.
— Итак, какова, по-твоему, причина всех этих событий, дружище? — спросил он после того, как опрокинул в себя виски.
— А я это моя вина, — ответил Робэм с пьяной прямотой. — Не весь груз ответственности на мне, но часть его точно. Ещё мальчишкой я мечтал о глобальной справедливости, о революции. Все говорили: тотальный контроль, тотальный контроль! Говорили, однако, но палец о палец… м-да. Мы думали, как побороть систему, которую невозможно сломать. Которая восстаёт снова и снова, как тот чёртов феникс. Ничего нельзя сломать физически, информационная война приносила плодов ещё меньше. Нас отлавливали, загоняли в канализацию, как крыс! Поодиночке нас прижали к ногтю. Но поэтому мы сплотились. А потом разработали план, как сломать систему. Достаточно ударить одним раз, но везде и одновременно — лучше всего для этого подходила подземка. Поначалу ничего не случилось, будто мы выстрелили вхолостую. Будто вся система перегрузилась за один миг. Но утром она впала в анабиоз везде, кроме каких-то отдельных участков. Где-то на земле, наверное, что-то ещё функционирует, но лишь пока не кончатся внутренние «батарейки».
— Получается, гринпарковцы были правы, когда хотели тебя вздёрнуть? — тихо проговорила Манья.
— Получается, так, — усмехнулся Робэм, икая. — Гораздо интереснее ваш феномен — ваш кратер. Там есть нечто, что сопротивляется вирусу, у чего есть внутренняя «батарейка». Оно разрушает неразрушимое. Радиация? Магниты? Что там?! Почему оно «размораживает» приборы и заставляет материю стареть?
Трактирщик пожал плечами.
— Чёрт его знает, что это такое. Одно скажу точно — там человек.
Робэм с трудом поднялся. Поправил свой капюшон.
— Покажите мне его. Если это тот, о ком я думаю… О-хо-хо… секретный правительственный проект. Разрушитель вселенной!
— Ты знаешь, кто это?
— О да… Это… это существо создаёт вокруг себя волну абсолютного разрушения. Я хочу его изучить… ик…
Робэм сделал шаг, но земля ускользнула из-под ног. Он заснул.
***
Даже простая консервная банка двадцать четвёртого века крепче, чем любая сталь предыдущих столетий. Простая жестянка обработана веществом, названное весельчаком-первооткрывателем «MacGuffin». Дашь ему электрический разряд — он сделает вещь нерушимой. Дашь ещё — позволит себя сломать. Наш теракт был до невозможности прост — дать такой разряд одновременно и везде, чтобы систему «заклинило». Чтобы она застыла в одном положении.
Вот она и застыла.
Пройдут годы, когда человечеству снова удастся всё починить. «Шутка» удалась, вот только вряд ли её кто-нибудь оценит. Ведь разрушитель — не миф. Это, можно сказать, запасной выход.
Его излучение уничтожает MacGuffin, постепенно заставляет его исчезнуть. И чтобы разрушитель не исчез сам, он постоянно регенерируется. Его тоже невозможно сломать, но крепость его в возобновлении.
Трактирщик и его братия — простые, но деловитые люди — проводили меня к разрушителю.
Я надеялся встретить бога во плоти, однако нашёл коматозника. Разрушитель лежал на деревянной кровати среди зелени и цветов. Он стал идолом этих людей, символом, как «Форд» с мёртвой девушкой внутри для гринпарковцев.
Однако он был чем-то большим.
К нему ходили, в основном, женщины, как создания, более прагматичные, чем мужчины. Из разрушителя вырезали куски мяса, восстанавливающиеся со временем. Эдакий рог изобилия. Скатерть-самобранка.
Он ничего не чувствует — он не человек, хотя и разумен. Сердце даёт ему силы генерировать плоть, но не более того.
А впрочем, не важно.
Приятного аппетита.
|
Рассказ открыт для комментариев