Пролог Свернем с широченной Смоленской площади в Глазовский переулок. Тихо, чинно, спокойно. Домики небольшие, разноцветные, как детские игрушки. Тявкают маленькие безобидные собачонки, шипит граммофон, скрежет когтями птичка на крыше. Исчезает шум, гам, пыль и крики широких улиц, как будто в другую вселенную нырнул.
Поворачиваем налево и движемся вдоль Денежного переулка. Тут пахнет свежей выпечкой, раскаленным асфальтом и немного безумием. Как безумие пахнет? Сейчас определим, идти осталось совсем немного.
Путем нехитрых движений, попадаем на Плотников переулок. Ныряем между красивых, статных, как из-под пера художника, домиков и – вуаля! – мы на месте. Что же тут можно увидеть?
Голубой двухэтажный домик. Покатая белая крыша с небольшими чердачными окошками. Коричневая дверь, двухстворчатая. У входа – крылечко. Все мило, чинно и ухожено.
Так вот. Как же пахнет безумие? Именно здесь можно познать сей аромат с необычайной легкостью. Тут можно уловить и нотки свежевыстиранного белья, и крепкий аромат брожения, и корицы, и уксуса, и пороха, и кофе. Но все это лишь прелюдия, что-то рядом, около, вокруг, но не совсем то, что нужно.
В доме всего четыре квартиры. Но жилец каждой из них заслуживает отдельного упоминания. Достоевский и джин Петр Львович в пору бурной молодости считался человеком от Бога. Какие дарования! Гениальный физик, великолепный химик, необычайный инженер, знаток языков, немного даже писатель. А что потом?
Смерть отца, смерть матери, смерть жены, смерти, смерти, смерти. Сплошная череда покойников. Тех, кого любил, уважал, боготворил. И никуда от этого не спрятаться, никуда не деться, так уж устроено мироздание, чем дольше ты живешь – тем меньше вокруг близких, словно сокращенные об твой возраст дроби.
Петр Львович не выдержал. Говорили, что сдался. Говорили, что устал. Говорили, что сломался. Пусть говорят. Они не правы.
Новая идея постигла всепоглощающий ум ученого. Нужно научиться ловить души. Труп хоронят, сжигают, сбрасывают в реку. Он остается с нами, где-то здесь, будь это прах или разлагающиеся останки. А что происходит с душой? Улетает на небо? За этим делом в церковь. Остается в теле? Это уж навряд ли, там совсем находиться не за чем. Выходит, витают среди нас? Так почему не ловить души? Не оставлять их рядом? Не превратить их в некую осязаемую субстанцию?
Этому безумному занятию и посвятил старость гениальный в прошлом, но ныне совсем отчаявшийся Петр Львович.
В квартире старика было пустынно. Все вещи, напоминающие о родителях, жене, братьях, он немедленно утилизировал. Зачем над собой издеваться? Нужно работать, а не отвлекаться на ненужную ностальгию.
В коридоре – шкаф и голые стены. В одной комнате – кровать и столик, вокруг – пусто. В другой – два дивана друг напротив друга, и шахматная доска посреди. Во всю дальнюю стену – полки с книгами. Книги, книги, книги. Старые и новые, потрепанные и блестящие, ни разу не открытые и зачитанные до дыр. На кухне – стол, плита, да чайник с холодильником. Пустынно до испуга. Того и жди, вот-вот перекати-поле прокатится.
Зато в мастерской – полнейший бедлам. Его еще называют творческий беспорядок. Просто кабинет алхимика какой-то. Даже не стоит описывать до боли нудное и заезженное нагромождение склянок, электрических приборов, мусора и ужасающих солений.
Петр Львович назвал изобретение – “Ловитель душ”. Ни одной души из окружающего пространства пока что выудить не удалось, но старик не унывал – все впереди. Сколько светлых дней впереди. Сколько бессонных ночей. Спать больше двух часов ученый разучился после смерти жены. Так не хочется смотреть вечные кошмары.
Можно еще попробовать из свежеумершего тела забрать душу, прикидывал Петр Львович. Но для этого придется убивать. Но мысль о том, что придется собственноручно умертвить хотя бы животное или таракана, заставляла ученого зажмуривать глаза от тошноты, подступавшей к горлу. Смерть слишком пугала старика. Потому что всегда была где-то рядом. Протяни руку – и нащупаешь ее черный саван.
Вечерами Петр Львович читал. Художественную, научную, документальную литературу – все, что угодно, лишь бы отвлечься от страшных мыслей о подходящей смерти, лишь бы отдохнуть после десятка часов в мастерской.
Вечер тенями лег на город, накрыл, будто заботливый папа одеялом. Луна окончательно отстояла свои права у солнца и единолично осела на небосклоне. Звезды расселись в неровные ряды, как зрители в кинотеатре. Завеяло прохладой.
Петр Львович решил, что это чудесный вечер, чтобы сделать любимый коктейль. Он прошел на кухню, достал бутылку крепкого, тысячу лет назад кем-то подаренного, джина. Кажется, английского. Размешал с вишневым соком. Кинул два кубика льда. Стук и треск.
Старик подошел к книжной полке. Провел пальцем по корешкам. Достал Достоевского “Преступление и наказание”. Петр Львович давно понял, что Федор Михайлович лучше всего идет с джином. Если читаешь и пьешь, к примеру, ром – быстро засыпаешь. Если виски – тянет на депрессию. Если чай – скоро устаешь от тяжелого языка классика. Пивом же Достоевского никто, даже самый пропащий юноша, унижать не станет.
А вот джин – что надо. И мысли в порядке, и читать интересно, и в сон не клонит.
Петр Львович уселся на диване и сделал глоток. Вдох. Свежий вечерний воздух из открытого окна легко проник в легкие. Хорошо.
В доме всего четыре квартиры, так что никто не мешал. Ни оров, ни криков, ни гоготания. Всех соседей ученый знал хорошо, пусть и не близко. Сумасшедшие, считал он. Особенно, одна. Та, что моложе. И не ошибался.
Пора приступать к чтению. Только для начала еще глоток джина с вишневым соком.
Но едва Петр Львович открыл книгу, как случилось странное. Пушкин и красное сухое Серафима Евдокимовна так же жила в огромной квартире одна. Разница с соседской тем не менее была колоссальной. Огромные полотна известных художников украшали стены, высокие дубовые шкафы возвышались над низенькими софами и диванчиками, полированный паркет сверкал от света широких люстр, столы с узорчатыми ножками украшали шикарные цветы. Красные, белые, розовые розы, пестрые ромашки, очаровательные хризантемы – чего тут только не было.
Сама Серафима Евдокимовна сливалась с квартирой. Высокая, статная, всегда вычурно одетая, с пышными прическами и громогласным голосом.
Многие считали, что женщина родилась актрисой.
Она долго не могла говорить. Даже слово “мама” произносила редко и лишь в нужный момент. Зато в три года вдруг обратилась к отцу: “Батюшка, соизвольте налить дочурке сочку”. Так говорят. Родители подтверждали слухи, но сама Серафима не верила. Никогда она отца батюшкой не называла. Батюшки – они в церкви, зачем такой драматизм?
Тут и началось – театральные кружки, частые выступления на сцене, первые подаренные из зала цветы. Потом триумф, газеты, интервью и вселенское счастье, что жизнь идет, как надо. Театральные кружки, новые победы, а там и замужество.
Человек он был совсем не творческий, скорее наоборот. Подающий надежды политик, охотник по призванию. Загородный дом до сих пор захламлялся шкурами, рогами, когтями и прочими трофеями, добытыми в многонедельных походах по лесам, полям и озерам бескрайней матушки-России.
Там и погиб. Пошел с друзьями охотиться на медведя, который истерзал девочку в какой-то деревне. Идеальная смерть для охотника. Трагичная, но по-своему красивая. Про этот случай почти все газеты писали. И в новостях показывали. Говорят, тот медведь был втрое больше мужа Серафимы. К тому, же благоверный все-таки смог подстрелить огромного зверя и забрать вместе с собой на тот свет.
В память осталось ружье. Шикарное, резное, гладкое, подаренное кем-то столь высоко сидящим, что и упоминать о нем не следует.
Смерть мужа как-то пережила. Продавать загородный дом не стала. Ездит туда изредка. Вспоминает. Плачет. Какой мужчина был. Настоящий, со стальным характером и нежным сердцем. Приобрела на оставленное наследство квартиру в дорогом доме, где ныне и проживает.
Матушка с батюшкой живы и здоровы, хоть это радует.
Да и карьера движется вперед. Не так быстро, не теми семимильными шагами, как раньше. Нет. Идет своим чередом. Спокойно размеренно, как трамвай по рельсам.
Только вот кошмары. Каждую ночь – каждую! – снится одно и то же. Вот она стоит с ружьем посреди леса. Деревья настолько высоки, что не видно верхушек, даже если голову задрать. А впереди – медведь. Огромный, размером с дом. Ручищи шире стволов деревьев. И глаза красные-красные. Бешеные. Медведь не бежит. Стоит на месте. Разглядывает жертву, так как знает – никуда ей не деться. А Серафима даже выстрелить не может. Дух перехватывает, дышать тяжело, слезы к глазам подступают. Разворачивается и бежит. Но тут же падает, спотыкаясь о какой-то сучок. Оборачивается – а медведь там же. На таком же расстоянии. Смотрит, наблюдает, интересно ему, как ведет себя та, кому некуда деться.
Просыпалась Серафима Евдокимовна всегда с криком. Иногда – в слезах. Иногда – в холодном поту.
Дальше – больше.
Как-то на репетиции глянула в зал. А там – он. Огромный медведь. Сверкает красными глазами. Наблюдает.
Серафима Евдокимовна сбежала в гримерку. Рыдала, истерила, крушила все, что попадет под руку. До вечера ее оттуда вытащить не могли. Режиссер дал неделю отдыха. Решил, что актриса переутомилась.
Медведь стал чудиться все чаще. То посреди улицы он встанет. То в кафе где-нибудь в углу сядет. И близко не подходит. Смотрит. Глаз не отводит. Красных, бешеных, диких глаз.
Актриса никому о напасти рассказывать не стала. Молчала. Зачем делать из себя сумасшедшую. Может, пройдет.
Она нашла идеальное лекарство от видений. Как-то Серафима сидела в кафе с друзьями по театру. Заказали красного сухого вина. Разлили по бокалам. Начали обычные беседы.
Тут снова появился медведь. Сидел прямо посреди зала, на пустом месте, предназначенном для танцев. Снова смотрит.
Актриса лишь вздрогнула. Привыкла уже. Просто отвернулась и старалась не смотреть в ту сторону.
- Смотрите какую шубу купил себе, - говорил актер Гаврилов. – Медвежья, натуральная.
Серафима Евдокимовна вновь вздрогнула. Пригубила красного вина.
- Ага. Это как у Пушкина, - заметил сценарист Пахомов. - «Вот тебе, жена, подарочек, что медвежия шуба в пятьдесят рублев, а что вот тебе другой подарочек, трои медвежата по пять рублев».
Взглянула Серафима Евдокимовна в центр зала. А там – пусто.
Еще пару раз опробовала. С тех пор знает – если Пушкина читать и красное сухое вино употреблять – исчезнет медведь.
Вот и сегодня вечером решила на ночь так же поступить. Дабы кошмары не снились. Открыла форточку, впустила вечернюю прохладу в квартиру. Полюбовалась на луну.
Прошла на кухню. Но вино налить так и не успела. Уронила от испуга бокал на паркетный пол. Брызги осколков фонтаном брызнули в разные стороны. Гоголь и медовуха История семьи Гальцевых не насыщена интересными событиями. До определенного момента.
Виктор Гальцев родился в семье писателя и поэтессы. С детства приучился к хорошей литературе, даже перенял у отца вечную традицию – каждую последнюю субботу месяца брать томик Гоголя, наливать бокал дорогой медовухи и читать пока глаза не устанут. Отец говорил, что такой коктейль раскрепощает чертоги разума. Дает волю интересным и мудрым мыслям. Стимулирует к активному творчеству. Иначе говоря, искусственно вызывает музу.
Виктор не пошел по стопам отца. Едва исполнилось восемнадцать пошел работать на фондовую биржу. Поступил учиться в финансовый. Через пару лет стал зарабатывать в десять раз больше обоих родителей, вместе взятых. Гоголя с медовухой не забыл. Но вызывал вовсе не литературную музу. Скорее, экономическую.
В двадцать два женился. На дочери босса. Елена была богата, стройна и избалованна. Стандартный набор, в общем-то.
Скоро родился сын. Сережа рос веселым, игривым и, опять же, избалованным.
Через пару лет случилось нечто, по мнению Виктора Гальцева, сверхъестественное. В один день умер его отец и отец Елены. Первый – от сердечного приступа. Второй – подавился оливкой. Ничего нелепее и придумать невозможно. Бизнес отца Елены перешел к Виктору. Зажили лучше. Шире. Богаче.
Ровно через сорок суток, день в день, умерла мать Виктора и мать Елены. Первая – от тяжелой пневмонии, вторая – от сердечного приступа. Горевала по мужу.
Семья пребывала в шоке не столько от траура, сколько от необъяснимости происходящего. Елена стала неразговорчива и замкнута. Виктор все больше времени проводил на работе. Ограждал себя от мыслей, бесполезных и тяжелых. Теперь он каждую субботу пил медовуху и читал Гоголя. Искал вдохновения для объяснений.
Сын ничего не понял, но насторожился. Недомолвки и напряжение, появившиеся в семье, сделали его менее улыбчивым и игривым.
За завтраком маленький Сережа рассказал, что ему приснилась душа, которая вылетает из тела человека. Ее ловит в лапу огромный медведь и раздирает на куски.
- Мне снилось то же самое, - признался Виктор.
- И мне, - опустила голову вниз Елена.
Виктор перестал что-либо понимать. Теперь им стали сниться одинаковые сны. Зачем? Почему? Связано ли это как-то со смертями родителей? И если да, то как?
Он дождался вечера. Отворил форточку. Вдохнул прохладу. Всмотрелся в звезды, сегодня светящие как-то особенно ярко. Налил медовухи. Сел в кресло и открыл томик Гоголя. Тут и случилось это.
Жена вскрикнула и схватилась за кухонный нож, размахивая им из стороны в сторону, будто наивно пыталась попасть по мухе в полете. Сережа заплакал и взял в руки игрушечный автомат, стреляя по сторонам. Виктор услышал, как в квартире сверху что-то со звоном разбилось. Он откинул в сторону Гоголя, залпом выпил медовуху, вытащил из кармана пальто самое дорогое – кошелек с банковскими карточками. Единственное оружие финансиста.
- Все вон из квартиры! – рявкнул он, что было сил. Булгаков и водка Альфия родилась в очень темном помещении. На стенах висели изображения демонов. На столе сверкала острыми углами пентаграмма. Окна закрывали плотные черные шторы.
Позже Альфия узнала, что родилась потомственной колдуньей. В пяти поколениях. Мальчиков в семье ведьм отдавали в детдом. Рожали только девочек. И сразу посвящали во все ритуалы, учили гадать, колдовать, вызывать демонов.
Бабушка Альфии умерла вскоре после рождения внучки. Мама говорила, что старуха выпустила темноту из себя наружу. Чтобы дать больше сил им.
Зарабатывали колдуньи неплохо. Наложить проклятье, привить болезнь, даже умертвить – они могли все. И это пользовалось успехом. Иногда просто гадали, если клиент платил щедро. Богатый репертуар, ничего не скажешь. Купили квартиру в тихом районе, недалеко от центра, где было всего четыре квартиры. Дорого, но зато места много. И не мешает никто. Работы становилось все больше. Злыми, завистливыми, ревнивыми, отчаявшимися, брошенными людьми всегда будет кишеть любой город планеты.
Мама Альфии умерла, едва ей исполнилось восемнадцать. Жить одной в огромной квартире было не скучно. Клиентов приходило много. Да и друзьями в определенных кругах колдунья обзавелась. Стали проводить совместные обряды, помогать друг другу, подсказывать.
Вскоре она получила очень интересный заказ. Жена умирающего мужа требовала, чтобы он после смерти попал в ад.
Подготовка заняла долгое время. Пришлось даже обратиться за помощью к подругам. Пентаграмма, нарисованная мелом на полу все-таки стала идеально ровной. Свечи горели медленно, воск не спеша скатывался по бокам и застывал посередине, как капля росы, затаившаяся на кончике листа.
Колдунья прочитала сложный заговор. Кинула в чашу с красным вином щепотку волос умирающего. Представила, как она хватает душу, вырывающуюся из тела. Вот она, белая, осязаемая, не густая, но и не жидкая, будто плотный туман. Поймать душу было просто. Сложнее – удержать. Она взмывала вверх, текла, как песок, сквозь пальцы, норовила вырваться. Но колдунья смогла.
Щепотка волос в вине зашипела. Жидкость закипела, будто все это время чаша стояла на включенной плите.
Альфия представила, как она сжимает душу и кидает ее вниз, под землю, глубже, чем к ядру, в самую пучину ада. Душа стала черной, вытекла из рук и обрушилась вниз, сквозь пол, сквозь асфальт, навстречу Сатане.
Колдунья знала, что выполнила поручение. И гордилась собой.
В тот вечер Альфия нарисовала картину. На ней изобразила, как колдунья держит в руке душу, белую, едва осязаемую, субстанцию, которую норовит с размаху кинуть в пол. В полу сияла дыра, кишащая адским огнем.
Как всегда, после удачно выполненного заказа, она брала в руки томик Булгакова. Открывала сцену бала у Сатаны в “Мастере и Маргарите”. Выпивала стопку водки и с упоением читала. Это помогало Альфии расслабиться. Прийти в нужное расположение духа. Восстановить силу после сложных ритуалов.
Вскоре пришла клиентка, которая хотела смерти животного. Речь шла о медведе, который напал и растерзал ее маленькую дочь. Убийцу так и не удалось найти, хотя охотники обошли все в округе.
Задание оказалось простым. Альфии даже удалось переместиться в то место, где находился зверь. Не физически, конечно, а ментально. Там было еще несколько мужчин, которые обступили животное со всех сторон. Он кинулся на одного из них. Одним ударом распорол брюхо. Мужчина успел выстрелить.
Альфии даже делать ничего не пришлось. За нее все сделал охотник. Приятно было чувствовать, что очередной заказ выполнен. Ни одного провала. Про колдунью стали говорить в городе, слагать легенды.
Тогда Альфия нарисовала еще одну картину. На ней охотник убивал огромного медведя с красными глазами. Вышло очень натурально.
Все стены одной из комнат были завешены картинами с успехами колдуньи. Как память о былых успехах.
Но все рано или поздно подходит к концу.
Впервые Альфия провалила заказ, когда к ней пришли сразу две клиентки, желавшие смерти мужей. Одна пошла на такой шаг из ревности. Вторая – из-за богатого наследства.
Альфия очень старалась. Сделала необходимые приготовления. Провела ритуал. Один должен был умереть от сердечного приступа, второй – подавиться едой. Как оказалось – не вышло. Оба жили и здравствовали. Зато у дома через денек-другой появилась похоронная процессия. Кто-то из соседей умер.
Альфия повесила на стену рисунок. В одном мужчина хватается за сердце. В другом – давится оливкой. И перечеркнула его двумя густыми черными линиями. Первый провал тоже должен запомниться. Как напоминание о том, что все могут ошибиться. И она – не исключение.
Альфия вернула деньги клиенткам. Но сказала, что попробует повторить процедуру ровно через сорок дней. Как итог – на стене рядом вторая картина, перечеркнутая жирным черным крестом. Там мужчина хватается за воспалившиеся легкие, а другой – вновь за сердце. Лица у мужчин получились неправильными, чересчур смазливыми, будто женскими. Но это ничего. Главное, провал запомнили. Через два дня у дома вновь была похоронная процессия. Опять соседи. Жаль.
Пару месяцев Альфия не бралась ни за один заказ. Пережидала. Восстанавливала силы.
Колдунья не знала, вечер сейчас или день. Все окна были закрыты, шторы плотно завешены, а часы она перевернула циферблатом вниз почти два месяца назад. Альфия открыла книгу Булгакова. Налила водки. Задумалась. Как прекратить это? Как вернуть прежнее могущество? К кому обратиться?
Тут в голове родилось идеальное решение. Надо спросить совета у мамы с бабушкой. А, может, у всех пяти поколений ведьм? Всем оружием Тихий голубой дом неподалеку от Плотникова переулка теплым летним вечером в один миг стал эпицентром звуков. В одной из квартир раздался выстрел, вспышкой озаривший окна. Это Серафима Евдокимовна схватилась за ружье мужа. Выстрел. Тут же звук перезарядки.
Из другой квартиры послышался невообразимый грохот. Это Петр Львович уронил шкаф в мастерской. Пробирки, колбы, банки посыпались на пол. Петр Львович как будто не услышал. Схватил “Ловитель душ”, который при ближайшем рассмотрении напоминал некое сочетание металлоискателя с сачком для ловли бабочек.
Снизу раздался звук стреляющего детского автомата. И тут же крик: “Все вон из квартиры”.
Ненадолго все стихло. Но, если приблизиться к дому, можно было расслышать, как открываются три из четырех дверей, и жители выходят на площадку.
Петр Львович даже не успел испугаться. Мимо него, пройдя сквозь потолок, проплыв по комнате и уйдя сквозь пол, только что пролетели два приведения. Две старые женщины с ужасными лицами. Белые, прозрачные, едва различимые.
Он сразу понял, что это очередные темные дела колдуньи Альфии, что живет ниже. Давно пора выдворять дрянную девку из приличного дома.
Ни одной души своим изобретением Петр Львович не поймал. Может, с призраками получится?
Где-то совсем рядом послышался выстрел. Ученый не придал значения. Не до того.
Старик даже не заметил, как уронил шкаф. Только громкое биение стекла заложило уши. Петр Львович схватил “Ловитель душ” и ринулся к входной двери. С грохотом открыл.
Серафима Евдокимовна увидела призрак бывшей соседки. Соседки, которая уже несколько лет, как умерла.
Не успел бокал с вином разлететься о паркетный пол, как женщина побежала за ружьем мужа. Выстрелила в проплывающий по квартире призрак. Ничего.
Призрак утонул во входной двери.
“Держись, Альфия, чертова ведьма, - думала Серафима Евдокимовна перезаряжая ружье. – Уж это мы тебе с рук не спустим”.
Она ринулась к входной двери. Предварительно посмотрела в глазок. Там, держа какой-то странный предмет, стоял Петр Львович.
Семья Гальцевых, увидев призраков двух женщин, летящих по квартире, опешила. Игрушечный автомат, нож и кошелек с банковскими карточками – вот все оружие, которое у них было.
Семья вывалилась на лестничную площадку.
- Опять это чертова ведьма! – кричал Виктор.
По лестнице на нижний этаж спускались Петр Львович и Серафима Евдокимовна. Они спорили:
- Надо вызывать полицию! – вопила актриса.
- Они не охотники за приведениями! – возражал ученый. – Сами накажем. По-соседски!
- О, а вот и вы, - Серафима Евдокимовна заметила семью Гальцевых и не удержалась от вежливости. – Добрый вечер.
- Да уж, добрый, - кивнул раскрасневшийся Виктор.
- Что будем делать? – спрятав кухонный нож за спину, спросила Елена.
- Надоело, - злобно прошептал Петр Львович, но тут же рявкнул. – Вышибай эту чертову дверь!
Соседи нашли Альфию в дальней комнате. Она сидела на полу посреди пентаграммы. Беззвучно шевелила губами. Вокруг нее, как пять старейшин над просящим совета, на каждом из углов пентаграммы стояло по призраку.
Петр Львович вскинул “Ловитель душ”. Навел на одну из женщин. Ее, будто пыль пылесосом, всосало внутрь прибора.
- Ха-ха! – воскликнул он с безумными глазами. – Получилось!
Навел “ловитель” на следующее приведение. Но ничего сделать не успел.
К нему кинулась Альфия, вырывая из рук старика прибор.
В дело вступил маленький Сережа. Выглянув из-за спины родителей, он первым успел сориентироваться в ситуации. Кинул в ведьму игрушечным автоматом. Да еще и точно попал. Альфия отшатнулась.
Призраки оставались на своих местах, бездейственные и непоколебимые. Покачивались слегка, только и всего.
Петр Львович вскинул прибор и навел на следующую колдунью. Секунда – и она тоже оказалась пойманной.
Альфия закричала, как тигр в клетке. Снова кинулась на Петра Львовича.
Тут не сплоховала Серафима Евдокимовна. Подошла вплотную и приставила ствол ружья к голове ведьмы.
- Еще движение – и твои мозги окажутся на стене, - театральным голосом продекламировала актриса.
Альфия замерла. Зажмурила глаза, сжала кулаки, что-то вновь беззвучно забормотала.
Петр Львович тем временем поймал в свой магической прибор еще один призрак женщины.
Альфия продолжала что-то бормотать себе под нос. Кажется, общалась с оставшимися двумя призраками, потому что обе вдруг ни с того ни с сего поднялись со своих мест и ринулись на соседей. Подняли перед собой руки, словно зомби в ужастике. Закричали неестественным загробным криком.
Серафима Евдокимовна не выдержала. Подняла ружье и стрельнула в одну из них. Но толку не было никакого. Дробь ударила в стену комнаты и пылью разлетелась во все стороны.
Пришла очередь Елены Гальцевой взять ситуацию в свои руки. Она схватила Альфию, сидевшую перед ней. Приставила ей нож к горлу и завопила срывающимся голосом:
- Приблизитесь еще немного – и я убью эту сучку!
Серафима Евдокимовна одобрительно кивнула.
Петр Львович поймал в свой чудо-аппарат еще один призрак. В комнате осталась витать лишь полупрозрачная мать Альфии. Она встала на месте, не рискуя приблизиться. Угроза Елены показалась ей правдоподобной.
Виктор Гальцев оттеснял любопытного сына из комнаты, не подходя близко к эпицентру событий. Серафима Евдокимовна пыталась перезарядить ружье. Елена трясущимися руками держала нож у горла ведьмы. Петр Львович направил “Ловитель душ” на призрака матери Альфии.
Но тут случилось непоправимое. Диск металла вдруг отскочил от прибора.
Альфия открыла глаза и глубоко выдохнула:
- Получилось.
- Нужно что-нибудь магнитное! – завопил Петр Львович. – Быстрее. Карточку хотя бы. Банковскую. В темпе!
Призрак заколыхался и двинулся назад, вглубь комнаты.
- Слышишь, ты, - воскликнула Серафима Евдокимовна. – Если ты сдвинешься с места в любую сторону, слышишь, любую, твоей доченьке несдобровать.
Виктор Гальцев протянул Петру Львовичу банковскую карточку. Призрак остался на месте. Серафима Евдокимовна следила, чтобы он не двигался.
Еще несколько нехитрых манипуляций – и последний призрак оказался пойманным.
Соседи облегченно выдохнули.
Альфия без сознания упала на пол. Елена Гальцева выронила из руки нож и заплакала. Маленький Сережа кинулся за утраченным игрушечным автоматом. Петр Львович с гордостью смотрел на “Ловитель душ”. Виктор Гальцев пытался успокоить жену. Серафима Евдокимовна наконец перезарядила ружье.
Отдышавшись и придя в себя, они в один и тот же момент взглянули на стену. И увидели рисунки.
Огромный медведь под прицелом охотника. Пойманная душа, которую норовят низвергнуть в пучины ада. Мужчина, который хватается за сердце. Мужчина, который давится оливкой. Мужчина с лицом женщины, который держится за воспалившиеся легкие. Мужчина с лицом женщины, который, опять-таки, держится за сердце.
Они одновременно перевели взгляды на Альфию. Взгляды рассерженные. Взгляды, полные жаждой мести. Взгляды почти что безумные.
- Ну и что будем с ней делать? Эпилог Петр Львович закопал “Ловитель душ” во дворе, никому не сказав. Ни к чему пойманным душам ведьм обретать покой. Потом старик пошел устраиваться на работу. Теперь он – преподаватель химии в местном университете.
Серафиме Евдокимовне перестали являться видения. Никаких медведей. Она все так же преуспевает на театральной сцене.
Семья Гальцевых перестала видеть одинаковые сны. Виктор стал уделять больше времени семье. Елена решила, что пора посвятить всю жизнь воспитанию сына. Сережа начал улыбаться, как прежде, становясь все веселее и беззаботнее.
Теперь о судьбе Альфии. Что с ней сделали соседи? Как поступили? Оставили ли жить ту, которая портила жизнь каждому? Простил ли Петр Львович то, что ему пришлось так надолго отойти от науки из-за навязчивых мыслей о том, как поймать душу? Пощадила ли Серафима Евдокимовна ведьму, из-за которой чуть не сошла с ума? Решили ли Гальцевы отомстить ей за то, что она практически собственноручно убила их родителей?
Альфия питалась такими же чувствами, как те, что испытывали к ведьме соседи. Зарабатывала гневом, жаждой мести, смерти. Существовала для этого.
И была прощена. Подробностей нет. Просто известно, что ведьма жива. Но теперь в другом доме. А, может, и городе. Где именно – не спрашивайте.
Голубой двухэтажный домик стоит на том же месте. Покатая белая крыша с небольшими чердачными окошками так же приветлива к любому прохожему. Коричневая дверь, двухстворчатая, гостеприимно открыта. У входа – крылечко, чтобы каждый проходящий мимо мог переждать дождик. Все так же мило, чинно и ухожено.
Есть одна разница. Теперь здесь не пахнет безумием.
Нет-нет, запахи остались те же. Вот вам и такой же аромат свежевыстиранного белья, и крепкого брожения, и корицы, и уксуса, и пороха, и кофе. Все то же самое, один в один. Не отличишь почти что.
Так как же пахнет безумие?
|
Рассказ открыт для комментариев