По мере того, как они подъезжали к Запретной Зоне, окружающее все более отличалось от районных полей. И все сильнее чувство загадочного и необычного охватывало Четверова и Арно Метса. Беспокоил лишь усиливающийся ветер. Весенние стылые лужицы все сильнее подергивались рябью. Четверову пришлось однажды испытать могущество бурана. И он знал его опасность. Однако ожидание чего-то загадочного, свобода от напряженности, обыденности дня притупляли чувство осторожности. И это далее привело к непоправимому.
Вскоре они, оставив закрепленную за агрономом машину, взбирались на ту самую высотку, с которой Четверов видел Блестящую – загадочное и таинственное явление этой долины. Весенний Актасты – Сая все шире открывался им. Южную сторону, где сейчас проходила граница Запретной Зоны, еще заслоняла вершина горы. Но в обратной стороне все далеко открывалось, и было так прекрасно. До далекого горизонта сверкали ручьи. Белели рыхлым льдом озера. В логах еще сохранились полосы потемневшего ноздреватого снега.
Особенно красив был горизонт неба. Красно-малиновый в это ранее утро у самой земли, он выше постепенно становился фиолетовым, а затем переливался в глубокую синь неба. В вышине летели лебеди, и их трубные звуки неслись на землю. Пылало огромное небо. Его расплавленное золото лилось на два узких, длинных прозрачных облачка. Золото солнца делало с ними чудо. Они были необыкновенны. Трудно было оторвать взор от красоты этих облачков…
На крутизне сопки снег давно стаял. И было теплее. Уже цвели желтые и синие подснежники. Пахло прогорклой прошлогодней травой, прелой землей и нагретыми камнями. Жаворонки, вначале обеспокоенные Четверовым и Арно, теперь запели еще звонче, словно наверстывая упущенные секунды, которые им дарила весна.
– Скорее сюда! – закричал Марат приотставшему Метсу.
– Дава-й сю-да! Сю-да! – кричал он во весь голос.
И не столько Арно, а, радуясь себе, своему голосу, всему, что окружало его. Через минуту Метс был рядом.
– Там, - Марат показал на вершину, еще загораживающую южную сторону, - будет Блестящая!
Ему так хотелось показать другу необычное явление.
Когда до вершины осталось десяток метров, они ускорили подъем почти до бега. Отсюда достаточно было взгляда, чтобы увидеть таинственное явление, названное Блестящей. На горизонте, прямо из земли, на четверть неба вверх поднималась сверкающая нить, напоминающая поблескивающее лезвие остро отточенного ножа. Недаром назвали ее Блестящей. Тонкая, она вертикально пронзала все цвета неба: сперва малиновый, затем, золотисто-фиолетовый и выше вонзалась в синее небо.
Блестящая своим цветом отличалась от всего окружающего. Она была холодна, без единой искрящейся золотинки, щедро разбросанной солнцем на десятки километров вокруг. В ней почему-то не чувствовалось человеческого земного тепла. Возможно потому, что поблескивающая нить отличалась от всего задористого, весеннего? Или же причина в другом? Что это было?.. Что-то механическое, чуждое – вот изначальное и сильное впечатление, которое порождала Блестящая.
Первым нарушил молчание Четверов.
– Что скажешь?
– Знаешь, Марат, мне трудно предположить что-нибудь определенное. Сначала я подумал о лазерном луче, потом о плазме, а теперь… – Он посмотрел себе под ноги, взял с земли камень и, подержав его в руке, кинул. – Пока не знаю, что и думать.
На скалистой вершине, куда поднялись Арно и Четверов, сохранились древние захоронения. Несколько покосившихся каменных столбов – грубые подобия туловищ людей среди холмиков и углублений каменистой земли. В грубо отделанных камнях, как ни удивительно, можно было заметить черты индивидуальности. Несомненно, они отражали внешность и внутренний мир конкретных людей. Каково же было мастерство древнего резчика, когда ему удавалось сделать это, лишь грубо обтесав камень!.. Над всем этим возвышался большой купол мазара, украшенный несколькими башенками.
Четверов и Арно, через полуразрушенный вход, вошли в него.
Два – три отверстия чуть освещали сумрачное прибежище. В центре мазара возвышалось подобие саркофага. Было сыро… А снаружи ярко светило солнце. Пели жаворонки. Волнами от ветра колыхались подснежники. Блестящая по прежнему холодно и чуждо ко всему весеннему стояла на краю неба. В унисон ей на северо-западе синь неба начала затягиваться белесой мглой. Теплый ветерок сменялся пронзительными порывами. И Марат теперь сомневался: стоит ли спускаться туда, южнее, к белеющему внизу озеру, чтобы добраться до границы Запретной Зоны. Он начинал беспокоиться, чтобы их не застал один из тех буранов, когда люди погибают в полусотне метров от поселка, не в состоянии выбраться из адской круговерти бушующего мокрого апрельского снега.
Сейчас вряд ли было целесообразным придерживаться того плана, который они наметили раньше. На севере, на фоне все застилающей белесой мглы, набухали бесформенные темные пятна. Они разрастались с каждой минутой и так контрастировали с весенней синью, что даже отсюда чувствовалось их холодное дыхание. Казалось, они до предела начинены промозглым туманом, дождем и снежной крупой. Порывы ветра становились все сильнее. Синева неба превратилась в белесую мглу. Но жаворонки еще пели по-прежнему. Они пели, долго оставаясь неподвижными в небе, трепеща крыльями над одним местом.
Высоко летели косые стаи перекликающихся гусей. Голоса их были чисты, радостны и звонки. Казалось удивительными: так высоко, а хорошо слышно. До чего же чисты и звонки звуки! Но среди жизнеутверждающего гомона уже чувствовалось другое. Запахи весны: теплого снега и земли, прелой травы, призывные голоса птиц – все это покрывало суровое, все увеличивающееся холодного дыхание морозного снега.
– Надо спускаться вниз, - обратился Четверов к Метсу: - Буран надвигается. Видишь?! – он показал на увеличивающиеся тучи. – Это очень опасно. Вроде бы и нулевая температура, и нельзя замерзнуть, но это только кажется. Надо возвращаться.
– А Запретная Зона? – спросил Арно.
– Что сделаешь. Это очень серьезно, Метс.
Резкое изменение погоды стало основным звеном в цепи событий, вследствие которого Четверов и Арно, неожиданно для себя, оказались близко к Блестящей – той загадке, которой они так заинтересовались. Ветер дул сильно, срываясь на штормовые порывы. Солнце затянулось дымкой. Тучи закрыли полнеба, и свирепый рывок ветра принес первые снежные крупинки.
Впоследствии, когда Четверов и Арно участвовали в удивительных открытиях там, где находилась Блестящая, они с трудом вспоминали, как это случилось. Метались хлопья мокрого снега, изредка сменяясь снежной крупой вместе с холодным дождем. Ветер подхватывал снег и свистящими кругами носил, рвал в воздухе, силой вбивал в землю. Твердая крупа больно била в лицо. Белесая мятущаяся стихия мгновениями заслоняла Арно от Четверова, и они разъединялись этой страшной враждебной силой. Ветер хлестал и слева, и справа, и снизу, и сверху.
Через час у подножия вершины они с трудом разыскали свою машину. Однако это не изменило исхода последующих событий. Марат так и не разобрался, откуда на их пути попалась пашня, в которой они безнадежно застряли. Тут они совершили ошибку. Они решили идти к совхозу, полагая, что преодолеют оставшееся расстояние за два – три часа. Ошибка привела их в святое святых таинственной долины Актасты – Сая.
Все было мокро и плохо. От сырого снега набухла и стала тяжелой одежда. Арно склонялся, уменьшая сопротивление ветра, туже стягивая тесемки штормовки. Под ногами чавкала грязь. Четверов сейчас был почти уверен в правильности их пути. Все, казалось, встало на свои места. Ветер дул слева. Слева же, моментами, когда его порывы ослабевали, появлялось мутное пятно солнца. Они шли правильно! Собственно, он ошибся совсем ненамного. И если бы не сменилось направление ветра, когда они возились у застрявшей машины и не заметили этого, то, возможно, они были бы дома. Но сейчас Марат и Арно шли навстречу неизвестному, навстречу Блестящей.
– Скоро придем! – пересиливая вой бури, кричал Марат Арно. – Еще час, ну два…
– Такого я не представлял! – кричал в ответ Метс. – Это часто у вас?!
Прямо в лицо бешеным вихрем бросило пригоршню снега. Он стер осклизлой перчаткой талый снег… Внутри горело от неудобной и тяжелой ходьбы в этом аду.
Когда Арно в очередной раз взглянул на часы, то оказалось, что они шли от пашни, где осталась машина, уже два часа. Ветер заметно стихал, однако становилось холоднее. Сильно мела поземка, но уже засинело небо, и сквозь метель показался красный диск солнца. Справа проглядывали какие-то темно-желтые пятна. Хоть бы какой-то знакомый ориентир! Марат вглядывался в эти пятна. За снежными вихрями трудно было разобрать, что это. Наконец, он разглядел. Копна старой соломы! Ничего подобного на их пути не должно было быть!
Они шли неверно!
Марат лихорадочно искал выход. До наступления ночи оставалось мало времени, необходимо было немедленно что-то предпринять. В крайнем случае, вернуться к соломенным копнам. Только там можно спастись! Однако он еще не мог принять окончательного решения. Арно не замечал беспокойства Марата. Полагая, что они прошли за два часа по такой страшной пурге семь или восемь километров и через полчаса, ну час, должны быть в тепле, и, оценивая свои силы, он чувствовал, что вполне одолеет этот путь.
Ветер слабел. Верхняя половина огромного диска солнца, повисшего над горизонтом, была пунцовой и почти чистой от метели. Но ниже, застилая ее, неслась мутная пелена снега. Вились по земле огромные снежные удавы. При порывах ветра они сливались в сплошную, метущуюся стену. Мороз становился все крепче. Арно закрывал глаза, и сразу плыла, вызывающая тошноту, снежная пелена…
– Не туда идем?! – вдруг спросил он Марата, почувствовав в нем нерешительность.
– Да, - сказал правду Марат, посчитав, что это будет самым полезным в их положении. – Трудно разобраться. Сам видишь.
Они остро почувствовали, как сильно устали, голодны. Казалось, одежды на них не было: холодный ветер пронизывал до костей. Теперь Арно чувствовал, что он не в состоянии пройти, хотя бы еще пять километров. Да и с пути сбились.
Посовещавшись, решили вернуться к копнам и там переждать непогоду.
Они нескончаемо долго брели по снежной равнине. Копны соломы не появлялись. Время отошло куда-то в сторону. Бледный прозрачный серп месяца наливался ярким светом. Тускло мерцали две – три звездочки. Через каждые двести – триста метров они падали и лежа отдыхали. Вровень с ними, подметая землю, неслись снежные, смешанные с песком, струи. Били в лицо, липли к телу, унося последние остатки тепла.
Четверов, чтобы заставить себя идти установленные двести метров, считал шаги и теперь, когда лежал, этот счет отдавался в сознании. Раз… два… три… пятнадцать… двадцать пять… Наконец, воспаленный мозг добирался до двухсот и снова звон: раз… два… Вместе со счетом, то совсем в тумане, то яснее: "Встать! Встать! Встать!.. Пятиминутный отдых прошел. Встать!!!"
Отдых сначала равнялся пяти минутам. Затем они поднимались, уже не соблюдая времени. Ноги не двигались. Возникало странное и глупое желание: взяться за ноги руками и помочь им передвигаться. После очередной "отлежки", Арно не встал. Просьбы не помогали. Метс мычал нечленораздельно и не вставал.
"Все!" – решил Четверов про себя. Арно он, конечно, не мог оставить. "Если и хватит сил подняться, надолго ли хватит нести?! И куда?! Потеряна дорога, копны! Где они, в скольких километрах от жилья?! И близко ли оно?!"
Марат ожесточенно схватил Арно и, напряженно хрипя: "Жить! Жить! Жить!", стал поднимать его. Возможно, эта секунда и решила все. Минута промедления – и охладели бы мускулы, наступил бы тот предел воли, который, наверное, имеет каждый человек и через который не может перешагнуть! И не было бы сил дальше идти! И жить! Но стоило ли продолжать бессмысленную борьбу?! Бессмысленную ли?!
У Марата хватило сил поднять безвольное тело Метса и понести… Арно чувствовал, как его тело медленно раскачивается. Такая приятная теплота прилегала к боку, гудели свободные ноги. А в оголившуюся грудь бил морозный ветер.
"Да… его несет Марат… Одежда сдвинулась и грудь открыта!"
Он пошевелился и застонал. Марат проваливался в небытие, и тогда было легче идти. Автоматически с далекой тупой болью переставлялись ноги. Но вот снова жестокое и холодное прояснение сознания, действительность. Небольшая поземка, ясный свет месяца, редкие крупные звезды и боль! Боль в ногах! Мороз до дрожи всего тела, до невольного клацанья зубов, которое не останавливается, если даже судорожно сжать челюсти. И упорный счет шагов: раз… два… раз… три… Зачем спасаться!.. Спасаться… Какое это слово… старое… личное… Жить – вот слово! Жить, чтобы спасти друга!
Хочется кинуться на землю и спать, спать! Но дальше все черно – смерть!... Только жизнь для других, помноженная на волю, - не ту, вызываемую просто биологическим желанием жить, а волю, вызываемую самим собой в тяжелой страшной борьбе, может привести к жизни!
Если бы не упорство Марата, не протащись он с Арно еще двести – триста метров, то, возможно, они бы и не попали в световой круг. Белый, дымящийся, двигающийся свет скачком покрыл покачивающуюся фигуру Четверова, несущего Арно.
Сознание Марата прояснилось, и сразу в уши ударил рев моторов. Ураганный ветер, казалось, пришедший вместе с гулом моторов, вбил в рот песок вместе со снегом. Четверов упал, теряя сознание. Последнее, что ощутил он – это падение на мерзлую землю. Уже помимо сознания, его руки, гребя по песку и снегу, прикрывали голову, рефлекторно защищая себя от новой, неведомо откуда пришедшей опасности. А потом он чувствовал как бы со стороны, как, буквально, драли, вроде бы чужое уставшее тело.
"Крепче, Юрий Климентьевич! Крепче!" – слышал он, словно сквозь вату, голос. Вплотную приблизилось чье-то лицо. Сетка красных жилок на щеках, большая нижняя губа со шрамом.
"Ну, как?!" – спрашивали губы.
До смешного детская беспомощность владела Маратом. Все окружающее воспринималось смутно и как-то непонятно. За головой наклонившегося над ним человека мелькали и двигались неясные тени. Странные матово-голубые линии. Как будто просвечивались тонкие движущиеся льдинки из-под воды. Необычен головной убор наклонившегося человека. Он чудно светился. На шлеме лежал прозрачный слабый голубоватый свет, исчезающий около металлических кнопок.
Лицо отодвинулось.
В темноватой глубине Четверов снова увидел движение голубоватых линий. Но вот на них надвинулась темная тень. Вблизи показалась рука, и тут же ему в рот полилась жидкость. Нет, не жидкость, должно быть, жидкое пламя. Так почувствовал он. Все внутри загорелось. Тень отодвинулась и появилась вновь. Однако Марат каким-то шестым чувством понял, что это уже кто-то другой. От разливающегося горячего внутри, сознание стало яснее, и он увидел фигуру в комбинезоне. Комбинезон светился, наподобие шлема!
Пересиливая слабость, он разглядел, что слой света лежал на всей ткани комбинезона, яснее различаясь по краям фигуры. Тогда Марат понял, что там, в полутьме, были другие, одетые в такие же светящиеся комбинезоны. А двигающиеся и пересекающиеся опаловые линии цвета подсиненной льдинки – не что иное, как свет одежды этих людей. Сознание Марата, то проваливалось в ничто, то прояснялось. Все плыло, двоилось, и лишь напряженным усилием воли Марату удавалось продлить состояние относительной ясности.
Вот тень снова надвинулась, и Марат, в овале светящегося шлема, увидел молодое, девичье лицо с выбивающимися, из-под странного головного убора, каштановыми волосами. Руки девушки коснулись его лица, и через секунду он почувствовал резкий запах йода. Но вот девушка отодвинулась, а ее место заняли несколько толкающихся молочно-голубоватых линий. Он почувствовал, как его подняли и понесли.
Дохнуло горячим машинным маслом, и тело обволокло тепло.
Тепло! Оно струилось вместе с горячим запахом машинного масла.
Тепло! И сладкий сон, с которым он так долго и мучительно боролся!
Последнее, что он увидел: снова близко приблизившееся девичье лицо. Большие темные глаза. И в них – жалость, удивление и боль… |
Рассказ открыт для комментариев