Роковая ошибка профессора Мориарти

    
    В записках известного доктора-беллетриста горячо уважаемый мной профессор Мориарти предстаёт злобной бестией, исчадием ада, воплощением дьявола на земле, что ни в коей мере не соответствует действительности. Надеюсь, моя сбивчивая исповедь поможет снять нелепые обвинения с величайшего человека своего времени. Возможно он, как и все мы, ошибался, совершал непродуманные поступки, но я верю, что делал он это только в благородных целях и от чистого сердца, из неуёмного желания помочь людям.
     
    В организацию я попал в одиннадцать лет. Отец мой перебивался случайными заработками и всё заработанное оставлял пабах Ноттинг-Хилла, мать тащила на себе весь дом и еле сводила концы с концами. Я был предоставлен самому себе и рос практически на мостовой. Просто чудо, что я не скатился по наклонной, попав под дурное влияние, а посвятил большую часть своей сознательной жизни служению людям. Я прекрасно понимаю, что в этом нет моей заслуги. Всему виной воля случая и гений соратников профессора, смогших рассмотреть в диковатом, отталкивающем подростке добрую и отзывчивую душу. Они не только дали мне средства к существованию, но и устроили в приличную школу, проследив, чтобы я получил качественное образование.
     
    Поначалу мне доверяли лишь самую простую, не очень важную работу. Я мог целыми неделями носить бумажки с места на место или следить за квартирой какого-нибудь подозрительного субъекта. Но поскольку я подходил к делу со всей свойственной мне ответственностью, а организация переживала период бурного роста, вскоре меня посвятили в тайну тайн и доверили один из секретных аппаратов.
     
    Это мы, полевые агенты добровольной армии профессора, называли коробочку с одной кнопкой, одним реле и двумя стрелочными индикаторами «аппаратом». В письме профессора Мориарти, направленном им в Скотланд Ярд, она называлась «прибор для определения критических эманаций человеческой ауры». Профессор предлагал с помощью этого, изобретённого им, прибора ловить ещё не совершивших задуманные злодеяние преступников. К его изобретению в полиции не отнеслись серьёзно и, уязвлённый в лучших чувствах крупнейший учёный своего времени, решил сам создать организацию по предотвращению преступлений.
     
     К моменту, описываемому в данных заметках, организация охватывала весь Лондон, прочёсывая аппаратами все оживлённые перекрёстки и отслеживая путь всех подозрительных личностей.
     
    Конечно, для содержания подобной махины профессору и его сподвижникам требовалось много денег, и добывались они, зачастую, не самыми честными путями. Но, во-первых, изъятые сомнительным путём деньги шли на предотвращение куда более чудовищных злодеяний, а во-вторых, хитрые комбинации профессора никогда не вредили жизни и здоровью честных людей, ни копейки не отняли у нуждающихся.
     
    В одном из своих рассказов доктор Уотсон, ссылаясь на слова своего друга Шерлока Холмса, писал, что львиной доле преступлений Лондон обязан родоначальнику и бессменному главе нашей организации. Не это ли лучшее доказательство его потрясающего успеха, необычайной полезности его бескорыстной деятельности? Лондон того времени был лучшим местом для жизни, спокойным и безопасным. Если бы аллегорию про девственницу с мешком золота не придумали гораздо раньше, её точно сочинили бы, описывая тогдашний Лондон. И всё это ценой лишь небольшого уменьшения бесчестно нажитых состояний и безвременного перехода в ад некоторого количества чёрных душ, и так чрезмерно загостившихся в нашем мире.
     
    Однако я хотел рассказать не о расцвете самой человечной организации нашего времени, а о причинах её внезапного и сокрушительного падения.
     
    По воле случая в тот промозглый январский день злосчастный кэб заметил именно я.
     
    Я стоял как всегда на Оксфорд-стрит у Мраморной арки и проверял прибором всех проходящих и проезжающих мимо.
     
    Экипаж вынырнул с Эджвар-роуд и мерно застучал колёсами в сторону Букингемского дворца.
     
    Колыхавшаяся весь день в районе нуля стрелка тяжести замыслов резко нырнула вправо и легла на границу шкалы. Я такого никогда не видел. Человек, едущий в карете, задумывал что-то недоброе, осознавал и тяжело переживал это.
     
    Я переключил прибор на контур решимости. Решимость таинственного пассажира тоже зашкаливала. Мне пришлось передвинуть ручку глушащего сигнал реле почти до конца, чтобы стрелка отлипла от края экрана и неуверенно заколебалась в красной области. Каковы бы ни были лелеемые злоумышленником чёрные планы, он собирался претворить их в жизнь немедленно.
     
    Я не разбираюсь в принципах действия прибора. Профессор как-то пытался объяснить их мне с помощью нехитрых картинок и эмоциональных жестов, но я ничего не понял. Нет, организация не зря платила за моё обучение. Я прекрасно знал такие явления как магнитная индукция и резонанс, но объединить их даже умозрительно в применении к излучению человеческого мозга никак не мог, не укладывалось в голове.
     
    Впрочем, чтобы уметь пользоваться прибором, не обязательно знать, как он работает. Аппарат был прост в обращении и в считанные секунды позволил мне определить, что сидящий в карете человек собирается совершить в ближайшее время что-то очень нехорошее.
     
    Не раздумывая ни секунды, я вскочил на запятки кэба.
     
    Ехали мы не очень долго. Когда я  прикидывал, не предстоит ли нам ухабистый путь в пригород, экипаж остановился у шикарного двухэтажного особняка в Челси.
     
    Из кэба вышел солидный седой мужчина в цилиндре, расплатился и направился к дому. Я разглядел его только со стороны осанистой благородной спины и начал испытывать смутное беспокойство. Вдруг, он не домой, а c визитом, и придётся остаться следить за домом. Район фешенебельный. Простецкий парень, ошивающийся у богатого дома, может вызвать справедливые подозрения.
     
    Однако мои опасения не оправдались. Вскоре я увидел злоумышленника благородных кровей в окне первого этажа с сигарой и в халате.
     
    Тут-то я смог рассмотреть его подробнее. Мужественное, мудрое лицо обрамлено седыми бакенбардами. Внимательные глаза смотрят добро и понимающе. Широкий чистый лоб говорит об уме и высоком происхождении. Человек с такой внешностью никак не мог оказаться преступником, однако наука показывала обратное.
     
    Медленно пройдя вдоль особняка, я заметил у угла соседнего здания дворника. Подошёл к нему, попытался завести разговор. Служитель чистоты не был расположен к долгим излияниям души, но краткую характеристику обитателям интересующего меня здания дал. Дом целиком занимали вдовый лорд Тейлор с дочерью и прислугой. Сам лорд, по его словам, был человеком в высшей степени положительным и безупречным, чего нельзя было сказать о дочери. Она посещала вертепы художников и поэтов с большим удовольствием, чем светские рауты и балы, частенько показывалась на люди пьяной, растрепанной, выражалась неподобающе особе голубых кровей. Немногословный рассказ дворника не оставлял никаких сомнений, кому из благородного семейства принадлежат его симпатии.
     
    Сердечно поблагодарив источник ценной информации, я направился в штаб. Надо было организовать круглосуточную слежку.
     
    Открыто следить за особняком мы не могли. Пришлось задействовать сразу пятерых агентов, чтобы, с одной стороны, не примелькаться, а с другой - плотно обложить логово злоумышленника.
     
    Каждый из привлечённых членов организации, проезжая-проходя мимо здания как бы по своим делам, зорко следил за окнами, исподволь изучая показания направленного в сторону дома прибора. Спрятавшиеся в ближайших подворотнях агенты, внимательно следили за всеми входами и выходами. Уже через день мы были полностью уверены, что недоброе замышляется лордом против его дочери. Ведь, именно во время контакта с жертвой злоумышленник думает свои самые чёрные мысли. Именно глядя на неё, испытывает самые сильные негативные эмоции, улавливаемые нашими приборами.
     
    Я доложил о наших наблюдениях профессору Мориарти. Поначалу тот никак не мог поверить столь неожиданным известиям. Он прекрасно знал объект наших наблюдений. Его мнение о лорде совпадало с полученной мной от дворника информацией. Профессор мог долго подробно и красочно рассказывать о душевных качествах подозреваемого и его заслугах перед короной.
     
    Он сам съездил на место и лично провёл все необходимые замеры. Сомнений быть не могло: лорд задумал недоброе и собирался претворить свой замысел в жизнь в самое ближайшее время. Действовать надлежало незамедлительно.
     
    Взяв меня и полковника Морана, профессор нанёс визит лорду Тейлору. Вообще-то, Мориарти редко сам участвовал в операциях, но на этот раз положение подозреваемого обязывало.
     
    Лорд принял нас в кабинете. Сидя за массивным столом, он не стал вставать нам навстречу. Жестом предложил сесть и принялся молча изучать нашу компанию. Не знаю как мои компаньоны, а я почувствовал себя под его взглядом неуютно, будто нашкодивший школьник в кабинете у директора.
     
    Профессор решил не откладывать дело в долгий ящик и сразу же взял быка за рога:
     
    - Лорд, мы знаем, что вы замышляете нечто против своей дочери. Она не достойна такого обращения. Прошу, отступитесь от своих планов.
     
    - Прошу прощения, - голос лорда Тейлора бал холоден как январский туман, - но вы, сэр, суёте нос не в своё дело. Мои планы касаются только дочери и меня.
     
    - Есть ещё бог и общечеловеческие ценности. Мы не в силах смотреть, как незаслуженно страдают пусть не идеальные, но всё же живые и ранимые люди.
     
    - Мне кажется, вы заходите слишком далеко по пути справедливости и человеколюбия. Советую умерить свой пыл и заняться чем-нибудь, имеющим хоть какое-то отношение к вам и вашим людям.
     
    - Я, в свою очередь, советую вам, сэр, - профессор просто кипел от едва сдерживаемого гнева, - ещё раз хорошенько обдумать свои действия, прежде чем причинить хоть какой-то вред человеку, имеющему несчастье быть вашим родственником.
     
    Мориарти вскочил и, не оглядываясь, заспешил к двери. Он был так взбешён, что забыл попрощаться. Полковник Моран, соблюдая приличия, сделал едва уловимое движение шляпой и вышел вслед за ним. Я смущённо кашлянул и почти выбежал из комнаты.
     
     После нашего почти бегства профессор долго молчал. Молчал всю дорогу до дома и ещё почти час, сидя у камина в гостиной и глядя на огонь. Успокоившись и собравшись с мыслями, он послал агента проверить умонастроение лорда.
     
    Вернувшись, тот не смог нас ничем порадовать: лорд продолжал упорствовать в своих замыслах. Его решимость была крепка как никогда. Похоже, наш визит только подстегнул его.
     
    Немного поразмыслив, профессор попросил полковника Морана уладить вопрос. По всему было видно, что решение далось ему нелегко. Ему ещё никогда не приходилось давать приказ об устранении такого важного и такого положительного со всех сторон человека. Полковник кивнул и обещал закрыть дело завтра к вечеру. Однако, ни на следующий день, ни в последующий проблема не была решена: лорд пропал.
     
    В день нашего разговора он поехал в карточный клуб, зашёл в него и обратно не вышел. Агент, следящий за ним, слишком поздно вспомнил про чёрный ход. Опрос прохожих ничего не дал. Лорд Тейлор как в воду канул.
     
    Мы установили наблюдение за его особняком, любимым клубом и парламентом, где он должен был появляться по делам службы. Безрезультатно. Неделю мы не могли его найти. А на восьмой день произошло событие, после которого необходимость в дальнейших поисках отпала.
     
    В тот день профессор Мориарти поздно возвращался домой из своей лаборатории. Он продолжал заниматься наукой, и мы все с благоговением ждали от него новых чудесных открытий. После работы он любил пройтись, подышать свежим воздухом. Я перехватил его во время моциона и, являясь в тот день оперативным дежурным по штабу, на ходу посвящал в подробности текущих дел и рутинных забот.
     
    Мы оба почувствовали неладное, едва войдя в дом. То ли запах непривычного табака, то ли едва заметное изменение положения вещей говорили о присутствии чужака. Потом отчётливо послышался треск камина в гостиной. Кто-то его разжёг, не дожидаясь прихода хозяев.
     
    Профессор пулей влетел в зал. Я последовал его примеру. В гостиной царил полумрак. Рыжие язычки огня весело облизывали поленья, гоняя по стенам огромные шаткие тени.
     
    - Отзовите своих людей, - прозвучал хриплый голос из глубины комнаты. Он принадлежал человеку, сидящему в затенённом кресле у камина. – Вы в корне неверно понимаете ситуацию.
     
    Профессор подошёл к говорившему, оглядел его и уселся в кресло напротив. Немного помолчав, он произнёс:
     
    - Мистер Холмс, если не ошибаюсь. У вас не так развиты надбровные дуги, как я ожидал. Чемобязан вашему визиту?
     
    - Вы угрожали лорду Тейлору. Он было подумал, что это кто-то из друзей его распутной дочери прознал об его планах, но я сразу понял – не всё так просто. Я уже сталкивался с вами и вашими людьми и знаю – вы не пойдёте на банальный шантаж, это вне сферы ваших интересов.
     
    - Я не буду спрашивать, как вы нас нашли и откуда знаете о нашей организации: раз уж мне известно о вас, то вам, величайшему сыщику современности, сам бог велел быть осведомлённым о её деятельности. Но позвольте поинтересоваться, почему вы сравниваете наше настоятельное предупреждение с банальным шантажом?
     
    - Вы не правильно интерпретировали факты. Лорд Тейлор хотел не убить дочь, а, всего лишь, лишить её части наследства в пользу, скажем так, прямых, но не совсем официальных родственников.
     
    - А каким образом в деле оказались вы, мистер Холмс?
     
    - После вашего визита лорд Тейлор обеспокоился и обратился ко мне. Он остерёгся сообщать в полицию, поскольку считал, что в дело замешана его дочь. Мне достаточно было услышать его эмоциональный отчёт о событиях, чтобы понять с кем я имею дело. Отзовите людей и, прошу вас, сворачивайте свою противозаконную деятельность.
     
    - Но, мы приносим неоспоримую пользу обществу. Раскрываем ещё не совершённые преступления, спасаем невинные жизни.
     
    - Почему тогда вы не нашли и не разоблачили Джека Потрошителя? Он же проходил мимо ваших людей с приборами каждые день и помногу раз.
     
    - Он был болен. Джек не считал себя преступником. Он думал, что очищает улицы от грязи. На такие вещи прибор не реагирует.
     
    - Значит, чтобы вы поймали преступника, нужно чтобы он сам считал себя таковым?
     
    - Да. И большинство замышляющих зло людей отдают себе отчёт в неблаговидности планируемых поступков.
     
    - Как мой теперешний клиент, например?
     
    - Холмс, вы же понимаете, имело место ужасное стечение обстоятельств.
     
    - Вы чуть не убили человека, мучимого проблемой распределения наследства. Это не стечение обстоятельств, а ужасная ошибка. Я и раньше сомневался в оправданности вашей деятельности, а теперь вижу её полную пагубность и аморальность.
     
    - Но позвольте, разве полиция никогда не ошибается? Разве эти бравые парни не тащат в тюрьму всех без разбора? Процент ошибки у нас гораздо ниже, чем у официальных служителей закона.
     
    - Однако Скотланд Ярд организация подконтрольная. Её действия можно обжаловать, а решения суда – отменить. Вся деятельность государства – неусыпный контроль его институтов друг за другом. Вы же не подконтрольны никому и это делает вашу организацию подверженной сиюминутным прихотям её руководителей и открытой для злоупотреблений и манипуляций. Я настаиваю на скорейшем прекращении вами своей деятельности.
     
    - Уважаемый мистер Холмс, подумайте о людях, по которым подобное развитие событий ударит большее всего. Униженные и угнетённые, будущие жертвы и их сироты. Давайте взвесим плюсы и минусы подобного решения. Я уверен, чаша весов с добром перевесит те ошибки, что мы совершили.
     
    - Это сейчас, а потом, вполне возможно уже завтра, ситуация может в корне переменится. Нет никого, кто поправил бы вас, удержал от неверного шага.
     
    И разговор опять свернул на избитую и разъезженную им же колею. Нельзя сказать, что оба великих мозга Англии не понимали доводов друг друга. Разумеется, понимали, но не могли принять. Каждый был убеждён в собственной правоте и любые уступки воспринимал как предательство идеалов.
     
    Они спорили ещё некоторое время, но к общему мнению, как и следовало ожидать, не пришли. Разошлись доблестные джентльмены явно недовольными друг другом.
     
    С того дня профессор Мориарти почти всегда пребывал в плохом расположении духа. Когда я видел его, он или сидел, сгорбившись, за своим широким письменным столом, или метался по кабинету как тигр в тесной клетке.
     
    Работа организации начала разлаживаться. То там, то здесь, направляемые мистером Шерлоком Холмсом полицейские, не давали свершиться превентивному возмездию. Перекрытые цепким умом сыщика, потоки денежных поступлений превратились в тоненькие ручейки. Из организации стали уходить люди, не посвящённые в её тайны и работавшие только за деньги. Идейным последователям великого учёного, положившим жизнь на алтарь человечества, приходилось потуже затягивать пояса и искать дополнительные источники к существованию. Так полковник Моран, правая рука профессора, стыдно сказать, был вынужден начать жульничать в карты, чтобы прокормить себя и продолжать приносить пользу людям.
     
    Наконец, профессор не выдержал и, взяв с собой меня, как человека полностью посвящённого в его непростые отношения со знаменитым сыщиком, отправился на Бейкер-стрит. Он, видимо, устал от ежесекундной борьбы с одним из величайших умов современности и решил поставить эффектную точку. Это случилось, как правильно указал доктор Уотсон, 24 апреля 1891 года.
     
    Меня Мориарти оставил за дверью, чтобы никто не мог помешать его серьёзному разговору с Холмсом. Я не видел происходящего внутри, но некоторые фразы этого слишком эмоционального диалога доносились до меня вполне отчётливо.
     
     Профессор укорял сыщика в противодействии благому делу. «Двадцать третьего января вы снова причинили мне беспокойство. В середине февраля вы уже серьезно потревожили меня. В конце марта вы совершенно расстроили мои планы, а сейчас из-за вашей непрерывной слежки я оказался в таком положении, что передо мной стоит реальная опасность потерять свободу. Так продолжаться не может», - говорил он.
     
    Благородный защитник будущих жертв несовершённых преступлений опять призвал честного, но излишне прямолинейного приверженца буквы закона не мешать восстановлению высшей справедливости. Но тот был непреклонен. «Вы твердо стоите на своем?» - взвыл огорчённый до глубины души профессор. «Совершенно твердо», - отвечал упрямый сыщик.
     
    Тогда моему патрону ничего не оставалось, кроме как объявить мистеру Шерлоку Холмсу войну на уничтожение: «Если у вас хватит умения погубить меня, то, уверяю вас, вы и сами погибните вместе со мной». «Во имя общественного блага я с радостью согласился бы на второе, будь я уверен в первом», - гордо принял вызов тот.
     
    Из кабинета сыщика профессор выскочил побелевшим от бешенства. Его длинные тонкие пальцы дрожали, глаза пылали еле сдерживаемой яростью.
     
    На улице он, забыв от избытка чувств подозвать кэб, почти бегом бросился в сторону нашей штаб квартиры. Я едва поспевал за ним.
     
    На углу Мерилибон-роуд и Лиссон Гров он, наконец, заметил меня, остановился и срывающимся голосом велел идти домой.
     
    - Считайте себя в бессрочном отпуске, - сказал он. – Для всех нас наступили тяжёлые времена, и от вас, простых членов нашей дружной семьи, практически ничего не зависит. Это мой крест. Если всё закончится благополучно, я обязательно найду вас и позову обратно, если же нет – не поминайте лихом своего, возможно излишне идеалистичного, работодателя.
     
    Сказав это, профессор Мориарти развернулся и заспешил вдоль Сеймур Плейс своей широкой стремительной походкой.
     
    Больше я его не видел.
     
    Да, я не пошёл за ним. Оставил своего благодетеля в трудную минуту. Но он сам хотел этого. Что я мог сделать? Если уж умнейший из людей расписался в собственном бессилии, то чего можно ожидать от простого парня из рабочего района? Если бы я был уверен, что моя кончина хоть чем-то поможет профессору, я с радостью отдал бы за него свою никчёмную жизнь.
     
    О том, что произошло дальше, я узнал из газет и литературных экзерсисов доктора Уотсона. Я ему верю. Жизнеописатель мистера Шерлока Холмса всегда педантично следует фактам, хотя временами излишне предвзят и субъективен в их трактовке. Раз он пишет, что величайший гуманист современности закончил свою жизнь в пучине Рейхенбахского водопада, значит, так оно и есть.
     
    Обезглавленная организация, после недолгих конвульсий, испустила дух, и Лондон снова стал погружаться в пучину страстей и порока. Через некоторое время, он перестал отличаться по уровню преступности от других европейских столиц. В нём так же как, например, в Париже стало небезопасно гулять по вечерам. Трупы на улицах и в парках города перестали так ужасать и шокировать обывателей, как потрясли их в своё время злодеяния неуловимого Джека Потрошителя.
     
    Люди быстро привыкли к новым реалиям. Научились жить в новом, более суровом мире. Стали считать, что так было всегда. И только изредка самые ярые идейные последователи профессора Мориарти, вооружившись редкими, случайно не уничтоженными приборами по улавливанию критических эманаций человеческой ауры, выходят на свою, возможно последнюю, охоту за будущими преступниками. В память о попранной мечте и безвременно ушедшем идеологе и вдохновителе их неравной борьбы. Я уже стар, слаб, и ничем не могу им помочь, но сидя в халате с чашкой крепкого чая у тёплого камина, я от всей души желаю им удачи.