Когда мимо меня вели пленных марельцев, я не чувствовал ничего. Когда их выстраивали в ровные ряды вдоль стен заводских домов, покрикивая и пиная, я не чувствовал ничего. Когда мужчины нашего города вскинули на плечи винтовки и офицер – низенький и худощавый, выглядящий неприятно бледно и ухожено среди загорелых людей с облупившейся кожей на щеках и шее – скомандовал «пли!», я не чувствовал ничего...
И только когда ворвался домой, всклокоченный, злой, опустошенный, внутри меня наконец завозилась щемящая неправильная боль...
Сестра тогда сказала, что скоро это пройдет. Что ко всему привыкаешь. Даже к самому страшному. Она была совсем маленькая, моя хрупкая сестра. Ей исполнилось всего десять лет. Из которых целых шесть где-то, едва нас касаясь, шла война. Но Леля была права. Все дети, изначально боявшиеся даже жить в этом мире после объявления военного положения, постепенно забывали о том, что оно их окружает. Снова шумели детские площадки, снова ожили школы.
Дети старательно и яростно показывали, что жизнь еще не кончилась. Что она еще не пошла наперекосяк.
Быть может, это потому, что для них (и для меня тоже) в нашем городе не существовало связи с внешним миром. Только взрослые получали похоронки. Им строго настрого запрещали сеять панику, устраивать поминки, опускать плечи и глаза. Все должно было оставаться таким, каким было прежде.
Меня это никогда не устраивало. Но я ничего не мог сделать. В четырнадцать лет жители Классеи еще были детьми. У меня не было никаких привилегий. Я должен был махать деревянной саблей и скакать на деревянном же коне. И всем было наплевать, как давно я вырос из этих игрушек.
А сейчас, когда закончилась война...
Леля сидит на подоконнике и дует в небольшую трубочку, в которой прорезаны ровные округлые дырки. Она говорит, что эта вещь зовется флейтой. Мне мало интересна музыка и ее тонкости. Я просто сижу рядом и слушаю дрожащий, ненавязчивый, но милый сердцу мотив.
Сестра поет песню победы. И я старательно киваю в такт.
Время позднее и отец должен скоро вернуться с работы. Возможно, если все хорошо сложится, он принесет мне подарок. Сегодня день моего семнадцатилетия. А еще – вторая годовщина окончания войны. Я надеюсь, что хотя бы этот вечер мы проведем все вместе. Я надеюсь, смотрю на часы и думаю о подарке. Как не стыдно, но даже больше, чем об усталом отце.
Я надеюсь...
Мир тихонько гаснет. Я сворачиваюсь прямо в кресле, в неудобную позу, похожую на скорчившегося в судорогах кота. Тело дергает озноб, щеки немеют, их словно колет иголками.
Я забываюсь. И проваливаюсь в кошмарный и безумный...
Сон?
Когда в наш дом врываются люди, я не успеваю ничего понять. Их много, бесконечно много, и все они одеты в сверкающие одежды. Я смотрю на них – но вижу насквозь. Вон – за тем старцем мелькнула тюлью старая, еще довоенная, занавесь. За другим смазано отображаются столовые приборы, в достаточном беспорядке сброшенные на скатерть стола.
Их много. И они заполняют собой все помещение.
Леля все так же дудит, неуклюже надувая щеки и иногда сбиваясь с ритма. Но тут же находится, вдыхает в грудь воздух и продолжает опять...
Она не видит тех, кого вижу я.
- Бездушный! – воет ветер в мои уши.
- Бездушный! – кричат старики.
- Бездушный! – робко восклицает мальчишка лет семи, стоящий прямо передо мной и тут же принимает смелый и отчаянный вид. Смущение слетает с его лица. – Бездушная тварь!
Кто-то поощрительно гладит ребенка по голове, а я задыхаюсь от возмущения, понимая, что все эти крики предназначены мне.
Но на меня, вроде бы главного во всех этих событиях, не обращают никакого внимания, и отпихивают, зло и яростно, от того места, где сидит Леля.
И лежу я!
Мое тело, каким-то образом отделившееся от своего разума, беспокойно сопит в трех метрах от меня.
Я хочу закричать, но горло обжигает кашлем. Я успеваю краем глаза заметить, как проникает в мое тело странный мальчишка, кричащий минуту назад громче всех. И меня буквально сносит холодным ветром, выталкивая из дома, унося далеко за края моей страны.
Я нахожусь в Марелии. Здесь, в отличии от того места, из которого я прибыл, царит самая настоящая весна.
Я давно не видел весну. Настолько давно, что на миг забываюсь, вытягиваясь в струну и наслаждаясь теплым солнцем и прохладным ветром, давно сменившимся в Классее на безобразные метели и леденящие дожди.
Но внутри осторожно просыпается мысль – раз я все так хорошо вижу и ощущаю, то это не сон.
Я наклоняюсь к ярко-зеленой траве и провожу по ней рукой. Если хочу, то чувствую ее. Не хочу – и она, соприкасаясь со мной, осторожно вздрагивает, прогибаясь под напором ладони, и сливается с полупрозрачной подушечкой пальца...
Осторожно отхожу от места, столь неаккуратно открывшего мне страшную вещь.
Я призрак. Приведение.
Отчего я умер? Зачем? Что за старики окружали меня? Что за эгоистичная мелочь влилась в мое тело? И что будет теперь?
Я не знаю ни единого ответа на множество вопросов, роящихся в голове. Внутри просыпается паника, заглушая странный неестественный голод, занимая пустоту в душе, зажигая оледеневшее сердце...
Вот уже сутки, как я брожу по разрушенному городу страны Марелии. Я не знаю, как он называется, потому что все вокруг не считают обязательным кричать «Я живу в месте, которое зовется N!». Я бы тоже не кричал... Но я все-таки прислушиваюсь к разговорам тех немногих жителей, что находят в себе силы остановится посреди улицы, чтобы поболтать. Большинство же, с опаской глядя на патрулирующих округу солдат Классеи, старались как можно быстрее оказаться в безопасности серых зданий...
...которых, в свою очередь, не так уж и много в городе, опустошенном войной. Я с ужасом заглядываю в провалы окон первых этажей мрачных домов. Все, что находится выше - словно снесено непонятной мне силой. То ли на город обрушивались бесконечные бомбежки, унося жизни марельцев, то ли во время захвата наши солдаты использовали новое оружие, о котором ходили толки в толпах, но не приносящие ясность в неизвестное таинство, а лишь занося его пургой сплетней и слухов.
Я тяжело вздохнул и опустился на покосившуюся скамейку, расположенную у подъезда чудом уцелевшего дома. Из него выпорхнула стайка ребят чуть младше меня. Лица у них сосредоточенные, взрослые, глаза, в отличии от глаз старших, горят надеждой и силой. Они пробегают мимо, прижимая к груди пакеты с неизвестным мне содержимым, и уносятся прочь – играть в свою, маленькую, но упорную войну.
Страшно думать о том, что где-то она еще не кончилась. Я прикрываю глаза, вспоминая посеревшее лицо отца и его криво стриженные волосы. Это первое, что я заметил, увидев перед калиткой своего дома незнакомого пожилого мужчину, еще не поняв, что этот человек – мой постаревший, но выживший отец.
Кто-то касается моего плеча и я вздрагиваю. Даже не оттого, что меня потревожили, а из-за привычки находится среди всех и быть не увиденным никем.
Я открываю глаза и поднимаю взгляд. Передо мной стоит старец из прибывших ко мне в ту ночь, во все тех же сверкающих одеждах. Он улыбается мне, поглаживая длинную бороду, грубо контрастирующую с блестящей лысой головой.
- Здравствуйте, - бормочу я, отодвигаясь чуть в сторону, чтобы дать старику сесть.
Тот тут же занимает место, не прекращая проводить рукой по гладкой, не спутанной бороде. Его взгляд достаточно рассеян, он почти не замечает меня. Но я чувствую, что сейчас будет толика, капля, но – объяснений, которых мне так не хватало уже почти двадцать четыре часа.
- Здравствуй, Тимур, - громко, чуть раздражая ухо зычным голосом, объявляет старик. И мне сразу становится мерзко от его важности.
- Здравствуйте, - повторяю я в ответ, барабаня пальцами по деревянному сидению скамьи.
- На тебя возложена важная миссия. Ты взойдешь на такие престолы, о которых другие смогут только мечтать.
Я недоуменно рассматриваю бесстрастное лицо старика.
- Ты будешь рваться к власти и добьешься ее. Получив в свои руки все, о чем ты только мечтал, ты вспомнишь о таком чувстве, как месть. И смешаешь с землей то, до чего дотянешься. А дотянешься ты далеко... Вот только смотреть на себя ты будешь со стороны...
- Почему?! – я пытаюсь рассердиться, но понимаю, что не могу. Все горячие, жаркие, быстрые чувства – все увяло в той оболочке, в которой я находился сейчас. Даже паника, проскользнувшая во мне в первые минуты нахождения в Марелии, сейчас умерла, поддавшись тленному льду, пожиравшему мое новое тело. – Что со мной? Где я? И кто?
- Ты – обычная душа. Обычная. Рядовая. Абсолютно никаких амбиций, ноль возможностей, отсутствие желания оказаться выше, чем ты есть. Твое же тело – земная оболочка. Да, смертная, да – бренная. Да, она не вечна. Но она сильна. Если вас разъединить, что мы и сделали, то получится не крепкий середнячок, а две цельные в своей силе и беспомощности половинки. В тебе, каком ты получился сейчас, остался разум. Разум, не желающий двигать горы. Да, ты хороший человек, понимающий, желающий прийти близким и знакомым на помощь. В теле же остались нераскрытые возможности. В теле, и положении этого тела. Это только кажется, что твоя семья бедна и не вырвется из своей ничтожности...
Я поперхнулся, но старик не дал мне ничего сказать.
- На самом деле повернуть все в более удачливое русло легко. И твое тело может это. Мы сделали сплав. Новый. Тот, в котором комбинация души и тела оказалась более удачна. Твой преемник доведет начатое дело до конца.
- Начатое дело? – вырвал из объяснения паузу я. И понял, что после него вопросы не исчезли, а только появились. – Кем? Когда?
Старик рассмеялся, глухо и насмешливо.
- Оглянись вокруг, Тимур. Ты находишься в неугодной нам стране. Стране вечной весны, теплого ветра и неунывающих людей. Сам подумай – через сколькое им пришлось пройти? Сначала война, долгая, злая, не приносящая им никакой выгоды. Все верно – они ведь защитники, а не нападающие. Потом теснение вас назад, на земли, из которых вы пришли. Но и там они не причинили вам столько зла, сколько Классея обрушила на Марелию. Они слишком добры, мягки и совестливы. Их условия развития не угодны нам. Их души должны быть уничтожены. Тогда другие, новые души, не смогут пойти по пути, проложенному ими. Марелия должна умереть. Тогда мы победим и кое-что кое-кому докажем.
Старик улыбнулся спокойной улыбкой уверенного в себе человека.
- Вы всё – пешки. Мир вокруг – поле боя, на котором эти пешки должны бегать. Нам это интересно. Удачи, Тимур. Не уходи отсюда далеко. Тогда через некоторое время ты увидишь как хороша будет твоя бренная оболочка в сотрудничестве с нашим другом.
- Постой! – я вскочил, поняв, что старец сейчас исчезнет. – Так и первую войну развязали вы?
- Он не справился, - собеседник поморщился так, словно говорил о надоевшем пауке, плетущем паутину в слишком далеком углу высокой комнаты. – Прощай!
И на том месте, где он сидел, не осталось ничего.
А у меня внутри зароились бесполезные в своем существовании вопросы. Ведь никто не мог на них ответить. Лишь об одном я догадывался. В этом мире есть кто-то еще, выдворенный из своего тела по блажи этих блестящих стариков. Какой-то «он». Точнее, не какой-то. Нашу войну завязал нынешний регент Степан Караплев. И я вполне могу его найти. Вот только зачем?!
Я беспомощно оглядел улицу, усыпанную до сих пор не разобранным мусором войны. Мы и так победили. Одержали победу. Захватили в плен целую страну! Чего еще хочет эта гвардия седых старцев? Уничтожить весь этот мир?
На меня накинулся дикий, но теплый ветер. Но даже он не смог согреть мою оледеневшую душу... Что со мной будет? Как мне вернуться домой? Я не знал... И это огорчало меня куда сильнее, чем то, что напророчил старец в блестящих одеждах...
Прекрасно понимая, что поиски Караплева в его призрачном виде заранее обречены на провал, я решил добраться до тела. Раз его хозяин потерпел фиаско, то со старцами Степану больше не быть. Мы были если не по одну сторону баррикад, то хотя бы не должны убить друг друга при первой встрече. Правда, можно ли убить призрака?..
Я не долго думал о том, как попасть обратно в Классею. Добрался до ближайшей железнодорожной станции, безбилетным сел на поезд и добрался до главного города Марелии. Где-то тут должен быть аэропорт. Или хотя бы способ до него добраться. Отец рассказывал, что из столицы нашей родины до главного аэропорта страны можно добраться на специальной электричке – ибо самолеты садятся в пригороде, в одном из не самых больших городков области. Я почему-то решил, что и в столице Марелии все будет также. Как никак, раньше мы были одной страной.
Учителя в школе говорили, что всего пятьдесят лет мы жили отдельно друг от друга, но этого срока все равно хватило для того, чтобы люди забыли о том, что они – одной крови. Однако теперь, после слов старца, я думал о том, что забыли о крови не все мы, а только моя страна. Потому что жестокость так и лезла изо всех щелей. Отец редко вспоминал армию, но я каждый раз поражался тому, что он говорил.
Мне было стыдно за свою страну. По крайней мере, за вышестоящих чиновников. За Степана Караплева.
До аэропорта поезд отходил с той самой станции, на которую я прибыл. Уже через час я должен был отлететь... нет, не в мир иной – всего лишь в свою родную страну...
Оказывается, в сущности призрака есть свои плюсы. Я всегда любил одиночество. Мне не нужна была толпа друзей рядом, чтобы ощущать себя счастливым. Но и без людей мне было скучновато. В компаниях я сидел молча, наслаждаясь юмором и разговорами остальных. Лишь изредка дополнял что-то. Не знаю, уважали ли меня или считали неспособным связать пару слов. Я умел думать, но не считал необходимым трещать без умолку. И теперь моя природа не выла на луну, облака и солнце от невозможности с кем-то поговорить. Я просто наблюдал. Касался других, был в ключе, в толпе, не отрывался от событий. И никто не обращал на меня внимания, не желал моего мнения, просто во мне не нуждался. Я был одинок, но ровно настолько, чтобы не отчаяться и не впасть в тоску.
Ну а главный плюс был в том, что я спокойной дошел до дома Степана и, спокойно же побродив по этажам, наткнулся на него самого.
Степан сидел на диване в огромном зале и кусал ногти. Фигура его была напряжена, глаза пристально смотрели прямо перед собой. Караплев думал. Не знаю, о чем, но жалости человек, развязавший войну и погубивший множество жизней, не вызывал. Я не имел ни малейшего понятия о том, каким был этот человек до того, как его захватила чужая сущность. Но то, кем он являлся теперь, не могло обнаружить во мне сочувствие.
Как ни странно – или напротив, совершенно логично -, Караплев меня увидел. Оторвав стеклянный взгляд от пола, он посмотрел в мою сторону. Кивнул. Почесал обкусанными ногтями бородку и кивнул на стоящее рядом кресло.
Осторожно миновав пространство от входа до Степана, я сел. И воцарилась тишина.
- Слушай, помоги мне, а? – как-то потеряно отозвался Караплев. – Я же не могу себя убить. А домой так хочется...
Я обескуражено молчал. Мужчина, сидящий напротив меня, оказался не циничным человеком с холодными глазами, а опечаленным существом, которого...
- Меня изгнали с неба... – Степан снова запустил пальцы в бородку. – Для других душ, которые сейчас находятся в раю, я ничто. Лишь изгнанник, запятнавший свою честь, человек, ошибочно заключенный в райские кущи... Все было подстроено этими чудаками, которые живут вне неба, вне земли...
- Кем-кем? – подал голос я.
- Души, не пожелавшие отбывать очищающее наказание в аду или набираться сил в раю, чтобы снова пережить новую реинкарнацию, называются отшельниками. Им приелись бесконечные хождения туда-сюда. Это самые первые души, уже искушенные, уже уставшие... Как же я их ненавижу...
Внезапно я понял, что вижу перед собой не мужчину, а женщину. Даже не женщину, а чуть ли не девушку. И тут же вспомнил про то, как какой-то мелкий паренек вошел в мое тело...
- Эти души... Они стары? А вы – молоды? – я старался быть максимально осторожным, чтобы не спугнуть тот образ, в котором предстал передом мной Степан. Скорчившийся ребенок утирал с припухших глаз слезы. А выражение его лица было совсем не холодным. Лишь загнанным и потерянным.
Душа кивнула. А я старательно присмотрелся к ней. Получается, мелочные люди всего лишь еще молоды душой?... Получается, что все степенные, рано взрослеющие и талантливые – ею стары? Я потряс головой. Не время думать об этом. Я всего лишь хочу вернуться домой...
- Они заставили меня... – снова забормотала душа. И робко посмотрела на меня.
- И как же я должен тебе помочь?
- Найди настоящего владельца этого тела. Только если я позволю ему войти обратно в бренную оболочку, то он сможет это сделать. Только если кто-то вытолкнет меня отсюда, я смогу уйти... Обратно – на самый верх...
На слове «верх» душа дернулась и тоскливо посмотрела в небо. И столькое было в этом взгляде... что я не смог отказать.
Как его искать? Что делать? Я не знал. Мне бы подсказку, возможность найти ответ. Но даже если то, что жило в теле Степана столько лет, не смогло его обнаружить, то подсказок ждать неоткуда. Разве что мог я, существо-призрак, сделать это каким-то особым образом. Вот только образа этого ждать неоткуда. Совсем.
Сколько дней мне понадобиться на поиски? Как она выглядит – эта душа?..
Я поднял взгляд к небу. Оно молчало. И было серым-серым. Что соседская кошка, дремлющая на заборе.
Может, он сам меня найдет?..
Ага, сейчас. Прямо разбежался и уже меня ищет.
- Эй, ты...
Я обернулся так резко, как только смог.
На дороге, опершись руками на полусогнутые колени, стоял мужчина лет пятидесяти и с надеждой смотрел на меня.
- Эй, ты! Помоги мне!
- Как? – опешив, пробормотал я. И только тогда заметил, что мужчина какой-то... белесый. Прозрачный. Призрак... – Вы – Степан Караплев?!
Мне казалось, что сейчас мы бросимся друг другу в объятья.
- Веди меня к нему! – ухватив меня за плечи, крикнул мужчина.
Как будто он не мог сделать этого без меня!
- Откуда вы узнали?! – ошеломленно воскликнул я, пока мы мчались к центру – там находился дом Караплева.
- Неужто я не услышу, что говорит мое тело? – со злым рыком ответил Степан. – Сейчас только бы добраться...
Я остановился. Нет, не нравился мне этот Степан Караплев.
- Скажите, - твердо спросил я. – Вы остановите моего... моего... меня? Вы не дадите ему разжечь новую войну?
Откуда Степан должен был знать об этом, я не спрашивал. Но не сомневался – старцы успели посетить и его.
Степан сплюнул. Зло, отчаянно и цинично. Я понял, что сейчас ему хочется лишь одного – вернуться в свое тело. Туда, где он не был восемь долгих лет. А потом? Что будет потом?
«Помоги мне...» - вспомнилось бормотание девчонки-души.
Кто я, чтобы не помочь отчаявшемуся человеку?
«...ты хороший человек, понимающий, желающий прийти близким и знакомым на помощь...»
- Идемте... – я лишь покачал головой. Разве это сейчас важно? Для Степана возвратиться в собственное тело – это как вернуться в родной дом после долгих лет войны. Я же помню отца, как он осторожно трогал вещи своими руками и бормотал: «все чужое... все свое, и чужое... но как же хорошо здесь...».
Переход оказался достаточно быстрым и незапоминающимся. Девушка вылетела из тела Степана, как пробка, облегченно вздохнула, оттолкнулась ногой от пола и взмыла на небеса. Степан же расправил плечи, провел ладонью по покрытию дивана и пробормотав «как же долго я этого ждал...», откинулся назад.
Я терпеливо ждал. Минут пять. Потом мое терпение кончилось.
- Простите, - строго сказал я. – Но мне нужна ваша помощь.
- Это мне нужна твоя помощь, - словно оживая, сказал Караплев. И сосредоточил до этого блуждающий взгляд на моем лице.
Мы ехали в мой городок. Точнее, ехал Степан. Я лишь сидел рядом, пытаясь удержаться на сидении его машины. Оказывается, долго контролировать себя я не мог. Сначала поезд, потом еще один, затем самолет. Мне хотелось лечь и уснуть. И проснуться как минимум через сутки.
- Тебе придется с ним поговорить, - советовал мне Степан. – Судя по тому, что ты мне рассказал, душа, занявшая твое место, прошла две-три реинкарнации от силы. Души, они слабые создания. И очень хрупкие. Для более сильных душ распылить их – пустяковое дело. Если только душа не была выдворена из тела ими самими. На этом стоит заслон... Учитывая то, что та душа, что занимала мое тело, в конце концов пошла на попятный и стала сопротивляться, они решили, что стоит вселить в твое тело совсем юную сущность – так легче манипулировать... Юные души совсем как дети. В свои первые реинкарнации до самой старости напоминают слепых щенят – тычутся носами в разные стороны, делают ошибки, наивны до крайней степени... И доверчивы... А побитые жизнью становятся такими, как тот, что вселился в тебя. Они хватаются за власть, ищут в ней последнее утешение. Уверяю – ему все равно, что им управляют. Он просто хочет быть на виду. А не умереть всеми забытым и никому не нужным.
- Много ты об этом знаешь... – сонно пробормотал я.
- Знаю... – согласился Степан. – Что поделать.
- А как ты меня видишь? – я с интересом на него взглянул.
- Скоро пройдет, - ухмыльнулся Караплев. – Так что поспешим.
- Нет. Я не об этом. Как выглядит моя душа?
Он промолчал. А я пожалел, что не отражаюсь в зеркале...
Ну и глаза были у Лёли, когда Степан вошел внутрь. Она судорожно оглянулась на портрет «вождя», что висел прямо у входа, и что-то невнятно пробормотала.
- Мне нужен Тимур, - бесцветно, явно приказным тоном, объявил Степан.
Лёля испугалась. Но кивнула и юркнула в дом.
Отца, видимо, не было...
Тимур, точнее, я, точнее, тот, кто был мной, степенно вышел на порог. Смерил Степана важным взглядом.
Да уж, странное это ощущение – смотреть на себя со стороны. Но мне казалось, что я никогда не был таким важным и напыщенным. Не моя это доля. Не моя жизнь. Вот ведь возгордился миссией, нахал!
- Быстро вылазь оттуда, - рявкнул Степан.
Мое тело вздрогнуло. Паренек явно не ждал такого исхода.
- Что, - едко процедил он, - не нравится, что я собираюсь занять твое место? Иди и живи пока можешь, тупой индюк!
Я опешил. Мне даже стало смешно. Как правильно сказал Степан – совсем ребенок.
Но тут я опешил повторно. Потому что Степан достал пистолет и навел его на меня.
- Вылезай. Или я сделаю тебе больно, - мрачно сказал он, даже не глядя на настоящего меня. – Ты же видишь, что бывший хозяин тела здесь. И знаешь, как это делается.
Но вот ведь черт – эта сволочь не испугалась. Он перевел взгляд со Степана на меня, хихикнул и повернулся к Степану спиной.
- Я ничего не боюсь, понял? – громко крикнул лже-Тимур Степану. – На моей стороне Боги!
- На твоей стороне кучка идиотов! – заорал что было сил я. – Это просто отбросы! И даже не общества, а рая и ада!
Меня никто не услышал. Потому что раздался выстрел и на спине моего тела расползлось кровавое пятно. А затем Степан выстрелил еще раз. Спокойной бросил мне:
- Так было легче и быстрее. Извини.
А затем повернулся и зашагал к своей машине.
А я так и остался стоять, испуганно глядя на то, как ревет душа этого глупца, на то, как умирает моя жизнь. Моя!...
Я медленно брел по полю. Поле было красивым – осенним. На нем колосилась еще не убранная рожь, ветер, похожий на марельский, ласково ерошил мои отросшие волосы. Я направлялся к озеру, что было совсем рядом с полем. Я хотел посмотреть на себя.
Сегодня, в витрине магазина, я случайно увидел свое отражение. И понял, что что-то не так.
Осторожно наклонившись над водой, я смотрел на испещренное морщинами лицо, блеклый старческий взгляд, седые волосы. Мои руки, еще совсем молодые, сжались в кулаки и разбили отражение.
- Добро пожаловать, - громко и зычно раздалось сверху. – Добро пожаловать.
Мне не нужно было поднимать голову, чтобы понять, кого я там увижу. |
Рассказ открыт для комментариев