Аспиранта Никиту Тихомирова проглотил маршрутный автобус. Пережевал, отнимая плату за проезд, протолкнул по проходу между сиденьями и переварил на галерке. Так и осел Тихомиров в желудке у чудовища — придавленный щекой к стеклу: маленький, робкий и скукоженный студентик. Симпатий у окружающих он и так не вызывал, а в таком унизительном положении заведенные с утра пассажиры запросто могли пнуть эту несимпатичную бактерию невесть как попавшую в автобусный организм.
Еще и возле окна расселся, тварь дрожащая!
Видела бы его сейчас Тоня Сторонько, наверняка изменила бы свое отношение.
Автобус тем временем поглощал новую порцию с привычным утренним аппетитом. Когда еда полезла через горло, скрипнула дверь, и перекошенный на правую сторону монстр отправился в путь, едва не задевая брюхом асфальт.
Преломленные стеклом лучи апрельского солнца мигом нагрели лицо Тихомирова. Наверное, так себя чувствует кофе в микроволновой печи.
И еще — он забыл дома наушники, и тут же был наказан.
Две девушки на сиденьях впереди, как по команде, достали телефоны и принялись наперебой рассказывать «как клево мы вчера оттянулись в клубешнике» и «какой козел этот Павлик, а я — дура, потому что с ним связалась». Стоящие в проходе бабушки (льготникам принципиально не уступали места) тоже скучали недолго. Сначала одна другой наступила на ногу, потом они обе извинились, включаясь в разговор, а затем пошло-поехало: цены на сахар невозможные, демократы распродали страну, вы посмотрите, какой порядок в Китае — знакомая звонила, рассказывала.
Никита достал телефон и открыл в нем читалку для книг, пытаясь скрыться в глубинах текста от радиационного фона автобусных событий. Но какой там...
Спереди донеслось бабское визжание. Оказалось — смеются подростки, перемежевывая рассказ жирной матерщиной. Справа заиграла бессмысленная по мотиву и беспощадная по смыслу музыка — кто-то не желал слушать ее в наушниках, а хотел поделиться с окружающими через внешний динамик.
Ситуация напоминала Тихомирову ад, по которому он путешествует, проезжая все девять кругов до конечной.
Терпеть оставалось недолго, когда автобус остановился и прошипел передней дверью. Пошло шевеление — по салону, как бульдозер по свалке, двигался молодой человек в черном спортивном костюме с красными вставками.
Вошедший стал в проходе, осмотрелся, заметил Никиту. Махнул рукой и подмигнул. Тихомирову спортсмен был незнаком, но вежливость заставила кивнуть в ответ.
И тут от вида в окне Никите пришлось отвлечься.
Вновь поглощенный автобусом пассажир сначала попросил ребят на передней площадке выражаться скромнее. Те обложили моралиста лихо и витиевато. Спортсмен ненадолго исчез за спинами, а когда вернулся, спереди слышались сдавленные стоны.
— Вот так с ними и надо, — одобрили поступок старушки, — как в Китае!
Но бабушкам досталось тоже. Молодой человек обернулся на звук и с ясностью мысли, несовместимой со спортивным костюмом, произнес:
— А вам, уважаемые, если так нравится Китай, взяли бы и уехали туда. Или обсуждали бы эту тему на лавочке, где никто не слышит. Что-на, забыли сталинских стукачей? — Спортсмен говорил гладко, но с легким «гопническим» акцентом — немного в нос. — Честное слово, лучше бы героям сериалов косточки перемывали.
Не успели старушки собраться с умственными силами и выдать наглецу тираду в ответ, как он вновь выкинул штуку, от которой они онемели.
— А вы, красавицы, чего расселись? — Это он девушкам с телефонами. — Ну-ка, уступили старшим место! И хватит, именно, рассказывать всему автобусу о нижнем белье. Нам это типа неинтересно. Лучше так же громко поведайте, что вы в последний раз читали, кроме глянцевых журналов и смс. Ничего? То-то, мля. Поэтому стойте и молчите. Десять минут без телефона потерпеть не можете...
Открыв рты и повинуясь неведомой силе, девушки встали. Но бабки садиться не спешили — мало ли что им грозит от спортсмена, если усядутся. Салон притих, словно в ожидании — кого следующего постигнет кара в спортивном костюме. В тишине только шуршали шины, скрипели тяги и... хрипел динамик у меломана-эксгибициониста.
— Мужчина, — сказал спортсмен и похлопал слушателя по плечу, — отчего вы навязываете добрым двум десяткам человек именно этот стиль музыки? Поверьте, у нас разные вкусы.
Из-под длинной челки послышалось невразумительное бурчание.
— Я понимаю ваше желание показать продвинутость, — успокоил патлатого спортсмен, — но все же будет намного лучше, если вы-на будете слушать-на музыку вот так...
Человек в спортивном костюме схватил сидящего за руку, в которой был телефон, и резко поднес ее к уху слушателя. Наверное, получилось больно: меломан вскрикнул, а потом завопил, как поп-звезда без фонограммы. Спортсмен не спешил убирать руку. А когда дал слушателю свободу, тот еще долго не мог убрать трубку, и на щеке у него остался красный след — по контуру аппарата.
Автобус приехал на конечную остановку, двери открылись, но выходить никто не спешил — ждали команды спортсмена.
— Ну, чего встали, мля, обыватели-гегемоны? — С озорством выкрикнул он. — Давайте выходить! Вам еще в метро предстоит показать, какое вы быдло.
Эти слова пассажиры восприняли с радостью. Вырвались на волю и, пригибаясь, как под пулями, засеменили к входу в метро.
Тихомиров вышел последним. Человек в спортивном костюме ждал его у подножки.
— Ну что, пошли? — предложил он.
— Пошли, — ответил Никита, чуя недоброе.
Но спортсмен вел себя спокойно. Зашли в метро и сели на лавочку в ожидании поезда. Рядом стояли те самые девицы из маршрутки — с телефонами. Однако они, казалось, забыли о произошедшем, и появление спортсмена их не сконфузило.
— Здорово ты их там, в автобусе, — нарушил Никита неловкое молчание.
Спортсмен рассматривал окружающих, и по виду совсем не нуждался во внимании.
— Вообще-то это не я, а ты...
Тихомиров не успел осмыслить фразу — подошла электричка. Вновь пришлось проявить ловкость, чтобы превратиться в пищу железного зверя, а не стать отрыжкой. Спортсмен тоже вошел внутрь — без суеты, не боясь давки. Непостижимым образом он проник в середину вагона, где было свободнее. Никита плелся за красно-черной спиной, как катер за ледоколом.
— Чего молчишь? — спросил спортсмен, когда поезд тронулся.
— Не люблю разговаривать в транспорте, — ответил Никита и включил читалку.
— Я знаю, — ответил красно-черный, — но сейчас нас все равно никто не слышит.
Он говорил тихо, непривычно для гулкого метро, тем не менее, Никита все слышал, будто ему шептали на ухо.
— Ты тоже не ори, — продолжил спортсмен, словно прочитав мысли, — главное, чтобы сам себя слышал.
Никита опустил взгляд и заметил, что на сидении развалился неопрятный подвыпивший мужчина. Даже в толчее, садиться рядом никто не собирался.
Спортсмен схватил пьяного за грудки, поднял и понес к двери, тем же чудесным образом преодолевая плотность толпы. На станции красно-черный дал алкашу пинка, тот вылетел на перрон и кубарем закатился под лавку — на удивление проходящим охранникам.
— Продолжим-на, — сказал спортсмен, когда вернулся.
Пассажиры заняли освободившееся место, и стало совсем просторно.
— Ты сказал, что это я геройствовал в автобусе, — Тихомиров говорил одними губами. — Но я просто сидел... по законам логики, я не мог одновременно...
— Все дело в том, кто я и кто ты, — прервал красно-черный.
— И кто ты?
Спортсмен усмехнулся и невзначай поправил вышитую на груди эмблему. Такой марки Никита раньше не видел — буква-логотип: толи «эн», толи «эйч».
— Я — супергерой, — без тени патетики ответил спортсмен. — Человек-Нечеловек.
«Доучился», — подумал про себя Тихомиров. В последнее время он и вправду пересиживал за компьютером, готовясь к защите кандидатской диссертации. Ну и играми баловался немного, когда позволяло время. Ну как немного... «заводился», конечно.
— В смысле — супергерой?
— Да в прямом. Есть Человек-Паук, Человек-Летучая Мышь, Человек-Кошка. А я — Человек-Нечеловек. Между прочим, тоже очень завидное качество. Что непонятного, мля?
«Все понятно, — подумалось Тихомирову, — таки подвинулся рассудком. И как не вовремя — накануне защиты...».
Нечеловек прочитал растерянность в глазах Никиты и счел нужным пояснить:
— Я делаю то, что хотелось бы тебе, и чего сам ты никогда не сделаешь.
На следующей станции вагон почти опустел, и Тихомиров с Нечеловеком присели. Слева от спортсмена сидели две модные болтушки. Одна из них повернулась к Нечеловеку спиной и чуть наклонилась к подруге — пояс джинсов отошел от талии, и на свет явились салатного цвета трусики.
— Так бывает, — продолжал Нечеловек, — умному не хватает здоровья, сильному — эрудиции, старому — молодости...
Он заметил нижнее белье соседки, потянулся рукой и хлестко щелкнул резинкой трусиков по спине болтушки.
— ...застенчивым — смелости, — завершил мысль Нечеловек.
Девушка повернулась, посмотрела почему-то на Никиту, но тот сидел слишком далеко и потому оказался вне подозрений. На спортсмена пострадавшая не обратила внимания.
— А настоящее имя у тебя есть? — спросил Тихомиров, наблюдая, как болтушка целомудренно подтягивает джинсы.
— Конечно есть. Тебя как зовут?
— Никита.
— Значит, я — Неникита, — спортсмен задумался, — а лучше — Аникита!
Пожали руки — вот и познакомились.
— То есть, по закону аналогии, ты — мой личный супергерой?
— Ну именно!
— Разве так может быть? Я думал — супергерои, они общие...
— Ничего похожего. Бэтмен — это персональный герой Брюса Уэйна. А то, что он истребляет Джокера там, или Мистера Фриза-на якобы на благо общества — личное дело обладателя. Мог бы висеть себе вниз головой и горя не знать.
Тихомиров и Нечеловек вышли из метро и направились к институту.
— А почему ты раньше не являлся? — спросил Никита так, чтобы прохожие не подумали, что он разговаривает сам с собой.
— Ждал, пока ты созреешь. У каждого человека есть такая черта, после которой ему просто необходим Нечеловек. У тебя это случилось в автобусе. Типа Рубикон.
— То есть, ты делаешь то, чего я боюсь?
— То, что ты считаешь правильным и оправдываешь средства для достижения цели.
По тротуару шел дородный мужчина с породистой собакой. Она села под деревом и наделала кучу.
— А можешь ткнуть его носом в дерьмо? — Вроде попросил, но и приказал Тихомиров.
— Нет, так нельзя — просто ткнуть. Ты аргументируй. Или не трогай человека.
Тихомиров остановился, отошел от людского потока и закурил. Привычка эта привязалась недавно — как дань свободе, отнятой родителями в школе, и финансовое самостоятельности, забранной ими же в институте. Лишь в аспирантуре Тихомиров стал подрабатывать и даже снял однокомнатную квартиру в панельном доме рядом с институтским общежитием.
Нечеловек прислонился к стене рядом с Никитой и ждал решения.
— Все очень просто, — пуская дым, рассуждал Никита. — За оправление в общественном месте наказывают — чтобы было чисто. Собачье дерьмо в этом плане ничем не отличается от человеческого. Животное не виновато — оно заложник варварской традиции держать собаку в городской квартире. Но собаку я и не прошу наказывать. Я хотел сунуть морду хозяина в это безобразие. Он ведь отвечает за питомца, не так ли?
— Пожалуйся в милицию, — вяло парировал Нечеловек.
— А то ты не знаешь, что они ответят. И потом, по закону Ома: зачем мне тогда нужен супермен — лишний резистор в цепи?
Аникита скривился в раздумье, оттолкнулся от стены и подошел к хозяину пса. Тихомиров наблюдал за сценой со спины Нечеловека, и потому только увидел, как собачник вдруг согнулся пополам, упал на колени и уткнулся лицом в теплую кучу.
Справедливость восторжествовала, но Тихомирову стало не по себе — шел человек, гулял с собакой, а тут такая неприятность по его, Никитиному, велению. Впрочем, он давно мечтал об этом — во дворе шагу некуда ступить — все загажено по уши.
Надо сказать Нечеловеку о «Москвиче» соседа Карпушкина. Ставит, гад, прямо перед подъездом — к двери не пройдешь.
С этими мыслями Тихомиров не заметил, как дошел до здания института. Нечеловек тем временем куда-то исчез.
«И хорошо, — решил Никита, — не хватало мне в альма-матер прослыть сумасшедшим».
В кабинете заведующего кафедрой Василия Евсеевича Податливого пахло деньгами. Запах, который посетители ошибочно принимали за смесь затхлости, бумажной пыли и смрада гниющей мебельной кожи, в действительности был именно запахом денег. Обставь рабочее место современной техникой, отделай стены пластиком и вставь стеклопакеты — вмиг объявят взяточником. Лучше сэкономить на удобстве, чем объясняться и делиться.
— Таблицы, схемы, диаграммы и графики у вас, Тихомиров, таксыть, хорошие, — подвел итог Василий Евсеевич, отодвигая ноутбук. Компьютеров он боялся, как прихода КРУ. Потому относился с презрением, но пользы не отрицал. — Оппоненты в курсе, отзыв ведущей организации есть, автореферат на руках. Защищаетесь завтра, пойдете вторым.
Тихомиров принялся складывать ноутбук, а Василий Евсеевич взял пожелтевший от налета графин и налил из него в треснувший стакан. Над столом мелькнули потертые рукава засаленного темно-синего пиджака. В одежде заведующий прихотью тоже не отличался — опять же, вынужденно.
— Жаль, Тихомиров, что вы после защиты у нас не остаетесь...
Податливый задумался, считая в уме, насколько именно в денежном эквиваленте ему жаль. Впрочем, заведующий и слова-то такого не знал — «эквивалент». Просто прикинул потери на сборах с аспирантов.
— Да я уже рассказывал: меня берут в международный исследовательский центр только с ученой степенью. В институте хорошо, но по зарплате, сами понимаете, условия не очень. Приходится выбирать — по закону наименьшего сопротивления.
— Не спорю, не спорю, — Податливый наконец допил из стакана и махнул рукой. — Вам, молодым, все деньги давай. А так, чтобы ради науки...
Тихомиров еле сдержал смех. Василий Евсеевич в институте слыл отменным дельцом и безграмотным преподавателем. Он путал сопромат с САПРом, интеграл — с интерференцией и молибден — с молебном. Что, между прочим, не мешало ему использовать эти слова в произвольном смысле, к месту и не совсем. Зато каждый год на его кафедре делался капитальный ремонт, и обновлялись ненавистные компьютеры. В науке распределения материальных средств и направления финансовых потоков Податливому равных не было.
— Тут еще вот какое дело... — промямлил заведующий, улучив момент. — Вы же понимаете, что после защиты в столовой состоится маленький фуршет — для комиссии, оппонентов, гостей, таксыть... — Василий Евсеевич нашел точку под столом и не отрывал от нее глаз. — В эту честь надо собрать с соискателей по тысяче.
Тихомиров чуть не выронил сумку.
— Так мы же сбрасывались на фуршет неделю назад. По полторы тысячи с каждого, Фесюк ходил в столовую, договаривался...
Удивлению Василия Евсеевича не было предела. Что за непонятливый народ пошел? Сами сбрасываются, сами договариваются...
— Я в курсе, — Податливый нашелся мгновенно, хотя ни черта он не был в курсе. — Но количество гостей изменилось, к нам приедут люди из области... да и продукты сейчас дорожают — сами знаете как — не угонишься.
Никита почувствовал себя тлей — более ничтожной, чем та, которая сидела в автобусе у окна. Он, Тихомиров, пять лет учился на «отлично», три года отпахал в аспирантуре, читая практику в неудобное для других преподавателей время, ишачил на стороне, чтобы не помереть с голоду... а вот эта замечательная сволочь с одной извилиной в голове отбирает деньги на ровном месте. И попробуй, не отдай — прахом пустит многолетние усилия. Шепнет проректору, и завернут диссертацию на доработку.
Тысячу Тихомиров с собой взял, и была она, слава богу, не последней. Но до чего же мерзок этот Податливый! И главное — ничего с ним не сделаешь.
«Чтоб ты подавился», — подумал Тихомиров, отсчитывая требуемую сумму.
Когда аспирант вышел из кабинета, Василий Евсеевич сгреб со стола деньги и вприпрыжку направился к сейфу. Открыл дверцу, положил купюры и сделал шаг назад — рассматривал в прорези железного ящика, как в раме, милую душе картину.
А в дверях тем временем стоял новый посетитель и с улыбкой наблюдал за наблюдающим. Говорят, весьма изысканное удовольствие...
...Тихомиров остановился в холле — по телевизору показывали новости. Увлекшись, не заметил, как на втором этаже зашумело, вокруг образовалась суета. От просмотра отвлек Витя Фесюк — аспирант с дружественной кафедры. Он размахивал телефоном:
— Там Податливый по коридору бежал... я снял на телефон! За рот держится, а изо рта — деньги во все стороны сыплются! Он — в туалет, а там закрыто. — Фесюк прыснул. — Туалет-то преподавательский, а Евсеич ключ забыл! Его прямо перед дверью и вырвало бумажками! Там как раз первый курс аудиторию ждал, и все — тоже с телефонами. В сеть выложат — вот смеху будет! Чего ты такой заторможенный? Не понял юмора, что ли?
Тихомиров понял. Оттого и не смеялся.
Он рванул бегом на второй этаж и на лестнице столкнулся с Аникитой.
— Твоя работа? — спросил через сбитое дыхание Тихомиров, показывая в направлении туалета. Там стояла кружком толпа, ощетинившаяся вытянутыми руками с телефонами.
— Моя-на? — Нечеловек развел руками. — Скорее — твоя. Я оценил идею — достаточно остроумно. И с оправданием никаких вопросов — поделом старому взяточнику.
Податливый уже вырвался из окружения и возвращался в кабинет, собирая на ходу купюры. Никита хотел скрыться, но ему стало до того смешно, что он уткнулся в перила и не смог сделать шагу. За спиной Податливого звучал дружный гогот. Прикрываясь ноутбуком, Тихомиров сползал вниз по лестнице, пока шеф не заметил его.
— Вы мне ответите за эту выходку, молодой человек! — Пригрозил Василий Евсеевич, от переживания забыв вставить неизменное «таксыть». — Я вам еще устрою!
И прошуршал потрепанными брюками к обшарпанной двери кабинета.
Тихомиров стоял на ступеньках, раскрыв рот. Только что Податливый пугал совсем не аспиранта, а молодого человека в черно-красном спортивном костюме.
— ...меня видит только тот, у которого есть свой супергерой, — вещал Аникита, выпивая вслед за Тихомировым пятую рюмку. — Он может перепутать меня с обычным человеком, если не заметит буквы «Н».
Спортсмен ударил себя в грудь — в место, где вышита эмблема.
Они сидели в студенческом кафе — рядом с домом Тихомирова. Вокруг разлегся спальный район, пробудившийся к вечеру вопреки названию. События дня навалились на Никиту тяжким грузом, и сбросить его аспирант собирался с помощью спиртного.
Налили по следующей.
— Мне теперь постоянно смотреть на твою рожу? — Спросил Тихомиров сквозь икоту.
— И чем тебе плохая рожа? — Рассуждал спортсмен. Водка его, кажется, не брала. — Кому ты нужен, кроме меня?
Никита поднес рюмку ко рту, и замер в размышлении. Чего это вдруг его понесло пьянствовать? Никогда ведь не любил этого. Хотел порой сорваться, но представлял себя подшофе, вспоминал школьные ощущения и отказывался пить.
— Кому я нужен? — Тихомиров опять задумался. — Маме нужен, папе... о! Хорошо, что напомнил, надо им позвонить...
Полез в карман за телефоном, но Нечеловек остановил хозяина, показав лицом, дескать, сейчас не стоит.
— ...кому еще нужен? Тоньке Сторонько нужен!
Нечеловек вышел из ступора, в который вводит пьяный треп, и приободрился:
— Это еще что за птичка?
Тоня учится на пятом курсе в группе, в которой Тихомиров ведет практику и принимает курсовые и зачеты. Маленькая, тихая отличница, затюканная глупыми однокашниками, она всегда сидит на первой парте, слева от Никиты. Смотрит на него внимательно большими и добрыми глазами. Само собой, с аккуратностью ведет конспект. Не сказать, что красивая — скорее, наоборот. Но что-то таинственное и оттого волнующее в ней есть.
Тихомиров бы в жизни не подумал, что у него появилась воздыхательница — Фесюк донес эту новость. Он-то с пятикурсницами вел себя менее церемонно, ну и кое-что они ему по доброте нашептали.
— Так я не понял, — уточнил Нечеловек, — она тебе нравится?
Что тут ответить, если женское внимание обходило Тихомирова десятой дорогой? В школе девчонки подсаживались только чтобы списывать, в институте Никита учился в мужском коллективе, а на студенческие вечеринки не ходил — не звали.
— У нее ноги некрасивые! — Резюмировал Тихомиров. — Она потому и ходит все время в длинной юбке или в джинсах. По закону подобия геометрических фигур. Во, а фигура у нее — тьфу! — тощая какая-то...
Аникита похлопал его по плечу:
— Да ты, брат, переборчив. Не боишься обламаться навсегда? С твоими-то внешними данными? А то гляди, принцесса может так и не явиться!
Тихомиров хотел возмутиться, и даже встал для этого во весь небольшой рост, но тут как раз появилась принцесса. Она сидела через два столика, а теперь встала и подошла к Никите.
— У вас не занято? — промурлыкала она и поправила мини-юбку.
Все что ниже и выше Тихомиров оценил на «отлично» подогретым алкоголем и потому быстрым взглядом. И хотя Никите не нравились татуировки на женском теле, он закрыл глаза на рисунок, украшающий предплечье незнакомки. Что-то очень похожее на иероглиф или букву в замысловатых вензелях...
Тихомиров был великолепен — во всяком случае, так казалось ему самому. Он цитировал классиков, сыпал научными знаниями и рассказывал анекдоты. Представлял себя большим и сильным, но при этом начитанным и остроумным мачо с громадным опытом. Незнакомка слушала, раскрыв рот. Смеялась ровно тогда, когда было уместно. Исчерпав запас денег и коронных тем, Никита подошел к аппарату караоке и специально для очаровательной дамы вон за тем столиком исполнил популярную до заезженности песню.
Дама рукоплескала стоя.
После закрытия кафе они вышли на свежий воздух, и Никита предложил незнакомке зайти к нему в гости.
— У меня есть хорошая подборка фильмов, — он подмигнул и обнял девушку за талию, — серия «Дискавери Наука» об американских космических кораблях!
Девушка оказалась не против побывать в космосе.
Утро светило в окно солнцем, как следователь лампой. Заставило вспомнить Тихомирова то, что он делал вечером. Подследственный лежал в постели и невнятно мычал — отпирался или действительно ничего не помнил.
Ноздри защекотал приятный съестной запах. На кухне кто-то гремел посудой.
Никита осторожно выбрался из комнаты и заглянул за угол. Спрятался обратно, переводя дыхание. Возле холодильника хлопотала Тоня Сторонько — в его, Тихомирова, рубашке. Кроме рубашки на ней ничего не было.
— Ты уже встал? — Спросила Тоня, которая, как любая женщина, чует пробуждение мужчины на расстоянии. — Умывайся и садись завтракать.
Тихомиров пополз по стене обратно в комнату. Под одеялом лежал кто-то еще — продолговатый и дышащий бугор.
— Доброе утро, — через зевоту поздоровался Нечеловек, — веселая выдалась ночка?
Никита сел на пол. Несмотря на расцвет весны за окном и окончательную победу тепла над сыростью, линолеум оказался холодным. С похмелья случается так, что человек понимает — накануне он перешел границу дозволенного. Тихомиров чувствовал себя дерзким контрабандистом — он не только внахалку пересек эту границу, он еще и пронес на ту сторону много запретного. За это его обязательно поймают и накажут.
— Это что же... — сипел хозяин, — это с кем же я вчера?
Нечеловек откинул одеяло и с хрустом потянулся.
— Ты — с ней, — Аникита махнул в сторону кухни, — а я — с ней, — он обрисовал в воздухе женскую фигурку и показал ладонями размер груди.
Отравленный организм отказался воспринимать информацию с первого раза. Тихомиров помотал головой, повторил про себя, шевеля губами «ты — с ней, я — с ней», и улегся на пол. Висок коснулся холодненького, и сразу полегчало.
— Ну чего ты не понял-на? — Донеслось сверху. — Думал, ты один хочешь быть таким, каким быть боишься? Она — тоже человек. И у нее есть комплексы.
— М-м-м...
— А насчет незнакомки — извини: человеку — человеческое, супергерою — супергеройское. Никакого смешения видов!
Нечеловек поднял Тихомирова и отнес в ванную. Там Никита худо-бедно справился сам и вышел к столу почти мыслящим индивидом.
— Садись быстрее, — пролепетала Тоня, нарезая хлеб, — у тебя же сегодня защита.
«Худшее воспоминание этого утра», — пронеслось у Тихомирова в голове.
Тоня подошла сзади, обняла его и поцеловала в шею. Мир почему-то заиграл живыми красками, а в голове появилось много других образов, кроме бутылки пива.
— Опять всю ночь шумел, — проворчала соседка Зинаида Степановна, провожая Тихомирова в институт взглядом из окна.
Первым защищался Фесюк. Тихомиров не пошел в зал — готовился к выходу в гримерке за кулисами. Поедаемый тошнотой, головной болью и жаждой, в десятый раз повторял доклад и с каждым проходом все больше переживал. Через несколько минут он будет защищать дело всей прошлой жизни, и, вполне возможно, жизни будущей. Впрочем, за последние сутки с ним случилось то, что ставило под удар стройность прежнего мировоззрения, и тем сильнее запутало Тихомирова в непроглядной паутине бытия.
— Для защиты кандидатской диссертации вызывается Никита Тихомиров, — сказали в микрофон, и аспирант вышел на сцену пред светлы очи комиссии.
Волнение исчезло с первыми словами. Тихомиров докладывал четко и ясно, с изяществом перемещаясь от стендов с графиками к экрану проектора и обратно к трибуне. По ходу речи импровизировал и даже сделал ироничное замечание сам себе со стороны воображаемого скептика. Настолько вошел в раж, что забыл о похмелье и недавнем раздвоении на человека и Нечеловека. Чувствовал себя звездой эстрады на сольном концерте, но вспомнил вчерашнее караоке и спустился на землю.
Комиссия с умилением кивала в такт Тихомировскому ритму, а председатель начал заполнять аттестационные документы КТН. Податливый, как обычно, молчал — вопросы на защитах не его конек, он и тему вряд ли запомнил. Считал, наверное, что-то в уме, благо с арифметикой у него порядок.
Ответы на вопросы комиссии и оппонентов дались Тихомирову легко. В теме он купался, как профессиональный пловец в бассейне, к тому же узкая специфика работы не подразумевала особых знаний со стороны вопрошавших. И когда председатель произнес: «На этом, пожалуй, можем закончить», из первого ряда раздался незнакомый голос:
— А поясните, будьте любезны, почему у вас в самом начале, в третьей формуле, коэффициент равен именно десяти?
Тихомиров рассмотрел задающего вопрос — пожилой мужчина с профессорской бородкой, в очках, возник рядом с Податливым из ниоткуда. Честное слово, минуту назад его не было. Никита посмотрел в зал — там сидела восхищенная Тоня — и прошелся глазами по комиссии. Никто не собирался отменять вопрос, наоборот — ждали ответа.
Формула простая — закон Вебера–Фехнера для силы ощущения от раздражителя:
L=10lg(I/I0).
Выражение используется у Тихомирова на этапе обоснования выбора темы «Снижение шума в аппаратах пневмопривода» и воспринимается как аксиома, каждый компонент которой знаком еще с НИРСа. Спустя пять лет объяснять, что в формуле зачем — даже неприлично. Равно, как и то, что единица измерения шума — децибел.
Никита знал, почему там стоит множитель 10. Но не мог вспомнить.
Это все равно, что спросить, почему Земля — круглая. Всем ясно почему, но попробуй объяснить в двух словах и сразу.
— Коэффициент равен десяти, потому что логарифм десятичный, — ответил Тихомиров, обливаясь потом.
Его накрыла волна паники и страха. Похоже на девятый вал — видишь его, понимаешь силу, и осознаешь, что бежать бессмысленно — все равно не успеешь. Такое чувство Никита испытывал в школе — в себе уверен, но знания учителя кажутся подавляющими: все равно раздавят тебя, как бы хорошо ни отвечал.
— Неточно, — прокряхтел незнакомец и помахал крючковатым пальцем.
Теперь на Тихомирова упали все похмельные тяжести разом. Перед глазами расплылось, пролетели в голове слова из доклада, появилось встревоженное лицо Тони.
— Нечеловек... — прошептал Никита. Супермен появился по левую руку. — Помоги!
Аникита посмотрел на развешенные плакаты и пожал плечами:
— А чем я тебе могу помочь? Интеллект — твоя сила, я могу разве что бороду дедушке насильно побрить. И то — если он мне по пути не задаст вопрос, от которого я потеряюсь в глубинах сознания. Он ведь типа супергерой, от Василия Евсеевича. Какой-нибудь человек-профессор — страшно умный. Страшно.
Тихомиров увидел, как Податливый жмет дедушке руку: спасибо, мол, за работу.
— Что поделать, — прокашлявшись, сказал председатель комиссии, — такой великолепный доклад вы, Тихомиров, подготовили, и на таком простом вопросе запнулись... Придется отложить вашу защиту — азы нужно освежить в памяти.
Никита пропустил разящий прямой удар, но держался на ногах, как выносливый боксер. Бормочущего, его отвели за кулисы, дали стакан воды и усадили на стул в гримерке. Голова шла кругом.
Дверь раскрылась, в проеме появился человек-профессор. Подошел к обессиленному Никите, склонился, ткнул пальцем в щеку и сказал пронизывающим до мурашек голосом:
— Величина в децибелах — это 10 десятичных логарифмов отношения энергетических величин. Это надо зна-ать...
Профессор наклонился к самому лицу. На Тихомирова снизошел противный запах из стариковского рта. На лацкане штопаного пиджака блестел значок. Сначала Никита принял его за герб какого-то вуза, но сейчас рассмотрел стилизованную книгу с буквой «Н».
Старикан находился для Тихомирова в фокусе, остальной мир вертелся киношным спецэффектом — размытым и плывущим фоном.
— И что с того?! — Закричал Никита, подаваясь вперед. Но оторваться от стула не получилось. — Что это меняет? Причем здесь формула?! Ведь совсем не в ней суть!!!
Похоже на кошмарный сон — видишь, а проснуться нет сил.
— А суть в то-ом, — просипел дед и продолжил голосом Податливого, — что нечего ставить под сомнение слова преподавателя! А то случится беда-а. По закону подлости.
Медленными движениями Профессор достал из кармана мел и что-то нарисовал на лбу Тихомирова. Он противился, вертел головой, однако обессилил против чужого Нечеловека.
— Во-от твои деньги, — Старик сунул за пазуху Никите тысячу. — Купи на них килограмм децибел!
И Профессор разразился жутким хохотом, маша руками и показывая гнилые зубы.
В бреду Никита сорвался со стула и побежал, не разбирая дороги. Очнулся в сквере за институтом. На лужайке играли дети, судачили на лавочках мамаши. К Тихомирову подбежала девочка. Она держала в руках большую куклу — пластмассовые ноги почти касались земли.
— Смотри, Клава, — сказала девочка кукле, — у дяди на лбу нарисована буква. Знаешь, как она называется?
Игрушка промолчала, за нее ответил Аникита:
— Иди, маленькая, к маме. Клава устала, ей нужно отдохнуть.
Девочка поскакала к маминой скамейке. Нечеловек тронул Тихомирова за плечо:
— Как ты, старина, живой?
Никита смотрел вслед девочке и пытался понять, кому тяжелее: ребенку, который говорит с безответной игрушкой, или кукле — знающей, но немой.
Они дополняют друг друга, иначе неинтересно жить.
— У детей тоже есть супергерои? — Спросил Тихомиров, наблюдая, как девочка отвинчивает Клавину ногу.
— Что ты! Дети — жестокий народец. К тому же у них с мотивацией плохо. Кошек мучают ради забавы, за косички дергают просто так... для супергероев это не аргумент. Но и обижать детей мы не можем. То ли дело взрослые, — Нечеловек вытер со лба Тихомирова букву, — все то же, но как осмысленно!
Разрезая телом воздух, словно ложкой кисель, Тихомиров встал и побрел в никуда.
— Я буду всегда видеть двойников?
— Пока у тебя есть двойник — всегда.
— И как мне от тебя избавиться?
— Менять мир самому. Начиная с себя.
Вокруг менялись картинки одна страннее другой.
На перекрестке стоят два авто, попавшие в аварию. Водители сошлись грудь к груди — ругаются. За их спинами два нечеловека спорят по-своему: бьют стекла машин битами и скачут на крышах.
Два милиционера пытаются поднять пьяницу и испросить документы, а супермен избивает забулдыгу дубинкой... или нет, этот, с дубинкой — третий милиционер?
Супермены нарочно сбивают на перекрестках пешеходов, идущих на красный свет; оставляют дряхлых родителей на произвол судьбы; грабят обвесивших продавцов; бьют до смерти неверных жен; стреляют в наглых и предприимчивых иностранцев...
Ибо так устроен их мир, где каждому воздается по заслугам.
Перед Никитой падает молодой мужчина в военной форме. Он только что вылетел из маршрутки на полном ходу и держит в руках пенсионное удостоверение. На левой груди, рядом с орденами, висит медалька в виде буквы «Н».
— Я тебе покажу, фашистская рожа! — Кричит парень в след автобусу и достает из-за пояса гранату.
Маршрутка останавливается на светофоре, солдат бросает гранату под колеса.
Взрыв.
Никита отворачивается.
— Дай мне свою куртку, — просит он Нечеловека, — дай, я верну.
Застегивает змейку красно-черной мастерки и ощущает невиданную силу в руках. Идет прямо к мужчине в военной форме.
— Прошу прощения, служивый! Так вопросы не решают.
Солдатик достал пистолет и нацелил в сторону горящего автобуса — хотел добить врагов. Теперь дуло смотрело на Тихомирова.
— Я — человек военный, — сказал солдат, — выполняю приказ. Других способов решать вопросы у меня нет.
Он присмотрелся к Никите, оценил сочетание мастерки с отутюженными брюками, и тверже перехватил рукоять.
— Слу-ушай, а это не ты ли размышлял над тем, что нынче в транспорте катаются только ветераны, пересидевшие войну в тылу?
— Он, он, — подгавкнул давешний собачник, тыкнутый в дерьмо. Только теперь он был стройным, в бальном костюме. На пряжке ремня сияла большая «Н». — Он и собак бродячих хотел пострелять!
— А еще музыкой гремит! — Добавила девушка в пышном парике, коротком платье и туфлях на платформе. Пряжки на туфлях сделаны любопытно: две длинные вертикальные палочки, между ними — короткая горизонтальная. — Всю ночь у него из колонок то стрельба какая-то, то рокеры орут без умолку.
Кольцо супергероев вокруг Тихомирова сужается. Бежать бы, но солдатик с «корочкой» держит на прицеле. Приходится отступать, двигая за собой живое окружение.
— Насчет музыки я согласен, Зинаида Степановна... или как вас там? — оправдывается Никита, прижавшись к холодной стенке киоска. — И насчет собаки, наверное, неправ. Да, у меня возникали мысли о лжеветеранах, но ведь тогда у меня не было супергероя! Я всего лишь думал, но ничего не делал!
— Во-первых, не Зинаида Степановна, а Красотка-Нелли... — модница поправила искусственную прическу.
— А во-вторых, — вмешался солдат, — не думал бы, так и Нечеловек у тебя не появился бы. Ты хотел наказывать и получил возможность. А теперь — мы тебя накажем!
Он взводит курок и кладет палец на спуск. Получает удар сзади — это Аникита спас хозяина от ментальной смерти.
Нечеловеческий круг рвется, Тихомиров бежит вглубь района — спотыкаясь и падая.
Он пришел в себя на лавочке возле своего подъезда. На улице смеркалось. Весенние запахи умиротворяли и пьянили. Хотелось лечь на нагретую за день землю и уснуть. Так, чтобы никто не трогал по обе стороны сознания.
Возле «Москвича» Карпушкина, с той стороны машины, суетился какой-то тип. Он посветил фонариком в салоне и ударил по стеклу. Осколки упали на асфальт без звука.
Никита привстал.
«Наконец-то Карпушкин поймет, что машину нужно ставить не под двери, а на платную стоянку».
Не прошло и минуты, как вор вытащил магнитофон, смахнул с курточки стекло, и только потом увидел нежданного свидетеля.
— Чего смотришь, сопля? — Рявкнул вор на Никиту. — Слово скажешь — убью!
Развернулся и, оглядываясь, пошел вдоль дома. Тихомиров думал — звать Аникиту или нет? Если позовет — опять придется смотреть на нечеловеческий хлам. Не позовет — вор уйдет безнаказанным.
«— Ну так Карпушкин получит по заслугам!
— Ну так завтра этот ворюга обчистит твою квартиру».
Ноги понесли Тихомирова вслед за преступником — так, что тело разогналось и на полной скорости сбило с ног человека с магнитофоном.
— Милиция!!! — Закричала Зинаида Степановна. Она привычно наблюдала за двором из окна. Но выдала себя почему-то не сразу после кражи.
Неужели Тихомиров понравился Красотке-Нонне?
Увы — обдумать это Никите толком не пришлось — удар по голове оборвал течение мыслей и ход времени.
Угасающее сознание подало последнюю команду, Тихомиров полез в карман за телефоном. Нажал быстрый набор, услышал два длинных гудка, а за ними — с детства родное «Алло!».
— Мама, это я. У меня все хорошо...
Через три месяца аспирант Никита Тихомиров снова стоял на заклание маршрутному автобусу. Но теперь в сумке, помимо ноутбука, болтались нарезанные Тоней бутерброды.
И наушники Никита не забыл.
Из милиции в институт прислали благодарность за помощь в поимке вора-рецидивиста, и председатель комиссии разрешил Тихомирову защищать кандидатскую вместе с «осенним призывом». Тем более что и в первый раз работа оставила хорошее впечатление. Если бы не досадная ошибка в ответе по формуле Вебера–Фехнера...
Никита отлеживался в больнице, когда Тоня принесла новость о том, что Податливый ушел на пенсию. Говорили, последняя защита диссертаций отняла у старого бойца науки последние творческие силы. Он поселился в шикарном загородном доме, который купил на честно заработанные за многие годы служения техническим музам деньги.
После травмы Человек-Нечеловек к Никите не являлся. Да он и не звал.
Сидячего места в автобусе Тихомирову не хватило. Он ухватился за поручень рядом с девушкой, у которой из-под плаща выпирал круглый животик.
— Молодой человек, — обратился Никита к раскинувшемуся на сиденье бородатому крепышу, — будьте добры, уступите даме место.
Сурло с презрением посмотрело на студентика, потом — на девушку. Хмыкнуло и нехотя встало, удивляясь, что повинуется никчемному сопляку, у которого из мужских достоинств — лишь нос.
Беременная улыбнулась Никите и тоненько сказала «Спасибо».
С чувством восстановленной справедливости Никита уставился в окно. Думал, как хорошо творить добро своими руками.
И еще размышлял, почему Тоня прячет красивые ноги под длинной юбкой или джинсами. И почему она перестала быть для него тощей и стала стройной?
«Честное слово, женюсь на ней, — пообещал себе Никита, — по закону «Об актах гражданского состояния».
Рассказ открыт для комментариев