На спуске Сиреневого переулка разгоняться не стоит. Там внизу, где липы, стоит незаметный за ветвями знак «стоп», и такая же незаметная улица поперек. А еще там постоянно пасется Светофор с полосатой палкой.
Кто сказал, что «Светофор» пишется с маленькой буквы? Это смотря какой светофор. Наш пишется с большой. Иногда с очень большой, баксов на десять. В момент миграци денег из вашей ладони в его карман, щеки у Светофора становятся особо пунцовыми. Стыдно ему, но ничего поделать с собой не может.
Когда-нибудь, возможно, выяснится, что и знак «стоп» Светофор поставил в этом месте сам, а пока...
Если за утро ни один нарушитель не попадется, цвет щек Светофора меняется от желтого к зеленому. Но не спешите обольщаться: даже при зеленом Светофоре знак «стоп» следует соблюдать.
Дальше проще. Вы сворачиваете направо и сразу за домом с колоннами останавливаетесь у небольшого одноэтажного здания с красивенной вывеской «шопинг-центр». Это мы и есть. То есть, шопинг-центр — это не мы. Это всего лишь вывеска. Осталась от предыдущих хозяев. Пусть висит, она нам не мешает. Говорю же, красивенная.
А еще на нашем здании висела бронзовая мемориальная доска с птичкой, претендовавшей на звание буревестника, и с надписью: «В этом доме в восьмидесятые годы жил всемирно известный поэт В. Шафранов». В прошлом году доска исчезла. То ли решили, что поэт В. Шафранов еще не всемирно известный, то ли местной похоронной компании срочно понадобилась бронза, и табличку просто уволокли.
Нас находят без таблички. Самое удивительное, что мы действительно кому-то нужны. Когда Лоник пригласил меня поработать в его лаборатории, я по-началу даже инструменты не приносил. Был уверен: месяц-два — и разгонят. Но вот уже четвертый год контора существует и, что еще удивительней, ее труженники получают зарплату.
Теоретически, лаборатория является подразделением Академии Информатики — такого же сомнительного заведения «Рога и копыта», как и наше, только размером и бабками покруче. Практически же, мы не лезем в их дела, а они не особо тревожат нас.
Правда, однажды любопытно получилось. Как сейчас помню: пятница, конец дня. Видение пивной в подвальчике дома с колоннами все настойчивей вытесняет синусоиды на мониторе. Дед Марьянчик облизывает пересохшие губы. Севка видит себя космическим кораблем, зависшим над пенным морем жигулевского; он раздувает сопла и готовится ринуться вниз.
И тут голос Лоника, словно ведро дегтя, вылитого в самую середину мечты:
— Мужики, быстренько собрались в конференц-зале. Прибыл Павел Степанович со срочным объявлением.
Павел Степанович, президент Академии и дядя Лоника по совместительству, выглядел весьма достойно. Крупный ученый. Высокий, представительный, в сером с иголочки костюме. Широкий лоб, седая курчавая шевелюра.
— Господа, ваша лаборатория является передовым рубежом Академии. Самые революционные идеи будут проходить тут практический... практическое... Короче, каждый платит за себя сам. Если лаборатория не будет приносить доход, ее придется закрыть. А как она может приносить доход, когда... Вот у тебя какое научное звание?
Научное звание Севки было инженер, в чем он честно признался.
— А твое... ваше? — дед Марьянчик выглядел не менее значительно, чем Павел Степанович. Ни у кого язык не поворачивался тыкать старику.
— Кандидат наук когда-то был.
— Что значит был? Что значит был? — взвился академик. — Ученое звание — это тот пряник на который клюют большие кошельки. Короче, к понедельнику, чтобы все имели, как минимум, профессорские погоны. Начищенные и блестящие, как у кота... мда, когти.
— Павел Степанович, за два дня защитить диссертацию... Ее же вначале написать надо, — вяло засопротивлялся Севка.
— За большие научные достижения вам всем присваивается звание доктор наук без защиты диссертаций. Бумаги подпишем задним числом. В понедельник принесете по триста баксов на оформление. А ты... вы, — Павел Степанович повернулся к Марьянчику, — принесешь четыреста пятьдесят. Будешь член-корреспондент.
Так началась научная карьера нашей лаборатории. Я совершенно напрасно иронизировал в адрес идей Павла Степановича — народ действительно зачастил. Проекты — один забавнее другого. Причем все заказчики требовали положительных результатов. Иной раз чтение техзадания стоя являлось отпетым нарушением правил техники безопасности — можно было от смеха упасть на пол и повредить себе важный рабочий орган.
Ну как расчитать для хозяина зачуханного ларька из Житомира вероятность получения милиардного дохода? И все-таки мы посчитали. Правда в юанях.
Или вот еще случай: юный директор коммерческого банка. Просит проанализировать потенциальную возможность адюльтера его избранницы. Так в заявке и написал «потенциальную возможность адюльтера». Причем, кто будет эта несчастная он пока не знает сам.
У нас по поводу «возможного адюльтера» целый диспут возник. Севка говорит:
— Предлагаю вернуть деньги заказчику. Судя по вопросу, этот директор полный идиот, что предполагает однозначный ответ.
Спас ситуацию дед Марьянчик. Он скачал с интернета кучи непонятных расчетов и отправил их клиенту с припиской: «Совместный бизнес может оказаться гарантий прочного брака. Рекомендуем обратить внимание на ваших партнеров. В таком важном деле пол значения не имеет».
Но чемпоном оказался один «гений» из правительства. Он начал копать колодец на даче в Барвихе. Когда докопался до воды, его «осенило», что если рыть дальше, то можно найти нефть. Мужик одолжил дурные деньги, приобрел оборудование, а потом присылает нам запрос: «Сколько нужно труб, чтобы дойти до источника предполагаемого обогащения?»
Разумеется, выдаваемые лабораторией расчеты соответствовали нашим ученым званиям и приносили клиентам пользу, в лучшем случае, равную нулю. Но, как известно, даже цари редко убивали своих астрологов. Так что в скором времени у нас появились деньги, причем много.
Лоник закупил новые компьютеры, отремонтировал здание, установил сигнализацию и видеокамеры, приобрел... Нет, об этом надо сказать особо.
Когда-то мы Лоником заканчивали один университет, но так как все последущие годы он трудился при дяде в должности «кудапошлют», а из оргтехники общался только с принтером, то быстро забыл не тол»ко университетскую программу, но и школьную. Поэтому его приобретения в области электронного оборудования отличались полной бессистемностью и очень сомнительной связью с тем, что мы делали.
За два месяца целая комната оказалась заставленной самыми невероятными зарубежными новинками с множеством кнопок и экранов, начиная с последнего анализатора ДНК и кончая блоками навигационных приборов подводных лодок и Шатла.
Когда мы попытались разобраться с инструкциями и высказались по поводу его снабженческой деятельности, Лоник заявил:
— Я знаю, что делаю: мы все читали, как обезьяна методом проб напечатала свою версию «Ромео и Джульетта». Так неужели вы глупее обезьяны? Неужели вы станете тратить время на изучение тупых инструкций, вместо того, чтобы попытаться собрать из этого хлама что-нибудь достойное?
Заморчиваться с инструкциями никому не хотелось. После того, как приборы были собраны по схеме «металлолом», стало ясно, что нам повезло не меньше, чем вышеупомянутойобезьяне: мы не создали шедевр литературы, зато ни одна часть электронного монстра не задымила даже после того, как тот былвключен в розетку.
Включал, конечно, я. На меня, как на самого опытного электронщика, возложили обязанность нажать кнопку «пуск». Остальные сотрудники в это время предусмотрительно покинули здание и спрятались за дом с колоннами.
Кроме кнопок «пуск» и «стоп» я ничего трогать не стал — побоялся. Собственно, большего и не требовалось: стоило появиться в офисе начальству или клиентам, как ящики столов с пивом и журналами задвигались на место, а чудо-техника запускалась. Экраны начинали мигать, динамики пищать любимые песни аборигенов «Альфа Центавра», а в середине всего этого великолепия — мы:
— Профессор Запольский, как там наши расчеты стабильности для ЭйБиЭм?
— Да не очень светлые, Леонид Андреич, — это мы так Лоника при посторонних зовем. — Загнуться они на фиг через полтора года, и Линокс вместе с ними.
— Просчитайте с точностью до дня. Возможно, если используем кривую Светина, то удасться их спасти.
— По Светину я уже пытался. После восьмого месяца идет значительная абберация. Объемная экстраполяция акций допускает, что Майкрософт и китайцы начнут активизироваться, причем совершенно спонтанно.
Через полгода мне всё это надоело. Стало скучно. Пусть мое профессорское звание туфта, но физмат с красным дипломом я закончил честно. Спрашивается тогда, какого черта я трачу попусту время и утюжу пивом извилины? Почему не пытаюсь создать хоть что-нибудь реальное? А тут еще приятель из отдела криминалистики пожаловался, что они не могут идентифицировать погибшего из-за отсутствия соответствующего оборудования.
В общем, достал я инструкции наших приборов, залез в интернет и начал потихоньку изучать, что же мы такое сотворили. Но чем глубже я погружался в документацию, тем больше удивлялся, как это наш монстр до сих пор еще не взорвался. Ведь Лоник продолжал без устали покупать все новые и новые части, а Севка с Марьянчиком соответственно их подключать, причем без всякой логики. Просто смотрели, чтоб занимали поменьше места. Если верить инструкциям, наше детище сейчас представляло собой бомбу со сработавшими детонаторами.
В конце концов, немного разобравшись с частью приборов, я переставил их по-своему. Мне было не в лом довести до ума и остальное, но оказалось, что некоторые панели все-таки не выдержали варварского вмешательства в их электронную жизнь и оплавились. Как при этом техника продолжала выдавать на мониторы какие-то картинки, оставалось загадкой.
Неужели Лоник оказался прав? Неужели соединение доселе несоединявшихся вещей сделало из нашего монстра «Ромео и Джульетту» или нечто сопоставимое в рамках теории вероятности? Во всяком случае, когда по просьбе друга-криминалиста я всунул в анализатор кусок кожи покойного, на всех приборах замигали панели и засветился до сих не работавший экран, на котором появились паспортные данные хозяина кожи, его вес, рост и много чего ещё — список пунктов на двести. Как потом выяснилось, этой информации не было ни у родственников, ни в милиции, ни в более серьезных организациях.
Дальше было еще хуже. Если бы мой приятель из криминального отдела воспользовался ситуацией и просто иногда подбрасывал мне изредка свои «вещдоки», всё бы обошлось. Но он оказался не в меру благодарным и еще более разговорчивым.
Две недели телевизионщики ловили меня возле нашей лаборатории, две недели папарацци выясняли какой рукой я держу нож во время обеда, и смотрю ли я порнушку по ТВ.
Севка с Марьянчиком отпускали в мой адрес самые замысловатые проклятья, процесс принятия регулярной порции утреннего пива превратился для них в деяние, достойное Джеймса Бонда.
Папарацци не успокоились даже после того, как дед Марьянчик разбил крышку бачка унитаза о голову одного слишком ретивого фотографа. Можно только гадать, какой предмет Марьянчик разбил бы в следующий раз, но на счастье папарацци слух о моем усовершенствовании докатился до Павла Степановича. На следующее утро его водитель доставил в лабораторию небольшую коробочку, а еще через четверть часа позвонила Вита — секретарша Павла Степановича — и попросила от имени шефа срочно произвести анализ.
Существуют женщины, при виде которых даже у стула все четыре ноги начинают подниматься.
Вита была из них. Красивое холеное животное с соответствующим интеллектом и моралью.
Если бы ее исповедовал самый набожный монах-импотент, он бы не выдержал и согрешил с ней прямо в исповедальне.
Одним словом, несмотря на то, что будущая секретарша почти год проучилась с нами на физмате, я ее не любил. Во всяком случае, платонически. Неплатонически ее любил весь курс, за исключением Лоника. К этому времени он уже был на ней женат, а Вита панически боялась залететь и испортить себе карьеру и фигуру. Даже наоборот — сперва фигуру, а потом карьеру. За фигуру она боялась больше.
Пусть это звучит не по-товарищески, только брак Лоника сохранил мою свободу, желание любить и уважать других женщин, за что я мысленно ставлю своему ангелу-хранителю свечу размером с телеграфный столб — пусть мой спаситель посидит на ней и отдохнет после трудов праведных.
Кажется я отвлекся.
Итак, анализ для Павла Степановича.
Никаких проблем. Достаю из коробочки прядь женских волос, кладу в анализатор, включаю. На экране загорается — я даже рот открыл от удивления «САМКА ПАВИАНА. ТРИДЦАТь ДВА ГОДА. БЕРЕМЕННОСТЬ — ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА».
Проверил волосы. Вроде человеческие. Запустил машину опять. На мониторе тот же текст: «САМКА ПАВИАНА. ТРИДЦАТь ДВА ГОДА. БЕРЕМЕННОСТЬ — ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА».
И тут я два умножил на два и кое-что смекнул. Сообразил почему великий академик вдруг заинтересовался самкой павиана. Удружил дядя племянничку. Ну и черт с вами.
Отпечатал текст на принтере и послал результат по факсу назад — разбирайтесь со своей павианьей семейкой сами.
Через два дня заявляется в лабораторию сияющий Лоник и шепчет мне так, чтоб слышали остальные:
— Поздравь, Витка беременная. Уже два дня. Весной будем замачивать первенца. Но пока это секрет; стесняется она говорить на такие темы.
Вечером того же дня прибыл сам Павел Степанович. Увидел дежурный пикет телевизионщиков, в здание не вошел, а вызвал меня по мобиле наружу:
— Так что, прибор, можно сказать, работает?
— Можно сказать работает, — соглашаюсь.
— И выдает неожиданные результаты?
— Да нет. Я бы сказал вполне ожидаемые.
Кто-нибудь пробовал разговаривать с академиками в окружении видеокамер? Сочувствую себе и ему. Микрофоны то и дело тыкаются нос, в зубы, в уши. Когда от вспышек у меня начали слезиться глаза, я удивил сам себя и выдал:
— Господа, кстати, перед вами руководитель всех проектов нашей лаборатории, академик Павел Степанович Самсонов. Не стеснейтесь, задавайте ему ваши вопросы.
Микрофоны как по команде отвернулись к нему, фотоаппараты защелкали в два раза чаще, а я, тем временем тихонько, спиной вперед слинял в помещение.
Остальную часть митинга наш трудовой коллектив наблюдал через окно.
Павел Степанович выступал перед телевизионщиками минут сорок. Заливал, как управляемая им Академия занимались этим прибором долгие годы, и что теперь мы намного обогнали другие страны.
На следующий день папарацци исчезли. Дед Марьянчик от радости назвал меня лучшим другом, нарушил собственные расчеты по пивопотреблению и к обеду уже спал, уткнувшись носом в клавишу «а», чем вызвал многострочный вопль: «аааааааа... » главного монитора.
Стополтворение СМИ навсегда переселилось от нашего «шопинг-центра» к роскошному зданию Академии.
Лицо Павла Степановича стало неотделимой частью телевизоров и обложек гламурных журналов. Сам академик теперь день и ночь крутился перед зеркалом, высматривая эффектные ракурсы и позы.
Зато мне смотреться в зеркало было некогда. Все лето я проработал почти без выходных. Анализатор практически не выключался. Люди стояли в очередях, чтоб узнать о себе то, что не знал никто, пусть даже эта феноменальная информация состояла из одной фразы.
К концу лета у меня обострилась аллергия.
С наступлением августа я начинаю хрипеть от кашля, сипеть от насморка, лезть на стену от запаха бездомных животных. Этот август отличился еще поялением прыщей. К двацатым числам наступил апофеоз и мое лицо перестало отличаться от морды Светофора. Во всяком случае по цвету.
Вечером двадцать шестого я, изнывая от собственных недомоганий, прижимал разгоряченный лоб к холодному оконному стеклу и готовился умереть. За спиной дружелюбно рычал анализатор, пережевывая чью-то биографию, Севка с Марьянчиком тихонько обсуждали достоинства темного пива по сравнению с.
И тут я увидел Ее. Сразу. Как только она повернула с Сиреневого переулка, я понял, что готов бежать за этой девушкой на край света через оба полюса. Стройная, с маленькой головкой на длинной шее, она шла с какой-то особой грацией, на которую способны только очень редкие виды диких животных. Длинные темные волосы колыхались в такт шагам. Темнозеленая с блестками блузка облегала безукоризненные формы. При этом каждое ее движение говорило о врожденной скромности, даже детскости. Иногда казалось, что она тянет за собой на веревочке машинку или яркую игрушку.
Девушка перешла дорогу и вошла в наше здание.
— Могу я поговорить с профессором Запольским?
Голос! Какой чудесный голос! Низкий, мягкий. Конечно она может поговорить со мной. Она может попросить меня обо всем на свете — я согласен заранее.
— Я — професс... Я — Запольский... Толик, в смысле Анатолий. Чем могу... то есть буду рад.
Улыбкой она остановила мое блеяние и заикание:
— Я бы хотела поговорить с вами с глазу на глаз.
— Да-да, разумеется.
Коллеги, видя мое состояние, сбежали из комнаты без всяких просьб.
Она молчала.
Я тоже.
Наконец она не выдержала:
— Даже не знаю, как начать. Боюсь после моего заявления вам захочется вызвать скорую помощь. Дело в том, что я знаю, как спасти человечество.
Мне действительно захотелось вызвать скорую помощь. Но не ей, а себе. Какой облом! Боже, где ты там? Как же ты мог подобное допустить? Такая девушка и с ... У меня не поворачивался язык назвать ее чекнутой.
— Ну вот. Так я и знала, — на моем лице она прочла все. — Только не спешите меня выгонять. Дайте мне пять минут, и я всё объясню! Возможно, вы мне поверите. Ведь вы умный!
Дар речи возвращаться не хотел. Механизм, передававший слова от мозга к языку, заржавел и взял отгул.
Девушка поняла мое молчание, как знак продолжать:
— Как вы думаете, почему динозавры, прожив на земле миллионы лет, не сумели ничего придумать и создать, а человечество всего за тридцать-сорок тысячелетий понастроило зданий, пароходов, самолетов, проникло в космос?
— Ну так, когда сила есть, ум вроде не обязателен, — неожиданно я пришел в себя и даже сумел ответить нечто вразумительное.
— Не все динозавры были большими и сильными. Что вы думаете по поводу маленьких, но умных?
— «Парк юрского периода», последняя серия? Смотрел. Забавно. Спилберг, конечно, молодец, выдает на гора хорошую фантастику, хотя логикой там не пахнет.
— Логикой? Как вы считаете, эволюция действует на все организмы в одинаковой степени?
— Примерно, да. Хоть и не прямолинейно. Слишком много параметров — изменение климата, влияние социальных групп и так далее. К чему вы клоните?
— Человечество считает свой мозг самым большим достижением эволюции. С этим вы согласны?
— Пожалуй, да.
— Так почему же вы верите, что за сорок тысяч лет эволюция сумела создать развитый разум, и отказываетесь верить в аналогичный разум, над которым эволюция трудилась миллионы веков.
Зря я испугался. Девушка не была душевно больной. Она была сумасшедшей в той мере, в которой бывают гении.
— А вы не допускаете, что все эти миллионы веков она шла к тому, чтобы в итоге выдать человека. Ведь до человека никто в руки палку не брал, а именно это...
— Способность использовать вспомогательные объекты для достижения цели не есть критерий разума, — перебила меня прекрасная посетительница. — Энгельс, которого вы почти процитировали, был образованным человеком. Но он потомок все тех же хомо сапиенс. Соответственно, для него палка и есть критерий зарожения знаний, начала цивилизации. Человечество путает себя с пупом вселенной. Свой куцый опыт и привычки возносит в ранг абсолюта. Но ведь так нельзя. У меня есть привычка ходить по квартире голой. Тем не менее, я же не заставляю ходить голыми других! — Тут до нее дошло, что в пылу полемики она сболтнула лишнее. Девушка замолчала.
— Продолжайте, — подбодрил я ее. — Мне очень интересно. «Голым по квартире» — это замечательный аргумент.
— Человечество не хочет признавать другие формы разума, способы существования и познания. Маленькие дети, разбивают игрушки, чтоб узнать что находится внутри. Большие — строят коллайдеры и разбивают протоны. Раса разрушителей. Где же ваш разум, разрушители? — Девушка вскочила. Ее лицо побледнело. Зрачки потемнели и почти заполнили глаза. Мне показалось, что она сейчас заплачет.
— Погодите. Не кипятитесь. Вы пришли ко мне с вопросом, а мы еще даже не приступили к его обсуждению. Вас как зовут?
— Ирина. Лучше Ира. Да-да, вы правы. Извините, погорячилась. Я должна была предвидеть подобный поворот событий. Давайте с начала. Представьте, что все-таки разум существовал.
— Тогда мы должны спросить археологов куда они спрятали всех умных динозавров. Ира, извините, но я не могу поверить в нелепости.
— Нелепости бывают разные. Давайте спорить на желание, что в итоге вы поверите. Только выслушайте меня до конца. Пожалуйста.
— Какое-такое желание?
— Никогда не играли? Проигравший выполняет желание победителя.
— Хорошо, давайте поспорим. Надеюсь наши желания совпадут. — Последний комментаарий был лишним, но я уже представил как она ходит по квартире всеми прелестями наружу, и меня понесло. От предвкушения расплаты и собственной наглости мои щеки стали гореть, словно у Светофора в праздники. Я дурашливо изобразил, что закрываю губы на зиппер.
Не знаю какими словами сейчас меня обозвала Ира, но вслух продолжила свою мысль:
— Археологи динозавров не прятали. Археологам показали только ту часть правды, которую хотели показать. Миллионы лет назад к земле летел метеорит. По расчетам ученых того времени он должен был уничтожить всю биологическую жизнь на планете. Разумные обитатели юрского периода жили в гармонии с окружающим миром. Они не калечили землю в поисках полезных ископаемых, они не пилили деревья для своих жилищ. Но в критической ситуации оказалось, что им негде спасаться. Они не только не могли услететь в космос, они даже на другой материк перебраться не могли.
— А общаться? — не выдержал я. — Разум предполагает обмен информацией. Как же они общались? По интернету?
— Телепатически, говоря современным языком. Динозавры подключались к общему информационному полю замли, передавали через него знания, отыскивали в нем нужные данные, адреса абонентов и так далее. Разум, как и теперь, был индивидуально-коллективным. Информационное поле представляло собой его коллективную часть.
— Вы так рассказываете, словно сами там побывали.
— А я уже подумала, что вы больше не будете меня перебивать. Так вот, для справки. Не была я там. Неужели вы увидели у меня морщины возрастом в миллионы лет? — Ира сделала паузу. — У разумных юрского периода не было шанса спастись. Зато они могли перестраивать атомы, знали о генетике гораздо больше, чем когда-либо будет знать человечество. Они сделали то, что в последствии сделал Ной: записали свои наследственные коды, коды многих животных и растений, спрессовали весь блок до размеров электрона, размножили эти информационные частицы в невероятном количестве, одели весь пакет в неуничтожаемую оболочку, можете назвать его «Ноев ковчег», и спрятали глубоко под землей.
— Интересная и печальная история. Я небольшой знаток фантастики, но думаю на эту тему написано достаточно. Ваш пересказ одного из романов...
— К сожалению, сей роман является частью истории Земли. — Ее голос звучал устало и не скрывал разочарования.
— Я хочу сказать, что мне очень интересно. Продолжайте пожалуйста.
— Пожалуй, я рассказала все, что хотела. Упал метеорит. То, что дышало, двигалось, то что существовало — превратилось в пепел. Ноев ковчег динозавров, согласно заложенной в него программе, выждал какое-то время и выпустил наружу триллионы и триллионы будущих живых форм. На земле возрадилась жизнь.
— А как же сами динозавры?
— Самим динозаврам пришлось ждать несколько дольше. Они не хотели проходить естественный отбор с нуля. Они создали программу эволюции человека из обезьяны. Программа, которая позволила за пару десятков тысячелетий подготовить развитый мозг. Теперь осталось подать сигнал о том, что уровень развития человека соответствует необходимому, и находящиеся в нас генетические коды динозавров перестроят способ существования, способ мышления, размножения, а возможно и само тело. Для человечества это прорыв, возможность лидировать на планете еще миллионы и миллионы лет.
— Хорошо, но каким станет это новое мышление? Какими станут эмоции? По сути раса динозавров просто вытеснит людей.
Ира поморщилась:
— Никто никого вытеснять не собирается. Разумеется, человеческому мозгу придется немного потесниться, зато он получит передовые знания пра-предков.
— Понятненько. И кто же подаст сигнал, что человеческий мозг готов? Что-то мне нетерпится стать динозавром.
Ира уловила мою иронию.
— Как кто? Вы. Вы и ваш анализатор. Думаете откуда он берет эти загадочные сведения, поражающие воображение обывателей? Он считывает их с информационного поля динозавров! Теперь осталось вашему прибору подать этому полю сигнал, что мозг человека готов — и все.
— Что значит — «и все»? Не хочу я быть динозавром! — меня буквально подбросило на стуле.
— Вы же только что сказали, что просто мечтаете стать зеленым и зубастым.
— Не говорил я такого. Я не хочу превращаться в динозавра!
— Ха-ха. Вот вы мне и повеили. Первое апреля.
— Сейчас август, — не согласился я.
— Неважно. Главное — поверили. Впрочем, я и не сомневалась, что сумею вас убедить. Так как на счет желания?
— Ммм... давайте ваше желание.
Вдруг я почувствовал себя уставшим. Даже, если бы она предложила мне поцеловать ее...
Желание Иры оказалось гораздо прозаичней.
Мне не хочется стоять в очереди, да и денег, необходимых для анализа, у меня нет. А вот услышать о себе мнение анализатора была бы не прочь.
— Давайте прядь волос, — ее просьба меня разочаровала. В глубине души все-таки теплилась надежда.
Я достал из ящика ножницы и подал ей.
Ира не стала трогать прическу, а срезала на обрывок бумажки несколько ногтей:
— Этого достаточно?
— Достаточно. — Я сунул обрезки вместе с бумажкой в контейнер и поднёс палец к кнопке «пуск».
— Профессор, вы не против, если я пока воспользуюсь вашим туалетом?
— Он у нас общий. Вас это не пугает?
— Не пугает.
Ира открыла дверь, вошла внутрь, но перед тем, как закрыть ее за собой, немного придержала.
Я проводил ее взглядом и замер. Что-то меня закоротило. Обрывки слов, интонация, жесты вдруг сложились в общую очень странную картину. «Может у меня привычка ходить по дому голой... », «Теперь осталось подать сигнал...». Вспомнилось, как Ира тащила за собой по улице невидимую машинку, как придержала дверь в туалет.
Зря я не вызвал себе скорую помощь, но по-моему у нее хвост. Смешно? Скорее страшно. Ее привычка ходить голышом и отсюда боязнь прищемить заднюю конечность дверью убеждают меня, что история с динозаврами — чистая правда. И, значит, ее роль в одинозавривании человека — разведка. Зачем активизировать триллионы генокодов, если человеческий мозг еще не готов? Система запускает только одну ячейку-шпион, превращает человека в динозавра и тот, как послушный раб, посылает результаты наблюдений в информационное поле. Анализ ее ногтей скажет хозяевам, что мозг человечества готов. Хотя нет, я уже делал анализы и получал данные, но поле пока не прореагировало. Должно быть что-то еще. Бумажка! Ира достала ее из сумки!
Я выдернул бумажку из анализатора. Нижняя поверхность была мелко исписана непонятными детскими значками.
— Так появилась у динозавров письменность. — Мне стало горько и противно. Бумажка являлась кодом, открывавшим доступ в информационное поле. Потом поле анализирует ногти — и человечество перестает существовать.
Динозавры, получив наши знания, не только вытеснят человека, но будут царствовать на планете вечно.
В эту минуту в помещение вскочил Севка. Видно они с дедом Марьянчиком зря времени не теряли, и теперь выпитое пиво просилось наружу.
Севка ударил ногой дверь туалета с такой силой, что если та и была заперта на наш хилой замок, то он его попросту вынес. Увидев внутри Иру, он остолбенел. Я тоже. Стало понятно почему она не дала для анализа волосы. У нее был парик. На тех десяти рыжих чахлых корешках, которые торчали из головы девушки, даже перхоти негде было порезвиться.
Ира вытирала платочком потный морщинистый затылок и обмахивалась париком.
Увидев Севку она вздрогнула, прицепила кое-как парик на место и вернулась к моему столу.
— Как там наши анализы? — все тот же мудрый чуть кокетливый взгляд, словно ничего не произошло.
— Да вот у меня появились некоторые сомнения...
— Но вы же мне обещали, профессор! А может, я вам уже не нравлюсь? Я понимаю, после химиотерапии девушки выглядят не очень.
— Ира, после химиотерапии стригутся налысо, а не отращивают десять волосин. И вообще, девушки способные нести яйца, не представляют для меня физиологический интерес.
— Как угодно! — с этими словами Ира с неожиданной прытью ударила по кнопке «пуск», победно усмехнулась, повернулась и пошла к двери.
— Осторожно, хвост дверью не прищемите.
Ира даже не оглянулась.
Я подошел к окну. Все той же горделивой походкой она перешла на другую сторону и двинулась в сторону Сиреневого переулка.
Ира мыслила и двигалась быстро, но все-таки пока она водворяла на место парик и возвращалась из туалета к моему столу, я успел вытащить из контейнера анализатора ногти, бросить вместо них прядь волос Вики и бумажку с кодом.
— Толик, конец дня. Давай гаси технику. — дед Марьянчик уже стоял в дверях.
Перед тем как выключить анализатор я еще раз посмотел на экран и улыбнулся. Вряд ли информационное поле захочет запускать генокод динозавров, получив такое сообщение: «ЛЫСАЯ САМКА ПАВИАНА. ТРИДЦАТь ДВА ГОДА. БЕРЕМЕННОСТЬ — ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА». К старому сообщению добавилось слово «лысая». Наверное, когда я менял образцы, в спешке оставил в контейнере маленький кусочек ногтя.
|
Рассказ открыт для комментариев