1
Проклятая старуха вымотала всю душу. Третий месяц она мялась, слезилась, бормотала всякую чушь о «родовых корнях» и «дайте помереть спокойно»… От вонючего дыма кошмарных папирос (где только она брала эту дрянь – «Беломор», что ли?) у Гарика чесались глаза, будто в них сыпанули песку. При первых же звуках надтреснутого, как звук старой грампластинки, голоса у него начиналась резь в животе и к горлу подкатывала горькая, как хинин изжога. Со старухой надо было что-то решать…
Прекрасная коммуналка в центре города – окна в сквер, дом после капремонта, потолки под четыре метра – простаивала, как перезрелая девица на выданье, стремительно теряла в цене и портилась. Все из-за вздорной, выжившей из ума старухи. Клиент бил копытом и грозился уйти к конкурентам, где его давно уже соблазняли пентхаусом в новостройке: не так престижно, конечно, зато хоть завтра вселяйся. Соседи чертовой бабки как один боялись ее, называли колдуньей и наотрез отказывались искать подход к упрямой жиличке, а сами разве что не молились, чтобы поскорее вырваться из обрыдлых стен и разъехаться по отдельным квартиркам.
Стараясь не показывать глухого раздражения, Гарик неторопливо сгреб со стола (еще один раритет, помнящий, наверное, дедушку Ленина) красиво разложенный пасьянс из фотографий. Светлые комнаты, просторные кухни, чистые подъезды и раздельные санузлы канули в недра роскошного кожаного дипломата.
- Что ж, Серафима Андреевна, - скалясь в улыбке, от которой давно уже болели щеки и вроде бы даже ныли зубы, бодро начал Гарик, - ничего страшного. Квартиру выбрать – дело такое, сложное, я понимаю. Как только появятся новые интересные варианты, я сразу же к вам. Есть у меня на примете пара объектов…
- Мальчик мой, - проскрипела несносная старуха, раскуривая очередную цигарку и глядя на Игоря сквозь густые клубы дыма выцветшими глазами. – Скажите, пожалуйста, уважьте неприличное любопытство вредной старухи – неужто вам так нужна именно эта квартира? В конце концов… - она повелительно взмахнула сморщенной лапкой, останавливая раскрывшего рот Гарика. - В конце концов, ну дождитесь вы моей смерти, дружочек. Не так долго и осталось.
- Да что вы такое говорите, Серафима Андреевна! – ненатурально возмутился Гарик. – Да вам еще жить и жить! И поверьте мне, провести отпущенные вам годы в человеческих условиях – это единственно правильный выбор. Ведь что вы видели в этой жизни? Общую кухню, где кастрюлю с супом нельзя оставить – того и гляди кусок мыла бросят. Или туалет этот, в котором сосед ваш, алкаш запойный, регулярно… гадит. Да вы только представьте себе – новенькая, с иголочки квартирка, с ремонтом, с современной сантехникой, со встроенной мебелью… с балконом, наконец! Воздухом будете дышать по вечерам! Чай на балконе попивать и меня добрым словом поминать! Я ж как лучше хочу! Для вас же стараюсь!
Гарик настолько вжился в роль, что даже слезы на глаза наворачивались от осознания глубины происходящего между ним и старухой недоразумения, от разверзшейся между ними пропасти непонимания и черной старухиной неблагодарности… Странный звук прервал пламенную речь - будто противно заскрипела на сквозняке несмазанная дверь. Гарик в недоумении оглянулся и вдруг понял, что старуха смеется. Это было дико, непривычно и… страшно. Рот ее немыслимым образом искривился, разрезая землистого цвета лицо чуть ли напополам и напоминая о трещинах, змеящихся по пересохшей, мертвой глине. Из этого скошенного набок, жалко трясущегося рта вылетали хриплые, перхающие звуки вперемешку с клубами вонючего дыма. Из-под опущенных морщинистых век выкатывались редкие мутноватые слезы и сразу же терялись в глубоких складках на щеках.
- Позвольте, Серафима Анд… - Гарик преисполнился оскорбленного достоинства, и приподнял с расшатанной табуретки тощий, обтянутый дорогими джинсами зад, и брови сложил этак вопросительно-недоуменно и губы свернул в обиженную трубочку…
Старуха слабо махнула на него костлявой рукой, густо перетянутой узловатыми, пульсирующими венами:
- Сядьте, мальчик мой! Не обижайтесь… - она еще несколько раз кхекнула и замолчала, жадно затягиваясь папиросой.
Гарик терпеливо ждал – ссориться с бабкой нельзя было ни в коем случае.
- Видите ли, дружочек, - старуха, в который раз глубоко затянулась и выпустила целое облако дыма прямо в лицо агенту. – Мое… веселье, столь шокировавшее вас, относилось не столько к вам, сколько к речам, кои вы произносите, не задумываясь об истинном их смысле.
- Что?.. Но…
- Я объясню, - кивнула старуха. – Вот вы говорите «как лучше», говорите, что для меня стараетесь, да?
Гарик кивнул – этот балаган изрядно ему надоел. К тому же упорно используемое старухой обращение «мальчик мой» бесило его до невозможности, заставляя чувствовать себя нашкодившим первоклашкой.
- Во-о-от, - Серафима Андреевна назидательно воздела трясущийся скрюченный палец. – А кто вам сказал, что лучше для другого человека? А?!
Последней каплей стал алкаш Анатолий, в которого уткнулся потный, измученный Гарик, вырвавшийся, наконец, из старухиной комнаты, как из пыточного подвала.
- Ну что там? – многозначительно косясь на дверь за спиной агента, поинтересовался Анатолий. – Скоро?
Гарик невольно поморщился от густого водочного духа, почти осязаемым облаком окутывавшего щуплого пятидесятилетнего мужичка, и злобно ответил:
- Скоро-скоро… Спрашивать все горазды. Нет, чтобы решить проблему! По-свойски, по-соседски, так сказать, а? Слабо?
Алкаш шарахнулся прочь, как ошпаренная подзаборная кошка. Врезался плечом в стену и, исторгая неразборчивую, но, несомненно, грязную ругань, зашаркал прочь. Гарик еще с минуту стоял, пронзая яростным взглядом сутулую спину, обтянутую давно нестиранной тельняшкой, потом тряхнул головой, приходя в себя, и направился к выходу.
2
- О, Няка! Здоров! Как житуха?!
Гарик страдальчески закатил глаза. Только этого не хватало для полного счастья! После старухи, после алкаша, после… Да вообще. Но Тоха, сияя широченной, как Днепр, улыбкой, уже спешил навстречу, на ходу раскидывая в стороны короткопалые толстые руки.
- Здравствуй, Антон, - вежливо пробормотал Гарик, постаравшись вложить в два слова всю бесконечность жизненного пути, разделяющего бывших одноклассников.
Однако Антоша Тихомиров никогда не отличался особой чуткостью.
- Здорово, Игорище, здорово! Ну, ты вообще! Важный такой стал, ага?! Смотрю – идет себе, чемоданчиком помахивает! Ну, чисто олигарх!
Тоха заржал, как разыгравшийся жеребец и принялся хлопать Игоря по плечам, заставляя ощутимо приседать под гнетом этого проявления дружеских чувств.
- Слушай, Тихомиров, я очень рад тебя видеть, но понимаешь… К сожалению… Работа, понимаешь… Со временем такой напряг, и вообще…
- Ну ты чего-о-о?.. – удивленно прогудел Антон. – Мы ж сто лет не виделись! Какая работа? Нет, за отмазку не катит! Давай-ка, знаешь чего – посидим спокойненько, расскажешь, что у тебя за работа такая серьезная, ага? Ну-ка, я одно местечко знаю – закачаешься!
- Слушай, ты извини, но…
- Да какие там «но»! Ты в таких местах и не бывал никогда! Давай-давай, отдохнем по-человечески! А то, ишь, пощупать не за что – кости одни! Все мясо работа съела, ага?!
Тоха снова разразился идиотским ржанием, и Гарик обреченно подумал, что придется пойти. Все равно намеков этот урод не понимает, а прямо отказать человеку, так искренне радующемуся встрече, Игорь не мог (проклятое воспитание!).
- Да ты п-понимаешь, Т-тоха, такая ведь с-стерва… она. И сидит и… как соб-бака на сене. Я ж и так и… Одно слово – гадина старая!
- Да ты не тужись, Гарька! Мы ж с тобой… Мы же… друзья, во! Разве ж я другана в беде брошу, ага?! Ты только мигни и я уж… того… ага…
Игорь смотрел через разоренный стол на круглое Тохино лицо и почти плакал от счастья. Наконец-то, через столько лет одиночества, борьбы со всем миром один на один - и никого рядом, никого, кто мог бы поддержать, помочь, да хотя бы просто посочувствовать – и вот теперь нашелся человек… Не-е-ет – человечище! – настоящий друг! Как хорошо! Какой же он славный парень, Тихомиров Антон! А в школе, помниться, сидел где-то на задней парте, тихоня такой был… А теперь вот – большой человек! Вопросы решает! И его, Гарика вопрос обязательно решит! Потому что они… друзья они теперь! Ага!
Игорь наклонился над тарелкой, призывно махнул рукой – что-то упало, разбилось, но это сейчас не имело значения – и очень серьезно сказал:
- Ты только… Не того… Я, вообще-то, не из этих, понимаешь?
Антон закивал головой и чуть не свалился со стула:
- К-конечно, д-друг! Я ж… Я все понимаю, ага!
- Так вот… - Гарик мучительно попытался собрать в кучу разбегающиеся мысли. Что-то было такое… важное. Что-то ему нужно сделать и причем срочно… А, да!
- Слушай, Тох… Эта старуха, она… В общем, с ней надо решить! Это… такая сделка… Вот такая! – для убедительности Гарик потряс в воздухе сжатым кулаком, едва не заехав в глаз самому себе. – Надо ее…
- Убрать? – деловито и почти трезвым тоном спросил Антон.
- Не-е-ет… - испугался Гарик. – Ты… чего это?.. Как «уб-брать»? Она же… живая же… старуха.
- Ну и что? – равнодушно удивился Антон. – Была живая – станет неживая. Тебе ж надо чтобы она не мешала, ага?
- Не… Это… не… Мне надо… Её нужно просто… ну… поговорить, во! Убедить её надо, понимаешь? Я же не этот… я как лучше хочу!
Бесшумный официант с лицом манекена быстро убирал осколки. Тоха горстями совал ему мятые разноцветные бумажки и что-то бурчал в предупредительно оттопыренное ухо. Появлялись новые тарелки, бокалы, графины. Хрупкая веточка петрушки увядала в уголке губастого Тохиного рта. Металась вверх-вниз, слабо трепыхаясь при каждом «ага»…
3
Следующий визит к старухе случился только спустя десять дней. Пьянка с бывшим одноклассником почти на неделю выбила Гарика из колеи. Жуткие мешки под глазами никак не желали исчезать, жена роняла слова, как скряга – монеты, а в душе жило странное неутихающее чувство стыда. Где-то на третье после памятной встречи утро Гарик сообразил, что Тихомиров исчез из его жизни, не оставив ни телефона, ни других своих координат. Это немного приглушило отвратительные спазмы совести, но не исцелило окончательно. Как ни крути, а он, Игорь, законопослушный гражданин и добросовестный работник, практически обратился за помощью к… кому? Криминальному элементу, как принято писать в желтых газетенках? К обыкновенному работяге, решившему пустить пыль в глаза старому знакомцу? Гарик не знал, но сам факт морального падения изрядно отравлял его существование.
Однако незавершенная сделка – не надоевшая книжка, на полку не поставишь. Начальник задавал вопросы, клиент звонил по три раза в день, а коллеги смотрели с недоумением. Пришлось брать себя в руки и тащиться в ненавистную квартиру.
Старуха молча посторонилась, пропуская агента в комнату. Гарик бочком скользнул на привычное место за исполинским столом, стараясь избегать взгляда блеклых старухиных глаз. Привычно – руки знали свое дело независимо от душевного состояния – разложил очередной ряд фотографий…
- Что ж вы, голубчик? – укоризненно раздалось откуда-то сверху.
Гарик дернулся – несколько глянцевых снимков спланировали на пол – и задрал голову. Старуха возвышалась над ним, как ветхое, полуразвалившееся здание. На мгновение Гарику показалось, что она сейчас рухнет, сметая его с табуретки, погребая под россыпью истлевших обломков плоти… Он зажмурился и помотал головой, отгоняя наваждение.
- Ч-что… В чем с-собственно… - запинаясь, пробормотал он, чувствуя, как горячая предательская волна неудержимо заливает лицо.
Он сделал неуверенное движение – встать, оказаться на одном уровне со старой ведьмой! – но костлявая рука легла на плечо, оборвав попытку в зародыше.
- Вам и в самом деле так уж нужна эта квартира? – задумчиво проскрипела старуха, не снимая с Гарикова плеча своей отвратительной иссохшей лапы.
- С-серафима Андреевна, - быстро заговорил Игорь, постепенно приходя в себя, - вы собственно, что… Я не вполне понимаю суть ваших пре…
Старуха молча смотрела и слова вдруг застряли у Гарика в глотке. Он закашлялся – мучительно, со свистом втягивая воздух, выпучив глаза и всем телом содрогаясь на неудобном сиденье.
- Что ж, - неторопливо произнесла ведьма, переждав этот приступ. – Пусть так. Будет тебе, мальчик мой, все, как ты хочешь.
Гарик сидел ни жив ни мертв, боясь задушить пробивающийся внутри тощий росток надежды.
- Только смотри, потом уж не жалуйся, голубчик. Всегда помни – ты сам этого хотел.
Старуха опустила кожистые веки и вяло махнула рукой:
- Иди… Завтра приходи. Все будет.
- А… документы? И на каком варианте мы с вами остановимся? И еще желательно бы…
- Иди… - оборвала старуха его суетливую неоформившуюся радость. – Завтра.
Гарик спиной попятился к двери, зачем-то нелепо кланяясь и чуть ли приседая в реверансах. Яркие прямоугольники фотографий так и остались валяться на затертом паркете.
Следующим утром Гарик робко стукнул в дверь и не услышал привычно-скрипучего: «Прошу!». В полутемном коридоре вдруг сделалось сыро и совершенно непроглядно, в голове поселилась звенящая пустота, и лишь одно слово металось внутри черепа, глухо стукаясь изнутри в виски: «Дурак! Дурак! Дурак!». Он поднял тяжелую, непослушную руку и стукнул еще раз, ощущая, как немеют ноги, а в животе ощетинивается длинными иглами острая боль. Дверь неожиданно поддалась, бесшумно шевельнулась, открывая щель, немедленно прострелившую сумрак коридора ослепительно ярким солнечным лучом…
Комната была пуста. Темнели прямоугольники не выгоревших обоев, неопрятными клочьями свисала паутина в украшенных лепниной углах, и как живой переваливался с боку на бок пыльный клубок под ногами. Посреди бескрайних просторов неровного паркета лежала тощая стопка бумаг, придавленная сверху небольшой статуэткой.
Гарик подошел на негнущихся ногах – при каждом шаге от ступней до бедер простреливало болью, будто он долго сидел в неудобной позе – наклонился и взял в одну руку странную скульптурку, а в другую – бумаги. Документы на комнату, одна из забытых вчера фотографий, и… генеральная доверенность на его имя. «На совершение любых операций… с принадлежащей гражданке… расположенной по адресу…» Минут пять он просто стоял, тупо глядя на расплывающиеся перед глазами строчки, потом перевел непонимающий взгляд на тяжелую металлическую фигурку. Статуэтка изображала человека – мужчину – застывшего с безвольно опущенными руками и устремленным вдаль взором. У ног его были в беспорядке разбросаны не то черепки, не то камни. Лицо мужчины… Гарик присмотрелся и невольно отвел глаза, сморщившись от боли в переносице. С лицом статуи творилось что-то странное – оно… менялось? Да нет, просто светпадал под разными углами…
4
Жизнь завертелась, как яркая лента в руках гимнастки. Сделку оформили в рекордно короткие сроки – чуть ли не за неделю. Коллеги фальшиво поздравляли и хлопали по плечам – уже к вечеру Гарик, приметив в другом конце офиса чью-то фигуру, болезненно морщился и норовил спрятаться. Начальник туманно намекал на повышение (какое может быть повышение у агента по недвижимости? Свое место он, что ли отдаст!). Жена смотрела с восторгом и несколько раз осторожно заводила разговор о том, что вот теперь можно бы и съездить куда-нибудь, а то жизнь пройдет, а ничего, кроме берез и комаров и не видели… Гарик отшучивался и сворачивал разговор на другое. Он знал, куда потратит заслуженное богатство.
В один из дней он позвонил Алене и сообщил, что вечером они идет в ресторан. «По какому поводу?» - «Увидишь». В назначенное время жена, в парадно-выходных туфлях на высоченных шпильках, и в вечернем платье, стояла у подъезда и нетерпеливо высматривала их старенький форд.
Она равнодушно скользнула взглядом по шикарной тачке, с визгом шин остановившейся у тротуара. Гарик несколько мгновений посидел, разглядывая жену, такую соблазнительную и радостно-взволнованную, затем выбрался наружу и широко улыбнулся ей поверх лаково блестящей крыши автомобиля.
- Гошик?.. – растерянно-глуповатое выражение на лице жены изрядно позабавило Гарика. – Это… Ты что…
- Прошу, дорогая!
Он неторопливо обошел кругом, распахнул дверцу и сделал приглашающий жест. Алена не двинулась с места.
- Садись же, - Игорь почувствовал смутное раздражение. Что-то было не так, нарисованная в воображении радужная картинка его полного и окончательно триумфа распадалась, смывалась под напором грубой реальности, как меловой рисунок дождем с асфальта.
- Ты что – купил машину? – голос Алены дрогнул. Вместо восхищения и радости за мужа в нем слышались непонятные растерянные нотки.
-Ага, - Гарик из последних сил доигрывал сцену «Явление хозяина жизни к трепещущей от восторга жене». – Прикинь – новенькая, только что из салона! Последняя модель! «БМВ», между прочим! Залезай же, посмотри внутри!
Алена наконец подошла и как-то неловко, зацепившись высоким каблуком за порожек, примостилась в эргономичном кожаном кресле. Гарик быстро плюхнулся на место водителя и повернул к жене сияющее лицо:
- Ну как? Круто, да! Смотри, тут чейнджер на десять дисков! А вот – климат-контроль и круиз-контроль! И бортовой компьютер! Навигатор встроенный, между прочим! А тут, смотри-смотри – вот руль по высоте регулируется и подогрев сидений, ну сейчас-то ни к чему, зато зимой будем как короли ездить! А еще вот, - он состроил таинственное лицо, нажал какую-то кнопку и из потолка с тихим жужжанием выполз экран. – ДВД-проигрыватель! Ну как? Чего молчишь – язык проглотила от счастья?
Гарик возбужденно захохотал, продолжая нажимать какие-то кнопки, крутить рычажки и смотреться во все зеркала по очереди. Алена бледно улыбнулась:
- Да… С ума сойти…
- Ну все, поехали отмечать! Столик заказан – в «Тройке», не где-нибудь, между прочим – сейчас на моей ласточке мигом долетим!
Весь недолгий путь до ресторана они молчали – Гарик был поглощен дорогой и восхитительным слиянием с шикарной, как породистый конь, машиной, а Алена внимательно смотрела вперед на послушно ложащуюся под колеса ленту асфальта.
Огонек свечи плясал, разбиваясь острыми бликами на стенках тонконогих бокалов, отражаясь в темных и матовых, как два каштана, Алениных глазах. Официант сунул Гарику предупредительно раскрытое меню, Алене – карту вин и удалился, держа спину прямо, как балетный танцор.
Выбрали, заказали. Гарик вытащил из заднего кармана джинсов мятую пачку сигарет, закурил, бросил ее на стол. Бело-синяя картонка смотрелась инородным телом среди сверкающего, белоснежного, хрустально-фарфорового великолепия. Игорь вдруг смутился и неловко, чуть не опрокинув высокую тонкую свечу, выцарапал сигареты со стола и затолкал обратно в карман. Алена молчала. Держала раскрытую ладонь возле крохотного огонька, будто грелась.
Закуски принесли быстро, официант разлил густое рубиновое вино, прошелестел: «Горячего подождать придется» и унес свою балетную спину в сторону кухни. Гарик поднял бокал, улыбнулся и слегка натянуто произнес:
- Ну… за нас!
Чокнулись, выпили, приступили к салатам. Вокруг ели и пили люди, где-то смеялись, где-то азартно спорили; танцовщица в ярких перьях и блескучем купальнике томно изгибалась под тягучую монотонную музыку… Вокруг их столика, как влажный густой туман, висела неправильность.
- Кхм… Хороший ресторан, да? – Гарик неопределенно взмахнул вилкой.
Алена вздрогнула, будто оторвавшись от каких-то своих мыслей, и принялась нервно комкать салфетку. Игорь почувствовал нарастающее раздражение.
- Ты чего, Аль? – спросил он, стараясь говорить спокойно, хотя внутри уже нарастала мутная волна плохого настроения.
- Гошик… ты… - она коротко вздохнула. – Ты все деньги на эту машину… потратил?
- А что? – нарочито внимательно поинтересовался Игорь.
- Да нет… Просто…
- Ну, все! Нет, на ресторан оставил. Ты что, не рада, что ли?
- Я?.. – со странной интонацией переспросила жена. – Нет я… рада, конечно. Но…
- Что «но»? – угрюмо спросил Игорь. – Говори уж!
Звякнула брошенная вилка, нервно метнулся изящный огненный лепесток. Алена еще ниже опустила лицо:
- Да ничего, Гош… Хорошо все. Машина это… замечательно. Это…
- Ты чего? – теперь в его голосе звенела искренняя, праведная обида. – Я же… для вас! Мы же летом поедем… Хоть в лес, хоть к маме твоей! С комфортом, понимаешь?! Да в ней жить можно, не то что… А ты…
Гарик махнул рукой и принялся есть, тыкая вилкой в тарелку так, будто она была в чем-то виновата. Алена, не поднимая глаз, тихо сказала что-то. Он не расслышал, переспросил сердито:
- Что?!
- Я думала… съездим куда-нибудь. Вместе. Отдохнем… Ты отдохнешь. И компьютер… Егору нужен. И…
- Да что – съездим?! – перебил Гарик. – Ну съездим мы в этот… Тайланд или куда ты там хочешь. Профукаем денежки-то, и не заметим! А машине – это… вещь! Это для всей семьи! Удобство и… Да что тут вообще...
Алена рывком подняла голову, и Гарик невольно отшатнулся от ее взгляда. Перевел дыхание – показалось. Просто свеча отражается…
5
Алена сразу ушла в спальню, а Гарик некоторое время бесцельно слонялся по квартире, не зная, как дать выход темному, сосущему чувству в груди. Взялся раскладывать пасьянс на компьютере – карта не шла, издевательски улыбались лощеные короли, надежно пряча под собой необходимые шестерки и семерки. Бросил, тяжело протопал к холодильнику. Долго смотрел в ярко освещенное нутро, бездумно скользя взглядом по мисочкам, судкам и контейнерам. Есть не хотелось, ресторанная еда до сих пор тяжелым комком лежала в желудке. Во дворе раздался истошный перелив сигнализации. Гарик, как охотящаяся рысь, метнулся к окну, вперил взгляд в темноту. Чертыхнулся, одним прыжком подлетел к выключателю и погрузил комнату во мрак. Снова напряженно всмотрелся, складывая ладони домиком перед лицом. Машина стояла на месте, размеренно помаргивая красным огоньком на торпеде.
Неутоленная жажда признания распирала, требовала слушателей – настоящих, восхищенных, смотрящих с уважением, а не… Гарик с усилием изгнал образ капризной жены и тут его осенило.
Дверь в комнату сына была, как всегда, плотно закрыта. Гарик помедлил, вдруг испугавшись нового разочарования, но все-таки стукнул по косяку.
Тишина.
Он осторожно приоткрыл дверь и сунул голову внутрь. На мониторе метались, как свихнувшиеся гусеницы, разноцветные спирали и цепочки, желтый свет настольной лампы подсвечивал склоненную над тетрадью фигуру, окружая ее размытым ореолом. Егор не обернулся, продолжая сосредоточенно писать.
Игорь подошел и только тогда разглядел блямбы наушников на голове сына, из-под которых доносился комариный писк музыки.
- Егор!.. Его-ор!
Гарик тронул парня за плечо и тот наконец-то поднял голову.
- А?.. А, пап… Ты чего?
- А ты чего? Сидишь, не слышишь ничего! Зову тебя… - с неожиданным раздражением проворчал Гарик.
- Сейчас… - сын стянул наушники и бросил поверх исписанного тетрадного листа. – Чего, пап? Спать пора? Так я сейчас… лабу допишу и…
- Да нет, - отмахнулся Гарик. – Сказать тебе хотел…
- Что?
- Я… - он почувствовал неловкость, будто случайного прохожего поймал на улице и пытается рассказать ему о своих переживаниях. Справился. – Я машину купил, сынок!
- Серьезно? – равнодушно удивился Егор. – Круто.
Гарик подождал немного.
- Кхм… «БМВ»… Новенькую. Полный фарш…
- Да, молодец, - без энтузиазма откликнулся Егор. – Поздравляю.
- Ты это… Посмотреть… а?
- Пап… Извини, но… Мне дописать надо – завтра сдавать. И поздно уже. Давай не сейчас.
- А… Ну, конечно… Да… Ну, я… пошел.
- Ага, - Егор уже вновь нацепил черные поролоновые кругляши и с головой ушел в мир формул и графиков.
Гарик потоптался возле стола и двинулся к дверям. Остановился на пороге комнаты:
- Что-то я не замечал за тобой раньше… такого рвения в учебе.
Сын не отреагировал. Ах, да, он же не слышит ничего из-за музыки этой…
Утром Гарик проснулся ни свет ни заря. Часы у кровати показывали половину седьмого. Он повернулся на другой бок и закрыл глаза. Натянул одеяло на голову. Подтянул колени к животу. Откинул одеяло и перевернул подушку прохладной стороной вверх. Лег на спину… Сна не было ни в одном глазу.
Ругаясь вполголоса, Гарик поднялся, бросил сердитый взгляд на мирно сопящую Алену и принялся одеваться.
Кофе был горьким, булка черствой, а сыр – заветревшимся. Из телевизора бодро рассказывали о взрыве в метро, о «Никитском душителе» и о новом законе, запрещающем вешать белье на балконах. Гарик уже готов был запустить мерзким кофе в отвратительную рожу на экране, когда на кухню выполз сонный Егор.
- О! Папа… Ты чего так рано? – отчаянно зевая, удивился ребенок.
- Не спится, - буркнул Гарик.
- Везет тебе… А я бы спал и спал… Слушай, а чего ты там вчера говорил? Про машину вроде?
- Ну.
- Ты что – серьезно, бэху купил? Какая модель? Какого года?
Гарик недоверчиво покосился на сына. Тот смотрел с искренним любопытством.
- Ты иди, умойся, - проворчал Игорь, оттаивая. – Да пойдем, покажу. Чего на пальцах объяснять-то…
- Э-э-э… Вроде не первое апреля, пап? А я уж поверил, - обиженно протянул Егор и, шаркая расхлябанными домашними тапочками, поплелся к подъезду.
Гарик остался стоять, крепко сжимая в ладони нагретый брелок и тупо глядя на пустой прямоугольник заплеванного асфальта. «Не успел застраховать… Не успел…» - вертелось в голове.
6
Прозрачная ручка с синим, как вена, стержнем внутри каталась по столу с противным стрекочущим звуком. Гарик легонько толкал ее указательным пальцем левой руки и наблюдал, как она перемещается к указательному пальцу правой руки: трр-трр-тррр…
Последние дни слились в его сознании в одну сплошную мутную круговерть. В милиции разводили руками: не волнуйтесь, гражданин, следственно-розыскные действия производятся в установленном порядке; коллеги выражали сочувствие, с трудом пряча злорадство; Алена… с Аленой он старался не встречаться. Ему неизменно чудился удовлетворенный огонек в карих глазах, и хотелось ударить и закричать: «Что, довольна?! Да?! Машина тебе не понравилась?!» Бред! Гарик понимал, что это бред, но не мог простить жене того, то ли бывшего, то ли пригрезившегося высверка зрачков в ресторане.
Хлопнула входная дверь. Раздался звонкий голосок Маськи и увещевающий - Алены. Короткая возня в коридоре, топот маленьких ног по линолеуму и на Гарика налетело горячее, цепкое, сладко пахнущее улицей и счастьем существо:
- Папа! А мы гуляли! На велосипеде катались! Я уже большая совсем, я сама рулила! Папа, а ты чего такой грустный?
Он подхватил тощее невесомое тельце, усадил на колени, зарылся носом в пушистые завитки на макушке, и на мгновение стало легче. Только на мгновение. Потому что почти сразу раздался ровный голос жены:
- Детка, иди раздевайся и руки мой. Поздно уже, сейчас покушаешь и спать!
Маська послушно соскользнула на пол и вприпрыжку отправилась в свою комнату. Гарику стало холодно. Он еще больше сгорбился на стуле и уставился на ручку, словно пытаясь сдвинуть ее с места силой мысли. Алена не уходила.
- Гошик…
Он молчал, надеясь, что глупая женщина поймет, что ему сейчас не до ее смешных проблем.
- Игорь.
Гарик невольно поднял голову – так жена не называла его никогда, кроме редких моментов крупных ссор. Женщина, возвышающаяся над ним, показалась Гарику чужой и неприятной. Слишком грубое лицо, слишком короткая стрижка, слишком широкие бедра…
- Игорь, я… на работу выхожу.
- Что? – Гарик так увлекся разглядыванием этой новой, незнакомой женщины, что смысл произносимых ею слов скользнул мимо сознания, оставив после себя ощущение нереальности.
- Я нашла работу, - Алена говорила торопливо, будто торопилась высказать все до конца, пока ей не изменило мужество. – Ты же сам говорил, что нельзя сидеть дома. Что независимость… и нужно расти… Я разослала резюме и сегодня была на собеседовании… В общем… С понедельника. По специальности.
- Подожди… А как же Маська? Ты же сама… болеет, в садик невозможно отдать…
Жена нахмурилась и поджала губы:
- Маська… Я… все уже решила.
- Что? Что ты решила?! Что ты вообще можешь решить сама в этой жизни?!
Гарик орал, все больше распаляясь, наслаждаясь взрывом эмоций, позволяющим выплеснуть накопившееся за эти дни напряжение и в то же время понимая, что происходит непоправимое, что эту трещину в отношениях им не удастся залечить очень, очень долго. Может быть, никогда.
Алена молча ждала. Когда он выдохся, и в последний раз треснул кулаком по столу, и начал сдуваться, как проколотая надувная игрушка, она произнесла очень четко и очень спокойно:
- Маську возьмет моя мама. Я уже договорилась. Я выхожу на работу. Это все.
- А машины-то нету! – со злой и безумной радостью сообщил Гарик. – Некому вас к маме-то везти! Так что…
- На поезде доедем, - отрезала Алена и, резко развернувшись, скрылась в комнате.
Гарик видел, как вздрагивают на ходу ее плечи, слышал, как она судорожно, со всхлипом, втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, стараясь подавить слезы. И ничего не чувствовал.
Он закрыл глаза и шевельнул пальцем. Трр-трр-трр…
7
Ночью ему приснилась старухина комната. Такая, какой она была в его последний визит. Светлые прямоугольники на обоях, клочья паутины, неровный паркет. И стопка бумаг, прижатых навеки застывшей фигуркой.
Гарик долго стоял на пороге, чувствуя, что должен, просто обязан взять эти бумаги и не решаясь сделать шаг. На затылке у него, как жесткая холодная рука, лежал чей-то взгляд. Ему было страшно. Страшно стоять, не оборачиваясь, под прицелом этого враждебного, пристального взгляда. И еще страшнее обернуться и встретиться лицом к лицу с хозяином его.
Потом раздался голос.
- Ну что же, мальчик мой, - скрип старой пластинки и шорох листьев на ветру. – Все складывается наилучшим образом? Впрочем, еще слишком рано судить, не так ли? Еще только начало… А ведь есть и отдаленные последствия, и чужие планы, и твоя собственная жизнь… Ты никогда не думал, что она настолько зависит от людей, живущих рядом с тобой? Тронь камешек – столкнешь лавину. Иди, голубчик. Загляни в будущее…
Гарик сделал шаг. Другой. Переставляя бесчувственные, будто деревянные ноги, он ощущал себя марионеткой, ведомой равнодушным, но настойчивым кукловодом. Спина переломилась, рука сама потянулась и подняла бумаги. Нет, только верхний лист. Слегка помятый, с одним оторванным уголком.
Гарик хотел закрыть глаза и не смог. Белая поверхность приближалась. Сейчас он прочтет и случится что-то ужасное, что-то непоправимое и окончательное… Он застонал, мучительно отводя зрачки, до боли в висках напрягая глаза. И уставился прямо на чуть подрагивающий в руке листок.
Абсолютно пустой.
- Понял теперь? – с каким-то даже сочувствием поинтересовался скрипучий старухин голос. – Нет? Ну что ж, тогда ступай, мальчик мой. Ступай. Время еще есть.
Сон улетучился, стоило открыть глаза, оставив после себя лишь ускользающее чувство близкого прозрения. Гарик повернулся, хотел привычно обнять теплую, податливую жену… Рука шлепнулась на холодную простыню – Алена лежала на самом краю, повернувшись спиной. Гарику показалось, что их разделяет не полметра цветастого ситца, а мегапарсеки безвоздушного пространства.
Он преодолел секундную нерешительность – ведь это его жена, его Аленка, «в болезни и в здравии» и все такое… Неловко, как гигантский червяк, переполз ближе и накрыл ладонью остро выступающее под тонким одеялом плечо. Она откликнулась сразу, словно только и ждала этого движения, повернулась, не открывая глаз, заключила его в теплое кольцо пахнущих сном рук, прижалась всем телом. И мир, накренившийся было и чуть не сорвавшийся с оси, прочно встал на свое законное место.
А днем Гарик встретил Тихомирова.
Тоха вразвалку шагал по середине тротуара, уставившись себе под ноги. Прохожие шарахались в стороны, какая-то девушка, задетая могучим плечом, тонко выкрикнула ругательство и тут же ускорила шаг. Антон не поднял головы, не ответил.
- Привет! – Гарик стоял на его пути и на короткое, но неприятное мгновение ему показалось, что Тихомиров просто пройдет сейчас сквозь него, протопает по упавшему телу, отрешенно глядя на свои же нечищеные ботинки на Гариковой груди, животе, бедрах…
- А?.. А-а-а… Ты… - Тоха мазнул взглядом по бывшему однокласснику, как по фонарному столбу – стоит на дороге, бывает, надо обойти… Чуть изменил траекторию движения, огибая препятствие…
- Эй! – Гарик, сперва оторопевший, опомнился и вцепился в рукав Тохиной куртки. – Привет, говорю!
- Ага, - кивнул Тихомиров и сделал еще одну попытку двигаться дальше.
Нет уж, Игорь не собирался сдаваться так просто! Тем более что именно сейчас в глубине его сознания смутно забрезжила какая-то чрезвычайно важная мысль. Связана она была, как ни странно, именно с Тохой. И с сегодняшним забывшимся сном.
- Слушай, - осторожно начал Гарик, нащупывая нить разговора, как заблудившийся путник нащупывает слегой тропинку в болоте, - ты тогда… То что я просил… В общем, ты… ходил к ней?
Тоха наконец-то оторвался от изучения асфальта и поднял на Игоря совершенно больные, в красных прожилках, глаза:
- Чего-о?
- К старухе, - Гарик буквально кожей чувствовал, что вот оно! Вот та самая ниточка, которая приведет его… Куда? «Еще только начало…» - каркнул над ухом старческий голос. Гарик вздрогнул и оглянулся – улица была пуста.
- Ты разговаривал со старухой? Я рассказывал, помнишь? Сделка, упрямая старая ведьма, коммуналка в центре… А?
- Какая еще старуха? – устало спросил Антон. – Игореха, мне сейчас… Не до того мне, извини.
- Что… - во рту пересохло и Гарику пришлось несколько раз сильно сглотнуть, чтобы произнести следующую фразу: - Что-то случилось?
- Ага… - Тоха махнул рукой. - Шефа моего закрыли – Вася-Чижик, слышал?.. Ну, не важно… Ребят почти всех повязали, я на подписке… Жена, как узнала, шмотки в чемодан покидала и привет – к мамаше свалила. На развод уже успела подать, с-сволочь…
Антон еще раз махнул рукой и побрел прочь. Гарик не стал его удерживать.
8
На железной, кирпичного цвета двери были синим мелком криво намалеваны цифры «2» и «6». Гарик поискал кнопку звонка, не нашел и несколько раз стукнул по железу костяшками пальцев.
Дверь распахнулась, когда он еще не успел отдернуть руку, будто кто-то за ней ждал именно его прихода. На пороге стояла девочка лет шести в трусах и огромном банте на круглой головенке. Она с интересом уставилась на Гарика снизу вверх круглыми светлыми глазищами.
- Э… Здравствуй… девочка. А… взрослые есть?
- Ма-а-а-ма-а-а! – завопила кроха, не отводя от гостя завороженного взгляда.
Из глубины квартиры послышался раздраженный женский голос:
- Ну что опять?! Иди сюда, я занята!
- Мам, тут дядя пришел!
В прихожую выскочила молодая женщина в переднике и с белым пятном муки на щеке. В руке ее что-то сверкнуло – кажется, большой кухонный нож. Увидев Гарика, она смущенно спрятала за спину приготовленное оружие и неловко улыбнулась:
- Вам кого? Стаса? Так он сегодня во вторую…
- Извините, - Гарик растерялся – старуха никогда не упоминала, что у нее есть живые родственники. - Серафима Андреевна здесь живет?
- Кто? – удивилась женщина. – Нет. Вы, наверное, не туда попали. Это дом двадцать один, а соседний – двадцать три, их часто путают. Вы пройдите чуть дальше…
- Извините, - пробормотал Гарик, отступая.
Дверь захлопнулась с гулким железным звуком, из-за нее раздался возмущенный голос:
- Я сколько раз говорила – не открывать никому?! Что за ребенок такой непослушный!..
Гарик, ведя рукой по гладким перилам, побрел вниз по лестнице. Он не ошибся. Адрес объекта, изображенного на единственной фотографии, оставленной старухой в пустой комнате, был «улица Голикова, двадцать один»…
Он вывалился из сумрачного подъезда и сразу ослеп. На улице бурлил май. Перла из-под земли наглая молодая трава, очумело галдели невидимые в ветвях воробьи и колыхалось над асфальтом жаркое марево.
Смаргивая выступившие слезы, Гарик проводил взглядом молодую мамашку, гордо толкавшую коляску с толстощеким младенцем внутри и вдруг ощутил острый, как зубная боль приступ тоски по Маське. Ему до спазмов в животе захотелось схватить в охапку, прижать к себе эти острые локти, круглые коленки, тонкие ребра… Уколоть щетиной тугую щечку и чтобы она хохотала взахлеб и уворачивалась, смешно морща нос-кнопку…
Странное дело – когда дочка была дома, она вроде бы даже мешала. Она вваливалась в родительскую спальню в семь утра и противным ноющим голосом требовала пить, кушать, снять пижаму, включить мультики и найти любимую куклу. Она любила хватать куски у него из тарелки, и приставать с глупыми вопросами именно тогда когда он был страшно, стопроцентно, категорически занят… Сколько раз он мечтал отправить ее к бабушке хоть на недельку и наконец-то отдохнуть? И вот ее нет меньше месяца, а из семьи будто вырвали очень важную, может быть даже основную оставляющую часть. Душу?
Гарик хмыкнул и покрутил головой. Да разве дело только в Маське? А Алена? Он болезненно поморщился. Жена действительно устроилась на работу. И работала. И вполне справлялась даже, как это ни странно. Но главной неприятностью было не частое отсутствие привычной домашней еды (некогда у плиты стоять!), не их общение, сократившееся до пары часов в день (впрочем, вполне доброжелательное), а то, что у нее появилась своя, отдельная от Гарика жизнь. Она честно пыталась рассказывать ему о каких-то непонятных и неинтересных проблемах, о запутанных интригах в рабочем коллективе, о корпоративных, так их разэтак, вечеринках!
Гарик не хотел ничего этого слышать. Он ревновал новую, стильно накрашенную, в строгом (и таком сексуальном!) деловом костюме Алену к ее новой, недоступной для него жизни. Он опустился до того, что тайком залез на ее страничку «ВКонтакте», изучил список друзей и со странным, болезненным интересом просмотрел все фотографии. Ничего криминального не нашел, отчего, вопреки логике, еще больше укрепился в своих подозрениях.
Посередине тротуара, распугивая прохожих, промчалась стайка подростков на роликах. Мысли Гарика сами собой перекинулись на сына…
Егор тоже изменился. И изменения-то вроде были сплошь положительные – учится все вечера напролет, в дурацкие игрушки компьютерные не играет, с подозрительными компаниями не шляется до утра… А что-то было не так. Сын стал чужим. Странным и… да, пожалуй, неприятным Гарику человеком. Не плохим, не хорошим – просто отчаянно посторонним.
Вот и жил Гарик последние дни в собственной квартире, как в купе поезда очень дальнего следования. Когда впереди десять, а то и пятнадцать суток со случайными людьми, сведенными вместе то ли судьбой, то ли прихотью кассира, и надо как-то существовать вместе, общаться, делиться едой и сигаретами…
Первая неудача в поисках старухи отнюдь не обескуражила Гарика. Человек – не иголка, а уж в нашем обществе, насквозь пронизанном сетью справок, документов и регистраций, найти кого-то - дело времени и денег. Для начала самый простой путь – в агентство. Там копии всех документов по квартире, данные всех участников сделки, та же доверенность от старухи, в конце концов!
9
Секретарша Ирочка размазывала по кукольному личику черные потеки туши, шеф сломанным манекеном обвис в кресле, а в кабинете остро пахло лекарствами. Молодой угрюмый врач, защелкивая потертый чемодан с медицинскими инструментами, покосился на зареванную Ирочку и буркнул:
- Домой его отправьте. И пусть дня три хотя бы отлежится.
Он удалился, брезгливо перешагивая через разбросанные по полу пластиковые папки и мятые бумаги. Гарик вышел из оцепенения и растерянно оглядел знакомый до последней трещины на стене офис: выпотрошенные шкафы, непристойно распахнутые дверцы и торчащие ящики, опрокинутый фикус на широком подоконнике и россыпь влажной земли на полу, прямо на разлетевшихся документах…
- Кхм… Ира, что тут… Это что… землетрясение? Пожар?
Секретарша подняла опухшие глаза, уперлась взглядом в цветок с печально поникшими листьями и разрыдалась с новой силой:
- Налоговая-а-а… Игорь Виталье… вич… Они… в масках ворвались… С автоматами-и-и…
Она захлебнулась. Гарик мельком подумал, что угрюмый врач рановато уехал – как бы не пришлось снова вызывать «Скорую», уже для секретарши…
- Ира, успокойся, пожалуйста. Уже никого нет, слышишь? Скажи толком, что случилось? Какая налоговая? Откуда? У нас же все… - он чуть было не сказал «Все проплачено», но вовремя спохватился.
- Все забрали-и-и… - голосила Ирочка, раскачиваясь на стуле, как китайский болванчик. – Документы все… Бумаги… Компьютеры увезли… Что теперь… И Александр Петрович, бедненький… Сердце прихватило… Врач хотел в больницу, а он… ни в ка-ку-ю-у-у…
Выходя, Гарик хотел аккуратно прикрыть дверь, но не смог – на порожке валялся, щерясь наполовину оторванной подметкой, огромный, густо заляпанный грязью ботинок. Откуда он взялся в приличном офисе агентства по недвижимости?
Происходящее вполне укладывалось в рамки нелепых случайностей и досадных совпадений – новое место жительства старухи он точно не знал, а лишь предположил по оставленной ею фотографии, а внезапный обыск и конфискация всех документов в агентстве… Бывает. Странно, что именно сегодня, но жизнь – она покруче любого триллера иногда заворачивает, уж это-то Гарик знал. Так что он спокойно приступил к следующему пункту составленного им плана розыскных мероприятий. Ну… не то чтобы совсем спокойно… Грыз изнутри дотошный червячок неуверенности, разъедал потихоньку стройную картину мира. Но опыт прожитых лет, атеистическое воспитание и уверенность в научной объяснимости любых явлений успешно загоняли его в самые дальние уголки подсознания. Пока загоняли.
Мчась в вагоне метро сквозь непроглядную тьму тоннелей, трясясь в душном автобусе по искореженным, словно во время войны, дорогам и лавируя по пустырям в поисках тропинки через горы мусора и озера жирной грязи, Гарик придумывал достойное объяснение своего внезапного интереса к нынешнему месту пребывания старухи. Когда он наконец добрался до нового жилища Анатолия, солнце уже клонилось к закату – жадный алкоголик выбрал самую дешевую, самую убогую квартирку у черта на куличиках, чтобы получить при обмене как можно больше денег.
Зажимая нос, Гарик сквозь густой смрад поднялся на последний этаж одинокой хрущевки, стоящей на краю бескрайнего пустыря и, не найдя признаков звонка, постучал в дверь кулаком. Заготовленные объяснения не пригодились – Анатолий был мертвецки пьян. Странно, что он вообще держался на ногах. Из квартиры за его спиной на лестницу долетали нестройные вопли и звон посуды. Гарик понял, что зря проделал такой путь и только привычка доводить начатое дело до конца, заставила его сказать:
- Здравствуйте, Анатолий!
Стеклянный взгляд обшарил Гарика с головы до ног, после чего хозяин взгляда утробно, с оттяжкой икнул и глубокомысленно изрек:
- О…
- Анатолий, - Гарик помахал перед лицом алкаша растопыренной пятерней, - вы меня узнаете? Я – Игорь. Агент, помните? Мы квартиру вашу расселяли…
- Канеш'н пмню… - булькнул Анатолий. – Ты ч'го пршел-то? Заходи…
Он сделал приглашающий взмах рукой и чуть не упал прямо на Игоря.
- Тихо-тихо, - забормотал Гарик, прислоняя пьянчужку к дверному косяку. – Анатолий, вы… Ты не знаешь, случайно, где сейчас живет ваша соседка? Бывшая соседка – Серафима Андреевна.
Анатолий молча и сосредоточенно таращился на Гарика. Губы его непрерывно и беззвучно шевелились, напоминая двух совокупляющихся червяков.
- Анатолий, - уже просто по инерции произнес Гарик. – Ну вы же сами мне говорили, помните: «Баба Сима… Сколько тут живу, а она все такая же… Сдохла бы уже, старая ведьма…» Ну?
- Не… - червяки разлепились, выпуская наружу клеклые, как протухшее тесто, слова. – Н'пмню… Не знаю н’ккой ст’рухи… Из-звини, Витал’ч, не знаю.
- Как – не знаешь, - холодея, переспросил Гарик. – Ты же с ней всю жизнь через стенку прожил! Ты ж, скотина, деньги у нее крал, забыл?! Она мне рассказывала! Да ты совсем допился, что ли? Как тебя-то зовут, помнишь еще?
- Т’лик… Себя п’мню… - гордо заявил алкаш. – А ст’рухи – не п’мню…
- Тьфу! – Игорь отвернулся и заторопился вниз по гадкой, заплеванной и описанной лестнице.
10
Форс-мажор, случившийся в агентстве, заставил приостановить все проводимые сделки («Временно!» - твердил шеф, морщась и растирая левую сторону груди), находиться дома становилось все тягостнее с каждым днем, и Гарик сосредоточил все силы на поисках старухи.
Молодожены из следующей за Анатолием комнаты были настолько увлечены друг другом, что не могли толком вспомнить не то что какую-то старуху, а и вообще, похоже, не замечали, что у них были соседи.
Многочисленное семейство выходцев из «дружественной республики» - одинаковых, как темноволосые, скуластые близнецы – успело продать выменянную «двушку» и отбыть на историческую родину.
Дедуля, в свои семьдесят лет державшийся молодцом и ежедневно совершавший пробежки в ближайшем скверике, помер буквально за день до визита Гарика.
Единственный свидетель, сначала показавшийся достаточно вменяемым - студент-первокурсник – путался в показаниях и отводя глаза твердил, что да, была, вроде старуха, а может и старикан, кто их разберет, этих ископаемых, или вообще эта комната пустая стояла… Извините, забыл, как вас зовут… А пару тысяч в долг… на недельку, не больше…
Гарик стиснул зубы и расширил сеть.
Сидящая в паспортном столе старая грымза с торчащими вперед зубами и фигой из седых волос на голове заявила с садистским удовольствием, что «любые справки и сведения выдаются только по предъявлению документа, удостоверяющего право собственности на жилплощадь». Увидев купюру, ловко всунутую Гариком в неудобное окошечко, она сначала побелела, потом покраснела и завопила, что она никогда, за тридцать лет беспорочной службы, да как он смеет, милицию, немедленно милицию вызвать!
Знакомый мент, не раз помогавший наводить справки и решать щекотливые вопросы, уже месяц как парился в следственном изоляторе за «превышение полномочий».
Шеф, имеющий множество полезных знакомств и «нужных» людей во всех, кажется, сферах деятельности, был настолько плох, что Гарик просто не решился его беспокоить.
Дни проваливались в пустоту, как камни в глубокую воду, сын отдалялся, голос Маськи постепенно стирался из памяти, а Алена… В один из бесконечной череды одинаково тоскливых вечеров, Гарик вдруг сообразил, что уже почти полночь, а жена до сих пор не пришла с работы. Он позвонил, мимоходом удивившись, что номера Алены нет в списке последних вызовов. Сколько же они не разговаривали по телефону? Три дня? Неделю? Раньше созванивались по пять раз за день – просто сказать «люблю, целую, скучаю»…
Голос Алены пульсировал внутри черной пластикой коробочки, вызывая неприятное ощущении тошноты. Да, с ней все в порядке. Как куда? Она же предупреждала – их коллектив на выходные… Да, на дачу к коллеге. Ну, если он не слышал, это не ее проблемы, правда?
На заднем плане раздавались пьяные возгласы, громкий смех. Кто-то завопил прямо в трубку: «Давай, приезжай! У нас тут здоровски!» Алена – со смешком, без раздражения -прошипела: «Да тихо ты! Это мой муж». И тогда Гарик повесил трубку.
Он стал раздражителен и беспокоен. Приобрел неприятную привычку, разговаривая с кем-то, не смотреть на собеседника, а беспрестанно бегать взглядом по сторонам, словно бы опасаясь слежки. Ему слышались голоса – вернее, один голос. В только что проветренной комнате ему вдруг становилось невыносимо душно и начинало першить в горле и щипать глаза от едкого дыма вонючих папирос. Ему снилась старуха. Теперь почти каждую ночь. Неуловимая в реальности, во сне она преспокойно сидела в кресле, щуря черепашьи глазки и раздвигая тонкие бесцветные губы в издевательской улыбке.
Через неделю Гарик позвонил старому приятелю, клиническому психологу с большим стажем и запинаясь, поведал об одном знакомом, у которого… в общем, неприятности как бы… так вот он хотел узнать, возможно ли такое, что человека на самом деле нету, а ему кажется, что есть… ну того, который виноват во всем… он не сумасшедший, нет, просто слегка запутался… хотя зря он, Гарик вмешивается, наверное, не стоило и звонить… Старый приятель терпеливо выслушал Гариково блеяние и мычание, после чего профессионально бесстрастным голосом предложил подъехать для консультации. «Да это не я… собственно, я же говорю – знакомый один…» - испугался Гарик. «Ну, как знаешь, - вздохнул приятель. – Если что – я всегда готов тебя… выслушать»
В эту ночь Гарик решился заговорить со старухой.
12
Высокое, под потолок, окно занавешено плотными, струящимися до самого пола шторами. Солнце проникает в комнату сквозь щель между ними, разделяя сидящую в кресле старуху и мужчину напротив широким полотнищем света. В нем танцуют пылинки, и причудливыми разводами струится дым. Кажется, что в воздухе висит призрачная, переливающаяся, живая стена.
Гарик делает шаг и невольно зажмуривается, чувствуя приближение теплой преграды. Ему кажется, что эта неверная, колеблющаяся плоскость вполне осязаема и материальна, и сейчас он застрянет в ней, как муха в паутине.
Но солнечный свет оказывается тем, чем он и должен быть – просто набором волн и частиц – и Гарик благополучно проходит сквозь дым, пылинки и ласковое тепло, чтобы остановиться на расстоянии вытянутой руки от старухи, невозмутимо затягивающейся папиросой.
- Кто вы? – слова медленно, как снулые рыбки, выплывают изо рта и надолго зависают в воздухе, прежде чем упасть на неровный паркет и растаять, оставляя после себя быстро сохнущие пятна влаги.
- Господь с вами, мальчик мой, - удивленно вздергивает брови старуха. – Мы ведь, кажется, знакомы?
- Нет, - хрипло произносит Гарик и заворожено следит, как очередная стайка рыбок-слов парит в полумраке комнаты. – Кто вы… на самом деле? Ведьма? Вы вообще… есть?
- Ну а как же, - старуха глубоко затягивается и выпускает густую струю дыма прямо ему в лицо. – Вот, видите – вам неприятно. И к тому же – мы ведь разговариваем с вами. А разве можно общаться с тем, кого нет? Но это не то, что вы хотели узнать, правда ведь?
Гарик кивает. Молчит. Старуха тоже молчит. Курит. Папироса успевает догореть почти до пустотелого картонного мундштука, прежде чем Гарик снова открывает рот:
- Это… все вы? То, что со мной сейчас…
- А что, позвольте спросить, с вами сейчас происходит, мальчик мой? Единственная ваша реальная неприятность – украденная машина. Но уж это-то вы на меня не сваливайте! Просто исполнение желаний материальных часто влечет за собой и возрастание риска их потерять, не так ли? Если у человека ничего нет, так нечего и отнять.
- Нет, - Гарик отмахивается от ее слов, как от мухи, жужжащей перед лицом. – Я про все остальное. Алена, Егор… Моя жизнь… Что с ней стало? За что?
Старуха неторопливо раскуривает новую папиросу, Гарик уже не морщится – привык, что ли? Хочется сесть, но в комнате всего одно кресло, нет даже проклятой, так раздражавшей его когда-то колченогой табуретки.
- Видите ли, голубчик, - старуха медленно опускает морщинистые веки и продолжает говорить, не открывая глаз: - Люди всегда чего-то хотят… О-о-о… Спроси любого и он тут же, не задумываясь, вывалит на тебя бесконечный список того, что ему необходимо для счастья. Причем добрая половина этого списка будет относится не лично к жаждущему перемен, а к его родным, близким, знакомым… И что же будет, если спросить этого гипотетического человека: «А во что, любезный, превратится жизнь – твоя и твоих близких – когда необходимые тебе изменения будут внесены в нее?» А? Что он ответит? Что хочет всем только добра? Что наверняка знает, как лучше для всех? Что благие намерения не могут вести в ад?
Гарик хмурится:
- Но… Ладно, пусть с Аленой это я… промахнулся. Я не мог предположить, что она… Что я так нуждаюсь… в ней. Что ее самостоятельность обернется… Но Егор?! Разве я хотел плохого? Разве стремление к учебе, полная самоотдача там, где это необходимо для дальнейшего благополучия – это неправильно?!
- Отчего же неправильно? – старуха, кажется, забавляется этим разговором. – Конечно, учиться и достигнуть успеха, и все такое прочее – это замечательно! Что же вас не устаивает, голубчик?
- Но он стал совсем… Будто не он! Будто его подменили! Я… не чувствую его, не понимаю! Он мне… неприятен…
- Видите ли, мальчик мой, - старуха приоткрывает черепашьи глазки и смотрит на Гарика вроде бы даже с искренним сочувствием. – Вы никогда не задумывались о том, что человек – это бесконечно сложная система? Состоящая из множества взаимодействующих деталей – темперамент, привычки, характер, физические возможности... Каждое сочетание уникально! Изменив лишь один компонент – скажем, чуть усилив старательность или уменьшив лень – мы получим совершенно другую личность. Она может быть лучше прежней или хуже, но в любом случае она будет другой! Не той, которую вы знали прежде, которую вы любили или ненавидели…
Старуха замолкает внезапно и произносит совершенно другим, равнодушным голосом:
- Впрочем, это всего лишь слова. Пора заканчивать нашу поучительную беседу. Прощайте, голубчик.
Гарик послушно направляется к двери, и вдруг замечает, что солнечная стена исчезла, а в комнате царит непроглядный мрак. Он заставляет себя остановиться, разорвать цепкую хватку чужой воли и вновь поворачивается к старухе – ее почему-то отчетливо видно, словно кресло освещено невидимым прожектором:
- Так что же, - через силу выдавливает Гарик, - значит – все?
- Ну, почему же, - понимает его старуха. – Все в ваших руках, мальчик мой. Как и всегда, впрочем…
Прожектор гаснет, одновременно исчезает опора под ногами, и Гарик проваливается в темноту. Летит, чувствуя, как теплый воздух обтекает его напряженное тело…
Просыпается.
13
Мир, понятный и доброжелательный, как старый ноутбук, обернулся сумрачным лабиринтом, полным скрытых ловушек и тупиковых ходов. Десятки, сотни прочнейших нитей связывали Гарика с другими людьми и любой, самый незначительный его поступок непременно отражался на чье-либо судьбе.
Гарик честно пытался не вмешиваться, не влиять, не дергать за эти, почти физически ощущаемые им нити. На просьбы о помощи отвечал отказами, попытки получить совет пресекал в корне, а свое мнение скрывал, как стыдную болезнь. За какие-то пару недель он растерял почти всех друзей и перестал обращать внимание на косые взгляды и шепот за спиной. Оказалось, что люди хотят, чтобы в их жизнь вмешивались! Им, как воздух, нужны подсказки, указания, одобрение или порицание…
Жизнь остановилась, замерла, как стоп-кадр в кино. Гарик взял отпуск за свой счет и целыми днями сидел дома, перебирая, со всех сторон рассматривая разговор со старухой. «Все в твоих руках… Что же вас не устраивает… Если ничего нет – нечего и отнимать…» Впустую. Не было ответов. Не было! Одни только вопросы. За что? Почему он? Как исправить? Задавать их было некому – старуха ушла из его снов, перестала являться бестелесным голосом и даже гадкий дым больше не заставлял слезиться глаза.
Гарик начал пить.
- Пап! Ты… можешь разговаривать?
Егор стоял, прислонившись к дверному косяку. Скрещенные на груди руки, хмурый взгляд. Чужой голос. Или он просто забыл, как звучит голос его сына? Когда они в последний раз разговаривали?
- Папа?!
Гарик очнулся и понял, что сидит и молча рассматривает высокого, спортивного юношу, стоящего перед ним в явном нетерпении. Нужно было взять себя в руки что-то сказать… ответить…
Нестерпимо хотелось выпить – для прояснения мыслей – тем более, что в пузатой толстостенной бутылке оставалось как раз на пару глотков.
- Да? – вспоминая прежние, отцовские интонации, спросил Гарик.
Кажется, Егор вздохнул с облегчением.
- Пап, мы с ребятами собираемся летом поехать в ЛТО. Трудовой лагерь. Денег заработать и вообще… отдохнуть. Ты как – не против?
Гарик сдался, быстро плеснул в стакан остатки виски и одним махом проглотил спасительную, упрощающую жизнь влагу. На лице Егора появилось и тут же пропало странное выражение – так смотрят на старого больного пса, взятого в дом крохотным меховым комочком. Или на выжившую из ума бабушку, которая пела тебе колыбельные и совала в портфель теплые еще пирожки, а теперь изводит всю семью… Гарику было все равно – последняя доза оказалась решающей и он вдруг почувствовал себя легко и свободно. Почувствовал себя прежним – успешным работником, мужем, отцом…
- У тебя же сессия, - сварливо заявил он.
- Так это после, - Егор пожал плечами.
- И что? Вместо отдыха, вместо того, чтобы сил набраться к следующему учебному году, ты решил… Знаю я эти лагеря! Пьянство, наркотики, да и вообще… - Гарика несло на волне отцовского негодования. – Знаешь, что – лучше махнем-ка на море. Вместе. И мама давно хотела! Фруктов поедите, накупаетесь. Маська оздоровится…
- Пап, - Егор поджал губы. – Мама только на работу вышла, ей отпуск этим летом не дадут. А Маська… она у бабушки, ты забыл?
Гарик открыл рот, но Егор не дал ему сказать:
- В общем, мне нужны деньги на лагерь, понял? Просто нужны деньги! Я уже взрослый и могу сам решать, что для меня лучше! Если ты не дашь, я… Я… Сам найду, слышишь!
Гарик не ответил. Он видел колеблющееся полотнище света, чувствовал щекочущий ноздри дым и слышал скрипучий, монотонный голос: «Все в твоих руках, мальчик мой… Все…»
Он загнал обратно все приготовленные, рвущиеся наружу слова и медленно произнес:
- Хорошо… Я… дам денег.
Алена пришла как обычно поздно. Сбросила туфли, босиком прошлепала в спальню и с негромким стоном упала на кровать. Когда она, уже переодетая в домашний халатик, вышла на кухню и принялась греметь кастрюлями, Гарик сидел за столом с интересом рассматривал пузатую бутылку.
Заурчала микроволновка, зашипел, распаляясь, чайник и вкусно запахло котлетами.
- Ты ел?
Гарик, не поворачиваясь, буркнул:
- Не хочется.
Мягко чпокнула дверца холодильника, дробно застучал нож о разделочную доску… Реальность текла мимо Гарика, сидящего наедине с пустой бутылкой.
- Гошик…
Он нехотя поднял голову – Алена сидела напротив, сложив руки на столе, как примерная ученица и смотрела на него… почти, как Егор. Гарик отвернулся.
- Гошик, подожди, - теплая ладонь накрыла его холодные пальцы. – Я… хотела поговорить.
Она помолчала, ожидая, по-видимому, какой-то реакции, но Гарик тоже молчал и Алена продолжила:
- Я хочу уйти с работы.
Он все-таки посмотрел на нее, и она заговорила торопливо, глотая слова и сбиваясь:
- Я знаю, что ты хотел чтобы я работала… И не в деньгах дело, я понимаю, но… Я так устала и по Маське… Да и с тобой тоже… - в голосе ее зазвенели слезы. – Я же вижу… Что с тобой? Мы… отдаляемся друг от друга, Гошик! Что происходит? Ты не разговариваешь со мной и даже Егор…
Алена отдернула руку и, глядя в его застывшее, как резиновая маска, лицо, сорванным голосом проговорила:
- Ты слышишь меня?! Ответь же что-нибудь! Или тебе все равно?!
Гарик открыл рот. Закрыл. Протянул руку и неуверенно накрыл ее вздрагивающее плечо ладонью.
- Аленка…
- Что же ты делаешь, Гош?! Почему ты так с нами?
- Алена, я… Прости…
Он наконец догадался встать и обнять ее, и Алена глухо рыдала куда-то ему в живот, а Гарик гладил ее по худой трясущейся спине и глупо улыбался.
14
Машина замерла у широких кованых ворот. Гарик провел кончиками пальцев по оплетке руля – будто живое существо погладил – и в который раз вспомнил, как раздался телефонный звонок и усталый, казенный голос спросил: «Игорь Витальевич? Лейтенант Приходько, пятнадцатое отделение. Нашли вашу машинку. Лобовое разбито и колеса спущены, а так – порядок… Да, подростки, видимо, катались… Конечно, забирайте. Там еще бумажки надо подписать… Прямо сейчас? Конечно»…
Черная раскисшая тропинка бежала между высоких деревьев, роняющих холодные капли – осень, дожди… Гарик шел неторопливо, но уверенно. Он знал, куда ему надо. Ему все-таки удалось разыскать неуловимую старуху. Знакомый мент вышел «за недоказанностью» и за каких-то пару часов выполнил его нехитрую просьбу.
Гарик присел на мокрую низенькую скамеечку и достал из полиэтиленового пакета бутылку, стопку, пару конфет и пакет с еще теплыми пирожками – Алена постаралась.
Налил до краев, осторожно, чтобы не расплескать, поставил на каменную поверхность. Накрыл пирожком. Еще один пирог накрошил рядом, туда же положил развернутые конфеты – Алена сказала, так положено… Откусил сам и, задумчиво пережевывая, долго разглядывал высеченную в сером камне надпись «Протасова Серафима Андреевна 19.. – 20.. Наконец свободна»
…После разговора с ментом, Гарик наверное полчаса сидел, уставившись на записанную со слов приятеля дату смерти. Тот самый день, когда он пил с Тихомировым и жаловался на судьбу, и просил «решить» с вредной старухой…
Он прожевал наконец, поднялся и, уже собираясь уходить, вдруг улыбнулся легко и немного виновато:
- Я все понял, Серафима Андреевна. Все.
***
Теорема 68
«Если бы люди рождались свободными, то они не могли бы составить никакого понятия о добре и зле, пока оставались бы свободными»
Спиноза Бенедикт.
«Этика, доказанная в геометрическом порядке и разделенная на пять частей»
Рассказ открыт для комментариев