Путь к плачевному состоянию, в котором он сейчас оказался, нечеловек Адам Сюськин начал с самого момента своего рождения. Едва появившись на свет из утробы матери, он огласил стерильные покои Дворца Счастливых Разрешений таким оглушительным воплем, что стрелки регистратора допустимого крика в мгновение ока преодолели зеленую и желтую части шкалы дозволенных децибелов, а глаза почтенного доктора-акушера проворно вскарабкались на морщинистый лоб и стали напоминать два огромных зеркальца ЛОРа. Стрелки продолжали стремительное движение и непременно дошли бы до венчающей красную часть циферблата надписи «Недопустимо», если бы их внезапно не заклинило на полпути.
– Э-э-э… – неопределенно протянул доктор-акушер. Затем попытался взять себя в руки, не преуспел, и вынужден был закончить мысль так же, как он ее начал. – Э-э-э…
– Что-то не так, доктор? – насторожилась новоиспеченная мамаша Сюськина и, проследив направление взгляда доктора, с тревогой третьей степени допустимости уставилась на циферблат датчика.
– Э-э-э… – уже совсем не оригинально пояснил доктор, но затем все-таки обрел дар речи и закончил. – Вероятно, все в порядке.… Во всяком случае - будем надеяться…
Изобразив на лице крайнюю дозволенную законом степень надежды, доктор поместил истошно орущего Адама в дезинфицирующее поле и постучал по циферблату холеным ногтем. Стрелки немного качнулись вперед, но затем нехотя начали обратное движение и, подрагивая, замерли, чуть не дойдя до центра желтой шкалы – к тому времени Адам успел изрядно охрипнуть.
– Похоже, у нас небольшая неисправность датчика, – излучая положенную доброжелательность сообщил доктор, после чего погрузился в мучительные размышления сообщать ли в комитет Контроля о превышении нормы радости на красном от лопнувших кровеносных сосудиков лице роженицы. Наконец, придя к заключению, что, умолчав об этом происшествии, он не выйдет за рамки дневного лимита милосердия, доктор с озабоченностью первой степени продолжил:
– Однако есть все законные основания подозревать в мальчике эмоциональную нестабильность и латентную асоциальность. Поэтому рекомендую сеансы укрепляющего нейромассажа, ограничение материнской любви до половинной ежедневной дозы и, вы уж меня простите, ежемесячные проверки у инспектора по Контролю.
– Да-да я все понимаю.… Благодарю вас с четвертой степенью душевности, доктор…
– Принимаю со всей дозволенной благожелательностью и выражаю максимум допустимой надежды на то, что вы воспитаете полезного члена общества и истинного Человека.
Узнав о вердикте доктора, Сюськин-старший попросил на работе недельный отпуск и впал в пятую (крайнюю из разрешенных) степень депрессии. Он ждал неприятностей.
Неприятности, хотя и виделись издалека, выдержали изрядную паузу и явились лишь через шесть лет, когда маленький Адамчик стал посещать нулевую ступень Школы Всеобщего Счастья. Их вещественным воплощением стала Евангелина Федорова или просто Линка – миниатюрная обладательница двух русых косичек и миллиона забавных веснушек на милом вздернутом носике. В один прекрасный день Адам мельком взглянул на вошедшую в класс новенькую девчонку и бессовестно влюбился.
– С нарушением всех моральных и гигиенических норм, – печально рассказывал инспектор по Контролю. – Нет, вы поймите, государство ничего против любви не имеет. Если мы заглянем в пункт семнадцатый Прав Человека, то найдем там подробное толкование и описание того, как Человек может реализовать свое право на любовь. А поправка №17/00 даже предоставляет четкую таблицу способов выражения этого святого чувства в зависимости от текущей формы правления, пола, возраста, должности, гражданской позиции и физических кондиций. Но то, что сделал Адам не только несвоевременно, но и совершенно недопустимо! Мало того, что после уроков он нес портфель несчастной девочки, не имея на то письменного разрешения и справки от доктора на предмет дозволенного лимита переноски тяжестей, он еще, вы только представьте себе, держал ее за руку!
– Отцы Основатели! – мать Адама в близком к запрещенному ужасе, всплеснула руками – А может быть он случайно? Поскользнулся, схватился за девочку...
– Увы, – предельно соболезнующим тоном произнес инспектор, – Но случайность тут совершенно исключена. Да, собственно говоря, это еще не все…
– Угум! – утробно кашлянул Сюськин-старший, предчувствуя новые беды, и не ошибся. Инспектор немного помялся, бесцельно заглянул в лежащие на столе бумаги и извиняющимся тоном произнес:
– Поверьте, мне очень неприятно об этом говорить, но ваш Адам подрался…
Гражданка Сюськина всхлипнула и выразила робкую надежду на счастливый исход дела:
– Но ведь перед этим он наверняка заполнил заявку на физическое воздействие и согласовал с наставником его продолжительность и интенсивность?
– Прискорбно, но нет, – инспектор сморщил маленькое личико в гримасу крайнего сожаления и немедленно стал похож на огромную и очень печальную крысу. – Вот заявление, составленное со слов маленького Человека Григория Закосина: «В ответ на зарегистрированное и одобренное наставником выражение неудовольствия поведением маленького Человека Адама Сюськина в отношении маленького Человека Евангелины Федоровой, выраженное мной, маленьким Человеком Григорием Закосиным, в форме дразнилки «Тили-тили-тесто – жених и невеста» (одобрена Министерством по Правам Человека и внесена в реестр под порядковым номером 1567), маленький Человек Адам Сюськин произвел физическое воздействие рукой сжатой в кулак в отношении моего левого уха. Указанное физическое воздействие было произведено трижды. Причем ни на одно из воздействий маленький Человек Адам Сюськин соответствующего разрешения наставника не получал, и о своих намерениях меня в письменном виде не уведомлял, в связи с чем, пользуясь законным правом на оскорбление, заявляю, что он - дурак».
– Может он в устной форме уведомил? – обреченно спросил Сюськин-старший. – Ну сказал, так мол и так…
– То, что Адам сказал в устной форме, – устало покачал головой инспектор, – вообще не подлежит оглашению в публичных местах и государственных учреждениях. А поскольку мы с вами как раз находимся в государственном Комитете по контролю над Человечностью, я просто передам вам запечатанные конверты для ознакомления дома.
– И что же нам делать? – несчастная мамаша Сюськина готова была разрыдаться, но весь недельный лимит слёз она израсходовала во вторник на похоронах любимой канарейки, а потому просто уставилась на инспектора печальными коровьими глазами.
– Я рекомендую однократное поучительное физическое воздействие, разъяснительную беседу пятой степени строгости и двадцатидневное заключение в ограничительный кокон. Кроме того, с этого момента Адам будет посещать мой кабинет еженедельно. Да, совсем забыл! После прочтения конверты и их содержимое сожжете и вышлете пепел мне…. Специальные коробочки прилагаются…
Поучительного воздействия, которое Сюськин-старший со всей ответственностью собирался применить к своему любвеобильному и воинственному отпрыску, Адам избежал благодаря счастливой случайности. В ограничительный кокон, решительно препятствующий не только попыткам Адама физически взаимодействовать с внешним миром, но и страстному желанию этого самого мира в воспитательных целях добраться ремнем до его ягодиц, наказуемого по ошибке заключили, как раз в тот момент, когда отец семейства, запершись в кабинете, старательно выбирал орудие потолще. А посему юная помесь Ромео и Конана-варвара, окруженная сияющей энергетической клеткой, возлежала животом вниз на софе и отчаянно скучала, краем уха выслушивая сбивчивые поучения матери, перемежающиеся со звонкими, но неощутимыми для тела ударами ремня – Сюськин-старший решил исполнить предписанное наказание хотя бы формально. Когда все окончилось, Адам подозрительно легко пообещал «никогда так больше не делать», немного попрактиковался перемещаться в пространстве, находясь внутри жесткой круглой сферы, и отправился в свою комнату, которую открыл, взяв солидный разгон и с грохотом врезавшись в дверь - возможности супермена, дарованные ограничительным коконом, ему определенно нравились. Оценив этот демарш, Сюськин-старший, как раз звонивший на работу, чтобы испросить три дня на реабилитационный запой, накинул еще денек и 96 часов с предписанными перерывами на сон честно глотал бесплатный государственный виски в баре «Усталый труженик». Внутренний голос настойчиво твердил ему, что все это – только начало. И не ошибся…
Ровно пятнадцать лет Адам вел себя в пределах допустимых отклонений. Его ухаживания за Линкой не превышали рамки дозволенного, были надлежащим образом задокументированы и одобрены наставником, а для того чтобы заехать в ухо Гришке Закосину он всегда и вовремя оформлял соответствующие разрешения. Время от времени он, правда, откалывал нечто предосудительное, вроде того чтобы перевести старушку через дорогу в неположенное для этого время, но делал это, как догадался в ежемесячном обязательном приступе внезапного озарения инспектор, лишь для того чтобы снова оказаться в ограничительном коконе, перемещения в котором доставляли Адаму ничем не прикрытое удовольствие. Мобильный кокон заменили стационарной клеткой и с этого момента антиобщественные выходки, до поры до времени, прекратились.
Новый скандал разразился в день Совершеннолетия, когда юному Человеку Адаму предстояло выбрать Первую любовь и Злейшего врага. Нарядный как похоронный распорядитель инспектор торжественно выложил на стол перед Адамом два гербовых бланка:
– Дорогой Адам! Сегодня тебе исполнился двадцать один год, а это значит, что настала пора заполнить бланки симпатии и антипатии. С первым бланком все предельно ясно – необходимо выбрать самую неподходящую из известных тебе девушек, внести туда ее имя и четырнадцать с половиной месяцев согласно инструкциям мучиться от неразделенной любви, после чего забыть ее раз и навсегда и никогда больше не встречаться. К заполнению второго бланка я советую подойти со всей возможной ответственностью. Злейшего врага человеку дано выбрать только один раз. Поэтому запомни главное. Враг должен обладать крепким здоровьем, чтобы ваша вражда длилась как можно дольше, пока смерть не разлучит вас. Враг должен хорошо выглядеть и быть приятным в общении, так как не придумаешь ничего хуже, чем вечная вражда с несимпатичным тебе человеком. И последнее: враг должен непременно жить по соседству, потому что два раза в день ездить через весь город, чтобы открыто выразить личную неприязнь и сделать врагу мелкую пакость, мало кому понравится.
Адам взял ручку и старательно вывел на первом бланке Линкины имя и фамилию. Инспектор стал похож на человека случайно выпившего полный стакан двенадцатипроцентного уксуса. Наконец сглотнув кислый комок, он откашлялся и со всей возможной доброжелательностью проворковал:
– Адам, мне кажется, ты только что испортил государственный бланк…
– Почему? Я ведь люблю Линку и она меня тоже…
– Вот именно! Юный Человек Евангелина Федорова была здесь перед тобой, и тоже испортила бланк... А все потому, что оба вы невнимательно слушали то, что я вам говорил. Первая любовь – любовь несчастная! Она призвана нести Человеку сладкие муки и горькое разочарование! А как же ты будешь мучиться от неразделенной любви, если объект твоей страсти целиком ее разделяет? – Инспектор вопросительно поднял брови и нацелил на Адама указующий перст.
– Ну… никак…
– Ну вот, ты сам ответил на свой вопрос…
– Ну а если я не хочу мучиться? Зачем мне это нужно? Я просто хочу гулять с Линкой в парке, ходить в кино, а когда будет можно – мы поженимся…
Инспектор посмотрел на Адама тем особенным взглядом, которым часто смотрят на любимых, но психически неполноценных родственников, при большом стечении народа неожиданно решивших пописать в цветочный горшок.
– А через два года после свадьбы ты обнаружишь, что единственное, что вас связывало – это любовь. Но теперь она прошла, гулять в парке холодно, целоваться в кино глупо и негигиенично, а вид твоей возлюбленной в халате и бигуди не вызывает у тебя ничего кроме отвращения. И, можешь мне поверить, слушая по ночам твой храп, она будет испытывать к тебе точно такое же чувство!
– Я не храплю…
– Значит станешь.… А если не станешь, то отвращение у нее будет вызывать что-нибудь другое.… Пойми, законы нашего общества не возникли из воздуха! Это результат длительной эволюции морали, мировоззрения и этики отдельных личностей в общее этико-моральное мировоззрение Человека, возведенное нашими великими предками в ранг абсолютного и непререкаемого закона. И закон этот, помимо всего прочего, четко определяет три стадии межполового общения обязательные для М и Ж-граждан: короткая и несчастная первая любовь, трехгодичный период промискуитета и долгий счастливый брак по расчету.
– Но я не понимаю, зачем…
– А затем, что в первой стадии человек понимает, что любовь и секс еще не даруют счастья, во второй ему становится ясно, что секс возможен и без любви, а третья весь остаток жизни напоминает ему о том, что счастья и комфорта можно легко достичь без глупой любовной романтики и травматического секса на парковой скамье.
– Хорошо. Вот выберу я, к примеру, Светку Бобкову, как я буду мучиться от безответной любви к ней, если я ее не люблю?
– То есть как это, не люблю? – с недоумением уставился на Адама инспектор, – Ты заполнишь официальный бланк, я скреплю его двумя треугольными печатями и сдам в государственное хранилище документов, а значит, с этого момента ты официально в нее влюблен! Со всеми вытекающими отсюда последствиями и обязательствами…
– Но это же будет не по-настоящему…
– То, что скреплено двумя треугольными печатями и сдано в государственный архив не может быть не настоящим!
– Но ведь на самом деле я люблю Линку, а со Светкой буду просто притворяться…
Инспектор устало поглядел на Адама, затем достал из кармана новенькую купюру и положил ее на стол.
– Адам, ты знаешь, что это такое?
– Деньги… сто нефтетугриков…
– Прекрасно…, – Инспектор вытащил из второго кармана дорогую лазерную ручку, взял из ящика стола чистый прямоугольник бумаги подходящего формата и со скоростью, выдающей немалую сноровку, нарисовал на нем почти точную копию купюры, после чего выложил ее на стол рядом с оригиналом, – А что ты скажешь по поводу вот этого?
– Это поддельные сто нефтетугриков, которые вы только что нарисовали…
– И в чем же разница между двумя этими банкнотами?
– Одна из них настоящая, а другая нет…
– Именно! И тут мы подходим к самому главному! Что же делает вот эту банкноту подлинной?
– Ну.… На ней есть водяные знаки, печать казначейства и она подтверждена обязательствами государства…
– Эврика! Эти банкноты практически идентичны, а та, что нарисовал я, мне лично даже больше нравится. Но! Присутствие подлинной печати и государственное признание делает этот клочок бумаги официальным платежным средством, а отсутствие вышеуказанных компонентов на результате моих художественных талантов говорит о том, что эта сотня нефтетугриков всего лишь ничего не стоящая подделка. Теперь вернемся к предмету нашего разговора и спросим себя, что же является настоящим, а что эфемерным – скрепленная печатями и подтвержденная государственным бланком любовь Адама Сюськина к Светлане Бобковой или выдуманная и существующая только в голове указанного индивида привязанность к некоей Евангелине Федоровой?
– Но почему я не могу внести в этот бланк Линку? И тогда чувства будут настоящими и для меня и для государства.… А мы будем делать вид, что друг друга не любим и страдаем! Честное слово!
– А что мне мешает взять и сделать вот так? – Инспектор схватил подлинную купюру, и умело пририсовал к сотням по паре нулей. – Что у нас получилось в результате?
– Поддельные десять тысяч…
– Не может быть! Ведь купюра подлинная! На ней есть и водяные знаки, и печать казначейства! И разница лишь в том, что государство и закон считают эту купюру сотенной, а я по собственному желанию превратил ее в десятитысячную. Но она никогда не станет настоящей, даже если я буду усердно делать вид, что так оно и есть. То же самое мы наблюдаем в случае с Евангелиной! Вписав в бланк ее имя, ты ставишь свои желания выше соответствующих предписаний государства, что автоматически лишает эти желания юридической силы и какой-либо ценности для общества. Так что давай вписывай в бланк эту, как её, Бобкову и приступим к обсуждению кандидатуры врага.
Адам исподлобья поглядел на празднующего очередную победу логики над здравым смыслом инспектора, повертел в руках ручку, затем решительно швырнул ее на стол.
– Не буду…
– То есть как это, не буду?
– А вот так! Не хочу и все…
– И почему же?
– Не вижу смысла…
Инспектор задохнулся от возмущения и, казалось, был близок к тому, чтобы перейти степень дозволенного гнева, но затем запредельным усилием взял себя в руки.
– Адам, как ты, наверное, знаешь, каждые пять лет диктатура и тоталитаризм в нашем государстве сменяется всеобщим торжеством демократии, чтобы после пятилетки жестоких репрессий, граждане могли в полной мере осознать все прелести демократического устройства. Как раз на прошлой неделе Великий вождь публично осудил свое авторитарное правление, сложил с себя полномочия власти и путем свободного волеизъявления граждан был в третий раз единогласно избран президентом… Инспектор бросил полный сожаления взгляд на неплотно прикрытый шкаф, из которого выглядывал рукав зеленого полувоенного френча, достал из ящика стола длинноствольный лучевой «Маузер», придирчиво осмотрел оружие и нехотя сунул обратно.
– Ты очень везучий юный человек, Адам. Еще семь дней назад я бы просто расстрелял тебя на месте за открытое неповиновение и вызывающую антиобщественную позицию, но времена изменились. Согласно Своду законов демократического периода каждый человек волен отказаться от выбора симпатии и антипатии не понеся за это никакого наказания, кроме административного взыскания в размере трех минимальных окладов. Поэтому я просто спрошу, является ли твое решение окончательным?
– Да.
– Хорошо. Квитанцию на штраф я позже вышлю твоим родителям. А сейчас сообщаю, что поскольку ты отказался от выбора, объекты симпатии и антипатии будут предоставлены тебе на усмотрение государства. Личности указанных объектов я определю прямо сейчас посредством обычной, совершенно исключающей любую предвзятость, лотереи. Так же властью данной мне государством подтверждаю, что выбор будет окончательным и изменению не подлежит.
Не обращая внимания на ошарашенного таким поворотом событий Адама, инспектор достал из недр стола два полотняных мешочка, запустил в один из них руку и после недолгих круговых движений кистью выудил оттуда небольшую пластиковую сферу.
– Итак, объектом твоей несчастной любви будет…– инспектор разъединил половинки сферы и развернул лежавшую в них записку – Ирина Сушкина.… Поздравляю и желаю успехов…
Инспектор схватил второй мешочек и, пока Адам с ужасом рисовал в своем воображении картину ухаживаний за толстой и противной Сушкиной, достал из него еще один пластиковый шар:
– А твоим злейшим врагом на веки вечные становится… – инспектор прочитал написанное на бумажке имя, подозрительно поглядел на Адама и внезапно севшим голосом продолжил, – Евангелина Федорова…
В баре «Усталый труженик» как всегда крутили «Лебединое озеро». На огромных плазматических экранах прыгали на пуантах мускулистые балеруны и балерины из труппы «Государственное имущество». Танцоры страдальчески морщили загримированные лица и отчаянно изгибали тонкие станы, в который раз пытаясь посредством пластики передать зрителю трогательную историю очаровательной принцессы Одетты, превращённой в лебедя проклятьем злого колдуна Ротбарта. Вот, словно огромная белая моль, выпорхнул на берег картонного пруда прекрасный принц Зигфрид и неуловимым движением выхватил неизвестно откуда двуручный лазерный фламберг кислотного зеленого цвета, приглашая малефикара на честный поединок. Вот Ротбарт, одетый, помимо черного трико, в черный плащ и огромный закрытый шлем такого же цвета, исполнил серию виртуозных элеваций, и принял вызов, продемонстрировав противнику не менее кислотную красную катану и мономолекулярные нунчаки. Вот смертельно раненный Ротбарт, все-таки сгубил принца, изящно выстрелив ему в шею отравленной иглой из засапожного пистолета, а несчастная Одетта мастерски угасла над его хладным телом...
– С-сейчас будет мое любимое место, – заикаясь произнес Сюськин-старший и наполнил стаканы.
Девушки-лебеди внезапно выстроились в шеренгу и единым отточенным движением сделали равнение направо. Кулисы качнулись, и на сцену подагрическим строевым шагом вышел Президент. После короткой речи, красочно обличающей чрезмерное коварство Ротбарта и необузданную любовь Зигфрида и Одетты, Гарант демократии тремя небрежными пассами воскресил злого колдуна и его несчастных жертв, после чего осудил Ротбарта на пожизненное заключение без права амнистии, а Принца и Королеву лебедей отпустил под честное слово, взяв торжественное обещание исправиться. Дали занавес.
– А мне больше нравится финал из тоталитарной постановки…. Когда Великий вождь расстреливает воскрешенного колдуна на месте, а этим…ик!.. этим влюбленным припаивает по четыре месяца исправительной колонии… – инспектор еще раз громко икнул и подозрительно поглядел на папашу Сюськина, – Или, считаешь, я не прав?
– Прав.… На все сто! Э-эх, жаль нету нашего Отца народа.… Уж он-то моего приструнил бы!
– Кто знает, Ваня.… Хотя нет, Отец народа, он бы, конечно, приструнил!
– А с другой стороны, жалко пацана…
– А ты его не жалей! Ты себя жалей! Вон, сегодня на три оклада попал.… А то ли еще будет…
На «ты» они перешли еще после четвертой порции и сейчас, объединенные общей бедой в виде девиантного сына и подопечного, продолжали поглощать благотворительный виски «Стальной конь», с удовольствием реализуя свое право на антистрессовую выпивку. Экраны на миг потускнели, затем снова зажглись и, еще не знающий о своей трагической судьбе, принц Зигфрид, совместно с беззаботными друзьями и благообразными крестьянками, снова принялся веселиться на берегу бутафорского водоема.
– А меня-то как подвел, стервец! – инспектор шумно выдохнул и ухнул очередную порцию «вискаря», – Я ведь не поленился, архивы поднял.… За всю историю такого не было, чтоб кто-то от своего права выбора отказывался! За всю ис-то-ри-ю…
– Знаешь, – Сюськин-старший, всегда любивший пить виски вприкуску, расправился со своей дозой и шумно захрустел кубиком льда, – Мы с Надей последнее время опасаемся, а Человек ли он вообще?
– А хрен его знает! – инспектор, которого от «Стального коня» всегда пробивало на философию, престидижитаторским жестом размял пальцы рук и тоном профессионального лектора продолжил, – Ведь что такое Человек, согласно действующему законодательству? Человек – это двуногое, двурукое и одноголовое существо без перьев, которое читало Платона.… Читало и в полной мере осознало, что государство – благо! То есть, государство – это высший объект познания и радости, но при этом оно не «нечто», оцениваемое этически положительно, а реально существующий идеал! Как, например, добротные валенки! Ведь они не просто абстрактно прекрасная вещь, произведенная посредством высокоточной технологии валяния. Они - абсолютно конкретное средство не обморозить себе ноги на лесоповале, куда ты непременно попадешь, если идея радости от жизни в нашем государстве не осознаётся тобой без репрессивных действий с его стороны. В то же время наше государство нельзя определять как чистую радость, потому что бывают радости, не приносящие ничего кроме вреда, и законы содержат их исчерпывающий перечень. Ну и, наконец, наше государство – совершенно! Потому что, несмотря на отдельные реальные изъяны, вроде твоего Адама, тем не менее, в своей идеальной и неизменной форме оно будет вечно существовать в принятых им нормативах и актах. То есть – само в себе.
– А индейцы? – неожиданно спросил Сюськин-старший, явно запомнивший из всей тирады инспектора только относительно не запутанную вводную часть.
– Какие индейцы?
– Ну те, древние.… У которых на голове перья были… Во-о! – Сюськин растопырил три толстенных пальца-сосиски и приложил их к затылку. – Они чего получается, не люди были?
– Не-а… – авторитетно заявил инспектор, – Но не из-за перьев, вернее не только из-за них.… Понимаешь, Человек – это, прежде всего существо, контролирующее свои чувства и эмоции в рамках действующего закона, и осознанно несущее наказание за их превышение. Вот возьмем, хотя бы, бесконтрольную жажду познания… Сегодня тебе, скажем, позарез приспичило узнать, почему небо голубое. В общем, вполне невинное желание – залезь в поисковик и почитай.… Но ты ведь, мил друг, на этом не остановишься…
– Я?! Остановлюсь!
– Ну хорошо, ты-то может и остановишься.… А другой какой – нет.… И захочется ему потом выяснить, чего будет, если построить здоровенную махину, да разогнать в ней какие-нибудь ионы-протоны до сверхсветовых скоростей, а потом со всего маху столкнуть их лбами…
– Ну и чего?
– А ничего хорошего.… И полезного тоже.… Ну получит какую-нибудь черную дыру, заглянет в неё, языком поцокает и пойдет чай пить с баранками.… А пока пить будет, задумает Землю с Луной столкнуть и посмотреть, что на большие куски развалится.… Надо он тебе?
– Нафиг, – боязливо поежился Сюськин.
– Вот и мне, нафиг… – инспектор, похоже, окончательно перешел с высокого философского стиля на тщательно изживаемый им крестьянский говор, – И государству, между прочим, тоже. Станет оно вместе с планетой кусками по космосу летать? Не станет! И правильно сделает, потому как ради одного любопытного до звезды интеллектуала прекращать свое существование никому не резон. Вот и со всем остальным так же. Не может человек самостоятельно своими эмоциями управлять и меры им не знает. Потому и возникло государство, чтоб о нас заботиться и нас от себя же ограничивать. И кто его законы соблюдает и принятым критериям соответствует – тот Человек. А кто не хочет или не может – тот Нечеловек и милости просим. И третьего не дано, и даром не надобно.
– И что ж ты думаешь, Адам мой… неужто «неч»?
– Да говорю ж тебе – хрен его знает! Асоциальный он, любовь зашкаливает, упрямство через край.… Но это так, пустяки, это настраивается.… Не уговорами, так ударным трудом на отдаленных стройках.… Но я тут его личное дело перечитал на досуге.… Есть там одна вещь странная… Неисправимая ничем, а потому опасная.… Очень опасная.… И главное, что до выяснения всех нюансов, жесткие меры к нему применять нельзя…
– Ы-ы-ы! – Сюськин-старший вытаращился на инспектора с невероятной смесью страха и любопытства.
– Все! Больше ничего не скажу! И так с тобой недельный лимит откровений и философствований исчерпал… Тем более, это пока только мои догадки.… Так что давай лучше о балете.… И наливай…
– А нам не хватит еще?
– А это мы сейчас проверим, – инспектор вытащил из кармана две стеклянные трубочки-анализатора и протянул одну Сюськину.
Дунули, внимательно осмотрели количество появившихся на темном стекле красных полосок.
– Нормально. Еще по одной можно, – инспектор щедро плеснул в стаканы янтарной «коневки» и, не чокаясь, выпил.
Последний день существования Адама Сюськина, как человеческой личности, начался совершенно обыденно. Адам вышел на крыльцо родительского коттеджа и ловко уклонился от полившегося из прикрепленного над дверью ведра потока помоев. Затем взял совок и веник и привычными движениями убрал с порога свежую собачью какашку. Гришка Закосин, выбравший Адама в качестве персонального врага, никогда не отличался креативным мышлением и до бесконечности повторял один и тот же набор мелких пакостей из популярного пособия «Заставь врага плакать!». Кроме вышеперечисленных, в арсенал Гришкиных проделок входили так же утренние телефонные звонки с угрозами и регулярное прокалывание шин на Адамовом велосипеде. Но к собачьему дерьму Закосин питал особенное, и скорее всего болезненное, пристрастие. Для того чтобы получить доступ к обширной сырьевой базе для своих «остроумных» гадостей, Гришка даже устроился подрабатывать в кинологический питомник. Злые языки поговаривали, что с приходом Гришки директор питомника сократил должность уборщицы, поскольку ей было абсолютно нечего убирать. Впрочем, Адаму бурная деятельность его злейшего врага пошла только на пользу. Пешие прогулки и регулярные акробатические прыжки в сторону от содержимого помойного ведра заменяли ему утреннюю гимнастику, телефонные звонки пунктуального Гришки работали не хуже будильника, а от непрерывного потока бесплатных органических удобрений розовые кусты мадам Сюськиной стали самыми пышными и красивыми по обе стороны улицы.
Срезав пять самых роскошных роз, Адам уложил их в изящный букет и не спеша направился к дому Федоровых.
Обычай дарить объекту антипатии розы явно не относился к числу одобренных государством способов изводить злейших врагов и однажды инспектор, с определенного времени уделявший Адаму все больше внимания, лично застукал его за этим предосудительным занятием.
– Ну, и что же это мы делаем? – ехидно произнес блюститель прав Человека, выныривая из зарослей сирени, – Пытаемся убить врага красотой?
– Я… ну… в общем… – Адам подыскивал слова в тщетной попытке оправдаться и явно был обречен на провал.
В это время входная дверь растворилась, и заспанная Линка, удивленно разглядывая красного от умственных потуг Адама и воинственно уставившегося на него инспектора, шагнула на порог. Шагнула и немедленно разразилась длинной тирадой в адрес идиота, подложившего колючие розы под ее босые ноги, а так же ни в чем не повинной природы, по недосмотру эти розы сотворившей. Инспектор вперил в Адама долгий взгляд, содержащий в себе равные степени панического ужаса и бессильной злобы и, ничего не сказав, неуклюже зашагал по улице вдаль.
Со времен той давней истории ужас медленно, но неуклонно занимал во взгляде инспектора лидирующие позиции и достиг ста процентов содержания после истории с Иркой Сушкиной. Несчастная любовь Адама оказалась весьма законопослушной девицей и настойчиво требовала от него постоянных проявлений безумной страсти, которые потом с садистской радостью игнорировала и высмеивала. Закончилось все категорическим требованием навеки отдать ей руку и сердце, которое Адам исполнил буквально, клонировав указанные органы своего тела. Однажды поутру Сушкина получила с курьером два прозрачных криоконтейнера, рассмотрела их содержимое и рухнула в обморок. Придя в себя, она немедленно подала заявление на долгую разлуку и на следующий день уехала добровольцем на самую дальнюю плантацию морских ежей. С тех пор вся неразделенная страсть Адама, сводилась к ежедневным письменным заверениям в вечной любви, которые вместо него отправлял почтовый робот, случайным образом генерируя тексты из соответствующего набора существительных, прилагательных и глаголов.
Дом Федоровых как всегда встретил Адама ароматом свежескошенной лужайки и слепым взглядом наглухо зашторенных окон. Адам привычно перелез через низкий забор, добрался до кирпичного крылечка и аккуратно положил на него букет алых (Линкиных любимых!) роз. Обычно он некоторое время шатался поблизости, чтобы посмотреть, как босая Линка выходит на порог, притворно наступает на букет и нежно ругается в адрес своего коварного врага, но сегодня времени на это не было – инспектор настоял на немедленном внеочередном визите. А потому он послал окнам воздушный поцелуй и, насвистывая, зашагал вниз по улице. Одновременно с Адамом большой грузовик с эмблемой «Государственные каменоломни», игнорируя светофоры, начал все ускоряющееся движение по перпендикулярной улице. Любой учащийся средней школы, сопоставив скорости движения человека и грузовика и расстояния, которые им предстоит пройти, уверенно сказал бы, что дело идет к ужасной катастрофе. Однако в решаемой задаче ничего не говорилось о канализационном люке, по халатности не закрытом вчерашним вечером безвестным коммунальным работником. Грузовик, наскочив передним правым колесом на неожиданную преграду, резко вильнул в сторону и смял передок о растущий на обочине столетний дуб. Адам, появившийся поблизости от места аварии всего через десять секунд, немного постоял, разглядывая повреждения полученные автомобилем и растением, с интересом выслушал затейливую брань водителя, а затем обратил внимание на кем-то оброненную купюру в десять нефтетугриков, лежавшую прямо под носком его левого ботинка.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Адам, входя в кабинет инспектора.
– Здравствуй, Адам, – довольно кисло ответил инспектор, – не видел ли ты по дороге чего-нибудь интересного?
– Да грузовик в дерево врезался…. А откуда вы узнали?
– Я не узнал, я предположил.… И, кажется, не ошибся.… Кстати еще я предполагаю, что из случившейся аварии ты извлек некоторую пользу…
– Нашел десятку…
– Ну да… Кто бы сомневался.… Знаешь, Адам, сегодня я позвал тебя не просто так… Сегодня, мы решим твою судьбу и примем самое важное решение в твоей жизни.… И начнем мы с того, что сыграем в Национальную лотерею…
– Национальную лотерею? Я вас не понимаю…
– А тебе и не нужно понимать! – затравленно огрызнулся инспектор и протянул Адаму чистый лотерейный билет. – Ну-ка, заполни, пожалуйста, все семь цифр.
Адам по опыту знающий, что спорить с властями гораздо сложнее, чем выполнить их нелепые требования бессистемно вписал в пустые квадратики цифры и передал билет инспектору. Тот внимательно его рассмотрел, затем вытащил из ящика стола конверт с надписью «Совершенно секретно», достал из него маленькую бумажку и сверил содержащиеся в ней цифры с теми, что написал на билете Адам.
–Ну, что ж, я так и знал.… Не знаю, поздравлять или соболезновать, но, Адам, ты только что сорвал джек-пот…
– Не понимаю.… Ведь розыгрыш будет транслироваться только завтра...
– Розыгрыш – безусловно.… Но победитель был известен еще неделю назад. Вернее неделю назад у нас был один победителей, а теперь их целых два! Это наш уважаемый министр обороны и ты.… Но разница в том, что министр получил выигрышную комбинацию за боевые заслуги от государства, а ты, сопливый и бесполезный юнец, даже не задумываясь, угадал ее сам! А знаешь что самое страшное?
– Что? – машинально переспросил Адам.
– Самое страшное то, – инспектор громко скрипнул зубами, – что если я сейчас захочу тебя застрелить или просто отдать под суд по любому вымышленному обвинению – ничего не случится. Пистолет даст осечку, судья потеряет твое дело... Но это еще не все, ведь что бы ни случилось, это случится так, что ты на этом еще и выгадаешь! Ты знаешь, Адам Сюськин, сколько раз мы пытались тебя убить?
– Н-нет… – потрясенный неожиданным откровением инспектора выдавил Адам.
– Да миллион раз! Травили, облучали, подстраивали ловушки! Ничего и никогда не срабатывало так, как должно было! Ты не только оставался живым и здоровым, ты еще и наваривался на этом! Абсолютная удача… Черт побери, я думал это просто сказки.… Любое действие государства или частного лица, направленное тебе во вред, в итоге приносит тебе пользу… Государство не может управлять тобой против твоего желания, Адам Сюськин! А потому я официально извещаю тебя, что, согласно нашим законам, ты – не человек!
– И что же мне делать? – растерянно спросил новоиспеченный «неч».
– Будь моя воля, Адам, я бы сбросил на тебя атомную бомбу, но не уверен, что это хоть как-нибудь решит проблему.… Кроме того, я уже получил от начальства четкие инструкции на твой счет. Я предлагаю тебе немедленно покинуть планету! Автоматический правительственный звездолет высадит тебя на самой отдаленной, из пригодных к жизни, необитаемой планете, и мы клянемся, что никогда более ни один корабль Человечества не нарушит твоего уединения.
– А если я не соглашусь?
– Тогда будет война. Государство никогда не смирится с твоим существованием, Адам... И наши аналитики предполагают, что когда-нибудь твоя удача тебе изменит.… Но это будет пиррова победа, в результате которой наш мир понесет серьезные потери.… Поэтому, идя по пути наименьшего из зол, я уполномочен предложить тебе эту сделку. Согласен?
Адам надолго задумался, затем робко улыбнулся каким-то своим мыслям и решительно произнес:
– Да! Но у меня есть небольшое встречное условие…
– Какое?
– О, ничего сложного.… Всего лишь передать письмо…
Нечеловек Адам Сюськин стоял на опушке девственного леса чужой планеты и с удовольствием вдыхал пряный запах умытой недавним дождем земли. Неподалеку в круге выжженной травы остывал автоматический межзвездный корабль Человечества. Адам бросил на него последний, лишенный всякого сожаления, взгляд и не торопясь зашагал к зеленой стене деревьев.
– Адам! – в проеме распахнутого настежь люка появилась стройная женская фигурка и начала проворно спускаться по трапу.
– Линка? Ты как здесь оказалась?
– Я получила твое прощальное письмо и подумала – тебе же будет очень скучно одному на этой необитаемой планете…. Поэтому ночью я осторожно пробралась в грузовой люк и спряталась.… Знаешь, мне очень повезло, что охранники оказались такими ротозеями!
– Нет, Линка, это мне очень, нет, даже очень-очень повезло! Наверное, первый раз в жизни!
Адам крепко обнял любимую, и впервые не думая о степени дозволенности впился в ее губы жадным поцелуем. И прежде чем теплый океан нежности окончательно затопил его счастливые мысли, он успел подумать, что больше никогда не будет называть Евангелину Линкой. Сокращение Ева, учитывая сложившиеся обстоятельства, подойдет ей гораздо больше. |
Рассказ открыт для комментариев