Смочив ноги морской пеной, он аккуратно уселся на булыжник. Он был весь покрыт высохшими водорослями, смахивающими на зеленую бумагу, седой и беззубый, море доходило до него только во время прилива и захлестывало его со всеми потрохами, но, спустя время, сухое безжалостное солнце выжимало из него все соки, превращая то в бесплодную равнину, то в долину смерти, побитую оспой…совсем как этот камень… Спина придирчиво хрустнула, сладко оценивая мягкость момента и твердость мгновения. Над ним раскинулась целая скатерть, на ней изображались белые пятнышки, то драконы, то корабли, то маленькие милые кролики. Она была почти, как новая, за исключением одной прожженной желтой дыры. Он уже и не помнил, кто и когда недоглядел, дав ткани прогореть, и появиться среди безупречной синевы округлому пятну. Солнце жгло его пальцы и соленые щеки, оскалившиеся в беззубой улыбке, гордым следам былых славных дней, а сейчас просто тягучей карамели. Это было похоже на еще один сон, не имеющий ничего общего с реальностью, нечто экзистенциалистичное, гноящееся в сознании и выпихивающее наружу смутные страхи. Он улыбнулся и не было у него ничего лучше в жизни, так вот присесть на этот камень, откинуть голову назад, смочить соленой водой седые волосы и сидеть, прислушиваясь к боли в спине и тихому-тихому шелесту волн. Мир закрылся его глазами, моргнул, выключившись, свет, он остался в полной тишине, далеко-далеко, из глубины гортани вырвался расслабленный вой, вой потому что из глубины души взорвались и понеслись потоки сознания, но дошло только слабое тихо эхо, металлический призвук, и что еще? Теплый песок, песок времени грел его ноги, он шел по нем, как будто был его прародителем, а сейчас устало присел. Кожа давно не кровоточила, хотя крюки оттягивали ее чуть ли не на фут, как паруса, может этими парусами он летел по жизни? Но они должны были нести его в другую сторону. Возможно, в этом и есть секрет сердца человеческого? Идти против ветра, подгоняясь собственным бессилием, завывая вьюгой в глазах, красным, теплым потоком, слезами десятков металлических крюков, вшитых в спину. Он любил раздробленность сознания, так бывает, когда читаешь книгу по пол страницы, или смотришь одним глазом на лето. Мысли приходят по-всякому: вприпрыжку, левитируя низко над землей. Они, как осколки или брызги падающего стекла, битого каплями града. За спиной у него был покатый холм, песчаный да и только, дальше, на сколько он мог это видеть слоилась пожухлая трава, трепаемая ветром за кудри. Если вдруг захотеть сбежать по ней, ноги прожжет горячим пеплом, ставшим землей и тенью небес, желтой, скучной и рыхлой.
Жена, которую он тащил за собой на крюках, была плотно окутана в песок, он сыпался из пустых глазниц и путал красивые соломенные волосы, дряхлые руки волочились так нервно, что было похоже на дирижирование оркестром небес.
И так он шел уже тысячу лет, повторяя избитые шаги, улыбаясь навстречу бесконечности и любил жизнь, стирал грани между днем прошлым и днем будущим, так легко, как мел с доски, бросал в воду камешки и тащил свою ношу, которую однажды сам на себя и повесил. Он не ждал чего-то нового и не пытался выбраться, осознавая тщетность, но он любил свою жизнь, сладкую и тягучую, как арахисовое масло. |
Рассказ открыт для комментариев