b035 Крестик

    Эля никогда особенно не верила в Бога. Ну да, ее крестили маленькой, лет в пять. Смутные воспоминания подсказывали что-то про холодную воду – туда ее окунали с головой и еще заставляли полоскать руки; про голодный желудок, про каменную церковь. Да, и ей запомнился бородатый дядя в очень нарядном платье, расшитом золотом и камешками. Он бормотал слова, которые Эля должна была повторять за ним. Звучало это не по-русски таинственно: «Посвящаю…отрекаваюсь…» и прочее. Кому, от кого, зачем – Эля не понимала, но все равно здорово. Как в маминых триллерах на дисках. Тоже мурашки от мистики, и все не по-настоящему как-то.
    И после этого Эля ни разу даже не заходила в церковь. Ну, какая же это верующая? Крестик, правда, носила, потому что он был серебряный и к тому же фамильный, подаренный мамой. Раньше его носил какой-то дальний родственник, то ли кузина, то ли кузен четвероюродный. Родственник исчез, а крестик остался. Небольшой, узорчатый, и на обороте гравировка: «Спаси и сохрани». Обычный, в общем, крестик.
     

    -         Я думаю, параллельная жизнь существует. У каждого из нас несколько жизней, которые мы проживаем одновременно, - вдруг сказала Эля.
    Ребята уютно расположились в старых креслах, держа пиво в руках. В распахнутые окна задувал летний ветерок, под столом покоилась начатая упаковка пива.
    -         Опаньки, Эля, ну и тему ты задвинула, - ответил Федор, закуривая.
    -         Глупости, - решительно ответил Данила. – Эля, это недоказуемо. Как мы можем узнать о нашей другой жизни?
    -         Из снов, - ответила Эля, глядя в окно веранды.
    -         А, ну да, - Данила потянулся за следующей бутылкой. – Во сне чего только не привидится.
    -         И, если мы умираем во сне, нас выбрасывает в реальность, - продолжила Эля. – Ребята, сама не знаю, что и думать, но мне приснился такой странный сон…
     
    **
    Ведьма горела страшно. Раззявленный в крике рот, корчащееся тело под сплошным столбом пламени, смрадный запах паленого мяса и крови, а вокруг - беснующиеся от восторга крестьяне и ремесленники, а поодаль на конях - местная аристократия с довольными улыбками и задранными подбородками. И старичок иезуит возле них мелко бормочет что-то - подсчитывает барыши от очередного доноса. Обычная картина в наши-то времена.
    Эля смотрела не мигая. Рядом топтался, вздыхая, Робер-Медведь  – ему прискучили казни, навидался их поболее спутницы.
    -         Зачем они это делают? – прошептала Эля. – Ведь она ни в чем не виновата.
    -         Значит, кто-то захотел себе ее корову, - проворчал Робер. – Пошли, нам где-то ночевать надо.
    -         Денег-то нет,  - ответила Эля, отворачиваясь от аутодафе.
    -         Заработаем, впервой, что ли? – фыркнул парень.
    -         Ладно. Ты место приметил?
    -         Приметил, - оживился Робер. – Двор приличный.
    -         Приличный, - передразнила Эля. – Как обычно, найдешь, где самая пьянь и рвань. Ну, веди.
    Медведь буркнул что-то в ответ, но Эля сделала вид, что не расслышала.
     
    -         Вот он, гляди, - Робер указал на замызганный трактир.
    Так Эля и знала. Ничего не поделать, только в таких грязных во всех смыслах кабаках можно заночевать без платы, за одну лишь песню. Голос у Эли был красивый, мощный, за счет его и кормились дочка знахарки с блудным оруженосцем.
    -         Медведь, мы здесь уже бывали, - Эля прищурилась на рассохшуюся дверь. – Флейта с собой?
    -         Ну, дак, - проворчал тот.
    -         Полетели.
    Эля откинула черные косы за спину, вдохнула полной грудью и заорала:
     

    Веселиться средь друзей
    Я буду до скончанья дней.
    Мне никто не запретит,
    И Богу то не претит.[1]

    
    Медведь засвистел флейтой в такт, и так, с шумом, они вошли в кабак. Народ встретил их дружным ревом. Элю подхватили, в шесть рук поставили на бочку, Робер примостился на стуле рядом, и пошло веселье:
     

    Безделье - мать
    (Как то не знать),
    Пороков всех.
    Хорош ли день,
    Где правит лень,
    Где нет потех?
     

    Пела Эля от души, в полный голос, лихо ведя песню. Мужики топали ногами, кто-то уже плясал, хозяин одобрительно косился. Местный трактирщик знал Медведя с Элей. Как-то раз приютил этих двоих, и не пожалел – в ту неделю выручка скакнула, слава Марии, едва ли не до небес. К тому же при музыкантах почти не было битой посуды и сломанных стульев. Медведь одним своим видом внушал почтение. Косая сажень в плечах, перебитый нос, стертые костяшки – кто ж полезет?
    Эля, правда, до сих пор не знала, за что его, прекрасного бойца, каких днем с огнем поискать, выгнали из оруженосцев. И то дивно, что явный воин мог играть на флейте. Толстыми пальцами Робера сподручно за топорище секиры или рукоять палаша хвататься, а не на флейте дудеть. А играл Робер отлично. И вообще, за каким-таким он не идет в дружину чью-нибудь или стражу городскую, ведь с руками оторвут? Всяко стражник живет получше бродячего менестреля. Но Медведь на все расспросы Эли молчал, или опять же, отделывался шутками. В конце концов, Эля плюнула и решила – охранник у нее надежный, и ладно. А лучшее враг хорошего.
     
    -         Еще! – орали в кабаке. – Еще давай! Жги!
    -         Народ! – крикнул хозяин. – Дайте ребятам глотки промочить! Сколько уж играют без передыху!
    Мужики поворчали, но настроение у всех после отличной музыки было благодушное, и менестрелям разрешили отдохнуть часок.
    Хозяин отжалел Эле с Робером по тарелке картошки с мясом и по кружке пива. Ребята с поклоном удалились в дальний угол. Вечер определенно удался.
     
    -         На помощь!
    С истошным воплем дверь кабака распахнулась, едва не прибив служанку. Как выяснилось, кричала не дверь, а вбежавший юноша. Хиляк с зажмуренными глазами пропрыгал через весь трактир и нырнул в ноги менестрелям. Там и затих. Эля заглянула под стол – юноша уткнулся лицом в ее юбку и трясся от страха.
    Следом внеслись трое стражников, видно, не разобрав, куда бегут. Притормозив посредине, они опомнились и огляделись – народ молчал и смотрел. На них. В упор. Здесь городскую охрану очень не любили.
    -         Вон он! – завопил один из стражников. Беглец пискнул и еще крепче вцепился в юбку Эли.
    Блюстители порядка, роняя лавки, метнулись к менестрелям.
    -         А ну встать! – заорал один на Робера, в то время как двое других полезли под стол.
    Медведь жевал, ухом не ведя. Стражник, бледнея от ярости, замахнулся алебардой, но тут массивный дубовый стол заойкал, задергался и с грохотом упал на пол. Робер взвился со скамьи, подхватив тарелку. Крикун почему-то оказался на полу, так же, как Эля – ту клещом держал юноша, и впервые девушка была заодно со стражниками, пытаясь оторвать юношу от юбки.
    Медведь счел задачу выполненной и прислонился к бревенчатой стене, продолжая жевать свое мясо. Народ ржал.
    -         Помогите-е! – верещал юноша, лягаясь изо всех сил, и руками держась за Элин подол.
     Эля решила, что проще отделаться сначала от стражников и принялась кидать в них черепками с пола. Те, прикрывая свободными руками голову, вдвоем тащили юношу. Эля поехала вместе с ними по полу, поскольку хиляк так и не отцепился. Мужики в трактире  держались за животы от смеха.
    -         Робер! – заорала Эля. Тут вскочил крикун и с бранью кинулся на Медведя.
    -         Дадите вы поесть спокойно?! – взревел Робер, с досадой отмахиваясь.
    Крикун мухой полетел в другой угол, упав там на чей-то стол. Медведь цапнул Элю, пнул юношу, тот хекнул и оторвался. Стражники с хиляком повалились в центре трактира. 
    - Бей меднозадых! – завопили фальцетом, и народ поднялся. На троих бедняг насели всем скопом, и пинками вынесли на улицу. В трактире остались лишь самые спокойные, то есть, совсем уже пьяные. Забытый юнец вдруг оказался рядом с Робером, который догрызал последние куриные косточки, и уселся на корточки, нянча свою сумку. Видимо, рядом с медвежистым громилой ему казалось спокойнее.
    -         Вот какого черта ты вцепился в меня? – спросила Эля, отряхиваясь. – Все платье испоганил, урод!
    -         Не знаю, - тихо проговорил юноша. – Прости, пожалуйста.
    Выглядел он настолько лопоухо – тонкая шея, робкая щербатая улыбка, большие карие глаза – что Эля прыснула в кулак. Сердиться на такого было невозможно.
    -         Чего ты смеешься? – обиделся лопоухий.
    -         Потому что ты смешной, - объяснила Эля. – Как тебя зовут? Что ты украл?
    -         Мик меня зовут. Украл? – не понял юноша.
    -         Стражники, наверное, не просто так за тобой гнались? – ответила вопросом Эля.
    -         Ничего я не крал! - Мик покраснел от возмущения. – Просто…
    Он тут же осекся и вцепился в свой мешок. В сумке у него, похоже, было нечто ценное. Эля присмотрелась – что-то угловатое и небольшое. Возможно, то были книги. Значит, Мик студент, подумала Эля. Скорее всего, ученик-богослов. Что же натворил школяр? Одет тот был неплохо, видимо, чей-то сынок.
    -         Ладно, потом скажешь, - махнула Эля. – Пошли за другой стол. Робер! Я пойду возьму пива, да за тарелки битые заплачу.
    Медведь, кивнув, отклеился от стены. Мик остался сидеть у стенки, гладя мешок.
     
    В трактире снова набилось людей, как сельдей в бочке, и Эля с Робером принялись зарабатывать деньги. Эля пела, Медведь играл, а Мик решил подружиться с менестрелями, и теперь сидел за их столом, сторожа места.
    Вдруг, посреди длинной саги о Сиде, открылась дверь, и в кабак протопал отряд стражников. Все хорошо одетые, с новым оружием, и лица у них были не лица, а хари. Народ притих, оценивая силы, примерно равные. Назревала новая драка. Робер аккуратно завернул флейту и засунул за пазуху. Эля, стоя на бочке – с селедкой, кстати говоря, - подоткнула юбку и уставила руки в боки.
    В гробовой тишине дверь снова скрипнула. Стражники расступились, и вперед шагнул роскошно одетый господин, зажимая нос надушенным платком. Эля оценила длинную шпагу, унизанную рубинами. Мужики в кабаке так же быстро рассмотрели толстый кошель на поясе, богатую одежду и перстни на руках. Но стража… Явно бойцы неплохие. Придется повозиться.
    Дворянин брезгливо оглядел менестрелей, мужиков, хозяина за стойкой, и тут его взгляд наткнулся на Мика. Школяр сжался комочком на лавке и что-то шептал, вроде: «Только бы не увидел, только бы не увидел».
    -         Мик! – повелительно сказал господин. Школяр обмяк. – Хватит бегать, Мик.
    -         Нет! – вскрикнул юноша.
    -         Не глупи, - резко ответил господин. – Ты не Тристан, а она не Изольда.
    -         Отец, я ее люблю! – Мик поднялся со скамьи, исподлобья глядя на дворянина.
    Ух ты, семейные разборки. Эля села на бочке, уперев подбородок в руки, и смотрела, гадая, что же будет дальше. Скорее всего, богатый отец сейчас скажет стражникам: «Взять!», и дело будет решено…
    Не тут-то было. Мик сунул руку в мешок. Дворянин крикнул: «Взять!», стражники прыгнули, и тут густой дым повалил с пола – Мик что-то бросил себе под ноги. Клубы белого дыма заполнили трактир. Народ, кашляя и чихая, побежал прочь. Эля, зажимая нос, потянула Робера за собой, на улицу.
    -         Колдун, колдун! – орали мужики, разбегаясь из трактира.
    Желтая луна печально глядела на переполох. Аромат цветущего жасмина пробивался сквозь миазмы нечистот. Хозяин, такой же унылый и желтый, как луна, вынесся вместе со всеми, и теперь смотрел на свой трактир, слушая причитания служанок.
    -         Китайские шашки.
    -         Что? – переспросила Эля.
    -         Дымовые шашки из Китая, - повторил Робер. – Хорошая завеса, при случае. Никакой он не колдун.
    -         А-а. И что нам с того? – протянула Эля, рассматривая чей-то кошелек, что уцепила у кого-то, пока бежала к выходу. Кошелек был приятно тяжелым.
    -         Ничего, - пожал плечами Медведь.
    Тут из белого дыма, кашляя, прямо на Робера вывалился Мик. Медведь схватил его за шкирку.
    -         Не бейте меня, не бейте! – заверещал Мик, раскрыл глаза, увидел Робера и тут же сменил тему. – Спасите меня, спасите!
    -         Нет уж, с папенькой разбирайся сам, - отрезала Эля. – Отпусти его, Медведь.
    -         Я хочу узнать, откуда у него китайские шашки, - ответил Робер.
    -         Сам смастерил! – гордо ответил Мик. – Я вам сделаю таких же, сколько угодно, только возьмите меня с собой!
    -         Ох, - вздохнула Эля. – На что ты нам сдался?
    -         Взять их! – послышался грозный вопль. – Это его пособники!
    Менестрели рванули с места, не глядя, Мик за ними. Страх прибавил сил, ребята бежали, как никогда, не разбирая дороги, по переулкам, чьим-то огородам, перемахивая через заборчики, вляпываясь в теплое и вонючее, – а сзади топали стражники, все ближе и ближе.
    Тут Робер прыгнул куда-то вниз, Эля за ним, следом, конечно, Мик. Троица ссыпалась по дряхлой лестнице и затихла, зажатая в крошечных деревянных сенях.
    Стражники топтались сверху.
    -         Давай, иди, - отдуваясь, подталкивал один.
    -         Иди сам, я в проклятый дом не пойду, - отнекивался другой. – Да еще в подвал! Я с ума не сошел. Даже за деньги графа.
    Остальные тревожно переговаривались, смысл был тот же.
    -         Ладно, - решил первый. – Ждем до утра. Сядем рядом, будем сторожить. Все равно выскочат на нас.
    Тяжелые сапоги стражников протопали дальше, и над лестницей воцарилась тишина. Эля пошевелилась. Мик ойкнул – острый локоть воткнулся ему поддых.
    -         Ну, и куда мы попали? – осведомилась Эля.
    -         Не знаю, - буркнул Робер. – Но лучше уж тут, чем биться с отрядом стражников.
    -         Не, не лучше, - возразил Мик. – Вы знаете, где мы?
    -         Ну, говори, ученый.
    -         Мы в проклятом доме, - ответил Мик.
    -         Напугал, - усмехнулась Эля. – Все эти проклятия выдуманы, чтоб девок пугать. Сколько раз мы с Робером в таких ночевали, и хоть бы хны. Давай, Робер, ищи. Здесь должна быть дверь внутрь.
    Медведь не стал разворачиваться, а просто резко наклонился и выбил задом трухлявую дверь. Так, спиной вперед, и провалился во тьму. Мик ойкнул снова, а Эля последовала за Робером.
    -         Давай факел, - произнесла Эля, обращаясь к Роберу.
    В кромешной тьме звук раздался эхом. Через забитые окна не пробивался ни единый лунный лучик, но было ясно, что ребята находятся в большом и пустом зале.
    Робер ткнул в руку Эли деревом. Она взяла палку за узкий конец, щелкнула пальцами, и факел вспыхнул. Действительно, комната была довольно большой. Рассохшийся пол скрипел под ногами, по углам порскали крысы. Мик сдавленно охнул.
    -         Ты чего? – обернулась Эля.
    -         Факел…Ты зажгла факел колдовством? – изумленно спросил юноша.
    -         Ну да. Отчего, собственно, и не живу дома в спокойствии и уюте, - в голосе Эли слышался горький сарказм. – Давайте на ночь, что ли, устраиваться.
    Ребята устроились рядом с дверью, постелив куртки и сумки на пол, а факел воткнули в ржавый держатель на стене, оставшийся от былых времен. Мик продолжал таращиться на Элю.
    -         Чего? – нахмурилась девушка.
    -         Э, ну…Я хотел попросить о помощи, - промямлил юноша. – Ты вот зажгла огонь волшебством, и я подумал, ты можешь что-то еще…
    -         Я много чего могу, - кивнула Эля. – И что мне за это будет?
    -         У меня есть редкие книги, - замялся Мик. – Могу дать только это.
    -         Да ладно, - буркнул Робер. – Ты же папенькин сынок.
    -         И что? – возмутился юноша. – Я ушел из дому. Ничего с собой не взял, кроме редких книг, я же не вор какой-нибудь.
    Эля промолчала об украденном в суматохе кошеле. Робер только хмыкнул.
    Мик принялся рассказывать, отчего он сбежал. Студент влюбился в местную красавицу, в роду у которой присутствовали люди, связанные с чертовщиной, если выражаться в общем. Естественно, отец-граф не пожелал такого сомнительного родства, из-за которого могли возникнуть большие проблемы, и посадил сына под домашний арест. Тот сбежал. Дальнейшее менестрелям было известно, и Мик принялся расписывать прелести своей возлюбленной.
    Пока школяр говорил, Элю не покидало ощущение, что на них кто-то смотрит. К затылку словно прицепилась ниточка; куда она тянулась, разглядеть не получалось. Боли от паутинки не чувствовалось, просто ощущалось пристальное и недоброе внимание. Эля попыталась стряхнуть ниточку, но не вышло.
    -         Вот, а этот дом принадлежит моей невесте, - сказал Мик. – И она попросила меня помочь. Я зарылся в книги, и выяснил, что…
    Тут кто-то шумно вздохнул. На Элю словно навалился медведь. Она моргнула и увидела, что Медведь в самом деле лежит на ней.
    -         Робер! – шепнула Эля.
    Медведь не подавал признаков жизни, тяжело давя на Элю. Девушка с усилием толкнула его, и он с закрытыми глазами отвалился к стене.
    -         Вот, пожалуйста, - испуганно вякнул Мик. – Проклятый дом.
    -         Тихо, - рыкнула Эля. Юноша заткнулся, крупно задрожав.
    Эля пощупала пульс Робера – тот был редок, но был. И то хорошо.
    Факел затрещал и погас. Мик пискнул. Девушка прищурилась, и рассмотрела, как в полной тьме в углах проявились безглазые лица. Вытянутые маски мерцали, как золото на бархате в свете многих свечей. Выражение странных лиц не обещало ничего хорошего.
    Эля единым духом скакнула в центр зала, и выплюнула по заклинанию в каждый угол. Золотые маски зашипели, и уменьшились в размерах. Эля кинулась к Роберу, принимаясь трясти его. Сейчас он бы ой как пригодился. Но Медведь не просыпался.
    Маски переползли на потолок и собрались в одну, которая теперь смотрела прямо на Элю. Мик взвизгнул в ухо девушке. Безглазый череп раззявил пасть, бросился на Элю и впился ей в шею…
     
    ***
    -         Ай! – вскинулась Эля, хватаясь почему-то за крестик.
    Бледная луна светила сквозь шторы, освещая комнату. Компьютер тихо урчал, книжка валялась на полу, сброшенная рывком Эли.
    -         Ф-фух…Всего лишь сон, - вздохнула Эля.
    Шея ныла из-за слишком высокого подлокотника. Эля села на диване, разминая себе плечи. Крестик странно теплел на груди. «Интересно, а что случилось с той Элей, во сне?» - подумалось девушке. – «Неужели она погибла? Как жаль…»
     
    ***
    -         Вот, как вы думаете? – спросила Эля после недолгого молчания. – Что меня разбудило? У меня такое ощущение, что моя вторая личность, та дочка знахарки, умерла, а крестик выкинул меня в эту жизнь. Поневоле поверишь в мистику религиозную. И во сне все было так реально – одежда средневековая, запахи, прикосновения…
    -         Ну, запахи, тактильные ощущения и все прочее тебе могла выдать память, - сказал Федор.
    -         А крестик мог нагреться от твоей ладони, - добавил Данила.
    -         Возможно, спорить не стану, - ответила Эля. – Но кто его знает…
    Эля снова поглядела в окно. Царила белая ночь. За прозрачным тюлем расстилался деревенский пейзаж – газон и цветы, за ними дома соседей, а еще дальше – поле и далекий лес. Солнце золотило небу брюхо, в низине густел туман.
    Кто его знает, кому сейчас снится Эля с пивом в руках, сидящая на веранде…
    

    [1] Перевод здесь и далее Александра Лукьянова. ПесняГенриха VIII Тюдора (1491-1547) «Pastime with good company». Для желающих ссылка: http://www.poezia.ru/article.php?sid=45875