Выставка блистала. То здесь, то там, стены озаряли сияния фотовспышек. Укрытые в стенных панелях динамики наполняли залы галереи чарующими звуками виолончельного квартета. Сами музыканты – четыре молоденькие выпускницы консерватории, расположились на небольшом балкончике. Ничего не должно было отвлекать от действа разворачивающегося внизу, где среди многочисленных представителей столичной богемы и финансовых воротил чинно прохаживались официанты.
Отдельного слова заслуживала служба эскорта. Модельное агентство, предоставившее сегодня барышень, справилось со своей задачей. По настоятельному требованию Николая – моего менеджера вот уже семь лет занимающегося организацией подобных мероприятий, отбор для такой нелегкой работы как приведение потенциальных клиентов в надлежащее душевное состояние, осуществлялся со всей строгостью. Каждая из присутствующих здесь девушек, была дипломированным специалистом либо в сфере искусств, либо имела степень по философии. Как не странно, эта политика оказалась очень действенной. Уставшие, от уже ставших привычными длинноногих глупышек, финансовые воротилы с большим энтузиазмом стремились к общению с умными и начитанными девушками. Николай называл это «интеллектуальным мазохизмом». Впрочем, как уже говорилось выше, задумка увенчалась успехом и, как следствие – вот уже два года, вернисажи Николая стали самыми престижными не только в России, но и на Западе. Здесь всегда можно было встретить и банкиров, на время оставивших свои финансовые интриги и нефтяного магната, лишь вчера прибывшего в столицу с очередного саммита.
Сегодня в залах царило невероятное возбуждение. Гости, вели светские беседы, а кажущаяся непринужденность только подчеркивала общее напряжение. Николай обещал гостям новую диковинку – он обещал им меня!
И теперь люди изнывали в предвкушении предстоящей феерии. Спали только картины. Пройдет совсем немного времени, и они взорвутся миллиардом вспышек, рванутся прочь из тесных рам, разорвут пространство ставших вдруг тесными помещений рокотом морского прибоя, криками чаек, шепотом осеннего леса и множеством других звуков, так не свойственных бетонному мегаполису. Пока же, картины спали.
Нагнетая общую эйфорию, рекой лилось шампанское, распространяя по залам запах успеха и, соответственно, немалых денег. На этот аромат слетелись самые разные люди. Но все же, главными действующими лицами здесь, разумеется, были журналисты. Николай все сделал для того, чтобы все ведущие телекомпании сообщили в прямом эфире о небывалом триумфе – моем триумфе.
- Дамы и господа! Прошу вашего внимания.– Николай царственной походкой вышел на середину центральной залы. Пора было начинать презентацию. Квартет, исполнив коду, смолк, призывая собравшихся к тишине. Николай с нескрываемым удовольствием окинул взглядом кичливую строгость костюмов, томный блеск бриллиантов и неброскую идеальность вечерних туалетов, каждый из которых сам по себе был достоин отдельного показа. Николай мог по праву гордиться. Весь этот антураж был лишь малой, пусть и неотъемлемой, составляющей ведущей его предприятие на вершину славы.
- Почтеннейшее собрание! Позвольте мне представить вам гения современности. Человека, наделенного создателем небывалым талантом – видеть прекрасное. Человека – подарившего нам сегодня это буйство красок. Художника человеческих душ! Друзья! – Николай сделал многозначительную паузу. – Я представляю вам Юрия Алексеева!
Зал взорвался благожелательными овациями. Я шагнул вперед и сдержанно поклонился. Николай передал мне микрофон.
- Спасибо…
Я, не спеша, обвел взглядом притихшую публику. То, к чему я шел последние три года, сегодня должно было воплотиться в реальность. Всего через несколько мгновений я узнаю, кто из нас был прав – я или Лена. Странно, но именно сейчас, всего в нескольких секундах от поражения, или даст Бог от триумфа, я вдруг отчетливо вспомнил совершенно другую выставку – мой первый вернисаж в Москве.
***
На выставку в тот день пришло всего несколько человек. Немудрено. Галерея располагалась в спальном районе столицы, сюда люди, да простит меня читатель за тавтологию, приезжают спать. Выжатые неимоверным ритмом жизни огромного города, они думают лишь о скорейшей закупке продуктов в ближайшем супермаркете, да уютном кресле перед телевизором. Что им до потуг какого-то провинциального художника, решившего покорить стольный град? Ровным счетом ничего. И все же некоторые нашли возможность. Оставили в стороне ставшее уже привычным жизненное расписание маленьких винтиков, чье единственное предназначение заключалось в обеспечении бесперебойного вращения огромного маховика с громким именем Москва.
Начиная с самого раннего утра я не находил себе покоя. Вдруг никто не придет? Омраченный самыми нерадостными мыслями наступил полдень. И теперь, трясясь от волнения, я наблюдал, как в небольшой зал, где выставлялись мои полотна, входили самые разные люди. Вот бабушка тащит упирающегося внука. Правильно, милая моя старушка, тащи его, тащи. И может быть станет он кем-то большим, чем Васек, собирающий дань с таких же, как и ты пенсионерок, что при любой погоде торгуют всякими разностями у метро. Вот влюбленная парочка. Эти точно заскочили в теплое помещение с одной единственной целью – согреться, чтоб затем вновь нырнуть в мороз наполненного влюбленностью дня. Я уже давно заметил, что влюбленность инстинктивно тянется к прекрасному. Стремится в парки, театры или, как сейчас, в маленькие выставочные залы. Это потом, когда чувства притупятся, на смену спектаклям и картинам придут кухонные плиты и газеты, как нельзя лучше сочетающаяся со стоптанными тапочками. Пока же, словно Шагаловские влюбленные, они умеют парить над серыми городскими буднями. Вот странный тип, цепким взглядом расчленяющий мои картины. Редеющие волосенки собраны в куцый хвост. Засаленная резинка еще более подчеркивает образ неудачника. Местный художник, чей «непризнанный гений» мечется в тесных масштабах двухкомнатной «хрущевки», не позволяя увидеть в чужом творчестве искру. Заглушая любой мало-мальски возникающий интерес к чужой работе жарким негодованием посредственности. Судьба…
А вот и одиночество. Хрупкая светловолосая девушка застыла перед моими «Пирамидами». Удивленно хлопая длиннющими ресницами, то приближалась к картине, то словно пытаясь охватить взглядом нечто огромное, не сумевшее поместится в тесную раму, отступала назад.
- Вам нравится? – я подошел к девушке ближе.
Она удивленно посмотрела на меня, словно прикинула стою ли я того что бы со мной говорить. Видимо решило что стою.
- А вы кто? Художник?
Голос у неё оказался неожиданно низким, но, тем не менее, очень приятный.
- Разрешите представиться, - я галантно, как мне по крайне мере всегда казалось, склонил голову, - Юрий Алексеев.
- А я Лена,- девушка протянула мне руку.
- Так Вам нравится?
- С чего это вы решили? – девушка изумленно вскинула брови.
Я несколько смешался. Вроде так не принято. Нет, ну можно сказать какую-нибудь колкость. Всякое случалось. Но что бы вот так – безразлично. Показуха? Нет, не похоже. Тогда что? Очередной художник? Неудачник, пытающийся самореализоваться за счет моих оголенных, выставленных напоказ, эмоций… или?..
- Я не очень люблю такую живопись, - девушка неожиданно замолчала, словно не зная как продолжить. – Понимаете, мне нравится, когда на картинах есть люди.
Она внимательно посмотрела мне прямо в глаза. Редко кто так умеет смотреть. Чаще опасаются вызвать ненужные ассоциации с агрессивным поведением. Лена не боялась.
С тех пор прошло двенадцать лет…
***
Вот уже сорок минут как мы сидим в этом баре. Разговор, так хорошо начавшийся, теперь застопорился. Что-то меня последнее время прямо тянет оказываться в тупиковых ситуациях. Я практически вплотную подошел к решению задачи цветовой эмпатии. Человеческая психология – странная штука. Иногда мы даже не отдаем себе отчета, почему совершаем те или иные действия. Сейчас я твердо уверен – все дело в цвете. Интуитивно люди всегда об этом догадывались. Красный цвет страсти, зеленый – умиротворение, черный – скорбь… Я ничего не открыл. Просто увидел то - что и так болталось на поверхности каждодневности. Увидел и попытался развить, довести до совершенства. Не получилось. Точнее получилось, но как-то слабо и неубедительно. Теперь все зависело от Лены. Точнее от изобретения ее отца. В этом-то и была основная загвоздка. Лене мой проект был не интересен. А если быть честным – мой проект ей был не нужен и неудобен. У нее теперь была другая жизнь. Жизнь полная дорогих машин, загородных домов и пятизвездочных отелей. Жизнь подаренная Коляном – Нашим Новым Мужем, появляющимся в Москве лишь время от времени. Довольно успешным нефтяным корольком промышляющим где-то в Тюмени…
У Лены было все, о чем только может мечтать дочь старшего научного сотрудника института прикладной психологии, человека с мизерной зарплатой и абсолютно не амбициозного. Человека, который изобрел «ПУЭ» - портативный усилитель эмоций.
- Я все понимаю, - едва сдерживаясь, я затушил только что прикуренную сигарету. - Откровенный наряд, длинный каблук…
- Каблуки не бывают длинными! – Лена негодующе сверкнула глазами. – Только высокими!
- Что? – не понял я.
- Как ты вообще смеешь писать картины? Ты… - Лена задохнулась. Не смогла продолжить…
- Ну, что я? Давай, высказывайся! – Меня трясло. Я-то думал, что мы друзья.
- Я тебя ненавижу!!! Иногда мне кажется, что все эти годы ты меня просто использовал! Шел к своей цели. Все из-за отца? – Лена метнула на меня полный презрения взгляд.
Я едва сдержался. Так хотелось сказать какую-нибудь колкость. Не сказал. Я все прекрасно понимал. Лена честно боролась за меня почти десять лет – боролась за то, что бы моя Идея воплотилась в жизнь. Пережила нищее студенчество, беспросветные пьянки с художественной братией, отсутствие детей – я не мог себе позволить отвлекаться на быт… Дьявол! А ведь она почти дождалась.
И лишь когда увидела полотно, в которое я вписал счастье, сказала: «Знаешь, а счастья-то нет». На следующий день Лена ушла из дома. Наверное, она давно все решила. Картина ее только подтолкнула. Первый удачный проект – сочетание красок заставившее зрителя испытать запрограммированную в цвет эмоцию. Моя самая большая неудача.
Понимание пришло много позже. Буйство цветов вызывало лишь кратковременное пробуждение чувств, не закрепляя результата. Даже идеальное сочетание не могло растормошить ороговевшую душу. Нужен был катализатор. Именно тогда я впервые подумал о Николае Александровиче – Ленином отце…
- Мы встречались две недели назад, - я вновь закурил. – Он отказался перенастроить прибор.
Лена рассмеялась:
- А что ты думал? Отец бросится тебе на шею? Юрочка, ты гений! Давай, скорее, облагодетельствуем все человечество. Ты так думал?
- Ну, - я замялся. Лена попала в точку. Именно такой реакции я и ожидал.
- Идиот! А ты забыл чем закончились полевые испытания усилителя?
Я смущенно опустил глаза. Лена продолжала себя накручивать:
- Я тебе напомню! Тогда погибло более тысячи человек, а отец всего лишь спроецировал на толпу, собравшуюся у здания Верховного Совета, чувство патриотизма. Да они же расстреляли из танков здание в центре города! Ты хочешь все повторить?
- Ты не понимаешь, - я с трудом подбирал нужные слова. – Разумеется, те испытания прошли, ну, не совсем правильно. Но ведь там были эти писаки – пропагандисты равенства и братства, а я художник!..
Лена не позволила мне закончить:
- Это еще хуже! Помнишь, ты делал один заказ, лет восемь назад? Ну, летом жара еще стояла дикая?
Почему-то я сразу понял о каком заказе говорит моя бывшая супруга. Тогда был юбилей у одного высокого чина столичной прокуратуры. Идя в ногу со временем, в одном своих интервью, служитель закона упомянул о том, что из всех режиссеров больше всего уважает Тарковского. Друзья решили сделать имениннику подарок и заказали мне картину «Покаяние».
Спустя несколько дней мы с Леной, изнывая от пекла, сидели в небольшой кафешке. Именно там мы и услышали в сводке новостей о том, что недавний именинник повесился в собственном кабинете, оставив очень содержательное прощальное письмо. Тогда многих поснимали с высоких постов, поговаривали, что кого-то даже посадили…
- Вижу, что вспомнил, - Лена тяжело вздохнула. – Ты убил человека. Наверное, именно в этот момент, у меня в голове все наконец-то встало на свои места. Мороз, враз прорвавшийся через сорокоградусную жару, схватил меня за шиворот и уверенной рукой привел к абсолютному пониманию…
Больше писателей я ненавижу художников! Странно что я не ушла от тебя еще тогда…
Мы помолчали.
Лена допила коктейль и решительно встала.
- Прощай! – На стол лег увесистый сверток. – Здесь прототип. Это конечно не переносной усилитель, так модель, в сотни раз слабее того что испытывали во время путча, но тебе хватит.
Я боялся поверить в нежданную победу.
- Спасибо, как ты смогла?
Лена брезгливо посмотрела на меня:
- Я его фактически украла. Отец держал некоторые разработки на даче. Этот я сама помогала собирать. У него открытый спектр усиления.
Поймав мой удивленный взгляд, пояснила:
- Он не настраивается на определенную частоту, усиливает все подряд. Тебе, по-моему, именно это и было нужно?
- Спасибо тебе! – я попытался её обнять, но Лена решительно отстранилась.
- Знаешь, глядя сейчас на тебя, я думаю, что мы неправильно пишем слово творец. Похоже, его нужно писать через «А», проверочное «тварь».
Она отвернулась и направилась к дверям. Уже возле самого выхода остановилась и громко, так что бы услышали все посетители, сказала:
- Завтра мы с мужем уезжаем из страны. Попробуешь еще раз со мной встретиться – тебя убьют.
***
- Мои друзья! Спасибо вам, что нашли время и посетили мою скромную выставку.
По залу прокатился одобрительный смех. «Скромную», одна аренда выставочных площадей стоила несколько тысяч евро.
Улыбнувшись, я продолжил:
- Надеюсь, что каждый из присутствующих найдет сегодня что-то интересное именно для себя. Итак, - я сделал многозначительную паузу. – Я рад вас приветствовать на открытии вернисажа «Откровение».
Под рокот наполнившего зал «Полета валькирии» с полотен медленно сползли защитные экраны, открывая публике Гордыню и Зависть, Чревоугодие и Блуд, Гнев, Алчность и Уныние – семь смертных грехов.
По залу пронесся стон.
Едва сдерживая улыбку, я нажал кнопку запуска усилителя эмоций.
Люди корчились на полу. Сегодня, действительно, каждому воздавалось по делам его.
Завтра, а может уже и сегодня городской отдел внутренних дел ждет небывалый приток пришедших с повинной… и это только начало.
Ведь уже несколько минут все ведущие телеканалы страны осуществляют прямую трансляцию с моего вернисажа.
Наверное, что-то такое должно было случиться уже давно, или само проведение ждало именно меня?
Стоп, а вот это уже гордыня, хотя… на меня-то мои полотна не действовали.
***
Я вышел на улицу.
Порыв холодного ветра ударил в лицо.
Город готовился к Новому году. Яркие гирлянды, словно вторя звездному небу, сверкали тысячью оттенков радости.
Мне не было стыдно за содеянное. А раз совесть молчит – значит, я прав.
Когда-нибудь я напишу свою Главную Картину, и холст мой будет больше неба. Я заставлю человечество быть счастливым.
Я смогу!
|
Рассказ открыт для комментариев