И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.
Откровение святого Иоанна Богослова
Хорошо, что телевизор стоял в дальнем углу, иначе Сашка от возмущения разбил бы его лбом:
— Бли-и-и-и-ин! Блин-блин-блин-блин! Понятно, что каждый канал мечтает заманить побольше зрителей, но по этому тетка несет такое — уши сносит! Вот выдала бы типа: “Внимание! Внимание! После завтрака над городом будет летать НЛО и отстреливать опоздавших на работу”, чтобы сразу стало понятно, насколько можно доверять сообщениям этой кудрявой дикторши. Ну как такое может быть: мужик N. посидел в семейном кругу, поржал, потравил анекдоты. Потом вышел в спальню, через пять минут жена сунулась за ним, а он уже на люстре раскачивается. Причем ни стула ни табуретки рядом нет, словно мужик N. сам себя забросил в петлю. Ага, как баскетбольный мяч.
Сашка Дронин, уже имевший опыт развода, сразу сообразил, что это мегера-жена довела бедного гражданина N. до самоубийства, но побоялась признаться в содеяном и насочиняла всякой ерунды.
— А если я догадался, то почему на телевидении допереть не могут? Неужели там кроме кудрявых дикторш никого нет?
Или вот еще: “В шахматном клубе застрелен гроссмейстер Абрам Петрович Давидян”. Где же он еще должен быть застрелен? На сборке железобетонных конструкций? А вообще Москва превращается в Чикаго — сплошные убийства. Грустно все это.
Сашка выключил телик и подошел к окну. Вдалеке, между домами виднелась улица, по которой стройными рядами шли машины. Люди спешили на работу. Эх, работа. Он бы тоже поехал сейчас, потрудился. Да кто его инвалида пустит? У инвалидов одна работа — торчи в четырех стенах и не путайся под ногами у остальных.
Две недели до
Этот мотоциклист на желтой “Хонде” совсем чокнулся — гоняет между полосами, как бешеный, бензин жжёт, воздух портит.
— Ах, чтоб ты колесом шуруп поймал, — незло ругнулся Сашка.
Когда машины идут бампер к бамперу, можно дергаться сколько угодно — быстрей не будет. Ну вот, опять мотоциклист перестроится. И куда его, дурня, несёт? Под грузовик?
Сашка давно заметил, что движение на дорогах происходит по определённому закону. Он назвал его корпускулярно-волновым. Ага, как свет. Самые частные законы обладают определенной универсальностью. Вот идет волна машин, за ней другая. Каждая волна состоит из корпускул — индивидуальных тачек. Что, непонятно? Тупым можно объяснить еще раз. А впрочем, не стоит. Он не физик. Назови нормальному человеку тему Сашкиного диплома — будет смеяться, пока не врежется в будку гаишников впереди.
— Эй, ты куда прёшься! Надо же, влезла. — Если бы Сашка не притормозил, она бы точно его протаранила. — Слепая бабка там в машине или потомок Талалихина? Хотя нет, бабка не слепая. Просто ее за рулем давно нет — она загнулась от оргазма под героем войны двенадцатого года, а машиной управляет душа старухи, которой нажать на педаль газа просто нечем. Едь ты, старая бли-ин. Блин-блин!
Во, теперь автобус влез вперёд. Сашка этот автобус давно приметил. Ездит тут каждый день и меняет линии словно танк. Ездить за автобусами — это мрак. Ничего за ними не видно. Ни светофоров, ни милиции, ни девиц, которые светофорят коленками похлеще любого знака.
Ага, вот и мотоциклист. Отдыхает на обочине. С плоским колесом. Отхондился, стало быть.
— Всем мотоциклистам слушать сюда, — Сашка мысленно воспитывал водителя “Хонды”. — Можно суетиться на шоссе сколько угодно, а кроме риска в кого-нибудь влететь ничего не получишь. У шоссе есть свой ритм. Попадешь в него — и нервы останутся целыми, и бензин сэкономишь, и к конечной точке прибудешь в первых рядах. Проскочишь мимо волны — будешь как я, топтаться за автобусом и вспоминать от скуки ночные сны.
Этой ночью ему приснился странный сон: будто он полководец, его армия разбита, приходится спасаться бегством. В груди и из плеча торчат обломки стрел, силы на исходе, но там, на другой стороне реки спасение. Все ближе берег. Вот уже видны цветы на той стороне. Огромные, белые-белые цветы. Последний прыжок коня, и в этот момент кто-то хватает его за волосы. Проснулся - прическа за пуговицы подушки зацепилась. Надо же…
На работу Сашка, конечно, опоздал. Получил замечания на проходной, от начальника и от уборщицы.
— Сговорились вы там, что ли? А ну пошли на фиг! И чтоб шли на этот фиг прямо по дорожке и не сворачивали.
И все-таки они были правы. Именно сегодня опаздывать не стоило — встала гордость института — буржуйский томограф КЭТ-скан.
Судя по названию, капиталисты на этих машинах фотографировали кошек. В институте, где работал Сашка, снимали людей. Точнее черепа.
Пока аппарат был новый, он позволял снимать тело целиком. Но однажды завотделением решил, что КЭТ-скан — это упрощенная версия холодильника, и нажал две кнопки одновременно. Те самые, про которые на первой странице инструкции было сказано “ни в коем случае”. Чертовы кнопки даже разнесли подальше друг от друга на случай, если завотделениями надумают их нажимать. Но завотделениями инструкции не читают. Они их создают. И профессор Данилов не был исключением.
Говорили, что после того, как он нажал на кнопки, машина затрещала, потом скорбно произнесла на своем языке что-то типа: “Ну ты, мужик, тупой” и встала.
За ремонт компания-изготовитель хотела содрать с института почти полную стоимость новой машины. Таких денег у института не водилось. Пришлось восстанавливать технику домашними методами, после чего томограф работал без сбоев, если сьемки ограничивались черепом или кошкой.
У Саши возникло предположение, что сегодня тоже не обошлось без Данилова. Тот словно спал и видел, как загрузить подчиненных работой. Главный энергетик тихонько бился головой о стену и вспоминал всех родственников профессора, добавляя к каждому имени совсем неэлектрические приставки. А Сашка профессора прощал; начальство нужноиногда прощать. Тем более, что у Данилова только с техникой две руки левые, а в операционной он бог.
— Ну, давай, брат, выручай.
В критической ситуации Данилов путается под ногами и настойчиво зовет Сашу братом.
— Гы, а его Анжелка стало быть мне сестра? Бр-р-р. По сравнению с ней греческой Мегере положены крылышки и нимб.
Как-то во вторую смену, будучи дежурной медсестрой, Анжелка продемонстрировала Данилову бюст. Да нет, не бюст Чайковсого, а свой собственный. У бедного завотделением от созерцания небывалого феномена, брюки сами на колени сползли. Потом, как водится, у них понеслось и закончилось тем, чем предполагалось с самого начала: Анжелка выдернула Данилова из скромного холостяцкого быта вместе с корнями, квартирой и машиной. Мда, а начиналось так безобидно, бюстом...
Это были еще цветочки. Детская шалость, которая, как известно, завершается словами: “И я там был, мед-пиво пил”.
В ушах гостей еще гремели свадебные марши, а ее высочество уже приступило к поискам чего-нибудь для души и ниже. Лимитчицы, прошедчие спецподготовку на сеновалах под Тулой — страшное оружие массового уничтожения мужчин. Им неизвестно слово “нет”, сочетание странных звуков “этическая норма” никогда не пополнит их словарный запас. Танк, движущийся через деревню по диагонали, проявляет меньше упорства в достижении цели, чем они.
В списке кандидатов Сашка значился под номером один. Еще тогда, когда стройный, бородато-богемный выпускник Академии первый раз появился в отделе кадров института, Анжелка положила на него глаз, а теперь вознамерилась водрузить туда все остальное.
В тот день заканчивалась первая смена, и Сашка готовился передавать эстафету напарнику. Самого начинающего электрика, на всякий случай, побаивались оставлять на ночь: при институте находился госпиталь, по которому прогуливалось слишком много соблазнов. Где гарантия, что молодой и уже холостой парень не попытается устроить вертеп прямо на операционном столе? Как назло перед самой пересменкой позвонила жена напарника и сообщила, что муж заболел:
— То ли гемоглобин, то ли геморрой. Короче, что-то на “Г”, но выйти на работу он не сможет. А кроме того, детей надо завезти в деревню.
Начальнику ничего не оставалось, как попросить Сашку отбегать еще одну смену. Благо, по ночам вся работа заключалась в замене лампочек.
Многие врачи становятся писателями. Почему? Выбор у них небольшой: либо писать романы либо участвовать в них самому. У электриков в больницах выбор еще меньше. Не потому, что им литература еще в пятом классе за три года надоела, а потому что второй вариант выглядел менее трудоемким. Правда не с Анжелкой. Пакостничать Данилову Сашка совсем не хотел, да и хватало в госпитале медсестер посвежее, Танечка, например.
Поэтому, когда Анжелка, прижав его в пустой процедурной, приготовилась распахивать халатик, он не преминул ей об этом сообщить. Лицо у медсестры стало цвета кнопки “стоп”на томографе.
— С поцарапанной рожей ты вряд ли Танечке понравишься, — прорычала оскорбленная красавица и бросилась на Сашку с ногтями наперевес.
Тот успел отскочить в сторону, и до лица она не достала, зато по шее прошлась всей пятерней. Или десятерней. Бог его знает сколько пальцев вырастает у ведьм с прерванным оргазмом.
Сашка вылетел из процедурной со скоростью превышающей звуковую, иначе услышал бы Анжелкин визг:
— Ты еще об этом пожалеешь.
Медсестра оказалась пророчицей. Он очень жалел, что его ангел-хранитель не залепил ей лопатой между глаз. Даже сегодня утром Дронин все еще мучился, когда надо было крутить распухшей шеей во время вождения машины.
С мыслями о том, что бог поспешил, начав тратить мужские ребра на женщин, Сашка подошел к томографу. Там уже крутился профессор с непреодолимым желанием опять на что-нибудь нажать:
— Слышь, брат Дронин, сейчас должны подвезти пациента с черепно-мозговой из правительственного лимузина. Надо срочно просканировать, где у него извилины расплющились при рождении, а где при аварии. А наша машина, как всегда, встала в самое неподходящее время. Давай, брат, выручай!
Остроумничает профессор, демократом прикидывается, братом называет. Только какой он Сашке брат? Анатолий Борисович Данилов — профессор в тридцать два года, главный специалист страны по операциям на черепе и десять раз лауреат всего, чего можно, а Сашка — пацан. Зеленый еще. Электрик с дипломом искусствоведа. Горбатится тут за копейки, потому что в музеях платят еще меньше.
— Ладно, будем выручать “брата”. — Сашка запустил движок. Вроде работает, но трещит какого-то рожна и красной лампочкой мигает. Что ему не нравится? Что-то в камере? — Ну, народ! Это же надо — какой-то ящик поставили прямо на платформе камеры. Неужели бомба для нашего пациента с черепно-мозговой?
Сашка выключил мотор, полез внутрь. Ящичек как ящик. Даже скорее призма. Темная с непонятными разводами, похоже, что из пластика. Сашка попытался дотянуться до нее, но тут мотор опять загудел, ящик заискрился, начал светиться, А Сашкино сознание наоборот — гаснуть. Перед тем как полностью вырубиться, он успел заметить, как Данилов оттаскивает свою благоверную от панели управления.
Не ночь? Тогда почему вокруг так темно, хоть глаз выколи. Нет, глаз выколоть не получится. Он чем-то прикрыт. Сашка попытался дотронуться до века.
— Доктор, пациент пришел в сознание, — голос старшей медсестры.
— Ну что, брат, живой? — голос Данилова.
Ответить или притвориться мертвым? Шевелиться лень. Дронин еще раз дотронулся до повязки.
— Эй, э, повязку не трогай.
— Я ничего не вижу. — Голос хриплый, незнакомый, но, кажется, его, Сашкин.
— Радуйся, что жив остался. Попал ты в переделку, брат, — опять голос профессора.
Слова отталкиваются от стен и рассыпаются в воздухе. Странное ощущение. Как будто Сашка научился видеть звуки. Б-Р-А-Т. Там в темноте, в середине комнаты выросла пирамида. Она проскользила по невидимому столу, ударилась в стену, отразилась эхом и рассыпалась на мелкие осколки букв. Бред. Дронин сам знал, что бред. Но наблюдать было интересно.
— Доктор. — Какой все-таки сиплый голос у него! — Доктор, — повторил он.
— Да?
— Вы возле окна?
— Да. Ты по звуку догадался, в каком я месте?
— Как я могу по звуку догадаться, где окно. Мне кажется, я вас вижу, — до Саши наконец дошла невероятность произнесенной им фразы. Он действительно видел доктора, несмотря на повязку. Нечетко, через месиво каких-то полос и пятен. Собственно, слово “вижу” не вполне описывало его ощущения: он видел не глазами.
— Странно, — догадался доктор. — Валюша, а ну-ка снимите с него повязку.
Медсестра нежно приподняла затылок больного, но тот отключился опять.
“Пришел в себя”... непонятная фраза, но душевная. Только душа может уйти из тела, погулять где ей вздумается, а потом прийти назад, в себя.
Сашка понял, что его душа вернулась, по боли в животе. Раз он чувствует боль, значит, существует. Кажется, что-то такое уже говорилось до него. Вокруг все еще темно.
— Медсестра, где вы там? Снимите же наконец вашу повязку.
— Доктор, он шевелится, — голос другой медсестры — Аси — огромной и туповатой, прозваной электриками девушка–лошадь. Она склонилась над больным, придавив его вялое тело недюжинной грудью.
“Ну, почему у меня нет насморка?” — затосковал Сашка.
Французские духи, смешавшись с потом Асиной борцовской шеи, действовали на него как рвотное. А запах жареной печенки с луком, которую она ела...
— Черт, она вчера ела, а чувствую я сейчас. Как это может быть? И почему я решил, что вчера? Я это просто знаю. Как собственное имя. Имя... Кстати, а как меня зовут? Кажется, Шаса. Нет, таких имен не бывает. Саша, конечно же Саша.
— Зрачки не свет не реагируют, — опять Асин голос.
Дронин видел, что подходила именно она. Почему же надо признавать себя слепым, если он, пусть плохо, но видит.
— Профессор, я вижу, — ему показалось, что профессор вздрогнул от его ненатурально-громкого голоса. — Я не слепой. Я вижу. Вот вы машете рукой перед моим носом. Не верите, что я говорю правду?
— Этого, к сожалению, не может быть. Фантомное видение. — В голосе у доктора малопонятный симбиоз удивления, подозрения, радости, гордости и еще чего-то. — Технически ты, уважаемый Сашка, слеп. Хотя твои глаза остались неповрежденными, у них потерялся контакт с мозгом.
— А радуетесь вы тогда чему?
— Тому, что ты легко отделался. Какой-то идиот сказал нашей уборщице, что томограф работает как микроволновая печь, и в нем можно подогреть обед, что она и попыталась сделать. — Данилов с ехидной улыбкой склонился над больным. Он сразу догадался кто был этим идиотом. — Когда ее кастрюлька начала искрить, бедная уборщица испугалась и стала жать на все кнопки подряд. Остальная часть действа проходила при твоем, брат Дронин, непосредственном участии в качестве подопытного кролика. Дело в том, что мозг, в придачу ко всем своим функциям, еще и лимитирует деятельность человека в соответствии с его возможностями. Твой мозг, не знаю как, но видоизменился. Теперь ты ощущаешь все по другому. В большинстве подобных случаев люди просто теряют зрение. Однако истории известны такие деформации мозга, после которых пациент начинал видеть ультрафиолетовый и инфракрасный лучи, звуки и все остальное.
— Какое такое остальное?
— Не знаю, надо исследовать. Возможно, тебе будет казаться, что ты способен чувствовать колебания земли или движение времени. Я пока понятия не имею. Главное, есть шанс, что зрение восстановится, и все станет на свои места. Короче, завтра мы переводим тебя в стационар, и я займусь тобой вплотную.
— Не хочу я в стационар. Нашли дурня. Не хватало еще, чтоб на мне опыты ставили. Давайте восстанавливайте все как было, или я эту вашу шарашкину контору вдребезги разнесу, — Сашка даже сел от возмущения.
— Больной, успокойтесь, — заверещали в один голос медсестра с Даниловым.
— Профессор вам, можно сказать, жизнь спас, а вы хулиганите.
— Он не меня спасал, а свою Анжелку, — разошелся больной.
— Не забывайтесь, молодой человек! И при чем тут Анжела? — возмутился в свою очередь Данилов.
— При том, что она специально включила томограф, когда я сидел внутри. И если вы не вернете мне нормальное зрение, будете носить ей передачи лет десять. А еще скорее перестукиваться через стенку. Я пока еще могу отличить тарелку нашей уборщицы от...
— Заткнись, идиот. — Подбородок у гения медицины посерел и превратилось в кирпич, губы сжались в узкую полоску, но он достаточно быстро справился с собой. — Когда вы ремонтировали машину, в помещении был только я, — профессор вдруг перешел на “вы”. — Зарубите себе , милейший, на вашем греческом профиле, что никакой Анжелы в лаборатории не было. То, что вам кажется — это последствия травмы. Вас, безусловно, следовало бы наказать за поломку машины. Да-да, это вы предложили уборщице греть в томографе еду. Но я человек добрый. Мы отправим вас на временную инвалидность. Считайте — двухнедельный отпуск за государственный счет. А там посмотрим. Если приступы шизофрении будут повторяться, возможо придется изолировать вас от общества.
Две недели спустя
Сашка Дронин не поверил, что Данилов отпустит его так легко. Профессор был неплохой мужик, но когда дело касалось науки, он становился невменяем. Не исключено, что даже свои отношения с Анжелкой Данилов рассматривал как “большой научный эксперимент”. Нет, профессор не тот человек, который мог бы сказать:
— Иди, Александр Михайлович, на заслуженный отдых по инвалидности. Отдохни от меня и от моей неблаговерной. А еще лучше съезди куда-нибудь отдохнуть. Наша гребаная семейка осознала свою вину и поддержит твой порыв материально.
Дронин не сомневался, что сейчас полинститута корпит над горой документов, патентующих догадки Данилова. После их принятия Сашкины глаза перестанут быть его собственностью, а переместятся в сферу государственных интересов. То есть его и спрашивать никто не станет. Просто приколотят к стенду гвоздиками и зашлют на комиссию в качестве вещественного доказательства заслуг профессора перед человечеством. Кто Данилову помешает? Профком? Милиция? Да милиця, ради профессорских регалий, все Сашкино семейство, включая кота, запакует в воронок и повезет на презентацию. Хорошо, что у него нет пока ни семейства, ни кота. Что еще хорошо — правый глаз почти полностью восстановился. Конечно, один глаз — это не два, но повод для определенного оптимизма уже есть.
Он подошел к столу, на котором лежала газета, снял повязку, закрыл правый глаз и открыл левый. Перед лицом поплыли пятна, нити, клаксы. Нормальные объекты угадывались, но не четко, словно на них смотрели через толстую полиэтиленовую пленку.
— Ну я и балбес! На что я тратил время целые две недели? — поругал Сашка сам себя. — Надо было давно протестировать боевые потери. Бог с ним. Лучше поздно, чем совсем не. Так, рапортую. Потери офигенные. Левый глаз почти ни хрена не видит. С ним не то что машиной не сможешь управлять — лампочку будешь закручивать цоколем вниз.
Он открыл оба глаза. “Полиэтиленовая пленка” стала значительно тоньше, но опять перед лицом замелькали линии и клаксы. Вот потянулась вибрирующая линия — муха пошла на посадку. Ее траектория движения к подоконнику обозначилась бледнеющей линией. Забавно, что от головы к стеклу шла другая кривая, и муха, как запрограммированная, топала точно по этой кривой. Дронин поставил палец на линии перед самым стеклом. Муха ударилась в него носом. Ей стало больно. Она обиделась и улетела.
— Странно. Такое впечатление, что мне было известно, куда она пойдет. Ладно, инвалид, пора тебе в люди. Спорим, что с одним нормальным глазом ты не заблудишься!
Он осторожно выполз из подъезда и сразу же очутился посреди толпы. Во дворе шел митинг очередного кандидата на что-то важное. Кучи зевак столпились вокруг трибуны и перекрыли проход на улицу.
Несмотря на то, что Сашка изо всех сил таращил свой работающий глаз и крутил, как заведенный, головой, он несколько раз умудрился задеть собравшихся плечом и один раз пребольно удариться ногой о детскую коляску. Малышу стало жалко незнакомого дядю, и он заревел. Мамаша, не разбираясь, кто больше пострадал, за одну минуту выложила, кто есть сам Дронин, кем являются Дронины-старшие и обе его покойные бабушки. А также, как она будет счастлива, когда в Сашкин подъезд бросят гранату.
После сей тирады ему оставалось признать попытку похода неудачной и постараться найти свой подъезд по возможности быстрее. Он летел домой, то и дело натыкаясь на чьи-то животы, руки, груди и зонты, пока не упал носом в песочницу.
Теперь Сашка окончательно ослеп — грязь залепив здоровое око, вызвала потоки: слез из глаз и соплей из носа. Дронин взвыл, зажмурил пострадавший орган, поднял голову и вдруг увидел людей в виде контуров. Их плоские фигуры, медленно передвигались по заведомо известным траекториям.
Тогда он встал, с горем пополам протер здоровый глаз, и, не открывая его, пошел назад в середину толпы. Сновать между людьми-силуэтами оказалось настолько просто, что скоро эта игра ему надоела. Дронин открыл второй глаз и удивился — народ смотрел не на оратора, а на него. Что же он такого сотворил?
Толстая девочка лет десяти одной рукой держала чумазую куклу, а второй ковырялась в носу.
— Дядя, ты космонавт?
— Я инвалид.
— А почему ты ходишь с закрытыми глазами и никого не задеваешь? — девочка вытерла сопливый палец о Сашкины брюки.
— Это я тренируюсь в космонавты.
— Я тоже, когда вырасту, буду тренироваться, — пообещала девочка.
Отступив на два шага, она решила, что выросла уже достаточно, закрыла глаза и двинулась вперед на ту же коляску, которую совсем недавно потревожил Сашка. Ударившись, она начала орать, копируя небольшой пароходик. Ее поддержали многострадальный ребенок и крикливая мамаша. Оратора на трибуне никто не слышал.
Дронин вернулся в квартиру.
— Подведем итоги. Итак, передвигаться я могу, работать тоже. Хорошо бы сейчас помириться с Даниловым, а то в двадцать пять мальчишеских лет на пенсию — рановато. Скажу ему, что виноват, погорячился с испугу. Дескать зрение почти восстановилось, можно сотрудничать дальше. Что также означает: “Дорогой профессор, я больше не являюсь предметом твоего открытия, и пошел ты на фиг. Не надо меня изучать как блоху под микроскопом. Я подкованный и так. Правда в другой области. А если некого сдать в психушку, сдай себя”.
И еще было бы неплохо выяснить, что это за штуковина, которой его облучили. Козе понятно — томограф тут ни при чем.
“Штуковина” действительно была странной. Сашка еще тогда успел обратить внимание на ее необычную форму. Где-то уже такая ему попадалась — неправильный куб со срезанными углами.
— Дюрер! Как я сразу не сообразил? — Еще в Академии Сашка писал реферат “Гравюры А. Дюрера”, и неплохо их изучил. — Точно! На “Меланхолии”, позади ангела, лежит такая же странная форма.
Поиск призмы — еще одна важная причина вернуться на работу. Оставалась мелочь — научиться опять водить машину. Можно, конечно, на метро. Сказать, что машину продал.
— Нет уж. Будем пробовать! — скомандовал он сам себе.
Весь день Сашка провел в экспериментах, пытаясь найти применение так некстати открывшимся способностям. Всю ночь задыхался от кошмаров, убегая от сопливых саблезубых девочек к лугу с белыми цветами. Утром он вскочил раньше, чем зазвенел будильник, принял душ, съел бутерброд с колбасой, после чего, запел любимую песню камикадзе, вышел во двор, сел за руль и выехал из гаража.
Пересекая двор он чувствовал себя водителем летающей тарелки. Ему даже пришлось открыть здоровый глаз, чтоб с непривычки протиснуться между плавающими пятнами кошек, птичек и бегущих к остановке людей. Зато, попав на шоссе, он даже присвистнул от удивления. Перед ним раскрылась трехмерная карта лабиринта с трассой, проложеной от входа к выходу.
Оказывается его рассуждения по поводу рационального вождения были небезосновательны. Чтобы попасть в ритм шоссе, вовсе не обязательно ездить вплотную к другим машинам, перестраиваться, вклиниваться, газовать. Достаточно “увидеть” волну и некоторые детали. Вот ползет запорожец. Водитель спит за рулем. Перед ним пустой километр шоссе. Но Сашка знает, что через сто метров водитель “проснется”, и если пристроится за ним следом, а потом стать вон перед тем самосвалом, то можно попасть на самый гребень “волны”. Р-р-раз! Дронин глянул на спидометр. Класс! На такой скорости в час пик он еще не ездил. Следующий гребень волны разорвался и резко пошел вниз.
— Ага, наконец и наша бабуся пожаловала.
На сей раз Сашка не стал ждать, пока его протаранят, а лихо вырулил вплотную перед ее машиной, ограничив тем самым бабусе возможность маневрировать.
— Что, старушечка, страшно? Обидно? Ты мне каждый день такое вождение устраиваешь, — он глянул в зеркало заднего вида.
Вместо древней бабки за рулем сидела молодая девица и болтала по мобильному. Сашку аж подбросило от возмущения:
— Так вот почему я каждый день опаздываю на работу! Из-за того, что эта полинялая Барби дома не наболталась, все шоссе должно стоять на ушах! Ну держись! — и он начал медленно давить на тормоз.
Девица, заболтавшись, чуть не поцеловала его бампер. Она успела затормозить, но мобильный улетел на пол. Теперь настала ее очередь беситься из-за “наглого деда”, встроившегося перед ней. Сашка увеличил скорость.
Барби вцепилась в руль обеими руками и шла вплотную, надеясь довести “проклятого старого хрена” до инфаркта. Теперь ей было не до телефона: слева и справа тянулись нудные стены огромных грузовиков, а впереди – “дед”.
В этот момент Дронин заметил справа знакомый автобус-танк. Сашка резко увеличил скорость, догнал ползущую впереди машину, прыгнул вправо перед автобусом и прижался к машине, идущей перед ним. Девице ничего другого не оставалось, как повторить его маневр и пристроиться за ним опять. Теперь и автобус и Барби находились полностью в его власти.
— Это — триумф! Зрители могут рассаживаться согласно купленным билетам, дабы насладиться лицезрением моей скромной мести. — С улыбкой аллигатора ухватившего за конечность Мерелин Монро, Сашка занес ногу над педалью тормоза и... И в этот момент узрел возможность вскочить на новый гребень.
— Ну что, ребята, посрывать вам клапана на нервах, или вы уже все поняли и в следующий раз будете себя вести примерно? — обратился он к невидимым водителям. — Бог с вами — живите! — Сашка свернул на другую полосу.
Несмотря на дорожные хулиганства, он добрался до работы почти в два раза быстрее, чем обычно, и прямо с проходной позвонил Данилову:
— Анатолий Борисович, звоню, чтобы извиниться и покаяться. Глаза мои почти полностью восстановились, и если я вам нагрубил, то это не со злости, а с испуга. За что прошу простить меня негодяя. Больше подобное не повторится. Разрешите приступить к производственным обязанностям?
На другом конце провода возникла пауза, потом Данилов спросил:
— А ты уверен, что видишь как прежде? В смысле, справишься ли ты с работой?
— Да. Вначале были проблемы, но теперь все в порядке. Иначе как бы я на машине приехал?
— А тебя не привезли?
— Зарплата у меня маленькая, личного шофера нанимать. Может, добавите?
Данилов выдержал еще одну паузу:
— Ладно, брат, кто старое помянет, тому глаз вон.
— Анатолий Борисович, пожалуйста не надо насчет глаз. Я тогда так перепугался!
— Давай приступай к работе, пугливый ты наш. И для начала добавь мне ламп в кабинете, а то каждый раз мучаемся во время планерок. Я сейчас занят, но вообще-то мне нужно кое-что срочно с тобой обсудить.
— На какую тему?
У Данилова повеселел голос:
— Увидишь мой знак и поймешь.
Пятнадцатая гравюра Дюрера
Дипломатия, елки-палки. Данилов сделал вид, что поверил в то, что Сашка ему поверил. А Сашка сделал вид, что поверил в то, что ему поверили. Но несмотря на множественные “что”, обязанности с него никто не снимал.
С двумя светильниками он вошел в кабинет профессора и начал монтировать их к потолку. Ему приходилось бывать в этом помещении неоднократно — менять розетки и лампы, но на сей раз он чувствовал какой-то подвох — света в кабинете хватало. Во всяком случае, до сих пор никто не жаловался. Неужели Данилов просто-напросто провоцировал его выдать себя каким-нибудь шпионским поступком? Мелко как!
“Ага, сейчас я кинусь рыскать по твоим ящикам, искать дурацкий прибор из томографа”, — съязвил Дронин про себя. — И так ясно, что он в сейфе. Сашка автоматически посмотрел на стену, на которой красовалась металлическая дверь с кодовым замком. Рядом с ней висел полуразмытый принт с ксилографии Дюрера. Несмотря на проблемы со зрением, натренированный глаз искусствоведа сразу узнал “Всадников Апокалипсиса”.
“Интересненько. Неужели гравюра и есть знак, о котором говорил Данилов? Что он этой картинкой хотел сказать?” — Сашка точно помнил, что раньше возле сейфа висел постер с Эшером.
Он присмотрелся к гравюре и вдруг увидел на ней такое, что заставило его бросить лампы и подойти к стене вплотную. “Всадники” выглядели совершенно дюреровскими, но в то же время к четырем известным ангелам Апокалипсиса кто-то добавил пятого.
Забавно. Ему всегда казалась композиция Дюреровских “Всадников” несколько неуклюжей, что было само по себе необычно. Дюрер , как правило, компоновал очень точно. Не зря же он увлекался магией чисел. А некоторые исследователи находили в его компоновках скрытые каббалистические знаки. Оставить неуравновешенную дыру между первым и вторым ангелом мастер просто не мог.
Хотя качество принта не позволяло разглядеть детали, пятый ангел напоминал ему кого-то ужасно знакомого. При этом, стилистика нового ангела настолько совпадала с дюреровской, что фотошоп практически исключался. Надо отдать должное, кто-то пошутил. И весьма удачно.
А может не пошутил. Сашка вспомнил, что недавно он уже видел подобную гравюру.
Он как ошпареный выскочил из кабинета, добежал до лаборатории и, наплевав на запрет начальства, полез в Интернет. На веб сайте телестанции новостей он нашел видео про таинственного самоубийцу, того самого, который повесился, а потом куда-то спрятал стул. Так и есть — рядом с ногами покойника, на стене среди цветастой живописи в золоченных рамах — малозаметная гравюра. Камера наехала на картины и стало четко видно, что на знаменитой работе Дюрера скачут пять всадников.
Дронину необходимо было увидеть гравюру вблизи прямо сейчас, и если она окажется оригиналом — можно писать диссертацию.
Он позвонил на телестудию:
— Это майор Сергейчук из прокуратуры. Три дня назад вы давали в новостях материал про самоубийцу. Так вот на стене у него висит картина, похищенная из музея. Только что по этому поводузвонили из Эрмитажа. Нам нужен адрес.
— Мы не имеем права давать адреса, товарищ майор, — женский голос в трубке вибрировал от самодовольства.
Без надежны на успех, Сашка повысил голос:
— Назовите, пожалуйста, вашу фамилию. Если картина исчезнет, вы пойдете как сообщница.
— Причем тут я? Улица Макаренко шесть, квартира четырнадцать. Это на Чистых Прудах.
Сашка еле дождался конца смены и сразу же поехал по указанному адресу. Гнал и упивался скоростью. Откуда-то сзади выскочила “Волга” с гаишниками, заверещала сиреной и попыталась его остановить. Куда-там! Во время часа пик конкурентов у Дронина не было.
Он позвонил в нужную дверь, но ему никто не ответил. Воникло ощущение, что за дверью находится черная дыра, поглощающая звуки, свет, вещи, живую материю. Даже рокот холодильника и то не прослушивался.
— Черт, наверное еще не пришли с работы. Зря спешил. Подождем или приедем завтра? — спросил он сам себя и сам себе ответил: — Подождем.
На площадке было окно с широким подоконником. Сашка хотел было присесть на него, но тут увидел на другой стороне улицы “Мерседес” Данилова с хозяином за рулем. Затемненые стекла машины не являлись достаточной защитой от Сашкиного “зрения”.
— Что он тут делает? Сбежал пораньше с работы, начальничек. По любовницам начал бегать? Хм, я бы порадовался за Анжелку.
На площадку поднялась женщина и начала открывать квартиру.
— Извините, а я как раз вас жду.
От неожиданности женщина дернулась, захлопнула дверь и резко повернулась к непрошенному визитеру.
Худощавая, на вид лет сорок, она производила настолько припыленное впечатление, что у Сашки возникло желание повесить ее на турник и выбить как ковер.
— Я пишу диссертацию о Дюрере. А тут недавно увидел по телевизору в новостях сообщение о вашей трагедии и гравюру на стене... Вот мои документы. — Сашка развернул паспорт, предупреждая подозрительный взгляд женщины.
— А что вы хотите о ней знать, Александр Михайлович? — женщина прочитала на паспорте его имя. Было похоже, что паспорт ее успокоил. — Гравюра не продается, — голос у нее был такой же бесцветный, как она сама.
— Я хотел бы убедиться, что вы располагаете принтом с его настоящей работы, а не шуткой, выполненной на фотошопе. Я понимаю, возможно вам неудобно приглашать незнакомых в дом, но может быть, вы вынесете ее сюда?
— Почему? Давайте зайдем. — ему показалось, что она рада неожиданному собеседнику. После того стресса, который пережила ее семья, ей действительно лучше находиться среди людей.
Сашка проследовал за хозяйкой в квартиру и попытался захлопнуть дверь. Это оказалось не так просто — та весила килограмм под сто.
— Внутри свинец, — хозяйка верно расценила его недоумение. Очевидно, она сталкивалась с дверными проблемами гостей не первый раз.
По маленькой трехкомнатной квартире тенями проплыли два слоноподобных отрока примерно Сашкиного возраста. Он не удивился, если бы узнал, что самая безобидная из их игр — “сгибание штанги”. Ребята казались такими же серыми и незаметными, как хозяйка, но с гораздо более узким эмоциональным диапазоном.
— Меня зовут Ида. А вы, между прочим, полный тезка моего мужа, — тень улыбки пробежала по ее губам. — Он был не от мира сего. — Сашка понял, что она имела в виду мужа. — Боялся. Вечно всего боялся. Боялся атомной войны. Боялся за меня. Требовал, чтобы я избегала ходить на улицу, — Ида провела Сашку в заваленную мебелью спальню и указала на стену. — А вот и наш Дюрер. Я уверена, что гравюра настоящая, хотя она не подписана автором и не попала в знаменитую серию. Как известно, художник выпустил тогда четырнадцать больших листов, которые сам же издал. Перед вами вариант, который по словам его друга Пиркхаймера, предшествовал знаменитым “Всадникам Апокалипсиса”.
— По возвращении из Италии Дюрер здорово лоботрясничал, и издание этих ксилографий явилось весьма символичным, даже переломным в его творчестве. Как я вижу, вы неплохо осведомлены. Вы тоже искусствовед?
— Нет-нет. Просто Дюрер — это любимая тема нашего клуба.
— Вы имеете в виду столичный клуб любителей искусства? Я в нем тоже состою.
— Нет, — женщина скользнула по Сашке проницательным взглядом, словно полоснула бритвой. Потом прикрыла веки, закурила, села на резную табуретку и указала Дронину на стул напротив. — Закрытый клуб. Очень закрытый клуб. Членами клуба могли стать только настоящие единомышленники, поклонники Альбрехта Дюрера с инициалами “А. Д.” Как у моего мужа — Александра Дашкевича.
— И как у самого художника.
— Да. Они иногда называли клуб “Демон внутри Ангела”, — она стряхнула пепел прямо на пол и погасила сигарету пальцами.
— С намеком на знаменитый автограф? — улыбнулся Сашка.
Название “Демон внутри Ангела” ему попадалось раньше. Так называлась мифическая секта, которая была создана задолго до появления Дюрера на свет.
— Члены клуба собирались у нас дома. Квартирка наша небольшая, но в Москве активистов не больше десяти. В аналогичных клубах в Италии, в Англии, в Болгарии — их сотни.
— Ого. Такое количество народа могло изучить биографию художника по дням.
— Они не изучают Дюрера. Члены клуба заняты поисками шестого ангела с гравюры “Всадники Апокалипсиса”.
Упоминание шестого ангела запутало Сашку вконец.
— Погодите-погодите, разве на гравюре изображен не пятый ангел?
— Пятого ангела Апокалипсиса у Иоанна Богослова нет. Есть шестой, самый могучий. Он и изображен на ксилографии. Да, Александр Михайлович, а скажите, мой адрес вам дал профессор Данилов?
— Каким-то образом да. Вы знакомы с Анатолием Борисовичем?
Что-то изменилось в лице Иды, только он никак не мог уловить что. Зеленые ленты, медленно вибрировавшие вокруг ее волос, замерли, превратились в серую проволоку.
“Наверное, она думала, что я от профессора, — с опозданием сообразил Дронин. — Прокололся. По глупости. Сейчас свернет разговор и прогонит. Не станет же она меня сбрасывать с балкона или душить. — Сашка вспомнил о повешенном. — А вот задушить, пожалуй, сможет. Помощнички у нее есть. Сейчас даст команду и через пять минут буду раскачиваться на люстре. Бог ты мой, неужели она и мужа так?”
— К сожалению шестого ангела ищут не только члены клуба, но и группы, цели которых абсолютно противоположны нашим. Они засылают к нам своих шпионов, убивают членов нашей организации. Мы стараемся не оставаться в долгу.
Дронин понял намек.
— Спасибо вам, Ида, за рассказ. Было очень интересно. Мне пора. Если вы не возражаете я зайду как-нибудь еще. — Он двинулся к двери, но отроки перегородили ему путь. — Обещаю, что зайду обязательно, — он продолжал натянуто улыбаться и думал: “Неужели она сейчас скормит меня этим детинам?”
Совершенно истинктивно Сашка нащупал за спиной настольную лампу, но Ида с нечеловеческой силой ухватила его за запястье.
“С такой хваткой можно удава в цирке изображать”, — мелькнуло у Дронина в голове.
Неожиданный звук заставил Иду отпустить его руку и подойти к окну — то ли птица ударилась в стекло, то ли хулиганы бросили камушек. Нет, не хулиганы. Скорее знакомый. Ида кивнула кому-то на улице и приветливо помахала рукой. Ей что-то кричали, но она не слышала и поэтому открыла форточку.
— Это я его прислал, — услышал Дронин голос профессора.
Ида вернулась к столу и подала знак отрокам. Те ушли к себе.
— Извините, небольшое недоразумение, — пояснила она, скривившись в полу-улыбке. — Мы в состоянии войны и приходится защищаться. Когда вы заинтересовались шестым ангелом, я решила, что вы один из них. Как вам, вероятно, известно, все ангелы Апокалипсиса произошли от людей. Но если первые четыре при жизни были убийцыами, шестой призван ограничивать и контролировать деятельность первых. Его место пока свободно. Мой муж надеялся, что это он.
— Поэтому он и повесился? — достаточно бестактно спросил Сашка.
— Самоубийца не может стать ангелом. Он попросил меня помочь.
Дронин знал, что Ида не шутит.
— Скажите, а у вас есть Интернет? — он попытался разрядить обстановку.
Интернет был. И даже кабельный. После непродолжительных поисков Сашка отыскал необходимую информацию: примерно за тысячу лет до рождества Христова сын иудейского царя Давида Авессалом пытался сбросить своего папашу с престола с помощью руководимой им секты “Демоны внутри Ангела”. Во время восстания Авессалом погиб, и царь Давид, в память о сыне, установил мраморную призму. По описанию внешний вид памятника совпадал с призмой позади крылатой женщины на “Меланхолии” Дюрера.
— Обратите внимание, — Ида через сашкино плечо прочитала статью, — что Иоав стрелял в Авессалома, несмотря на запрет царя Давида. Почему?
— Потому, что Авессалом тоже имел инициалы “А. Д.”, — закончил за нее Дронин. — А это говорит о том, что идея Апокалипсиса была известна задолго до Иоанна Богослова.
— Вот именно. А главное описание призмы напоминает мне наш “Ящике Пандоры”.
Дронин вопросительно взглянул на хозяйку.
— На самом деле, это был не совсем ящик, точнее, совсем не ящик, а кусок полированного камня, призма с магическим квадратом Дюрера. Вполне возможно, что в прошлом художник был одним из его хозяев, так как изобразил призму на “Меланхолии”. Муж называл ее почему-то “Ящиком Пандоры”. Его родственники передавали “Ящик” из поколения в поколение вместе с ксилографией.
Перед самой смертью Александр Михайлович одолжил призму профессору для опытов. Профессор и раньше неоднократно брал у нас ящик.
Сашка опять полез в Интернет изучать описание и минут десять, забыв обо всем, елозил глазами по страницам.
— Может вы останетесь на чай, — таким деликатным образом Ида намекнула, что ему пора выметаться.
По Интернету он может полазить дома.
— Чай с удовольствием, но в другой раз. Мне действительно пора..
— Скажите... А вы действительно искусствовед или очень эрудированный следователь?
— Искусствовед. Только искусствовед.
Выйдя за дверь, он ощутил насколько спертым был воздух в квартире. Сашка несколько раз глубоко вздохнул, чтоб провентилировать легкие. Свинцовые листы, замеченные им под дырами на обоях, защищали жильцов от радиации, от супер ушей, которыми его наделили обстоятельства, и от многого другого, чего боялись хозяева. Но они же отравляли жилье токсичными окислами.
Дронин подошел к своей машине и вдруг вспомнил о Данилове. У бровки “Мерседеса” не было, но в конце улицы похожая машина поворачивала за угол.
— Если бы не профессор, я бы уже раскачивался под потолком. По идее надо поставить свечку за его здоровье. А может, он просто опекает меня как кролика для своих опытов? Вот это мы сейчас попробуем выяснить, — Сашка завел мотор и поехал следом.
Догнать “Мерседес” оказалось не так просто. Данилов словно предвидел, когда нужно перестроиться, а где притормозить.
“Неужели профессор может ездить так же, как и я?” — думал Сашка.
Когда он подъехал к дому Данилова, тот уже захлопывал дверь парадной. Сашка подошел к кодовому замку и, без особой надежды на успех, открыл только левый глаз. Двойка, семерка и два раза девятка нажимались совсем недавно. Порядок нажатия не являлся тайной за семью печатями — вариантов было не так много.
— Попробуем!
Вторая попытка увенчалась успехом, и он вошел в подъезд. Теперь оставалось выяснить номер квартиры. Фамилий на почтовых ящиках не было, зато он “увидел” голос Анжелки:
— Ну что, старый хрыч? Мало тебя меня молоденькой? На свежак потянуло?
— Что у тебя за уголовный жаргон? Ты что, по вечерам пишешь словарь для уголовников? Лучше скажи, не знаешь какое образование у Сашки Дронина?
— Вроде Академию художеств в Питере заканчивал. Но он не художник — искусствовед. А зачем тебе?
— Толковый он парень. Хочу перевести его младшим научным в лабораторию.
— Значит тогда не зря я тебя оттаскивала от пульта? А вообще вас, мужиков, не понять: то ты хотел зажарить его в томографе, то хочешь повышать.
“Так это Анжелка оттаскивала профессора от томографа, а не наоборот”, — дошло до Сашки.
— Не зря. Он хороший парень. А признайся, Анжела, ты до сих пор питаешь к нему нежные чувства?
— Вот еще. Было бы к кому. Мне стоит только захотеть - и любой посчитает за счастье лизать мои сапоги.
— Ладно, пойду выгуляю нашего бобика.
Сашка услышал как хлопнула дверь, и кто-то начал спускаться по лестнице.
— Эй, брат, я знаю, что ты тут, — донеслось сверху.
Дронину показалось, что раньше звуков те же слова появились в самом центре мозга, но пришли они не с верхней площадки, а со всех сторон.
Это ощущение настолько напугало Дронина, что слово “брат” он услышал уже на улице. А еще не хотелось выглядеть в глазах профессора мелким шпиком.
Когда Сашка открыл дверь, то не узнал свою квартиру. Все вещи оказались вывернуты и впотрошены. Несколько человек в милицейской форме переворачивали ящики, сбрасывали на пол книги, зачем-то порезали диван и даже сняли заднюю панель у телевизора.
— Что задесь происходит?
— Майор Дятлов, — к Сашке подошел высокий лысеватый мужчина в гражданском. — Вот ордер на обыск, — майор махнул перед его лицом каким-то листиком с печатью.
— Покажите, — Сашка потянул к ордеру руку.
— Смотри, — согласился Дятлов и с разворота ударил его под дых. — Говори, сука, куда спрятал!
Сашка в ответ только беззвучно открывал рот. Проклятый воздух сбежал из легких и никак не хотел возвращаться.
— Присядь пару раз, — милостиво предложил Дятлов. – Поможет, — и ударил еще раз.
Сашка упал на пол.
Подошли милиционеры и не очень вежливо попинали его ногами. Ботинок одного из них царапнул по подбородку и больно впечатал в шею висевший там кулон.
— Поедешь с нами. Ордер на арест показать? — предолжил Дятлов. Сопровождающие его люди заржали.
Сашке было не смешно. Слезы навернулись на глаза, он все еще никак не мог отдышаться. Похоже, что ему сломали ребро.
На него нацепили наручники и бросили на пол минивэна с затемненными стеклами.
— Доигрался, сука! Теперь тобой займется Интерпол, — порадовал его Дятлов, усаживаясь на переднее сидение.
Пол Интерпола
Шины поскрипывали на поворотах, машину качало и заносило. Сашка катался по полу, набивая синяки. Минут через сорок колеса прогремели по мосту, съехали на гравий и минивэн остановился.
Два милиционера подняли его под руки, перетащили через железнодорожное полотно и подвели к большому одноэтажному дому с дверью, оббитой ржавой жестью. Один из милиционеров отпер замок. Сашку впихнули внутрь, провели в одну из комнат, усадили на табурет, а сами расселись на стульях вокруг. Дронин увидел в глубине комнаты девушку-лошадь Асю и механически кивнул ей головой. Та презрительно усмехнулась и отвернулась в сторону.
Процокали каблуки, и в комнату вошла невысокая чернокожая женщина с короткой стрижкой. По ее знаку Дятлов повел Сашку следом за ней в подвальное помещение.
Пока они спускались, Дронин обратил внимание на ее непропорциональную фигуру с плоской грудью и двумя гигантскими шарами распиравшими брюки. Если бы эта дама из Интерпола работала на панели, ей пришлось бы голодать.
Комната, в которую они вошли, была маленькой, без окон и пахла плесенью. Посреди стоял письменный стол и два стула. Дронина посадили на один из них, полицейская заняла другой, Дятлов остался стоять.
— Начнем допрашивать сейчас или подождем начальство? — спросила она майора.
— Сказали начинать сразу как привезем. Хозяйка подъедет попозже.
Представительница говорила с Дятловым по английски.
В Академии и школе Дронин учил немецкий, а одно время достаточно много общался с иностранцами на выставках. По-английски же он знал буквально несколько слов, но теперь он понимал чернокожую так, словно она говорила по-русски. Признаваться в своих знаниях он не собирался: несмотря на присутствие иностранки, его арест больше смахивал на похищение, а милиционеры — на заурядных бандитов.
Представительница повернулась к нему:
— Вы знакомы с Аидой ван Дорф? — перевел вопрос майор.
Сашка вспомнил, что профессор назвал Иду Аидой. Скорее всего, она и имелась в виду.
— Нет.
Дятлов замахнулся, но чернокожая отрицательно помахала головой и достала папку:
— Вот фото, подтверждающие, что вы ее посещали. — В папке лежало несколько снимков: Сашка стучится в дверь, входит следом за хозяйкой в квартиру, пытается закрыть дверь.
“У дверей Иды установлена видеокамера. Надо бы ее предупредить, — подумал он. — Если меня отсюда выпустят живым”.
— Аида ван Дорф разыскивается Интерполом, за убийства, за создание нелегальных сект и антихристианских организаций. Она проходила специальную подготовку на военных базах в Египте и Сирии. — Представитель Интерпола достала еще один снимок. На нем в окружении десантников стояла красивая молодая девушка, совсем непохожая на безликое и странное существо с улицы Макаренко.
— Вы спросили, знаком ли я с Аидой. Женщину, к которой я сегодня заходил, зовут Ида. Для меня Ида и Аида — два разных имени. Откуда я могу знать, как Ида значится в ваших документах. Девушку на фото с молодыми людьми я не знаю вообще, — Сашка повернулся к Дятлову.
Тот перевел.
— Она могла сделать пластическую операцию.
— Если она преступница, почему вы позволяете ей прогуливаться на свободе?
— Арестуем, не сомневайтесь. Всему свой срок. Вначале нам необходимо выяснить ее связи. Секта, которую она представляет, имеет глубокие исторические корни. В нее входили папы и короли, генералы и президенты. Не исключено, что сектанты имеют своих представителей и в нынешних органах власти.
Дятлов неожиданно добавил от себя:
— Ты знал, что она убила своего мужа? Ты помогал ей в этом? У покойного на шее нашли два следа от веревки. Его вначале задушили, потом подвесили. Причем задушили подло, из-за спины. Он не ожидал и улыбался своим убийцам.
— В новостях сообщали, что он покончил собой. Ничего другого мне не известно, — Сашка подумал о том, что международными сектами должно заниматься ФСБ, а не липовые милиционеры. Хотя может, они ФСБ и есть?
Полицейская многозначительно посмотрела на Дятлова:
— Тут спрашиваю я. Если еще раз вмешаетесь в процесс...
Сашка не знал, что будет в этом случае, но по тому как резво заткнулся майор, можно было догадаться.
— Группа Аиды, — продолжила женщина, — страшна не только терроризмом. Они создают новую идеологию, подрывающую основы христианства. Они использовали фантазии некого сумасшедшего художника Дюрера. Канонизировали некоторые из его гравюр, возвели их в ранг икон, в ранг божественного откровения, и на этом основании убивают людей.
— Так что, этот Дюрер жив? — Сашка почти не скрывал иронии.
— Думаю, что нет, — замялась полицейская, — иначе Интерпол его бы давно разоблачил. Впрочем, это неважно. Нас сейчас инетересует тот факт, что в квартире у Аиды находится один из подлинников гравюр Дюрера. Ее вместе с другим ценным экспонатом, называемым “Ящиком Пандоры”, они похитили из музея. Посмотрите, возможно, вы узнаете. — По ее знаку Дятлов достал конверт с четырнадцатью фотокопиями дюреровских гравюр и призмы с магическим квадратом.
“Если бы эти ребята были из ФСБ, они бы уже знали о моем дипломе и не вешали лапшу насчет Дюрера”, — Сашка сделал собственные выводы. — Нет, не обратил внимания. Там в доме много картин и разных статуэток, — промямлил он вслух.
— Да что вы уши поразвешивали? Он вас как детей за нос водит. — Сашка узнал голос за своей спиной. А еще раньше "увидел" запах. — Представительница Интерпола поспешно поднялась, уступая место вошедшей Анжелке. — У него диплом искусствоведа в кармане. Он о Дюрере знает больше, чем вы все вместе взятые. — Анжелка повернулась к Дронину. — Так? Красавчик ты мой. — Неожиданно она перегнулась через стол и больно ущипнула его за щеку.
Сашка дернул головой, но майор удержал его на месте.
— Мы не знали... — растеряно призналась черная на чистом русском.
— Что с вас, с черно... а ладно, — Анжелка махнула рукой и опять обратилась к Сашке:
— Ты удивлен? Думал я обычная шлюшка при вашем Данилове?
Сашка промолчал, что означало: “Да”.
— Вас, умников, если не держать под контролем, так вы всю страну продадите.
— Один уже держал... в концлагерях, — язык Дронина всегда подчинялся велению разума, пока не вмешивалось сердце.
— Для таких, как ты и Данилов, концлагерь и тюрма — самые подходящие места. Но я не спешу. У тебя пока еще есть шанс. Мы ждем, что ты, как законопослушный гражданин, будешь откровенен с представителями закона.
— С представителями закона был бы откровенен. Но я вижу перед собой обычную банду с соответствующей атаманшей.
На сей раз Анжелка достала ногтями до его щеки. Сашка даже не пытался уклониться. Все равно конец.
Она многозначительно посмотрела на Дятлова, а потом с полу-улыбкой достала пистолет и приставила ко лбу Дронина:
— Я бы с удовольствием застрелила тебя на месте, но ты нам нужен. Выкрадешь у Аиды список организации. Выяснишь, кто к ней приходит, и какие у секты планы. Мы их арестовываем — ты получаешь свободу. Можешь валить к чертовой матери. Выдашь нас Аиде, майор тебя из-под земли найдет. Использует в качестве опытного образца для украшения нашей дыбы. Все. Проваливай. Раз в неделю будешь звонить Дятлову и сообщать новости. Оформляйте на него документы, — скомандовала она не глядя.
Толстуха из Интерпола сразу засуетилась, положила перед Сашкой анкету и нечто, напоминающее трудовое соглашение.
Майор протянул ему визитку, потом вспомнил про наручники, снял их и подал визитку опять.
“Неужели меня согнут, заставят шпионить за Даниловым, Аидой? — думал он. — А, собственно, какого черта я нервничаю? Эти сучьи дети ни к каким органам власти отношения не имеют. До сих пор они не показали мне ни одного официального документа. Если я подпишу их бумаги, они поверят, что я сдался. Хорошо, пусть верят”.
Он нервно почесал шею и широко подмахнул:
— Биографию допишите сами. Если что-то не будете знать, спросите у нее, — он указал на Анжелку.
— Ладно, пусть идет, — она остановила Дятлова, сжавшего кулак. — Время дорого. Сами потом оформите. — Но глаз с него не спускай. Начнет хитрить — она резко провела рукой по шее.
Сашке очень хотелось жить. Но одно дело бесшабашно и ветренно, как до сих пор. Другое — бегать в шестерках у Анжелки с ее прихвостнями. Странно, что Дятлов его больше не бил. Это на него не похоже.
Дронин совсем не удивился, когда подойдя к распахнутой двери, услышал за спиной тихий щелчок сдвигаемого предохранителя. Сашка закрыл правый глаз и “увидел” как медленно поднялась рука с наганом на уровень его правого уха.
“Вот-вот, отстрелить ухо — это по-нашему”, — Он резко бросился вперед, словно проходил опять между картонными фигурами, толкнул изо всех сил дверь на идущего следом Дятлова, нырнул влево и кубарем скатился в какую-то яму.
Майор от неожиданности нажал на курок, но пуля отрикошетила от двери и вернулась, оставив ему на память небольшую дырочку чуть повыше очков.
Один из милиционеров споткнулся об упавшего Дятлова, упал и выстрелил в землю перед собой. Остальные принялись палить куда попало, не выходя из помещения. Засвистели пули.
Упавший милиционер поднялся. С помощью Аси он стал оттаскивать тело майора в сторону, чтобы освободить проход. Сашка понял, что живым уйти ему не дадут.
Вдруг из кустов поблизости застрочил автомат. Потом рядом еще один.
Ася рухнула всей тушей на Дятлова. Милиционер рванул в спасительную глубину комнат, но упал на пороге, подкошенный очередью. Остальные стали отстреливаться через окна.
Дронин выбрался из ямы и увидел, что к дому бежало с десяток вооруженных людей, среди которых были Ида с отроками и профессор. Все нападавшие, кроме Данилова, пригибались, а он, не обладая каким-либо военным опытом, бежал во весь рост, периодически постреливая из автомата. Судя по тому, как он держал оружие, было ясно, что раньше стрелять ему не приходилось. Один из Идиных толстяков вытащил из-за спины гранатомет, и через секунду дом взлетел на воздух.
В это время Сашка увидел за своей спиной несколько теней. Анжелка и еще несколько человек успели выскочить через окна со стороны двора и атаковали нападавших с фланга. Те ответили. Сашке, стоявшему между двумя группами, снова пришлось броситься на замлю. Поздно. Обожгло плечо. Он почти не чувствовал боль, но шевелиться было тяжело.
— Ах вот ты где, красавчик, прячешься, — над ним стояла Анжелка. Ее белая кофточка от крови казалась черной. В левой руке она сжимала направленный на Сашку пистолет, правая висела плетью. — Я же тебе говорила, что ты пожалеешь.
— Не пожалею. Тебе конец тоже, — он поднялся и стал отряхивать брюки. Возле ноги лежала доска, но что она значила против пуль.
— Ты всегда слишком спешила, — Сашка услышал за спиной голос Данилова. — Брось оружие.
— Неужели ты будешь стрелять в любимую жену, в то время, когда она хочет избавить тебя от соперника?
Вместо ответа за спиной щелкнуло. Выстрела не получилось. Еще раз.
“ У Данилова заклинило автомат”, — догадался Дронин. Он схватил доску и не не разгибаясь ударил Анжелку по раненой руке.
Та взвыла от боли и выстрелила в Сашку. Падая он услышал, как над его головой наконец застрочил автомат Данилова. А еще он вспомнил слова профессора:
— Эй, брат, Дронин, не убегай. Надо поговорить.
Четыре часа назад
— Эй, брат, Дронин, не убегай. Надо поговорить, — билось в виске. “Неужели телепатия возможна?” — боялся поверить Сашка. Но все-таки остановился и пошел назад.
— У нас совсем нет времени, — вместо приветствия начал Данилов. — Ида обрисовала тебе ситуацию. Нас пытаются уничтожить. Она очень осторожный и опытный человек...
— Я чуть было не стал жертвой ее осторожности.
— Да, я подозревал нечто такое, поэтому проследовал за тобой до ее дома. Когда я увидел, что ты задерживаешься, подал ей знак, что ты от меня.
— Вы даже не представляете, профессор, насколько это было вовремя. А если бы вы ей позвонили на час раньше, то вообще сэкономили бы мне полтонны нервных волокон.
— По телефону — нельзя — ее прослушивают. Но я о другом. — Даже в бледном свете фонарей было видно, как вдруг порозовело лицо профессора. Словно он читал лекцию студентам. — Ты не догадываешься, почему Иоанн Богослов съел книгу?
— Не догадываюсь, хотя у Дюрера есть такая гравюра.
— Человеческий мозг — очень ограниченный инструмент, а у малообразованного Иоанна тем более. Он ничего не понял. Он пропустил увиденное через свое сознание и написал малопонятную сказку. Зная это, ангелы скормили ему подобие магнитофона для воспроизведения событий последующим более образованным поколениям, Дюрер первым расшифровал видения Иоанна.
— Не думаю, что сейчас время для религиозных диспутов, тем более что я в этом не очень разбираюсь, даже если Богослов говорил с самим Искусителем.
— Да-да, я о главном. То, что в истории назвали Апокалипсисом, является не описанием уничтожения человечества, а наоборот, инструкцией по спасению генофонда. Бог любит свои творения и не станет уничтожать. Посмотри гравюры Дюрера: в Меланхолии мы видим комету, способную уничтожить человечество. Позади Ангелов Апокалипсиса лучи, символизирующие радиацию. Если начнется на планете Атомная катастрофа и резко повысится радиоактивный уровень, сработает “Ящик пандоры”. Он выпустит из под печати шестого ангела, который спасет людей от тотального уничтожения. Это суть того, что увидел Иоанн Богослов.
— Профессор, неужели вы верите в сказки?
— “Ящик Пандоры” действует только на избранных, на тех, которым предстоит стать ангелами. До поры до времени ангелы прячутся среди людей, и муж Иды считал себя таковым. Ведь призма попала к нам от его предков. Но она на него не прореагировала.
— И поэтому он попросил лишить себя жизни, чтобы попасть на небо?
— Да. Согласен — бред. Но он был в таком состоянии... Извини — опять отвлекся. А ведь я повесил в кабинете гравюру для тебя , думал ты узнаешь.
— Что?
— Точнее кого. Шестого ангела. Ведь это— ты. Ида узнала тебя, поэтому впустила в дом. А потом засомневалась.
— Черт, а я-то думал, на кого похож ангел? Действительно, я в профиль. Не узнал сам себя. Это вы на фотошопе сделали? — Сашка ерничал, так как просто боялся поверить.
— На фотошопе... Дурилко. Ты сам знаешь, что гравюра подлинная. Ладно. Пока я должен тебя предупредить, что на очень многих, входивших в Идину квартиру, совершены покушения. Не сомневаюсь, что за тобой охотятся и очень активно. Вот тебе цепочка с нашими клубными “А. Д.” В буквах маячок, который сигналит твои координаты. Если сожмешь буквы, я получу сигнал опасности.
Сашка пришел в себя уже в машине.
Профессор сам сидел за рулем и гнал что есть мочи. Голова Дронина покоилась на коленях Иды, и он видел, как стремительно летят на них светофоры и перекрестки.
— Вы везете меня домой?
Ему не ответили, а профессор спросил:
— Брат, ты помнишь магический квадрат Дюрера?
— Да, — почти прошептал Сашка. Сил совсем не было. — Мои дела настолько плохи, что вы собираетесь сразу сдать меня в морг?
Никто не засмеялся.
— Брат, ты забываешь, что я сам врач, — отозвался профессор. — Ты в надежных руках. А чем знаменит квадрат, помнишь?
Дронин не ответил.
— По горизонтали, вертикали и диагонали...
— Тридцать четыре, — прошептал Сашка. — А пятнадцать-четырнадцать в нижнем ряду — год выхода второго издания Апокалипсиса.
— Верно. Рядом выше девятьсот шестдесят семь — год смерти Авессалома, третьего сына Давида — основателя секты. Или, скажем, по диагонали шестнадцать десять — год рождения папы Александра VIII.
— Что и папа тоже?
— Ты, брат, непроходимый тупица.
Сашка понял, профессор старается поддерживать его в сознании.
Машина затормозила перед дверью госпиталя. Несколько санитаров, предупрежденых Даниловым по телефону, на носилках подвезли Сашку к томографу, переложили на стол и вышли.
— Профессор, скажите правду — рана смертельная? — Сашка слабо улыбнулся.
— Для человека — смертельная. Для ангела — сейчас посмотрим.
— Эх, брат,
— Наконец дождался. Ведь мы и правда братья.
— Анатолий Борисович, Толя, я хочу поручить тебе одну важную вещь. Обещаешь исполнить?
— Обещаю, — Данилов не улыбался.
— У тебя, брат, хреновый вкус. Поэтому подсказываю: обрати внимание на Танечку — не пожалеешь.
— Эх Сашка, у тебя одно на уме. Ты не шестой ангел, а падший, — профессор достал из сейфа призму, поставил в изголовьи и запустил мотор.
Вначале Дронина окутала мгла. Он уже решил, что ослеп на второй глаз тоже, но в это время в середине груди стало раскручиваться нечто невероятно огромное и горячее. Огонь перешел на руки, лицо. В коленях и животе закружились созвездия.
— Неужели в меня поместилась вселенная?
Все исчезло. Над головой свет. И впереди свет. А под ногами цветы. Сашка дотронулся до одного из бутонов. Тот отозвался тихим звоном. Потревоженная бабочка поднялась над лугом и нахально уселась на его плечо.
— Наверное, ничего не получилось. Тоже мне, нашли ангела, — он усмехнулся, повел плечом и сам удивился — сзади огромным белоснежным веером распахнулись крылья. |
Рассказ открыт для комментариев