Глава 1. Невеста
Ну и скучища же эта кретинская виктимология. Земельно-имущественные отношения тоже, конечно, тоска порядочная. И ювенальная юстиция не дискотека с мальчиками, но от виктимологии у меня, того и гляди, разовьётся маниакально-депрессивный психоз. Мало ли, что у девушек маниакального не бывает. Послушаешь с моё, что Стрекозел с кафедры несет, как мямлит, как пыхтит, почёсывается, сморкается, ищется… Не только психоз, трихомоноз огрести можно, а то и свинку.
Особенно Стрекозлу про извращенцев хорошо удаётся, про педо-зоо-некрофилов всяких-разных, безобразных. Он, когда про них начинает, разве что не облизывается от счастья, так ему по душе, видать, то, что эти филы творят. Развесит на доске таблицы, схемы, хреноту всякую, и давай указкой водить да терминами сыпать. А у меня от расчленений, асфикций и насильственных половых актов мороз по таким местам, что и сказать зазорно.
Сегодня у Стрекозла явно удачный день, творческий. Таким кенаром заливался про множественные разрывы тканей, что пол-аудитории едва не стошнило. И только он заладил про основные признаки истязания, как поступает мне с камчатки записка. От Витьки Звягина, пижона, красавчика и повесы, по которому все девки сохнут. И содержания записка, прямо скажем, интригующего.
“Машка, у меня приматы на дачу сыпанули. Будет ещё Лёха. Подружку приводи, только ту, рыжую, не надо. Светку возьми, которая с сиськами”.
Светка с сиськами до третьего курса юридического добралась в основном благодаря им, сиськам. Оторва, каких мало. Мне ни разу она не подружка, да и не пристало девочке из приличной семьи, юморной, привлекательной и неглупой, водиться с лимитчицей из города Клоподавилова Заненецко-чеченобурятской автономной. Однако по части поддержать полигендерную компанию Светка - самое то, даром что с сиськами.
В общем, отписала я Витьке в лучших тонах. Что буду, мол, иметь честь. И Светку уговорю, хотя что там, на самом-то деле, уговаривать. Свернула записку трубочкой и обернулась, чтобы передать, откуда пришла. Лучше бы не оборачивалась.
Вот что он позади меня опять сидит, урод этот? Сколько раз ему говорила: отвянь от меня, Квазиморда, иди, на кого-нибудь другого пялься. Или на другую. Бр-р-р, аж передёрнуло всю от его взгляда. Поганый он, взгляд этот у него, тухлый. Будто мертвяк бельмами по коже мазнул. Фу, мерзость какая.
Зовут этого урода то ли Димой, то ли Митей, но по имени никто и никогда не обращается. А за глаза называют Квазимордой. И аура у этого Квазиморды, мама дорогая… Витька однажды сказал: как у сарыча. И точно – стервятник, и запашок такой от него пакостный идёт, даже не понять, чем несёт. Витька говорил – мертвечиной.
Как только такому гнусу в РАП удалось поступить – загадка. Он ведь ко всему и тупой, двух слов связать не в силах. Морда перекошена, носяра как у ведьмака, волосья жидкие, редкие, словно индюка ощипали. А походочка - будто ему кол вогнали да позабыли извлечь.
Светка, конечно, на сабантуй к Витьке ехать сходу согласилась, аж козой запрыгала, сиськами задрыгала. Даже не спросила, что за Лёха такой там будет. Морду в туалете штукатуркой надраила, когти ультрафиолетом наманикюрила и сказала, что готова ко всему.
Ссыпались мы со Светкой в вестибюль, а там опять этот мужик. Породистый самец, что ни говори, Витьке по части мужской привлекательности легко форочку даст. Высокий, статный, выправка чувствуется. Похож на актёра - пожалуй, на Роберта де Ниро в “Охотнике на оленей”. Который раз уже этого дядьку встречаю, и, если бабское чутьё не подводит, положил он на меня глаз. Только подойти почему-то не рискует. И напрасно, я бы его отшивать не стала, хотя первой экивоки отпускать тоже не собираюсь.
Так что оставили мы со Светкой потенциального моего ухажёра в тылу и рванули к метро. Пока через пол-Москвы тащились, я сто раз пожалела, что Светку подписала. Рот у неё как в Черёмушках открылся, так до самых Кузьминок и не захлопнулся. Я поначалу ещё реплики успевала вставлять, а потом прекратила – вовсе в моих репликах Светка не нуждалась. В одиночку кости третьему курсу перемыла, кто, с кем, где, когда и как в подробностях перетерла, а затем и до нашей группы добралась.
- А я с ним, кстати, не прочь, - сказала Светка под конец. - С Квазимордой. Давно мечтаю перепихнуться с девственником, а всё какие-то козлы попадаются.
Меня замутило.
- Самой-то не противно? - вклинилась я в Светкины рассуждения о неоспоримых преимуществах половых сношений с девственниками. - Он же законченный урод. Да помолчи ты уже, дай хоть два слова сказать. Он урод, понимаешь, урод! И не только физический, но и моральный. Волк, только не здоровый агрессивный самец, а больной, издыхающий. Нет, даже не волк – шакал. Падальщик, злобный, подленький шакалёнок, нечистый, гаденький, от него люди шарахаются. Я бы лучше удавилась, чем с таким.
- Ничего ты, Маша, не понимаешь, - сказала мне Светка с сиськами. - Да что с тебя взять, с недотроги. У тебя много парней было?
- Не твоё дело, - отшила я Светку. - Сколько надо, столько и было.
Интересно, поверит ли эта самочка, скажи я ей правду. Никого у меня не было. И ничего. Даже с Витькой. Целовались, конечно, напропалую, но не больше. Скоро ему надоест, и он меня бросит, да и чёрт с ним. Да, знаю, я, конечно, дура. Тургеневская, блин, девушка, блин два раза. Недотрога доморощенная. Берегущая себя невесть для кого. И невесть для чего.Целка-идиотка.
Глава 2. Тамада
Марина захлопнула дело. “Необходимо собраться”, - сказала она себе, стараясь унять дрожь в руках. Следователю надлежит быть циничным, ироничным и равнодушным. Равнодушие – признак профессионализма. А также следователю надлежит травить анекдоты над трупом, жевать бутерброды в прозекторской и голову иметь непременно холодную.
С холодной головой было плохо. Когда Марина работала помощником следователя, она и бутерброды жевала, и анекдоты травила. Пока не получила первое самостоятельное задание.
Мать выбросила двенадцатилетнюю дочку из окна. Сожителю мешало, что в квартире проживает девчонка. Или, наоборот, слишком привлекало. Мать хорошо подготовилась. Привела дочку в детскую комнату милиции, получила направление на психиатрическое обследование. Разумеется, нашлись проблемы, обычные, подростковые.
Весь дом слышал, как девочка, цепляясь за оконную раму, кричала “Мамочка, не надо, я жить хочу!”. И видел, как через мгновение она полетела вниз.
Дело рассыпалось в суде. “Суицидные наклонности” в медицинском заключении психиатра перевесили показания свидетелей. Марина неделю ходила как оглушенная, а потом перевелась в отделе расследования серийных преступлений.
Собственных детей у Марины не было, да и не предвиделось, но были две племянницы: Бестолковка и Хулиганка. Она не могла представить себе, что кто-то из них попадет в лапы маньяка. Эта мысль преследовала Марину постоянно, мучила её и не давала спать по ночам.
Стук в дверь прервал невеселые раздумья.
- Марина Львовна, пошли в зал! Шаманские пляски начинаются, - в кабинет заглянул помощник прокурора. Экстрасенсорный эксперимент, который сотрудники прокуратуры пренебрежительно называли “шаманскими плясками”, с недавнего времени стал обязательной процедурой при расследовании каждого серийного преступления.
Марина со вздохом убрала документы в сейф и направилась в зал заседаний.
Экстрасенсов она не любила, хотя профаном не была и даже окончила семинар по психотехнике на курсах повышения квалификации. Следователя раздражала их манера изъясняться скверным верлибром и практическая бесполезность. Последний привлечённый к расследованию колдун определял место нахождения преступника по карте. Затребовав карту Москвы, которую специально для него сняли со стены – вот именно эта годилась, и никакая иная, колдун, сопя от вдохновения, расчертил ее на клеточки, по которым долго водил медальоном на цепочке. Наиболее сильное отклонение медальона проявилось в районе Пресни и в Черемушках. В качестве бонуса колдун доверительно сообщил, что злодей страдает аденомой простаты, вегетососудистой дистонией, а последний анализ мочи дал щелочную реакцию.
Зашибись!
Сегодняшняя ведунья, необъятных размеров тетка с пронзительными черными глазами, расположилась в кресле для посетителей. Марина разложила перед ней прижизненные фотографии четырёх жертв.
Ведунья, сосредоточившись, повела руками. Голубые звездочки так явно кружили вдоль ладоней, что Марина невольно оглянулась, видит ли кто-нибудь, кроме нее. Помощник прокурора, сложив руки на пузе, полусонно наблюдал за манипуляциями ведуньи. Не видит. Ну и ладно. А тетку стоит послушать.
- Эти двое померли сразу, - сказала ведунья, отложив фотографии. – Они не успели ничего понять. А вот эта девочка, она страшно кончалась. Сильная была девочка. Сопротивлялась. И еще. Она видела насильника и успела оставить предсмертное воспоминание.
Марина подалась вперед:
- Как он выглядел?
Ведунья сцепила пальцы.
- Девочке он представлялся в виде актера. Ну, который того бандита играл в американской фильме. Роберт, Роберт, как его там…
- Не густо, - равнодушно обронил помощник прокурора. – Что-нибудь еще?
- Я сегодня в силе, милок, - сказала ведунья, взмахнув руками и разбрызгав призрачные искры. – Попробую почувствовать того, кто снасильничал.
Она изобразила ладонями сложную фигуру, искры так и посыпались во все стороны. Марина поспешила отодвинуться.
- Кружит, кружит ворон черный, приближается, злодей. Высмотрел себе целочку, ласточку невинную, – глухо забормотала ведунья.
В зале воцарилась тишина. Помощник прокурора, прекратив дремать, выпрямился на стуле.
Ведунья нахмурилась, вглядываясь в невидимые линии.
- Не один он в тучах кружит. Серый коршун вслед за ними тенью грозною несется, тоже ласточку приметил, - она по-бабьи подперла щеку рукой и жалостливо вздохнула. – Как ей, бедненькой, спастись?
Глава 3. Жених
Я частенько смеюсь, когда читаю статейки о таких, как я. Бестолочи, которые их пишут, и кретины, которые их читают, уверены, что фигуранты статеек все как один ненормальны. И понятия не имеют о том, что ненормальны – лишь с их убогой, заскорузлой, кондовой точки зрения. Я – абсолютно, стопроцентно нормален. К тому же адекватен, и с головой у меня полный ажур. С логикой тоже.
Да, разумеется, большинство насильников, расчленителей и садистов – попросту тупые скоты. Большинство. Но не все. Джек Потрошитель тупым не был. А был он эстетом. Таким же, как и я. Поэтому его так и не нашли. И меня не найдут. Никогда.
Я не только эстет и аналитик. Я – педант. Скрупулёзный, аккуратный и внимательный к мелочам. Это – главное. Бытует идиотское мнение, что якобы любой преступник оставляет за собой улики на месте преступления. Да ещё и не только оставляет, а возвращается туда, где наследил. Чушь для слабоумных. Я – не оставляю улик. И возвращаться, чтобы освежить воспоминания, не собираюсь. Для этого у меня есть дневник.
Когда-нибудь его, наверное, продадут с аукциона за миллионы – ещё бы, уникальная вещь. Только случится это после моей смерти. Заметьте, естественной. А возможно, и не случится, я частенько подумываю завещать дневник российскому правосудию. Пускай засунут под стекло в музее, всё какая-никакая память потомкам. Впрочем, на потомков я хотел накласть. У меня никогда не будет прямых потомков, а ради чужих я стараться не собираюсь.
Сейчас в дневнике семь завершённых глав. И одна недавно начатая. Я перечитываю их каждый день.
Ирочка Бестужева, двадцати лет, натуральная блондинка, зеленоглазая, с ямочкой на подбородке и родинкой-завлекалочкой на правой щеке. Моя первая невеста. Фас, профиль. А вот она же после свадьбы. Не всё, надо сказать, при ней осталось, впрочем, даже без обеих грудей тело выглядело достаточно привлекательно. Эстетичная фотография, я сделал её на прощание, когда уходил.
Анастасия Довгарь, двадцати трёх. Жгучая брюнетка, поджарое мускулистое тело со смуглой шёлковой кожей. Болваны-психологи пытаются просчитать преступника по типажу жертв. Это иногда работает с недоумками, западающими исключительно на пепельных блондинок или, скажем, на плоских допубертатных нимфеток. Со мной – не работает. Невесту я подбираю, руководствуясь логикой и аналитическим расчётом. Так, чтобы ничего общего с предыдущей она не имела. Вообще ничего – ни внешности, ни места жительства, ни рода занятий. Ира Бестужева училась в медицинском, а Тася работала продавщицей в продуктовом. Свадьба с Тасей получилась практически идеальной, она до последнего надеялась. Даже когда надеться стало совершенно бессмысленно, всё смотрела на меня умоляюще единственным уцелевшим зрачком и пыталась упросить не убивать. Смешно.
Лена Иванова, рыженькая дурочка из МГИМО. Катя Марговская, водитель трамвая. Шейла Рустамова, восточная красавица, недешёвая девочка из эскорт-сервиса. С ней, правда, получилось хуже других, та ещё была штучка, едва не покалечила. Не будь внезапности, и - неизвестно кто кого, сильная была девочка и приёмы знала. Надо же, какие пошли шлюхи – Маты Хари доморощенные.
Оленька Дегтярёва, лапушка. Экскурсовод, четыре иностранных языка, это в двадцать семь-то лет. К свадьбе с ней я готовился особенно тщательно. Настраивал себя, всё-таки не первой свежести дамочка, можно считать, перестарок. Ничего, прекрасно всё вышло, несмотря на некую дряблость кожи. Оленька долго не хотела умирать, и я не удержался тогда – подарил ей ещё одно совокупление, хотя время уже поджимало, и надо было уходить. Что ж, девочка того заслуживала.
Светка Коломиец, училка-зубрилка. Провинциалочка, ничего особенного, но очень мила. И – очки, до неё у всех моих невест было прекрасное зрение. Я намеренно выбрал очкастенькую и оказался прав – возбуждает запредельно, кто бы мог подумать.
А вот и последняя глава, неоконченная. Маша Алферьева, студенточка Российской Академии Правосудия. Самая, пожалуй, красивая из всех. Сероглазка моя русоволосая. Надо же, какой правильной формы лицо – можно сказать, академической. И носик, губки – отличная девочка.
Я захлопнул дневник. Проанализировал своё состояние и по степени возбуждения убедился, что яркость воспоминаний уменьшилась по сравнению со вчерашней. А значит, пора готовиться к свадьбе.
Глава 4. Шафер Голова болела так, что хотелось открутить ее и выбросить.
Безжалостное весеннее солнце пробивалось сквозь шторы и лупило прямо в глаза. Митя поерзал на скамье, пытаясь спрятаться от яркого света.
Ручка выскользнула из пальцев, скатилась под стол. Надо поднять. Всего-навсего нагнуться, протянуть руку, захватить в горсть, сжать в кулак. Простое такое действие, элементарное. И почти невозможное, когда тело тебе непослушно. Если мозг говорит: нагнись, а тело отвечает дрыганьем левой ноги. Левой ногой ручку не поднимешь.
Рядом усердно скрипел “паркером” Леха, восемьдесят кило мышечной массы на двести грамм мозгов. Включая костный. Неужели лекцию конспектирует? Митя вытянул шею, заглянул в тетрадь. Так и есть, конспектирует. Лекцию. И иллюстрирует. Сиськами шестого размера. Тема, мягко скажем, вдохновляет, Стрекозелзнай себе бубнит про половые преступления:
- “Способствующее поведение” бывает двух видов. Первый - необоснованное доверие. При нём потерпевшая соглашается уединиться с малознакомым человеком с целью, например, распития спиртных напитков. Второй вид – “оплошность”. А именно - неосторожность, поспешность, демонстрация доступности. Или недостаточно интенсивное сопротивление сексуальным домогательствам.
Митя усмехнулся. Концептуально. Доверчивая, склонная к употреблению спиртных напитков девушка неосторожно поспешила, и вот вам результат - ее трахнули.
Машка Алферьева с переднего ряда мотнула шевелюрой, от ее заколки шарахнуло брызгами света по глазам. Голова отозвалась взрывом боли. Сучка! Принцесска. Недотрога. Сегодня, входя в аудиторию, Митя нечаянно задел ее. “Убери руки, козел!” – “Куда я их уберу?” – “А хоть в жопу себе засунь”. Милые детки, будущее современной интеллигенции. Папа генерал, мама генеральша, домашнее воспитание, гувернантка француженка.
Нет, себе в жопу неинтересно. Вот тебе, лапочка, в жопу бы я засунул. И не только в жопу. И совсем не руки.
От этой мысли Митя развеселился. Привычно заработало воображение. Начнем с места действия. Где это будет? Дома? Нехорошо, банально. На улице? В парке? О! В бытовке. Нет, не в бытовке, а что-то наподобие. На матраце.
Митя представил матрац, старый, вонючий, в желтых потеках от былых вожделений. На матраце, разметав золотистые пряди, лежит Машка Алферьева, голенькая. Нагая, как Даная. У нее обязательно должны быть гладкие подмышки и подбритый лобок. Не совсем, а так, чтобы осталась завлекательная полоска посередине. Машка лежит, слегка раздвинув ножки, так что все-все видно, руки вяло свисают с края матраца, и вот мы ее сейчас...
- Запишите задание для семинара, - громко сказал лектор. Митя вздрогнул и очнулся, вытирая о брюки потные ладони. Гадэтот Стрекозел, весь кайф обломал. Ну, ничего, не в первый раз.
С ним так бывало. Внезапно представлялась женщина и процесс соития с ней, в подробностях. Безжалостный, с насилием, с пытками. Митя настолько реально представлял все действие, что не только видел своих женщин воочию, но и знал их имена. И вёл дневник. Пригодится. Когда-нибудь он напишет роман-мемуары и продаст за бешеные деньги.
Воображаемые сцены были единственной отдушиной в убогой, не сложившейся Митиной жизни. Только они давали ему, калеке, возможность свысока, снисходительно смотреть на мир здоровых, молодых и жизнерадостных недоумков.
Глава 5. Невеста
Было немало вина, ещё больше музыки, очень много выпендрёжа и совсем уж баснословное количество мужского вожделения. Поначалу мне это нравилось. Нравились пошловатые Витькины анекдоты и его жаркое дыхание на щеке, пока мы изображали нечто, похожее на медленный танец. И явно ощутимое возбуждение, когда он прижимался ко мне бедром. Даже примитив Лёха, в перерывах между рюмками взахлёб выдающий истории, как, где и с кем он нажрался, казался не придурковатым здоровилой-кобелём, а забавным добрым парнем, этакой неуклюжей и нескладной жертвой неблаговидных обстоятельств.
- С Жекой, - басил Лёха, в один глоток опорожняя из горла бутылку “Балтики”. - Взяли на двоих три пузыря, прикинь, Светик. И погребли в парк.
- Неужели все три бутылки выпили? - ахнула с неподдельным интересом Светка с сиськами.
- Два пузыря точно съели, - Лёха основательно рыгнул и утёр рот рукавом. - Два помню. А вот третий… Что начали – помню, а дальше – мгм-хрр… - Лёха вновь рыгнул.
- Дальше неизвестно, - перевёл Витька. - Дальше всё покрыто мракобесием. Пойдём потанцуем, Маш.
- Не хочу. Надоело, - настроение у меня отчего-то поползло вниз.
- Ладно. Давай тогда споём, - Витька сноровисто расчехлил гитару, взял пару аккордов и подкрутил колки. - Что желаете?
- Пой, что хочешь.
- Частушки сбацай, - Лёха по-хозяйски облапил Светку, - позабористей.
- Как прикажете, - Витька перебрал струны. - Девки по лесу гуляли, маньяка в лесу искали. Маньяка Василия для сексу и насилия.
Светка заржала. Смачно икнул прежде, чем присоединиться к реготанию, Лёха. Витька, как подобает признанному таланту, лишь наградил аудиторию снисходительной улыбкой. Я почувствовала ощутимый позыв к тошноте.
- В понедельник тётю Тату, - развил успех Витька, - оприходовал маньяк, он совковою лопатой по манде её х-як.
Не прекращая гогота, Лёха поднялся, потянул за руку Светку и постановил:
- Мы в койку.
- Давайте, - Витька отложил гитару и задумчиво проводил взглядом удаляющуюся пару. – Животные, - сказал он, - выпить, пожрать-поржать и совокупиться, что ещё надо…
- Скажи мне, кто твой друг, - насмешливо обронила я.
- Да какой друг. Так, приятель, мы и в школе учились вместе. Бугаина здоровенный. Его весь двор боялся.
- Понятно, - я встала. - А ты, значит, пользовался его покровительством. Я пойду, Витя. Вызови мне такси.
- Подожди, - Витька тоже встал. – Маша, давай поговорим.
Он был очень хорош. Бледное аристократическое лицо с тонкими чертами. Большие чувственные губы, выразительные карие глаза, вьющиеся смоляные волосы…
Я вздохнула:
- О чём мы будем говорить?
- О нас с тобой, - Витька приблизился и положил мне руки на плечи. - Для кого ты себя бережёшь, Маша?
- Кто тебе сказал, что я берегу? Пусти. Да пусти же!
- Нет уж. Скажу всё, что думаю, потом отпущу, - Витькино лицо раскраснелось, аристократическая бледность исчезла. Он теперь дышал мне в лицо, меня передёрнуло от винного духа. - Не бережёшь, значит? Можно вопрос: ты что, девственница?
- Не твоё дело, - я попыталась вырваться, но Витька держал крепко.
- Нет, моё. Ты динамишь меня уже больше месяца. Не даёшь, я скоро от спермотоксикоза загнусь.
- Обратись к врачу. А лучше, – я кивком показала на дверь спальни, - присоединяйся. Её вполне хватит на двоих.
- Перестань меня оскорблять. Думаешь, не знаю, чего ты добиваешься?
- Чего же? - мне стало вдруг интересно.
- Так замуж не выходят, девочка. Этот трюк работает на инфантильных прыщавых недоносках. Со мной он попросту не пройдёт.
- Кретин! Ты думаешь, я мечтаю за тебя замуж?
- А то нет? В двадцать лет корчить из себя целку, ради чего же ещё?
- А ну отпусти! Отпусти, я сказала! - я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь.
- А вот хрен. Никуда ты не пойдёшь, - Витькино лицо исказилось, стало жестоким, чувственные губы скривились, лоб пробило испариной. - Хватит уже, надоело. Остохрениздело. А ну, пойдём!
- Витя, прекрати, - я попыталась взять себя в руки. – Пожалуйста. Я не хочу.
- Не хочешь!? Так захочешь, сучка, - он внезапно грубо рванул меня за предплечье. С треском разорвалась шелковая кофточка, я вскрикнула от неожиданности. В следующую секунду он притянул меня к себе и, удерживая одной рукой, стиснул другой грудь.
- Дрянь! - я наотмашь хлестнула его по лицу. – Подонок, сволочь, дерьмо!
- Ах ты, бл-дища, - Витька рванул на мне лифчик. – Сука…
Что было сил я ударила его коленкой в пах, и он, задохнувшись болью, отпрянул, из глаз брызнули слёзы.
Я кинулась в прихожую, сорвала с вешалки пальто и метнулась к входной двери.
- Маша, подожди! - истошно заорал из гостиной Витька. – Маша!..
Я справилась с замком, вылетела на лестницу и с грохотом захлопнула за собой дверь. Через минуту, на ходу застёгивая непослушными пальцами пуговицы пальто, я уже бежала по пустынному переулку к метро.
Сумочка с деньгами и документами осталась в покинутой квартире, мелочи в кармане едва хватало на проезд. Уже заполночь, а мне ещё предстояло пилить через всю Москву. Было горько, противно и мерзостно.
До Свибловоя добралась во втором часу ночи.
Предстояло ещё пробраться через недостроенный рыночек, поганенькое местечко, где то ли крысы стаями атакуют бродячих собак, то ли наоборот. Темно, противно, слякотно, не говоря об амбре. Надо же было назвать это место улицей Амундсена. Амундсен-Мудамундсен. Полярник от омерзения бы загнулся, окажись он здесь на секундочку.
И посередине всей этой роскоши - я. Образец виктимного поведения. Пока еще живая иллюстрация к лекции задрыги Стрекозла.
Палатки стояли в два ряда сплошными черными стенами, лишь в одной теплился огонек света. Почему-то этот свет пугал больше,чем темнота.
Я увидела человеческую фигуру, когда уже почти преодолела рыночек. Смутная тень метнулась передо мной в неверном свете чудом уцелевшего фонаря, на секунду застыла и шарахнулась прочь. Я тоже шарахнулась, меня враз пробил озноб, сердце зашлось от испуга. Я постояла на месте, пытаясь его преодолеть и унять дрожь. Затем робко двинулась вперёд. До конца огораживающего рыночек забора оставалось не больше десяти шагов, когда тень появилась вновь. Я едва не закричала от страха, когда она материализовалась в человеческую фигуру. В следующий момент фигура шагнула ко мне, и страх превратился в ужас. А ещё через мгновение я узнала этого человека.
Глава 6. Тамада
Обеденный перерыв начался с долгожданного сюрприза. Из отделения аналитической разведки позвонили и скромно сообщили: “Нашли вашего маньяка. В интернете. Разрешите представить материалы?”.
Марина разрешила.
Молоденький инспектор по особым поручениям едва не подпрыгивал от возбуждения. Группа аналитиков просканировала Интернет анализатором неупорядоченной текстовой информации. В результате был выявлен самодельный любительский сайт, где на одной из страниц перечислялись фамилии жертв по делам, которые вела Марина. И не просто перечислялись, а с датами и подробностями совершенных преступлений. Марина просмотрела распечатку и задумалась. Первое, что пришло в голову: маньяк вел дневник. Однако поспешных решений она старалась избегать.
- По личности пользователя что-нибудь есть?
- Есть, все есть! Фамилия, имя, место учёбы. Вот установочные данные. Некоторые записи были защищены, Марина Львовна, их пришлось вскрыть. Там такое! За одно это можно в Институт Сербского сдавать. Он же полный псих.
Полный псих Дмитрий Аистов учился не где-нибудь, а в РАП’е, Российской Академии правосудия. Дела это, впрочем, не меняло, и Марина велела трубить общий сбор следственно-оперативной бригады. Члены бригады, надо отдать им должное, на зов трубы сбежались молниеносно.
- Правовых оснований для задержания гражданина Аистова у нас нет, - Марина окинула группу быстрым взглядом, - медлить, тем не менее, нельзя. Вот повестка: Аистов приглашается для беседы. Его необходимо разыскать и доставить, прямо сейчас. И, будьте любезны, повежливее, не на задержание идете. Далее, мне понадобится его личное дело из Академии правосудия и медицинская карта. Задачи ясны? Приступайте к выполнению.
Отправив бригаду по поручениям, Марина принялась изучать распечатку. В деле, которое она вела, фигурировали три жертвы – Бестужева, Иванова и Коломиец. А в списке Аистова оказалось семь фамилий. Тренированная память следователя подсказала: где-то она видела полный перечень. Только где?
Принесли личное дело нового фигуранта.
Дмитрий Аистов поступил в РАП по квоте для инвалидов. Однако конкурс на общих основаниях два-три человека на место, а для инвалидов чуть ли не десять. Марина пролистала дело назад. Золотая медаль за одиннадцать классов, значит, не так прост психический инвалид Аистов. Анкета. Мать – пенсионер по инвалидности, наследственное у них, что ли? Отец неизвестен. Следующая страница. Аттестационный тест. На вопрос-парадокс “Я не обязательно говорю только правду” наш умник дал ответ уклончивый: “Может быть”. На вопрос-предположение “Я испытываю постоянное и сильное желание заняться сексом с женщиной”, откровенный ответ “да”. Ого! Каким видом секса постоянно и сильно хочет заняться инвалид Дмитрий Аистов? И с кем?
Позвонили с поста, и вскоре доставили самого Аистова. Не сказать, чтобы он выглядел совсем убогим, но двигался неуверенно. И смотрел отрешенно.
Марина начала разговор издалека: дом, семья, нравится ли учиться, кем видит себя в будущем. Аистов отвечал неохотно, сидел, нахохлившись, зажав руки между коленями.
Дмитрий казался жалким и несчастненьким, но Марина внезапно заметила, что парень искрит. Она вгляделась. От волос Аистова прыскали в биополе стрелки, но не голубые, как у ведуний, и не багровые, как у матерых колдунов, а темно-синие, почти фиолетовые. Подобного цвета Марине видеть не приходилось.
Когда дошли до увлечения Интернетом, вернулся пожилой сыскарь. Постоял, послушал. Недовольно поморщился - в оперативной работе он привык к жестким методам допроса. Внезапно схватив со стола распечатку, сыскарь рванул Аистова за ворот и сунул листки ему под нос.
- Ты где взял этот список?! – заорал он так, что Марина вздрогнула. – Откуда у тебя фамилии убитых?! Отвечать! Ну?!
Аистов откинул голову и, моргая, посмотрел на свои записи. Потом - на следователя. В его глазах не было страха, только недоумение и растерянность.
- П-почему убитых? И… к-как это “г-где взял”? Я их… Я их всех придумал.
И в этот момент Марина с изумлением увидела, как над затылком Дмитрия, взметнувшись яростным огнем, невиданной призрачной короной заполыхало лиловое пламя биополя.
Глава 7. Жених
В детстве я мечтал стать художником. Мне очень нравилось рисовать портреты, я самозабвенно наносил на бумагу физиономии сверстников и таял от похвал: “ах, как похоже” и “у мальчика несомненный талант”. Это продолжалось до тех пор, пока мои работы не упросили посмотреть модного в то время портретиста. Его приговор прозвучал весьма лаконично. “Мазня”, - обронил маэстро, окинув старательно разложенные на столе акварели и сангины небрежным взглядом.
Помнится, для меня это был удар. Я больше не прикасался к кисти, но привязанность к портретам осталась. Я рисую их до сих пор. Только не художественные, а психологические. И в этом занятии я дам фору кому угодно. Я составляю психологические портреты на таких же, как я. Выходит просто замечательно, ведь материал я знаю досконально. И особенно хорошо у меня получается автопортрет. Думаю, что он непременно станет музейным экспонатом, так же, как и дневник. Автопортрет серийного преступника Макорина В.А., каково? Надеюсь, специалисты ещё восхитятся тем, насколько тонко, изящно и профессионально он составлен. И тем, насколько тупы работающие в следственных органах идиоты, не способные разглядеть за автопортретом меня самого.
Итак, в мальчишеском возрасте я бросил живопись. Долгое время меня вообще ничего не занимало, я рос, учился как все, был в меру любопытен и в меру общителен. Так продолжалось, пока мне не стукнуло шестнадцать. А в шестнадцать я сделался мужчиной. Вернее, меня сделали им.
Ей было за тридцать. Соседка, портниха-надомница, отчаянная стерва и выпивоха, она приходила к нам поболтать с моей матерью и снять с неё мерку. А однажды, столкнувшись со мной на лестнице, пригласила к себе. Воспоминание о том, что произошло у неё, в провонявшей табачным дымом и дешевыми духами хрущёвке, не оставляло меня долгие годы. Оно было совершенно отвратительным, это воспоминание.
- Ты не по этой части, пацанчик, - сказала соседка после того, как долгих два часа пыталась нанизать себя на мой упорно теряющий возбуждение член. – Ну, ничего, ничего, ты всегда можешь подрочить, так ведь?
Она заржала, и меня едва не стошнило. Я опрометью бросился вон.
Я избегал женщин долгие годы. Одна мысль о том, что могу услышать нечто подобное вновь, доводила меня до исступления. До тех пор, пока я совсем недавно, года два назад, не понял, что нужно сделать для того, чтобы никогда ничего подобного не услышать. И тогда, наконец, успокоился.
Всё оказалось тривиально. Надо просто-напросто доминировать. Самые гордые красотки становятся крайне деликатны и обходительны, когда, например, отрезаешь им грудь. Или выкалываешь глаза. Особенно если слегка их придушить…
Моя восьмая невеста необыкновенно хороша. Лучше всех предыдущих. Что ж, я заслужил такую, она должна достаться мне, и она мне достанется. Не сопливому слабаку, который в лучшем случае ей попользуется. А мне, тому, кто разделит с ней её последние минуты. И наслаждение, которое она мне доставит, будет самым лучшим и самым важным деянием в её жизни. Не говоря о том, что последним.
Я вышел из дома в десять вечера, из общественного автомата набрал её номер. Игнорировал предложение автоответчика оставить сообщение и повесил трубку. У моей невесты однокомнатная квартира в Свиблово, видимо, унаследованная. Правда, жених я из разряда тех, кто на жилплощадь не претендует.
Через полчаса я повторил звонок. С тем же результатом. И ещё через полчаса. Пятый звонок пришёлся на полночь. На него также не ответили, и это означало, что свадьба, вполне возможно состоится сегодня. Потому что наступил час, который издревле называют часом волка. Мой час. И следующие за ним, вплоть до рассвета – тоже мои.
Я завёл машину и погнал в Свиблово. Через двадцать минут припарковался рядом с метро. Вылез наружу, сделал последний звонок. Вот она улица, Амундсена, и неопрятные, жмущиеся к земле торговые палатки вдоль неё. Райское местечко для тех, кто понимает.
Глава 8. Шафер
Сначала Митя решил, что его проверяют. Пора бы, третий курс РАП’а, не заборостроительный техникум все-таки.
Однако вскоре пришлось увериться в том, что не проверяют, а подозревают. Сначала встрепанный толстяк орал “Ты ее убил! Зарубил ее топором! Признавайся, как убивал!” Когда толстяк устал и, отдуваясь, замолк, его сменила женщина в форме майора юстиции. Орать она не стала, а догадалась спросить, какая у Мити группа инвалидности. Митя сказал, и даже продемонстрировал на ручке от щетки, что не может ее толком удержать. А уж топор тем более не поднимет, разве что примотает его к руке скотчем.
А потом Мите показали снимки – страшные, чудовищные фотографии изуродованных, мёртвых девушек, и он узнал всех.
Теперь орал уже Митя.
- Я п-преступник! - надрываясь, кричал он. - Я их всех у-убил, каждую! На ра-асстоянии. Сам п-придумал их, сам же и убил! Раск-кроил им топором головы, понятно вам!?
Женщина-юрист достала из сейфа Митину медицинскую карту.
- Группа крови другая. Впрочем, пробы спермы надо взять на всякий случай. Но это после, а пока расскажите нам, зачем вы составили этот список.
- Я хотел нап-писать роман. - Митя успокоился и почти не заикался. - Выдумывал место действия, имена героинь, героев. Записывал некоторые д-детали, которые приходили в голову.
- Понятно. При каких обстоятельствах вам приходили в голову эти детали?
Никакая сила на свете не заставила бы Митю признаться, при каких обстоятельствах случались его видения.
- П-по-разному, - сказал он. – Сегодня на лекции, например.
Следователь переглянулась с толстяком и подалась вперед.
- С этого места поподробней, пожалуйста.
Его отпустили часов в десять, было совсем темно. Немыслимо болела голова, но принять таблетки там, в допросной, Митя не решился. Он подождал, пока проедет трамвай, перешел улицу, купил в киоске минералку. Достал две желтые капсулы спазмовералгина, проглотил, запил водой и потащился к метро.
На Новокузнецкой было не по-московски пустынно, лишь две девочки студентки пробежали, смеясь. “Телки придурочные, - раздраженно подумал Митя. – Чтоб тебе споткнуться”. Сзади послышался вскрик. Он обернулся. Одна подруга лежала на асфальте, другая тянула ее за рукав. Митя злорадно усмехнулся. Ему полегчало. Голова потихоньку проходила, мысли обретали равновесие.
Сегодняшний допрос кое-что изменил в его жизни, и изменил существенно. Митя узнал, что его героини жили и умирали на самом деле. А значит, его жестокие сексуальные фантазии, проверенное средство от комплекса неполноценности, внезапно оказались реальностью.
Они спрашивали про обстоятельства. Ну-ну.
Здоровым молодым идиотам никогда не понять, каково жить от приступа до приступа. Как существовать, пытаясь подольше продлить состояние условного здоровья, с ужасом и обреченностью ловить грозные признаки подступающего обострения. Депрессия – вот первое звено атаки.
Депрессия приходила как следствие осознания себя, ничтожного и беззащитного в обществе здоровых недоумков. Особенно доставали молодые телки, с их царственным презрением. И тогда на помощь приходил верный способ: воображение. Как сладко представлялось: изнасиловать ее, сучку, избить, заставить кричать, молить о пощаде. И убить, наконец.
Но даже в мыслях Митя не мог заставить действовать непослушные части тела. И тогда он выбрал себе оболочку: доцент из НИИ Проблем правосудия, апатичный седоватый красавец. Тот читал на первом курсе лекции по юридической психологии и отличался от прочих полным отсутствием индивидуальности. Митя легко удавалось заполнить его пустующее тело своей непримиримой, мстительной душой.
Вечером, лежа в постели, Митя устраивал сеансы “психологической разгрузки”, заставляя доцента действовать. Образы жертв возникали сами по себе вместе с именами. В жизни Митя ни разу их не видел. Хотя однажды, когда на него наорала вагоновожатая, он послал доцента, чтобы тот разыскал и наказал её.
Иногда видения становились особенно яркими, до деталей, до запаха, крепкого запаха крови и спермы. Митя упивался такими сценами, в этот момент казалось, что он повелевает миром. Умиротворенный, он жил почти как человек. Вплоть до следующего приступа.
Мысли снова вернулись к допросу. Хорошо, что он ничего не сказал про Машку Алферьеву. Выкрутился: мол, блондиночка привиделась, но не очень четко, имя еще не придумал. Хотел было предложить следачке позаимствовать имя у неё, но передумал. Вдруг у неё с чувством юмора плохо.
Митя прошел оживленным переулком к Третьяковской, спустился по эскалатору и с облегчением сел в полупустом вагоне на свободное место.
“Станция Свиблово. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны”. Митя протер глаза. Как всегда после спазмовералгина голова как ватой набита. Почему он не вышел на своей остановке? Какое-то у него здесь было дело. Черт, все мысли заспал. Ну да ладно, надо выйти наружу, и там он наверняка разберется.
Глава 9. Невеста
Я узнала этого человека. Передо мной, скособочившись и накренившись, словно небрежно врытое в землю огородное пугало, стоял придурок Квазиморда. Личной персоной.
- Ты... - выдавила я из себя. - Ты что? Что здесь делаешь? - Страх отпустил меня и обратился в отвращение и злость. - А ну, пошёл вон, урод!
- Д-дура, - сказал он и шагнул ко мне. - Я з-здесь для того… Для того, чтобы…
- Скотина, - я кинулась к нему и наотмашь хлестнула по щеке. Раз, другой. - А ну, дай пройти. Дай пройти, урод!
Он даже не стал защищаться. Лишь мучительно скривил и без того кривую рожу, да скрючился пуще прежнего.
Я подавила желание плюнуть ему в морду, оттолкнула и понеслась к дому. “Этого только не хватало, - било мне в висок. - Ко всему не хватало мне только этого гада”.
Телефон зазвонил, едва я, наскоро смыв под душем пошлость, подлость и грязь этого дня, выползла из ванной.
- Да, слушаю, - мне хотелось удавить того, кто шумно сопел на другом конце линии. - Будете говорить? Или, может быть, помолчим?
- Алферьева, - сказала вдруг трубка голосом поганца Квазиморды. - З-знаешь, почему ты ещё ж-жива?
- Сволочь! - заорала я в ответ. - Чтоб ты подох, гадина, мерзота гнидообразная, урод!
Наутро не помог ни отечественный анальгин, ни заграничный алка зелцер. Голова раскалывалась так, что хотелось немедленно её лишиться. О походе в институт не могло, разумеется, быть и речи. Прострадав до полудня, я, наконец, с грехом пополам заснула, а пробудилась, когда за окном было уже темно.
Холодильник ехидно подмигнул встроенной лампочкой и ухмыльнулся патологической пустотой. Минутная стрелка настенных часов дрогнула и встала вертикально, образовав с часовой прямой угол. Девять вечера. Чтобы не подохнуть с голоду, предстояло бежать к метро, где на площадке перед деревянной церковкой отражал вялый наплыв покупателей магазин-полуночник барачного типа. Едва не подвывая от жалости к самой себе, я сунула руки в рукава пальто, а ноги – в сапожки. Я была уже в дверях, когда раздался звонок.
- Да пошёл ты, - сказала я невинному телефону. – Козлина.
Я выбралась на лестничную клетку и захлопнула за собой дверь. Некстати припомнился вчерашний звонок подлеца Квазиморды. Что же он всё-таки от меня хотел?
- Он хотел тебя спасти, - невесть откуда ударила в голову несравненная по степени вложенного идиотизма мысль.
- Дура, - сообщила я собственному внутреннему голосу. - Спаситель хренов, спасти он хотел. От кого?
- От смерти, - нашлось моё второе я. - Если бы не он, тебя сегодня уже опознали бы в морге.
Похоже, симптом, подумала я. Беседовать с самой собой мне до сих пор ещё не приходилось.
- На хрен, - велела я невесть откуда взявшейся настырной собеседнице, Машке номер два. - Пошла на хрен. Впрочем, не хочешь, можешь не ходить, дело добровольное.
Через минуту я уже пылила вдоль опостылевшего полуразвалившегося рыночного забора по направлению к метро. И там, где проклятый забор, наконец, закончился, у самой лестницы в подземный переход, едва не налетела в темноте на… На кого бы вы думали? Ну, разумеется. Это было уже слишком.
- Ты! – заорала я исступлённо. - Ты, урод, шакал позорный! Квазиморда грёбаная! Прекрати за мной таскаться, гадина такая, сволочь, мразь!
Глава 10. Тамада
Иногда так бывает: не идет расследование, топчется на месте, бьешься, хватаешься за все нити, а они рвутся в руках. А бывает, тронешь узелок, и пошел лавиной раскручиваться клубок.
С утра Марина взялась за список. Семь женских фамилий и смутное воспоминание о том, что этот перечень она видела. Захватив материалы с собой, Марина отправилась к помощнику прокурора.
- Ну, правильно, - сказал тот, разглядывая распечатку. – В начале ноября мы запросили экспертизу НИИ Проблем правосудия об объединении дел.
- А я почему не знаю?
- Ты же в отпуске была.
- А почему потом не доложили?
Помощник прокурора усмехнулся:
- Наверное, думали, что ты знаешь.
- Безобразие! - сказала Марина с чувством. – Бардак как форма существования. Дела, насколько я понимаю, не объединили?
- Нет, эксперт решил, что девушек убили разные преступники. Я сейчас команду дам, чтобы справочку принесли.
Марина вернулась в кабинет. Материалы будут полдня подбирать, ясное дело, а пока стоит заняться загадочным инвалидом Дмитрием Аистовым. Неплохо бы пригласить вчерашнюю ведунью, пусть поглядит, что это за фиолетовые стрелки над его головой.
Дмитрий опоздал на четверть часа, ведунья запарилась, наверное, дожидаться в коридоре. Выглядел он еще более скособоченным и несчастным, покорно принял направление на медосмотр в спецклинике. Фиолетовые лучики вяло постреливали в районе затылка.
- Подождите минутку, - попросила Марина и вышла в коридор. К ее удивлению женщины там не оказалось.
- Что-то еще? - обеспокоенно спросил Аистов.
- Да нет, - замялась Марина. – Распорядиться, чтобы вас подвезли?
- Спасибо, мне лучше п-пешком. Знаете, я начал ходить в четыре года. Это было чудовищно трудно. Если бы мне сказали, что я могу не ходить, что я имею п-право не ходить, я до сих пор ездил бы в инвалидной коляске.
- Благодарю за откровенность, - Марина улыбнулась и протянула руку.
Но оперативника следом отправила. Пусть последит на всякий случай.
После обеда принесли папку от помощника прокурора.
Помощник не ошибся. Материалы на убийства, которые предполагали объединить в одну серию, направляли на экспертизу в НИИ Проблем правосудия. Согласно заключению НИИ, однако, преступников было несколько. Дела Бестужевой, Ивановой и Коломиец рекомендовалось объединить в одно, не относящееся к убийствам Марговской, Довгарь и Дегтяревой. Дело Рустамовой - принять вообще в отдельное производство.
Марина пролистала многостраничное заключение. Девственно гладкие листы, будто только что из-под принтера, явно никто не читал. Марина небрежно пропустила между пальцами текст, но внезапно что-то привлекло внимание. Она принялась листать страницы в обратном порядке. Не здесь… и не здесь… Ага, вот! “Труп С.Коломиец… одежда, найденная на месте преступления… плиссированная юбка белого цвета… трусики-неделька с надписью “пятница”.
Не было на месте происшествия трусиков С.Коломиец. Эти трусики вообще не были найдены, о них следствие узнало лишь на прошлой неделе, после допроса сестры потерпевшей. А справка, - Марина посмотрела в конец, - составлялась три месяца назад.
Вопрос о трусиках был принципиальным: на подобных деталях строился анализ поведения преступника. Допустим, С.Коломиец ходила по улицам в короткой плиссированной юбке без трусов. Этим она могла спровоцировать насильника к нападению, если тот поддался внезапному порыву. Но если девушка была одета подобающим образом, с большой вероятностью преступление готовилось заранее. Сестра убитой, промакивая покрасневшие глаза мокрым платочком, на допросе вспомнила, что трусики были, и что она смеялась над С.Коломиец, мол, зачем ты во вторник “пятницу” надела, семь пятниц у тебя на неделе.
Марина буквально впилась в справку, лихорадочно поглощая страницу за страницей и все более приходя в ужас. В документе оказалась масса подробностей, которых не было в материалах, отправленных на экспертное заключение. Особенно озадачила ее фраза: “…из результатов вскрытия тела О.Дегтяревой следует, что процесс умирания занял продолжительное время, что позволило преступнику дважды совершить половой акт”. Но никакая посмертная экспертиза не фиксирует количество половых актов!
Такие подробности мог знать только преступник.
С бьющимся сердцем Марина закрыла заключение. На титульном листе стояла подпись эксперта: Макорин В.А., доцент, начальник отделения НИИ Проблем правосудия. Надо немедленно доложить прокурору!
Марина вскочила, бросилась к двери и… уперлась в могучую грудь ведуньи, бесцеремонно ввалившейся в кабинет. Марина хотела сказать резкость, но осеклась: гирлянда охранных амулетов покрывала внушительных размеров торс, словно ленточки - шаманское дерево.
- Ушел порноманал? – шепотом спросила ведунья, озираясь.
- Кто ушёл? – опешила Марина.
- Ну, этот. Парномарал.
- Паранормал, - догадалась Марина. – Да, ушёл. Вас, между прочим, я просила подождать в коридоре.
- Слав те господи! – ведунья, проигнорировав упрёк, плюхнулась на стул. – Что ж ты меня, девонька, не предупредила? Самому аспиду чуть в пасть не сунула. Охти мне!
Ведунья провела щепотью перед глазами.
- Какому аспиду?! Вы о ком?
- Да этому, портоморгалу, на которого смотреть велела. Еле ноги унесла бабка Зара, так бы и сбежала на самый краешек земли, кабы тебя не боялась подвести.
- А что в нем такого страшного? – спросила Марина. – Он кто, мастер сглаза? Специалист по наведению порчи?
- Хуже! Много хуже. Спрут он, самый настоящий. Молись, девонька, чтобы ты в недобрый час ему не попалась.
Марину несколько озадачили анималистические ассоциации ведуньи, и она уточнила еще раз:
- Чем он опасен, госпожа Зара?
- У него щупальца, во-от такие, - ведунья широко развела руки. – Он может влезть в душу и пожрать твое сердце. И тогда ты станешь слугой спрута, но не будешь об этом знать. Поняла, девонька?
Марина ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. Когда ведунья, звеня амулетами, удалилась, следователь подошла к окну и уставилась в прозрачные сумерки. Внезапно ей представился огромный город, где маньяки-насильники охотятся за невинными жертвами, а чудовищные спруты вонзают щупальца в трепетные сердца.
Бред какой-то.
Марину передёрнуло.
Что же делать? К прокурору, по зрелому размышлению, идти рано. Провести оперативное задержание сотрудника правоохранительных органов без конкретных доказательств? Потом позору не оберешься. Подождать? Один день ничего не решает. А если насильник пойдет на новое преступление именно сегодня? Пожалуй, надо брать Макорина в оперативную разработку.
За окном быстро темнело. Начинался вечер, обыденный, хмурый, ничем не отличающийся от вчерашнего. Для всех, кроме преступника, подумала Марина. Для него отличается. В корне. Вчера его личность ещё была никому не известна.
Глава 11. Жених
Я знаю эту сволочь. Заочно, разумеется. Того урода, который вчера помешал свадьбе. Видел его, и не раз, в Академии правосудия. И запомнил, конечно. Память у меня профессиональная, цепкая, да и забыть такую рожу нелегко.
Не знаю, почему я его не пристукнул. Это едва ли не первый поступок в моей жизни, который не могу себе объяснить. Симптомчик, однако. Хоть иди к психиатру и жалуйся на неадекватность. Я живо представил себе диалог:
- Видите ли, доктор, совершил вчера полную нелепицу. Не порешил калеку убогого, которого соплёй перешибить можно. Раз – и нет калеки. Не знаю почему, хоть убейте, доктор. Вы думаете, у меня отклонение? Полагаете, это серьёзно?
- Ну что вы, Владимир Анатолиевич, что вы, голубчик, - воображаемый психиатр поправил очки и потеребил эспаньолку. - Не переживайте, ничего страшного не случилось. Бывает, совершили оплошность, никогда не поздно исправить. Вы его ещё непременно встретите. И тогда, безусловно, с ним рассчитаетесь. Топорик-то есть у вас?
- Есть, - утешил я эскулапа. - Есть топор. Так вы думаете?..
- Безусловно, - заботливо сказал доктор. – Идите, Владимир Анатолиевич, и ни о чём не беспокойтесь. Вы в полном порядке, вам, дорогой, позавидовать можно.
Я стёр несуществующего психиатра из памяти и собрался было аналогично поступить с калекой, но внезапно осознал, что сделать этого не могу. Что-то мешало мне, не позволяло забыть этого урода, навязчиво возвращало мысли к нему. Внезапно я отчётливо понял, что вчерашняя оплошность может дорого обойтись. Я позвонил знакомому, который уже четвертый год дармоедствовал в раповской аспирантуре.
- Знаю такого, - обрадовал меня несостоявшийся пока учёный криминалист. – Убогонький. Его за глаза все Квазимордой зовут. И морда действительно ещё та, настоящая квази. В общем, как сказали бы классики - жалкая ничтожная личность.
Я поблагодарил и попытался сосредоточиться. Мешал Квазиморда, он упорно не шёл из головы, мерзко хихикал, кривлялся и строил рожи. Избавиться от мыслей об этом уроде удалось лишь недюжинным усилием воли.
В Свиблово я прибыл ровно в девять. Сделал контрольный звонок и услышал длинные гудки. Что ж, прекрасно, невесты нет дома. Я занял наблюдательный пункт у входа в метро. Обзор отсюда был прекрасным, я никак не мог её пропустить.
Внезапно я ощутил чувство голода. Чёртов урод, это из-за него я не удосужился перекусить перед выходом. Я огляделся - неподалёку притулился неказистый магазинчик, внутри ещё горел свет. Туда и обратно, займет всего две минуты.
Мне хватило и одной. Колбаса в упаковке, пара сырков, бутылка минералки и лаваш. Я бросил на прилавок три сотни, сказал “сдачи не надо” и поспешил на выход. И, едва выбравшись наружу, нос к носу столкнулся со своей невестой.
- Ой, это вы? Здравствуйте, - Машенька улыбнулась и сразу отвела взгляд. - А я вас помню, не знаю, правда, помните ли вы меня. Вы здесь живёте?
Я сказал, что живу, поклялся, что помню, рассыпался в комплиментах и выразил бурную радость по поводу встречи.
- Я непременно вас провожу, - заверил я невесту. - По чести говоря, неприятный район, криминогенный. Вы не спешите? Я сейчас заброшу продукты в машину и сразу вернусь. Это займёт не больше пяти минут. Договорились?
Туристский портативный топорик лежал под запаской в багажнике. Я сунул его за пазуху, под плащ, и примостил рукоять в специально нашитую для неё кожаную перевязь. Попрыгал на месте, проверяя, что топорище прилегло к телу плотно и не мешает двигаться. Захлопнул багажник и двинулся навстречу своей желанной.
Глава 12. Шафер
Вечерний проспект затихал, редкие машины пробегали мимо метро. Ветер прекратился, ночь обещала тишину и покой.
А Митю колотило от злости.
“Дрянь, какая же она дрянь”, - повторял он отчаянно. И сам он тоже хорош - сколько можно себе говорить: не делай людям добро. Все равно окажешься виноватым. Получил вчера по морде? Поделом, не лезь к принцесскам. Нет, сегодня опять приперся.
Вчерашний день был одним длинным кошмаром. Допрос в прокуратуре, фотографии изуродованных девушек. Идиотские мысли о собственном могуществе и не менее идиотская попытка предупредить Машку.
С Машкой получилось хуже всего.
Когда вчера он увидел ее фигурку, замершую в круге света перед рыночком, расхристанную, растрепанную, она показалась ему такой же несчастной, такой же одинокой, как он сам. Сразу вспомнилось – ребята говорили, что отец-генерал постоянно торчит в контингенте каких-то там войск, то ли в Судане, то ли в Югославии, что генеральша пьет по-черному. Что Машка от них сбежала к бабушке, ухаживала, пока та болела и умирала у нее на руках.
Он принял Алферьеву за свою. И это было ошибкой.
Сегодняшний денек тоже не блистал искрометным весельем. С трудом отсидев две лекции, сдерживая себя, чтобы не позвонить и не нарваться на очередное хамство, Митя поехал в горпрокуратуру. Там ему запомнилась толстенная тетка, одетая как цыганка, которая, увидев его, всполошено подхватила юбки и удрала. У тетки было перепуганное лицо. В кои-то веки Митя вызвал у человека не жалость, а страх, и это его позабавило.
В клинике медсестра, повертев в руках направление на медосмотр, погнала Митю сдавать анализы. В комнатке с игривой табличкой “Мастурбационная”, увешанной фотографиями голых девиц, у него долго ничего не получалось. Сначала мешал сосед, шумно онанировавший на Аллу Пугачёву. Потом просто ничего не выходило, и так продолжалось, пока он не начал думать о Машке. Из глубины сознания выплыл полосатый матрац с желтыми потеками, распростертая фигура на нём – и все моментально пошло.
И надо было ему опять переться в Свиблово? Душа, видите ли, не на месте. Да ещё этот мужик, в кепке на глаза, прикидывающийся то ли спящим, то ли пьяным.
Он старательно делал вид, что Митя его не интересует. Всю дорогу до Новокузнецкой, через два перехода и вниз по эскалатору не интересует. Типа ни капельки. Из вагона мужик вышел вслед за Митей и сразу куда-то сгинул. Митя пожал плечами и поплёлся к лестнице. Поднялся наверх, вышел из метро, проковылял по подземному переходу. Одолел его и на выходе нос к носу столкнулся с Машкой. Набор бранных эпитетов, которыми она его наградила, Митю добил окончательно. Он прошаркал к ближайшему грязному, заколоченному торговому ларьку и опустился на заботливо прислоненный к стенке ящик.
Сучка. Нет, за такое поведение надо наказывать. Митя закрыл глаза. Перед внутренним взором предстало пустое нутро недостроенного магазина. Вот Машка входит в дверь. Где там двойник доцент, руки наши и тело? На месте, умничка, погнали. Сначала принцесску легонько придушить, чтобы не вякала. Потом оттащить в бытовку, уложить на знакомый матрац, одежду снять… нет, разрезать! Скальпелем на узкие полоски, разложить аккуратно на полу. Голую Машку зафиксировать скотчем, рот залепить пластырем, чтобы не орала. Конечно, это лишает процесс некоторой пикантности, но неподалёку жилые дома. Что люди подумают?
Митя зажал руки дрожащими коленками. Дальше, гони воображение дальше! Пора бы Машке придти в себя. Вот, глаза разлепила, задергалась. Теперь мы, девочка, тебя немножко порежем. Слегка, для эстетического наслаждения. Разрез сбоку вдоль груди, на глубину кожи. Разрез справа, не плачь, моя хорошая, сейчас до животика дойдем.
Неуловимо запахло кровью.
Проехала машина, мазнув фарами по глазам. Митя моргнул, выходя из транса, и вдруг осознал: ведь если он об этом думает, значит, Машку сейчас убивают! Митя вскочил на ноги и заметался. Где? Куда бежать? Ноги сами понесли вдоль торговых палаток, вглубь спящего рынка.
У павильона, где вчера горел свет, Митя остановился. Что-то не давало ему двигаться дальше, властно удерживало на месте. Митя обошёл павильон по кругу. Сарай как сарай. Стандартная грязноватая развалюха. Окно, забитое фанерным щитом. Митя с трудом оттянул конец фанеры и прислушался. Изнутри донеслись тихие невнятные звуки и то ли бормотание, то ли всхлипывание. Митя метнулся к входной двери, споткнулся, едва не упал, потянул дверь на себя. Она неожиданно поддалась, и Митя ввалился вовнутрь. Из предбанника в подсобное помещение вела ещё одна дверь, полуоткрытая, звуки доносились из-за неё. Митя осторожно заглянул в щель.
Глава 13. Свадьба
Доцент – живой и настоящий – стоял, склонившись над деревянной лежанкой, накрытой полосатым матрацем, и водил скальпелем по Машкиному животу. Принцесска дергалась, всхлипывала, по ее телу текли и капали на пол тонкие струйки крови.
Увидев оживший кошмар своих фантазий, Митя на мгновение растерялся. Потом решительно рванул дверьна себя.
Он не слишком уверенно ходил, абсолютно не умел драться и вряд ли бы удержал в руках палку от щетки. Но замечательно умел падать. Сказывался большой опыт. И еще повезло, что доцент стоял со спущенными штанами, это сковывало его движения. Услышав звук, он повернулся к Мите, ахнул, присел и взмахнул скальпелем.
И тогда Митя сделал то единственное, что мог: упал прямо на доцента.
Резко обожгло бок, все-таки не уберегся, но Митя в запале не обратил на это внимания. Доцент рухнул на пол, они, сцепившись, покатились по грязным доскам. Митя извернулся и двинул локтем туда, где все еще бесстыдно торчал длинный розовый член. Доцент взвыл, скорчился от боли, выронив скальпель. Митя лихорадочно огляделся и вдруг увидел топорик, к которому была приделана удобная петля. Раз – продеть петлю в руку, два – захватить рукоятку хоть как-нибудь. Три – правильно попасть, над переносицей, в верхнее основание черепа.
Митя размахнулся и что было сил саданул доценту по лбу. Противно хрустнуло, доцент дернулся и обмяк. Из уха его покатилась капелька крови.
- Я тебя породил, я тебя и убью, - пообещал доценту Митя. Он попытался встать и охнул. Правый бок отозвался острой болью. Куртка, распоротая вдоль ребер, быстро набухала темной кровью. Голова закружилась, перед глазами поплыли разноцветные круги. Митя подвинулся к кушетке и, держась за матрац, опустился на колени.
- Дура, - проникновенно сказал он Машке, которая выкатившимися от ужаса глазами смотрела то на Митю, то на неподвижного доцента на полу.
Он поднял вторую руку, оказалось, топор еще висит на запястье. Маша увидела, замычала, забилась на матраце.
- Не крутись, - приказал Митя. Придерживая топор левой рукой, он лезвием разрезал скотч, которым Машка была затейливо примотана к лежанке, отлепил пластырь. Девушка тяжело задышала, приподнялась на локтях и снова упала на матрац. Она попыталась что-то сказать, но не могла, только страшно, горлом, икала.
- Принцесска, тебе надо одеться. Негоже на людях голышом лежать, я все-таки мужчина, - Митя дотянулся до пыльной занавески, пропахшей табаком и цементом, накинул сверху на девушку. – Жалко, минералку не купил. Ничего, сейчас если встану, принесу.
- Не… не уходи…
- Ладно. Я…
Договорить Митя не успел – в дверь внезапно ввалился давешний мужик в кепке. На этот раз он не стал притворялся ни сонным, ни пьяным. Подскочив к лежанке, больно завернул руку за спину, защелкнул наручники и заорал истошно:
- Стоять на месте, не двигаться, милиция!
Митя, впрочем, двигаться не мог при всём желании: в боку взорвался сгусток боли, и сознание улетело прочь.
Эпилог
«…прекращение уголовного дела в соответствии со ст. 24, ч. 4 УПК РФ по причине смерти подозреваемого”.
Марина откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. В память навязчиво вторглись страницы из дневника убитого. Семь глав, семь страшных изуверских нечеловеческих деяний. Аккуратно пронумерованных озаглавленных и любовно выписанных красивым канцелярским почерком.
Дело можно закрывать, осталась ерунда: заполнить пару документов, получить две-три недостающих подписи. Марина посмотрела на часы. Пора бы явиться потерпевшей Алферьевой. Вот еще одна головная боль - папа-генерал спохватился и запрятал девочку в закрытую клинику. Марине передали ее письменные показания, почти по Есенину: “не знаю, не помню, в одном селе, может в Калуге, а может в Рязани…”. А ведь Аистова впору было уже спасать. Идиот следователь из районной прокуратуры клеил ему умышленное убийство: мол, два кобеля из-за бабы сцепились, и один в сваре загрыз другого.
Из клиники Алферьеву, наконец, выписали, Марина в тот же день прислала ей повестку. Однако никакой уверенности, что та явится, у следователя не было.
Марина подошла к окну. Темные облака стремительно сбивались в тучи, время от времени прыская дождем. Глянув вниз, следователь увидела две фигуры, только что выбравшиеся из КПП во двор горпрокуратуры.
Да вот же она, Мария Алферьева. Да не одна, а в сопровождении гражданина Аистова. Свидетеля по делу об убийстве и подозреваемого в нём же.
Дмитрий неловко спустился по ступеням и заковылял по дорожке. Маша с зонтом пристроилась рядом, приноравливаясь к его шагу. Дождь усилился, но вместо того, чтобы бежать к следственному корпусу, Аистов вдруг потянул девушку к старой липе посреди двора.
Внезапный ливень обрушился с потемневшего неба, закрыв обоих от следователя. Марина прислонилась лицом к стеклу, пытаясь разглядеть, что происходит там, внизу. В памяти некстати всплыли слова ведуньи: “Он может влезть в душу и пожрать твое сердце”. Глупость, конечно, но следователю стало тревожно. Свидетели по делу говорили, что Дмитрий Аистов преследовал Алферьеву, угрожал ей.
За сплошной завесой дождя невозможно было ничего разглядеть, но когда он пошел на убыль, Марина увидела, чем занимались двое под липой.
Целовались.
Обхватив Дмитрия за шею, Маша притиснулась к нему всем телом, а тот – куда только делась инвалидная неуклюжесть, - обняв за талию, уверенно прижимал ее к себе.
Марина облегченно рассмеялась, вернулась к столу, положила перед собой листок с подписью “с моих слов записано верно, М. Алферьева” и стала ждать стука в дверь.
|
Рассказ открыт для комментариев