Точка возврата

    Таня будто вывалилась на мокрый асфальт, но на ногах устояла. Ее повело всего на пару шагов, а потом она нашла равновесие. За спиной хлопнула тяжелая дверь. Или померещилось? Но тогда почему сразу исчез  доводящий до безумия запах – плесневелых камней, тухлой рыбы и  морского рвущего одежду и волосы соленого ветра? Правда, теперь ей казалось, что вместе с тем запахом неразделимо смешивался и второй – крови, пота и страха.
    Ей повезло. Она осталась жива. И даже сумела вернуться. Тут же вспомнились ровесники – те, кто не дожил до тридцати. Маленький, безобидный, с улыбкой не от мира сего Женечка, возвращавшийся с работы и нелепо погибший у самого подъезда под колесами «Волги» с безумным водителем. Непоколебимо уверенный в себе красавец Сергей, набравший непоправимо много долгов и найденный с проломленной головой в глухой подворотне на Петроградке. Отличник Вадим, полжизни мечтавший работать в уголовном розыске, за год сгоревший от страшной болезни.
    Она выпрямилась и подняла голову. Это был ее родной двор, в котором пролетели мимо или прошли через нее двадцать шесть лет почти счастливой, почти удавшейся жизни. Вон там у трансформаторной будки девчонки-пятиклассницы прыгали через натянутую на ноги резиночку, а чуть дальше на облупившей от старости скамейке, прикрытой кустом сирени, ее впервые поцеловал Сашка. Первый муж – пронзительное счастье и жгущая до сих пор темным огнем беда.
    Она вдохнула запах июньской цветущей сирени, и ноги сами помчали ее вперед. Вперед без оглядки, к старому панельному дому, к двенадцатому подъезду, на третий этаж к двери, обитой с советских времен потрескавшимся дерматином. Сердце взлетало до горла и падало к животу. Дыханья не хватало. Вот сейчас… Сейчас… Она позвонит и звонок зальется хрипловатой переливчатой трелью. А потом она увидит его.
     
                                       ***
    Любка всегда мечтала получить много денег. Очень много и желательно сразу. Правда, понятие «много» относительное. Ей не нужны были виллы в Испании,  спортивная «БМВ» последней модели или серьги с розовыми бриллиантами.
    Любке вполне хватило бы двухкомнатной квартирки в новом доме улучшенной планировки с десятиметровой кухней и раздельным санузлом. Чтобы в ванной можно было не только поставить нормальную стиральную машину, но и хотя бы маленькую угловую «джакузи» и водогрей на случай летнего отключения горячей воды. Чтобы на кухне поместился уютный диванчик с гобеленовой обивкой, на окне висела бы пышная «Маркизка», и можно было бы не опасаться, что от любого сквозняка она вспыхнет, потому что газовая плита в двух шагах от окна. 
    Еще, конечно, не помешала бы новенькая «десяточка», а лучше «Дэу Нексия», уютная дачка где-нибудь в Белоострове (чего уж зарываться-то?). И чтобы в отпуск на Юг можно было бы спокойно дочку свозить, а то у нее весь год то тонзиллит, то гайморит, то бронхит. А после месяца на морском берегу болезни отступают и месяцев по шесть не дают о себе знать.
    И наличные в достаточном количестве: на французскую косметику, на тряпки (не эксклюзивные, но все-таки не с рынка), на фрукты-овощи, на лекарства для матери. И чтобы не думать о завтрашнем дне. Не выгадывать, что лучше купить: килограмм парной говядины с косточкой или упаковку сосисок и кисточку винограда для дочери.
    Деньги, Любка понимала, она могла получить двумя способами: устроиться на хорошую работу или найти богатого мужика.
     Работы Любка не боялась никакой. Но получалась все время какая-то ерунда. Сначала устроилась в ателье на строчку постельного белья, но там, хоть и сдельщина, много не заработаешь – только радикулит да гипертонию от непрерывного стука швейных машин.
    Потом нашла место фасовщицы в соседнем «Универсаме». Тоже ничего хорошего, пусть и кормили два раза в день бесплатно, и на дорогу тратиться не приходилось. Любка сразу просекла, что карьеру ей там сделать не дадут – своих  родственниц для чистой работы у начальства достаточно. Как поставили ее на контейнер картошку фасовать, так там и забыли. А пыль-то от картошки летит, лицо сразу черным становится, кашель появляется мерзкий. Но главное, руки. Никакие перчатки, никакие кремы не спасут. Трескается кожа и пузырями идет, вот и весь сказ.
    Уволилась Любка из «Универсама». Устроилась в обувной. Там все бы ничего, но платили копейки. Отработала три месяца, купила итальянские сапоги с пятидесятипроцентной скидкой и тоже ушла.
    А с мужиками Любке не везло хронически. Клеились они к ней, ничего не скажешь, толпами. Но все какие-то не такие. То женатые, то сильно пьющие, то тупые как пробка. Любка-то девушка  - ой-ой-ой! Высокая, статная. Может, и полновата чуть-чуть, но это по нынешним дурацким меркам, когда скелет в идеале. А большинству-то совсем другие нравятся, это Любка точно знала, потому что по себе видела.
    Был, правда, у нее один парень. Всем хорош: и добрый, и симпатичный, и деньжата водились. Но не свои – родительские. А его мать-зараза как Любку увидела, так сразу и заявила: «Только через мой труп!» Любка по молодости, по дурости думала его ребенком привязать, а там, глядишь, и мамаша смирилась бы. Но вышло с точностью до наоборот. Узнав про Любкину беременность, ухажер свалил в Турцию, и больше Любка его не видела. Правда, однажды он ей денежный перевод прислал – аж на две тысячи долларов. Но это все.
    Любка уперлась, решила рожать. Чай, двадцать шесть лет – не девочка уже. Родила дочку Настеньку.
    Сколько ж она с ней натерпелась! Сначала, когда Любка еще беременная ходила, добрая врачиха из районной консультации поставила диагноз «мертвый плод». Любка чуть с ума не сошла. Собрала все деньги, что от присланных двух тысяч остались, узнала у подружек и отправилась к лучшему гинекологу в клинику. Тот ее посмотрел. «Успокойтесь, - говорит, - мамаша! Вам волноваться вредно. Жива ваша дочка. Поживее той дуры из районной консультации будет!» В общем, отошла немного Любка.
    А родилась Настенька – сразу проблема за проблемой. То сосательный рефлекс отсутствует, то головку вовремя держать не начинает, то бронхит где-то подхватила. Моталась с ней Любка из больницы в больницу, даже прядки седые появились.
    Но к двум годам Настенька выровнялась. Болеть не то чтобы совсем перестала, но не больше, чем обычные детки. Бегала резво, лопотала много и порой даже довольно разборчиво ругала маму за долгое отсутствие. А как Любке было не отсутствовать? Кто деньги для семьи бы зарабатывал? Бесследно пропавший отец? Бабушка – инвалид второй группы? Слава Богу, что Любкина мать могла с Настенькой сидеть, а то вообще – хоть в петлю.
    На Любкино тридцатилетие в маленькой квартирке собралась вся семья, с тетями, дядями, двоюродными братьями и сестрами. Для друзей Любка решила отдельный праздник устроить. Всем вместе и не развернуться, и интересы у людей больно разные.
    Посреди застолья, когда дядя Боря уже изрядно наклюкался и норовил спеть что-нибудь народное про мороз, или хоть про самую красивую попу, из-за которой Европа плакать должна, а жена тетя Лена цыкала на него и вяло упрашивала не позориться перед родней, Любка вышла покурить на балкон.
    Она почти добила сигарету, как к ней присоединился двоюродный братец Стасик. Стасику было тридцать семь, он единственный из семьи жил в загородном коттедже, носился на ярко-желтой зализанной иномарке, и держался, понятное дело, от остальных особняком.
    -Что, Любань? Все бедуешь? – с иронической улыбкой на свежевыбритом скользком лице поинтересовался он у кузины.
    -Почему бедую? – обиделась Любка. Стол она накрыла отменный, костюмчик на распродаже выцепила для юбилея тоже ничего себе. Не хуже авторской модели.
    -Да ладно, не пыжься. Я же вижу! – продолжал ухмыляться Стас. – Одна с ребенком. Мужика нет. Пашешь, небось, как лошадь, за гроши?
    -Ну, пашу! А тебе-то что?
    -Мне-то ничего. А хочешь реальных бабок срубить?
    -Это как? Банк с тобой грабануть, что ли?
    -Ну, зачем банк? Я сейчас в фирме работаю. Мы занимаемся подбором порядочных русских женщин для работы домоправительницами в богатых семьях из Дании. Хочешь попробовать?
    -Это проституток что ли ищете? Не, я не подпишусь! На хрен мне такое?
    -Ты, Любань, не поняла. Думаешь, я мог бы тебя так подставить? Да и прости, старовата ты для проститутки. Нет, ну бывают, конечно, любители… Мы действительно набираем домработниц. Знаешь, сколько за год заработаешь?
    Услышав сумму, Любка сначала побледнела, а потом покраснела.
    -Что, правда что ли? -  уточнила она, переводя сбившееся дыхание.
    -А то! – кивнул Стас. – Стал бы я свою двоюродную сестру на дерьмо подбивать! Контракт заключается на год, если все довольны, можно продлить. Ну, даже и за год так приподнимешься!
    -Как же я Настену-то брошу?
    -А ты не бросишь, ты ее временно оставишь с бабушкой. Зато когда вернешься, представляешь, сколько ты ей всего накупить сможешь? Кстати, если тебе одной страшно, пригласи подружку какую-нибудь. Только непьющую, аккуратную и чтобы не воровала. – Стас противно хихикнул. – Это я шучу! Откуда у тебя подружки-воровки?
    -Мне подумать надо! – сказала Люба. – И с матерью посоветоваться.
    -Это конечно! – согласился Стас. – Думай до понедельника, а потом мне звякни, что надумала.
    Любка вернулась к гостям, но ей было не до праздника. Расшалившася Настя носилась по коридору, хохоча и громко топая, а Любка смотрела на нее сквозь слезы и боялась даже представить, что сможет уехать от кровиночки своей на целый год.
     
                                       ***
    Уговорить лучшую подругу Таню поехать с Любкой на заработки в Данию оказалась делом на полчаса. Таня, хоть и вышла замуж по «великой любви», успела хлебнуть семейной жизни сполна. Ее муж, Сашка Пожаров, то пил не просыхая, то шлялся по старым подружкам. А те, все из себя интеллигентные, но женатого мужика очень даже привечали. И не брезговали с ним ни пива на кухне попить, ни на коленки к нему бухнуться. А то и похуже. Таня точно-то не знала, но догадывалась, ох, догадывалась.
    А если, чего и не замечала, всегда находилось, кому подсказать да показать. Жили-то все друзья-приятели в одном дворе, знали друг друга как облупленные, никакого секрета не утаишь. А Сашка не больно-то и старался.
    Сына, правда, любил. И когда Кирюшка совсем крохой был по ночам к нему вставал, и пеленки после работы стирал (машины-автомата у них тогда не имелось), и попу сыну детским кремом от опрелостей мазал.
    А уж как Кирилл подрос – прямо друзья не разлей вода с отцом стали. Книжки читают, журналы рассматривают, по телеку передачи вместе смотрят: то мультики, то юмор про придурков. Таня даже ревновала слегка.
    А вот работы с приличной зарплатой Сашка долго не мог найти. Устроился сначала на частное предприятие к приятелю лоджии стеклить, так в первый же день чуть полруки не отхватил, даже «неотложку» пришлось вызывать. Рука зажила, пошел к другому приятелю на завод. Там три месяца отпахал. Стали как-то машину разгружать, он из кузова неудачно спрыгнул – ногу сломал. Да сложно сломал, чуть не год потом в гипсе ковылял.
    Кончилось тем, что подшился от пьянки, сдал на права и устроился водителем в солидную фирму. Сашку туда лучший друг отца его покойного пристроил.
    И вроде жить Тане да радоваться. Муж не пьет, зарплату в дом приносит, Кирюшка растет здоровенький. Чего еще для счастья-то женского надо? А вот стала ее тоска одолевать. Ложилась спать, спиной к мужу поворачивалась и мечтала. О далеком и невозможном. Парня своего первого, с которым еще в десятом классе вместе жили, а потом он ее взял и бросил, вспоминала. Подружку по подъезду за француза замуж выскочившую. Одноклассника, которого все в школе за дурачка держали, а он на «BMW» последней модели рассекает и спутницы у него - все как одна блондинки с томными глазами, в норку укутанные. В общем, тосковала Таня по красивой жизни. Понимала, что ей такая никогда не светит. Даже в Турцию и то, наверное, не съездить.
    Поэтому, когда Любка вечером в субботу завалилась к ней с бутылкой шампанского и «Ленинградским» набором, а потом сделала деловое предложение, Таня почти сразу согласилась. «Хоть мир посмотрю! – решила она. – А там, мало ли как повернется».
    Сашка от новости, конечно, обалдел, но удерживать жену не удерживал. Поржал, что староваты они с Любкой для «фей» международного класса, да и внешность не та. Таня обиделась, Любка дала Сашке в лоб. В общем, вечер удался, а Кириллу до последнего дня ни о чем не рассказали. Чтобы не расстраивался заранее и матери перед серьезным делом нервы не трепал.
     
                                       ***
    Дания встретила их серыми балтийскими волнами, ветром, дождем и скалистым побережьем.
    Любка и Таня стояли на палубе и вдыхали, будто прощаясь, дурманящий морской воздух. Им было весело и немного страшно оттого, что старая жизнь прервалась и вот-вот начнется новая. И что там ждет их, не знает никто.
    Правда, Любке Стас показывал фотографии семейства, в котором она должна будет работать. Семейка как семейка. Белобрысый и курносый, в маленьких круглых очочках, папаша. Стройная холеная и высокомерная (как показалось Любке) мамаша. Двое пухлых ребятишек – счастливые мордахи в обрамлении цыплячьего пуха вместо волос, широко раскрытые любопытные глазищи, носишки – пуговки и много-много ярких игрушек вокруг. Не так уж и страшно.
    А вот Таня своего нанимателя еще не видела. Знала только, что это одинокий сорокапятилетний мужчина, три года назад похоронивший жену. С одной стороны ей казалось жутковато – остаться один на один в частном доме с незнакомым мужиком, а с другой… Что-то будоражило кровь. И она представляла себе… Впрочем, скорее всего, он отнесется к ней примерно, как к стиральной машине. Прислуга есть прислуга, и мечтать особо не о чем. Разве что, о сверх навороченной бытовой технике, с которой и уборка, и готовка превратятся из нудной рутины в увлекательную игру: «Освой незнакомое устройство с инструкцией на датском языке за три часа, и ты получишь замечательный приз – зарплату в конце месяца в полном объеме».
    Паром подошел к причалу. Началась обычная суета – пробежка с вещами по длиннющим коридором, очередь в лифт, толкотня перед трапами. Прыщавый руководитель группы старательно собирал подопечных на берегу, напоминая молоденького петушка в курятнике. А потом к нему подошел высокий седоватый мужчина в дорогих джинсах и короткой кожаной куртке и принялся что-то объяснять по-датски. Парень слушал напряженно, но даже со стороны было видно – он не понял и половины из сказанного.
    Правда, самое главное все-таки уловил.
    -Татьяна Пожарова! – крикнул он в толпу. – За тобой приехали.
    Таня испуганно дернулась, чмокнула Любку на прощанье в горящую щеку и помчалась на зов.
    -Я здесь!
    Мужчина в джинсах пристально посмотрел на нее. Таня глаз не отвела. Она с детства знала за собой особенность – от ее взгляда мужики «плыли». Может, Сашка Пожаров потому и женился на ней, а не на одной из этих своих рафинированных эстеток. Она умела смотреть.
    Но сейчас то ли от волнения, то ли от необычной ситуации Таня опустила голову раньше незнакомца. Пунцовый румянец залил ей лицо. Губы сами собой сложились в идиотскую улыбку.
    - Это твой наниматель Виктор Свенсон, - объяснил Тане представитель фирмы. - Он говорит, что его дом находится за городом, и тебе трудно было бы добраться туда самостоятельно. Поэтому он и приехал. Ты готова? Ничего не забыла?
    - Готова! – улыбнулась Таня. – Спасибо вам, Сергей Анатольевич. До свидания.
    Виктор Свенсон кивнул Тане головой и жестом пригласил следовать за ним. Таня вприпрыжку помчалась за длинноногим датчанином. На парковке он подвел ее к сверкающему темно-зеленому джипу и открыл переднюю пассажирскую дверь. Таня неуклюже взгромоздилась на сиденье и пристегнула ремень.
    Копенгагена она не увидела. Виктор ехал по прямой пустынной дороге. Правда, по питерским меркам, скорость казалась Тане черепашьей. Может, потому и страшно не было. А минут через десять пути, Виктор почти остановился и, широко улыбнувшись, посмотрел на Таню.
    -Здравствуйте, Татьяна! – сказал он по-русски безо всякого акцента. – Добро пожаловать в Данию!
    От неожиданности Таня поперхнулась слюной и закашлялась.
    -Вы простудились в дороге? – озабоченно спросил Виктор.
    -Нет, я совершенно здорова, просто подавилась! – испуганно ответила Таня. Ее предупреждали в агентстве, что простуженных людей за границей… ну, скажем так, немного сторонятся. Чтобы не заразиться. – Я очень удивилась, когда вы заговорили по-русски.
    -Моя бабушка была русской. Она научила меня языку.
    -Понятно, - кивнула Таня.
    -Мы уже скоро приедем, и я покажу вам свой дом и участок.
    Джип свернул на узкую асфальтированную дорожку и выехал к высокой металлической ограде.
    Открывшийся за оградой дом показался Тане средневековым замком. Она с ужасом представила, сколько нужно сил и времени, чтобы содержать в порядке это огромное здание. Виктор заметил ее растерянность и расхохотался.
    -Таня, простите, я немного обманул сотрудников вашего агентства. У меня есть прислуга. Мне просто нужна компаньонка, знающая русский язык. Понимаете, моя бабушка недавно умерла, и мне стало не с кем разговаривать. А так тоскливо…
    Таня улыбнулась.
    -Я постараюсь вас не разочаровать.
    Ей выделили комнату на втором этаже. Приветливая горничная в кружевном белом переднике показала, где можно оставить куртку и отвела наверх.
    Таня оказалась в просторном помещении со светло-зелеными стенами и мебелью цвета пожухшей травы. Она с размаха плюхнулась на низкий диванчик, расслабленно потянулась и вдруг изумленно застыла. Дверь в ее комнату кто-то быстро закрыл на ключ снаружи.
     
                                       ***
    - Я люблю тебя! Я никогда на встречал таких, как ты! Иногда мне кажется, что вся моя прежняя жизнь была предисловием, а началась она только сейчас!
    - Я тоже тебя люблю! – улыбнулась Таня. – Поехали домой! Ты мне уже полстраны показал. Я хочу просто побыть с тобой. Мне наплевать на эти красоты цивилизации и развалины замков. Я соскучилась по тебе.
    - Я тоже! Вот увидишь, мы домчимся за час!
    - Без шума и пыли? – хихикнула Таня.
    Виктор не понял шутки и удивленно посмотрел на любимую.
    - Это просто цитата! – пояснила она.
    Он кивнул и втопил педаль газа в пол. Джип хрюкнул и сорвался в бешеный полет. В последний полет.
    Через четыре минуты на встречную полосу вылетел самоубийца-наркоман. Сегодня после утренней дозы, его осенило, что жить незачем. И было так странно, и хотелось объяснить всем вокруг… А если не объяснить, до показать. И если не всем, то хоть кому-то.
     
                                       ***
    - Прости меня! Прости меня, умоляю!
    Таня открыла глаза, и ей показалось, что вокруг – буйство коматозного бреда. Слишком низким был серый каменный потолок. Слишком жесткой -  кровать с соломенной подстилкой вместо матраса. Слишком узкими – окна-бойницы.
    - Где я? – прохрипела она.
    - Ты на моем острове.
    - Что?!
    - Я бы не смог тебя спасти по-другому!
    - Я жива?
    - Конечно, жива! Ты даже здорова. А самое главное – ты со мной!
    - Да, это главное.
    После разговора у нее не осталось сил, и она заснула. Не потеряла сознание, не впала в кому, а просто погрузилась в глубокий исцеляющий сон. Сначала ей снились всадники в темных плащах, островерхие башни готических соборов, мощеные камнем улицы и дома с зеркалами у самых окон. А потом - изумрудно-зеленая некошеная с весны трава и луговые цветы: васильки, колокольчики, ромашки, львиный зев. За лугом блестела петля неспешной реки с валунами, разбросанными по берегам. И сверху было прозрачно-голубое бездонное небо.
    Таня проснулась и непонятно почему, но сразу поняла, что ничего из второго сна в ее жизни уже не будет. А вот из первого ... Скорее всего, он превратится в ее новую реальность. Тогда она заплакала. Потому что впервые со дня отъезда вспомнила про сына. А еще она почувствовала острую ненависть к Виктору, невольно укравшему ее жизнь.
     
                                       ***
    За прошедший год Любка совсем не изменилась. Работа в семье состоятельных датчан оказалась по ней. Даже детишки больше тянулись к Любке, чем к своей чопорной няне. А хозяйка была вовсе не высокомерной, а очень даже в себе неуверенной. Как она сначала боялась, что очкастый хозяин-бизнесмен положит глаз на Любку! Тем более, от подруг наслушалась про разбитных русских красоток. Но Любка вела себя безупречно. Она даже гордилась, что ни разу не посмотрела на хозяина женским взглядом! Ни единого разочка! А ведь могла бы, еще как могла!
    Через двенадцать месяцев ей предложили продлить контракт, но Любка отказалась наотрез. Хватит. Денег заработала, а жить еще год вдали от Настены – увольте! Да и матери там одной тяжело. Чай, не молоденькая, а девчонка-то растет шустрая. Нет, пора домой.
    Попрощалась Любка с хозяевами, расцеловала детишек и отправилась, подарками нагруженная, на вокзал. Только сначала решила разориться на такси и заехать к Таниному нанимателю. Раньше Таня ей каждую неделю звонила, про неземную любовь к своему Свенсону соловьем разливалась, а последний месяц – ни одного звонка. Любка было сама как-то вечером набрала оставленный номер, но ответили ей по-датски, то есть неизвестно что, и трубочку положили. Любка заволновалась даже за подругу. Куда пропала? Вот и решила перед отъездом навестить. Адресок-то она у Стаса взяла, а как туда добираться не представляла. А такси куда хочешь довезет.
    Дом Виктора Свенсона Любке сразу не понравился. Не дом, а крепость какая-то средневековая. Но на вкус и цвет, как говорится…
    Таксиста Любка попросила подождать и отправилась к высоким воротам. Нашла звонок, потыкала в кнопку.
    - GutenTag, Siezuwem? – спросили у нее откуда-то сверху по-немецки.
    - Добрый день! Мне нужна Татьяна! – прокричала Любка.
    - Eine Minute, bitte! – ответил ей все тот же голос.
    Через несколько минут ворота распахнулись, и Любка впервые увидела Виктора Свенсона. Что это он, Любка сразу поняла. Таня описала его подруге «от усов до хвоста» во всех подробностях. Вот только видок у него был какой-то мрачный и помятый.
    - Здравствуйте, Вы – подруга Тани?
    - Добрый вечер! – выпалила Любка и почему-то очень сильно заволновалась. – А где Таня?
    - К сожалению, она не сможет к Вам выйти. Три недели назад мы с ней попали в автомобильную аварию, и Татьяна очень больна.
    - А я? Я-то могу к ней зайти? Я ведь уезжаю, попрощаться пришла. Может, она сыну что-нибудь передать захочет?
    - Видите ли, Люба, - Свенсон помрачнел еще сильнее. – Татьяна до сих пор в коме.
    Любка охнула и схватилась рукой за перекладину ворот.
    - Но она… жива?
    - Жива, - ответил Свенсон. – Если это можно назвать жизнью. Вы же знаете, Люба, Ваша подруга стала для меня очень близким человеком. Поверьте, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы ее вылечить. Врачи говорят, что надежда есть. Но пока… Пока я не вижу никаких улучшений.
    Свенсон (или это показалось Любке?) смахнул выползшую из под очков слезу.
    - Прощайте, Люба! Если что-то изменится, Татьяна, конечно, даст Вам знать. И я тоже. Даже в самом печальном случае.
    - Да, - растерянно кивнула Любка. – Спасибо. До свидания.
    Будто оглушенная она побрела вдоль ограды. Ворота беззвучно закрылись. Любка посмотрела на дорогу – таксист еще ждал ее. Она прибавила шагу, но вдруг что-то с глухим стуком свалилось прямо ей под ноги. Любка споткнулась и чуть не упала на мелкий гравий дорожки. Ей захотелось выматериться во весь голос и пнуть непонятную хрень, прилетевшую невесть откуда. Вместо этого Любка наклонилась и увидела под ногами цилиндрический плотно закрытый флакон. Любка сунула его в карман пиджака и побежала к такси.
     
                                       ***
    - Ты что себе позволяешь?! – Виктор Свенсон схватил горничную за запястье и встряхнул изо всех сил. – Как ты посмела выбросить в окно то, на что я потратил всю сознательную жизнь!
    - Ты – безумец! Ты – ошалевший маньяк! – прокричала в ответ горничная, выдергивая руку и срывая с себя кружевной передник. – Скольких женщин ты оправил на свой несчастный остров? Ты же их фактически лишил жизни! Их нормальной жизни!
    - А ты – просто глупая корова! Чем бы они занимались в этой твоей нормальной жизни? Работали с утра до ночи, а потом обслуживали своих тюленей-мужей? И это в лучшем случае! А на острове они творят! Они раскрывают свои таланты! Они становятся счастливыми, в конце концов!
    - Все равно, это не их жизнь!
    - Ну, все, голубушка! Вижу, тебя опасно здесь оставлять!
    Женщина вскрикнула, попыталась проскочить к дверям, но Свенсон легко дотянулся до нее. Левой рукой он крепко прижал ее к себе, а правой вытащил из кармана маленькую белую капсулу. Еще минута неравной борьбы, и капсула провалилась в горло бывшей горничной.
                                       ***
    К Таниному мужу Любка отправилась через день после возвращения в Питер. Прихватила подарок для Кирюшки – коробку с настоящим «Лего», для себя с Сашкой – литровую бутылку водки и пошла.
    Сидя в шестиметровой кухне в дыму дешевых папирос, опрокидывая стопку за стопкой тепловатой жгущей горло водки, Любка рассказала ему про Таню все. И про любовь ее к датскому Свенсону, и про аварию, и про кому. Сашка пил из мутного граненого стакана, смолил беломорину за беломориной и молчал. Только лицо каменело.
    - Саш, ты прости меня, - пролепетала заплетающимся языком отвыкшая от спиртного Любка. – Это ведь я ее ехать уговорила. Если б я знала, что получится…
    - Да, фигня, - отмахнулся Сашка и снова отхлебнул из стакана. Он даже не поморщился, будто пил простую воду. – При чем тут ты?
    - Да… Причем… - пьяно всхлипнула Любка. – Это ты сейчас так говоришь, а потом мне всю жизнь не простишь.
    - А тебе-то не по фигу? Прощу – не прощу? Кто я тебе? Бывший муж бывшей подруги.
    - Мне не по фигу. Я тебя с шестнадцати лет… - Любка резко осеклась. Поняла, что чуть не сболтнула совсем уж лишнее. Это была только ее тайна. И незачем Сашке знать. Тем более, раз уж она столько лет смогла молчать, то и сейчас не развалится. Хотя (затуманенные алкоголем мысли текли медленно, подолгу застревая в голове), Танька-то уже не вернется. А, значит, Сашка сейчас свободен. Да ну – бред! Как будто до Таньки он не был свободен! И что, нужна ему была Любка? Пьяненький мерзкий внутренний голосок, подтвердил, что однажды все-таки была нужна. В десятом классе, когда ходили в поход, и в дырявой брезентовой палатке Любка лишилась невинности.
    Сашка ткнулся головой в стол и, сжав зубы, тихонько завыл.
    - Саш, ну ты что? – испугалась Любка. – У тебя же в конце концов сын есть!
    Сашка поднял голову и посмотрел мутными глазами.
    - Сын? Ах, да. У меня есть сын. А бабы – фигня. Свистну – любая прибежит. Вот хоть ты, Люб? Стала бы со мной жить?
    Любка растерялась. Ну, что тут ответить? Буду, сказать – сама в идиотках окажешься. Нет – Сашка обидится. Хотя, обидится ли? И Любка решила сменить тему.
    - Саш, знаешь, я когда к дому этого Свенсона приходила (ну, думала с Танькой поговорить), мне под ноги кто-то одну штуку бросил!
    - Какую штуку? – сально усмехнулся Сашка. – Использованный презерватив с усиками? А ты, баба хозяйственная, подобрала? Постираешь и вполне еще сгодится?
    - Саш, хватит глумиться! – Любка даже слегка протрезвела. – Я ведь серьезно. Ты посмотри.
    Она вытащила металлический флакон и протянула Сашке. Тот взял его непослушными пальцами и поднес к глазам.
    - Прикольная штучка! А как открывается?
    - Я не знаю, Саш. У меня не получилось.
    Сашка покрутил флакон и сильно нажал на крышку. Крышка легко отскочила.
    - Так, - выдохнул Сашка, вытряхивая на стол содержимое флакона. – Это что? Наркотики что ли?
    На цветастую клеенку выпал пакетик с капсулами двух цветов – красного и белого.
    - Наркотики? – Любка замерла.
    Сашка еще раз встряхнул флакон, и на стол вылетела скомканная бумажка. Он расправил ее и начал читать. Чем дальше он читал, тем трезвее казался.
    - Люб, а ты точно не открывала? – строго спросил он. Как-то слишком строго для дружеской пьянки на кухне.
    Так, подумала Любка, могли бы менты подозреваемых допрашивать. И чтобы кабинет был пыльным, узким, с выкрашенными в грязно-зеленый цвет облупившимися стенами. И на рассохшемся столе с ободранной полировкой стоял мутный графин с водой. И чтобы мухи в воде плавали – две, а лучше четыре.
    - Я же сказала – нет! – обиженно взвизгнула она. – А что написано-то?
    -У, что написано! – глумливо протянул Сашка. – Что написано пером, не вырубишь топором.
    Любка поняла, что ничего он ей не расскажет. Ну, и не надо. Не больно-то и хотелось. Она поднялась с табуретки.
    - Ладно, Саш. Пойду я потихонечку.
    Сашка тоже встал и вдруг изо всех сил прижал ее к себе. А потом начал целовать – в нос, в висок, в волосы. Как тогда – в палатке.
    Время остановилось. Пьяный угар показался живительным воздухом с дальних гор. И были во всей вселенной только Сашкины горячие губы. А потом и их уже не было, но Любка вся до краев оказалась переполнена счастьем. Счастьем вечного полета над пропастью. Слишком острым, чтобы быть реальностью. Слишком скоротечным, чтобы ею не быть.
     
                                       ***
    Утром Сашка снова прочитал записку из Любкиного флакона.
    «Александр! – обращался к нему неизвестный автор. – Ваша жена в беде. Вы можете считать мое письмо бредом, но, пожалуйста, дочитайте до конца. Мне придется быть краткой. В моем контейнере слишком мало места. В пакете Вы найдете два вида капсул. Выпив белую, Вы окажетесь рядом с Вашей женой. Выпив красную, сможете вернуться. Если Вы не спасете ее, то она навсегда будет потеряна и для Вас, и для сына, и для самой себя. Рассказать, как происходит воздействие капсул, я не могу. И еще. Виктор Свенсон очень опасен. Это его капсулы. Они практически бесценны. Уверена, что он направит за подругой Вашей жены своих псов, чтобы отобрать капсулы. Но если Вы читаете это письмо, значит, теперь опасность грозит уже не ей, а Вам. Будьте предельно осторожны! Прощайте.
                                                   Желающая Вам успеха Амалия Свенсон.»
    «Интересная записочка! - думал Сашка, засунув гудящую после вчерашнего голову под кран с прохладной водой. – Больше всего похоже на бред сумасшедшей! Может, это бывшая жена Виктора или сестра написала? Скорее, конечно, жена. И жена безумная и ревнующая. Правда, вряд ли он оставил бы такую жить в своем доме. Отправил бы в дорогую лечебницу, и никаких проблем.»
    - Папа, - закричал вернувшийся из булочной Кирилл. – Посмотри, кто сидел у нашей двери!
    Сашка вынул голову из-под крана, вытер волосы и выглянул в прихожую. Рядом с Кириллом радостно скакала на толстых коротких лапах маленькая шоколадная такса.
    - Наверное, потерялась! – вздохнул Кирилл. – Можно она пока у нас поживет? А я напишу объявления и на соседних парадных развешу.
    - Ладно, - согласился Сашка. – Налей ей молока в блюдце, что ли.
    - А таксам можно молоко? – забеспокоился Кирилл.
    - Не знаю, - честно признался Сашка. – Ну, разок-то ничего.
    Кирилл послушно кивнул головой и отправился на кухню. Такса радостно взвизгнула, но за Кириллом не пошла. Она лизнула Сашкину руку и увязалась с ним в комнату. Собачка скакала будто живой мячик, и Сашка заметил, что она схватила зубами оставленный на столе пакет с капсулами, когда было уже слишком поздно. От острых зубов полиэтилен мгновенно прорвался, содержимое рассыпалось по полу.
    - Фу! – закричал Сашка и попытался ухватить таксу за ошейник. Куда там! Собака снова подскочила на месте и, не успел Сашка охнуть, слизнула длинным языком белую капсулу.
    А потом Сашка остолбенел, потому что оттуда-то из угла комнаты вырвался маленький белый смерч. Такса подняла острую мордочку, собираясь завыть, но не успела. Воронка налетела на нее мгновенно, раздался всасывающий звук (как от прижатого к засоренной раковине вантуза), и собака исчезла. А смерчик рассыпался на глазах, оставив после себя только странный запах и несколько клочков серой пыли.
     
                                       ***
    У бетонной, выстроенной в виде буквы П, помойки Любку зажали двое. Один неслышно подошел из-за спины, когда она наклонилась над контейнером, вытряхивая мусорное ведро. Второй появился сбоку.
    - Ну, здравствуй, Любушка-голубушка! – ласково проворковал первый. – Я вот все думаю, по-хорошему с тобой разговаривать или по-плохому? Ты как считаешь?
    Любка была не робкого десятка, но ведь все сложилось – как назло. В руках только пластмассовое ведро, на ногах – домашние шлепанцы. И газовый баллончик остался в кармане плаща в прихожей. Любка быстро огляделась. Несмотря на довольно ранний вечер, двор был девственно пуст. Для собачников пора еще не пришла, а пенсионеры как раз учапали смотреть свои бесконечные сериалы.
    - Ты куда это смотришь? – прошипел второй, тот который подкрался слева. – Ты на нас смотри, дрянь такая!
    - Ребята, вы чего? – Любка решила прикинуться дурочкой. – Вас Нинка, что ли подослала? Так не отбивала я ее Ваську. Он сам ко мне повадился.
    - Тише, идиотка! Ни причем тут твоя Нинка! Ты лучше скажи, чужое будешь отдавать?
    - Что чужое? – растерялась Любка.
    - Что-что! Контейнер!
    - Какой контейнер? – Любка совсем оторопела. – Мусорный? Так я его не брала. Только ведро в него выкинула.
    - Так, ну хватит. Ты мне надоела.
    Тот, что подошел со спины, резко схватил Любку за плечи и сильно встряхнул.
    - Собери мозги! Я говорю про контейнер, который ты привезла из Дании.
    - Я не привозила… - начала было Любка, но тут же поперхнулась, согнувшись от боли. Гад слева ударил ее под ребра.
    - Значит, напоминаю, если у тебя память отшибло, - медленно проговорил второй (то есть, первый). – Ты приходила во двор Виктора Свенсона. Из окна дома его сумасшедшая сестра выбросила тебе под ноги металлический контейнер. Ты его подняла и положила в карман. Где он? Только учти, если вздумаешь врать, мы и тебя и дочурку твою Настю в лапшу порежем!
    Любка всхлипнула и попыталась разогнуться. Зря она это сделала. Гад слева оказался явным садистом. Он без размаха ударил ее по щеке, но так, что рот сразу же заполнился солоноватой жидкостью. А потом еще схватил ее за волосы и резко дернул вниз.
    - Хватит, хватит! – остановил его напарник. – Сейчас она нам все вернет.
    Любка вдохнула липкий помоечный воздух и решилась:
    - Я отдала ваш контейнер Таниному мужу.
    - Вот и умница, вот и хорошо, что сказала, - ласково похвалил первый подонок, наконец, отпуская ее плечи.
    - Ну, если соврала – ты знаешь! – добавил второй и снова замахнулся.
    Любка взвизгнула и, потеряв тапочку, отскочила.
    Мучители исчезли так же неслышно, как и появились. И тут же двор наполнился лаем выведенных на прогулку собак.
    Дома Любка закрылась в ванной часа на полтора. Она, рыдая, пыталась смыть с себя грязь унижения. Липкая вонь помойки преследовала Любку, и ее безостановочно мутило. Щека распухла как от флюса. Под ребрами нестерпимо ныло. Но хуже было другое.
    - Сашка, - ревела она в трубку мобильника, прихваченного с собой в душевую кабину. – Сашка, я предала тебя! Я сказала этим ублюдкам, что отдала флакон с капсулами тебе!
     
                                       ***
    С утра он снова отправился на опостылевшую работу.
    Выезжая с парковки, Сашка заметил Любкиных мучителей сразу. Слишком уж выделялись они на фоне местных клерков и работяг. Он машинально проверил флакон с капсулами во внутреннем кармане и резко дал по газам. Старую «Газель» занесло. Сашка не увидел, как справа от него отчалил со своего коронного места «Мерседес» генерального директора.
    Еще чуть-чуть и они разминулись бы. Не хватило буквально сантиметров.
    Сашка выскочил из кабины. От смотровой вышки бежали охранники. Директор бился с раздувшимися до невероятных размеров подушками безопасности. Наконец, он справился сам и бросился к Сашке с кулаками.
    - Я тебя, придурок, в тюрьму упеку!
    «А что? - подумал Сашка. – Там меня уж точно эти двое не достанут».
     
                                       ***
    Сашка проснулся в стылом, пропахшем потом, болью и страхом нескольких десятков мужиков, тюремном бараке. Мигало негаснущее ни днем, ни ночью, дежурное освещение. Люди храпели, стонали, всхлипывали и сморкались во сне.
    Он вспомнил, что его нашли. Деньги делают многое. Его обнаружили, несмотря на КПП, высокие стены и колючую проволоку. А почему, собственно, и нет? Почему он был уверен, что здесь его не достанут? Да легко! Даже проще, чем на воле. Там-то он мог бы переехать в другой город или вообще за границу. А тут – вот он, бери тепленьким – никуда не денется.
    Саша глубоко вздохнул, сунул руку в карман и нащупал капсулы – все, что ему удалось (о, какой ценой!) пронести с собой. Он знал, что только одна из них - белая. Белая капсула могла дать ему последний шанс. Незаметно он положил ее под язык и, накопив слюны, резко проглотил.
     
                                       ***
    Татьяна уже почти привыкла к жизни на острове, почти смирилась. Она нашла для себя занятие – встречала прибывающих новичков. Виктор не возражал. Он давно охладел к Тане, и ему, в сущности, было все равно, как она проводит время.
    В первые же дни Татьяна  узнала, что этот участок суши посреди бескрайнего океана давным-давно выкупил дед Виктора Свенсона. Выкупил, чтобы создать свой идеальный мир. Нехилые замашечки были у старика? Правда, в годы революции сам он сгинул в кровавой круговерти. Но остался сын, а потом появился внук.
    Долгие годы на острове собирали гениальных людей, так или иначе обреченных на смерть. Кто-то был неизлечимо болен. Кого-то гноили в пыточных камерах. Кто-то погибал от голода и нищеты. И вот тогда перед полуживыми страдальцами появлялся великий и могучий покровитель – Виктор Свенсон. Он и в самом деле был способен на многое.
    Мог перемещаться во времени и пространстве, мог забирать с собой других. От деда – великого алхимика, знахаря и еще невесть кого, Виктор получил в наследство не только остров, но и чудесные пилюли. Стоило проглотить белую – и человек оказывался в мгновение ока в крепости посреди острова. Стоило проглотить красную – и он возвращался в любое место, о котором думал. Было только одно условие – пить красную капсулу имело смысл только находясь в той самой сырой камере крепости, куда попадали новички.  В ней вечно царил отвратительный запах тухлой рыбы, водорослей и нечеловеческого страха.
     Островитяне прозвали камеру – точка возврата. Красные пилюли действовали только там. А почему – не знал и сам Виктор.
    Сначала запас дедовых капсул казался ему неистощимым. Но… Секрет приготовления дед унес в могилу, а обитатели острова не смогли разгадать ни состав, ни технологию.
    А тут еще взбесившаяся на ровном месте сестрица выкинула в окно часть бесценных остатков. Виктор сам облазал весь участок, но ничего не нашел. Значит, их унесла с собой подружка Тани. Виктор готов был ее убить. Но он никого никогда не убивал. Он просто отправил сестру Амалию на остров, чтобы не открыла никому тайну их рода, а по следам Любки – двоих симпатичных русских головорезов, обязанных ему по гроб жизни за двойное гражданство и сытую жизнь в уютной Дании.
    Остров был раем и адом одновременно. Раем – потому что жили здесь великие лекари, исцелявшие любые болезни и раны; творили художники, писатели и музыканты; трудились в уникальных лабораториях ученые. Адом – потому что сбежать было невозможно. Вокруг на многие-многие мили простирался то ревущий, то ласковый холодный океан.
    Татьяна подружилась с Амалией. Часто вечерами они сидели на плоской скале, смотрели в искрящуюся закатную даль и молчали – каждая о своем.
    Однажды Амалию будто прорвало, и она билась в истерике, а потом тихо плакала у Татьяны на плече.
    - Я его ненавижу! Он украл мою жизнь. Я любила одного человека – нашего соседа, но брат запретил мне с ним встречаться. Он боялся, что я разболтаю его тайну! Мы собирались бежать, но Виктор узнал об этом, и мой любимый пропал. Потом брат сказал мне, что объяснил моему жениху, что я сумасшедшая – и тот уехал, даже не попрощавшись. Конечно, он мечтал о наследниках, а какие дети от шизофренички?
    - А для чего Виктору все это? Остров, лаборатории, ученые, писатели, музыканты?
    - Ты до сих пор не поняла? Это же огромные деньги! Наши писатели создают гениальные романы, а Виктор продает их богатым, мечтающим о славе графоманам. Наши композиторы пишут великую музыку – Виктор продает ее исписавшимся, но именитым. Наши ученые делают грандиозные открытия – брат продает их тоже. Если бы ты знала, о каких суммах идет речь, то не удивлялась бы, зачем ему это.
    - А почему он отправил на остров меня?
    - Знаешь, это и в самом деле странно. Конечно, иначе ты не выжила бы после аварии – только здешние врачи смогли тебя вылечить. Может, он чувствовал себя виноватым перед тобой? Или действительно полюбил?
    - Но теперь-то уже не любит. И я его не люблю. Почему он меня не отпустит домой?
    - Ты знаешь тайну острова. Тебя нельзя отпускать.
     
                                                   ***
    Первое, что Сашка увидел, когда открыл глаза, была серая неровная стена с мутными потеками и выцарапанной надписью латинскими буквами: «Yagivoj!»
    Сашка не сразу понял, что слова-то русские, а когда понял, усмехнулся.
    Он тряхнул головой, отгоняя болезненный туман недавнего забытья, и осмотрелся. Оказалось, что он сидит на узкой лежанке из неструганных досок, слегка присыпанной сверху соломенной трухой. Труха остро пахла гнилью.
    Лежанка стояла у стены почти квадратной комнаты – камеры. С низкого темного потолка в дальнем углу падали редкие капли. 
    «Из огня да в полымя!» - вспомнилось Саше.
    Он поднялся с лежанки и осторожно, пробуя силы, сделал несколько шагов по камере. Ноги держали, голова не кружилась.
    Саша подошел к плотно задраенной металлической двери и громко позвал:
    -Эй! Есть кто живой?
    Камера почему-то отозвалась робким эхом, а по коридору застучали легкие шаги.
    -Э-эй! – повторил Саша.
    Шаги приблизились, в дверном замке снаружи загремели ключи. Гремели они долго, тягостно, будто открывавший человек то ли не знал, какой ключ от какого замка, то ли просто сомневался, стоит ли входить.
    И все равно дверь открылась внезапно.
    На пороге камеры появилась ... его жена.
    -Чего шумим? – поинтересовался она у Саши, опуская глаза и пряча озорную улыбку. – Хочешь, чтобы в кандалы заковали?
    -Где я? - внезапно потеряв голос, прохрипел Сашка.
    -Так у нас же! – дружелюбно ответила Таня.
    -Где, у вас?
    -На острове.
    Тогда она посмотрела на него и узнала.
     
                                       ***
    У Сашки было две красных капсулы. Одну он отдал Татьяне, вторую – Амалии.
     
                                       ***
    Правда, в самом глубоком потайном кармане имелась и третья. Ее он решил попридержать. До поры до времени…