В корчме было накурено и жарко. Приветливо горел огонь в камине – новомодная городская выдумка. Над камином люди посмеивались, однако с удовольствием приходили посидеть у открытого огня, и хозяин корчмы тоже посмеивался, в усы.
- Эх, - сказал подвыпивший старик Жмых. – Эх, достань-ка, Сидор… те, знаешь, шарики.
На пару секунд замолк гомон, и завсегдатаи вынули изо ртов набитые самосадом трубки и самокрутки.
- Как люди отважны, - буркнул как бы про себя парень, сидевший в кругу таких же, как он, безусых мальчишек.
- Это ты к чему, Семен? - влез другой парень.
- Да к тому, что ведь неизвестно, какая дорога выпадет. Может, и в могилу. А все-таки знать хотим… Люди смелые существа, правда, Хитрюга?
Хитрюга хихикнул.
Семен был страшно зол сегодня. Хозяин на его просьбу налить чего покрепче выдал ему кружку пива, прибавив, что до «покрепче» парень еще не дорос. А когда напористый посетитель начал настаивать, уточнил, каким именно местом тот не дорос, и три подростка в углу, по очереди кидавшие шапку на горлышко бутылки, хохотали громче всех, а девушка, разносившая тарелки с мясной похлебкой и убиравшая пустые кружки со столов, посмотрела на хозяина с большим неодобрением. Семен покраснел помидорной краснотой, куда гуще девушки, но не ушел, и вот уже полчаса упрямо обнимался со своей кружкой и ждал, на ком сорвать досаду.
- Мне не страшно, - подтвердил Жмых. – Я уж полетал по свету. Так что, ежели, сам понимаешь… обидно, но не страшно. Хуже, если смолоду никакой дороги, а то и тоже в могилу. Вот тогда страшно. Так, Семен?
И он насмешливо уставился на Семена.
Хозяин принес из глубин корчмы шкатулочку. Поставил на стойку под вновь воцарившееся молчание, достал и повернул в замке серебристый ключик.
Семен, который успел побледнеть и опять покраснеть, подскочил к стойке.
- Пусти, дед, - сказал он. – Мне тоже. Вот…
Под тяжелым взглядом хозяина он опустошил карманы, выложил монетки – не такую уж маленкую сумму, и опустил руку в шкатулку, где среди синего бархата заметались хрустальные искры. Осторожно вытащил маленький, как орех, шарик, и замер.
- Есть, - выдохнул он. – Есть! Близкая! – он подкинул шарик и поймал.
- Верни, - строго сказал хозяин. – За разбитый шарик заплатить у тебя денег не хватит.
- Пейте свое кислое пиво! – радовался Семен. – А мне скоро – в дорогу! У тебя-то как, дед? - покосился он на Жмыха.
Старик сказал, аккуратно опуская в шкатулку свой шарик:
- Могилы тоже нет.
- Не лез бы ты к людям, Семка, - вдруг высказалась служанка. – дурачок, так и не лез бы.
- Что? – Семен шагнул к девчонке, собираясь и ей сказать пару слов, но на его пути оказался светловолосый паренек, до сих пор неподвижно сидевший у камина.
- А тебе чего? – удивился Семен. – Подраться хочешь? Или тоже судьбу испытать? – он кивнул назад, на дверной проем, куда уже унес шкатулку хозяин. – Не страшно, что улетать придется?
- На драчунов у меня знаете какая управа, - хмуро предупредил корчмарь молодых людей, и Семен, выпятивший по-петушиному грудь, замер. Впрочем, через секунду он снова улыбался.
- Да не лезь к нему, Сем, - хихикнул Хитрюга, нарушив молчание. - Он же не виноват, что бескрылым родился.
Девушка смотрела из угла, вслепую водила по столу тряпкой. Кукушка, не глядя ни на кого больше, пошел к выходу и аккуратно прикрыл за собой дверь. Посмотрел на свои стиснутые кулаки, усмехнулся и сунул руки в карманы.
Здесь было зябко и слякотно, из-под сероватого речного песка, которым присыпали дорогу, проглядывала разноцветная грязь. По другой стороне улицы тянулся редкий ряд разномастных домов, деревянных и каменных, за заборами и глазевших открытыми фасадами. Эта улица, еще несколько почти таких же улиц, кусок реки и родной дом – вот почти все, что Кукушка видел в жизни.
Кто-то подошел справа.
- Ты замерзнешь, - сказала девушка.
- Это ты замерзнешь, Иришка, иди назад, - не поворачивая головы, сказал Гриша.
- Зачем ты слушаешь их? – Гриша молчал.
- Многие живут здесь домоседами, и ничего такого в этом…
Дверь распахнулась, и вывалился пчеловод из Полянок с чашей глинтвейна в руках, которую по особой моде, тоже импортной, пил на холоде, а не в тепле и уюте. Пчеловод пристроился у стены по другую сторону двери, левее Гриши. Справа прошелестели шаги - девушка убежала.
Кукушка снова посмотрел на дорогу.
По улице шел прохожий – по покрытому жухлой травкой краю дороги. Плотный и сутуловатый, с проседью в черной бороде, в простом дорожном плаще. На плече он нес мешок, а в руках держал дудку вроде пастушьей свирели и то подносил ее к губам, то снова опускал. Никакой музыки слышно не было – Гриша старательно прислушался, но только осенний ветер свистел в ушах. Стылый северный ветер, который так здорово свистит под крыльями, подгоняя на юг перелетные стаи.
- Вы что-нибудь слышите? – спросил Гриша у пчеловода.
- А? – удивился тот и тоже прислушался к вою ветра. – Завтра снег пойдет. Пусть идет, я дров много заготовил. – Он потянул носом запах печного дыма, который не мог отогнать пахнувший гвоздикой пар, и снова с наслаждением глотнул.
Человек на дороге остановился и обернулся, разглядывая их, а может, вход в корчму. Было совсем тихо, даже ветер не дул в уши, только шелестели последние листья. Прохожий не торопясь сунул свою свирель за голенище высокого ботинка, решительно пересек дорогу, лукаво покосился на Гришу и вошел в корчму.
- Птицелов, - глубокомысленно заметил Гришин собеседник. – Поманит за собой– и полетишь.
- Чего? – туповато переспросил Кукушка.
- Птицелов, говорю. Тоже с дудкой ходит. А что, тебе в самый раз… пока не закольцевали, - он покосился за угол, куда убежала Иришка, и снова отхлебнул вина с пряностями.
- К нему… полетишь?
- Куда захочет, туда и отправишься. Да чего ты перепугался? Я пошутил. Мало ли у нас пролетного народу шляется.
Оставшийся один Кукушка пожал плечами, постоял и тоже было решил вернуться к огню и недопитому пиву, но столкнулся нос к носу с предполагаемым птицеловом.
- Парень, - сказал тот неуверенным голосом, не вязявшимся с хитроватым взглядом. – Парень, это ты Журавлев?
- Сидор наш тот еще гусь, - сердито говорила женщина, накрывая на простой грубый стол. – И куда мотается каждое лето, никто не знает. И бродяге миску супа пожалел.
- Да тебе-то что. Или тоже миску ухи жалко? У Сидора в правда работников хватает. А мужик с лихвой отработал то, что я ему обещал. И учится всему на лету.
- Это Гриша хороший учитель, - угрюмо ответила женщина. – И рыбак отличный, хоть и мальчик еще.
- Понятно, - сказал отец семейства. – Боишься, что сманит его Птицелов.
- Конечно, боюсь. Где сейчас Гриша? Все с ним. Темно, а они и ужинать не идут.
- Перестань, - велел мужчина. – Он же парень. Если парень решил улететь, бесполезно слезки лить. И не тверди, что он рыболов! А я кто же, по-твоему? Санька вернулся, не одни мы с тобой, мать, - добавил он мягче. – Глядишь, Алешка вернется через год-два.
- Про Машку не забудь, - вставила женщина. – Понятно, девчонки вам – не парни. Нам дома сидеть, рыбу коптить…
Гриша, который стоял, в темных сенях, прислушиваясь к ссоре, осторожненько прикрыл дверь поплотнее, потом толкнул наружную дверь и вышел. Снаружи догорал холодный закат, розовато разливаясь по воде.
- Пойдем, что ли, ужинать, хватит вкалывать, - сказал Гриша в приоткрытую дверь сарая. Там тоже пахло травой и рыбой, как от реки.
- Я же не комар, - ответили изнутри. Через минуту возившийся там человек погасил фонарь и вышел.
- Я готов, - сказал он темному силуэту у самой воды. Гриша не обернулся.
- Славный ты парень, Кукушка, - сказал, подходя, Птицелов. – Только очень молчаливый. Вот ведь даже ни разу не сказал, что тебя мучает
- А что тут говорить, - ответил Гриша после паузы. – И так все знают. – И закончил, выдержав новую тяжелую паузу:
- Я ведь подкидыш. У нас тут принято… даже не принято… просто все здешние рано или поздно бросают все и отправляются… ну, кто куда. Кто в молодости, кто как, когда небо позовет. А я…
- Так я не понял. Ты хочешь улететь, но не можешь, или для тебя важно, что скажут люди?
Все больше чернела широкая река, огибавшая мыс с трех сторон, и все больше холодало жестоким зимним холодом, как будто вода остывала.
- Дурачок ты, Кукушка, - сказал птицелов. – Если тебе так важно себя испытать, взял бы просто да и уехал.
- На чем? – удивился Кукушка. – Торговый пароход будет весной, знаешь. После того, как окуль пройдет на нерест. Не на лодке же, против течения.
- А если верхом?
- Лошадей у нас отродясь не держали, - будто извиняясь, сказал Кукушка.
- Да пешком бы ушел! Вот со мной пойдешь? Или… мать с отцом без тебя не справятся?
Сзади, на высоком берегу, приветливо и тепло светились окна дома.
- Ты уходишь? – спросил Гриша, помолчав. – И когда?
- Пожалуй, завтра.
- Как – завтра? Я думал, ты зимовать останешься, - нерешительно продолжил Кукушка. - Хотя, я понимаю. Скучно потрошить рыбу и чинить сети еще целую зиму.
- Я еще нигде не оставался на целую зиму, что ты. Если не уйти сейчас, может снегу навалить. Тяжело идти будет. Что ты там говорил про ужин?
Молча они пошли ужинать. Гриша и спать ушел, не разговаривая с Птицеловом больше. А утром, когда Птицелов, с мешком через плечо, аккуратно притворил дверь бревенчатой пристройки, еще одна тощеватая фигура выскользнула в серый холодный туман. Начинался рассвет.
- Я тебя провожу, - сказал Гриша. – Чтоб тебе через болото не идти…. Не застыло еще.
Они спустились к мосткам. Гриша хмуро отвязал одну из лодок.
- С матерью-то попрощался? – спросил Птицелов. Гриша кивнул.
- Тогда что опять не так?
- Полагается в дорогу идти налегке.
- Это ты про свой мешок? В самом деле. Когда на птичкиных крыльях путешествуешь, лишнего брать не надо…
Гриша сосредоточенно греб, будто спасаясь от сырой промозглости. Скоро лодка ткнулась носом в песчаный берег, выше начиналась хорошая сухая тропинка в село.
- Ну что, парень, - сказал Птицелов. – Спасибо, что подвез… да? Ты прав, в дорогу надо отправляться с легкой душой.
Кукушка отвел взгляд от родного дома на мысу, едва различимого в тумане и сером утреннем свете, посмотрел в серьезные глаза птицелова, кивнул и стал тщательно укладывать весла. Потом передал Птицелову оба мешка. Кукушкин мешок был потолще и пообъемистей.
- Знаю, знаю, - сказал Гриша, обматывая цепь вокруг дерева. – Идти надо, не оглядываясь. Достаточно знать, что сзади дом. Вот так. Отец заберет. Ну что, идем? Раз уж звал.
И полез по крутой тропинке вверх, не оглянувшись на лодку – последний кусочек дома.
Туман не расходился почти до обеда, с каждой ветки капало. Только к полудню в небе появились быстро несущиеся просветы. Путники свернули с проторенной дороги. «Чтоб скорей выйти на тракт», пояснил птицелов. Перебираясь по камушкам через вертлявую речку, Гриша зачерпнул башмаком ледяной воды.
- Что, промочил свои птичкины лапки?
- Промочил, - сознался Кукушка.
- Ты же Журавлев.
- Я кукушка.
- Ну ладно, - сказал птицелов. – Давай тебя сушить.
- Не надо! – испугался парень. – На ходу тепло.
- Надо, - возразил птицелов и скинул с плеча мешок.
Жаркий огонь разогнал серость ненастного дня. Пар валил от кукушкиных башмаков, как от кастрюлек с супом.
«Как я первый снег люблю и костер на камне, - беззаботно напевал птицелов, накалывая на веточку кусочки хлеба. – Осень я не уступлю, и зима нужна мне».
- Я подкидыш, - сказал Кукушка.
- Ты уже говорил.
- Меня подобрали на берегу. Говорят, в корзинке. Но вряд ли из Птичкиных пролесков когда-нибудь получится Рим.
- Это и к лучшему, - ответил Птицелов. - Уже недалеко идти до тракта.
Тракт показался часа через два – ровная, ухоженная, укатанная мелким гравием дорога. Птицелов долго рассматривал похожие сосны, что-то выискивал, бормотал себе под нос. Наконец нашел то, что искал. Схватился за край просмоленной рогожи и потянул, стряхивая ветки и листья.
- Что это у тебя? – удивился Кукушка.
- Лучше помоги, - Птицелов взялся за большое, в человеческий рост, колесо с широким ободом, окованное светлым металлом.
Пыхтя, они выкатили на открытое место сооружение, похожее на широкую приземистую лодку на трех колесах. Птицелов уложил на дно мешки, рядом с какой-то еще поклажей. Замерев, Кукушка смотрел, как над лодкой раскрываются треугольные крылья. Алое, как лепестки мака в июне. Еще одно, маленькое – забытого синего цвета, как летнее небо. И самое большое – радостно-зеленое, как молодая трава.
- Залезай! – крикнул птицелов. – Сегодня отличный ветер! - И сам запрыгнул на ходу.
Лодка катилась по ровной дороге, понемногу разгонялась, мелькали купы деревьев, унылые луга, подернутые ледяной корочкой лужи. А в разноцветных крыльях свистел ледяной ветер, тот самый, который подгоняет птиц, летящих на юг.
- Почему ты никогда не пользуешься своим умением? – спросил Кукушка. В том селении, в Колечках, тебя люди звали крысоловом. Вот взял бы да и увел у них всех мышей! А тебе почему-то больше по душе полы мыть и дрова рубить.
- А тебе уж и надоело полы-то мыть? – насмешливо перебил Птицелов. – Эй, не зевай! Поворот!
Гриша схватился за снасти.
- Ну, пускай не мышей, - продолжал он, перенеся грюн к левому борту. – Не мышей, а клопов! Представь только – клопов! Любой трактирщик тебе сколько хочешь отвалит и еще в восторге будет.
- Ну, позовем мы клопов. За собой. А потом что? Так и бросим их на полдороге? Какой ты жестокий парень, Кукушка!
Кукушка озадаченно замолчал, искоса глядя в карие, с хитринкой глаза Птицелова. В том оставалось что-то непонятное, что он скрывал, как улыбку в бороде. Он постоянно таскал с собой свою свирель и никогда не играл на ней, только прятал за пазухой или в голенище сапога. И воспринимал как должное, если люди звали его крысоловом или бродягой.
- Я никогда никого не увожу насильно.
- А не насильно? Признайся, меня ты поманил?
- Я тебя пригласил, - сказал Птицелов внушительно.
Пахло вспаханной землей. По краям дороги тянулись поля с зелеными всходами, которые месяца через три будут двухметровыми зонтичными злаками. Чаще встречались поселки. В одном из них, на постоялом дворе, Птицелов оставил свою яхту, долго торговался из-за цены.
- Город близко, - объяснил он Грише. – Парковки там дорогие.
- Мы идем в город?
- Как же мимо пройдешь, и не посмотришь? Конечно, город – та же деревня, но там шансов побольше. Работу легче искать и вообще. А с другой стороны, люди в городах злее. Там они – толпа, понимаешь.
- Так может, туда и заходить нечего? – фыркнул Кукушка.
- Да почему? Хоть штаны новые тебе купим.
Гриша посмотрел на свои измученные штаны и сбился, не стал выдвигать очередное предложение: зачем платить деньги за охрану лодки, если всегда можно посвистеть в дудку – и похититель сам явится к тебе с извинением и компенсацией ущерба.
Пешком до города добирались долго. Только на другой Кукушка смог полюбоваться на городскую толчею.
-Пойдем давай, - Птицелов дернул его за рукав. – Штаны тут не продаются.
Гриша, глазевший на жестяную вывеску с изображением ушастого ослика и буквами «Салон продаж», закрыл рот и пошел за Птицеловом к проходу в центральную часть города.
За стеной все было размеренно и спокойно. Снаружи, за аркой – широкие улицы, множество сараев и открытых площадок для разномастных экипажей, яхт, телег и тележек, толчея и крики лошадей и людей. Внутри – зелень садов, высоченные дома и улицы узкими тропинками, местами даже вместо неба над головой – зелень. И площади, от которых расходились тропинки, - но людные и оживленные. Здесь прямо под открытым небом жарили мясо и пирожки и торговали всякой всячиной.
- Куда ты рванул?
- Штаны искать, - ответил Гриша, и услышал:
- Кукушка!
Парень, Кукушкин ровесник, пробирался к ним через толпу.
- Кукушка? – повторил Семен. – Ну дела!
Было видно, что он искренне рад родному лицу.
- А это кто с тобой?
Гриша только сейчас понял, что Птицелов ни разу не называл ему своего имени. Как спросил осенью Кукушкин отец «А ты, часом, не птицелов ли будешь?», а тот сказал покладисто: «Птицелов», так его и звали.
- Мой друг, Птицелов, - сказал Гриша.
- А-а, - понимающе протянул Семен. – Ну-у… молодцы. Только прибыли, да? Пойдемте, я покажу, где можно дешево поесть!
И, будто он давно поджидал путников, повел их сквозь ароматы жареного, копченого и моченого, теста и рыбы, меда и кислой капусты куда-то в угол площади, но дорогу им загородили военного вида люди, охранявшие ручные носилки.
- Принцесса гуляет, - спокойно отметил Семен.
Гриша, уставившийся на носилки, не сразу понял, что принцесса – это девушка в очень простом сером платье, которая не едет в носилках, а идет впереди.
- Интересно, - Семен повернулся к ним. – Я слышал, птицелов хоть кого может позвать? И принцессу тоже?
Гриша, который приставал с подобными вопросами к Птицелову чуть не каждый день, покраснел и лицом, и всей кожей. И промямлил, страдая, что все еще невозможно идти дальше, и сзади собралась толпа:
- Что ты к человеку пристаешь…
- Я разве пристаю? – удивился Семен. – Просто слышал: вот возьмет хоть любую свистульку, посвистит – и готово.
Птицелов, улыбаясь и косясь на Гришу, взял большой ключ с оказавшегося рядом лотка, посвистел немного и положил ключ на место.
- Спасибо, - сказал Семен неодобрительно смотревшему лоточнику. Хотел пошутить – и не смог, потому что принцесса непринужденно направлялась в их сторону.
«Надо же, - думал Кукушка. – Принцесса, и гуляет в толпе, а вдруг кто, например…»
Он не додумал до конца, потому что его грубо отпихнул охранник.
- Не видишь, что ли!
- Я же просила не обижать людей, - раздался мягкий голос. Кукушка поднял глаза: принцесса смотрела на него. Каштановый локон, ямочка, тень от ресниц… ничего особенного… чудо, что за девушка!
Принцесса подошла к прилавку, разглядывая безделушки, а безучастные к покупкам охранники старательно зыркали по сторонам глазами.
- Это настоящий жемчуг? Он морской? А речной бывает?
- Бывает, - услышал Кукушка собственный голос. – Принцесса…
Она удивленно обернулась.
Заглох шум базара, остановился день, полный весеннего солнца и дыхания душистых садов. Кукушка копался в своем похудевшем за зиму мешке, скинув его с плеча.
- Возьми, принцесса.
На грязноватой ладони лежали три крупных речных жемчужины. Глаза принцессы пробежались по Грише – от светловолосой макушки до побитых ботинок, весело остановились на несчастных Кукушкиных штанах:
- Ты, наверно, переодетый визирь? Или арабский принц.
Маленькая рука коснулась загрубевшей ладони:
- Спасибо, добрый принц.
- Таскал с собой столько верст, и не знал, что эти штучки ценятся, тюхтя,- сказал Семен.
- Так оно и бывает, - согласился Птицелов. – Таскаешь богатство, а заниматься приходится выведением клопов.
– А знал бы, сколько стоят, все равно подарил. Все бы отдал, если б под руку попали. Да, Гриша?
Гриша улыбнулся. Судя по улыбке, он был не здесь.
- И правильно, - сказал Птицелов.
- Да это понятно, - согласился Семен. – Я бы и сам отдал…
В мешке у Кукушки нашлась еще одна жемчужина, не самая ценная, с кривоватым отверстием, которое когда-то просверлил Кукушкин отец. Гриша старательно продел в нее нитку и нацепил на шею, после чего сообщил о своем желании ее продать. Семен фыркнул и повел его в нужное место, пока Птицелов будет искать жилье.
- Как тут все странно, - соблазнившись попробовать фрукт, похожий на маленькую голубую тыкву, Кукушка заплатил монетку и получил от продавца плод с ввинченной в него двойной трубочкой. С недоумением попробовал и сказал разочарованно:
- Вода.
- Вода, - ехидно подтвердил Семен. – Не все тут так, как кажется.
- А принцесса…
- Что принцесса? Впрочем, принцесса… в самом деле. А ты знаешь, что на ней может жениться любой? Если повезет, конечно.
- Да ты что? – удивился Кукушка.
- Вот именно. Совсем скоро отбор кандидатов в женихи. Тебе повезло, можешь счастья попытать… - Семен ехидничал, но как-то не очень уверенно.
- Стой. Патруль.
- А?
- Назад, говорю!
Было поздно. Четыре человека в нарядной синей форме окружили их, рассматривая без всякого удовольствия.
- Это еще что? – брезгливо вопросил толстощекий патрульный.
- И правда, как жены допустили вас до такого вида? – удивился молодой офицер, на вид не старше Кукушки.
- У них есть жены? – усомнился толстощекий.
- Мы путешественники, - осторожно сказал Семен.
- Понятно. Путешествуем без мамок, без нянек. И по городу ходим в виде самом непотребном…
Он, как многие сегодня до него, уставился на Гришины штаны. Располосованные снизу, с дырками и своеобразной пятнистой окраски (от сока ягод, травы, вина и еще много чего), штаны эти все же пользовались неоправданным вниманием, по мнению Гриши.
- И что будем с вами делать?
С некоторым трудом до Гриши доходило сознание серьезного проступка – больше всего убеждал в этом серьезный Семенов вид.
- Жениться за неделю сможете?
- Кто же за нас отдаст девушку, - уныло сказал Семен.
- Отдаст? – не понял молодой офицер. – Она вещь, что ли?
Неодобрение сгущалось и превращалось в угрозу, когда Кукушка вдруг нашелся.
- Я слышал о наборе женихов для принцессы.
Общее неодобрение сменилось изумлением.
- Чем именно я не подхожу? – спросил Кукушка у примолкших гвардейцев. – Есть какие-то условия?
Толстощекий вдруг захохотал, даже затрясся.
- К началу отбора всех допускают. Кроме душевнобольных, горбатых и девяностолетних. А ты не больной, просто наглый. Умыться только не забудь.
- И не советую еще раз попадаться нам на глаза в таком виде, - угрюмо добавил молодой. – В неженатом, я хочу сказать. Раз вы тут без мамочек.
- Здорово ты их, - одобрил Семен. – Я уж думал, не отпустят.
- А насчет женитьбы – это они серьезно?
- Скорей всего, просто надеются, что мы сбежим, - легкомысленно сказал Семен.
- Мы и правда сбежим, - сказал Птицелов. – Ну их, эти городские заработки. Летом работы в деревне навалом. Жениться в недельный срок, ха! Пусть кто догонит через неделю мои паруса!
Гриша молчал с таким выражением, что Птицелов насторожился:
- Ты же не собираешься валять дурака, а, Кукушка?
- Конечно, собирается, - сказал Семен, дразнясь. – И правильно. Где он тут возьмет жену? А принцесса – это не просто жена. Это шанс.
- Ты хочешь жениться на принцессе?
- Собирается, - Семен ухмыльнулся. – Да только ничего у него не выйдет, потому что на принцессе женюсь я!
Птицелов посмотрел на Гришину улыбку и махнул рукой.
Жемчужину Гриша так и не продал – не удосужился найти покупателя. Но к началу испытаний брюки все же сменил.
Женихов собрали в большой солнечной комнате. В наступившей тишине, вызывающей неприятное ощущение в животе, на середину комнаты вынесли шкатулку. Из-под приоткрытой крышки метнулись хрустальные искры.
«Вот оно», подумал Гриша, запуская в ларец руку. Вытащив скользкий в ладони шарик, он так и стоял, зажмурившись.
- Ну, что же ты? – усмехнулся чиновник. – Руки-то как вспотели. Ступеньки у тебя – значит, еще не отмучился!
Парень рядом с Кукушкой с ужасом уставился в свой шарик. Что он там увидел, с ужасом подумал Гриша. Чиновник кивнул кому-то за Гришиной спиной, и парня увели.
Семен с завистью поглядел на Гришу, перед тем, как вытащить шар. Вытащил, победно заулыбался.
Это что, все на сегодня?
Постройтесь, - скомандовал чиновник. Нет, не все…
Поредевшая шеренга претендентов выстроилась и замерла в ожидании. К первому слева подошел новый чиновник в темной форменной одежде, заглянул в глаза.
- В террариум, - проскрипел он, и предполагаемый жених страшно побледнел. – Не к ядовитым. Пусть удава возьмет в руки…
Он передвинулся к следующему. Застыл на пару секунд.
- Жены боишься, голубчик. И полез в женихи? Уберите его…
Чем ближе придвигался чиновник, тем страшнее делалось. Семен, стоявший от Гриши через одного, повернулся и подмигнул. Он тоже казался бледноватым. Через полминуты чиновник встал перед ним.
- Пусть к зубодеру сходит…
Семен нервно хохотнул. Чиновник подвинулся.
- Крысы.
Сделал еще шаг и встал перед Гришей. Глаза у него были – вовсе не бездонные колодцы. Просто неподвижно вылупленные серые глаза.
- Пройдешь с башни на башню.
В большой и жаркой солнечной комнате нечем было вздохнуть.
Мостик был не очень длинным, метров двадцать – здесь две башни были рядом. И шириной в полметра. И никаких перил. Собственно, это был никакой не мост.
- Давай, парень, - с сочувствием сказал охранник. – Не пройти испытание нельзя, давай. Там и спустишься.
Сзади захлопнулась дверь.
Город был гораздо больше, чем думал Гриша. Ветер свистел над городом, над большим круглым зеленым озером, над которым поднимались круглые, как башни, дома. Ветер, играя, подталкивал прочь с узкого уступа – он приглашал полетать.
Рожденный ползать…
На башне впереди темнели два узких окна, как глаза. Всхлипнув, Гриша бухнулся на ослабевшие колени и пополз. Неужели кто-то думает, что он пройдет такой мост на прямых ногах?
Камень под руками был очень гладкий. Ветер весело свистел в ушах.
Домой после последнего испытания их так и не отпустили. Они ночевали в круглой комнате, куда вывела Гришу винтовая лестница второй башни. Там же скоро появился Семен, он временами брался за щеку, морщился и улыбался - немного принужденно. Собрались и другие женихи, но, как заметил Кукушка, не все. Им принесли еды, водянистых тыквочек и тюфяки. Всю ночь за узкими зарешеченными окнами мотались темные ветки.
Утром их привели в зал. Здесь, как в сосновом лесу, стояли солнечные столбы света из высоких окон и пестрели веселым подлеском гобелены. В дальнем конце на возвышении, в мягком кресле сидела принцесса.
Женихи остановились, как вчера, шеренгой, готовые к новым сюрпризам, и смотрели, как медленно идет к ним принцесса, которую поддерживают двое придворных. Придворные отступили, а принцесса медленно, очень медленно переходила от одного претендента к другому, тихо с ними разговаривая. Пока не остановилась перед Гришей.
Карие глаза принцессы не блестели, они смотрели чуть-чуть мимо Гриши. Принцесса была слепа.
- Кто тебя так, - тихо сказал Гриша. – Почему?
- Так надо, - сказала принцесса. – Это традиция. Нельзя смотреть глазами, если делаешь выбор. А ты – кто?
Она медленно поднесла руку к его щеке. Провела ладонью по плечу, по груди. Ее пальцы осторожно потянули нитку, висевшую на шее, нащупали одинокую жемчужину. Три очень похожие жемчужины висели у нее на шее, в оправе из серебряных кружев.
- Я узнала тебя, - тихонько сказала принцесса.
Кукушка не очень точно помнил, что было потом.
Он запомнил, как они вдвоем с принцессой сидели в уютной комнатке. Гриша шептал: «Твои глаза… это пройдет?» «Пройдет, - отвечала принцесса. – Наш врач очень редко ошибается. Почти не ошибается. Но расскажи, кто ты. Откуда?»
- Я из простой семьи, - признался Гриша. – Мы ловим рыбу, и не только для нашего села. Местечко называется Птичьи пролески, ты не слышала о таком, принцесса? И еще продаем рыбу торговцам с пароходов.
- Ты крестьянин? Рыболов? Значит, твой жемчуг из реки?
- Откуда же еще? Но скажи, ваш врач… нет, конечно же, все будет в порядке.
- Так ты не принц?
Потом он сидел один в уютной круглой комнатке, пока его не отвели в другую. Совсем неуютную и под землей.
- Я виноват, - сказал Птицелов. – Я ведь знаю, что не все птицы возвращаются. Я должен был понимать, чего стоит такой шанс. И хоть сказать вам, глупым мальчишкам! Да еще – подумать только! – не догадаться вовремя купить новые штаны…
Семен молча грыз ногти и, кажется, до сих пор жалел, что этот шанс достался не ему. Во всех окнах башен-домов горел закат. Больше всего окон было во дворце – много огненных глаз. На башнях слуги спускали цветные флаги. Дворец был очень хорошо виден из комнатки под самой крышей, где даже сейчас, весной, днем становилось жарко.
- Может, мы ошибаемся? – спросил Семен. – И у Кукушки там все отлично.
Птицелов вздохнул и стал рассматривать дворец в телескоп, забытый их соседом – не то бедным ученым, не то богатеньким студентом.
- Скажи-ка, - сказал он. – Как фамилия той девочки, которая работала в вашей харчевне? Не Синицына?
- Точно, - согласился Семен. – У нас полсела Синицыны. А ты как узнал?
- Ну я же все-таки птицелов, - вздохнул Птицелов.
Они по очереди рассматривали вьющуюся над башнями дворца пеструю птичку. Вечернее небо темнело.
- Хороший телескоп, - заметил Семен. – Что же, птицелов, позови ее! Можешь?
- Могу, - кивнул Птицелов.
Он встал, накинул плащ и спустился на узенькую улицу, где уже началась ночь.
- Дяденька, - сказала Иришка. – Ну ты же птицелов! Если ты заиграешь, любому дорога откроется! Откуда угодно! И из подземелья тоже!
Птицелов отмалчивался.
- Он даже принцессу позвал, - наябедничал Семен. – Только ведь камни ворочать – это вам не девушку поманить.
- Да я же пошутил тогда, - мрачно объявил птицелов. – Не звал я принцессу. Не до такой степени спятил.
- А тебя он как позвал? – подозрительно спросил Семен.
- Очень просто. Вышел на дворцовую площадь, и как заорет…
Все замолчали.
- Мне надо поговорить с принцессой, - сказала Иришка.- Нельзя же так – смотреть сердцем и не видеть!
- Ее не учили смотреть сердцем. Это был не выбор жениха, а урок правды жизни. И о том, что никогда нельзя торопиться!
- И жениха непременно надо убить?
- Как же после такого выпустить.
- Самого достойного?
- Какого ж еще!
- Они должны пожениться. Принцесса и наш Кукушка.
- Эх ты, пичуга, - сказал Птицелов. – Много я видел таких девушек, которые ждут. Уже и подруги все замужем. И на тебя косо смотрят, оттого, что не стареешь… а ты не стареешь, оттого, что не живешь, но разве кто-то поймет?
- Ну ты загнул, - фыркнул Семен. – Это Ирка-то старая? Ты лучше о деле подумай.
Птицелов думал всю ночь, пока Семен и Иришка спали на жестких кроватях. Перед рассветом он отлучился и вернулся, когда солнце заливало их убежище веселым светом.
- Поговоришь с Гришей, - велел он Иришке. – Тебя пропустят к нему, я договоился. Пусть просится, чтоб его вывели на крышу. Пусть просится. Убеждай, как хочешь! Можешь обещать, что если поднимется на солнышко – на принцессе женится. Поняла?
- Почему ты думаешь, что его желание выполнят? – удивился Семен.
- Этика королей, - сказал Птицелов. Желание приговоренного. Даже вот так приговоренного.
Иришка побледнела.
- Куда меня ведут? – спросил Гриша.
- Куда, куда, - сказал охранник. – Куда просился.
Залязгали замки.
- А не улетит он, случайно? – спросил другой охранник. – Он же, вроде, из Птичкиных задворков? Может, связать?
- Не смеши меня, - сказал первый охранник. – Из Птичкиных задворков, а высоты-то боится! Забыл?
Гриша не слушал. Роса вымочила площадку башни. Гриша щурился на бледный рассвет. Проморгавшись, подошел к краю площадки. За большим зеленым островом тянулся пригород, еще дальше - поля. Пахло дымом, землей, далеким дождем и свежим хлебом. Там была жизнь.
На него смотрели снизу. Не с другой башни, с дворцовой площади.
- Это он там, - сказала Иришка. – Ну что же ты, дяденька! Сыграй!
- Значит, правда – приговорен, - сумрачно заметил Птицелов.
- Играй, - строго сказал Семен. – Или опять будешь кокетничать?
Птицелов медленно вытащил из-за голенища свою свирель. Поднес к губам, подержал и опустил. Снова поднес к губам. Не было слышно ничего, только весенний ветер резвился над площадью, неся звуки весны.
- Ты слышишь? – спросил охранник. – Как будто сбор играют. В дорогу.
- Пора уводить этого, - сказал другой. – Хватит.
Гриша встал на краешек низкого ограждения. Зеленый и голубой мир качался под ним. Земля звенела колокольчиками далеких стад и лопавшимися бутонами цветов. Звенели облака. Будто ветер под крыльями.
- Что-то не видно, чтоб он высоты боялся, - сказал охранник. – Пойдем!
Я не хочу в подвал, подумал Кукушка. Не хочу…
Охранник шагнул к нему, намереваясь взять за плечо или за руку. Кукушка обернулся, поскользнулся и взмахнул руками.
- Ну надо же, - хмыкнул внизу Семен. – Наш Кукушка на самом деле – чайка.
Крупная речная чайка сделала круг над дворцовой площадью, ее крылья были розовыми от утренних лучей.
- Сматывается, - заметил Семен. - Наконец-то у человека проснулся здравый смысл.
- А нас не будут преследовать? – спросила Иришка. – С ним заодно.
- В самом деле! – обрадовался Семен. – Давайте-ка удирать.
И все трое продолжали смотреть вверх, как будто удирать было лень. Или бояться нечего.
- А как ты уговорил стражника пропустить Ирку к Гришке? – спросил Семен. – Признайся, играл ему?
- Знал бы ты, как мне надоели такие вопросы, - с чувством сказал Птицелов. – Давайте-ка уходить, в самом деле. Если меня запрут, кто вам играть будет?
Троица устремилась к одной из тропинок.
- Да нет, - сказал Птицелов. – Ты сам смог. Я, конечно, позвал, но я никогда никого не увожу насильно. Я ведь уже говорил.
Вся компания сидела на постоялом дворе, где Птицелов оставил свою лодку. Добирались до постоялого двора ускоренным манером. Вырвавшись из негостеприимного города, Птицелов вздохнул свободно, Гриша повеселел. Семен тоже не горевал, прикидывал, куда отправится дальше.
- Домой пора, - сказала Иришка. Гриша смотрел на нее. Впрочем, он все время на нее поглядывал, с тех пор, как они выбрались из города.
- А я не хочу домой, - заявил Семен. – Я-то еще не нашел свою принцессу, - и он подмигнул Иришке.
- А ты, Птицелов, куда дальше? – спросил Семен.
- Куда дорога поведет. Это и есть самое лучшее – дорога. Впрочем, кому что. Кому-то нужно понять, что такое синичка в руках. Или что такое ты сам!
- Разобраться - это надо, - согласился Кукушка. – Только я с тобой дальше не пойду, ты прости, Птицелов. Надо домой наведаться, родителям помочь. У нас сейчас ледоход, а скоро окуль пойдет на нерест, - он опять посмотрел на Иришку.
Над лодкой снова распахнулись разноцветные крылья. Яркие, как тропические цветы.
- Вот как жить хотел бы я, нужно мне немного, - напевал птицелов. Гриша догнал его, сунул последнюю, так и не проданную жемчужину на нитке.
- Возьми.
- Дурачок, - сказал Птицелов. – Своей синичке так ничего и не подарил? – он усмехнулся и подтолкнул лодку.
- Смерть когда-нибудь придет, а пока живется – пусть кругом земля цветет, пусть дорога вьется!
Дорога слепила глаза. Лодка катилась навстречу солнцу.
Использованы строки из стихотворения Р.Л.Стивенсона.
|
Рассказ открыт для комментариев