Мужик сдвинул брови и прищурился, пытаясь сфокусировать взгляд.
- Да нет же! Ты что, на самом деле не понимаешь, куда летишь?
Парнишка удивлённо вытаращил глазищи.
- Почему это?
- Эх, Лошка, Лошка…
- Что, мистер Кноуинг?
- Молодой ты, глупый…
- Я целеустремлённый! И зовут меня Лёшка, мистер. Скиф я, азиат с раскосыми и жадными очами.
- Эх, Лошка, Лошка…
- Мистер, ещё по одной? Давайте за человечество, за его великие достижения!
Кноуинг сжал губы, мощно со свистом втянул в себя воздух. Ноздри его большого носа раздулись двумя тугими пузырями.
- Давай, малец…
- Ха!
Булькнуло, выпили, крякнули. Виски двадцать четвёртого века – ни запаха самодельного спиртного, ни похмелья.
Пол купе еле заметно дрогнул – лайнер начал манёвр для захода на стыковку со станцией «Рубеж 665».
Лёшка улыбался, мистер хмурился.
- От Земли отчаливали, вокруг Марса крутились, теперь здесь, в поясе. Лошка, я знаю тебя целых трое суток – всё время, пока мы не были в отключке. Трое суток, парень! А понять тебя не могу.
- Мистер Кноуинг, ну я же рассказывал…
- Да какой я тебе «мистер». Кол меня зовут.
- Ну, я как-то стесняюсь…
- Едрит твою гравитацию! Стесняется он, - Кол опустил качанообразную голову. – Ты в космосе раньше был? Не был… Чего краснеешь? Не надо, всё когда-то бывает в первый раз.
- Мистер Кол…
- Ммм… - Кол резко поднял голову, Лёшка отшатнулся. – Смотрю я на тебя и думаю: ты на самом деле ведь не понимаешь, куда летишь. Не перебивай! Ты всю свою маленькую жизнь на Земле провёл. На Земле, малец! Ах, как много я бы отдал, чтоб родиться на Планете-Матушке, с её атмосферой, с её водой. С её нормальной силой тяжести. Боже! На станции-то гравитация для человека дерьмовая. Простое, мать его, сопротивление попытке наклона оси вращения – закон сохранения момента импульса в действии. Это здесь, генераторы стоят, а там жилые кольца вращаются, понимаешь? Да ни черта ты не понимаешь! Что такое кориолисово ускорение знаешь? Ни черта ты не знаешь! А я вот без этого каркаса на Земле с ума сходить начинаю. И на пляже в нём лежал. Валялся себе на песочке в Майами и представлял, как снова в скафандр, гидрокайло в руки и на работу в невесомость. Дрожь по всему телу шла, малец, представляешь? Мутило меня, а я в космосе не первый десяток лет. Ты вот щекастенький такой, кругленький, румяный…
- Нет, Кол, это ты ни черта не понимаешь! – Лёшка вскочил и сжал кулачки. – Да, мне восемнадцать! Да, я первый раз в космосе! И что? Я научусь, приспособлюсь, самостоятельным стану. Не хочу ни от кого зависеть. Ты хоть представляешь, какая на Земле жизнь? Тебе хорошо: денег заработал и махнул в отпуск, а мы в этом отпуске постоянно. Заповедная зона, чёрт бы её побрал! Всё доступно, всё есть. Ни к чему стремиться не надо: хочешь – на! Только экологический баланс не нарушай. Тоска смертная. С такой жизнью в животное превратиться можно, облик существа разумного утратить!
- Всё доступно, всё есть, говоришь? Хм… Чего ж тебе надо ещё? Живи и радуйся.
- Ууу! А я человек! Это звучит гордо! У меня талант поэта, между прочим. Я в школьную газету знаешь, какие стишки кропал. Вот уж учителя меня хвалили. Почитать?
- Не надо! – воскликнул Кол, и взгляд его на мгновение прояснился.
- Как хочешь. Только мне тесно на Земле. Мысль моя летит быстрей фотона! Не познав жизнь и мир, как я смогу написать, что-нибудь дельное. А?
Рука Кола метнулась быстрее, чем Лёшкина мысль, жёсткая ладонь обхватила затылок парнишки.
- Ты не умничай, парень, жизнь тебе стишков рассказывать не будет. Так вдарит, что позвоночник в трусы осыплется, - хватка ослабла, рука безвольно упала вниз. – Так-то ты правильно мыслишь, дельно. Меня держись на станции, со мной не пропадёшь.
Последнее слово Кол произнёс протяжно и тяжело. Глаза его закатились, голова качнулась и гирей упала на пластиковый столик.
Кол захрапел.
Лёшка присел рядом, вздохнул и достал из внутреннего кармана своей любимой куртки заветный буклет с яркой надписью: «Тебя ждёт работа в космосе!».
- Вот только пугать меня не надо, - сказал он тихо.
За иллюминатором темно. Черноту усеивали микроскопические булавочные проколы далёких звёзд. На их фоне хорошо видны контуры множества непомерно огромных, многоуровневых колец нанизанных на кажущийся спицей ствол. Лёшка прилип к иллюминатору и заворожено наблюдал мощь и величие циклопического чуда инженерной мысли человека – космического поселения второго класса.
Станция встретила долгими мероприятиями таможенных досмотров и проверок, суетливым движением людских масс и ослепительным сиянием не виданного прежде технического великолепия. Лёшка восторженно крутил головой, то и дело извинялся, случайно толкнув кого-то плечом. Всё вокруг гудело, шевелилось, кричало и белоснежно улыбалось с огромных экранов. Вот он – мир прогресса и неограниченных возможностей. Яркий, наполненный красками и звуками стремления, которого так не достаёт человеку в болоте земного существования, мир полноценной жизни.
Гравитация была вполне нормальной. Разницы Лёшка не почувствовал. Он пожал плечами, вспомнив предостережения случайного попутчика старого шахтёра Кола. Тот, к стати говоря, неожиданно куда-то пропал, будто забыв о своём обещании опекать своего юного друга. «Ну и пусть, – подумал Лёшка. – Что он мне – должен? Сам справлюсь».
- Добро пожаловать на Рубеж 665! – произнёс неожиданно подкравшийся сзади робот, похожий на тумбочку из маминой спальни. Лёшка вздрогнул и обернулся.
- Здравствуйте, - сказал он роботу.
- Позвольте предложить вам комплекс информационных услуг, - заверещал автомат, улыбаясь с лица-экрана всеми тридцатью двумя виртуальными зубами. – Город Рубеж 665 по единому каталогу космических поселений основан в две тысячи сто восемьдесят пятом году в четвёртом промышленном секторе Пояса Астероидов. Население на две тысячи триста девятый год двести тысяч сто восемьдесят пять человек. Основные функциональные задачи поселения…
- Э… Подождите, мне всё это известно. Могу я…
- Можете! Прямо сейчас, пользуясь бесплатным каталогом фирмы «Орион». У вас есть эксклюзивная возможность приобрести средства для адаптации организма к условиям центробежной гравитации…
- Вы не поняли, мне бы узнать, как найти…
- В десятом отсеке третьего кольца вы найдёте центр культуры и досуга «Солнышко»! К вашим услугам широкий спектр развлекательных мероприятий…
Лёшка растерялся. Полицейский, проходивший мимо, недобро глянул сквозь забрало шлема-маски и поправил оружие в нагрудном фиксаторе. Робот не умолкал. Избавиться от него оказалось не так-то просто: клиент отворачивается, а он катится следом и прибавляет громкость. Лёшка покраснел и сумел разглядеть на лице-экранчике неуёмного коммивояжера, мигающий ярлычок с надписью «Отключить рекламу». Нажал.
- Десять кредитов, - произнёс из «тумбочки» серьёзный электронный голос.
Лёшка, не задумываясь особо, приложил палец с прикреплённым контактом электронного бумажника к анализатору. В ответ на запрос нажал «ок».
- Могу я скачать файл с внутренней географией?
- Десять кредитов.
- Да на!
Слегка озадаченный, Лёшка нашёл выход из системы залов космопорта.
Центральный офис фирмы «РубежФерум и Ко» располагался рядом с центром культуры и досуга, в кольце номер три.
- Ну, - сказал широколицый начальник отдела кадров с усталыми глазами, сложив руки на столе, за которым сидел в огромном кресле с множеством вмонтированных устройств.
- Я, собственно, вот, - промямлил Лёшка, пытаясь устоять на месте, и протянул буклет с объявлением. Рука дрожала от волнения.
Широколицый помедлил, рассматривая неловко пританцовывающего на месте посетителя, тяжело вдохнул и выхватил бумагу из протянутой руки.
- Мда… - сказал он. – И по какому же профилю специализируемся?
- Э… Я…
- Что «вы»? Скрепер водите? Оператором бурильной установки работали? Инженерные расчеты можете делать? Программист?
- Нет, - ответил Лёшка и почувствовал, как кровь прилила к лицу. Стены комнаты поплыли перед глазами, какая-то сила постоянно пыталась вытащить опору из-под ног. Это сбивало с толку, не давало сосредоточиться, нервировало и злило.
Да, кольца не были оборудованы гравигенераторами.
- Ну а что же тогда, молодой человек? В открытом космосе работали? В скафандре? В невесомости? Какой у вас опыт работы?
- Я думал… Там написано, что возможно обучение во время работы.
- Ох! Вы где работали, можете сказать? Нигде!? Да вы что, какое обучение во время работы? Кто возьмёт на себя такую ответственность, вы головой думаете? Мне специалисты нужны, понимаете? Хотя бы с навыками работы в пространстве. А у вас что? Ну, куда я вас возьму?
- Мне бы… Я научусь, я способный! – Лёшка поднял потяжелевшую голову и посмотрел на широколицего полными мольбы глазами.
- Да я понимаю, что научитесь! Вы просто не представляете, в каких условиях учиться придётся. Это вам не Земля! Это дальний космос, между прочим, а он абсолютно чужд человеку, неужели вам этого не говорили в школе. Он враждебен и опасен. Если хотите учиться, я могу выписать вам направление в учебный центр на Марсе. Отучитесь три месяца – пожалуйста, приходите. Вакансий у меня множество, общежитие предоставим, зарплату хорошую. Сейчас, извините, нет.
- Но там же написано…
- Послушайте, я вообще не знаю, где вы это взяли, - широколицый потряс бумажкой в воздухе. – На Земле мы подобного не распространяем. И, в конце концов, что за самоуверенность такая? Запрос могли сделать? Здесь чёрным по белому выписана вся наша контактная информация. Лететь вот так, без всякой подготовки в Пояс… Извините, но это, мягко говоря, безрассудство. На что вы рассчитывали?
Лёшка молчал. Он готов был провалиться сквозь пол. Всё кружилось перед глазами.
- Направление выписывать? – спросил широколицый.
- Будьте добры.
- Вы не переживайте, молодой человек. Научитесь. Главное – было бы желание. А если лететь не хотите, то… предприятий, подобных нашему, на станции множество, попробуйте. К тому же в муниципальной базе данных должны быть вакансии. Думайте головой. Думайте, прежде всего.
- Я полечу, - твёрдо сказал Лёшка.
- Что ж, удачи.
Стационарный информационный терминал мучить рекламными блоками не стал, а просто и ясно объяснил, что ближайший рейс до Марса только через две недели. Лёшка упрямо ввёл запрос снова. Ответ не изменился: две недели и точка.
Четырнадцать дней одному на незнакомой станции в четырёхстах пятидесяти миллионах километров от дома. Оставшихся на счету денег, которые экономил в течение пяти лет, едва ли хватит на билет, не говоря уже о маломальском питании.
Лёшка прислонился к переборке и сполз по ней на корточки. Так легче было сопротивляться опрокидывающему моменту.
Как же так? Лёшка категорически отказывался понимать, что произошло. Нет, так не бывает! Ведь он стремился, хотел! Что же это получается? Ну, нет, он так просто сдаваться не собирался.
Лёшка резко встал, справился с головокружением и пошёл вперёд исполненный твёрдой решимости довести начатое до конца.
Бродил он по станции долго. Когда окончательно устал и отчаялся, система окружавших космическое поселение зеркал проецировала в широкие иллюминаторы жилых колец закат далёкого Солнца. Пришлось вернуться в зал ожидания космопорта. Там хотя бы сила тяжести нормальная.
В трёх офисах из пяти, которым Лёшка собирался предоставить свои услуги, его неоднозначно послали «на хер». В одном душевная пожилая дама, принялась читать длинную и нудную мораль. В оставшемся пятом, тепло обняв за плечи, принял низенький широкий мужичонка и предложил пожертвовать руку рабочему, получившему травму на производстве. Оттуда Лёшка убежал, три раза упав. В след нёсся ядовитый бессовестный хохот.
- Козлы, - высказался Лёшка, усевшись в пружинистое креслице, и обхватил белобрысую голову руками.
Мимо проходили люди, но никто не обращал на него внимания. Лёшка вздохнул и оглянулся. И так захотелось ему увидеть кого-нибудь знакомого, помахать рукой, поздороваться!
Вспомнился старый шахтёр Кол с его обещаниями и был тут же занесён в разряд «козлов». Усталость не давала воли чувствам, лишь безразличие и обречённость навалились на Лёшку. Он собрался, было, задремать, как услышал скрип стоящего рядом сидения и разбитной голос:
- Здорово, братан!
Лёшка встрепенулся, поднял голову и увидел вальяжно раскинувшегося парнишку.
- Здравствуй.
С другой стороны присел второй.
- Хай, кореш!
Оба были какими-то одинаковыми на первый взгляд: невысокие, крепкие, скуластые и с шустрыми цепкими глазами.
- Привет.
- Ну чё, ждёшь?
- Жду.
- Чего грустный такой?
- Да так…
- Куда летишь-то?
- На Марс.
- Марс? Это где? Какая? Третья о Солнца? А… Далековато.
- Четвёртая, но всё равно не близко.
- Слышь, а когда транспорт у тебя?
- Через две недели, блин!
- О! Билет-то взял?
- Нет ещё.
Скуластые ребятишки с шустрыми глазами переглянулись и оскалились. Улыбался и Лёшка. Душевные попались ребята: спрашивают, сочувствуют. Помочь хотят.
- Тебя как звать-то? – поинтересовался тот, что подсел первым.
- Лёшкой.
- Русский что ли?
- Ха! Ты откуда знаешь?
- Да все мы немного русские. Пойдём.
- Куда?
- На хате оттянемся. У нас гравик, киношка. Бухла возьмём, девочек пригласим. На массу не садись, ты ж не клоун.
- Что, простите? Не понял.
- Да ладно, не кони! Мы же со всей душой.
- А…
- Ты чего, боишься нас что ли?
- С какой это радости я вас бояться должен. Ничего я не боюсь!
- Во! Это правильно. Уважаю. Мы ж не страшные.
Ребятки встали. Поднялся и Лёшка. Его дружески приобняли за плечи и увлекли к выходу.
Лёшка проснулся от невыносимой вони.
В ноздри мощно бьёт едкий запах кислятины и… мочи. Темно вокруг, душно и страшно. Небольшое помещение со спёртым воздухом заполнено мрачными контурами шевелящихся тел. Шорохи, болезненный кашель, сдавленный шёпот, наполненный болью стон. Мысли, вызывая в памяти цепную реакцию воспоминаний, уносятся в прошлое, обгоняют друг друга. Их много, они путаются. Выделяется из общей массы одна яркая, вместе с пульсом бьющая в висок: «Где я!?»
Нервно зудящий в ушах стон разбивается по сочленениям, на отдельные звуки. «Ааа… Аааа… Неее… Мооо… Гууу…» - слышит Лёшка.
Что это? Что? Что?
Он пытается поднять голову, шею скручивает болью. Тошнит. Веки разлепляются с трудом, кажется, они – тяжёлые, водянистые пузыри. Глаза слезятся, что-то больно колотит в затылок изнутри черепной коробки.
Шёпот, окружающий Лёшку, превращается в гул. Он осязаем, тело вязнет в нём, как в клею.
- Не могу, ребята, - слышится уже отчётливей. – Живооот…
Лёшка поднимается, шаря ладонями по шершавой склизкой стене, падает, поднимается снова. С большим трудом садится на пол, пытается рассмотреть свои руки. Они на месте. Пальцы, освещённые тусклым серым светом, рассеивающимся по помещению откуда-то сверху, похожи на сухие трясущиеся сучья.
- Ребята, да что же вы? Я врач! Я известный кардиолог! Ааа… Не могу! Это симптом Кохера…
Лёшка переводит взгляд в сторону и видит очертания двери справа. Под ней скорчившееся крупное мужское тело. Оно содрогается и стонет.
- Да что же вы, сволочи!?
- Э, друг, заткнись, а? Четвёртый час уже ноешь. Беду на всех накличешь, - говорит кто-то из темноты.
«Беду, беду, беду…» - звенит в голове. Лёшка раскачивается в такт этому ритмическому звону.
- Сволочи!!! – кардиолог вскакивает на ноги, пинает дверь и поворачивается. Лёшка видит его перекошенное злобой лицо. – А вы – вообще говно!
- Уймись, друг, - просят его. Голос из темноты усталый, но уверенный и ровный.
Хочется что-то спросить, но не выходит. Непослушный язык шершавым комком ворочается во рту и карябает пересохшее нёбо.
- Суки! Суки! Суки! – несётся от двери вместе с глухими ударами в неподдающуюся поверхность. – Проклятые копы! Да я же детей ваших лечу! Я… Да как вы могли! Вызовите мэра немедленно! Меня знает вся Солнечная! Дайте хоть воды, подонки! Чтоб вы все сдооохлиии!
Лёшка хватается за голову и падает. Отчаянный вопль, перекрывая все остальные звуки, рождается в центре маленькой заполненной людьми камеры и начинает биться в замкнутом пространстве. От стенки – к стенке, от стенки – к стенке.
Совершенно спокойно Лёшка понимает, что кричит он сам, но что, не разобрать.
С шипением открывается дверь. Зловещий силуэт возникает в освещённом проёме. Доктор, сбитый с ног мощным ударом, отлетает в массу настороженно застывших тел. Что-то влетает следом и лопается снопом изломанных молний. Разряды замыкаются на живую плоть, заставляют вжиматься в изгаженный пол. Плоти больно. Разум покидает её, обостряется инстинкт, и становится тихо.
Несколько часов спустя, Лёшку бесцеремонно вытащили из притихшей камеры и завели в помещение с пультами, терминалами, мониторами и оперативными дежурными. Задержанный инстинктивно прищурился и прикрыл рукой глаза, спасаясь от яркого света.
- Ну что? – спросил усатый, не молодой уже полицейский и тремя быстрыми движениями глаз осмотрел стоящего перед ним Лёшку. – Вспомнил?
- Нет…
- Ох! – усатый резко отодвинул от себя пульт и, расслабившись в кресле, помассировал пальцами переносицу. – Мать твою, планету Землю! Парень, я тебя не понимаю. Вот этих, да, да, этих, в камере, понимаю, а тебя – нет. Они месяцами на своих астероидах пропадают, звереют, возвращаются и дебоширят по пьяни. Собирай их потом. Тебе чего не хватало? Какого… Зачем ты с этой гопотой связался? Ну, зачем, объясни мне! Ты идиот? В каком виде тебя нашли, ты помнишь?
Лёшка молчал. Он пытался вспомнить тех ребят из космопорта. Старался, но в памяти, на их месте, были лишь два расплывчатых тёмных пятна.
- Что мне делать-то теперь? Всё отобрали… - пробубнил Лёшка и машинально ощупал пустые клапана комбеза. Куртки, его любимой куртки с массой всевозможных модных ноу-хау, не было. Брюки, переливающиеся всеми цветами радуги, тоже пропали. Хорошо хоть кроссовки оставили, они старенькие и порядком изношенные, но удобные и привычные.
- Что, что… Запрос на подтверждение личности прошёл. Вот тебе временный паспорт. Если где-то на работу устроишься, можешь выходить в гравитационные кварталы. Без отметки лучше не попадайся. Да, каждую неделю, пока документы с Земли не придут, будешь ходить отмечаться. Иди.
Лёшка судорожно сглотнул. Слюны во рту не было, в горле что-то слиплось.
- Куда? – просипел он.
В помещение ввалился запыхавшийся человек с автоматом и в форме.
- Привет, - сказал он усатому.
- Здорово.
- Чего за субъект?
- Вчера ребята в третьем секторе нашли. Думали пьяный, а его облучили да обобрали. В город только прибыл, портовые сразу просекли, ну и, сам знаешь.
- А… Ты чего вечером будешь делать?
- Да не знаю пока. Отобьюсь наверно пораньше. Чего-то уставать я начал последнее время.
- Во-во! Давай по пиву?
- Ага! Как в прошлый раз? Не…
Лёшке хотелось сесть. А лучше лечь. Он неуверенно оглянулся и остался стоять, переминаясь с ноги на ногу. Коленки тряслись, внутри было холодно и тошно.
- …ааа! Да ты чё! Тот хмырь? Опять?
- Тот самый. Ха-ха!
- Аха-ха!
Лёшку задел плечом ещё один вошедший, посмотрел недобро. Пришлось отодвинуться к стенке.
Отделение полиции наполнялось звуками суетливого движения: стуком тяжёлых ботинок, смехом, звоном, шуршанием бумаг, резкими выкриками докладов, хрипом радиостанций. Из камеры доносилась жалобная просьба отвести в туалет, шипели открывающиеся двери, галдел начинающийся рабочий день.
Лёшка молча трясся возле стеночки.
- … эй! Ты оглох что ли?
- А? – встрепенулся Лёшка, поняв, что обращаются к нему.
- Давай, говорю, иди. Тебе трое суток прописать? – сказал усатый и махнул рукой.
- Куда идти?
- В техничку, ё! У тебя пребывание в гравитационных зонах только на сутки оформлено. Или оплачивай и продлевай. Слушай, лети домой, а? Чего ты здесь забыл?
- Так у меня и денег-то нету теперь…
- А я что сделаю? Из своей зарплаты отстегну? Связывайся с родителями, пусть высылают. Родители есть?
Усатый снова отвлёкся, отвернулся и с руганью начал разбирать принесённые кем-то документы.
- Есть, - буркнул Лёшка и насупился.
«А как связаться, если не на что?» – подумал он. Да и не стал бы. Как, как теперь матери сказать? Что сказать? Не получилось ничего? Она права, и не нужно было никуда лететь?
Ну уж нет! Лёшка прикусил губу, лихорадочно соображая, что делать дальше. На ум ничего не приходило, а холодная зона в груди всё увеличивалась, подкрадывалась к горлу. Того и гляди, стиснет отчаянным спазмом.
Что делать, что? Это какой-то кошмар!
- Парень, ты плохо понимаешь эсперанто? – усатый снова обратился к Лёшке. Чувствовалось, что он раздражён.
- А?
- Так… Сержант! Выведи его и покажи, где выход на техническую зону.
Лёшку схватили за руку стальные пальцы. Усатый вновь занялся своими делами.
- Идём, - сказали Лёшке прямо в ухо.
- А?
- Ты не поверишь, - послышалось за спиной, - стоит и в душу прямо смотрит. А я чем могу ему помочь? Нет, ну чем, скажи мне? Да знаю я…
- А? – Лёшка открыл рот и завертел головой.
Сержант тащил его к выходу.
- Идём.
- Куда? Куда?
- Куда положено.
Пошли по длинному коридору. Лёшка слышал, как бьётся собственное сердце, и казалось ему, что звук эхом несётся впереди.
- Стой.
Со скрипом и скрежетом раскрылась дверь в боковом проходе. Вошли в шлюз-переходник. Возникло странное чувство искажённой силы тяжести, заложило нос, щёлкнуло в ушах. Сержант отодвинул ещё одну дверь, как массивную надгробную плиту. Из открывшегося проёма пахнуло затхлой сыростью.
- Иди.
- Куда? Куда? – Лёшка пытался что-то высмотреть в чёрном провале.
- Давай что ли! Заколебал. У меня смена уже закончилась.
Сержант, видимо, потерял терпение. Он ногой пихнул Лёшку, и тот полетел вниз, в темноту.
Ощущения обманули парня, он с ужасом почувствовал, что поднимается вверх. Невероятное, тёмное чувство овладело им: тело плыло в чёрной прозрачной воде. Ни потолка, ни пола – ничего, только далёкие тусклые огни кружатся вокруг. Спина мгновенно взмокла. Голова раздулась, как воздушный шар, заложило нос. Лёшка беспомощно забарахтался, чувствуя, как холодный ком из желудка прыгнул в горло и выплеснулся наружу едкими кислыми брызгами.
Что-то возникло рядом, но что не разглядеть. Чужие пальцы, ощупывая, пробежались по лицу, рукам, груди.
- Эй, человек, блевать не надо, здесь люди живут. Как теперь кислоту твою ловить? – сказал некто.
Лёшка закричал и провалился во мрак беспамятства.
Непонятно, сон или явь? Голова разбухла от прилившей крови, ломит суставы. И это бесконечное падение…
Кажется, что высохшие веки царапают глазные яблоки.
Темно. Напротив маячит бледное костистое лицо. Фантом. Галлюцинация. Лёшка отмахивается от него. Оно противное.
- Ну, ну… - говорит лицо. Пальцы-шупальца хватают за руку. – Погоди, сейчас инъекция подействует.
«Какая инъекция?» - хочет спросить Лёшка, но только беззвучно раскрывает рот.
Лицо улыбается:
- Дыши ровно. Дыхание не задерживай – лёгкие порвутся.
Что-то действительно происходит. Тело наливается тяжестью, появляется ощущение «верха» и «низа». Лёшка понемногу приходит в себя и пытается рассмотреть собеседника. Тот зачем-то висит перед ним вверх ногами. Улыбается. Да, это улыбка. Только жуткая, как застывшая на мертвеце гримаса.
Мужчина, отметил Лёшка, старый, тощий и… рваный. Так кажется оттого, что одежда не пойми на что похожа.
- Помогло? А то! Заводской укольчик-то, не самопальный. Знаешь, сколько стоит? Нет? Ну, ничё, отдашь потом. И, эта, ты не вздумай сболтнуть, что, мол, у Костыля инъектор есть. Не вздумай! Моментально сопрут, продукт дефицитный. Я, вот, вижу, ты человек хороший. Помог тебе. И ты как-нибудь мне поможешь. А? Смотри, сколько у меня всего.
Он, ощерив беззубый рот, достал из-за пазухи тряпичный свёрток и развернул, демонстрируя мало понятные на взгляд землянина мелкие вещи.
- Где я? – простонал Лёшка.
- Ооо! Ты что, на самом деле не знаешь, куда попал?
- Нет.
- Это техническая зона, парень. Здесь мы живём. Здесь невесомость.
- Мы?
- Хех! Нас много таких.
- Каких?
- Всяких. Бомжи мы. Отщепенцы.
Костыль перестал улыбаться. Резкими суетливыми движениями он свернул сокровища и, прикрываясь острым плечом, вернул на прежнее место.
Лёшка невольно улыбнулся:
- Боишься кого? Уж не меня ли? Выходит, я теперь один из вас.
- Гыыы! Парень, я уже давным-давно ничего не боюсь. Не за что мне бояться. Тебя как звать? Я Костыль, меня тут все знают.
- Лёшка.
- Вот и славненько. Ну, рассказывай, как тебя угораздило.
- Да что рассказывать, Костыль? Дурак я и не лечусь… А где тут у вас туалет? А душ?
Костыль посмотрел на Лёшку, как на прокаженного, и нервно захихикал:
- А на яхте тебя не покатать?
- Прокати до Марса.
- А! Тебе на Марс надо, а денег нетушки! Документиков нетушки! Правильно? Здесь через одного – такие. Могу кое-что предложить.
- Что? Убить кого?
- Смотри, как бы тебя на заточку не поставили. Сердце продашь?
- Ты что, больной!?
- На полном серьёзе. Как хочешь, моё дело предложить. Ты не забыл, что за укольчик мне должен? Нет?
- Да отдам, не переживай!
- Мне нечего переживать, Алёша, волноваться тебе надо. Где деньги брать собираешься?
- Найду.
Лёшка поставил в бессмысленном разговоре точку и решительно вылетел из отделанного кусками упаковки гнезда Костыля.
- Хе-хе, - каркнуло вслед, - давай-давай. Не потеряйся.
Лёшка сильно оттолкнулся ногами, поплыл и потерялся. Вещество в крови сыграло с ним злую шутку, заставив поверить, что передвигаться в невесомости очень легко. Оказалось наоборот – сложно. По крайней мере, необходимо за что-то держаться.
Лёшку закружило, как подхваченную ветром пушинку, и понесло. Как он ни старался, делал только хуже, беспорядочно размахивая руками. Наконец, он больно стукнулся головой о трубу, сориентировался и намертво вцепился в связку оказавшихся поблизости кабелей. Перевёл дыхание и огляделся.
Нулевая, она же техническая зона. Пространство центрального ствола города, где живут корни-коммуникации, и отбросы общества. Это целый мир, вывернутый наизнанку – антипод того, светлого и чистого. Любое понятие, каким характеризуется то, что здесь называют «поверхность» находит тут своё искажённое до наоборот определение.
Лёшка, цепляясь за провода, трубы, углы двинулся в этот лабиринт исподнего мира.
Вокруг копошились люди, скорее похожие на насекомых, или же высохшие мумии. Они наблюдали за новеньким с нескрываемым интересом, плавали рядом, но заговорить не решались, лишь изредка мигали ручными фонариками, экономя заряд драгоценных батарей.
Всё дальше и дальше кувыркался Лёшка, давным-давно забыв, зачем и куда он стремится. Руки автоматически нащупывали в темноте очередную опору и толкали дальше. Лабиринту не было конца, он становился больше и мудрёней. Всё страшнее становилось человеку, оказавшемуся здесь впервые.
Лёшка не видел выхода. Почудилось ему, что он двигается по кишечнику огромного животного и переваривается, превращаясь в шлак. Ещё немного и его выбросит в забвение.
Юное ещё, здоровое и сильное сердце отчаянно сопротивлялось. Оно хотело жить и толкало по венам кровь с удвоенной силой, заявляя о своём существовании. Лёшка прислушивался к разуму, который гипнотически внушал отчаяние и безысходность.
Лёшка остановился, задыхаясь. Его колотила крупная дрожь.
Удушливый смрад отстойника, тошнотворный запах гниения и неухоженного человеческого тела.
«Да это же помойка! – подумал Лёшка. – А я – мусор. Как же так?»
Он отпустил руки и безвольно полетел в темноту. Рядом кувыркались массивные тени, светили в лицо фонариками и бубнили, бубнили, бубнили…
Лёшке казалось, что духи сопровождают его путь в Преисподнюю. Неживая, чёрная вода и человек, тонущий в её глубине. Сердце стучит в стенки грудной клетки, пытаясь вырваться на волю. Сознание меркнет. Безразличие в испаряющейся душе и единственная мысль в голове – последнее, что было перед забытьем.
Как жаль, что всё так быстро кончилось. И глупо…
Лёшка бредил.
- Я сплю. Я сплю. Я сплю, - шептал он, как заклинание, но открывал глаза и видел картонный обрывок, которым заделали щель между трубами. Жилище. Господи, какой на дворе век!?
Неподалёку суетился Костыль.
- Не хлопай ты ртом, сколько раз говорить! Влага в невесомости моментально испаряется. На вот, глаза всполосни, - он протянул похожее на очки для подводного плавания устройство. – Нажми и головой поболтай. Осторожнее! Хочешь, чтобы опять вырвало?
Лёшка заёрзал, пристёгнутый ремнями к стенке:
- Костыыыль…
- Чего ты?
- Я здесь не выживу.
- Выживешь. И не такие выживали.
- Как вы тут живёте-то? Это же невозможно!
- Есть многое на свете, друг мой Лёшка… Хех! По разному.
- И зачем всё это, Костыль? Зачем?
- В смысле?
- Отсюда выбираться нужно!
- Куда? Ты оглянись вокруг: мы же доходяги. С каждым месяцем выбираться в гравитационные зоны всё тяжелее, хоть и препараты достаём. А так… Многим идти некуда, некоторым не хочется, кто-то скрывается, кому-то нравится.
- Что тут может нравиться? Ты в своём уме?
- Дело привычки.
Лёшка отстегнулся, перевернулся через голову и больно стукнулся плечом.
- Костыль, как на билет до Марса заработать?
- Никак.
- В смысле?
- У тебя документы есть?
- Временное выдали.
- Вреееменное. Кто тебя с этой ксивой на лайнер пустит? Да ладно, не ной. Тебе чего сказали в полиции? Отмечаться? Ну-ну. Документы придут, но до этого времени прожить надо. Проживёшь. В отстойник устроишься или на свалку. В кольца вылезать будем, побираться. Копам, правда, отстёгивать придётся, чтоб не били… Браткам…
- Постой, что за отстойник?
- О! Священное место космического бомжа! Здорооовая такая камера с поршнем. Туда порченую жратву сбрасывают. Ну, знаешь, на станции целый пищевой комбинат есть, выращивают, синтезируют что-то. Редкостная дрянь. Так вот, иногда у них партия портится, а это тонны всякой хрени, её в отстойник сбрасывают. Потом под давлением в космосе распыляют. Камеру эту чистить надо, вот мы и подряжаемся, кто поздоровее. Эх, и воняет там! Хорошо у кого намордники есть. У меня есть, надо?
- И много платят?
- Шутишь? Кормят! Ха-ха!
- А на свалке что?
- Да такая же канитель, только там изувечиться можно этим хламом. Вместе с роботами работать надо, а им до балды: унитаз отколотый или Костыль какой-нибудь.
- Что, нормальной работы вообще нет!?
- Вот тебя на нормальную работу взяли? Нет. А нашего брата тем более не возьмут.
- Там специалисты нужны, - вздохнул Лёшка. – Вахты месяцами длятся. Опасно, тяжело…
- Хорош гнать! Они месяцами там порнуху смотрят и жрут, а в пространство выходят, только когда автоматы ломаются. Работники! Знаю я их.
- Чего же они меня не взяли тогда?
- Да на кой хрен ты им нужен!? О-хо-хо… Парень, ты случайно не с Земли? Я тебе вот как скажу: в наше время человек, как таковой вообще не нужен. Тем более его так называемая трудовая деятельность. Чушь и бред! Вот тебе статистика для примера: в двадцать первом, когда термоядерные реакторы использовать начали, чтобы обеспечивать энергией всё население Земли в течение года, необходимо было приблизительно тридцать тонн гелия три. Затраты на его доставку на Землю с Луны обходились в десятки раз дешевле, чем стоимость вырабатываемой электроэнергии на атомных электростанциях. Чтобы добыть одну тонну изотопа, нужно было переработать сто миллионов тонн реголита. Это фигня по меркам горной промышленности. Тогда угля добывали два миллиарда тонн. Представь, чтобы обеспечить на год все человечество энергией, нужно два-три полета космических кораблей грузоподъемностью в десяток тонн, которые доставят гелий три с Луны, а затраты в десятки раз меньше. Не спорю, тогда были трудности. Промышленность в космос перенести – это тебе не шутки. А сейчас? Этой хрени уже столько добыли, что её девать некуда!
Лёшка насторожился и на всякий случай отлетел от Костыля подальше.
- Ты это к чему?
Костыль вздохнул и почесал заросший рыжей щетиной подбородок.
- Лёш, человечество теряет смысл своего существования. Сейчас работают только роботы. Везде. Видишь, в каком мы живём убожестве? Ведь дать нашему брату всё и сразу цивилизации ничего не стоит. Ни-че-го. А мы тут за гравитацию платим. Так полагается, чтобы люди вконец не оборзели.
- Чего же ты, раз такой умный, не можешь за гравитацию заплатить?
Костыль успокоился и безразлично посмотрел на Лёшку, будто того и не было.
- Моё мнение такое: переселение в космос было большой ошибкой человека. Сейчас очухались, да поздно. Чтобы вернуться, воевать надо. Про террористическую организацию «Возвращение» слышал? А, ладно… Забудь. Так испокон веков повелось: беседы о судьбах человечества – любимая тема для алкоголиков, грузчиков и бездельников. Лично я алкаш. Было время, много думал, хе-хе, много пил. И вот - вуаля! Я бомж.
- Костыль, ты мне зубы не заговаривай. Должен же быть какой-то выход.
- Из кризиса?
- Из гадюшника вашего!
- А… Есть, конечно.
- Ну! Говори, я на всё пойду, лишь бы до Марса добраться!
- Ой, ли? Я тебе предлагал сердце продать, ты не согласился.
- Костыль, я серьёзно.
- И я серьёзно, - Костыль прищурился и поплыл к отшатнувшемуся Лёшке. – Что, страшно? Да ты не бойся. Есть у меня знакомый один. За здоровое человечье сердце десятку кусков может наличкой отстегнуть. Давай, решайся, а то швах! Напрасно старушка ждёт сына домой.
Лёшка оттолкнул Костыля, и оба закувыркались, ударяясь о стены.
- Я домой не собираюсь. Понял, ты!
Костыль засмеялся.
- Через неделю засобираешься. А у меня человечек есть на космодроме, у человечка корабль.
Маленький такой космолётик. В нём местечко, как раз без техника ходят. Обойдётся недорого…
- Заткнись! Заткнись! Заткнись! – закричал Лёшка, схватившись за голову. – Да подавитесь вы все своими деньгами!
Ровно через три дня он уже действительно был почти согласен на всё. Через неделю, совсем опустившийся и едва не тронувшийся умом от голода, грязи и невесомости, созрел окончательно.
Что было дальше, он помнил смутно.
Режущая глаз белизна роскошных комнат, заросшие причудливыми тропическими растениями кабинеты и галереи. Услужливые роботы с пластмассовыми лицами в чёрных костюмах и белых галстуках, изысканные напитки. Свежесть. Чистота не задурманенного смрадом воздуха. Лёшка вдыхал его и пьянел, вспоминая ни с чем не сравнимые ароматы леса, в котором по детству искал уединения от родительских напутствий.
Лёшка помнил, как с наслаждением развалился в плетёном кресле и слушал вкрадчивый бархатный голос, песней льющийся откуда-то сверху. Невидимый хозяин спрашивал, нравится ли ему здесь? Нравилось.
«Покажи, покажи мне своё сердце!» - в голосе чувствовалось нетерпение.
«Зачем оно тебе?» - спрашивал Лёшка в каком-то гипнотическом полусне.
«О! В любой зоне этого города любой готов отдать мне часть себя на выгодных условиях. Но сердца их – гниль. Такая же, как они сами. Молодое, здоровое, неискушённое сердце – это прелесть! Обладать им, чувствовать его – вот высшее наслаждение этого мира! Посмотри».
Замерший рядом андроид оживал, расстегивал пиджак, сорочку и стаскивал с груди синтетическую кожу. В клетке пластиковых рёбер пульсировал бурый комок, опутанный проводами и шлангами, вживлёнными в плоть.
«Это жемчужины моей коллекции!»
На лице робота не менялось ничего. Всё та же безнадёжная улыбка и взгляд в пустоту.
«Я дам тебе хорошую цену, сколько ты хочешь? Не переживай, искусственное установлю помимо оплаты».
Лёшка помнил опрокинутое кресло, помнил, как бежал, бежал, бежал, не понимая куда и растворяясь в океане тревожных снов.
Один кошмар перевоплощается в другой. Нулевая зона. Гнездо Костыля в переплетении труб городской канализации, проклятая невесомость, гул работающих агрегатов, резкие выкрики, плач и ещё какое-то неописуемое ощущение неприятной неловкости и беспомощности.
В груди стучало и хлюпало.
Затаив дыхание, Лёшка расстегнул комбез и осторожно просунул под него руку. Пальцы почувствовали бугорок продолговатого рубца. Даже не болело.
«Вот и всё», - с безразличием подумал он. Наконец-то пришло осознание того, что это происходит с ним на самом деле. Душа успокоилась, но не надолго.
Костыль! Его нет!
Трясущимися руками Лёшка ощупал карманы – пусто. Денег не было. В ярости, практически ничего не соображая, он начал крушить скудное убранство жилища. Перевернул всё вверх дном, но так ничего и не нашёл.
- Сука! Задушу…
Отмахиваясь от порхающего мусора, Лёшка рванулся к выходу и наткнулся на Костыля. Тот улыбнулся и захрипел зажатым горлом.
- Где деньги, падла! – шипел Лёшка и сильнее сдавливал тощую шею бомжа.
Костыль упёрся. Поняв, что мертвую хватку не расцепить, замахал руками в надежде отыскать хоть какое-то орудие. Попался кувыркающийся рядышком инъектор. Костыль проворно вцепился в него, коротко замахнулся и ударил. Тёмные брызги шариками разлетелись вокруг, Лёшка обмяк.
- Вот твои деньги, дебил! – заорал Костыль, хлебнув воздуха. – На! Ни кредита не взял. Ты что, осёл, хотел, чтобы тебе горло из-за них перерезали спящему? Ты третьи сутки в каматозе, а мне прикажешь возле тебя сидеть? А с астронавтами кто договариваться будет, ты?
Лёшка пришёл в себя, Костыль никак не мог отдышаться и успокоиться.
- Идиот! – говорил он, еле сдерживаясь, чтобы вновь не перейти на крик. – Договорился я. Через два часа из восемнадцатого грузового дока отчаливаешь. Транспортник «Тихоход», капитан Джон Лю. Идут до Венеры, но тебя за пять штук возле Марса высадят. Станция «перевалочная семьдесят один».
Лёшка услышал дребезжание в интонациях его голоса, посмотрел и понял, что он чуть не плачет. Держится.
- Прости Костыль! Ради всего святого, прости. Сам не знаю, что на меня нашло.
- Не надо мне твоих покаяний. Рассчитаемся, отправишься, и скатертью маршрут. Давай, шевелись, двигайся! Тюлень. Тут такие дела творятся, а он висит, как в штаны наклал.
Костыль спешил и нервничал, подгонял Лёшку. Цепляясь за самый длинный из растянутых по всей зоне канатов, они вдвоём полезли мимо гудящих силовых установок в кромешную темень.
Лёшка совершенно потерял ориентацию и двигался только на звук скользящего впереди Костыля. Тот, как угорь протискивался в щели, видимо, известные только ему.
Сзади раздался грохот, лязг и скрежет. Потом крики. Много криков. Лёшка замер.
- Костыль, что там делается?
- Вперёд! Не задерживаемся!
- Костыль, что это?
- Ничего. Ликвидируют нашу зону, понял?
- Как…
- Да просто! Шевелись ты!
Костыль схватил Лёшку за рукав и потащил. В след неслись уже не крики, а самые настоящие вопли, от которых волосы вставали дыбом. Всё глуше и глуше, пока не смолкли совсем. В наступившей тишине противно хрипели ржавыми петлями открываемые люки.
Остановились передохнуть.
- Помнишь, - сказал Костыль, - я тебе про «Возвращение» говорил?
- Угу.
- У-у… В последнее время они вообще разбушевались, станции взрывать начали.
- Зачем?
- Встретишься с ними, спроси. Зачем, зачем… Хотят народ обратно на Землю переселить.
- А что, так нельзя? – ошарашено прошептал Лёшка.
- Эх, и задолбили эти пришельцы! Ты вообще историю учил? Уход практически всего человечества в космос чем был вызван? Бааа… Объявили, что планете кирдык. Экология, катаклизмы, сдвиги и всякая такая мура. Пропаганда жёсткая была, даже «Возвращение» такое же существовало, только называлось по другому, «Исход» кажется. По чёрному народ пугали смертельными вирусами и чудовищными мутациями. Взрывали что-то, войнушки устраивали. Все в космос и ломанулись. А потом оказалось, что всё это фикция, утка. Кому-то надо было людей с Земли выкинуть. Может оно и правильно конечно, мы бы её доконали. Сейчас ведь там ни одного завода нет, природа девственная. О! Да ты же сам оттуда, как там, нормально? Твои предки поумнее моих оказались.
- Жить-то можно, – Лёшка насупился и надул губы. – Я не понимаю, почему нельзя? Когда на «Рубеж» летел, с мужиком познакомился. Он в отпуске был, на Земле.
- Так то в отпуске. И, небось, рассказывал, как ему там тяжело адаптироваться. На пээмжэ тебя никто не пустит, хоть тресни. Всё, хорош болтать, пошли.
Снова щели, трубы, лазейки, люки… В Лёшкиной голове засела неразрешённая задача, отвлекала, и он постоянно бился о появляющиеся на пути выступы.
- Костыль погоди!
- Ну, чего ты, горе?
- Я не пойму, а вы тут при чём.
- При том. Под горячую руку, скорее всего, попались. У них директива выходит: навести жёсткий порядок в связи с. Они и думают: давайте-ка от бомжей наконец-то город очистим под шумок, в рамках мероприятий. Да ты рот не раскрывай. Ты ни черта не видел, что в таких вот нулевых зонах творится на самом деле. Может быть, оно и правильно, избавляться нужно от нашего брата. Жечь его калёным железом. Всяким «Возвращениям» кого всколыхнуть легче? Правильно.
- Разве можно так…
- Хех! Пришелец, я с тебя балдею. Давай, двигайся, что как мёртвый?
- Костыль, а ты откуда всё знаешь.
- Я с людьми разговариваю, а не книжки читаю. Шевелись! Ещё слово и брошу здесь крысам на съедение.
Лёшка чуть было не вскрикнул: «Здесь крысы есть!?», но вовремя осёкся, сделав вид, что закашлялся.
Вконец выбившись из сил, добрались до восемнадцатого дока, вошли в зону с действующей силой тяжести. Это добило Лёшку, распластав по полу, как амёбу. Костыль, более привычный к таким перепадам, хватал за ворот и тащил.
Контейнеры, переходы, отсеки…
Джон Лю, встретил возле переходника в стыковочный блок. Встретил неласково – благим матом. Лёшка был совсем невменяем, Костыль не обратил на ругань никакого внимания. Он выпустил ворот комбеза и осел на пол.
- Принимай, - сказал он на выдохе.
Капитан зачем-то поправил и так идеально сидящий на крепком торсе полускаф и нерешительно оглянулся.
- Что это? – ошарашено спросил он.
- Забирай, чего тянешь? Он здоровый, выдержит. Просто непривычный.
- Я сам, - Лёшка поднялся. – Ну что, Костыль, прощай. Сколько я тебе должен?
- Да брось ты! Мне в этой жизни деньги уже ни к чему. Капитану лучше сверху положишь, - улыбался Костыль.
- Как же ты теперь, а?
- За себя беспокойся, тебе ещё жить да жить. Ты, Лёш, за нравоучения меня прости, но я вот что тебе скажу: на мир не серчай. Мир, он ни плохой, ни хороший – он сам по себе, зла в нём не существует. Эту пакость в себе ищи.
- Ладно, - Лёшка попытался улыбнуться, но получилось только глупо растянуть правый уголок губ. – Спасибо тебе.
Костыль ободряюще потряс кулаком.
В спину гаркнул потерявший терпение капитан:
- Я вам что, таксист!?
Лёшка прыгнул в шлюз. Створки сошлись, всхлипнули герметизаторы. Капитан подтолкнул пассажира в спину и проговорил со злостью:
- Задолбал этот вонючий ублюдок.
- Зачем вы так? – вскинулся Лёшка. – Он хороший человек!
- Откуда тебе знать, какой он человек? – капитан смерил парня скептическим взглядом. – Ты бы видел, как он неделю назад на коленях умолял меня забрать его отсюда. Заплатить обещал, когда «одного лоха» на бабки разведёт. Я его послал, конечно. Этот мусор ходячий при первой же перегрузке сдохнет. Урод! Так что ты имей в виду.
Лёшка поперхнулся и ничего не ответил.
Его усадили в противоперегрузочную камеру и молча закрыли. Кожу на предплечье проткнула игла и впрыснула в кровь дозу снотворного с цементатором. С ног до головы залило компенсационными маслами.
Корабль дернулся, отстыковаясь от Рубежа 665, прошёл на маневровых сотню километров, сориентировался и прыгнул в направлении Марса.
Лёшке снилось, как он гордо, чувствуя за плечами опыт тяжёлого пути, входит в кабинет и суёт направление под нос ошалевшему клерку.
«Вот! Я добрался! Я здесь! Я не мусор! Я смогу!»
Он кричит и ликует. Они сдаются под его напором. Лёшка всматривается, но не может рассмотреть черт лица того, который ставит утвердительный штамп в его направлении.
Его принимают, в него верят. Лёшка сияет, чувствуя струящееся к себе уважение. Он важен, значим и незаменим.
Что-то тащит обратно. Нет! Лёшка упирается, но тщетно: его выбрасывает в смрадную болотную жижу. Он барахтается, тонет, захлёбывается и просыпается на борту «Тихохода». Перед глазами мрачное лицо Джона Лю.
- Просыпайся, браток. Беда.
Да что же это такое? Опять!? Лёшка готов завыть. Что ещё?
Он выбрался из открытой ячейки. В пространстве тесной рубки висели, распластавшись в воздухе, капитан и второй пилот, которого не было видно при посадке. Оба сосредоточенно смотрели на пассажира.
- Ч-что? – пролепетал Лёшка, вцепившись в поручень.
Астронавты переглянулись, начал капитан:
- В общем… Понимаешь… Семьдесят первой больше нет.
Лёшка проглотил вязкий комок слюны и кивнул. Пилоты переглянулись снова.
- Нет, - повторил капитан.
Лёшка молчал и хлопал ресницами, не понимая, чего они хотят.
Второй пилот махнул рукой:
- Парень, тебя высаживать негде. В результате террористического акта полностью уничтожена… вот, час назад пришло с маяка на Фобосе.
Лёшка никак не отреагировал, всё так же держался за поручень и пялился в неизвестную точку на металлическом ребре внутренней обшивки кабины.
- Гриша, надо брать его до Венеры, - сказал капитан.
- Джон, ты в себе?! У нас объект режимный! Ты забыл, что мы несём в трюме? Просканируют, вычислят зайца моментально. Даже разбираться не станут, сожгут на подходе вместе с грузом! Видел, какие инструкции рассылают? Одну за другой! Никаких внеплановых стыковок! Серьёзные вещи, мне ли тебе рассказывать. Это на семьдесят первой по барабану, там все свои… были.
- Сожгут. И что делать? Есть мысли? Сос, поломаем чего-нибудь. До шестьдесят пятой дотянем, там подзаправимся.
- Джон, ты как малое дитё. Выпей успокоительного, а? Ты потом особистам сможешь объяснить, откуда у тебя на корабле человек без документов? На Меркурий захотел, в шахты? Я пас. Вываливать его надо, - шепнул второй пилот, чтобы услышал только командир. – Связались на свою голову.
- Нет, так нельзя. Чёрт! Если бы я знал … Разгонников взял аккурат на манёвр через семьдесят первую.
- Джон, решай. Либо все, либо он.
- Дерьмо! Вот дерьмо! – капитан взорвался и начал молотить кулаками по переборкам. – Ну чего, чего этим паскудникам не живётся!? Какого хрена им не жилось!? В космос захотели – нате вам космос! Теперь Землю обратно подавай! Это что за идиоты, Гриша, объясни мне!? Как надоели эти грёбаные борцы за всеобщее счастье! Чего они творят, Господи!?
- Джон! Уймись, Джон, надо принимать решение.
- Ёкарный реактор! Да как я могу такое сделать!?
Лёшка оцепенел. Сознание отказывалось что-либо воспринимать.
- Джон, нет другого выхода. Я умирать не собираюсь, у меня семья, ты знаешь. Двое детей.
- Ууу… Так, у нас в энзэ скаф есть?
- Ты обалдел? Знаешь, сколько он стоит?
- Мне по херу, сколько он стоит, усёк!? Доставай.
Гриша покачал головой, но скафандр достал. Вдвоём начали запихивать Лёшку внутрь, как набитый ватой манекен. Джон всё пытался поймать взгляд парнишки и говорил:
- Парень, послушай меня. Сейчас я выведу тебя в открытый космос. Слышишь, эй?
Лёшка почувствовал звонкий удар ладонью по щеке, взгляд прояснился.
- Ты, главное, ничего не бойся…
- Мужики, вы чего? – сдавленно проговорил Лёшка и оглянулся, посмотрев обоим в глаза.
- Как только оторвёшься от манипулятора…
- Мужики, вы чего!
Лёшка заорал, срывая голосовые связки, и рванулся. Жилы на шее напряглись до предела, сильные мужские руки держали крепко.
- Мужииикиии!!!
- Матерь божья… - капитан не выдержал и отпрянул.
- Джооон! – Гриша упёрся в спинку кресла-кокона и прижал Лёшку к полу.
Парень больше не кричал, только испуганно вращал глазами. Джон смахнул со лба холодную влагу, приблизился.
- Не бойся ничего. На тебе скаф, при чём неплохой. С тобой ничего случиться не может, понимаешь? Хорошо. От манипулятора отцепишься и пойдёшь по баллистике. Я всё рассчитаю, не волнуйся. Там сейчас толпа спасателей, тебя перехватят. Это как два пальца. Тем более в скафе аварийный маячок есть. Ну, не дрейфь! Вообще, в жизни суетиться надо, двигаться, рисковать. Поплывёшь, как кусок дерьма по течению и всё, утонешь на хер. Понимаешь меня?
Лёшка, неожиданно для всех, даже для себя, улыбнулся и сказал:
- Как же так? Дерьмо ведь не тонет.
Джон просиял, почесал затылок:
- А чёрт его знает! Я вообще дерьма, плывущего по течению, никогда не видел. Говорят. Да! Спрашивать будут, скажи… Скажи… Придумаешь. Рвануло, стукнуло, память отшибло. Авось прокатит. Если нет, то сядем усе. Ну, приступим, помолясь.
- Идиотииизм… - ворчал второй пилот Гриша, отвернувшись, чтобы всего этого не видеть.
Лёшка боялся открыть глаза.
Длинный многосуставчатый манипулятор качнулся, будто помахав на прощание, и сложился в техническом отсеке.
- Парень, прощай! – шипело в наушниках. – Всё будет нормально, ты, главное, не сдавайся! На Венере свечку за тебя поставим! Прощай. И прости нас, если сможешь.
- Прощайте, - шептал Лёшка.
Корабль, показав светлое брюхо-днище, медленно развернулся и поплыл в сторону. Маленьким термоядерным солнцем полыхнул выхлоп двигателя, и Лёшка остался один. Три раза глубоко вдохнув, он открыл глаза.
Пустота…
Бесконечная, вечная и нечеловеческая. Непостижимое ничто, ужасающее холодным реликтовым разумом.
Кажется, что Космос медленно поворачивает тебя и рассматривает. Но без всякого любопытства, без какого бы то ни было недоумения. Человек в его руках – не клетка, не атом, не кварк, а ничто! Нет ему здесь названия. Приходит осознание того, что где-то там, в невообразимой дали, всё уже было, есть и будет. И, наконец-то, окончательное понимание бренности своей.
В самой глубине души, спрятанной так глубоко, что до неё не добраться за чередой стремительных дней короткой жизни, зарождается тоска. Чувство растёт, резонирует с пространством и вскоре овладевает человеческим существом без остатка.
Тоска создания, способного на чувства, в мире, где ему чуждо абсолютно всё.
О, убогое восприятие человека разумного! Чувство величия своего, важности и незаменимости испаряется моментально и без остатка. Остаётся лишь смирение, заставляющее преклониться перед вечностью.
В памяти возникают образы и запахи.
Отец, осторожно укладывает тебя, задремавшего на диване, в детскую кроватку, еле ощутимо касается сухими губами щеки.
Мамка, грустно улыбаясь, гладит лёгкой, почти невесомой ладонью по голове. Её ласковые пальцы трепетно перебирают мягкие завитушки кудрей.
Весёлое подмигивание огня в камине. Треск горящей древесины, таинственный полумрак в гостиной, пляска отблесков пламени на знакомых до боли предметах: старом шкафу с массивными дверями, картине, написанной маслом, ворсистом ковре, на котором так удобно и тепло после долгого зимнего катания по ледяным горкам.
Лёшка, чувствует, что вскоре взорвётся. Воспоминания давят изнутри, выцеживая нечто, так трепетно охраняемое человеком в череде битв за призрачную независимость. Он сопротивляется, мечется, ограниченный объёмом скафандра и шепчет:
- Возьми моё сердце. Возьми мою душу. Я так одинок в этот час, что хочу умере-е-еть…
Как жаль, что продал сердце, как жаль! Ныть поздно, но от слов древней песни, оставшихся в памяти со времён увлечения творчеством бардов ушедшей эпохи, становится только хуже. Лёшка почему-то рад этому. Уже не сопротивляясь напору рвущихся вовне чувств, он кричит, потому как не умеет петь:
- Мне некуда деться. Свой мир я разрушил. По мне плачет только свеча на вечерней заре-е-е…
Слова внутри шлема звучат утробно и глухо.
Сил для сопротивления не остаётся. По давно не мытой коже бегут мурашки, из глаз льётся, льётся, льётся. Хлюпает в носу. Лёшка хочет стереть с лица противную влагу, но ладонь в раздутой неуклюжей перчатке бьётся в лицевую панель, как отчаянная неразумная птица.
Пространство молчит, холодно и молчаливо оно, черно и безразлично. Ужасающая воображение бездна, засасывает в себя юную душу, чтобы изменить её раз и навсегда, насосаться горячего и оставить взамен холод и мрак.
- Я выживу… - цедит Лёшка сквозь стиснутые до боли в челюстях зубы. – Хрен тебе! Слышишь?
В подсвеченном индикаторами стеклопластике отражается чужое лицо. Измученное, худое и решительное. Лёшка всматривается и узнаёт себя. Почему-то он думает, что никогда больше не вернётся домой, а пойдёт до конца.
Знать бы ещё, куда.
*** - «Спасатель шесть» - «Базе»: объёкт наблюдаю.
- Что это, Спасатель?
- Похоже… чёрт! Человек!
- «Спасатель» ты его визуально наблюдаешь?
- Да, вижу. Точно, человек в скафандре. Движется по незамкнутой траектории, признаков жизни не подаёт, на связь не выходит.
- «База» - «Спасателю шесть»: грузите и домой.
- Стоп! Что-то слышу.
- Что?
- Передаю: «...шшш… ыыхы…ааа…»
- Что это?
- Кажется, он жив. Так и есть! «База», живой он! Шевелится!
- Добро. Начинай эвакуацию.
|
Рассказ открыт для комментариев