 |
|
| |
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
|
На самом деле вонь была сносной. Илья ожидал худшего: палуба биоочистки и рекуперации – это не берег океана и не опушка соснового бора. Кондиционирование и плазмо-каталитика – это для других помещений, где люди работают, спят, едят и развлекаются. А чтоб возиться с дерьмом, тонкие чувства без надобности. Здесь царство автоматов, которым не наплевать на запахи не по причине склонности к нежным ароматам, а в виду отсутствия слюнных желез.
Впрочем, один человек здесь был.
Именно тот, без которого в скором времени жизнь кончится: растительная, животная, разумная… всякая, что значит любая. И некому будет думать о рекуперации, и никто не придумает это слово. И никакого слова не будет «в начале», потому что ничего не начнётся.
«Вот это вляпались!..» – подумал Илья.
Он сделал несколько глубоких вдохов через платок, опустил руку, принюхался и посмотрел на своего спутника: Станислав Ситас, чуть приподнявшись на носках, в скудном освещении пытался разглядеть человека, ради встречи с которым им пришлось совершить непростой переход по Консервации в обход карантинных блок-постов.
- Вот он! - воскликнул Ситас, энергично кивая вперёд и в сторону, – объект за теми трубами.
Но Илье понадобилось ещё с десяток шагов, чтобы увидеть рабочего в оранжевом комбинезоне, который по самое плечо засунул руку внутрь измельчителя.
- Это не «объект», Слава, - осуждающе качнув головой, сказал Илья. – Это - герой Иван. Он выполнил свой долг и спас наши жизни.
Рабочий не мог видеть их приближения, сосредоточив внимание на внутренностях агрегата, который заметно раскачивался от его движений.
«Измельчитель твёрдых остатков первого контура, - уточнил про себя Илья. – Две тонны железа и рымболты к палубе… а трясётся в его руках, как яблоня урожайной осенью».
Они прошли мимо группы открытых сборников, в которых желтела густая пена. Жидкость издавала частые чмокающие звуки, будто на её поверхности лопались крупные пузыри, и отвратительно пахла. Илью это удивило: разобрать в «атмосфере» палубы биоочистки ещё большую вонь минуту назад казалось невозможным.
Он вновь приложил к лицу платок и присмотрелся к ёмкостям. Пузырей под слоем подрагивающей пены видно не было. «Как-то символично, - невесело подумал Илья. – В каждом продукте нашей кипучей деятельности обязательно будет слышна вонь и эхо лопнувших пузырей. Почему так?»
- Иван Ребров? – уверенно обратился к оранжевому комбинезону Ситас.
Рабочий освободил руку и повернулся к ним, выпрямился.
«Отличный был мужик, - подумал Илья. – Жаль, что ни черта не помнит. Впрочем, почему «был»? Вот он. Есть. А что память отшибло, так даже к лучшему. Будь он в нормальном состоянии, как бы я объяснил задачу? А так… так объяснять ничего не нужно».
- И-и-а-ан, - радостно скалясь, выстонал рабочий. – Э-э-э-ов.
- И как этот идиот полетит? - спросил Станислав. – Или по радио будем пилотировать?
- Этот человек нас когда-то спас, - с ожесточением повторил Илья. Ему захотелось ударить Ситаса. Он уже почти жалел, что взял его. – Следи за словами. Он всё понимает.
- О-о-и-а-а-ю, - мучительно кривя рот, согласился Ребров. – А-ам и-иот! – и он ткнул Ситаса в грудь негнущимся указательным пальцем.
- Он агрессивен? – поинтересовался Станислав, отступая.
- Сейчас узнаем, - ответил Илья.
Ситас обиженно поджал губы и отошёл в сторону, безуспешно стряхивая с куртки грязь, оставшуюся после руки Ивана.
- Как дела, герой? - спросил Илья. – Как работается?
- О-о-а-ально, - недовольно косясь на Ситаса, буркнул Ребров. – О-о-а-адок.
- Нормально? – переспросил Илья. – Порядок, говоришь… а к полётам вернуться не хочешь?
- О-о-о! – простонал Ребров, закатывая глаза. – А-а-а!
- Вот тебе жетон, Ваня, - Илья протянул Реброву закатанный в пластик пропуск на лётную палубу. – Через три часа чтоб был в челноке. Сперва симулятор, потом – учебный вылет. Покружишь немного над поверхностью.
- И-инь? – забеспокоился Иван. – И-инь о-оже?
- Конечно, - хладнокровно солгал Илья. – Жаклин тоже. Вы же команда?
- А-а! – мечтательно протянул Ребров. – А-ак а-аньше. Инь, Ань… о-о-ём.
«Как раньше? – перевёл для себя Илья. – Вдвоём? Ну, я и скотина»!
Ребров бережно принял пропуск. Он трубно замычал о чём-то своём, непонятном, и вдруг протянул в приветствии правую руку. Илье ничего не оставалось, как ответить на энергичное пожатие скользкой ладони.
- Не опаздывать, герой! Душ, ужин и на взлётку! Форма одежды – парадная! В двадцать часов симулятор! Потом, если комп не заартачится, вылет. Ты понял?
- А-ак о-очно, - кивнул «герой», не отводя взгляда от пропуска. – О-о-нял!
Илья краешком платка стёр тонкую полоску влаги, показавшуюся из угла приоткрытого рта Реброва, круто повернулся и направился к выходу, тщательно вытирая платком испачканную руку. Ситас заторопился следом, явно рассчитывая на платок, но Илья, проходя мимо чмокающих сборников, сердито скомкал лоскут ткани и бросил его в подрагивающую жёлтую пену.
- Э-э-з-зя! – захромал из-за спины знакомый голос. – Нет!
Илья обернулся: Иван Ребров опустил руку в чан с подрагивающей пеной и вынул оттуда осклизлый комок.
- А-аше! – сказал Иван. – А-аток а-аш.
Илья с ужасом смотрел в ударенное безумием лицо: заметный тик левой брови, перекошенный рот, беззвучные движения языка…
«И это мы? - в панике подумал Илья. – Выходит, это мы все такие?»
Уравновешенный голос Ситаса принёс облегчение:
- Нам нужно идти, Илья Михайлович.
Илья отыскал плечо помощника. Сейчас он был рад этой опоре.
- Убери, - недовольно сказал Ситас Реброву. – По адресу, конечно, но за генералов дерьмо разгребают другие.
Иван о чём-то застонал, но Станислав был непреклонен:
- Нет. Выстирай и принеси. Только так.
«Какого чёрта он назвал моё имя? – огорчился Илья. - Теперь, когда Жаклин спросит, Ребров скажет, кто ему передал пропуск. А с Лин, когда она в бешенстве, лучше не связываться. Дьявол в юбке…»
- Уходим, - прохрипел Илья. – Не могу больше. Пойдём.
Ему было страшно. От груза чудовищной ответственности темнело в глазах. Здесь, в архее, за три с половиной миллиарда лет до первых трилобитов, Генералу было от чего волноваться: даже морское правило «первый после Бога» к его капитанству было неприменимо.
Потому что Бог в эти края так и не нашёл времени заглянуть…
2
Скандал Шефа у сервировочного стола явление редкое, особенное.
Потому что испортить готовое блюдо декором трудно: всегда можно снять неудачно положенный желатин и обмазать печёного поросёнка ещё раз. Или собрать недостаточно яркие «звёздочки» картофеля, чтобы окрасить патрелем и довести до коричневого, а потом вновь разложить, ещё красивее, чем прежде.
Но сегодня Шеф был на «подзаводе» ещё с обеда: Камила перекислила чесночный соус, а Рафик надумал украшать мясо «бабочками» из лимона… Даун в собственном соку! Неужели тяжело запомнить: лимон к рыбе! Рафика с позором отправили к посудобоям, но его «чёрное дело» продолжила Жаклин: где она нашла эту ужасную посуду?! Люди будут озабочены дивной расцветкой тарелок, а не строгой эстетикой блюд…
- Откуда ты выкопала этих чудовищ? – разорялся Шеф-повар, нависая над поникшей от осознания своей вины Жаклин. – У тебя мозги в извилинах или в горошек? Этот кислотный фиолет парализует работу желудка! Желаешь ахилии поклонникам моей кухни, детка?
- Нет, - сказала Жаклин, быстро убирая посуду. – Гальюны не справятся с таким наплывом, Шеф.
Повар ещё раз гневно сверкнул глазами, ткнул пальцем в шкаф, откуда, по его мнению, следовало брать продольные чаши, и удалился. Вскоре его недовольный бас послышался из гарнирной.
«Шеф, конечно же, прав, - подумала Жаклин, переводя дух и выпрямляя спину. – Фиолет на Станции уже третий месяц непопулярен». Она быстро заменила «кислоту» на фарфор нейтрального салатового цвета, и уже приготовилась к перекладке поросят с противней, когда в сервировочную быстрым шагом вошла Хельга.
- Беги, Линка! – шепнула она. – Твой «герой» пришёл. Прямо из рекуперации. Если Шеф увидит…
Жаклин не дослушала. Только пискнула: «замени», и как была, в халате и косынке, побежала навстречу мужу.
А тот уже шёл по залу: огромный, оранжевый, грязный. С его краг стекала отвратительная маслянистая жижа. Белоснежные скатерти на столах ёжились и жухли от кошмарного соседства: зловоние вместо запаха опаленного глажкой крахмала, мерзкие пятна и комки слизи на полу у двери... следы были заметны даже здесь, посреди зала. Если сейчас кто-нибудь зайдёт… если Шеф войдёт в зал…
- Вань, пойдём, - Жаклин схватила Реброва за руку и потащила вон из столовой.
- Глянь, мне дали, Линь, - Иван свободной рукой протянул ей пластиковую карточку. – Приходили.
- Потом, милый. Потом посмотрим.
За дверью они едва не столкнулись с обеспокоенным уборщиком, старательно натирающим палубу шваброй. Неподалеку стояло ведро и несколько банок с химией. «По горячему следу», - с привычным остервенением подумала Жаклин, но в голос постаралась вложить побольше тепла:
- Там, в зале…
- Уберу, Лина, не беспокойся.
- Ы, - сказал Иван, - э-э о-о-э-ли.
- Да, - поддержала мужа Жаклин. – Мы не хотели. Извините.
- Что он говорит? – дружелюбно спросил уборщик.
- Не твоё собачье дело! – плеснула эмоциями Жаклин и потянула Ивана дальше по коридору.
- Линь, - слабо упираясь, позвал Иван. – Глянь. Ты только глянь… Платок. Пропуск.
Но Жаклин не останавливалась, пока они не добрались до своего кубрика. Она впихнула мужа в душевую и включила давление на полную мощность. Тугие струи воды забили со всех сторон, смывая с оранжевой рабочей одежды нечистоты.
Она схватила щётку и, не обращая внимания на липнущий к телу халат и болтающуюся на шее мокрую косынку, принялась оттирать Ивана от грязи. А он хрипел и отбивался:
- Линь, глянь… - слышалось за плеском душа. – Как раньше. Мы с тобой! Ты и я.
Когда вода вокруг слива перестала пугать жёлтым и коричневым, Жаклин стянула с Ивана комбез и разделась сама. Вскоре она выключила воду и запустила сушку.
В комнате она усадила мужа на стул и расчесала. Иван беспокойно шевелил руками, что-то высматривая на полу.
- Было, - тихо скулил он. – Было. Двадцать часов. Нельзя опаздывать.
Жаклин глянула на таймер: семнадцать сорок. «Сиди здесь»! – строго прикрикнула она и ушла в душевую, а когда вернулась с пластиковой карточкой, Иван вскочил:
- Да! Да! Это мне дали. Я – пилот!
Жаклин заставила его надеть халат, и оделась сама.
- Кто тебе это дал? – строго спросила она.
- Двое, - радостно сказал Иван. – Они сказали, мы летим. Ты рассказывала: вдвоём, как раньше! Команда! Ты и я. И платок. Нужно постирать и вернуть. Платок. Да.
Жаклин уселась на койку и внимательно рассмотрела пропуск: «Экипаж Ребровых. Допуск на лётную палубу. Годен до… ответственный… » Что за бред?! Зачем всё это?!
Она выпустила жетон из рук. Иван недовольно заворчал, но ей было невмоготу вслушиваться в его давленую речь.
Припомнилась Хельга и её снисходительное: «твой герой».
«Чем больше времени проходит, тем большей насмешкой кажутся эти слова, - с тоской и жалостью к себе подумала Жаклин. - Люди забывают, кому они обязаны жизнью. Насмешничают, чтобы скрыть неловкость, чтобы не всякий раз благодарить. Будто их просят об этом…»
Но на этот раз насмешка была похожа на издевательство. Кто-то из паршивцев переступил грань. Кому понадобилось смеяться над её горем? Какому идиоту ЭТО может показаться смешным?
Она почувствовала бешенство.
- Убью уродов! – сказала она вслух. Иван тут же затих, замер. – Во фризер… пожизненно!
Она вспомнила о видеоконтроле и, сбавив тон, добавила:
- И пусть потом наказывают.
Воспоминание о круглосуточном видеонаблюдении неожиданно подняло настроение. Она недобро улыбнулась: теперь-то уж точно кто-то поплатится за свой чёрный юмор. Только спешить незачем. Месть хороша на сытый желудок. Сначала – ужин. То, что Иван пришёл с работы на час раньше – не повод оставлять его голодным. Они вместе поужинают, а потом она поищет в базе данных записи видеоконтроля. Посмотрит, что за умники насмехаются над её мужем, и кому понадобилось переться за миллиарды лет на встречу с Господом, чтобы творить мерзости.
3
Жаклин с умилением смотрела, как Иван ловко управляется ножом и вилкой. Нет, память к нему так и не вернулась. Это - новая личность, с новыми повадками, привычками и опытом. За четыре прошедших года они вдвоём неплохо поработали: сегодня его уровень социальности соответствует подростковому возрасту, а рефлексы от секса до пилотирования челнока на симуляторе давно вернулись к норме…
Она тяжело вздохнула, - и всё-таки это не Иван Ребров.
Это другой человек, в котором почти всё от неё, Жаклин, и почти ничего от Ивана, её командира и мужа.
- Они сказали, если комп разрешит, дадут полетать, - похвастался Иван, доставая из ниши платяного шкафа пилотскую форму. – В натуре!
- А парадка зачем?
- Приказ! – заважничал Иван.
Разложив на койке одежду, он вытянул ремни из брюк, нашёл в хозбоксе лоскут брезента, отсыпал чистящего порошка и принялся натирать пряжки.
Жаклин подумала, что если бы не частичный паралич мышц губ и языка, его давно бы уже перестали принимать за дефективного. Впрочем, в любом случае им обоим пора переходить обедать в столовую. Она ещё раз вздохнула, сбросила пластиковую посуду в мусороприёмник, протёрла стол чистящей салфеткой и отправила её вслед за посудой.
Только после этого запустила комп и отсканировала пропуск.
К её удивлению, претензий у судового компьютера не оказалось. Экипажу Ребровых и в самом деле предписывалось в двадцать часов быть на взлётке. Диск-челнок, «борт 226». Задание тоже не был тайной: трёхчасовый тест-драйв симулятора и, если «комп разрешит», - тридцатиминутный вылет к архейской Земле.
Жаклин постучала ребром ламинированного жетона по столу. Для шуток слишком сложно. Тем более что челнок - вот он, какие уж тут шутки? И сам Генерал подписал… зачем? Вылеты уже месяц как отменены - карантин: треть Станции оккупирована инопланетной заразой. Биологи сгинули в первые дни заражения, а пилоты вместо челноков гоняют стрелки дартца. И правильно! Поднять образец с грунта можно и по радио. Уцелевшие медики ежедневно подтверждают стерильность Архея… для кого эти рапорты?
Будто не ясно, что всему конец.
Кому в этой ситуации мог понадобиться её экипаж? Почему так срочно? Зачем? Опытный персонал сидит без работы, а инвалида берут в космонавты?
Ситуация казалась бессмысленной, и Жаклин покачала головой. Потом она решила всё-таки посмотреть, кто передал пропуск Ивану. В самом деле: как жетон попал на жилую палубу? Почему его не выдали обычным порядком: в управлении Штаба: парадная форма, скучные поздравления… «Так вот для чего ему «парадка» – первый вылет»!
Жаклин глянула, как муж драит пряжку ремня, и пожала плечами, – наверное, она никогда не привыкнет, что этот Иван - не тот, который после тысячного рейса перестал вести счёт вылетам. Для этого Ивана сегодняшний рейд – первый…
Она вошла в Систему и подключилась к архиву видеоконтроля: на экране развернулась трёхмерная схема помещений Станции, а справа в окошке, - время съёмки. Дважды щёлкнув на палубе рекуперации, Жаклин уточнила номер цеха и выставила время, - за полчаса до прихода Ивана в столовую.
Багровая полутьма мешала обзору, но она быстро отыскала мужа среди массопроводов и чанов отстойников. Герой Ребров, спаситель Станции, возился с дерьмотёркой, тщательно промывая ей внутренности. Плановая работа. Грязная и отвратительная, нужная и важная. Без соответствующего ухода зубья измельчителя заклинит, и замкнутый биоцикл станции окажется под угрозой. Мыть всё равно придётся, только перед капитальным ремонтом и по уши в дерьме.
Жаклин шумно выдохнула: «картинка» будничной работы на очистителе сменилась розовой заставкой. В левом верхнем углу заморгал маркер, сообщающий об отсутствии записи.
- А то я не вижу, - злобно процедила Жаклин и перешла к следующему видеоряду.
Но заставка сменилась кадрами, на которых среди труб и механизмов был только Иван, внимательно разглядывающий пластиковую карточку пропуска. Кем бы ни были «шутники», по Станции они разгуливали с гасилками систем видеонаблюдения.
Жаклин вывела крупным планом лицо Ивана, и её настроение сразу улучшилось: осмысленный взгляд, - удивлённый и радостный. Даже уголки губ сухие, хотя обычно, когда он волнуется, ему всё ещё приходится вытирать рот. И бровь дёргается меньше обычного. Всё приходит в норму. Как врачи и обещали. Ещё повезло, что настройки оказались близки к статису.
Повезло…
Она отвлеклась от экрана и посмотрела, как Иван с увлечением выглаживает её китель. Оба ремня, сверкая пряжками, висели рядышком на спинке стула.
Странная штука – везение. Странная, страшная и относительная. Кому - компот, а кому – пластиковый мешок и отметка убытия в судовом журнале. Арифметика жертв, увечий и неисправностей. И цена настройки синхронизатора минимальная, - подумаешь: потеря рассудка испытателем. «Он даже не умер»! Идиоты!..
Когда на отметке «шестьдесят девять миллионов» их выбросило из подвременья, в скорой гибели не сомневался никто: горели отсеки и люди в отсеках. Плавились и скручивались чёрными лентами несгораемые фальшстены, сажей опадали лепестки статис-двигателя. Сминались и деформировались залы, выгибались, путались и рвались коридоры, открывая новые проходы и блокируя старые. До сих пор ходят слухи о замкнутых нишах и котлах, в которых остались люди. Во всяком случае, пятерых так и не нашли. Полностью восстановить архитектуру Станции после катастрофы не получилось. Помещения, признанные негодными к эксплуатации и не подлежащие восстановлению, были законсервированы: входы-выходы заварены, сети отключены.
Спустя неделю локального времени ситуация начала приходить в «норму»: собрали и торжественно отправили в космос останки погибших, раненые получили уход в госпитале, техники приступили к ремонту двигателя, пилоты отправились на Землю за образцами, биологи с воодушевлением приступили к внеплановым исследованиям, и всё как-то неплохо складывалось… до сообщения астрономов, конечно.
Вынужденная остановка позволила любоваться картинами позднего мезозоя.
Мощные телескопы и компьютерная обработка результатов наблюдений давали яркие, живые картины великолепного прошлого. Битвы гигантов на земле, в океане и в воздухе. Буйство жизни и расцвет насилия. Растения, насекомые, рептилии… Никто и не подозревал, что претендентов на мировое господство было так много.
Членистоногие-многокрылые, объединяясь в миллионные армии с коллективным разумом, всей мощью обрушивались на динозавров. От нападений насекомых не спасала ни бронированная кожа, ни роговые пластины панциря. Инсекты всегда находили уязвимые места и живьём, часто изнутри, поедали «властелинов» суши. Но расплата по жестокости соответствовала победе. Хищная флора, от травы до верхушек деревьев, успешно охотилась на армии сытых победителей. А травоядные динозавры буднично обгладывали отобедавшую растительность.
Люди были поражены масштабом битв далёкого прошлого, но и о своих бедах не забывали: восстанавливали оборудование, лечили раненых и пытались понять: что же произошло?
Причину аварии установили быстро - космическая катастрофа: пятая планета встретилась с огромным планетоидом, размером чуть больше Луны. В результате столкновения освободилось столько энергии, что часть её перешла в подвременье и сожгла стабилизирующие системы статис-двигателя, заодно уничтожив девяносто девять процентов биомассы Земли.
Экспедиции невероятно повезло: Станция в момент прихода ударного фронта оказалась не только под прикрытием родной планеты, но и в «тени» Луны. Исключительное «везение» подтверждалось множеством чужих обломков, дрейфующих на дальних и близких подступах к Земле. Рейды челноков подтвердили первое впечатление: это были части аппаратов других, менее удачливых путешественников во времени. Взрыв пятой планеты оказался ловушкой для всех, кто сумел так далеко забраться в прошлое. Наиболее крупные обломки собрали и закрепили на борту, – не бросать же артефакты неизвестных цивилизаций?
Следующее открытие сделали астрономы: ударная волна вывела из строя двигатель, но по инерции Станция углубилась в прошлое ещё на один год. Так что катастрофу предстояло «увидеть» ещё раз: Фаэтон, пока ещё целёхонький, в текущем времени стремительно нёсся по орбите навстречу всеобщей смерти. Три сотни дней было отмеряно экспедиции, чтобы привести в порядок главный статис-двигатель и уйти в прошлое до того, как разыграется звёздный Армагеддон.
Понятное дело, от авральных работ никто не отлынивал, и двести дней спустя Станция была готова продолжать движение к архею. Растения, побывавшие в подвременье, синхронизировались с реалом целыми и невредимыми. Белая мышь смешно водила усиками и важно волочила хвост в недолгом переходе к поилке, а шимпанзе Август деловито чесался, - животные ничем не выказывали неудовольствия от испытательного полёта в минутное будущее. Физики уверяли, что настройка контуров окончена, и можно запускать двигатель. Но Генерал был непреклонен. Он настаивал на решающем эксперименте. В подвременье должен был побывать человек. И в статис отправился Ребров.
Не потому что он был героем, а потому что это была его вахта. Человек слова и дисциплины. Если не он – то кто? Не уступать же место жене?..
Жаклин с любовью и нежностью смотрела на своего Ивана. «А может, это такое уважение Штаба? – подумала она. – И я напрасно злюсь, подозревая гнусность, вместо того, чтобы испытывать благодарность к людям, которые хотят помочь вернуться к настоящему делу»?
Почувствовав её взгляд, Иван поднял голову и улыбнулся, широко и открыто … совсем как в прежние времена.
- Линь, платок, - сказал он. – В кармане. Постирай, пожалуйста.
- Платок?
- Да, платок. Я не успеваю. Нельзя опаздывать! Двадцать часов! И фотик. Пофоткаемся. Первый вылет. Ты и я.
- Конечно, дорогой, - промурлыкала счастливая Жаклин. – Сегодня мы летим!
- Как раньше, Линь! – Иван ловко забросил утюг в металлическое гнездо гладильной доски, подхватил жену на руки и закружился по комнате, танцуя. – Как ты говорила! Как ты пела: «Вань и Линь - вместе, аминь»! Помнишь? А я засыпал.
- Да, миленький, - обхватив голову мужа, в самое ухо прошептала Жаклин. – Как раньше. «Ты и я – монетки края, я и ты – на взлётке мечты…»
Человек невероятной силы и мощи нёс её на руках легко и бережно, как самую большую ценность во Вселенной. А она тихонько напевала ему колыбельную, которую сочиняла долгими, убитыми болью и слезами вечерами. Колыбельную для мужа…
4
В первое мгновение Жаклин не поняла. Она была уверена, что досадное недоразумение быстро уладится:
- Блок-карантин пропустил только Ивана, - с раздражением сказала она в переговорное устройство. – Но пропуск был выписан на экипаж…
- Жаклин, хорош бузить, - развязно ответил оператор. – Есть вводные к вашему коду доступа. Взлётка. Один человек. Иван Ребров.
- Но я должна быть рядом, - удивляясь бестолковости оператора, пояснила Жаклин. – Мы всегда вместе…
- Начальник охраны Станислав Ситас, - неожиданно вмешался тускло-равнодушный голос. – Объясните свои претензии, дамочка.
- Я тебе не «дамочка», Ситас, - немедленно окрысилась Жаклин. – Наш экипаж был вызван для аттестации. Борт «два два шесть». Блок-карантин пропустил только первого пилота. Я должна быть рядом!
- Ты думаешь, о чём говоришь? – брюзгливо осведомился Ситас. – Детский сад. Если первому пилоту нужна мамочка, то какой он, к чёрту, пилот? А если он всё-таки пилот, то как-нибудь справится без юбки.
Душная ярость тут же сменилась лютой ненавистью.
- Карантин не навсегда, Ситас, – холодно напомнила Жаклин. – Когда-нибудь ты выйдешь оттуда.
- Глупости, Лин, - презрительно бросил начальник охраны, – побереги нервы. Они тебе ещё пригодятся, чтобы не путать ножи с вилками.
Индикатор переговорного устройства погас, но Жаклин потратила ещё минут пять, пытаясь наладить связь и объясниться. Поняв, что блок-карантин ей не пройти, она быстро, чуть ли не бегом вернулась в кубрик. Запустила компьютер и вывела на экран данные обо всех сбоях видеонаблюдения в период между половиной пятого и половиной шестого текущего дня.
Ей было важно узнать, откуда пришли незнакомцы. Если гасилка в кармане одного из них работала непрерывно, то след отключений должен был остаться в компьютере: отсек за отсеком. Если же гасилку они в какой-то момент включили, а потом выключили, то в начале и в конце отключений её ждут фотографии курьеров Штаба.
В любом случае, они попались. Или она узнает, откуда они пришли, или увидит их лица, найдёт и выколотит признание, как они прошли через Карантин. Но «они» не «попались». Компьютер выдал цепочку отсеков, в которых была отключена видеозапись. «След» начинался и заканчивался у перехода номер девятнадцать.
- Но этого не может быть! – сказала Жаклин. – Это же Консервация!
Ей стало страшно.
5
За три сотни лет, прошедших после первых опытов Миллера и Юри, синтезировать искусственным путём живое из неживого не получилось. Основной вопрос о происхождении жизни по-прежнему висел в воздухе. Оставалось только одно средство: посмотреть, как всё было на самом деле.
Машину времени «Станция» собирали на орбите: поближе к источнику энергии – Солнцу и подальше от всего непредусмотренного и непредвиденного.
После серии экспериментальных запусков в двадцатый век и сбора операторами диск-челноков информации по «практической истории», ни у кого не оставалось сомнений: Станция могла погрузиться в докембрий. Идея спуска на четыре миллиарда лет и возможность своими глазами увидеть зарождение жизни, заинтересовала многих. Недостатка в спонсорах не было. Алгоритм поиска протобионтов был прост: прыжок на пять миллиардов лет в прошлое, - пробы воды, воздуха, грунта. Если образцы стерильны, значит, «отмотать» миллиард лет вперёд, в будущее. Найти следы органики и вновь вернуться в прошлое на полмиллиарда лет. Если стерильно – на четверть миллиарда вперёд, потом – назад, и снова, и опять… пока методом половинного деления не обнаружится минимальный отрезок времени, в течение которого зародилась жизнь.
Катастрофа «69» задержала, но не изменила планы: локальный год спустя после ремонта двигателя, границы появления протобионтов были точно установлены - три физических года.
Смешной, ничтожный срок! Многие вместе с пилотами спускались на поверхность архейской Земли. Разумеется, в скафандрах: кислорода нет, озонового слоя нет, грунт… Господь с вами, какой такой «грунт»? Пемза, пепел, сажа и километровый слой плотного тумана над всей планетой. Видимость – ноль, удовольствия ещё меньше, зато стойкое ощущение «безвидной пустоты и тьмы над бездной».
Оставалось дождаться Святого Духа.
Биологи демонстрировали редкое единодушие: в течение ближайших трёх лет в тумане докембрия родится жизнь. Но «сегодня» никаких признаков «бульона» из сахаров и аминокислот не наблюдалось. Первичная ДНК – всё ещё оставалась фантазией русского мечтателя Опарина. Пока известно было одно: стерильный мир в текущем времени, а три года спустя, - невероятная объёмная плотность числа протобионтов.
Во всяком случае, прошлый выход из подвременья, - три физических года в будущем, - «принёс» образцы архейского тумана с множеством прокариот.
Ходовая группа озвучила величину энергозатрат для следующего прыжка, экономисты сделали свои расчёты по затратам ресурсов жизнеобеспечения, и Генерал решил больше не «прыгать»: теперь до зарождения жизни было «дешевле» дойти обычным ходом во времени.
Поначалу нервное возбуждение и ожидание чуда породило множество анекдотов на тему о том, чего следует просить у Бога, когда Он появится, а о чём лучше умолчать в «беседе» с Ним. Первый «стерильный» год провожали с подъёмом и воодушевлением. «Венцы» эволюции шумно праздновали её начало. А вот второй год ожидания породил неясную тревогу и беспокойство: Бог почему-то не спешил. Дни проходили мимо, а челноки возвращались только со стерильными образцами.
Приходу третьего года дежурства никто не обрадовался.
Назревал кризис: трёхлетний срок истекал, а жизни не было. В баре трепались, что Господь пришёл, посмотрел на своих «венцов творения» и тихо удалился, решив, что из-за таких скотов затевать эволюцию не стоит. Научный персонал искал ошибку. Биологи ещё и ещё раз проверяли «самочувствие» образцов взятых из докембрия два с половиной локальных года назад, и через шесть физических месяцев в будущем. Образцы себя чувствовали много лучше своих исследователей.
Физики сочиняли картины мира, которые не предполагали немедленной гибели всего живого в случае, если ситуация со стерильностью докембрийской Земли к назначенному сроку не изменится. Математики пытались доказать, что взрыв Фаэтона изменил настройки синхронизаторов, и теперь Станция находится не в «своём» прошлом, а в альтернативной реальности, которой уготована иная, «стерильная» история.
По мере приближения дедлайна психоз ширился и рос. Создавалось впечатление, что уже никто не верит в зарождение жизни, хотя до срока оставалось ещё больше пяти месяцев. Шок и упадок духа был заметен во всём. Разгул халатности, падение дисциплины и анархия привели к жестоким мерам: Штаб объявил карантин и закрыл свободное перемещение по палубам.
Тогда-то особо буйные и вспомнили о Консервации.
После катастрофы «69» треть Станции пустовала.
Два десятка психопатов решили уйти на площади, неконтролируемые Штабом, и там дожидаться конца Света. Вопреки приказу был вскрыт один из проходов. Беглецов так и не нашли, зато точно стало известно, что место кем-то занято…
Жаклин стояла перед отсечной дверью с номером «19», и её решимость любой ценой попасть на лётную палубу таяла, истончалась. Теперь она не понимала, как могла пойти на такой отчаянный шаг. «Они же не дураки, – думала Жаклин, – знали, что по отключениям визуалки я найду эту дверь. Значит, они вышли, закрутили запорный штурвал до упора и с той стороны заклинили механизм замка».
Убедив себя, что дверь заперта, Жаклин робко коснулась колеса задвижки и попробовала его повернуть. Колесо не шевельнулось.
Она с облегчением вздохнула и крутанула сильнее. Запорный штурвал легко поддался, сделав положенные два оборота, а пружина мягко толкнула дверь навстречу.
Пахнуло кислым и влажным. По ногам потянуло холодом.
Жаклин с ужасом заглянула в тёмную щель прохода.
«И что же? – подумала она. – Мне идти? Туда»?
Теперь она не сомневалась, что это была ловушка.
«Курьеры» знали, что она придёт. Потому-то и оставили дверь открытой.
И вдруг она успокоилась: «знали» - «не знали»… какая разница? Разве у неё был выбор?
Ей было НУЖНО через три часа быть на взлётке рядом с Иваном. Всё остальное не имело значения. «Ведь Линь и Вань неразлучны, - подумала она и потянула на себя дверь, освобождая проход. – Вань и Линь – вместе, аминь…»
6
Появление Фиолетовой Напасти было воспринято спокойно, даже равнодушно. В контексте катастрофы «69» и не такие ужасы быстро становились привычным фоном повседневности. Феномен проникновения энергии в подвременье из реала - явление неизвестное, а потому из разряда сказочных, непостижимых. Не исключались самые невероятные последствия. В первый год Генерал ежемесячно гнал персонал на тщательный медосмотр. Потом посещения медиков стали реже, а в последние месяцы о них не вспоминали. И никого не интересовало, что делалось на палубах Консервации: чем «с глаз долой», тем крепче сон.
А ведь там располагалась главная оранжерея, третий скотный двор и бассейн второго рыбпромхоза. Во время пожара, как все полагали, живое выгорело, но, выходит, что-то уцелело. И, поскольку именно здесь стихия разыгралась сильнее всего, не стоило удивляться метаморфозам флоры и фауны, которая на долгое время была предоставлена самой себе и мало изученным воздействиям нестабильного статис-поля.
Первое подозрение, что с Консервацией что-то неладно, пришло после неудачной попытки сетевиков вернуть утерянные площади общему мониторингу. Датчики помещений Консервации молчали. Температура, давление, газовый состав, движение, акустика – ничего! Что уж говорить о видеонаблюдении? Техники, кропотливо «прозванивавшие» цепи у самой границы жилой зоны, доложили об отсутствии проводки. Силовые и сигнальные кабели будто растворились в переборках. Зато стены густо поросли светящимся фиолетовым мхом, образцы которого были немедленно переданы биологам.
Тут-то и стало понятно, что Фиолетовая Напасть отношения к оранжерее не имеет.
Пробовали сканировать палубы Консервации с внешней стороны, - безрезультатно, если не считать открытия, что часть подобранных артефактов исчезла. «Два и два» складывали недолго. По всему выходило, что «обломки» - обломками не являлись. И пока люди ждали чуда на архейской Земле, что-то просочилось с наружной стороны обшивки во внутренние помещения. Проросло!
Биологи были в восторге. Пока они «были», разумеется. А потом их не стало. Совсем.
Говорят, Генерал, когда узнал, что на заражённую площадь уходит последняя тройка биологов, не ограничился приказом по громкой связи: «Остановить»! - сам побежал за ними.
Аж до самых складов бежал. Вот, примерно, досюда…
Жаклин остановилась и прислушалась.
Было холодно и влажно. Изо рта выбивался пар. Густой запах хвои, древесной стружки и скошенной травы с заметным душком перестоявшего борща. Освещение здесь тоже было: светился мох, густой махровой порослью покрывающий поверхности полов, стен и потолков. Не сказать, чтобы ярко, но фонарь Жаклин пока не включала. Заблудиться она не боялась. Помещения были совершенно неузнаваемы, но их расположение для всех зон было одинаковым - радиально-осевым. Ей нужно на лётную палубу, значит, по лестницам вверх, а по коридорам направо. Другое дело, как найти открытую дверь из Консервации на взлётку? Впрочем, курьеры Штаба, похоже, позаботилась и об этом: светящийся мох был исчерчен полуметровыми тёмными штрихами – следы недавних посетителей.
Жаклин присела и осторожно провела кончиками пальцев по кромке мха. Ворсинки сперва отпрянули, а потом будто потянулись к ладони. Несколько мгновений свечение было ярче, затем заметно убавилось, почти погасло. Жаклин обратила внимание, что ботинки и нижние части штанин были густо покрыты сиреневой пудрой.
«Если б сразу поспешила, то могла бы догнать, - сердито подумала она, поднимаясь и переходя на быстрый шаг. – По-крайней мере, до двери, которой они воспользовались, точно дойду».
Но вскоре ей пришлось замедлиться. Фиолетовое свечение поверхностей коридора неприятно сказывалось на ориентации: Жаклин казалось, что тёмная цепочка следов, плавно переходит на левую стену, потом на потолок, и так, закручиваясь спиралью, кольцами теряется в туманной фиолетовой дали. У Жаклин закружилась голова, и противно заныло в желудке. А ещё где-то в отдалении слышался шум прибоя, будто гигантские волны размеренно молотили по бетонному пирсу, рассыпаясь на капли и откатываясь назад, чтобы собраться с новыми силами для следующего удара.
Ещё через минуту ей пришлось остановиться: поперёк коридора текла отсвечивающая маслом широкая чёрная лента. Жаклин наклонилась, чтобы лучше рассмотреть препятствие, и тут же отступила: «лента» состояла из многих и многих насекомых, деловито спешащих по каким-то своим, неотложным делам.
«Поток» выглядел мирно, во всяком случае, на её присутствие никак не реагировал. Но сами насекомые смотрелись страшновато: округлые жуки, чем-то похожие на черепах, но с развитыми хелицерами и сегментированными подвижными панцирями, производили впечатление агрессивных существ.
Жаклин глянула вперёд, на другую сторону «ручья».
«Метра три», - подумала она и тут же усомнилась в своей оценке. В фиолетовом мареве перспектива смазывалась, терялась. До противоположной стороны вполне могло быть и четыре, и пять метров.
«С разбегу и в перекате, кувырком», - уговаривала себя Жаклин, но ручей неожиданно иссяк. Задняя кромка «ленты», измочаленная неровной «бахромой» отставших насекомых, втянулась в мох правой стены коридора и будто прошла сквозь него.
Только сейчас Жаклин удивилась: откуда и куда мог двигаться чёрный поток поперёк узкого коридора?
Как бы там ни было, препятствие самоустранилось, и Жаклин поспешила дальше. И вновь уже через минуту убавила шаг: тишина и запустение подавляли. Высокий ворс делал шаги неслышными. Кроме того, её опять начало «укачивать»…
«А как славно начиналось… - подумала Жаклин. – Лучшие умы человечества! Физики, математики, биологи… а ещё философы и теологи. Интеллектуальная пена человечества»! А теперь она крадётся по собственной Станции, как в тылу врага... Впрочем, почему «как»? Это и есть оккупированная чужаком территория. И, между прочим, тут пропало немало народу. А если что-то пойдёт не так, то и она пропадёт. Даже следов не останется…
Жаклин, не останавливаясь, бросила взгляд за плечо, сбилась с ноги и едва не упала: она и вправду не оставляла следов. И тёмные штрихи на полу, - «следы» курьеров, начинались у её ног. А за спиной, там, где она уже прошла, никаких тёмных пятен не было: только ровный фиолетовый свет, призрачным саваном окутывающий густые заросли мха.
«Дела!» – потрясённо подумала Жаклин, а через секунду поняла, что не знает, где находится. Она посмотрела на «следы» курьеров и вздрогнула: отпечатки светлели и растворялись. Тогда Жаклин побежала. Ведь эти следы – единственная надежда на быстрый, сквозной проход на взлётку. Как только следы исчезнут, ей придётся не просто искать дорогу, - ей будет нужно отыскать открытую дверь…
Она побежала быстрее. А потом ещё ускорилась. И ещё…
Фонарь в кармане брюк колотил по ноге и мешал, но Жаклин должна была успеть к мужу, она спешила. Другого объяснения беспечности, с которой она мчалась в попытке догнать увядающие в фиолетовом мороке следы, не было.
И вдруг следы кончились. И фиолетовый мох кончился. Вокруг были синие цветы, густыми гроздьями опутавшие поверхности. Стены расступились. Теперь Жаклин бежала в огромном зале: мохнатые фигуры большегрузных контейнеров ровными рядами обступали со всех сторон, синий полумрак физически давил: стеснял дыхание, сбивал с ритма сердце.
«Оранжерея? - подумала Жаклин. – А заросшие цветами «контейнеры» - вольеры для животных? Но если это оранжерея, то взлётка по-прежнему справа… получается, я двигаюсь в правильном направлении. Мне нужно подняться на галерею, и пройти по правому коридору…» Её внимание привлекло необычное поведение цветов на стенках «контейнеров»: плавное, текучее колебание, будто водоросли в сильном течении, под водой.
Что-то было не в порядке с этими светящимися цветами. Что-то с ними было не так…
Следующий шаг Жаклин оказался последним - вес пропал. Ноги, потеряв опору, рефлекторно ударили уходящую вниз палубу, а сама Жаклин стремительно поплыла между заросшими вольерами, всё выше и выше поднимаясь к куполу потолка оранжереи.
Поначалу она не испугалась, только подосадовала за непредвиденную задержку. Потом удивилась: откуда на Станции невесомость? В жёстком цилиндре, раскрученном вокруг своей оси, каждая палуба пусть немного, но отличалась от других по силе тяжести. Но эта сила не могла меняться на самой палубе! А невесомости просто не могло быть!
Через секунду Жаклин разглядела чёрный зев отверстия, куда её несло инерцией, и поняла, что попала в серьёзную переделку: теперь она не могла справиться с наваждением, будто вся оранжерея – это охотничьи угодья гигантского паука, а сама она – всего лишь муха, угодившая в паутину.
Складки трубчатого образования, к которому она приближалась, напоминали устьица коловраток, с бесчисленным множеством усиков и веером стрекал, застывших обманчивой неподвижностью в ожидании добычи.
Раздумывать было некогда, Жаклин расстегнула пряжку и выдернула ремень из брюк. Ближайшая стена поросшего цветами вольера-«контейнера» была в трёх метрах от неё. Намотав ремень на руку, Жаклин попыталась забросить пряжку вглубь цветов, в надежде, что та зацепится за сетку, которой были опутаны клетки с животными.
Ей опять «повезло».
Из-под цветов вытянулся длинный розовый стебель, оканчивающийся змеиной головой. Заметив проносящуюся мимо поблёскивающую полоску металла, тварь вцепилась в ремень зубами и сильно дёрнула.
Жаклин не выпустила пояс только потому, что его другой конец был обмотан вокруг ладони. «Змея» откусила «блесну», но рывок изменил направление движения: теперь Жаклин летела параллельно вольеру, не поднимаясь к кошмарной «коловратке». «Только бы эта штука не двигалась, - в панике подумала Жаклин, пролетая под чудовищем, - хватает и змей…» Из растительности, опутавшей клетку, время от времени выныривали ужасные головы, замирали, словно прицеливаясь, но, так и не решившись на атаку, прятались обратно.
Пытаясь понять, что делать дальше, Жаклин отвлеклась от «наблюдателей» и убедилась, что её вот-вот пронесёт мимо рухнувшей опоры оранжереи. Пластиковое покрытие местами осыпалось, местами провисло, прутья арматуры бесстыдно выглядывали из бесчисленных щелей и отверстий. На другом конце опоры, почти под самым потолком, виднелась площадка оператора, с которой можно было попасть на галерею, а оттуда выйти в коридор и убраться из этого опасного места. Если бы она смогла зацепиться за упавшую колонну! Один удачный толчок от сетки вольера… одна попытка…
Жаклин, согнув ногу в колене, сняла правый ботинок. Ещё несколько мгновений ушло на пришнуровывание обуви к люверсам обрывка ремня. Колонна была уже совсем близко!
Жаклин бросила вынырнувшей из-под цветов «змее» ботинок. Чудовище нисколько не замешкалось: тут же вцепилось в «добычу», а Жаклин, подтянувшись на удерживаемом хищником ремне, оттолкнулась от вольера, отпустила пояс и полетела в нужном направлении…
…Удар, царапина через всю ладонь, порванный в локте китель – прощай, парадная форма! – зато ей удалось надёжно вцепиться в скользкие прутья опоры. Скользкие? Жаклин присмотрелась к ладони левой руки, удерживаясь правой: кожа даже в скудном синем освещении блестела. «Похоже на воск, - подумала Жаклин. – А может, - пыльца растений». Она сердито тряхнула головой: каждая минута на счету, не до «исследований»!
Подъём по наклонной плоскости в условиях невесомости? – запросто! Жаклин, ловко перебирая руками, быстро подобралась почти к самой площадке оператора.
На этот раз опасность она разглядела вовремя, - граница зоны невесомости просматривалась отчётливо: по эту сторону цветы и побеги распускались пушистой бахромой. А метром дальше – те же растения жалкими мочалами, бессильно склонялись вниз, к палубе и почти не светились.
Жаклин осмотрелась: теперь она была под самым потолком, до площадки оставалось метров пять, но пройти это расстояние нужно было на высоте пяти десятков метров. И, судя по всему, при нормальной силе тяжести.
Она двинулась вперёд и вскоре вползла в зону привычного веса. Ощущения прохода через границу оказались неприятными: вес головы при отсутствии веса остального тела не просто сбил с толку – едва не убил чуждостью ко всему, что Жаклин довелось чувствовать за свои прожитые годы. Это не было похоже ни на что, и, вместе с тем, будило смутные воспоминания о чём-то давно забытом. Быть может, что-то подобное чувствует новорожденный, обретая вес на руках акушера?
Когда до галереи оставалось не больше двух метров, перед ней приподнялось нечто кошмарное: животное казалось спутанным клубком из щупалец, клешней и жвал. Разобрать что-то в этом шевелящемся валуне из плоти было непросто, но огромная пасть в окружении десятка маленьких круглых глаз исключала надежды на мирные переговоры.
В этом месте опоры вес был обычным, земным. Это делало сопротивление невозможным. Казалось, достаточно лёгкого толчка, чтобы Жаклин сорвалась вниз. Она уже была готова разрыдаться от бессилия и злости, когда чудище двинулось к ней и времени на сомнения не осталось. Жаклин выхватила из кармана фонарь, выставила перед собой и включила. Тварь тонко взвизгнула, плюнула в Жаклин клейкой жидкостью, вымазав ей руку до локтя, и судорожно дёрнулась в сторону, пытаясь уклониться от света. Чудище почти сорвалось с опоры: часть его щупалец уже висела в воздухе. Тогда Жаклин бросила в него фонарь, надеясь смести противника в пропасть и освободить дорогу. Но фонарь пролетел мимо, а кошмарное создание выкарабкалось обратно на опору.
Тогда Жаклин вытащила из кармашка кителя фотоаппарат Ивана.
Одна единственная вспышка, и противник с отчаянным визгом упал вниз: рождённая в вечных сумерках тварь испугалась яркого света. А Жаклин, перевалившись через смятый опорой бортик, оказалась на галерее. Неожиданно её вырвало. Только сейчас она осознала, что её хотели съесть. Это показалось отвратительным, и… неприятным.
Отдышавшись и справившись со спазмами желудка, она вытерла платком лицо, руки, потом замерла в недоумении: у неё нет таких платков, а ещё этот «дивный» аромат… Ах, да… Кто-то из «благодетелей» на палубе рекуперации оставил. Ну, да… грязный платок из отстойника, - юродивому сопли вытирать… Сволочи!
Она приподнялась, навалилась грудью на парапет и крикнула в пространство оранжереи:
- Я всё мужу расскажу. Он придёт и всех вас поубивает!
Выходка, конечно, была глупой, зато подняла настроение. Жаклин представила Ивана с распылителем гербицида в одной руке и серпом в другой. Ей стало весело. «И ведь вычистил бы всё, - подумала она. – И не такие конюшни чистил…»
Она развязала шнурок и стряхнула с ноги ботинок, - лучше быть босой, чем хромоногой. Вскочила. Подтянула и перевязала шнурком от ботинка брюки, поправила китель… «Боже мой!» - прошептала она, разглядев состояние одежды: грудь и живот лоснились маслом, правый рукав был чёрным, штанины до колен - сиреневыми. «Ну, я и чучело! - грустно подумала Жаклин. – Агент перекрёстного опыления, блин. Ребровофилия»!
Она огляделась, пытаясь сориентироваться и сообразить, что делать дальше. От оранжереи до кольцевой, - минут десять ходьбы. А там, по магистрали, через каждые сто метров выход на взлётку. Одна из дверей должна быть открыта. Осталось совсем немного. Она уже почти пришла.
Но дверь из галереи вывела не в коридор, которым Жаклин собиралась добраться до кольцевого перехода. Нет. Это был невероятно огромный зал смотровой палубы. Из-за горизонта выглядывал жиденький рукав галактики. Виднелось множество туманностей, размытые кляксы которых терялись в ослепительном мерцании звёздных скоплений и одиночных звёзд.
Пол имел странные очертания и окраску: малиновый грунт, густо покрытый сетью тонких трещин, группы плоских камней, «блинами» уложенных друг на друга…
- Дурацкое место, - сказала Жаклин и удивилась чистоте и силе своего голоса. - На Станции нет смотровой палубы. Что за хрень? Куда это я попала?
Разумеется, она не рассчитывала на собеседника. Но в неверном сиянии чужого неба показалась человеческая фигура, неуверенно идущая навстречу.
«Может, это кто-то из визитёров Ивана? – подумала Жаклин. – Вернулся, чтобы меня встретить»?
Человек подошёл ближе, и она узнала его. Это была Хельга Телушкина, официантка ресторана.
- Жаклин?
- Я, - дрогнувшим голосом сказала Жаклин. – А ты как здесь?
- Готовимся к эвакуации.
- Эвакуации?
- Сегодня останавливают статис-генератор. Перевозим его на нижнюю Базу.
- А я почему ничего не знаю? – спросила Жаклин. – Что ещё за «Нижняя База»?
- Ты же умерла! – Хельга беспомощно огляделась. Было видно, что ей не по себе.
- Умерла? – неприятно поразилась Жаклин. – Что за фантазии?
- И вовсе не «фантазии», - приободрилась Хельга. – Ты погибла вместе с Иваном на аттестации. Лет двадцать назад. Это все знают.
Жаклин присмотрелась. В неясном свете выползающих из-за горизонта рукавов галактики, было видно, что Хельга и впрямь постарела: морщины, причёска…
- Все знают? – неопределённо повторила Жаклин. – А вот мне как-то позабыли об этом сказать. Как там дела с протобионтами?
- Порядок! - улыбнулась Хельга, - активные, как чума. Говорят, что это вы с Иваном их обнаружили, только не приняли мер защиты, заразились и сгинули в тумане. Вас потом всей эскадрильей ребята разыскивали. Ничего не нашли.
- Понятно, - кивнула Жаклин. – Может, проведёшь меня? Я, кажется, заблудилась.
- А куда тебе?
- На взлётку. Заодно расскажешь, как вы тут, без меня… без нас.
Хельга сделала приглашающий жест, и двинулась вперёд, настороженно косясь через плечо. «Боится, - поняла Жаклин. – А почему я не боюсь»? Это казалось странным.
Они шли под чужими звёздами, поднимая лёгкие облачка пыли невесомого сизого праха. Хельга шла уверенно, время от времени поворачивая направо и всякий раз поднимаясь вверх. Забавно было наблюдать, как перед очередным подъёмом на невидимую для Жаклин лестницу, из темноты выплывала стена оврага, и каменные щербатые ступени подсказывали дорогу.
«Как на симуляторе», - отстранённо подумала Жаклин.
- Мы долго ползли по докембрию, - сказала Хельга. – Лет десять, наверное…
Источник и причины появления протобионтов так и остались загадкой. Жизнь появилась «на раз», одним махом, ударом молнии: вчера ещё ничего не было, а спустя сутки туман уже кишел жизнью. Эта революция никак не обсуждалась. Измученные ожиданием и тревогой люди с облегчением перевели дух и принялись за работу.
Станция останавливалась в каждой палеонтологически значимой точке во времени. Исследования, пробы, анализы. Медики, в спешном порядке переквалифицировались в биологов и неизменно подтверждали соответствие узловых моментов эволюции человеческим представлениям о них. Станция продолжала движение к настоящему.
Строматолиты, аннелиды… и множество эфемерных бесскелетных организмов, которые в геологической летописи отложений не сумели мягкими тельцами оставить хоть какой-нибудь след. Потом пошли медузы, псилофиты, трилобиты. «Вскоре» живого стало так много, что описание и классификация химер и монстров потеряли смысл. Исследователи ограничивались фотографией и записью в журнале наблюдений.
Миллиард лет дождями оседал туман, и пришло время, когда лучи Солнца впервые коснулись планеты. Но от смертельного ультрафиолета жизнь успела спрятаться под поверхностью сформировавшегося океана и в желеобразной протопочве единственного материка. А потом Пангея развалилась на Лауразию и Гондвану. Атмосфера насыщалась кислородом, формировался озоновый слой. Археоцитаты, брахиоподы, фораминиферы… число вновь образующихся видов росло в геометрической прогрессии, и, наконец, кистепёрые ломанулись на сушу…
- Погоди, - прервала Жаклин, увлёкшуюся Хельгу. – Ты-то откуда всё это знаешь? Ты же официантка!
- Ты тоже не сразу стала к сервировочному столу, - напомнила Хельга. – За эти годы все прошли переподготовку. Узких специалистов больше нет. Готовимся к прыжку в свою эпоху… теперь все энциклопедисты, Лин. Поголовно!
За тысячу лет до катастрофы «69», на двенадцатом локальном году экспедиции, Генерал прояснил обстановку: исследования закончены, копии результатов на трёх челноках будут рассредоточены по окраинам Солнечной Системы, там переживут катастрофу, и будут ждать своего обнаружения в будущем. Теперь главное – спасайся, кто может!
Прорваться через фронт взрыва люди не могли. Эта истина считалась доказанной на практике. Было два варианта: копать убежище в толще материка, надеясь, что порода прикроет и спасёт. Или рассредоточиться и сделать несколько сотен независимых капсул времени. Настройки наверняка нарушатся, и «личников» будет выбрасывать из подвременья, как Бог на душу положит: плюс-минус миллион лет… но, по крайней мере, кто-то выживет. И даже сумеет принести какую-то пользу очагам зарождения цивилизации.
После долгих споров было решено отрабатывать оба варианта.
Выбрали участок Гондваны и на километровой глубине в базальте выплавили огромный пузырь объёмом в два кубических километра. Так началось строительство Нижней Базы.
Потом рассредоточили индивидульные и групповые капсулы статиса. Все понимали, что вероятность «попадания» в современность крайне мала, - попасть бы в свою эпоху. Пассажиров капсул широко разбросает по времени: кому-то придётся доживать свой век с уцелевшими динозаврами, а кому-то «повезёт» увидеть костры инквизиции.
Самые большие надежды возлагались на «общинников». Эти не надеялись добраться до цивилизованных эпох: сразу готовили посевной материал, мыло, верёвки, утварь. Запасались инструментами для оборудования кузниц и столярно-плотницких мастерских. А ещё брали с собой холодильники с автономным питанием. Для банка спермы. Чтоб не выродиться генетически. Эти спорили из-за числа женщин и с облегчением избавлялись от «лишних» мужчин.
- Тебе сюда, - доброжелательно кивнула на дверь Хельга.
- Спасибо, - тепло поблагодарила Жаклин. – Дальше я сама.
- Прощай, - сказала Хельга.
- Прощай, - отозвалась Жаклин. – Удачи вам всем.
Она легко повернула запорный штурвал и оказалась на лётной палубе.
Теперь-то она знала, зачем Генералу понадобился Иван.
«Ну, нет, - подумала Жаклин, направляясь в диспетчерскую. – Второй раз у них этот номер не пройдёт»!
7
- Какого чёрта?! Вы хотите дважды на одном горбу в рай въехать?
- О чём ты? – устало спросил Илья.
Он был потрясён: Жаклин прорвалась через Консервацию!
- О том, что вы собираетесь проверить активность протобионтов на моём муже. Я не позволю вам этого сделать!
- Почему ты полагаешь, что мы обнаружили протобионтов?
- Хельга сказала, - выпалила Жаклин и прикусила губу: что она ответит, когда Генерал спросит, откуда об этом известно Хельге?
- Телушкина? Что она может знать об этом?
- Я встретила её в Консервации, - призналась Жаклин. – Она из будущего… вы мне верите?
- Почему нет? – пожал плечами Илья. – После аварии двигатель экранирован кое-как. Течи статис-поля языками проходят по всей Консервации. Тебе повезло.. Ты могла угодить в дни аварии… а что ещё Хельга рассказывала?
- Что в этом вылете мы с Иваном погибнем, - хмуро ответила Жаклин. Ей было не по себе. До этой минуты сообщение Хельги она не воспринимала всерьёз.
А Генерал вновь ощутил тяжесть ответственности. Он ничего не понимал. Жаклин прошла Консервацию, считай, познакомилась с Гостем. Вернее, он познакомился с ней. Но зачем? А потом Гость синхронизировал подвременье и дал Ребровой поводыря. Приятно, конечно, что спас, но почему раньше никого не спасал? Столько хороших людей сгинуло…
- Иван летит один, - глухо сказал Илья. – Ты не можешь с ним погибнуть.
- Иван не летит, - неприятно усмехнулась Жаклин. – А если этот вылет жизненно важен, летите сами, Илья Михайлович.
Генерал справился с гневом: «Она же ничего не знает…»
А потом он спросил себя: «Какого чёрта? Это я берегу её психику от потрясений? А почему, собственно»?
– Нет никакой жизни, Жаклин. Человечеству конец. Не будет ни животных, ни растений. Ничего не будет. Физику процесса мы, разумеется, не знаем. Но, думаем, что волна стерилизации уже на полпути к нашей эпохе.
- Не понимаю…
- Вот именно, Реброва! Именно! Ты ни черта не понимаешь! Но готова к действию: босая, оборванная, в грязи… ты врываешься в мой кабинет и что-то требуешь. А вопрос простой: дадим мы жизнь своей планете или так и будем препираться и злобиться.
- Что значит «дадим»? - присмирев, спросила Жаклин. – Мы можем что-то сделать?
- В год катастрофы «шесть-девять» к борту прикрутили предмет, который пророс внутрь Станции и занял пустующие площади. Эта штука называет себя Гостем и хочет нам помочь: засеять докембрий протобионтами, в ДНК которых будет записана вся эволюционная программа от коацерватов до человека.
- С чего это он такой добрый?
Генерал тепло улыбнулся:
- Потому что мы его спасли. Или правильнее, «спасём»? Потерпев крушение в подвременье, без нас он так и останется на орбите дожидаться взрыва Фаэтона. Если нас не будет, - сам умрёт. Это достаточное основание для «доброты»?
- Вполне, - сказала Жаклин. – Но как он это сделает? Как засеет докембрий протожизнью? Чем?
- Кем-то из нас, - Генерал устало приложил ладони к лицу. – Ему нужен доброволец, которого он разберёт на молекулы, и этот набор будет использован в качестве посевного материала.
- Разберёт? – ужаснулась Жаклин. – Как?
- Не знаю, - сказал Генерал, опуская руки. – Я понял только то, что «процесс» для жертвы будет безболезненным, и что сам Гость собирается присматривать за нами до тех пор, пока Станция не будет создана, и мы не отправимся в прошлое. Знала бы ты, как мы её строили… теперь-то многое понятно.
- А без Ивана никак не обойтись?
- Можно, – неожиданно согласился Генерал. Зло клацнул клавишами и развернул монитор к Жаклин. – Выбирай. Это список личного состава. Две тысячи человек. Только не мямли, пилот! Время принимать решение. Назови имя. Мы его вызовем на взлётку и убьём!
Жаклин смотрела на таблицу и понимала, что возразить ей нечего. Никого из этих людей она не могла отправить на смерть. Почувствовав пот, выступивший на лбу, она достала из кармашка платок и вытерла лицо.
- Что-то не так? – холодно поинтересовался Илья, наблюдая, как его платок исчезает в кармане кителя Ребровой. – Давай, Жаклин, не тяни, выбирай. У вас ведь там сегодня вечеринка, да? У Голубева день рождения? Может, именинника грохнем?
Жаклин молчала. Она чувствовала правоту Генерала. И ненавидела его за эту правоту.
- Твой Иван, против всего человечества. ВСЕГО! Никто не родится. Все животные, все растения… всё, что мы привыкли называть жизнью – исчезнет. И мы исчезнем. И ты, и я. И твой Иван, кстати, тоже исчезнет.
- Но разве нельзя клонировать клетки в достаточном объёме? Выделить ДНК, комбинировать нуклеотиды… если, конечно, ваш приятель и вправду умеет это делать.
- Гость утверждает, что нельзя. Вся органика на челноке будет переработана в посевной материал. Но живое нуждается в душе. Только так однажды проснётся сознание. Без души эволюция не приведёт к разуму.
- Он лжёт! – закричала Жаклин. – Он вас обманывает! Без нашей помощи «шесть-девять» его бы убила. Как же он сможет пережить катастрофу? Ведь чтобы «присматривать» за нами до самого старта Станции, ему нужно прорваться через фронт взрыва Фаэтона!
Генерал с сожалением покачал головой:
- Он не привязан к пространству, как мы, Жаклин. Гость – скиталец по Галактике. Здесь, на Станции, он отремонтировал свою ходовую часть. Перед самой катастрофой он просто уберётся подальше от нашей звёздной системы. А потом вернётся.
- Почему вы думаете, что у него получится?
- А у нас есть выбор?
- Тогда я с ним полечу, - сказала Жаклин.
- В каком смысле? – не понял Генерал. – С Гостем нельзя лететь. Физика его локомоции несовместима с природой наших тел. Я спрашивал…
Но Жаклин уже ничего не слышала. Она вдруг поняла, что у неё есть только одна возможность всё сделать правильно. Она склонит голову перед обстоятельствами, но не поступится совестью.
- Я полечу с Иваном, - сказала она. Илья попытался что-то сказать, но она не позволила ему вставить слово: – Вам-то что? Радуйтесь! Посевного материала больше, и две души вместо одной.
Жаклин ушла, а Генерал не мог сдвинуться с места, он будто окаменел.
«Она была без обуви, - подумал Илья. - От неё разило потом и рвотой. Изорванная, грязная форма, всклокоченные волосы и фанатичный блеск в глазах… А через несколько минут семья Ребровых спасёт жизнь всей планете». Ему почему-то вспомнился платок, проделавший удивительный путь от отстойника до истоков эволюции, вспомнился свой вопрос на палубе рекуперации, а потом пришло запоздалое сожаление, что не расспросил Жаклин подробнее о словах Хельги... упустил прекрасную возможность подглядеть своё будущее.
8
- Линь! – радостно завопил Иван. – Линь, где была?! Опаздываешь!
- Да, миленький, - согласилась Жаклин, усаживаясь в кресло второго пилота. – Немного опоздала. Извини.
Щёлкнул автомат, блокирующий входной люк. На приборной доске включился обратный отсчёт предстартового времени.
«Торопятся, - с досадой подумала Жаклин, застёгивая ремни. – Боятся, что передумаю»?
Иван бодро принимал рапорты автодиагностики: норма, норма…
- К вылету готовы, - буркнула Жаклин в переговорное устройство, не дожидаясь конца стартовой процедуры.
Но замечания из диспетчерской не последовало.
- Готов, - подтвердил Иван. – Мы летим!
- Да, милый.
- Ты гордишься? Мне дали челнок. Я не золотарь, нет. Меня не будут дразнить.
- Конечно, не будут, - согласилась Жаклин, отворачиваясь, чтобы спрятать нечаянные слёзы.
Мелькнула сумасшедшая мысль – вытолкнуть Ивана из челнока и лететь самой. Мелькнула и погасла: она не могла оставить мужа одного на произвол насмешек и презрения… Да и как его, такого кабана, вытолкнуть?
- Я горжусь тобой, - сказала Жаклин. - Ты мой муж.
- Линь и Вань, - сказал Ребров, запуская прогрев дюз. – Вместе и навсегда!
И вдруг Жаклин почувствовала необыкновенный покой и счастье. Она ведь добилась своего. Она всё сделала по-своему и победила.
- Да, милый, - повторила она с нежностью. - Мы с тобой вместе и навсегда.
9
«В начале было Слово, и Слово было Любовь. Всё через Него начало быть и без Него ничего бы не стало. В Нём была жизнь…» (Черновики Иоанна, Архив института практической истории «Станция». Обнаружен 2409 г. от Р.Х., орбита Плутона).
|
|
|
|
Время приёма: 20:11 12.04.2009
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев