 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Вот уже много дней и ночей
Мы летим, обгоняя вечность.
Звезды в линиях чертежей,
Уходящие в бесконечность…
В. Лазарев
Виток первый
«Союз-111» вывалился на орбиту Марса в расчетной точке. Компьютер провел диагностику системы, и мягкий женский голос сообщил мне, что все в норме. И вот тут мне стало страшно. Ладони вспотели, в ушах застучало. Я бездумно скользил взглядом по бегущим по дисплею строчкам, чувствуя, как у меня немеют ноги. Словно колючие неповоротливые звери набросились на них и поползли вверх, раздирая плоть своими иглами, а в ушах все стояли «Наташины» слова:
- …прогноз работоспособности систем благоприятный. Подтвердите готовность выполнения полетной программы.
«Наташа» - традиционное имя речевого индикатора бортового компьютера. В фантастических книгах, где действуют крутые парни и мудрые киборги, искусственный интеллект всегда носит многозначительное имя. Нам, российским летунам, многозначительность ни к чему. Нам нужны простота и ясность. Поэтому наши бортовики зовут «Наташами». Сейчас моя «Наташа» просит подтвердить готовность выполнения полетной программы. А я обливаюсь потом и тупо таращу глаза на бурую стену Марса, косо падающую на корабль…
- Внимание! – мне показалось, или у «Наташи» проявились тревожные нотки? – Зафиксировано падение мощности в генераторах абсолютного поля. Процесс накопления энергии приостановлен. Вероятность аварийной ситуации при активации генераторов – девяносто два процента. В остальном ситуация штатная. Корабль вышел на расчетную орбиту. Повторяю! Зафиксировано падение…
Колючие звери, уже добравшиеся до колен, свернулись клубками. Стало понятно, что это обычные, нестрашные ежики. Я шумно выдохнул. Вот оно! Вот так Марс встречает незваных гостей. Все правильно. Теперь все правильно. Носорог – гений. Жаль, я не могу отправить ему такое послание: «Виктор Николаевич, вы – гений».
Не могу, потому что с тем светом связи пока еще нет…
Виток второй
Мы познакомились два года назад. Он пришел ко мне без звонка – милая привычка людей, выросших в домобильную эру. Когда консьержка снизу спросила, знаю ли я Виктора Николаевича Носова, я решил, что это просто кто-то ошибся квартирой, буркнул: «Нет!», и повесил трубку. Но спустя минуту она снова связалась со мной и раздраженно выкрикнула: «Академика Носова знаете? Ну?»
Академика Носова я знал. Точнее, я знал о нем. Поэтому, натянув джинсы, я ломанулся вниз, на ходу проговаривая про себя извинительные слова.
Потом мы сидели у меня на кухне. Носорог был стар, фантастически стар. От него пахло аптекой. Седина стала желтой, кожу покрывали коричневые пятна. Я ужаснулся – передо мной был живой мертвец. И только глаза, внимательные и чистые, как у ребенка, успокоили меня. Там, в этих глазах, жила капризная мудрота человека, разменявшего девятый десяток.
Про себя я всегда называл его именно так – Носорог. Не потому что Виктор Николаевич Носов – это слишком длинно и официально. Просто он и в самом деле казался мне похожим на этого могучее и странное животное. Тумбообразные ноги, свирепая морда, грозный рог, стихийная, нутряная мощь – и иронический взгляд из-под кустиков бровей. Не зверь – феерия!
Войдя, он достал из портфеля старинную картонную папку, бутылку антикварного армянского коньяка, лимон, и слегка растягивая гласные, спросил, как будто мы расстались вчера:
- Выспа-ался?
Я растеряно кивнул.
- Ну и сла-авно. Значит, эту ночь можно будет порабо-отать. А я вот, предста-авь, вообще не сплю. Говорят, это перед смертью быва-ает. У меня пять лет назад началось. Все ждал – вот-вот по-омру. Год ждал, два, три… Надоело! Решил напоследок тряхнуть ста-ариной.
В его исполнении последняя фраза теряла всякий иносказательный смысл. Я поставил на стол стаканы, сунулся к холодильнику, но он остановил меня властным жестом скрюченной подагрой руки.
- Ся-ядь! На Марс хочешь?
И он начал говорить. Он умел говорить. Живое ископаемое, Носорог начинал свою карьеру в ту далекую эпоху, когда арифмометры и логарифмические линейки считались высокими технологиями. Тогда молодые и чертовские талантливые ребята с простыми фамилиями, ныне занесенными во все энциклопедии, делали сказку былью. Носорог работал с Королевым, Глушко и Бабакиным. Он пережил всех и всё – взлеты и падения СССР, его создателей и губителей.
До сих пор не знаю, как ему удалось уломать скрягу Курганова. Глава Росавиакосмоса очень не любил рисковать людьми, аппаратами, а более всего – деньгами. Но Носорог, которому Курганов годился во внуки, пробил марсианский проект, пусть и при явно скудном финансировании.
- А нам много не надо, верно, Са-аша? – монументально улыбался он, заочно записав меня в единомышленники, - Нам долететь, повертеться, виточков во-осемь, отметиться – и домой. Ты в Бо-ога веришь?
Заданный безо всякого перехода вопрос поверг меня в тихую панику. Старческий маразм – штука хитрая. И горькая. Вот сидит передо мной замшелый дважды герой и семижды лауреат, пьет коньяк и несет чепуху.
Можно было вежливо свернуть разговор. Можно было сослаться на занятость и неотложные дела. В конце концов, можно было просто сказать «Нет!»
Единственное, что смущало и удерживало меня – это то, что Носорог пришел именно ко мне и сидел перед дублером третьего уровня коммерческих полетов. Космонавтом, который ни разу не был не то что на орбите, а даже в «зале ожидания». И который уже три месяца как втихаря подыскивает работу, чтобы уволится из славных рядов «покорителей Вселенной»…
Виток третий
- Внимание! – в голосе «Наташи» явно зазвучали заботливые материнские интонации, - В ходе отладки программного обеспечения обнаружено выпадение кластеров на диске F. Программа контроля за энергетической системой корабля готова произвести перезагрузку и перейти на резервный диск G. В ходе перезагрузки возможны неполадки с энергопотребляющими приборами в системах ориентирования и связи. Подтвердите согласие на перезагрузку. Повторяю: в ходе отладки программного обеспечения…
Вот и «живая вода». Славно, славно, и главное – вовремя.
- Добро, Наташка, добро! – вслух сказал я и шлепнул пальцами по сенсору «enter». Все идет, как должно. Носорог – гений. Теперь я готов высечь эту фразу на морщинистой физиономии старика Марса. Он заслоняет собой весь обзор, только в левом уголке монитора я вижу чернильную полоску космоса. Жаль, у меня нет трехсоткилометрового зубила и молота размером с Фобос.
Я смотрю Марсу в глаза. Я хочу увидеть там ответы на вопросы, которые не задавал. Гудящая тишина баюкает меня, но спать нельзя – скоро сеанс связи с Землей. Положение планет на данный момент таково, что сигнал идет одиннадцать минут. С момента, как я отправил сообщение в Центр управления полетом, этих самых минут прошло уже девятнадцать с половиной, стало быть, скоро с Земли придет ответ.
Виток четвертый
ЦУП, судя по тону их сообщения, пребывает в легкой панике и, естественно, просит не паниковать меня. Так и хочется сказать им: «Расслабьтесь, ребята. Все в норме. Все так и должно было быть. К звездам идут через тернии – чтобы вернуться. Без терний возвращения не бывает».
Надо же – к звездам! Я улыбаюсь. До звезд мне, нам, человечеству – как… как до звезд. Мы пока делаем маленькие шажки. Мы только учимся ходить. И главное сейчас не то, сколько мы пройдем за первый раз, а то, разобьем мы себе лоб или нет.
Я рассматриваю Марс. Он совсем не такой, каким представлялся мне на Земле. Сакраментальный вопрос, терзающий ученых не одно столетие, для меня отныне закрыт. Может быть, в будущем тут и будут найдены вирусы, бактерии или даже лишайники, но я точно знаю – на Марсе жизни нет. Есть камень, песок, пыль, тлен, прах. Временами мне кажется, что я чувствую запах. Так пахнет вечность, а вечность несовместима с жизнью.
…Носорог умер за три дня до моего старта, во сне. Очень старые люди умирают тихо, без мучений. Никто никогда не узнает, что ему снилось, но Курганов, позвонивший мне в гостиницу, сказал, что Виктор Николаевич улыбался.
Когда гроб с телом академика под автоматный салют опускали в могилу на Новодевичьем кладбище, меня усаживали в кресло нашего «Союза-111». На таком названии для корабля настоял Носорог. «В память о Володьке. Мы дружили. Странное совпадение – ты Комаров, и он был Комаров», - сказал он мне, когда проект утвердили, и мы приступили к подготовке. Мне в какой-то момент стало жутко, но Носорог был неумолим: «Нам бы еще полететь тринадцатого. Но это вряд ли…»
«Союз-111» стартовал четвертого апреля. Синоптики давали путный прогноз только до шестого, и ЦУП решил не рисковать. На орбите я пристыковался к МКС-2, и вместе с дежурной сменой мы три дня навешивали на генераторный блок семнадцатиметровую «баранку» «дырокола». Потом было пятидневное ковыляние на малой тяге в точку перехода, напутствие президента, улыбки ЦУПовцев на мониторе и мои крепко зажмуренные глаза…
Виток пятый
- Работа энергонакопителй идет в штатном режиме, - информирует меня «Наташа». Теперь я отчетливо слышу в ее словах усталую улыбку хорошо потрудившегося человека. Смешно – все летуны в тайне уверены, что их «Наташа» не такая, как у других, и у нее действительно существуют интонации, полутона, и, чем черт не шутит, разум.
Мой приятель, хороший парень Колька Шаповалов, считал, что голос «Наташи» - это глас Вселенского разума. Колька разбился во время испытательного полета на стратоплане под реестровым номером 777. Колька верил в удачу...
А Носорог верил в себя и еще во что-то, чему нет названия. Наверное, в молодости он верил и в науку, но когда тебе девяносто шесть, наука становится всего лишь инструментом, штангенциркулем для измерения неизмеримого.
Я же… Я, наверное, не верю вообще ни во что. Поэтому вопрос про Бога, заданный Носорогом тогда, на кухне, показался мне простым и даже бессмысленным.
- Ну и дурак! – прорычал он, выслушав мое: «Нет, не верю», - Космо-онавт обязан верить в Бо-ога. Иначе он его не узнает, ко-огда встретит…
Виток шестой
Мы и вправду просидели всю ночь, до рассвета. Носорог раскладывал на столешнице пожелтевшие листки из своей антикварной папки, и по-стариковски щурясь, зачитывал наиболее интересные, по его мнению, места. Временами мне казалось, что я уснул и вижу сон. Назвать выкладки седого академика бредом мне мешала вежливость. Но назвать их как-то иначе не давал здравый смысл.
Неожиданно Носорог прервался и уставился на меня своими небесными глазами, точно хотел разглядеть что-то очень маленькое и незаметное.
- Ты во-от думаешь – выжил дед из ума, да? – прохрипел он и коротко кхехекнул, - Нет, Са-аша, тут то-оньше. Но в одном ты прав: годы – мо-оя беда. Ты мне нужен. Не обижайся, но кро-оме тебя, никто не согласится…
Потом, впоследствии, он часто повторял это: «Не обижайся». Наверное, в душе ему было неловко. Наверное, он переживал. Но надо отдать должное его характеру – со мной Носорог был честен и откровенен. Он мог использовать меня в темную, мог! Но с самого начала, с той самой кухонно-коньячной ночи, я был посвящен во все его планы.
Обижался ли я? Да. Обижался, и сильно. Черт возьми, когда тебе прямо говорят, что ты идеальная подопытная мартышка для проверки бредовой теории, построенной на сплошной мистике и эмпирике, трудно не обидеться. Но я загонял свою обиду вглубь, в самые недра, в бездны, в пропасти, в ад, в ледяное озеро Коцит, потому что всякий раз говорил себе: «Это твой волшебный, последний и единственный шанс, Санек. Другого уже не будет». Знаю - Носорог это понимал, мало того, я для него тоже был последним и единственным шансом.
Он нашел меня на «развалах» отдела кадров, нашел, точно следуя своей теории. Так инвалиды с одинаковыми увечьями находят друг друга в огромной толпе отдыхающих в каком-нибудь санатории, так наркоманы вычисляют «своих» в людском потоке на улице. Потом, когда проект, что называется «пошел», я много думал о превратностях судьбы. Однажды даже спросил его:
- Виктор Николаевич, а если бы меня не существовало? Или если бы в картотеке вам не попалось мое дело? - Тогда я бы еще покоптил с го-одок – и на Ваганьково, - спокойно прохрипел он в ответ и снова вытаращился в монитор, по неистребимой привычке напевая себе под нос по-французски:
Allons enfants de la Patrie,
Le jour de gloire est arrive!
Contre nous de la tyrannie
L\'etendard sanglant est leve, L\'etendard sang lantest leve!
Виток седьмой Несколько раз вечерами Носорог вызывал меня в конференц-зал. Наверное, он хотел внушить мне уверенность, «дать установку», как это сейчас принято. Я сидел в полумраке за овальным столом, а он расхаживал своей пингвиньей походкой у огромного дисплея, временами тыкал в него световой указкой, и хрипел пояснения.
С дисплея на меня глядели люди, запечатленные в мраморе и бронзе, изображенные на парсунах, гравюрах, рисунках, фотографиях. Про некоторых я знал, о большинстве слышал впервые. Все они, по точному выражению Носорога, были обреченными победителями, победителями-самоубийцами. Герои, первопроходцы, рыцари без страха и упрека, ведомые вперед жаждой славы и непомерным честолюбием. Молодые и сильные, опытные и мудрые, они мечтали оставить след на земле и в истории. И всех их, от Ермака, Василия и Татьяны Прончищевых, Фернана Магеллана, Генри Гудзона, Роберта Кука, Витуса Беринга, Георгия Седова – и до Роберта Скотта, Рауля Амундсена, Валерия Чкалова, Сигизмунда Леваневского, того же Владимира Комарова, объединяло одно – они погибли. Погибли, потому что шли на неизвестность с открытым забралом, штурмовали бастионы своей мечты по всем правилам. Они очень хотели победить, но «хотеть» вовсе не всегда значит «мочь».
- Ты знаешь, Са-аша, почему в наших сказках Иванушка-дурачо-ок всегда получает Василису Прекрасную и по-олцарства? – хрипел Носорог, - Почему Змея Го-орыныча рубил на куски он, а не всякие богатыри и рыцари? Потому что Иванушка – неучтенный фа-актор. Система «герой-антигерой» моделируется как чистое про-отивостояние черного и белого. Это наука, ло-огика, голый материализм. А Иванушка – он весь в крапинку. И именно по-оэтому система дает сбой. Ко-онечно, и ему приходилось не сла-адко. И до «живо-ой воды» порой доходило. Но это тоже обязательный фа-актор. Неудачи, которые можно прео-одолеть – чтобы не случилось неудачи крупной, фата-альной…
Я кивал, и обида отступала. Все же Иванушка-дурачок – это лучше, чем просто дурачок, поверивший бронтозавру домобильной эпохи…
Однажды метельным февральским вечером Носорог не стал включать дисплей. Он сел напротив, как когда-то мы сидели на моей кухне, и сказал:
- Сергей Па-алыч ведь не зря Юрку отправил. Там такие фигуры были… Ну, ты зна-аешь, слыхал – Титов, Береговой, Попович, Николаев, Быковский, Волынов… Орлы! А по-олетел этот паренек из-под Гжатска. Потому что – система. Палыч ее проинтуичил. Сердцем про-ощупал, а может, печенкой. У меня такой интуиции нет. Но я пятнадцать лет со-обирал материал... Материализм идет к чо-ортовой бабушке! И поэтому ты – полетишь и вернешься,поонял? - А как же американцы, китайцы, европейцы? Они, выходит, с открытым забралом? – спросил я тогда. Вместо ответа Носорог достал из своей папки несколько скрепленных листов, сунул мне и молча вышел. …Я помню их имена и биографии наизусть. Я не учило это специально. Я не обладаю феноменальной памятью. Просто есть вещи, которые человек запоминает даже помимо собственной воли. «Орион-7» с тремя астронавтами на борту, 2019 год. Американцы очень торопились первыми достичь Марса. В спину им дышал Старый свет, где в конструкторских бюро Европейского космического агентства уже проектировались первые «дыроколы», которые сокращали время полета к нашему соседу в несколько раз. «Орион-7» промахнулся. Как, каким образом – это осталось загадкой, но последнее сообщение от командира первой марсианской экспедиции Говарда Стоккера в НАСА получили, когда «Орион-7» удалился от Марса на два с лишним миллиона километров. Сообщение было очень коротким: «Храни нас Господь».
Спустя четыре года стартовала ЕКАвская «Аврора», первый в истории космонавтики корабль, оснащенный генератором абсолютного поля, в просторечии «дыроколом». «Аврора» - белоснежные цилиндры, шары и синее кольцо генератора вокруг – оставила яркую вспышку и ушла в неизвестность. Вместе с ней исчезли и пять членов экипажа.
Китайцы подошли к полету на Марс весьма основательно. Их «Шугуан-15» с семью тайконавтами на борту должен был не только достичь Марса, но и сесть на его поверхность. Поначалу все шло гладко, и ведущие космические державы уже начали завистливо скрежетать зубами, но «Шугуан-15», успешно выйдя на орбиту, по неизвестным причинам сгорел в обманчиво неплотной атмосфере Марса. Ярко-оранжевую полосу, оставленную погибшим кораблем на марсианском диске, говорят, было видно в телескопы.
Наш Росавиакосмос все это время катал на орбиту туристов, сажал на поверхность Луны автоматические станции, успешно развивая проект «Гелий-3», и слал телеграммы соболезнований. А потом к Курганову пришел Носорог со своей сказочной теорией негероя…
Я и в самом деле помню их биографии. Там сплошные Гарварды, Стэнфорды и Оксфорды, курсы и стажировки. Там совершенно здоровые футы и дюймы, ученые степени и улыбчивые жены с детьми. Там воинские звания и государственные награды. Там прекрасные морально-деловые, там высокая стрессоустойчивость и лестные отзывы товарищей. Там героизм, настоящий героизм сынов и дочерей нашей Олд-мамми. Теперь у всего этого нет даже могилы…
И уже конечно, весьма блекло на их фоне выглядит моя скромная персона. В летное училище я поступил, потому что провалился в таможенное, а у летунов был недобор. Пилотировал всегда - так себе, нормативы сдавал на твердые тройки. В 2018-ом, во время аварийной посадки, сломал ногу. В космонавты пошел за компанию с Колькой Шаповаловым, да еще в надежде на приличный заработок. Надежда умерла первой, следом, забрав Антошку, ушла Лена. Прочно вписавшись в дублеры третьего уровня, я к тридцати годам стал стопроцентным, железобетонным неудачником. Жизнь фактически была прожита, осталось только домучить ее, утопив в водке…
Марс! Я здесь. Я жив. Ты оказался не таким уж страшным, Змей Горыныч из сказки. Вряд ли меня ждет дома Василиса Прекрасная и полцарства, но тебя, красномордый повелитель войн, я победил. Следом за мной придут другие, и ты будешь вот так же хмуриться, но они не заметят твоего недовольства, потому что будут заняты работой, простой и тяжелой работой первопроходцев, безо всяких лавров и речей.
А теперь, Марс, давай прощаться. Больше мы наверняка не увидимся…
Виток восьмой
Через шесть минут и двадцать две секунды корабль выйдет на точку. «Наташа» только что промурлыкала, что в накопителях «дырокола» достаточно энергии для броска к Земле. Бурая стена Марса падает на меня, падает, падает, падает – и никак не может упасть.
Я улыбаюсь. Я знаю, что у нас – у меня и у Носорога – все получилось. Уже получилось.
Цифры в окошечке часов поменяли индикацию с зеленой на красную – пошла минутная готовность. Я не знаю французского. Носорог знал, а я вот – нет. И поэтому я начинаю петь его любимую песню по-русски. Мне почему-то кажется, что она звучит очень символично:
Отречемся от старого мира
Отряхнем его прах с наших ног… |
|
|
|
Время приёма: 12:37 19.01.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев