Переход достался человечеству случайно. Ученые в очередной раз пытались телепортировать лазерный луч из одной комнаты в другую, но попытка провалилась. Луч покинул источник и бесследно исчез. Когда практики беспомощно развели руками, за дело взялись теоретики. Они быстро доказали невозможность создания устройства телепортации при текущем развитии технологий, нашли потерянный луч, а заодно вывели теорию перехода, который позволял перемещать любой объект на расстояния кратные приблизительно тремстам тысячам километров практически мгновенно. После чего ученые продолжили спорить и развивать теорию, а человечество удивленно устремило взгляд в небо. В разговорах все чаще звучали слова «глубокий космос», «далекие звезды». Наступала эра покорения галактики.
Каждый человек переживал переход по-своему. Мгновенное растягивание тела и сознания на световые годы не проходило даром. Люди страдали головными болями, некоторые начинали задыхаться, словно выброшенная на берег рыба, так же обреченно выпучивая глаза и беспомощно открывая рот.
На короткое время они забывали как ходить, пить, есть, страдали расстройствами памяти, речи, безутешно рыдали или покатывались со смеху, словно дети пускали слюни, хлопали в ладоши, прыгали, пытались взлететь или наоборот забиться в самый дальний угол. Совершивших переход добровольцев объединяло лишь одно – через сутки они умирали. Из тех, кто прошел переход не выжил ни один. Люди выключались, словно обесточенные машины, замирали и падали на землю.
Ученые бились над проблемой «послепереходного криза», но люди продолжали умирать. Тогда было высказано предположение, которое послужило первой цифрой в кодовом замке, открывавшем людям путь к звездам. Сознание и тело должны спать, полностью отключаться в момент перехода. Так появилась идея частичного анабиоза.
Ученые давно пытались проникнуть в тайны крионики, но для полноценных исследований не хватало средств, поскольку разработки не гарантировали коммерческой выгоды. На этот раз все силы и денежные потоки крупнейших компаний бросили в криосферу. Закупалось лучшее оборудование, привлекались блестящие умы столетия. Столь массовая бомбардировка вскоре принесла результаты. Через полгода на свет появился первый прототип установки криоанабиоза. В момент заморозки из подопытного частично выкачивалась жидкость, таким образом, исключалась возможность разрыва тканей при полном замораживании тела. Через месяц в состояние анабиоза на короткое время погрузили обезьяну, но во время размораживания обезвоженное тело не успело набрать необходимый объем воды, и животное пополнило ряды жертв перехода.
Тогда на свет появилась новая идея, очередная цифра в шифре к космосу, которая еще на шаг приблизила человека к переходу – анабиоз должен стать жидким, а сам процесс похожим на мумификацию.
Исследования продолжались долгий год. Ученые пытались пройти путь времен фараонов и постигнуть тайны бальзамирования, причем не мертвого, а живого тела, с последующим воскрешением.
В результате общественность ожидало две новости.
Первая заключалась в том, что подобная операция возможна. Испытуемому встраивали микрокомпьютер, который контролировал процесс. Затем вводили раствор, содержащий искусственный ген. Он вступал во взаимодействие с цепочкой ДНК человека, находил уникальное место, раздвигал его, встраивался как промежуточное звено. Отныне такого человека можно было подвергнуть операции криосна, для чего его усыпляли и вводили «замораживающий» раствор. Любая жидкость в организме загустевала, тело застывало, кровь переставала циркулировать. За счет измененной ДНК остановка циркуляции крови не приводила к немедленной смерти, человек словно получал небольшую отсрочку. Далее в дело вступал компьютер, который брал управление на себя. По сути, человек продолжал умирать, но делал это очень медленно, сотни лет. Криомумия была готова к транспортировке, ее помещали в капсулу и заливали питательным раствором.
Но самым удивительным являлось воскрешение. Если процесс замораживания протекал около получаса, то возвращение к первоначальному состоянию происходило буквально за минуту. Питательный раствор нагревали, затем вводили реагент, который сразу начинал проникать в тело. В течение минуты мумия оттаивала, жидкость обретала привычное состояние, кровь вновь начинала движение по сосудам. Человека извлекали из капсулы, компьютер включал сознание, цикл завершался.
Вторая новость навсегда разделило человечество на тех, у кого есть шанс на мумифицирование и тех, кто никогда не превратится в застывшую куклу.
Первые могли увидеть другие миры, покинуть солнечную систему, а вторые навсегда оставались прикованными к Земле. Громадные очереди выстраивались в центры крионики для проверки наличия в цепочке ДНК гена, который позволял организму впасть в криосон и перенести переход.
Только один человек из ста тысяч мог похвастаться собственной уникальностью. Все мечты человечества о героях-покорителях космоса растворились в мумифицирующей инъекции генных инженеров. Те, кто изматывал себя каждодневными тренировками, проходил многочисленные испытания в космических центрах, но не имел нужного гена, мог бессильно кусать локти, когда видел как абсолютно обыкновенные и не приспособленные для космоса хлюпики, никогда до этого не мечтавшие о космосе и не готовящие себя к космическим полетам, получали вердикт – годен. Мечта человечества о героическом покорении пространства ушла в прошлое, на смену пришло будничное настоящее. Отныне самые невзрачные, не особо преуспевшие в жизни люди могли получить работу, о которой мечтали многие.
Финансовые магнаты, которые вложили в преодоление перехода целые состояния, планировали вернуть и преумножить свои капиталы. После первых тестовых полетов в глубокий космос хлынули корабли корпораций в поисках полезных ископаемых, новых источников топлива, всего, что может принести хоть какую прибыль. Рабочие места хорошо оплачивались и все больше счастливчиков бросали привычные занятия и нанимались на корабли, в погоне за прибылью. Конечно, среди них встречались те, кто сам рвался в космос и радовался выпавшему шансу, но основная масса вновь испеченных космонавтов была абсолютно равнодушна к вечно-холодному океану пустоты.
Но это были люди, такие же, как и оставшиеся на земле. Люди с желаниями, стремлениями, надеждами. Хорошие и плохие, сильные и слабые, умные и не очень. Люди, какие они есть.
***
- Эй, Пьер, очнись! – настойчивый голос безжалостно изменяет реальность.
Только что я бороздил лазурное море на белоснежной яхте, секунда, и снова оказываюсь в мрачном пространстве погрузочного дока, где сталкиваюсь с сердитым взглядом Неда Страйкера, который возвышается пролетом выше.
- Иди, помоги Ивану, - Нед указывает рукой в сторону, - он один не справится. И если мне еще хоть раз придется дозываться тебя по нескольку раз, то пеняй на себя, вкачу предупреждение.
- Магникар своротил ящик с креплениями, - я киваю на внушительную гору металлических деталей, - пришлось укладывать обратно, вот и не расслышал.
- Хватит препираться, – отмахивается Нед, иди, работай. – После чего скрывается в проеме двери.
Я направляюсь к Ивану, технику, как и я. Он стоит возле рядов аккуратно уложенных ящиков и пытается стащить один из них на пол. Внутри запчасти для автоматических погрузчиков. Вчера один из них барахлил, а сегодня, видимо, окончательно поломался. Мы беремся вдвоем за ящик, тащим к роботу в глубине дока, правый манипулятор которого нелепо торчит вбок. Идти недалеко, но мне вполне хватит для того, чтобы вспомнить о море, яхте, ослепительном солнце и брызгах, застывающих на губах солеными кристалликами, о тонкой линии горизонта, далеко, где синева неба сливается с лазурью воды.
Не надо прикладывать усилий, зажмуривать глаза или произносить заклинания. Трансформация реальности происходит сама собой, достаточно представить дом. Перед глазами всплывают картины прошлой жизни, покинутой ради лучшего будущего, о котором ни на минуту не перестаю думать. Я стою на мостике небольшой яхты, руки сжимают штурвал, ветер треплет паруса, совсем как тогда, когда мы выходили в море вместе с отцом, и он учил меня управлять кораблем, покорять безбрежные просторы.
Я обязательно куплю такую же. Белую, словно чайка и быструю, словно комета. И тогда мои волосы станут развиваться на ветру, а яхта будет нестись вперед, покачиваясь на волнах. А я стану вторить ее движению. Влево, вправо. Влево, вправо.
- Хватит качать ящик! – Крик выдергивает меня с мостика, возвращает обратно в замкнутый металлический мешок. Я несколько раз хлопаю веками и фокусируюсь на Иване. Он идет впереди и смотрит на меня вполоборота:
- Я говорю, хватит раскачивать ящик! – Повторяет он. – Не хватает еще грохнуться вместе с ним.
- Это волны качают палубу, - смеюсь я в ответ. - Мы на яхте, белой как звезда, и быстрой, как солнечный ветер, а палуба так и ходит под ногами.
- Вот ненормальный, - тихо бурчит Иван, но я слышу, - не зря говорят – свихнулся.
- Глупости говорят, - я выравниваю ящик, - если ты не видишь моря, это не означает, что его не существует, для меня оно вполне реально.
- Ты несешь чушь, - Иван резко поворачивается, - каждый знает, что моря существуют. Только на Земле, на планетах, но никак не в доках космических кораблей.
- Не согласен, - я перехватываю ящик удобнее. – Реальность такова, какой ее видит каждый человек, у каждого она своя. Если я вижу море, значит, оно существует, и не где-нибудь, а именно в нашем доке.
- Где море? Здесь? – Иван бьет ногой по железному полу.
- Еще раз говорю – для тебя моря нет, потому что ты его не видишь.
- А ты, значит, видишь?
- Сейчас нет.
- Ага, - Иван радостно дергается, - выходит, говоря твоими же словами, если моря не видно, то его нет.
- Конечно, но когда я его представляю, оно существует. Я вполне четко вижу яхту, паруса, руки даже чувствуют шершавую поверхность штурвала, а брызги воды иногда попадают на кожу. Если я его вижу – оно реально.
- Обыкновенные фантазии, - фыркает Иван, - у любого ребенка таких видений с крупногабаритный контейнер, да автоприцеп впридачу.
- Согласен, - я даже киваю, хотя Иван уже отвернулся, - такие видения обретают жизнь, стоит только их представить. Проще говоря – то, что перед глазами, то и реально. Тебе наверняка не раз встречались люди, которые находились в глубокой задумчивости и не реагировали, когда их звали. Так вот, именно в этот момент они находились в своей реальности, что исключало их существование в любой другой, ведь мы не можем одновременно находиться в двух местах, согласись. Если такого человека вырвать из его реальности и попытаться выяснить, о чем его спрашивали – он не ответит, ведь его тут не было.
Иван молчит, переваривает услышанное. Мы подходим к погрузчику, ящик грохается на пол. Достаю из кармана магнитный ключ, прикладываю к замкам, крышка легко отрывается и съезжает в сторону. У каждого техника есть такой ключ. Теперь можно возвращаться к груде крепежных деталей, погрузчик будет ремонтировать Иван, который, наконец, очнулся от собственных мыслей и хитро на меня глядит:
- А как быть с вещами? Что с ними происходит, когда изменяется реальность? Те, которых ты не видишь, но видел секунду назад.
- Я сам еще точно не разобрался, - отвечаю я. – Для меня, в моей реальности они перестают существовать, но я думаю, что такие вещи переходят в полусостояние, ведь они могут находиться в чьей-то другой реальности.
- Знаешь, Пьер, - Иван подходит ко мне вплотную, - ты рассуждаешь как малолетний ребенок. Маленькие дети думают, что когда они выходят из комнаты, вещи начинают жить магической жизнью. Солдатики ходят, плюшевые кошки играют с клубками, а перед их возвращением они все рассаживаются обратно по местам, поэтому никто не замечает. Не забивай голову разной ерундой, а то вправду свихнешься, если еще не поздно. Ты сам прекрасно знаешь, не смотря на то, что Земля за сотни световых лет отсюда - она существует. Ведь существует, Пьер? Иначе, зачем все это, - Иван обводит док рукой, - что мы тут делаем?
- Конечно, существует, - я стараюсь говорить мягче, - просто не в нашей реальности, не для нас в данный момент, только и всего.
Иван не отвечает, стоит и хмурит брови. В этот момент его переговорник оживает и оттуда вырывается голос Неда:
- Иван, подойди в третий док, нужно поглядеть электропроводку. Ремонтом погрузчика пусть займется Пьер, я сообщу ему.
Иван переключается на передачу и отвечает:
- Пьер рядом, он слышал, иду в третий док.
- Хорошо, отбой, - заканчивает Нед и Иван щелкает кнопкой. Затем разводит руками, как бы извиняясь, и направляется к двери. На полпути оборачивается, рука поднимается, но вяло опускается обратно. Так ничего не сказав, Иван уходит.
В последний момент у всех находятся дела и работу приходится выполнять самому. В прошлый раз я вместо Стива елозил по полу уборщиком, в позапрошлый – вместо Тома проводил профилактику вакуумным лифтам, а теперь, вместо Ивана, стану ремонтировать сломавшийся погрузчик. Где справедливость на этом корабле?
Я гляжу на неисправный погрузчик и мне становится его жалко. Он похож на сломавшего руку человека, не хватает только гипса и повязки.
- Так и быть, - говорю вслух, - поправим твою лапу. Будешь как новенький бегать и контейнеры тягать.
С этими словами я тянусь к ящику и принимаюсь за ремонт. Все закончить успеваю к обеду, сломанный манипулятор возвращен в стандартное положение, отчего на душе становится легко и я, насвистывая, направляюсь в столовую.
Сегодня обед будет хорошим, моим любимым. В космосе давно забыли, как выглядит приготовленная земная пища. Никакой вареной или жареной картошки, салатов, котлет, обжаренного мяса, курицы на вертеле нам не предлагают. Готовить столь экзотические блюда непозволительная роскошь, главное в космической пище не внешний вид, а питательность и объем. Первая должна находиться в четко заданных пределах, а второго должно быть как можно меньше.
Так была придумана сухая смесь, которую загружают в контейнеры кухонных комбайнов, где она разбавляется водой и нагревается. Единственное, что сохранилось от земной трапезы – это вкус и запах, которые придают специально разработанные вкусовые составы, ароматные добавки. Каждый день в течение недели на тарелке смесь разного цвета, вкуса и запаха. Сегодня будет малиновая, со вкусом, напоминающим не то курицу, не то индейку, приправленную яблоками. Малиновый цвет объясняется особенным послевкусием, которое наступает через две-три минуты после того, как будет проглочена последняя капля смеси, вкус нежной, только что сорванной с ветки малины. Запах сначала напоминает курицу, но когда смесь остывает, переходит в нежно-малиновый аромат.
Другие вкусы мне нравятся меньше, красный я вообще не переношу, он напоминает мясо с томатами, а овощи я предпочитаю в свежем, тем более в холодном виде. Не понимаю людей, которые обожают томатный суп, но, как говорится, каждому свое. Полагаю, что они меня тоже не понимают.
Предвкушая знакомый любимый вкус, я пробираюсь к автомату раздачи и набираю полную тарелку. Сегодня в столовой народу не так много, обычно в это время не протолкнуться, и хорошие места возле иллюминаторов разобраны. С тарелкой в руках я направляюсь к давно запримеченному столику, но вижу Тома, который усиленно машет мне рукой, привстав с места. Я поднимаю в ответ руку и иду к нему, живой человек всегда лучше холодного окна.
- Привет, Пьер, - Том двигает стул, я сажусь рядом.
Тому Малеру шестьдесят пять, но он находится в хорошей форме, иначе его не взяли бы в полет. На Земле он преподавал в институте, но наличие уникального промежутка в ДНК круто изменило его кажущимся таким предсказуемым будущее. Из всех собеседников Том, пожалуй, является самым интересным.
- Скажи, Том, - начинаю я разговор, - вот многие считают меня несколько того, – я делаю характерный жест возле виска и Том ухмыляется.
- Все мы немного того, - изрекает он, - тараканы у каждого свои.
- Может и так, - я отправляю в рот ложку смеси, - дело вот в чем. Я считаю, что каждый человек обладает собственной реальностью. Все, что он видит, ощущает, слышит – реально только для него. Другой живет в своей реальности, причем реальности могут пересекаться. Например, мы сейчас сидим в столовой, наши реальности перекрещены. Мы видим одно и то же, но одновременно каждая реальность уникальна. Я могу опустить руку в карман, где лежит бумажка. Для меня она существует, для тебя нет. Что скажешь?
Том задумчиво трет подбородок и говорит:
- Так сразу и не ответишь. Люди уже задавались подобными вопросами в далекой древности. Некоторые утверждали, что человек является центром мира, даже существовали разные теории, как человек видит, слышит, ощущает и какую информацию он принимает извне. Другие говорили, что человек является частью мира, с чем, пожалуй, и я соглашусь, - Том усмехается, - а мир его окружает. И человек обрабатывает всего небольшой кусок доступной информации, а основная часть остается скрытой, непознанной.
- Я не утверждаю, что являюсь центром всего, - ложка застывает в сантиметрах ото рта, – речь идет не о нашем месте в мире, соглашусь, он окружает нас. Я говорю о понимании восприятия, о том, что каждый видит свой кусок, который и является для него реальностью. Если взять одного человека с нашего корабля, а другого с Земли и спросить, что для них реальность, то один ответит – корабль среди звезд, а другой опишет то место на планете, где находиться.
- Выходит, если я не вижу Землю, ее не существует? – недоумевает Том.
- Почему? Она не существует для тебя, не входит в твою реальность. Ты ведь не можешь сказать точно – есть она или нет прямо сейчас. Ты можешь быть уверенным, что существую я – ты меня видишь, а Землю нет. Но это не означает, что она перестала существовать. Я просто разделил понятия существования и существующей реальности, только и всего.
- Нет, - качает головой Том, - ты усложняешь. Есть мир, есть человек внутри него, вот и все.
- Хорошо, - я указываю в иллюминатор, - видишь там звезду, маленькую белую точку? Скажи, она существует?
- Конечно, существует.
- Потому что ты ее видишь, не так ли? – улыбаюсь я. – Любому школьнику известно, что свет звезд летит миллионы световых лет. Ты уверен, что она уже не стала сверхновой, не превратилась в черную дыру? Прыгать к ней мы не станем, скоро начнем разработку планеты, так что проверить не получится.
- Даже не знаю, - Том погружается в раздумья.
- Для нас она существует в таком виде, в каком мы ее видим, - продолжаю я. - Реальным является то, что существует в области нашего восприятия, что мы видим, слышим, чувствуем. Все остальное недоступно. Вполне логично предположить, что каждый человек видит, слышит и чувствует по-своему, значит у каждого свое восприятие мира, собственная реальность.
- Может и так, - Том медленно размешивает смесь ложкой.
- А если так, - говорю я, - значит то, что я представляю, так же является частью нашей реальности. Я вижу море, слышу и ощущаю ветер, соленые брызги. Реальность словно искажается и меня переносит из космоса на мостик яхты, в море. Теперь они входят в реальность, а наш корабль нет.
- Хорошо, - мой собеседник явно устал, - а зачем тебе это? Понимаешь, такая теория имеет право на существование, как и любая другая. Но что ты хочешь доказать, в чем смысл?
- Я сам до конца не понимаю, - я гляжу на Тома, - но чувствую, что это важно, жизненно необходимо. Перед людьми может по-другому открыться понимание окружающего мира. К тому же, представляя разные вещи мы сможем изменять наше настоящее. Словно мы лишаемся тела и мгновенно переносимся в желаемые места, как по заказу. Разве это не удивительно?
- Я и так могу, как ты говоришь, перенестись в любое место, если обладаю воображением. Обыкновенные фантазии, почти каждый иногда придумывает парочку волшебных замков с принцессами и драконами. И никаких искажений реальности.
- Просто никто еще не додумался совместить фантазию и реальность, - я взмахиваю руками, - слепить их вместе. Представь на секунду, что можно перенестись в другой мир и достать оттуда какую-нибудь вещь. Если реальность искажается, то придуманный мир существует, с ним можно взаимодействовать. Надо просто научиться обращаться с измененной реальностью и все станет возможным!
Том смотрит на меня, затем кладет ложку в тарелку и тихо бурчит под нос:
- Да-да, конечно. Я, пожалуй, пойду, а то Нед может рассердиться. Вакуумный лифт опять заедает, надо до вечера посмотреть, а завтра высадка на планету, нехорошо, если лифт работать не будет.
Том вылезает из-за стола, неловко машет рукой в прощальном жесте и начинает пробираться к выходу.
Жалко, что все так закончилось. Похоже, Том присоединился к тем, кто считает меня «не в своем уме». А зря. Одно дело неверно воспринимать существующие вещи, и совсем другое пытаться понять вещи непознанные.
Я иду к себе в каюту. Люблю после обеда полежать на кровати, поразмышлять. О людях, какие они есть и какими станут в будущем, о планетах, звездах, о вселенной и нашем ее понимании. Я думаю о многих вещах.
Неверно полагать, что наше восприятие мира является абсолютным. По сути, существует лишь устная договоренность большинства. На земле и сейчас живут люди, которые видят цвета не так, как их видит большинство. Ученые обозвали такое явление болезнью и придумали название – дальтонизм. Больные дальтонизмом не различают оттенки некоторых цветов, зато лучше любого нормального человека способны видеть другие. Множество людей, множество цветов. Если основная масса людей видит одинаково, значит, они правы. Почему?
Разве не правильнее считать, что каждый живет в своей реальности, где цвета такие, какими их видят? Звуки такие, какими их слышат. Вещи такие, какими они представляются каждому в отдельности?
Пускай меня никто не понимает. Я живу в своей, раскрытой для нового реальности, а они в старой, общепринятой. Когда-нибудь люди очнутся и взглянут на мир по-новому. Иначе и быть не может, поскольку я уже так живу. Я так существую.
***
Огромная коричневая планета заслоняла почти все пространство, видимое из рубки управления. Огни приборов молча перешептывались, на экране сменялся проложенный курс, поедая пройденные километры. Корабль медленно двигался в черной пустоте, словно настороженный зверь, готовый в любой момент сорваться с места, пуститься в бегство. Далеко умирал красный гигант, звезда системы, в которую вынырнул сухогруз.
На фоне светлых завихрений планеты, корабль казался призрачным чужаком. Его никто сюда не звал, но и прогонять не спешил. Спутник планеты, небольшой планетоид, безразлично рассматривал корабль, когда пролетал мимо, совершая дозорный обход.
Перед его взором проплывал носовой отсек с открытыми обзорными створками. Затем величаво показывалась палуба. По бокам располагались отсеки с противоастероидными торпедами. Сто тридцать пустых отсеков, длинных черных глазниц – результат беззвучной битвы за жизнь после выхода из перехода. Затем, крупными буквами горделиво высвечивалось название, которое носил корабль – «Громовержец». Большие буквы с достоинством появлялись перед планетоидом, но на середине палубы надпись обрывалась. Вместо очередной буквы шла пустота, дальше корабля не существовало.
Сухогруз заканчивался обрывками кабелей, помятыми кусками обшивки, тонкими струйками выходящего из искореженного корпуса воздуха, застрявшими кусками астероидов.
После появления в системе, корабль вступил в жаркую схватку с широким астероидным поясом и... проиграл. Огромная глыба в победном рывке врезалась в корпус, разорвала его пополам, сметая на пути сопротивление металла.
Но поверженный боец не сдался. Завыли системы защиты, красный свет разлился по стенам. Тяжелые створки аварийных дверей глухо ударились, намертво отрезая уцелевшую часть от безжизненной пустоты космоса. Корабль пытался сохранить жизнь внутри, за которую так отчаянно сражался. И ему удалось.
Если заглянуть за толстые двери аварийной защиты, пройти по выжженному вакуумом коридору, можно попасть в отсек крионики. В нем ровными рядами спят замороженные люди, а по полу разлит хладоазотный раствор.
Такой раствор циркулировал по трубам третьей обшивки корабля и защищал от сжигающего света звезд, высокой температуры прямых лучей. При столкновении с глыбой астероида контур повредился, одна из труб сместилась в сторону и пробила стены криоотсека, затем прошила основной сосуд с питательным раствором, подключенный ко всем криокапсулам. Тонкой струйкой смертельный холод начал смешиваться с жидкостью.
Умная система вовремя заметила опасность и взвыла сиреной. В ту же секунду компьютер отдал команду экстренного пробуждения экипажа, в капсулы ввели размораживающий раствор. Всего минуту, шестьдесят секунд требовалось на возвращение людей к жизни, но по венам системы криокапсул уже расползался мороз.
Первые сто человек так и не успели проснуться. Им повезло. Остальные очнулись лишь для того, чтобы бессильно бить руками по стеклу, удерживать зубами кислородные шланги и наблюдать, как один за другим гибнут люди в соседних рядах, как смерть тянет холодные руки и забирает новые жертвы. И ждать своей очереди, чтобы на мгновенье почувствовать ожег, и застыть холодным изваянием, памятником жизни.
В криоотсеке ровными рядами стоят капсулы, в которых спят люди. Никто больше не сможет их разбудить, потревожить ледяной сон. Но если пройти вдоль рядов до конца, то почти у самого выхода можно увидеть выломанные двери криокапсул. В последнем ряду две крайние кабинки напротив друг друга пустуют. Их обитатели успели выбраться, лишь имена вверху напоминают о том, что когда-то тут находились люди. «Нед Страйкер» выбито на одной железной табличке и «Пьер Молино» на другой. Два человека выжили после чудовищной аварии.
Далее нужно подняться на четыре уровня, чтобы попасть в жилой отсек, где среди утопающих в зелени коридорах находятся каюты экипажа. На одной из дверей висит табличка «Старший Техник Нед Страйкер».
Внутри каюты за столом сидит человек, голова опущена, кажется, что он спит после тяжелого трудового дня. Но если приглядеться, можно заметить пятна темно-бурового цвета на гладкой поверхности стола, стуле, комбинезоне. С другой стороны, рядом с левой рукой, лежит пистолет, а на стене, прямо напротив стола, криво вырезано слово «безумие». Человек мертв уже давно, кровь успела высохнуть, а каюта покрыться толстым слоем пыли. Корабль боролся за его жизнь и спас от холодной смерти, но сохранить маленький огонек в темной пустоте не смог.
В другом конце коридора находится еще одна дверь. На ней также есть табличка, на которой выгравированы слова – «Младший Техник Пьер Молино». Если заглянуть внутрь, то можно увидеть лежащего на кровати человека. Рядом с кроватью разлита жидкость темно-красного цвета, а с одеяла к полу тянутся длинные, такого же цвета, густые нити. Иногда с них срываются капли и со стуком хлопаются на пол. Среди тишины в комнате витает аромат спелой, свежей, только что сорванной малины. Рядом с лужей валяется тарелка с остатками пищевой смеси, случайно сброшенная с кровати. Комбинезон человека весь измазан липкой пахучей жижей, но ему все равно, он слишком устал, чтобы обращать внимания на мелочи. Человек спит.
За сотни световых лет от земли находится суровая реальность красного гиганта, огромной умирающей звезды, пожирающей огненным жаром собственные планеты. Однажды она пересеклась с реальностью корабля с грозным названием «Громовержец», который сбился с курса и вышел из перехода в ранее неизведанную область галактики. Корабль налетел на пояс астероидов, вступил в битву за выживание и проиграл.
В результате родилась новая реальность, маленькая, словно крупинка в черной бесконечности, но не менее ценная. Реальность с обедом вечно малинового цвета.
|
Рассказ открыт для комментариев