Альфа и Омега

          Альфа и Oмега
     
    ***

     
     
    Тяжела доля солдатская.
    Об чём это я? Ах, да.
    Итак: место дислокации – орбита планеты «Малый лабаз», третьей от звезды. Пыльный шарик в зеленой зоне, мутно-белёсый с синими прожилками. Рассадник жизни, млин, по типу биокорытца.
    Делов куча – высадиться у храма, зайти, забрать родное и свалить.
    Просто как песня.
    А вот песни бывают всякоразные. Потому как послали не белых туристов на прогулочной яхте: сачок для бабочек, фото на память и пикничок-шашлычок.
    А нас послали, и в прямом и переносном – злых и голодных: в кевларе, и с автоматами. А шашлык – только если напалмом аборигенов погреть. В общем – пальца в рот не того. Откусим в особо извращенной форме и спасибо не скажем.
    Короче, сбросили с матки – летим.А флагман передает – уже вдогон, чтоб жизнь малиной не казалась: на орбите замечены энергоморфы. С намерениями неизвестными, но к объекту отношение имеющими. Военная разведка, мать-перемать родная, без нее никак.
    А у нас типа перемирие, тишь да гладь и полный фарш в отношениях двух уже со страшной силой дружеских рас.
    Ну и ладно. Пусть дипломаты на светских раутах дипломатят. А у нас – спуск в атмосферу. Мягко так втыкаемся:лови – планета.
    Мы в нее, стало быть – с востока заходим. А иномирные друзья – с запада, значицца. Все у них не как у людей. Но – технологии. Но – принцип: чтоб на хромой козе изподвыподверта – да в дамки.
     

    ***

     
    Серебристым парусом парю над планетой. Меняю форму. Танцую. Гармония сфер и музыка вселенной. Миг – и разворачиваюсь на полгоризонта. Еще одно биение пульса планеты – и превращаюсь в спираль. Вытягиваюсь тонкой стрелой и окутанный сиреневой дымкой опускаться начинаю…
     

    ***

     
    Зашли на глиссаду, тут автоматика и начала анекдоты материть. А корпуса соответственно – дымиться и плавиться. Ну, насчет дымиться – это я приукрасил – башку в иллюминатор не высунешь, да и нет его, иллюминатора. Но пара тыщ градусов за тонкой бронестенкой – это вам не крабий хрен.
    Летим значит, материмся. Потому как с песней и жить веселее, и падать жопой на гравейку сподручней.
    Настроение почти на нуле, и башка трещит – недоперепил. Я, значит, падаю, и настроение – соответственно:все ниже и ниже. Скоро упрется в абсолютный минус и буду я сильно злым и вовсю обиженным – держи меня семеро.
    А на экране – задрипанном таком, моргает и дохнет зелень. А замест зелени, приветливой и милой – бордовые светляки вспыхивают. Моргают гадской красной ухмылкой, да про тех, чьи корпуса не выдюжили – отмечаются. Вечная память, сдать жетоны в архив.
    Весело.
    Потом – Бум!
    Пшшшш…
    Кабздец телеметрии. Окончательный и бесповоротный аминь.
    Хлопнуло что-то. Похоже – тормозной парашют.
    А мне не нравится: если звук слышу – значит разгерметизация и прочие прелести. Но если сразу не сдох – значит кто-то мою зелень на радаре видит, и все не так плохо.
    Потом – Бах!
    Клацнули зубы, мотнулась башка – да со всей дури об переборку:ладно хоть в шлеме.
    И жопа железнаябота-гробика то ли по бетонке, то ли по гравейке зубовным скрежетом тащится.
    Хрррр! Пфф!
    Качнуло. Остановило. Приехали.
     

    ***

     
    Жемчужина. Под покровом серой пленки туч спрятано счастье. Я здесь для того, чтобы обрести. Найти. Познать. Для этого немногое: всего лишь…
    Всего лишь изменить себя. Изменить в очередной раз. Познать планету. А для начала… Услышать музыку и стать ее частью. Вплестись в поток сияющих звуков. Пронестись яркой кометой над поверхностью. Вдохнуть брызги океана и искупаться в красках заката…
    В тяжелом неторопливом ритме появились угрожающие нотки. Странно. Зачем?
    А форма принялась меняться. Совсем не так, как это было задумано. Падаю…
     
     

    ***

     
    Я ж говорю – кабздец. Связи нет, воды почти нет, ЦУ по обстановке никто не даст. Набиваю магазинами подсумок. Автомат с подствольником на шею. Похоже, удачно один я шмякнулся. Остальные либо дымят… вижу еще три капсулы всмятку. Либо затянуло их.
    Куда?
    Так здесь же черт ногу сломит. Потом он же, ну – тот, который черт, подойдет, дружески по плечу похлопает, и еще раз сломит. И вломит. Уже окончательно. И мало не покажется. Отвечаю. Потому как здесь все что угодно и в любых количествах.
    А ребята кажись, сыграли. Билет в один конец: без фанфар и плачущих вдов. Трое на горизонте дымят. Еще парочка воронок в земле неподалеку. Свежих. А было два десятка. Где остальные?
    Смотрю сквозь оптику: в небе редкие крохотные тучки. Не просто так тучки – а вовсе даже черные воронки. Лениво летают так. И «затягивают». Слыхали о таких? Нет? То-то! Здесь вам не «В мире животных».
    Долбаные храмовники. Окружили планету хренью, да благодарным потомкам подлянок оставили.
    А наши яйцеголовые и рады стараться: сокровища, тайные знания, уникальность и бесценность. Найти и принести. Лежит в ближайшем храме – получите, распишитесь.
    Я счастливчик, походу. Как-то так. Сейчас пойду. За всех расписываться. Чтоб значит – с бесценным грузом – да в светлое будущее. Во славу Империи. И тоже – как-то так.
    А связи нет – плохо. Нет – не то: Пло-о-о-о-хо!
    Совсем. Но слезы и сопли – потом, и для салаг. А я, Ченни Лайт, ветеран второго десантного, элитная спецгруппа «Красные удавленники». Железные зубы, чугуниевая башка, три нашивки и двадцать лет до ближайшей пенсии.
    Сейчас – приказ. Дойти и уничтожить. Хотя, какое на хрен уничтожить. И кого? Забрать объект, дальше видно будет. Приказ есть альфа и омега. Извилины напрягать – потом. На перекурах. Когда у костра да под гитару – в своем кругу под пивко. Пиво – это альфа. С него все начиналось. Когда пацаном по пьяни бумагу о вступлении в ряды подписал. А омега – это когда медаль перед строем за выполнение вешают. Что значит – живой и с песней. Ура – товарищи!
    А теперь каску глубже на лоб.
    И вперед.
    Открываю люк. Удивляюсь: отходит легко. Кручу башкой по сторонам. Вроде тихо.
    Шевелю батонами в сторону ближайших руин. Разведка на местности, млин.
    В небе подозрительные тучки. Над руинами туман. Через поселок идти надо, к пирамиде с обрезанной вершиной.
    Руины – то, что осталось от поселения. Нашего или «энергоморфов», когда они еще не полностью трансформированы были. Приглядываюсь внимательней. Нет, скорее наши халупки, потому как бараки вполне имперского типа. Крыши прохудились, штукатурка пооблезала. Проемы, проломы, битый кирпич. Местами зеленка торчит: кусты, трава, деревца. Птички опять же пасутся у болота.
    Блаалепие.
    На небе один и тот же спрайт. Словно прапор на плац сморкнул да просушить вывесил: вроде размер и цвет по уставу, а на душе тошно. Серо-зеленое все, липкое, и кажется: вот-вот какой-нибудь дрянью сверху обдаст.
    И тут резко по глазам вспышкой. И свист. И тишина.
     
    Замечаю – с запада значит – с другой стороны, гость приземлился. С дымком, с грохотом – совсем на инодрузей не похоже. Видать и его планета гостеприимно охлебосолила…
     
     

    ***

     
    Я пламя костра и отблеск великолепной. Вперед. Тонким крылом и тихим ветром к уродливой громадине храма. Это шепчет мне музыка сфер. Она же выжгла клеймо в самой моей сущности, прочертив огненной иглой связующую нить. Нить между мной, и тем, что внутри. И я знаю: Там разгадка на все вопросы. Какие? Неважно. Получив ответы, я смогу сформулировать и ранее неизвестное. Великолепная послала меня сюда. И где-то в глубине того, что нелепые люди называют душой – я верю: там спрятано знание об абсолюте.
    Уродливая глыба зовет. Манит. Обещает.
     
    Принимаю вызов и приближаюсь…
     
     

    ***

     
    Щебенка под ногой. Пыль в глаза и в зубы. Солнце сначала щекочет отнюдь не нежную морду лица, потом, разгоревшись по-полной, начинает конкретно жарить.
    Глоток из фляги. Половина руин пройдена. Высится уродливая пирамида. Чернеет вход.
    Забрать родное и назад – кажется так.
    Тут и зашуршало. А потом и выползло. Во весь рост. Самое оно – знакомое до икоты и кровавого поноса. Морда синяя-синяя, зубки в три ряда – полный комплект. И главное – шипит, и враскоряку, словно шлюха после удачного дня, ко мне топает. Ручонки шаловливые тянет.
    Видали мы таких. Все чисто на рефлексе – фамилию спросить не успеваешь.
    От бедра короткой очередью, да в лобатину.
    Полыхнуло, гаркнуло. Подергало оно лапками по пыльной щебенке, и затихло.
    А на берцы мне пара капель той гнили, что на мозг похожа, шлепнулась.
    На шее у чуда жетон висит – до боли формой и цветом знакомый: «Третья мото-стрелковая, второй взвод, рядовой Шмурге ++»
    Эк тебя братан угораздило. Видать из прошлой экспедиции с научниками ходил, по типу охранки, да так здесь и остался. Доохранять.
    Срываю стальную пластинку, кладу в карман. И почудилось, что мертвый – мертвее некуда: пол-башки ведь снес – рядовой Шмурге – кивнул одобрительно остатками башки. Типа как в знак своего полного и безоговорочного согласия, значится. Ступай, мол, с миром. Ну я и пошел: померещится, млин, всякое.
     
     

    ***

     
    Миную густые джунгли, плавно переходящие зеленью в каменное крошево руин.
    И наконец – пирамида:уродливый дикий гротеск. Пародия на плавные и изящные линии обитателей тонких сфер.
    Храмовники: изначальные творцы, перемешавшие миры причудливым калейдоскопом. Раса разрубившая семена жизни на части, слепив нечто, заселяющее сейчас всю обитаемую ойкумену.
    А взамен… Взамен они забрали нечто ценное и убежали в иную реальность.
    Что именно забрали? Нечто объединяющее абсолютно всех.
    Иногда мне кажется, что где-то на грани изнанки «нашего» мира они терпеливо наблюдают. И ждут.
    Что ж. Пусть.
    Мерзкая каменная глыбища распахнула черную пасть входа, и в музыке планеты звучит приглашение. Ненавязчиво и тихо. И лишь изредка тренькают фальшивыми колокольчиками тревожные нотки. Вызов или приглашение? Чего ожидать от безумия первых творцов? Перестраиваю тело под ритм, ловлю колебания эфира, вхожу…
     
     

    ***

     
     
    Интересно, а объект – это вообще, вещь предметная, которую на зуб можно, или штыком ковырнуть? Или хрень полная – чего здесь в избытке? Храмовники, они такие. Все могли, все умели. Начудили, поглядели на процесс. На раскол, развал, раздрай и прочие труды своих ошибок. Плюнули. Опосля раскидали по галактике всяческой фигни: артефактных фенек, монстров, диких богов и прочих квазаров с черными дырами. И свалили, ручкой не помахав. Куда? Не факт, что найдешь. И не факт, что найдя обрадуешься.
    Тут снова зашуршало – аккурат возле входа в пролом. Прямо из косяка – как затихарились? Троица братьев-близнецов покойного Шмурге выскочила. Эти пошустрее оказались. Один даже добежать успел. Ну – головой до берцев в падении дотянуться смог. А я магазин поменял. Стою – смотрю. Было бы что – закурил бы. Но нету.
    А в пролом идти надо.
    А не хочется.
    Инстинкт. Самое верное дело – когда ожидаешь бяку…
     

    ***

     
    Рациональность и логика. Красота фракталов и сложных математических понятий – вот принцип моего народа. То, чем живу и чему подчиняюсь. Все проанализировано и взвешено. Всему есть объяснение. Главное – задать вопросы правильно…
    Сквозняком плыву по коридору.
    Проплываю тихим ветром мимо стражников – уродливых созданий из гниющего белка. Струйкой дыма просачиваюсь сквозь ловушки из лезвий и огня. И наконец – мозаика. Узорный рисунок на полу. Я вижу связи и закономерности. Вижу скрытые механизмы. Уродливые, но надежные.
    И чтобы открылась дверь в конце – надо обрести форму…
     
     

    ***

     
     
    Ага. О чем я? Так вот – бяку когда ждешь – она и появляется. Клацает зубами, или улыбается мило и ножки раздвигает. Бяки, они ведь разные бывают. И если от той, что с клыками отбиться можно: гранатами там, или прикладом, то от накрашенных не всегда – губят они нашего брата почем зря.
    А глаза к полумраку привыкают. Странно. Стою в проходе. Чую – беда впереди большая. А еще точка моя пятая чует – что помимо приключений можно и большой куш сорвать.
    Вздыхаю. Захожу. Впереди длинный коридор. И поворот налево вдали маячит…
    То, что пол покрыт новенькой красочной плиткой, не удивляюсь: устанешь здесь варежку разевать.
    Топаю по картинкам развеселым, башкой по сторонам кручу. Хотя от стены до стены три метра.
    Бяк не видно, что радует и пугает одновременно. Чувствую подвох, но штыком потрогать не могу.
    Впереди из каменных плит целый сад-огород вылез зеленым недоумением. Иду прямо по зарослям. Сначала колючки мерзкие – сквозь штаны ноги дерут, потом лопухи: ладошкой зацепил – обжегся.
    Разозлило меня это. Сильно. Иду, топчу. Не заметил, как дикие кусты кончились, и ломлюсь я уже через газон ухоженный. Прямо на клумбу – дивны дела храмовников.
    Брызнул сок, хрустнуло под ногами.
    И роскошный цветок на пион похожий, покачнувшись, завис, да жалобно взвизгнул на грани утомленного сознания.
    Смотрю – надломал я его берцем. И так обидно стало. Всю жизнь хожу через грязь, боль и огонь. И слезками никогда не плакал, разве что спьяну, да под первач, а здесь – обидно.
    Сок из него каплей застыл, а головка поникла, вот-вот отломается.
    Неловко стало вдруг. Боязно и стыдно даже. Что со мной такое, не пойму.
    Отрываю кусок бинта, да подвязываю – чтоб значит, не окончательно – а вдруг оклемается.
    И чуется мне – и впрямь нечто будет. И цветок оклемается, и мне дальше идти будет легче.
     
     

    ***

     
    – Изменись, –  шепчут фрески на стенах.
    – Стань другой, – ненавязчиво поскрипывают кирпичи кладки.
    – Ну же, давай, – играют нотки в музыке здания.
    Другого пути нет. Подчиняюсь. Меняюсь.
    Музыка звучит все громче, в ней появляются неслыханные ранее ритмы.
    Изящная ножка мягко ступает на холодный  пол. Глаза привыкают к полумраку. Вот и  первый камень мозаики…
     
     

    ***

     
    Иду вперед, а мысли плетутся где-то сзади. Не успевают, болезные.
    Не догоняют. И это хорошо: мысли надо гнать в три шеи. Задумавшийся боец это амба и полный аминь: примите цинковым грузом.
    А я что: ни петь, ни рисовать. Политесам не обучен. Правильный. Потому и жив до сих пор.
    Коридор сужается, расширяется, играет со мной, подкидывая развеселые фрески на стенах и на полу. От иных видов по коже мороз. И кажется, что обрабатывают меня картинками храмовники словно грамотный политработник боевым листком…
     
     

    ***

     
     
    Новая форма сначала развлекает, потом начинает щедро делиться новой информацией… Я просто захлебываюсь в ее потоке.
    Слышу новые, доселе невиданные нотки в мироздании.
    Слышу новое, доселе неизведанное в себе. Холод, голод, удивление…
    Двигаюсь вперед – мерзну на холодном полу, жмурюсь, проходя мимо факелов, тяжело дышу, пройдя тысячи шагов коридора.
    И самое большое недоумение: назад измениться не могу.
     
    И в сознании зарождается нечто неведомое моему народу: страх.
     
     

    ***

     
    Коридор петляет то влево, то вправо. И еще – опускается. Утешает одно – дорога единственная – не заблужусь. На стенах коптят загадкой храмовников факелы. А еще на стенах фрески. Золотой век. Откуда я знаю это название? Я, рожденный в коробке третьего уровня, изначально предназначенный для среднеквалифицированных работ и лишенный в детстве очень многого – знаю. А еще твердо уверен – я уже не тот. И если суждено выйти на поверхность живым, это новое мое «я» посмотрит на мир иными глазами. Так-то.
    Фрески складываются в истории. Мимоходом топчу ногами чье-то славное прошлое: победы и поражения, праздники и бедствия. Даже тогда, эоны лет назад, жизнь была почти как у нас, С одним маленьким но. Что-то у них было, у этих долбаных древних. Что?
    Я уже у порога. Чувствую это. Скоро узнаю. Скоро…
     

    ***

     
    Меняюсь. Все больше и больше. Ничего не могу поделать – наследие храмовников сильнее. Оно выжигает меня изнутри, перекраивает «как надо», нравится мне это, или нет. Рациональность внутри меня дает трещину и тихо рушится.
    Не хочу этого. Боюсь.
    Но интерес – что же будет дальше – по-прежнему толкает меня вперед.
     

    ***

     
    А еще зеркала были. Вот так. Коридор расширился, превратившись в здоровенный зал – а в конце – продолжение пути маячит. И ясно – туда мне. Через зеркала. А со стен на меня отражения мои смотрят. Разные такие: я весь красивый и в сверкающей броне, я – салага сопливый, я – в коробке подростково-выростной… Много меня здесь было и мимо проходило. Автомат в руках дрожать стал, а потом они вдруг со стен повылазили.
    Всем скопом, все вместе, идут, чуть не за руки держаться. Хороводом воспоминаний кружат, талдычит каждый свое.
    Мне сначала интересно, а потом глядь! А двери-то нету. Куда идти, уже не знаю, заплутал в трех соснах на ровном месте.
    А эти, которые «я», таращатся, ухмыляются, кивают, кто-то дружески похлопать норовит. Странно.
    И так мне эта кутерьма надоела, что не выдержал я.
    Гаркнул бравым прапором:
    – Вольно! Ра-а-а-зойтись!
    И очередью.
    Вверх.
    Не в себя ж любимого стрелять, чтоб чего не вышло.
    Лопнуло тут все мыльным пузырем, разлетелось осколками.
    И снова пустой зал, и проход совсем рядышком.
    Иди дальше, мил человек, пускаем…
    Иду.
    И вижу – двери позади меня из стены появляются, и тут же закрываются. Дорогу назад отсекая. Что-то будет…
     

    ***

     
    Зашипел сзади камень, выезжая из пазов. Дорога назад отрезана. Странно. А впереди стены принялись сдвигаться, сужая и без того неширокий проход. Бегу вперед. Сзади закрываются двери…Страшно.
     

    ***

     
     
     
    А вот и цель всего похода. Коридор, наконец, закончился. Я в зале. По краю статуи стоят, всякоразные, со всех эпох и народов собранные. Наблюдают. А по центру…
    В центре все как полагается по стандарту – большая такая зверюга пасть раззявила и топает взад-назад.
    А с другой стороны такой же коридор.
    Вижу – бежит оттуда кто-то. И как у меня – двери закрываются. Отсекают. Чтоб собрата по несчастью аккурат к зубастому товарищу доставить.
    Захлопнулась последняя – и в зал ребенок влетел. Девочка.
    Удивился сильно. Вот оно как все обернулось.
    А гадский бяка зарычал утробно, и к девчоночке устремился. Медленно так, вразвалку.
    Та застыла, растерялась – оно и понятно.
    У меня тоже страх – и впервые в жизни – не за себя любимого.
    Ствол в руках огнем плюнул.
    Последний магазин. Последняя граната.
    Бегаю по кругу, поливаю огнем. Чувствую – скоро конец всему.
    И монстр тоже это чует. Развернулся ко мне. Натуральную ухмылку на морде вижу. Пули кожу ковыряют, а ему хоть бы хны. Пасть раззявил, расхохотался….
    И тут подствольник все наши споры вмиг разрешил. Влетел презент меж зубов. Захлопнул злыдень свой чемодан – тут и грохнуло. Пол-башки в потолок, дрожь в лапах и падение.
    Падение!
    Прямо в ее сторону. А чудо это от страха или шока – двинуться в сторону не может. Тут и завалило ее всей массой злобного мяса…
     
    И таким говном я себя почувствовал, аж жуть. Один выход – ствол к виску и полный аут. Зря шел, выходит. Сдались мне эти тайны храмовничьи.
     
    И на приказ вдруг стало глубоко и сверху.
     
    Потому как после всех мытарств прикоснулся самую малость к чему-то неизведанному и правильному.
    И вечность храмовничьим оскалом нагло в рожу мою небритую ухмыльнулась.
    Да разложила карты – на смотри.  А потом вытащила тузов из рукава и нагло побила все ставки.
    И оставила в дураках, явив на миг чудо.
     
    Отбросил я надежный ствол. Стою, и даже слез нету. Не умею, не научился… еще не научился.
     
    И пискнуло что-то. И шевельнулось под тушей. Застонало. Тихо-тихо.
    А я опомнился, и, спотыкаясь,  враз туда заспешил. Отодвинул гребенчатый хвост, кое-как вытащил.
    Не ребенок это был, а миниатюрная симпатяжка. Глазища огромные, хлопает ресницами, смотрит со страхом и удивлением. Дрожит от холода, одежды нет.
    Интересно, на кого я сейчас похож, после всех передряг?
    Встать ей помогаю, и плащ накидываю.
    А по центру, там где главный злыдень топтался, пятно образовалось светлое, и все больше и больше разгорается.
    Взяла девушка меня за руку, доверчиво так, как собрата по несчастью, храмовниками измененного.
     
    И тут осознал-почувствовал я, что назад, в старый мир, дороги нам нет.
    И чувствую – она то же самое поняла. А когда пришло это осознание – открылась дверь в иной мир. И с этим новым знанием мы Aльфой и Oмегой туда вошли.
     
    А что потом было – уже не ваше дело. Скажу только – дальше было хорошо.
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    
    з.ы. Особая благодарность товарищу Кхмеру(Н.Гургуц), Ю. Никитину. А.Сапковскому и ст.оп.Гоблину. Вдохновлялся оттуда.