Мозэс Картер вздохнул и шумно опустился на землю. Его серые, коротковатые штаны задрались чуть ли не до самых колен, обнажив волосатые щиколотки. Горячая земля жгла зад. Посидев несколько минут в раздумье, он всё-таки решил отложить карабин в сторону и поднести к губам фляжку. Не то чтобы очень хотелось пить, а просто так, в качестве ритуала.
- Поздравляю, дружище, вот ты и добрался!
Сухой, горячий воздух потушил эту фразу… а заодно удавил весь оптимизм. Жара стояла невыносимая. Картер поцокал языком. Фальшиво, сказал он себе, фальшиво получилось. Нельзя сказать, чтобы Картер был чем-то недоволен. Скорее наоборот – он был счастлив. Но только к счастью этому, увы, прибавилось неуловимое чувство неудовлетворения. Так, в общем-то, бывает всегда. Бессмысленно спорить: ожидание праздника всегда приятнее самого праздника. Теперь, знал он, радостное ожидание кончилось – пришло время тяжёлому, нудному «торжеству».
Солнце поднялось в зенит и будто забавы ради обрушивало потоки горячих лучей. Само светило жёлто-оранжевого, как марокканский апельсин, цвета, казалось, беззвучно издевалось: на-ка, попробуй-ка ещё!
В голове Картера копошилось какое-то недоверие, которое, будь оно перенесено в легко-употребляемые слова, свелось бы к одной вопросительной фразе: «Так это и есть та самая штука?» Но Картер к словам не прибегал. Чертова уйма прожитых лет приучила его: чем неправдоподобней выглядит вещь, тем она реальней.
Не стоило оглядываться вокруг – всюду однообразная пустошь. «Кактусовая пустыня», как называют её мексиканцы. Что до Картера, то у него уже в горле першило от этих кактусов, да и от самой Мексики… Как бы то ни было, вокруг была пустыня Сонора: чёртовы кактусы, обожжённые до молочной белизны камни и растрескавшаяся земля. И только здесь, перед ним, на холме, в близком соседстве с юкками – двухметровыми кактусами, разветвлёнными как настоящие деревья – нагромождение каменных блоков, имеющее неподдельное сходство с дверным проёмом. А за ним неприятная на вид темнота, и судя по всему – ход, ведущий куда-то вниз.
Да, сказал себе Картер, это и есть «омолодитель». Сказал, и недовольно поцокал языком.
* * *
У почти лысого, обременённого животом, человека было два железных правила касательно своего поведения в Мексиканских деревнях и городках. Правило номер один (вернее это было правило номер два, но здесь следует упоминать о нём, как о первом) гласило: если тебе нужно что-то узнать, что-то разведать, или о чём-то хорошенько расспросить, обращаться следовало к издыхающим от скуки местным старикам. Опыт показывал: при правильном подходе нужной информации из них можно выудить так много, что её хватит, чтоб заполнить все полки Лондонской национальной библиотеки. Такие люди со шпионской пытливостью впитывают все слухи своего маленького, зачастую не выходящего за рамки деревни мира, бережно сортируют их с кропотливостью лондонского клерка и долгими годами хранят всё это с надёжностью Швейцарского банка. Это была Мексика, и люди здесь были особого склада: готовые вот-вот рубануть по твоей спине тяжёлым мачете. Но стоит навести с ними какой-никакой контакт, склонить на свою сторону, как они распахивают (или делают вид, что распахивают) перед тобой душу и готовы уже продать собственную мать, только убедившись сперва, что цена будет подходящей. Такими были и здешние старики, с той лишь разницей, что на них постоянно давил груз сомнительных знаний, и они всегда были рады свалить их на чью-либо малознакомую голову. Правда, опять же, исключительно за «небольшую» плату. При этом вам неплохо было обладать крепкими нервами. В потоках информационного навоза, конечно же, попадались золотые жилы (надо сказать: всегда попадались золотые жилы) но на обнаружение их требовалось завидное терпение. Что ж, везде есть свои нюансы.
Второй нюанс был серьёзней, и, по-хорошему, его следовало вышивать золотыми буквами на тульях широкополых шляп или выбивать на ружейных прикладах - ОСТОРОЖНОСТЬ. Никогда не следовало забывать, что ты находишься в Мексике, само имя которой рождает в голове образы кровожадных головорезов, конокрадов и убийц, никогда не расстающихся с винтовкой. Сколько их тут родилось и выросло? Начиная от Эмилиано Сапаты и Панчо Вильи, Мексика была инкубатором людей такого рода. И неважно, что сейчас они стали тише, но ведь они никуда не исчезли. До сих пор – да так, наверное, будет и дальше – вся власть была в руках местных «удельных князей» с их небольшими армиями. Поэтому, всегда существовала нужда в постоянной концентрации и… невероятная осторожность. Даже Мозэс Картер, который варился в здешнем котле более двух десятков лет, не мог предугадать, в какого рода г... он может наступить при следующем шаге. По этой причине и было сформулировано второе правило, которое с неотвратимостью законодательного акта гласило: «В случае чего – жми на курок».
Почти лысый, обременённый животом, Мозэс Картер вышагивал по широкой улице городка, чьё название не поддавалось прочтению из-за грязи, заляпавшей половину вывески. Он старался придать шагам как можно больше уверенности. Карабин он перевесил так, чтоб при необходимости тот оказался под рукой. Лоб слегка вспотел… и не только от жары.
Последнее время (надо уточнить: с тех самых пор, как он всерьёз стал заниматься этим делом) первые шаги по неизвестному поселению давались Картеру тяжело. А ведь было время, когда он врывался не только в чужие города, но и в чужие дома. Теперь же его отягощало какое-то волнение.
«Неужто, это старость сделала меня таким?» - думал он и обескуражено жевал губами.
Картер вдавливал в землю серую пыль и незаметно озирался по сторонам. Все местные городишки были до ужаса однообразными, будто их строил один и тот же человек – проклятый на постоянные мучения Вечный Жид, у которого напрочь отсутствовала фантазия. Тощие облезлые куры, валяющиеся в пыли. Одни и те же обветшалые дома. Одна и та же улица – широкая и пустая. В середине дня, они были похожи на заброшенные города-призраки, в которых кроме кур нет ни одной двуногой твари. На самом же деле, все жители, как мыши, сидели по своим норам. Они дремали или рассматривали мир за окном, спасаясь от жары.
Картер прочистил забитый пылью нос. Конечно же, он знал, что за ним наблюдают, и это не могло не раздражать. Но это был далеко не первый городок, в котором он побывал вообще и по этому делу в частности. В его распоряжении была уйма отработанных линий поведения, которых следовало держаться. Отчасти, это позволяло ему чувствовать себя уверенно и, как он думал, находиться в безопасности.
Мозэс Картер остановился, когда заметил, что сидящая на одной из жердей невысокого забора фигура спустилась на землю и неспешно зашагала к нему.
Картер пригляделся – то, что надо! Незнакомец был сгорбленным и сухим. Грубая рубаха висела на нём мешком. Ниже закатанных рукавов была видна дряблая кожа, загоревшая до коричневого цвета. Верхнюю часть лица закрывала тень от старой соломенной шляпы. Нижнюю – седая пушистая борода.
Незнакомец остановился в нескольких шагах.
- Salud, сеньор, - сказал он. – Вы что-то ищете?
Картер ответил не задумываясь:
- Конечно! Я ищу человека, который составит мне компанию за бутылкой текилы.
- Bueno! – борода старика взъерошилась, обозначая улыбку.
Контакт был налажен.
Красное трепещущее сердце города – одинокий кабак – как и подобает всякому краеугольному камню, расположился в центре единственной улицы. Неприглядное на вид здание ничем не выделялось и внутри: по одной стене тянулся длинный пустой бар; по всей протяжённости другой стояли деревянные столы. Почти все пустые, и только за одним из них сидел какой-то корноухий господин, вяло жевавший неаппетитного вида коричнево-серую массу. Вокруг него кружилось целое облако жирных мух. По всему помещению расползся противный кисловатый запах, напоминающий запах яблочного уксуса. Стоило сделать шаг, и запах этот трансформировался в аромат лаврового листа и непрожаренного, сочного мяса. Пару движений дальше, прочь от барной стойки и двери ведущей на кухню – воздух опять пропитывался чем-то неприятным, гниющим, будто последние дыхание, исторгнутое из горла умершего от чудовищной дозы спиртного.
Они уселись за стол в самом углу. Полная, вся в поту, женщина принесла тёмную бутылку, со скучающим видом оглядев обоих.
Как уже успел выяснить Картер, старика звали Фернандо. Его борода расступилась, открывая отверстие рта, в котором пропало содержимое первого стакана. Незаметно стал завязываться разговор, основанный пока на общих, лёгких темах. Голос у старика был скрипучий, как ржавые петли. Он говорил громко, будто специально напрягая связки и указывая тем самым: «смотри, каков я, смотри, кто я, я привык командовать, было время, когда я умел это делать». Время шло. Пустая болтовня ни сколько не замедляла его ход, как бывает, когда люди рады слушать друг друга, делиться словами и получать от этого удовольствие. В отличие от старика Картер этого не ощущал. Он чувствовал, как текло время. А ведь ещё многое нужно сделать. Картер пропускал большую часть сказанного мимо ушей, не переставая разливать жидкость по стаканам. Сам же он пил мало, едва смачивая спиртом губы – в его планы вовсе не входило надраться и уползти под стол. Да и пойло было так себе.
Фернандо времени не терял. Стаканы один за другим пропадали в его бороде. Речь становилась всё развязней. Всё больше грязного белья его знакомых появлялось на свет божий, и старик со смаком перестирывал его, присыпая перцем грубых шуток. И так без конца.
Прошёл час. Час, от которого заболела бы голова у любого, за исключением Картера. Жидкость переливалась из бутылки в стакан, из стакана куда-то в бороду и продолжался нескончаемый поток слов. Картер умел терпеть. Вообще, во всём была только его вина. Может, у него было такое лицо или внешность? С подобным даром можно зарабатывать деньги, служа на исповеди. А может, он просто умел делать вид, что внимательно слушает?
Когда содержимое бутылки стало приближаться к концу, Картер решил взяться за старика всерьёз. Но, как назло, все его словесные ловушки и хитро поставленные вопросы уходили в молоко. Либо старик был слишком хитёр, либо непроницаемо глуп.
Картер решил прибегнуть к последней уловке. Когда стакан бородача в очередной раз оказался пуст, он даже не притронулся к бутылке. Вместо этого он обхватил голову руками и упёр взгляд в столешницу.
- Что с тобой? – пушистая борода слегка дрогнула. Фернандо сам наполнил оба стакана и протянул их Картеру. - Что случилось?
Картер покачал головой и, стараясь придать голосу больше трагизма, заявил:
- Я старею.
Бородач затрясся от смеха:
- Ты?! Ты стареешь?! Ты своими руками быка убить можешь!
Картер молчал.
- Queva! Вот ещё! Ты старость и в глаза-то, наверное, не видел. Сколько тебе лет?
- Шестьдесят семь.
- Шестьдесят семь?! Мне семьдесят пять! А ты говоришь: «старый». А кто тогда я?
Картер вновь покачал головой.
- Нет, - сказал он сухо. - Ты не смейся. Я такое видел – проживи ты хоть три жизни, всё равно такого не увидишь. Я про другую старость говорю. Я во многих передрягах побывал и чувствую, пришёл конец моему здоровью. Дряхлею с каждым часом. Скоро, очень скоро, пора придёт на небеса отправляться. А ты смеёшься…
Картер подкрепил слова тихим стоном.
Фернандо подтащил к себе оба стакана и опрокинул их один за другим. Он погладил бороду, скрывая улыбку. Картеру этот жест был знаком. Старик, видимо, понял, что к чему. Его поза говорила: «Знаем мы, чего ты хочешь!»
- А ты к развалинам сходи, - обронил старик.
- Queva! Вот ещё! – Картер попытался придать голосу как можно больше удивления. - Что я развалин, что ли, не видел!
Фернандо резко перегнулся через стол. Поля соломенной шляпы уткнулись Картеру в лоб.
- Да-а-а… Да! Да! Да! Таких – точно не видел!
Картер отстранился – при таком приближении от старика пахло, как от сливной ямы.
- Я же тебе говорил: не смейся надо мной…
ФЕРНАНДО (слегка обиженно): Ну вот, опять ты злишься. Я же помочь хочу… Чёрт возьми, я и не подумал, что ты об этом ничего не знаешь…
Наступило молчание. Картер смотрел на Фернандо, Фернандо смотрел на Картера.
КАРТЕР (устало махнув рукой): Напился.
ФЕРНАНДО (бьёт себя в грудь): Я?! Напился?! Ты меня не обижай! Я же помочь хочу. Говорю тебе, есть – Бог свидетель! – есть у нас такое место… (Некоторое время он молчит и в этом молчании – нерешительность. Затем он снова наклоняется над столом, и голос его понижается до шёпота.) У нас его называют «омолодителем». Чувствуешь? О-м-о-л-о-д-и-т-е-л-ь! И это правда! Бог видит – чистая, как душа ребёнка правда… (Пауза. Старик оглядывается по сторонам.) … Они все об этом знают. Все до единого… И боятся. Ни за что не скажут: ни то, что боятся, ни то, что знают. Молчать будут, как дохлая рыба… И в соседних городах знают и молчат… И тоже ходили… (Пауза.) Хм, ты, говоришь, многое видел…
КАРТЕР (стараясь держать на лице гневную маску): О чём ты вообще, чёрт тебя подери?!
ФЕРНАНДО: Я? Как это «о чём»? О старом индейском гроте, о чём же ещё! (Снова понижает голос.) Сапотеки были не дураки. И инки были не дураки. Ну, кто же мог подумать, что они оставят свои чудеса под открытым небом, посреди голой пустыни? Может, думали: никто не найдёт? Но мы нашли. И из других деревень там были. Кто мог подумать: вещь, которая делает тебя молодым и сильным, всего в трёх днях пути… Захотел – пошёл. Захотел – не пошёл. Молодость для всех и каждого. И совершенно бесплатно… (Пауза.) Но ты об этом молчи, и язык не развязывай даже под лезвием ножа. Всё это – наше личное дело!
КАРТЕР (стянув с себя маску гнева и нахлобучив удивлённую мину): Нет. Такого быть не может. Ты мне лучше скажи, что твоя кляча может мчаться быстрее поезда – я бы поверил. А тут, нет. (Пауза.) … И ты говоришь, без труда можно туда добраться… И говоришь, каждый там побывал… Совершенно бесплатно? Совершенно… ничем серьёзным платить не понадобится… Это враньё!!
ФЕРНАНДО: Я говорю то, что я говорю. («Ужасно практичная логика», - подумал Картер.) Каждый ходил… Но жизнь приучила… Каждый ходил, но все молчат и никому об этом не скажут. Будто ничего нет, и никогда не было.
КАРТЕР: И ты там был?
Фернандо надвинул полы шляпы на свои мутные глаза. Во всей его позе читалось, что он чем-то расстроен: толи старыми воспоминаниями, толи давно не испытываемыми чувствами. Затем Мозэс Картер буквально ощутил, как в голове старика стала зарождаться борьба. Обманутый алкоголем мозг с ужасом ощутил пустое место там, где по определению должно быть то самое Нечто отгороженное от мира врождённым обетом молчания. Картер подумал: «Какое это, наверное, неприятное чувство, знать, что Железный Занавес уже рухнул, а звуки рушащихся преград услышать только сейчас».
СТАРИК (очнувшись, наконец, после долгого ступора): Ну… Когда вот таким как ты был. Твоего возраста. И знаешь, всё что говорят – правда: и «омолодитель», и всё что он делает. Готов душу отдать на вечные муки, если говорю неправду. Клянусь Святой Марией! И нет тут ничего… страшного… (Пауза.) Нельзя мне тебе говорить … Индейские штучки делают своё дело, каждый знает. Ни деньги, ни подарки там не нужны. Оно для всех и каждого… Бесплатно.
КАРТЕР: Что-то не похоже, чтоб ты слишком «омолодился»…
Старик разразился громким смехом – таким, какой бывает только у пьяных людей. Затем его борода расползлась в стороны, оголив неприятного вида провал рта с тремя гниющими зубами. Его указательный палец оказался направленным точно на три этих жалких обломка.
ФЕРНАНДО: Видел? А у них зубы белые, как мел, и крепкие, как свинцовая пуля. У них, говорят, новые за три дня вырастают. Да, про них такое говорят, что дурак и не поверит! Руки крепкие, как у твоего коня ноги…
КАРТЕР (показывая пальцем в потолок): А те – там были?
Старик хлопнул по столу костлявой ладонью.
- Санчес Кроес?! Да он трусливей пуганой вороны! Да он по любому поводу дрожит, как ослиный хвост! Нет, это нас… это нас Господь Бог наказал! Трусливый шакал!..
Картер испугался не на шутку. Он сжался в комок. Старик как назло кричал во всю глотку, поливая грязью человека по имени Санчес Кроес. Картер покраснел: как же ему захотелось заткнуть кулаком эту бородатую пасть! Он обшарил глазами внутренности кабака. К счастью, никого…
…А женщина за стойкой бара смотрит прямо на него. Или на Картера? Её лицо расширилось в хищнической улыбке. Толстая свинья!
К счастью, запала в старике не хватило надолго. Он утих и выплеснул в глотку последние капли из тёмной бутылки. Да, он кричал то, о чём даже лучше не шептать. Смелость – это ведь тоже груз, но не тот который тащишь на плечах, а тот, который обременят ноги, совсем как тазик с цементом. Мозэсу Картеру на миг стало жаль старика: какие он, наверное, сейчас испытывает поганые чувства, а ведь ему отсюда никуда не деться!
Картер понял – разговор окончен. Но другого он и не ждал. Через жутко неподатливую вещь, называемую Заговором Молчания, заглянуть можно только так – мельком, заметив лишь какие-то крохи, как будто стараешься увидеть отделку комнаты через дверную щель. Что ж, такова доля падальщика – собирать по крупинкам и вылизывать чужые тарелки. Эх, вот если бы старик не сорвался на брань про Санчеса Кроеса (Кто это? Наверное, он здесь главный!) как много можно было бы вытащить наружу! А ведь я-то зачем про это начал?!
Картер встал. Он не успел заметить, текут ли по лицу старика слёзы, да это его и не волновало. Скрипя зубами, он расплатился за выпивку (Заложишь же меня, толстая свинья!) и поспешил покинуть заведение.
* * *
К вечеру Картер «обработал» ещё троих. Ничего нового, они, конечно, не сказали. В общих чертах он уже слышал всё это в других городах и даже здесь (к счастью, никому больше не пришло в голову смешивать с грязью местного воротилу). Но всегда требовалось подтверждение… в любом случае, а в этом – особенно.
Невыносимая дневная жара спала. Её прогнал сухой ветер, будто по периметру города поставили сотню вентиляторов. Картер снял комнату на втором этаже полуразрушенного сарая, который один предприимчивый человек успел объявить гостиницей. Картер запер дверь на ключ и для надёжности припёр ручку расхлябанным стулом. Набитый прелой соломой матрас он брезгливо пнул и уселся на подоконник.
Солнце упёрлось круглым боком в землю. Безоблачное небо окрасилось багряным.
Городок стал оживать. На улицу выходили люди. Кто-то возился около домов, поправлял заборы, кто-то гонял кур и брал из колодцев воду. Где-то слышалась звонкая и быстрая, как дробь, женская брань. Цепочки мужских фигур потянулись к кабаку. Всё правильно – летом в Мексиканских городках жизнь начинается после захода солнца, иначе можно умереть от этой жары.
Картер задёрнул пыльные шторы.
Он чувствовал тревогу. Списать её на действие алкоголя было нельзя. Картер не был пьян. Да, он много выпил, но текила показалась ему просто горькой водой. Так было всегда, когда он занимался делом. Он пил и не пьянел – такое свойство было у его организма.
На Картера навалилась усталость, но он прогнал её. Прогнал мыслями, словно горящим факелом разметал тьму.
«Теперь я знаю точное место, - думал он. – Всего три дня пути. Так близко! Кто бы мог подумать…»
Он знал и раньше, что оно где-то тут, но какая-то часть мозга противилась этим знаниям, старалась отторгнуть их, как целое тело отторгает чужеродные ткани. Теперь же она успокоилась. А может пошла на компромисс. Если не заставить себя поверить сейчас, наступит ли вообще время быть уверенным на все сто? Наверное, нет. Так что же? Итак собранно много информации… Три дня. А до этого ещё два года. Да, уже где-то два года с тех пор, как он напал на след. Узнай его прежние приятели, они бы подняли его на смех. Сказали бы: «Моз, ты сошёл с ума!» Ну, ничего, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним! Посмотрим, как они «засмеются», когда увидят меня нового. То-то вытянутся их лица.
Картер раньше и сам не верил. Не верил, что такое возможно. Индейский грот… Но постепенно, медленно что-то стало накапливаться. Ведь не бывает ничего невозможного. Ведь даже в легендах есть частичка правды. А что если не только частичка? И прежняя неуверенность треснула по швам. Возможно, он и впрямь стал стареть… Ужасно об этом думать! Эти боли в костях! Прежние раны ноют, как сопливые дети… Всё это ужасно, невыносимо!
Два года, кажется так. Ничего, можно подождать и ещё три дня.
Картер нашарил свечу в ящике стола. Он чиркнул спичкой. На вершине воскового цилиндра замаячил белый огонёк.
«Так-то будет спокойней», - подумал он.
* * *
Три приземистые, но крепкие фигуры вдыхали ночь рваными ноздрями. Их грязная кожа зудела в предвкушении драки, боли и, возможно, крови – неважно. Всё это они воспринимали спокойно – это была их работа. Но всегда они ощущали этот зуд, будто стояли на пороге огромного кабака, где бурлило веселье, а по полу лилась дармовая выпивка. Все они было исковерканы одно время в боях: у одного не хватало уха, другой заметно прихрамывал, третий ловко сплёвывал жеваный табак, так как зубы ему не мешали.
Они застыли у двухэтажного здания с одним единственным застеклённым окном – оно тускло светилось из глубины. Яркие звёзды блестели над их головами. Огромная, белая как кость луна висела пустой декорацией.
Один махнул рукой в сторону окна.
Другой – утвердительно кивнул.
У самого порога их попытался остановить низенький человек, но вовремя опомнился и прислонился к стене. И правильно. Так будет лучше. Тот, кто переступает дорогу людям Санчеса Кроеса, обычно видит после только одно – подошву сапог, давящих на глотку.
Они тем временем уверенно поднялись по лестнице. Их кулаки сжимались и разжимались. Засохшие ссадины на костяшках чувствовали скорое пополнение. У самой двери они остановились. Но всего на секунду. Удар ногой. Дверь слетела с петель… И ничего: комната была пуста, на столе горела одинокая свеча.
* * *
Чем пахнет пустыня? Воздух проникает в ноздри двумя горячими струйками, создавая жжение в них и в горле, создавая ощущение чего-то колючего, дерущего, как наждачная бумага. В нём лишь запах песчаной пыли и чего-то сухого, безжизненного.
Мозэс Картер тяжело поднялся на ноги. Это всё живот, подумал он, и откуда он только взялся? Там ведь раньше были мышцы, солидный пресс. А он надулся. Нашёл время! А ведь если бы я ел как свинья, так нет! Откуда он взялся, круглый и тяжёлый как гиря? Рубаха Картера промокла от пота, тёмное пятно обволокло белую ткань на груди и под мышками, частично перекинувшись на спину. Картер поднял карабин, одной рукой подцепив его за ремень. Тот подпрыгнул вверх и опустился в подставленные ладони. Вот так! Ловко и легко, как трость фокусника. Картер заглянул в чёрный глаз дула, покарябал ногтём мушку, будто надеясь, что она отвалится, как старый гнойник. Он погладил рукой приклад, ласково, как должно быть светские дамы гладят карликовых собак. Конечно же, он знал своё оружие, и знал его лучше, чем собственное лицо, но нужно же было куда-то смотреть, а смотреть туда, куда надо он почему-то хотел меньше всего.
Тёмный провал, очерченный четырёхугольником каменных блоков, вызывал тревогу. В нём было что-то не из этого мира, не из этого места и времени. Отчасти, такое ощущение складывалось из-за тени под каменным сводом. Кажется, от неё и правда тянуло холодом, таким приятным, располагающим к отдыху. Но разве не стоит ждать подвоха там, где всё гладко и хорошо?
Картер перевёл взгляд на деревья-юкки. Ветра не было. Они стояли, не шевелясь, застыв точно на картинке. Даже листья-иголки не колыхались. Какие-то зелёные многорукие фигуры – эти юкки: точно заколдованные часовые, охраняющие вход в индейский грот, легендарный «омолодитель».
Да, перед Картером был «омолодитель», но почему-то сейчас – вот сейчас! – он не слишком-то был этому рад. На душе скребли кошки, но не от тоски или горя. Чёртова уйма прожитых лет, огромный опыт и суровая пустыня приучили Мозэса Картера к тому, что всё самое серьёзное, страшное начинается тогда, когда кажется, что всё закончилось или вот-вот закончится.
Картер сглотнул жалкие остатки слюны.
Итак, я здесь. И что? Что дальше? Ведь не может же быть всё так легко и просто. В этой ситуации есть что-то фальшивое. Мне шестьдесят семь лет. Огромный срок. Только этого срока хватило, чтоб научиться самым важным вещам на свете. И первое в этом ряду, что нельзя верить всему тому, что тебе говорят. Это аксиома. Все шестьдесят сем лет нужно потратить чтоб вбить себе в башку, что мир полон людьми, которые вьются вокруг, как мурены, с одной лишь целью: отхватить кусочек. От тебя кусочек! Мир полон лжи и обмана. Никому нельзя доверять, ничему нельзя верить. Мир – террариум полный ядовитых змей.
Картер не мог оторвать взгляд от темноты за каменными блоками. Она как-то погружала его в себя. За тенью можно было разглядеть белесую каменную балку и что-то ещё – чёрное, вероятно тот самый ход, ведущий куда-то вниз: туда, где некто или нечто делает из людей олимпийских богов.
Шестьдесят семь лет! Последний шанс! Как хочется жить, теперь, когда старость коснулась меня холодными пальцами. Когда стала болеть спина, когда появился живот, облысела голова и болят старые раны. Чёрт возьми, до чего же не хочется дряхлеть! Это страшнее самой дикой жажды, да и колодцев для неё нет. А в молодости казалось, что смерть это ерунда, сказки для непослушных детей, что жизнь бесконечна, как Вселенная. А если умереть – так и что ж! Ведь все умирают и потому надо жить на широкую ногу. Но теперь, смерть – что-то страшное, что-то близкое и холодное. И вот тут-то самый ужас – нет сил быть таким как прежде, что ещё очень многое «можно было бы провернуть с моим-то опытом и уменьем». Индейский грот! Конечно же, это мечта. Но кто сказал, что мечта не может быть реальностью? Теперь же, когда так всё плохо – это последняя соломинка.
Невозможное – возможно! На Земле есть вещи неподдающиеся логике, перечёркивающие всё представление человека о природе бытия. Где-то – дороги, на которых автомобили сами собой катятся в гору. Где-то – по воздуху летают огненные шары, и по дну высохшего озера неведомая сила передвигает огромные валуны. А здесь – это… И в это уже нельзя не верить. Особенно когда стоишь перед тёмным провалом. Когда на ум приходят кое-какие слухи. Рассказы из местных деревень, в конце концов. Или, например, история Кортеса, что был убит в глубокую старость, но на чьё убийство хватило сил лишь одновременно дюжине наёмников. В ближайших городах могут без запинки назвать имена людей, которые побывали тут и «омолодились». И они здесь, дышат одним с нами воздухом.
Теперь Мозэс Картер сопротивляться уже не мог. Он уже не мог не верить. Да и как можно не верить в каких-то трёх шагах от великого чуда? Мозэс Картер буквально почувствовал лёгкие вибрации, ощутимые не телом, но чем-то в сердце. Вибрации, идущие от портала индейского грота. Он начал расплываться, как свечной воск, обмякать. Осталось сделать пару шагов, войти внутрь.
Картер сделал шаг…
…и остановился.
Постойте-ка, подумал он, в местных городках могут назвать имена людей, которые «омолодились». НО ОН-ТО ИХ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, НИ РАЗУ НЕ ВИДЕЛ!!!
Когда-то у Картера был старый друг (возможно единственный друг в прямом понимании этого слова) звали его Пат Шепорд, он был его возраста, англичанин. Так вот, у него была одна любимая фраза: «разумные сомнения». Как он утверждал, этим термином частенько апеллируют на судах присаженные заседатели. «Разумные сомнения» - в этом что-то есть!
Картер застыл на месте.
Он стал рассуждать.
«Омолодитель» действует, Бог с ним! Теперь в это трудно не верить. Но дальше… Молодость для всех и каждого? Это слишком хорошо. Это слишком просто. Это слишком легко. Но разве не стоит ждать подвоха там, где всё гладко и хорошо? Штука, которая делает людей молодыми не зависимо от их цвета кожи и вероисповедания, независимо от наличия в кармане звонкой монеты. Штука, которая делает всё это стоит здесь, в пустыне, всего в каких-то трёх днях пути от ближайшего городка. Стоит не одну сотню лет. И каждый может придти сюда абсолютно беспрепятственно. Сколько же людей через него прошло?
«Каждый ходил», - вспомнил Картер.
Молодость для всех и каждого, подумал Картер. Молодость для всех и каждого. Молодость для всех и каждого. Картер повторял эти слова, как ключ к загадке. Повторял до тех пор, пока язык, непроизвольно бьющийся о нёбо, не стал болеть.
Ходили все. Но в деревнях полно стариков.
Это должно было броситься в глаза, но почему-то не бросилось сразу. Почему? Неужто бредовые мечты ослепили мозг? Или старость?..
Что-то им мешало. Но что? Вот – чёртова загадка.
Мозэс Картер стал вспоминать.
Старик Фернандо. Был ли Фернандо у «омолодителя»? Реакция… Фернандо надвинул шляпу на глаза. Его что-то волновало. Что там было? Какая-то горечь, может даже, смешенная со страхом. И Картеру показалось, что он уловил обиду… и жалость? К чему была эта жалость? Уж не жалел ли он Картера?! Или это была реакция на то, что он не использовал свой шанс и остался стариком? Да, последнее подходит больше всего. Он говорил: «Все молчат. Все ходили. Но жизнь приучила…»
К чему могла приучить их жизнь?
Ответ один – к осторожности! Сама пустыня, сам здешний воздух приучил людей к осторожности. Осторожность была спасительной соломинкой в мире, где полно обмана и разбойник каждый второй. Осторожность здесь впитывается с молоком матери. И это единственное средство, на которое можно положиться.
«Итак, - решил Картер. – Они все приходили сюда, стояли здесь, на этом самом месте, прямо у входа. Но потом в их осторожных головах рождались те же мысли, что и у меня минуту назад. Они пугались. Должно быть, страшно пугались и улепётывали со всех ног. Жизнь приучила их к осторожности и к тому, что не существует ничего бесплатного. Жалкие трусы!»
У Картера отлегло от сердца. Он облегчённо вздохнул. Сделал пару шагов. На миг в мозгу блеснуло что-то похожее на лезвие бритвы – мысль: «А не есть ли это враньё?» Но почему они врут? Зачем стольким людям придумывать одну и ту же ложь? Он отбросил это и остановился под каменным сводом.
Глаза привыкли к темноте. Картер оглядел блоки. Они были массивными и старыми. Они были составлены так просто, что говорить о встроенной ловушке не повернулся бы язык. Он коснулся их рукой – поверхность была шершавой. Дальше – проход, ведущий куда-то вниз, в полную тьму. Ничего нельзя было разглядеть – ни стен, ни ступенек; только чувствовалось, что они есть и есть ход, ведущий под землю, из которого дул холодный воздух. Картер задрожал от холода. Он поставил ногу на первую ступеньку и стал осторожно спускаться вниз.
«Надеюсь, я всё делаю правильно», - подумал он.
«Не думай, - ответило что-то внутри, - Раз уж ты сделал шаг, то иди до последнего. Нечего останавливаться на полпути. И старайся не думать. Выбрось всё из головы. Так будет лучше».
Картер ощупывал подошвами ступеньки. Судя по всему, они были широкими и расположены на небольшой высоте, что облегчает спуск. Если бы не эта темнота! И тревога… Картер покрепче сжал карабин, как будто всё остальное могло вот-вот раствориться, а он, карабин, был единственной вещью, которая спасёт его от падения в бездонную, вечную пропасть небытия.
«Опять эта тревога, - думал Картер, - И почему я постоянно её чувствую? Неужто проклятье Мексики легло и на меня? Так каким должен быть человек, защищённый от страхов? Определённо он должен быть иностранцем. Существом, не чувствовавшим запах пустыни, запах Мексики, не видевшим ещё, какие ужасные дела могут твориться тут, посреди бела дня».
Постепенно Картеру стал мерещиться какой-то шум, который с каждым шагом нарастал, пока, наконец, Картер не смог окончательно определить его природу. Это был рокот воды, будто там гремел водопад.
«К чему бы это?» - спрашивал Картер, но опять вмешивался внутренний голос, заявляя: «Не надо думать; не надо делать ложных выводов». А в голову лезло всякое: от пугающего до радостного, от бессмысленного до наивного – в общем, все, что могло придти на ум в самый неподходящий момент.
Гул нарастал. Картер только его и чувствовал. Шум заменил стены и пол. Картер плыл в его волнах. Плыл, даже не задаваясь вопросом, как и зачем. Может, это и была та самая вибрация, которую Картер ощутил снаружи? Движения незаметны в темноте. Само тело растворено в ней.
Тут впереди и внизу, Картер увидел мерцание, точно далёкий свет пламени пляшущего над костром. Картер стал напрягать зрение. Он сделал шаг, но вместо ступенек ноги опустились на что-то скользкое, гладкое и неровное. С запозданием Картер ощутил, что летит куда-то вперёд ногами по поверхности, напоминающей жёлоб. Он попытался удержать карабин, но тот вырвался из рук и отскочил в сторону. В ушах завыла скорость. Ветер бил в лицо. Прямо в лоб неслось огромное светлое пятно.
Картер ударился о каменный пол там, где горели костры, и пахло водой. В рокоте водяных потоков утонул крик. И это был не его крик. Грязная, кривая как ветвь пятерня закрыла обзор. Больше десятка тел сдавило его со всех сторон. По нему елозили чьи-то руки – держали, щупали, срывали пуговицы, разрывали карманы. Кто-то принялся выкручивать ему шею. И вот уже его коже коснулось что-то холодное, и стальной обруч обхватил готовые к бою кисти.
Только тут Картер почувствовал, что кричит. И вокруг тоже кричали, но дразнясь, с издевательским визгом и смехом; всё это заслонял собой шум воды. Наконец костлявая рука сползла с его лица, и Картер увидел впереди, знакомую спину, которую не успел забыть за пять лет, только теперь она была исполосована красными линиями и как-то сгорбленна, тяжело согнута.
- Шеп… - Картер почти терял сознание от удушья.
- Лучше молчи, Моз… - Сдавленно, хрипло, переполнено пустой жалостью.
И вокруг целый гомон, ужасная какофония голосов, старающихся перекричать шум воды: «Вечная молодость!.. Вода! Вода!.. Великая тайна пустыни!.. Молодость для всех и каждого!..» И всё с грубой, садистской радостью, закрученное в ураган криков, исторгнутое из пляшущей толпы дряблых фигур – толи людей, толи бесов. И мечущееся пламя костров. И неистовый шум воды. Картер с ужасом увидел, к чему прикованы его руки: тяжёлое почти чёрное бревно, широкое деревянное колесо. Щелчок кнута разорвал рубаху на его спине: «Живее!» Но этот голос потонул в других: «Вода! Живительная влага!.. Великая тайна пустыни!.. Жирные скоты!..» И Картер упёрся ногами в землю, плечом налёг на бревно: и те, другие спины, налегли на свои брёвна, зашагали, качаясь от усталости, точно равнодушная тупая скотина – его старый друг Пат Шепорд и несколько других, таких же, как он: избитых и полностью одуревших. Неужто придётся крутить это колесо целую вечность?! Костры бросали безумные тени. Рёв воды не утихал. А на выбитом в камне уступе сгорбленная фигура с густой пушистой бородой и тяжёлым золотым крестом на груди (Фернандо!) говорила своим громким, привыкшим повелевать, голосом, точно проповедовал о чём-то страшном, непостижимом:
- Пустыня умирает от жары! Города умирают без воды! Кто кроме вас, жалкие, тупые чужестранцы, обеспечит водой всю пустыню, подведёт воду к колодцам? Вода для всех и каждого!
И другие вторили ему. Другие старики из других деревень. И беззубые рты их растягивались в улыбках. И не переставали они прыгать и веселиться, празднуя новую жертву.
«Это какой-то ад!» - подумал Картер, но мысли его прервал удар сапогом под рёбра. «Живее, свинья, живее!» Колесо сделало уже полный оборот, и вода загремела где-то там, внизу или вверху, нагоняемая во вновь открывшиеся подземные русла.
Каторжный труд – залог вечной жизни!
МОЛОДОСТЬ ДЛЯ ВСЕХ И КАЖДОГО!
|
Рассказ открыт для комментариев