8006 Петля

    День был белый, мягкий от выпавшего снега. Светлый, как в детстве. Падал снег, а вчера была оттепель.
                Вчера была оттепель, совсем уже по-мартовски весеннее солнышко и вечер, звонкий от сосулек. Когда Лилька шла навестить родителей, было уже темно, но в воздухе чудесно пахло талой водой и особым весенним обещанием свободы.
                В коридоре подъезда перед квартирой весной не пахло. Пахло корвалолом и обреченностью.
                Днем отец возил маму на анализы в медицинский центр, который часто называют просто: на широкой речке. Когда Лилька по телефону спрашивала о результатах, отец  вроде бы и не отмалчивался, но ухитрился ничего определенного не сказать.
                Сейчас он не выдержал, или просто знал, что мама  не услышит. Она почему-то стала в последние недели совсем плохо слышать, как будто мало всего прочего. Отец зашел на кухню, где Лилька, затолкав в морозильник принесенный с рынка кусок мяса, торопилась вымыть сваленные в мойку тарелки. Да, врач сказал ему тихонько: скорей всего, долго не проживет. И у Лильки, смотрела, не отрываясь, на струю воды, в  голове стало оглушительно пусто.
    Казалось бы, отчего уж так? И без того было все ясно, раз маму не взяли в больницу. В больницу кладут тех, кому еще можно помочь.
     Сегодня по всем правилам должен был грянуть мороз, превративший в убийственный каток вчерашние лужи, а вместо того вдруг пошел снег. Крупный, пушистый, как в детстве, все под собой скрывающий. В скверике, где Лилька выгуливала Надюшку, детвора восторженно лепила снеговиков и крепости, а мамы и бабушки радовались воздуху, мокрыми хлопьями очищенному от заводской копоти, радовались неторопливости воскресенья. И было в этом столько незатейливой и настоящей жизни, что Лилька  моментами отключалась от привычного состояния тоски. Но в голове стояла – никакая не заноза, а целая доска, тупая кухонная доска, мерзкая от впитавшихся кухонных  запахов. И снег был такой же, как тот, на котором мама трехлетней Лильки рисовала ромашку, обводя брошенную кем-то яркую апельсиновую корку. Она так любила снег, и цветы, и осенние шуршащие листья.
    В понедельник Лилькино раздражение и горе прорвались из-за  пустяка, когда вагоновожатый в трамвае  рявкнул на нее из-за желтого стекла: «Медь в киоски сдавайте!» Не выдержав, Лилька  постыдно разревелась, не помогло успокоиться даже мстительное сознание того, что она так  и не купила абонементов и не оплатила проезд. Отвернулась от сердобольной женщины, предлагавшей пятнадцать копеек в обмен на Лилькины медяки, и выскочила из трамвая на остановку раньше. И так-то ехать всего три остановки, подумаешь.
    Она все еще не могла успокоиться, когда шла институтским коридором и наткнулась на начальницу Ольгу Николаевну. Увидев, в каком состоянии Лилька,  та моментально все у нее выведала. Как-то до сих пор Лилька держалась и на работе не рассказывала о том, что творилось у нее дома. Не хотела, чтоб обсуждали.
    Что тут  скажешь в утешение? Что даже молодые болеют?
    Утешать действительно принялись всем отделом, но Лильке уже было все равно. Обсуждай, не обсуждай. Хуже не будет, лучше тоже. Чудес не бывает.
    - Ну, что уж так.  У меня вот дедушка десять лет болел, и умер не от этого…
    - Бывает же иногда, что поставят диагноз, а потом окажется – все нормально.
    - Чудеса – это по части черных.  
    - Черные они и есть черные, - проворчала Ленка. Их с Лилькой столы уже сколько лет стояли рядом.
    - Нет ничего плохого в том, чтобы пойти в черные, - заявила опоздавшая к началу разговора Наталья Борисовна. – Если, конечно, ты готова работать в секретном режиме.
    - Девочки, хватит, - сказала Ольга Николаевна.- И не выдумывай, Лиль. Та тема закрыта. И нехорошо это, просто по-человечески нехорошо. Вот, Лиль, попей чайку с конфеткой. Это первое дело, когда расстроишься – чай и что-нибудь сладенькое.
    Это было разумно, разумно до серой тоски. И проку от этой разумности не было никакого.
    - Впервые в жизни жалею, что не физик, - сказала она Ленке, вытаскивая стопку  бумаги для программ. В комнате они сидели вдвоем, без «теток». Тетки были старше всего-то лет на пятнадцать – разница такая же принципиальная, как между «ты» и «вы».
     -  Хоть бы знакомый кто.
    - А Зоя Котова? –  Ее ты не знаешь разве? – Ленка, спохватившись, понизила голос и оглянулась на дверь. – Она диссертацию делала по модели мультиверсума, такой шум еще потом был, когда ее провалили, не помнишь? Я к операторам схожу.
    - Погоди, - попросила Лилька. - В каком отделе Зоя?
    Лилька уныло смотрела на разграфленный лист.
     День тянулся невыносимо. Особенно раздражала болтовня сотрудниц за ритуальным послеобеденным чаем. Программа, которую Лилька должна была сегодня закончить и отнести, чтоб набили на перфокарты, так и осталась недописанной. Ну не могла Лилька сегодня нормально работать.
    Она отпросилась пораньше, якобы к врачу, и потащилась в НИИ КФ разыскивать лабораторию вероятностной статистики.
    Полузнакомое здание выглядело мрачнее обычного. Рабочий день кончался, и дисциплинированные сотрудники уже потянулись к выходу. Зато Зоя в лаборатории оказалась одна. Она впустила Лильку и молча смотрела, как Лилька переминается с ноги на ногу, прикрыв за собой дверь.
    - Привет, - сказала Лилька, рассматривая письменные столы и машину, какую использовали физики – процессор и монитор в одном корпусе с монолитной клавиатурой, - и множество грязных чашек сверху. На столах тоже стояли чашки, каждая с осадком варенья на дне.
    - Здравствуй, - ответила Зоя. – Знаешь, у нас не очень строго, но все-таки уходить пора.
    - Зоя, - начала нерешительно Лилька. Мне бы только чуть-чуть…
    Зоя молчала вопросительно.
    - Ну, поменять вероятностную линию…
    - Мою тему закрыли, - ответила Зоя решительно.
    - Зоя, - повторила Лилька беспомощно, рассматривая пыль. Пыль лежала везде, где не было чашек. – У меня мама умирает.
    - Лилечка, я все понимаю. Но я правда не могу.
     Действительно, на что она рассчитывает? Глупость ужасная.
    Лилька кивнула, вышла в коридор и снова аккуратно прикрыла дверь. Рядом была дверь в мужской туалет – последняя по коридору, дальше – окно.  За окном  снег и срезанные тополиные ветки. На подоконнике – банка с бычками, а в середине чисто, будто на подоконнике регулярно сидели. Лилька тоже уселась, вяло думая о том, что пора домой,  хоть бабушка сегодня и забрала Надюшку из садика. А завтра сходить проректору. Давно надо было делать что-то реальное, а не мечтать…
     Дверь лаборатории открылась, и вместе с пучком унылого света в коридор высунулась Зоина голова. Волосы у Зои всегда  вились мелкой спиралью; сейчас они отросли, но стойко держались стоймя. Как хохол у удода из старой азбуки.
    Тут Лилька спохватилась, как она сама выглядит со стороны. Сидит двадцатипятилетняя тетка на подоконнике и болтает ногами, насколько позволяет батарея.
    - Ладно, пойдем, - сказала Зоя таким тоном, будто была уверена, что Лилька не ушла. – Пойдем, какая разница.
    Лилька не стала спрашивать, куда. Новая комната напомнила ей медицинский кабинет: шкаф со стеклянными дверцами, застеленная клеенкой кушетка.
    Ну и что, мрачно подумала Лилька. Зоя это всерьез?
    - А где оборудование? – спросила она. Тут  стояла ЭВМ, выключенный неизвестный агрегат тоже не выглядел убедительно.
    - Какое тебе оборудование? Вон для контроля, - кивнула Зоя на монитор. – Лекцию прочитать?
    - Не надо.
    - Садись сюда, - велела Зоя, копаясь в шкафу. –  Не страшно?  Может, передумаешь? Ты вообще-то учла последствия? И теорию знаешь? Не знаешь, а просишь скоррелировать событийный ряд.
    - Я не…
    - Рукав подними, - распорядилась Зоя. В руках она держала шприц, новомодный, одноразовый.  Она  молча ждала, и Лилька подставила ей руку.
    - Я не медсестра, - хладнокровно заявила Зоя, третий раз пытаясь попасть иголкой в Лилькину вену.
    - Физик экстра-класса не всегда медсестра, - хмуро согласилась Лилька.
    - Физик экстра-класса  работал бы не здесь, - парировала Зоя. - Теперь отдыхай пока. У тебя есть десять минут, чтобы передумать.
    Говоря это, она сноровисто разливала кровь по пробирочкам, чего-то добавляла. Не очень-то она рассчитывала, что Лилька передумает. Несколько минут сидела за монитором,  сливала растворы вместе, ставила за непрозрачную дверцу своего агрегата. Потом  вышла, но вернулась раньше, чем Лилька успела собраться с мыслями - просто сняла черный строгий халат, оставшись в джинсах и джемпере.
    - Сейчас кончим,  - сообщила она, набирая жидкости все в тот же шприц. Не передумала?
    - Нет, - выдавила Лилька.
    – Тогда давай руку. Давай, давай,- велела Зоя безжалостно. – Ты что думала, я  этим буду свою машину заправлять вместо смазки?
    Это смахивало  на колдовство или шаманизм. Беспомощно метнулись мысли. О чем она, в самом деле, думает, у нее же ребенок? Да ни о чем не думает, просто пытается схватиться за соломинку.
    - Не бойся, с дочкой твоей ничего не будет, - сказала Зоя гораздо мягче, чем раньше. Она, похоже, и мысли умела читать. – Это же твой событийный ряд, на других практически не отражается. Да и с тобой ничего смертельного не случится. Все-таки своя смерть и чужая – несопоставимые события, что бы там люди не выдумывали. Если хочешь, остановимся.
    Надо было уйти. Лилька уже почти встала. И подставила руку для укола.
    - Упрямство – великая сила, - фыркнула Зоя. И, к удивлению Лильки, попала в вену с первой попытки.
    Потом ее мазали чем-то липким, лепили датчики на виски и запястья. Гудел агрегат, названия которого она так и не узнала, и  происходящее казалось розыгрышем – все больше и больше. Лилька косилась на темнеющее окно и думала, что пора домой, давно пора. Отведя глаза от окна, заметила, что комната плывет перед глазами.
    - Голова кружится? Это нормально, - заявила Зоя. – Полежи.
     Голоса, ворвавшиеся через распахнувшуюся дверь, разогнали тишину, наступившую после выключения ЭВМ. Кажется, Зои уже не было в комнате. За окном тошнотворно моталась ночь.
    - … уже сорок минут, как тут никого не должно быть…
    - Говорю же, в пятьсот тридцатой работала техника…
    Лилька плохо помнила, как ее куда-то вели; она долго ждала в крошечной комнатушке, так долго, что наркотическое состояние ушло. Потом ее снова вели по коридору люди в серой форме институтской охраны.
    Мягко захлопнулась черная дерматиновая дверь. Здесь  стояли столы и мягкие кресла, висела доска.  И в одном  из кресел – полуседой человек в строгом костюме.
    - Присаживайтесь, Лилия Геннадьевна, - предложил он.
    - Нужно бы химконтроль провести, - сказал от дверей Лилькин провожатый.
    - Хорошо, спасибо, Валерий Петрович, - благожелательно согласился седоватый человек. – Мы с Лилией Геннадьевной  побеседуем, а потом уж к медикам.
    Несколько секунд он с интересом рассматривал Лильку, потом сказал:
    - Я Нестеров, завкафедрой общей теории времени. Вы обо мне, должно быть, слышали. Как же вы влезли в такую неприятную историю, Лилия Геннадьевна?
    Вопрос был  риторический.
    - Фокусы с временным потоком, без санкции ученого совета. Да еще, вероятно, в корыстных целях. Вас что, Котова втянула? Она, кстати, пыталась сбежать, а вас оставила.
    - Никто меня не втягивал, - вяло буркнула Лилька.
    Было очень нелегко выдержать взгляд Нестерова.
    - У меня к вам деловое предложение. Как университетский сотрудник, вы имеете право  принять участие в эксперименте, который проводит лаборатория квантовой психологии.
    - У вас не хватает своих сотрудников? – удивилась Лилька. Тупо, но искренне удивилась.
    - Я не имею права никого принуждать к участию в таком эксперименте. И вас не имею права, разумеется. И в дело гражданского суда  я формально не имею права вмешиваться. Но вы, как никак,  наш сотрудник в некотором отношении.
    Он рукой потрепанное Лилькино удостоверение на нарядной поверхности стола.
    Волна мерзкого, позорного страха накатила на Лильку. Во что она вляпалась? Конечно, ни один прокурор слова не скажет в ее защиту, если дело в гражданский суд передаст черный профессор. Да хоть бы и белый, один черт. И  говорят ей это чуть ли не в родном учреждении. Вон даже портрет на стене почти такой же, как в их отделе. Только здесь Эйнштейн, а у них Лобачевский.
    Не зря у квантовых физиков слава черных. Куда там ядерщикам. И что это за работа, которую нельзя просто поручить собственным сотрудникам?
     –  Эксперимент не угрожает жизни, - Нестеров будто отвечал на мысли. – Конечно же, я объясню  детали. И предупредите семью, что задерживаетесь до завтра на работе. Вы ведь в любом случае задержитесь до завтра..
    Он подвинул поближе к Лильке красивый черный телефон, по-прежнему не отводя взгляда, и она, как под гипнозом, медленно подняла трубку.
     
    Больница была обыкновенная, без надзирателей и решеток на окнах. Окно палаты выходило на здание административного вида, и бетонных стен с колючей проволокой не было тоже. 
    Томительно тянулся день, пропахший  казенным бельем, хлоринолом, убогой больничной едой. Ни уединиться, ни забиться в угол, безнадежность  и тоска повисли в неуютном коридоре, и страх судорогой застыл где-то в желудке. Снующие туда-сюда медсестры не трогали тоскливо дожидавшуюся их внимания Лильку почти до обеда, потом прогнали через множество анализов и врачей. От иллюзии того, что она что-то делает, стало чуть легче, Лилька без особого отвращения похлебала водянистый супчик, поковыряла кусок жареного хека. Вернулась в палату, села на кровать и безрадостно уставилась на соседок.
    - Завтра? – спросила у нее коротко стриженная женщина лет сорока. – У меня тоже завтра.
    Лилька угрюмо кивнула. Ответила, не в силах больше молчать:
    - Так неожиданно.
    - Не бойся, - сказала ей женщина. – Не страшно, говорят.
    Нестеров тоже обещал, что это будет безболезненно. Он рассказывал подробно и доброжелательно, без  снисходительности по поводу того, что Лильке неизвестны такие веши. Перенос сознания вперед по временной линии должен быть мгновенным и даже незаметным. Не будет провалов в памяти, лишенных событий,  как во времени не бывает пустоты. Просто Лилька мгновенно станет на месяц старше.
    «На месяц? - угрюмо вставила Лилька.- Или…»
    «Возможна погрешность, но небольшая, - энергетические мощности ограничены, вы же понимаете. Естественно, окружающие тоже  ничего не заметят. Для них вы вернетесь домой сразу после операции перехода. Даже не дожидаясь конца рабочего дня»
    Таким оказалось путешествие во времени, о котором люди мечтали со времен Уэллса. И в перспективе такого путешествия было что-то такое, от чего подкатывал ужас, который нельзя подпускать вплотную. Если, конечно, хочешь как-то продолжать жить.
    -  Ничего не будет. У всех так.
    Лилька сделала усилие, чтобы отогнать подступающую жуть. Уставилась в карие глаза женщины, сидевшей на соседней кровати. Еще одна немолодая женщина согласно кивнула. Улыбнулась Лильке девушка с кровати в углу.
    Лилька тоже кивнула и сказала, чтобы успокоить себя:
    - Лучше так, чем гражданский суд…
    - Тебе суд предлагали? – удивилась женщина – ближайшая соседка. –  И ты здесь? Еще неизвестно, что бы он решил.
    - Вот именно, неизвестно. Не смущай девушку, Люба, - хмыкнула вторая пожилая женщина.
    Лилька подумала о гулко лязгающих замках, серых коридорах - и руки за спину, о ватниках, передачах из сушек и карамелек россыпью. Передачи от мужа и свекрови. Если они останутся к тому времени мужем и свекровью.  А мама. Они больше не увидятся. А Надька?!!
    - У меня ребенок, - сказала она вслух. – Маленький. Три года.
    На этот раз ей возражать не стали.
    - Ты не бойся, - влезла  девушка в общее молчание. – Может, у них еще ничего и не выйдет.  Меня вот три раза пытались перекинуть, и без толку.
    Слезы так запросились на глаза, что Лилька молча залезла под одеяло и отвернулась к стене.  
    Ее заставили еще сходить на рентген и какое-то обследование мозга. После этого Лилька уже ничего не делала. Она просто боялась.
    Ночью она мало спала, несмотря на предыдущую бессонную ночь. Вставала, ходила по больничному коридору. Прилегла и  забылась до утра.
    Утром изнемогшую от мучительного ожидания Лильку  опять довольно долго не трогали, только не велели завтракать. Наконец медсестра отвела ее и оставила дожидаться в предбанничке перед операционной, а может, лабораторией – Лильке уже было все равно. Рядом с Лилькой дожидалась своей участи девушка из ее палаты.
    - Ты не переживай, - сказала Лильке девушка, некоторое время молча поизучав Лильку – Лилька видела боковым зрением. – Никто тебя резать не будет. Ты же не Зоя Космодемьянская.
    - Семенова? А ты что тут делаешь? – удивилась проходившая мимо врач. – Тебя разве сюда звали? Иди, иди в палату.
     Это же сестра Толика Семенова,  вдруг вспомнила Лилька. Толика с их курса, про которого зловредная Галька говорила :«У Толика умная голова, только дураку досталась». Умноголовый Толик время от времени чудил. Например, на колхозных грядах подсчитывал, сколько картофелин  помещается в ведре, считал количество собранных им ведер картошки. Сколько картофелин собирали за день остальные, оставалось неизвестным. Но уж точно больше Толика.
    Когда Лилька переехала жить к мужу в Академгородок, оказалось, что Толик живет поблизости. Его сестренка, такая же добродушная, тогда училась в старших классах спецшколы, играла во дворе с девчонками, лет на пять младше нее. Лильке такие чудаки никогда не казались дурачками или больными.
    - Ты Полина? – спросила Лилька. – Я вспомнила.
    Полина улыбнулась и встала.
    - Я тут уже две недели. Не бойся.
    Лильку позвали в операционную, и она моментально забыла и Полину, и даже свою предобморочную слабость. Ее  укладывали на операционный стол – неожиданно он оказался совсем не твердым из-за заботливо подстеленной клеенчатой подстилки, приближали к ее голове аппаратуру самого угрожающего вида. Лилька зажмурилась.
    - Уколю, - предупредила медсестра.
    В глаза  и в мозг ударил свет бестеневой лампы.
     
    Лильке снился кошмар. Уже не в первый раз.
    В этом сне был ужас, которому нет определения в земной жизни. Были не связанные между собой образы, фразы, которые потом невозможно вспомнить. Все, что оставалась ей при пробуждении – ощущение даже не страха, а смертельной, невыносимой тоски. И ушедшего времени.
    Лилька села в постели, отмахиваясь от липкого, как пот, сна. Прислушалась к дыханию  мужа, пытаясь в привычных звуках поймать привычное, успокаивающее. В комнате было довольно светло от фонарей, освещавших стоянку под окном. Ну, что такого было в этом сне? Время уходит, проходит жизнь, мы смертны – это наше неотъемлемое знание, с которым люди ухитряются как-то жить. Все живут с этим – в этом должно быть утешение? Люди. Лильке представились ее сверстники, ее поколение – одноклассники, еще дети. Ее группа в университете – беспечные в своей молодости счастливые люди. Ее же группа спустя десять лет - улыбающиеся или внимательные глаза, молодые лица. Фотографии на фоне моря, в офисе, с кружкой пива, с детьми… И те же люди, - в пятьдесят, семьдесят лет… И ряды кладбищенских памятников, - стройные ряды могил на разных кладбищах мира…
    Лилька резко села в постели. Не включая света, прошла мимо ванной, где знакомо шумела в трубах вода, мимо детской, где ровно сопела тринадцатилетняя Надежда, и только на кухне щелкнула выключателем. Электрический свет вернул обыденность и надежду, что она все-таки  вырвалась из кошмара. Лилька подошла к окну,  за которым ночь неторопливо  превращалась в пасмурные сумерки, постояла, стараясь успокоить прыгавшее в груди сердце. Решительно шагнула к плите, чтобы поставить чайник. Нужно было продержаться  часа полтора.
    Доехав до работы, она обнаружила на своем столе направление на медосмотр. Подробный перечень специалистов и анализов вылезал на оборотную сторону листа.
    - Ну вот еще, - буркнула Лилька. Бумажка подняла внутри легкое, но неприятное беспокойство. – Что-то давно нас не трогали. А почему в этом году так рано?
    - А это только тебе, - сообщила начальница Ольга Николаевна. – Это не плановый профосмотр. Иди уж.
    - Иди, иди, - согласилась Наталья Борисовна. – Проверят тебя лишний раз, чем плохо?
    Лилька пошла, но не потому, что радовалась, когда ее лишний раз «проверяли». Просто деваться некуда. Ассоциации с медучреждениями у нее были самые что ни на есть неприятные.
    С растущим раздражением Лилька ехала – или  стояла в пробках. Стремительно ворвавшийся в Россию капитализм приобрел русский размах, с собой он принес  запрещенные двигатели внутреннего сгорания и многие другие радости. Ну и  помог понять, что до него не все было так плохо, как казалось.
    Люди стояли в пробке, и   плевать им было, похоже,  на обещанную экологическую катастрофу и даже на убитое время. Особенно тем, кто сидел в комфортабельном салоне, а не висел, стиснутый со всех сторон.
     Выходя из кабинета, где брали кровь на анализ, Лилька заметила Зою. Ту самую, из-за которой последние десять лет  терзалась муками совести. Для Лильки тогда все закончилось неожиданно легко; после неудавшегося эксперимента ее отпустили домой и больше не дергали, и на работе обошлось без взысканий. Для Зои  не все сошло так гладко,  хотя ее дело в гражданский суд тоже так и не передали. Они виделись за эти десять лет считанное число раз, и Зоя на Лильку вроде бы не злилась, но - воспоминание было не из тех, какими можно гордиться. Так что Лилька была даже рада, что ее очень долго гоняли по тестам, непонятно кому нужным.  Зоя теперь-то уж, наверно ушла.
    Зоя все-таки не ушла. Она столкнулась у выхода с Лилькой, еще не успевшей прочувствовать свое освобождение, как будто подкарауливала ее.
    - Здравствуй, – сказала она Лильке. –  Что, отпустили? Давай в «МакГонагалл» зайдем. Там и поговорим.
    Все сроки обеда уже прошли, в родной институтской столовой голодные студенты давно подмели все самое вкусное и самое дешевое, и Лилька вдруг согласилась. Хотя, в отличие от Зои, не очень жаловала «МакГонагалл».
    Ухватив поднос с пакетиками и стаканчиками, Зоя уверенно миновала несколько свободных столиков и уселась за тот, где уже сидел мужчина, на вид постарше Зои. Лилька, в некотором недоумении – тоже. Мужчина поднял глаза от тарелки и взглянул на них без удивления, но и без удовольствия.
    - Привела? – спросил он. – А зачем? Мы же договорились вроде. Сказала бы ей сама, и все.
    - Что  сказала? – насторожилась Лилька.
    - Виталий Львович, - представила Зоя.
    - Чтобы приходила завтра в лабораторию, - объяснил Виталий, который  Львович, и снова уткнулся в тарелку с бараниной.
    - Зачем?
    - Ну, если тебя устраивает положение вещей, можешь не приходить.
    - Я ей еще ничего не сказала, подожди, - сказала Зоя, а Лилька уставилась на Виталия. – Лиль, это о том опыте, в котором тебя десять лет назад заставили участвовать.
    - Ты забыла девяносто седьмой год? – удивился Виталий.
    Конечно, она помнила, и очень хорошо помнила. Как будто это было вчера. Есть события, которые врезаются в память.
    - А при чем тут десять лет? Да ведь броска не было, мне же говорили…
    - Был, к сожалению.
    - На месяц?
    - Она вообще-то вышла? – спросил Виталий. – Может, не вышла, вот и не соображает.
    - Должна бы уже, - растерянно возразила Зоя. - И медосмотр похож на контрольный, как обычно… Лиль, ты правда не чувствуешь?
    - В общем, все равно. Теоретически вернуться можно из любой точки, - хмыкнул Виталий. Лилька тупо смотрела, как он ковыряет картошку.
    - Или ей ничего не сказали, как мышке?
    - Как это не сказали, тогда всем говорили, - вмешалась Зоя, рассматривая обалдевшую Лильку. – А сегодня ее у психолога продержали минут сорок. Может, тогда и не стоило ее будоражить?
    - Ну конечно, - покладисто согласился Виталий. – Жила бы себе спокойно, еще несколько дней. Сегодня не понимает, завтра поймет. Таких не отпускают.  Помнишь Полину Семенову? Все, я пошел. А ты приходи, если хочешь. Завтра в четыре. Зоя знает, куда. Ты ей объясни все же, - предложил он Зое.
     Отодвинул поднос, вытер губы салфеткой и ушел.
    Шум закусочной снова навалился на уши. Лилька посмотрела на свой нетронутый горячий бутерброд в пакетике, подумав, что надо его отнести Надюшке. И тут же забыла о нем.
    - Объясняй, - потребовала она. – И что за Виталий?
    - В прошлом мой непосредственный начальник. Из настоящих ученых, между прочим. Добровольно участвовал в подобном эксперименте. Ты его тоже не помнишь?
    Она назвала фамилию. В другое время Лильке стало бы стыдно своей глупости.
    Хуже всего было то, что она чувствовала, что Зоя не врет. Но нельзя же было представить, что ее не было десять лет.
    Жуть поднималась к сердцу, как десять лет назад. Лилька сжалась, вспоминая сегодняшние сны, когда она могла почти что потрогать странно реальное, осязаемое время. Кошмар снова навалился, уже наяву.
     За соседними столиками люди жевали, болтали, смеялись – жили.
    - Что случилось с Полиной Семеновой?
    Зоя уточнила, что.
    - Я правда не знала, что ты ничего не чувствуешь. Прости.
    - Хорошо, - сказала Лилька, кое-как справившись. Ее знобило. – А о чем вы тут говорили?  Нельзя же… назад, - добавила она, из последних сил цепляясь за привычную реальность.
     - Ты о людях с обратной памятью не слышала? – снисходительно возразила Зоя. – Про предсказателей? А что я скоррелировала твой событийный ряд, ты тоже не веришь?
    Временная линия, рассчитанная простым векторным анализом вероятностной функции, содержала минимум перемен. С этой точки зрения Зоя отлично скоррелировала временной поток. Все идеально ровненько и гладенько. Если не считать легкого испуга в самом начале.
     И жаловаться не на кого, кроме как на себя.
    - Ты решай, - сочувственно сказала Зоя. – До завтра.
    Лилька  вспомнила о трамвае, только прохлюпав по раскисшему снегу целых три остановки. Все эти годы она считала, что подставила Зою, а Зоя считает, что втянула ее. Лилька  хихикнула, хотя больше хотелось захныкать. Сознание отгораживается от того, чего не может переварить.
    Если помнишь эти десять лет – есть ли разница? Вот они, эти годы, перед ней, живые. Обычная жизнь. И ожидание чего-то большего… но разве не вся наша жизнь – ожидание хорошего?
    А где  весны, утонувшие в тополиной листве и  заполнивших город цветущих яблонях? Разве такой воздух лился в открытые окна того мая, когда она встретила будущего мужа? Куда делись чистые лужи и солнечные одуванчики детства? Беззаботный скрип качелей, запах дождя?  Разве так синело в окне небо после сданного зачета, когда они дожидались в коридоре задержавшихся, – чтобы разделить свободу?
    Что нужно для того, чтобы время не пролетало незаметно? Новизна впечатлений? Врожденное умение разглядеть великолепный рассвет над рядами автомобильных стоянок?
    Или дело все-таки в том, что этих десяти лет не было?
    Встретилась девушка, которая оттаскивала  девчушку от лужи. Вот такой я была десять лет назад, подумала Лилька. Разве не естественно сожалеть об ушедшем?
    Громадный черный провал мягким комом обрушился на сознание, которое забилось клочком скомканной бумаги на ветру. Потом кошмар отступил. Лилька очнулась - на краю тротуара, ослепшая от света, зажавшая уши руками. Всхлипнула, вдыхая весенний воздух.
    Все, что у нее есть на самом деле – вот этот миг.  И он мог быть  хуже, чем сейчас.
    Кое-как добравшись до рабочего места и едва раздевшись, Лилька схватила телефонную трубку.
    - Мамочка, - сказала она. – Мы к вам сегодня зайдем, ладно?
    К утру нервы успокоились, вчерашний разговор с Зоей припомнился, как болтовня двух ненормальных.  Лилька сказала себе, что до четырех часов еще успеет придумать, как ей быть, но в глубине души уже знала, что ни в какую лабораторию к четырем часам она не пойдет.
    Предвкушая нормальный рабочий день, она спокойно, без всяких пробок, доехала до института. С удовольствием рассматривала студентов, пока шла длиннющим коридором. И, открывая дверь комнаты, услышала свою фамилию.
    Вместо того чтобы войти и узнать, в чем дело, как сделал бы нормальный человек, она замерла и прислушалась. Голоса шли из комнатки, куда вела еще одна дверь.
    - … отпустим, конечно, не так уж она и загружена… - говорила Ольга Николаевна.
    Квадраты солнца лежали на медово-желтом паркете, лучи слепили глаза, отражаясь от поверхности столов. В этой комнате никого не было.
    - Формально контракт с ней не расторгался…
    Этот голос тоже был знаком. Лилька осторожно прикрыла дверь, повернулась и кинулась прочь – на носках, чтобы не стучать каблуками. Да что же это такое? Десять лет…
    Пошатавшись по улицам и промочив ногу, Лилька решила, что можно все обдумать и дома, там никого сейчас.
    У подъезда ее дома стояла машина. Лилька в своих растрепанных мыслях в последний момент заметила эмблему квантовой физики. Она повернула на девяносто градусов и пошла дальше с деловым видом. Потом не выдержала, побежала.
    Логики не осталось, одни рефлексы и ужас преследования. Двор превратился в тупик с тех пор, как между забором садика и сценой летнего театра всунули капитальный гараж. Лилька пролезла, не размышляя, под сцену – там, где была оторвана доска. Пронеслась через двор садика, точно зная, где она пролезет между прутьями забора. Она знала эти закоулки не хуже Надьки, которая росла в этих дворах. Сколько раз они с малышкой гуляли в детском саду?
    Она выбралась на улицу, стараясь отдышаться и слиться с толпой, и пошла по узенькому тротуару – он был еще уже от задвинутых на него машин.
    Кусок льда звонко грохнулся на асфальт, проехавшись по правой руке и по правой икре. Лилька обалдело таращилась на полные солнца осколки и на сумочку, ударом выбитую из правой руки.
    - Вы можете подать на них в суд, - сказала какая-то женщина. – За то, что не очистили вовремя крыши.
    Вчерашний черный провал обрушился непосильным ужасом. Потом яркий день вернулся на обычное место. Но и провал, теперь разрисованный событиями, остался.
    Лилька посмотрела на женщину шальными глазами и кинулась к станции метро.
     
    Лилька сидела на вытертом диванчике – у них в ВЦ на таком же ночевали когда-то поколения операторов. Виталий не ехидничал, как Зоя; он говорил, будто читая лекцию. Лилька понимала на уровне тупого первокурсника, это тоже раздражало.
    Просто «назад» было, разумеется, невозможно, это противоречило природе сознания. Вернуться в исходную точку, к устойчивому состоянию –  вполне реально. Не совсем исходную, - испытуемого относило назад по собственной временной линии, с вероятностью перехода в граничащим состояниям прошлого, близкой к нулю.
    Чтобы резинка вернулась в исходное состояние, достаточно спустить крючок. Чтобы соскочил крючок, использовали электрошок. Дешево и надежно, прелесть как просто. Но было кое-что еще. По словам Виталия, пресловутую энергию сознания, то есть способность субъекта  выбирать вероятностное состояние, могли не просто отнимать, но и использовать.
    - Не просто прожить субъективно двадцать лет за десять, не так прямолинейно. Остановись, мгновенье… Пробовали действительно интересные штуки, Льюис Кэролл  удавился бы от зависти, что ему не хватило фантазии.  Хотя десять лет назад такого еще не пробовали.
    - А если пробовали?
    - Если, попросту говоря, твое время уже прожили…. Тогда, значит, тебе не повезло. Но решать  надо сейчас. Стоящие технологии не остаются без присмотра, и люди, связанные с ними – тоже. Это я о себе.
    Лилька  встала и отвернулась к окну. Перед глазами стояла машина с эмблемой черных физиков.  Отчего этот Виталий говорит так размеренно и неторопливо?
    - Страшно? – спросил Виталий спокойно.
    - Страшно, - не без злости согласилась Лилька.
    - Вывести тебя? Через внутренний двор.
    - Нет.
     
    Настенный ковер щекотал ворсом  коленку. Откуда ковер на стене? Лилька открыла лаза, солнечный блик лежал поперек красных ромбов. Ах да, они  с Надькой ночевали у родителей.
    Лилька  восстановила момент. Исчезло чувство возвращения в детство, и  весеннее небо за окном потеряло праздничный оттенок. Мама плохо себя чувствует в последние недели. Лилька кляла себя за предчувствия, но предчувствия оказались настырнее и не исчезали.
    Мама уже делала что-то у плиты, когда Лилька добралась до кухни. Надюшка вертелась рядом. Лильке показалось, что мама похудела.
    - Видно, придется опять идти к терапевту, - сказала мама. – Опять у меня температура по вечерам.
    - Ты ведь была уже, - буркнула Лилька, доставая из холодильника молоко. И осеклась. Хватит надеяться, что болезнь пройдет мимо, если врач не озвучит страшный диагноз. Она молчала и зачем-то внимательно рассматривала здоровенную и тяжелую, литровую, бутылку.
    Она позвонила родителям днем, чтобы спросить о результатах похода в поликлинику. Маме назначили еще какие-то анализы.
    - Вот что, - сказала Лилька. – Я договорилась с Натальей Борисовной, у нее муж работает в нашей больнице. Пойдешь туда завтра к десяти, тебе сделают полное обследование.
    - Я не приписана к вашей больнице, мне и здесь…
    - Мама, - зарычала Лилька. – В вашей поликлинике даже УЗИ нет. А пока тебя пошлют туда, где есть аппарат, месяц пройдет! Все, в общем, я договорилась! Тебе надо просто прийти. Если не хочешь, чтобы я чувствовала себя дурой перед Натальей Борисовной.
    Она положила на рычаг тяжелую трубку и посмотрела на свою влажную ладонь. Ладонь немного дрожала. Нельзя же так, сказала Лилька себе. Ничего еще не известно. Нельзя так. Нельзя. О, господи…
    Она неделю мучилась от бесформенной тоски. Пока вечером в субботу не узнала, что ее страхи подтвердились. В воскресенье она выгуливала Надьку в маленьком сквере за домом, а внутри стояла глухая тоска. В киоске «Союзпечати» лежал детский журнал,  на обложке - кораблик с пиратским флагом. Как мало киосков на улицах, - мысль мелькнула и ушла, потому что стилизованная и нестрашная эмблема смерти напоминала об одном, только об одном.
    В понедельник Наталья Борисовна сказала ей, что можно, конечно, устроить маму в больницу, если постараться, но толку от этого будет немного. Может быть, немного позже все-таки стоит ее положить, когда… Лилька слушала, и благодарила, и думала про себя, как отблагодарить Наталью  по-настоящему – как-то же это делается, и что лишние недели или даже дни жизни стоят того, если человек так любит жизнь, как мама. И знала, что все бесполезно.
    - Бывает же иногда, что поставят диагноз, а потом окажется – все нормально, - сказала Ленка, чтобы утешить Зою.
    - Чудеса – это по части черных.
    - Такими вещами  Зоя Котова занимается, - Ленка нервно оглянулась на дверь. – Она диссертацию делала по модели мультиверсума, такой шум еще потом был.
    Лилька вздрогнула. В имени Зои было что-то пугающее, но и неотвратимое, как поход к стоматологу.
    - Лиль, отвези договора физикам, - попросила Ольга Николаевна в понедельник.
     Кому хочется тащиться куда-то за час до конца работы? Только Лильке деваться некуда, она за самую младшую.
    Она ехала в институт, и на каждой остановке ей хотелось выйти из трамвая, но Лилька все-таки ехала дальше. Не хотелось идти через проходную, вообще уходить с улицы, с чистого весеннего воздуха.
    Это городской воздух-то чистый, рассердилась Лилька. Да что со мной такое творится?
    Она отнесла приказы, еще немного помучилась и пошла к Зое. Зоя была одна.
    - Пришла все-таки, - сказала она негромко.
    - Я тянула целую неделю, - возразила Лилька, прикрывая за собой дверь. Было слышно, как в коридоре проходят с разговорами сотрудники института, дисциплинированно расходящиеся по домам.
    - Разве? Сегодня понедельник, двадцать девятое. Так уже было.
    Так было. Знание вернулось спокойно, без всплеска, и так же спокойно приняла его Лилька. Только стало очень тоскливо.
    Лилька подошла к окну. На подоконнике у Зои тоже была пыль, за окном - спокойный старый парк. Скоро тут будет полно машин. Сквер, где они вчера гуляли с Надюшкой, снесут и сделают на этом месте платную стоянку. На месте старых домов, вместо обещанной новой школы, понастроят элитных многоэтажек и подземных гаражей. Пытаться ломать ход истории – как совать пальцы в мясорубку.
    - В прошлый раз нас засекли из-за работающей аппаратуры? – спросила Лилька. – А если просто ничего не включать?
    - Лучше вообще ничего не проделывать, засечет химконтроль. А так  все-таки шанс  уйти. Хотя с проторенной сознанием колеи трудно вырваться. Но все-таки какой-то шанс.
    - Как хорошо ты все знаешь, - на Лильку тяжестью наваливалось безразличие.
    - Я ведь уже возвращалась… по кругу.
    - И я… возвращалась? – мурашки прошлись по коже и пропали.
    - Ты – нет.
    - Зачем ты меня… вернула?
    От собственных подлых мыслей стало гадко. Еще хуже стало, когда Лилька посмотрела на Зою.
    - Пойдем, - сказала Зоя, - надо все закрывать.
    В окнах соседних домов краснел закат, а в комнате становилось сумрачно. Обычно мы думаем, что могли бы поступить иначе. Обычно это неправда. Но мы все-таки думаем, что все могло бы быть иначе, так нам легче.
    - А ты успеешь уйти до охраны? Не дожидаясь конца процедуры? – спросила Лилька. На секунду мелькнула мысль: не получится, можно будет попробовать уйти и жить с сознанием, что  сделала все возможное.
    - Мне разрешено задерживаться на полчаса, как проверяющей…  успею.
    - Уходи скорее. Все-таки шанс, ты же хотела. Возвращалась.
    - Пойдем вместе. Для тебя тоже шанс…
    Несколько секунд она колебалась.
    - Ты даже не знаешь, есть ли шанс. Зато я знаю, что будет, если я… просто уйду сейчас. Пожалуйста, Зоя, скорее!
    Шприц воткнулся в руку. Потом еще раз. Лильке казалось, что на этот раз минуты летят стремительно. Давняя мечта человека – управлять ходом. времени. Как обычно, сбывается не так, как мечталось.
    Голова кружилась до тошноты, когда они вышли в коридор. Кажется, они попрощались с Зоей. В окнах сгущалась ночь.
    Она смутно помнила, как ее задержали.
    Как же вы влезли в такую неприятную историю, Лилия Геннадьевна? – доброжелательно спрашивал Нестеров, черный профессор.  – Кто вас втянул? Информация, как-никак, засекречена. Откуда у вас в крови эти препараты?
    Лилька отмалчивалась.
    Врач в клинике тоже выспрашивал о причинах наличия в крови препаратов с непроизносимыми названиями. Впрочем, не так уж сильно ее и спрашивали.
     В странном, будто наркотическом, одурении прошла ночь. С утра ее долго не трогали. Время тягостно тянулось. Лилька с тоской прислушивалась к уходящим минутам.
    Перед обедом ее всесторонне обследовали. После обеда она потратила немного времени, чтобы убедиться, как хорошо охраняется клиника. С надлежащими разъяснениями ее препроводили в палату. Лилька уселась на свою кровать, только что не рыча от злости, и воззрилась на соседок.
    - Завтра? – спросила у нее коротко стриженная женщина лет сорока. – У меня тоже завтра.
    - Завтра, - согласилась Лилька.
    - Не бойся, - сказала ей женщина. – Ничего не почувствуешь.
    - Я знаю.
    Чувствуем ли мы, как прошла жизнь?
    - У всех так.
    Еще одна немолодая женщина согласно кивнула. Улыбнулась Лильке девушка с кровати в углу, у окна.
    Лилька подошла к окну. Четвертый этаж, не удрать.
    За окном ошалело орали почуявшие весну воробьи. На кровати девушки поверх одеяла валялся бумажный кулек с карамельками, из открытой косметички в виде сердечка высыпались разноцветные заколки.
    - Хочешь? – снова улыбнулась  девушка, поймав Лилькин взгляд.
    - Нет, спасибо.
    - Ты не бойся, - сказала девушка. – Может, у них еще ничего и не выйдет.  Меня вот три раза пытались перекинуть, и без толку.
    - Тебя ведь предлагали отпустить, - сказала женщина с короткой стрижкой. – Уходи домой, Полина. Уходи, пока можно.
    Полина Семенова, вспомнила Лилька.
    -  Мне выгодный контракт предлагают.
    Все верно. Полина Семенова. И тоже не изменить. Не убедить. Не свернуть…
    - Полина, - сказала Лилька, стараясь говорить проникновенно. – Не надо заключать этот контракт. Это очень опасно. Я… просто знаю, что тогда будет. Вот честное слово, знаю. Ты мне веришь?
    Полина слушала ее, как мышь кошку.
    - Веришь?
    - Да, - сказала Полина и снова уткнулась в свой журнал.
    - Не будешь заключать?
    Полина кивнула и сунула в рот карамельку. Лилька не очень ей поверила. Неужели с предопределенностью невозможно бороться? Уныло тянулся остаток дня.
    Была ли она уже здесь? Сколько она здесь? Все, что есть у нее – ощущение момента и уходящая вперед память о том, что уже было. Старое доброе дежа вю и один шаг до паранойи.
    Вечером Лилька позвонила домой.
    - Я вернусь завтра, - сказала она Надюшке. – Завтра, маленькая. Заберу тебя из садика. Днем заберу, сразу, как только освобожусь.
    Утром ее трясло, это был уже не страх неизвестности. Это было, пожалуй, похуже. Выход из петли не тут, он через десять лет впереди, через один миг. Там, где нет еще проторенной сознанием колеи. Где может быть все, что угодно, потому что мы в это верим.
    В «предбанничке» перед операционной они с Полиной сидели вдвоем.
    - Семенова? А ты что тут делаешь? – удивилась проходившая мимо врач. – Тебя ведь сегодня выписывают? Иди, иди в палату.
    - Не бойся, - напутствовала Полина Лильку, выходя. Заторможенная Лилька смотрела ей вслед. Неужели получится переломить это безжалостное время? Не у нее, так у Польки? Ай да Полька-дурочка. Может быть, у нее есть средство бороться с неизбежным – простое, как карамелька за щекой?
    Это было наивно, но Лилька, оглянувшись на дверь операционной, выскользнула из «предбанничка» и пошла обратно в палату. Ей хотелось снова увидеть Полину, узнать что-то. Или просто оттянуть неизбежное. Только в палате Полины не было. Обескураженная Лилька побрела обратно, заглянула по дороге в туалет, прошла туда-сюда мимо сестринского поста, игнорируя суровый взгляд  дежурной медсестры. Минуты утекали. Пора возвращаться, а то приволокут с помощью охраны. Лилька потащилась к операционной и столкнулась с Полиной.
    - Там тебя вызывали, я пошла вместо тебя, - сообщила Полина. – Не бойся, сегодня новая смена, они меня не помнят. Они не усомнились, что я – это ты.
    - Полька, ты что? Ты… с ума сошла? – выдавила Лилька. – Не сразу, а когда дар речи начал возвращаться. – Зачем?
    - Да не бойся, меня не перекинули, - снисходительно успокоила ее Полина. – Мне и тут хорошо. Я подумала просто, хорошо бы тебе помочь. Пойдем, меня уже совсем отпустили. Да тут я, тут. Что, не веришь?
    Не проверить. Но она-то, Лилька, вроде бы здесь. Вот оно, мгновение: залитая веселым мартовским солнцем палата, бумажки от карамелек «Му-му» на пододеяльнике Полины. Эгоистическая и простая радость жизни.
    Еще ничего не кончилось, напомнила себе Лилька.
     Даже когда предложили готовиться к выписке, она продолжала ждать плохого. Может быть, это только отсрочка.
    Принесли справки о выписке, ей и Полине. Превозмогая желание бежать, пока отпускают, Лилька остановилась у окна, рассматривая детскую площадку невдалеке. Лесенки и качели были выкрашены радостными, как в детстве, красками. В солнечном свете тополиные ветки казались зеленоватыми, а не серыми, как обычно. Солнечно-рыжими были стволы деревьев, название которых Лилька не могла вспомнить. И густо-синим – небо.
    Тревога смягчалась, мысли двигались ленивее, обретали ясность солнечного дня. Как бы узнать, что с Полькой. Что там с Зоей. Но это позже. Этот миг, этот квант времени – ее, вот он. Ненадолго, на миг. Почему у нас не получается жить так, чтобы время затрепетало в руках и остановилось? Но пока – она здесь. Здесь и сейчас.
    «Дайте мне мое мгновение, я проживу его». Сказал это, кажется, Шекли.