Клуб "Полусфера" был заполнен до самых стен. Люди толпились так плотно, что аплодируя, задевали соседей, стоящих впереди, но никто не обращал на это внимания. Сегодня, как никогда, слушатели старались уловить каждую ноту, каждое созвучие.
На круглой сцене, находящейся в самом центре концертного зала, одинокий музыкант играл на белоснежной электрической гитаре. Поклонники, затаив дыхание, слушали непрерывный каскад пассажей и риффов, что складывались в мелодии, которые никто и никогда раньше не слышал. Вся музыка, все песни, звучащие сегодня, были написаны только для этого выступления. Все, кроме одной.
Мартин "Был" Хорнби играл свой прощальный концерт.
Он начал длинным лиричным вступлением, классическим звучанием, продолжавшимся не менее десяти минут. Ему некуда было торопиться. Затем пошли в ход педали, аккуратно разложенные по кругу вдоль края сцены. Хорнби наиграл в секвенсор простенькую мелодию, и затем на ее фоне наиграл следующую, и еще одну, и вот уже в динамиках звучал настоящий оркестр, хотя зрители видели только одинокую фигуру, вдохновенно перебирающую струны белой гитары.
На стены зала проецировалась фантастическая картина рассвета в Нью-Йорке после ядерного взрыва. Некоторые зрители поражались правдоподобию панорамы, будто сфотографированной с вертолета или огромного небоскреба. На востоке едва показалось над горизонтом солнце, и в пыльном воздухе чудом устоявшие башни Уотерсайда отбрасывали гротескные тени на разрушенные здания Манхэттена. Строения на юге города уцелели, но север, по фантазии художника принявший на себя основной удар, представлял собой мешанину обломков и оплавленных стен, нарисованных с потрясающей точностью. Небоскребы центра Рокфеллера лежали в руинах, почерневший шпиль обвалившегося Эмпайр-Стейт-Билдинг смотрел на юг, будто указывая направление к бегству. Центральный парк превратился в плоскую, безжизненную пустыню.
Хорнби спел несколько песен и снова затянул длинное, тоскливое инструментальное соло. Слушатели затаили дыхание. Казалось, гитара вторила картине, одновременно вызывая к жизни целую гамму эмоций. Вот несколько запаздывающих партий исторгают скорбь по человеческим жизням, затем полифония сходит на нет, и отстраненная чистая мелодия наводит на философские мысли о бренности всего сущего. А еще чуть позже вступают ревербераторы, и жутковатые, совсем не гитарные звуки создают давящее, мистическое чувство.
Завсегдатаи знали, что Хорнби был владельцем клуба и воплотил в нем множество технических новшеств. Именно он в свое время запатентовал идею разделения круглого зала по секторам, в каждом из которых звуковое и световое оформление немного отличалось от остальных и формировало собственное настроение. В этом зале был сектор радости, сектор печали, сектор романтики, был даже "пафосный сектор", как в шутку называли его музыканты. Хорнби также разработал схему раздвижной сцены, которая стала визитной карточкой клуба. Прямо во время выступления сцена могла изменять радиус, сужаться или расширяться, надвигаясь на зрителей.
Но сегодня никаких новомодных ухищрений не использовалось. Диаметр сцены выставлен по минимуму, звук и свет одинаковы по всему залу. Музыка была главным и единственным представлением, музыка, скупые, короткие тексты песен и панорама Нью-Йорка.
Хорнби наиграл вступление последней композиции и зал взорвался приветственным узнавающим ревом. Это была "Во времени назад", первый хит Мартина, остающийся до сих пор самым любимым у очень многих поклонников, несмотря на множество хитов и альбомов, выпущенных музыкантом за много лет. По его замыслу, песня, с которой началась его известность, должна была стать песней, которой завершится его публичное творчество. Так замкнется круг.
Пространство вокруг сцены высветилось огнями. Зажигалки и мобильные телефоны горели в высоко поднятых руках.
Когда гитары струнами звенят
Когда колотит барабанный град
Когда, взревев быком, вступает бас
Я ухожу во времени назад
Как делал это много раз
Днем позже к особняку Хорнби начали стекаться журналисты. Мартин давал последнюю пресс-конференцию, которую решил провести в своем собственном доме. Когда он провел репортеров в комнату, где собирался отвечать на вопросы, те невольно притихли – круглое помещение будто повторяло зал, в котором проходил прощальный концерт. Стены комнаты покрывала та же панорама разрушенного Нью-Йорка.
– Эту студию, – сказал Хорнби вместо приветствия, − я построил специально для работы над моим последним концертом. Она навевает определенные воспоминания, которые я хотел вложить в свою музыку. Почти все песни, прозвучавшие вчера, я придумал именно здесь.
Журналисты одновременно загомонили, будто эта фраза подействовала на них, как сигнал. На Мартина обрушился шквал вопросов.
− Почему вы решили уйти из музыки?
− Как у вас появилось такое странное прозвище?
− Почему вы не разрешили записывать этот концерт? Такая музыка не должна исчезнуть без следа.
− Кто автор этой апокалиптической картины? Почему она так дорога вам?
Мартин поднял руку, призывая репортеров успокоиться, и хранил молчание до тех пор, пока в комнате не стало совсем тихо. Тогда он, не повышая голоса, сказал:
− Настоящая музыка исполняется только один раз. Мне потребовалось много лет, чтобы понять это. Однако я оставил маленькую, призрачную лазейку, скорее для самого себя, нежели для моих поклонников. Если я когда-либо услышу запись этого концерта, я буду знать, что…
Мартин не договорил, задумавшись, подбирая слова. По рядам журналистов прошла волна перешептываний, но быстро стихла, когда тот снова успокаивающе поднял руку.
− Дело в том, что многие ваши вопросы взаимосвязаны. Но для того, чтобы ответить на них, мне нужно рассказать вам о том, как я начинал музыкальную карьеру. Вернуться, так сказать, − тут Мартин "Был" Хорнби странно усмехнулся, − во времени на сорок лет назад. Вы слышали когда-нибудь о Стелле Уэйнрайт?
Молодые журналисты покачали головами, но их более опытные коллеги задумались, кивая и прищелкивая пальцами.
− Мелодический гений Сохо, – сказал один из них. – Вы играли с ней в начале вашей карьеры. Гитаристка, виртуозно владеющая инструментом. Говорят, послушать ее приезжали со всего штата. Но Уэйнрайт исчезла так же внезапно, как и появилась, и самое печальное, что ни записей, ни даже ее фотографий не сохранилось.
− Вам не кажется это несколько необычным? − хитро прищурился Мартин.
Журналист кивнул.
− Это очень странно, тем более, что аудиозаписи "Шумных людей" без Уэйнрайт того периода существуют, и не одна. У вас есть объяснение этому?
− Есть. Вы ему, правда, не поверите. Но, давайте по порядку.
Мартин поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. Немного подумал и начал:
− У Стеллы Уэйнрайт была одна странная особенность. О некоторых людях, вполне здравствующих, она говорила исключительно в прошедшем времени…
*
Долговязый Марти настраивал гитару и с интересом наблюдал за парочкой в углу кафе. Женщина, судя по жестам, была не в себе, истерила, мужчина старался ее успокоить. Затем одна из ее фраз, похоже, обескуражила его. Он некоторое время неподвижно сидел, обдумывая ее слова, затем, видимо, переспросил что-то, получил ответ и пожелание удалиться, сопровожденное едва заметным, но недвусмысленным жестом. Женщина осталась одна.
Она сидела, не шевелясь. Ослепительно красивая, черноволосая, высокая, фигуристая, в темно-синем костюме. Даже со сцены Долговязый Марти разглядел, что у нее ярко-зеленые глаза.
Он будет петь для нее сегодня, решил Марти и подошел к микрофону.
− Для вас сегодня выступает группа "Шумные люди".
Женщина вскинула голову и со слабым интересом взглянула на него.
− Ну как, понравилось наше выступление?
Марти бесцеремонно плюхнулся на свободный стул рядом с зеленоглазой красавицей, приставив акустическую гитару к стене. Вблизи женщина производила еще более яркое впечатление. Она была определенно старше его девятнадцати лет, но кто на это обращает внимание в начале третьего тысячелетия. Особенно когда глаза незнакомки в буквальном смысле кружат тебе голову.
Уголки рта на грустном лице женщины тронула улыбка.
− Идеи неплохие. Но играть вы совершенно не умеете.
− Неужели? Кстати, меня зовут Марти. Друзья называют меня Долговязым Марти.
− Стелла Уэйнрайт.
− Я видел, как твой парень ушел. Поссорились?
− Он не был моим парнем. Просто хорошим другом.
Марти присвистнул.
− "Был"? Так сильно поссорились?
− Мы не ссорились.
− Вот как, − Марти решил не вдаваться в подробности и переменил тему. − А ты неплохо разбираешься в музыке, коли так раскритиковала нашу игру, а?
− Дай гитару, − вместо ответа сказала Стелла.
Длинные пальцы пробежались по струнам, чуть тронули колки, подстраивая звук, а затем Марти услышал музыку, подобную которой не слышал никогда.
В кафе постепенно стихли все остальные звуки. Люди слушали, не шелохнувшись, как женские пальцы выводили мелодию, которая не повторялась и не изменялась одновременно. Огромное соло, где каждая нота, каждое созвучие были настроены на максимальную тоску и грусть, и одновременно эта музыка была спокойной, всепроникающей и отстраненной, будто Вселенная скорбела о вещах, недоступных человеческому пониманию.
Когда звуки стихли, в кафе несколько секунд стояла полная тишина. А потом она взорвалась аплодисментами. Стелла очнулась, обвела слушателей глазами и смущенно улыбнулась в ответ.
− Обалдеть! − сказал Марти, когда к нему вернулся голос. − А название у этой вещи есть?
Стелла пожала плечами.
− Назовем ее опусом для мертвого друга, номер сорок пять.
Однако Марти пропустил ее ответ мимо ушей, так как с его губ уже рвался следующий вопрос:
– Что ты делаешь завтра вечером?
Ни в этот, ни на следующий день Марти не добился от Стеллы Уэйнрайт ничего, кроме телефонного номера, хотя и такой результат его более чем устроил. Убедившись в ее доброжелательном отношении, он начал звонить ей, все чаще и чаще. Его удивляло, что при звонке она мгновенно брала трубку, будто держала ее наготове, или у нее была невидимая глазу гарнитура. Поначалу Стелла отказывалась от совместных прогулок, ресторанов и парков, однако настойчивость Марти постепенно принесла свои плоды. Уэйнрайт приходила послушать концерты "Шумных людей", а затем начала все чаще посещать их репетиции. Ездила она на спортивной машине белого цвета, которую называла "бэтмобилем", сделанной на заказ, очень быстрой и мощной. Это помимо всего прочего, говорило о достатке Стеллы, что немного смущало Марти. Однако та держалась настолько просто, что вскоре вся группа была с ней запанибрата.
Довольно быстро музыкантам удалось уговорить ее играть вместе с группой, хотя входить в официальный состав Стелла отказалась наотрез. "Шумных людей" было немного: Долговязый Марти на гитаре, басист Мик по прозвищу "616-ый" и барабанщик Бигби. Мик, незаметный, всегда одетый в черное очкарик, был довольно мнителен и общался со Стеллой редко и вежливо, но Бигби восполнял недостаток друга с лихвой. Энергичный толстячок, ответственный, в том числе, за все электрические примочки и светотехнику, он постоянно увлекал Стеллу похвастаться очередной задумкой, и Марти то и дело заставал эту парочку сидящими над хитроумной распайкой, уткнувшись друг в друга головами – копна иссиня-черных волос с одной стороны и неизменная ядовито-оранжевая бандана с черепами с другой.
Вскоре ресторану или клубу достаточно было повесить объявление "Шумные люди и Стелла Уэйнрайт", чтобы обеспечить большой приток посетителей в этот вечер. Хотя Стелла нечасто соглашалась на такие афиши, она любила оставлять за собой право отказаться от выступления. Таков был один из очень немногих ее капризов.
Играла она на гитаре белого цвета, также сделанной на заказ. Суховатая музыка "Шумных людей" расцветала новыми красками, когда Стелла бралась за инструмент, хотя соло, как таковые, она играла редко. Намного чаще она будто сопровождала композиции витиеватыми, цикличными, но никогда не повторяющимися партиями, иногда выделяя вокал Марти, а иногда сливаясь с ним. Всей своей музыкой Уэйнрайт будто подчеркивала, что заслуга в написании песен принадлежит группе, а она лишь звуковой оформитель, убирающий ткань композиций виньетками и бахромой.
Пару месяцев спустя, в ноябре, над Марти внезапно нависла угроза оказаться без крыши над головой. Добродушный, вечно смеющийся армянин, у которого тот снимал по дешевке комнату, продал свой дом строительной компании, и ее представитель ультимативным тоном заявил, что дает неделю, чтобы найти новое жилье.
Естественно, первым делом Марти начал прощупывать товарищей по группе. Мик жил в небольшой квартирке, вместе с родителями, перед ним никогда не стояла проблема поиска жилья, а его нелюдимость исключала знакомство с нужными людьми. Зато Бигби был таким же перекати-полем, как и сам Марти, и мгновенно выдал ему с полдюжины вариантов. Проблема состояла в том, что Бигби был слишком жизнерадостен, слишком неприхотлив к соседям и жизненным условиям, и его предложениями Марти собирался воспользоваться в самом крайнем случае.
Стеллу же Марти решил не спрашивать. Она, казалось, вращалась в принципиально иных кругах. Но та мгновенно определила, что Марти гложет какая-то проблема, и учинила допрос с пристрастием, закончившийся невероятным предложением. Стелла оказалась готова поделиться комнатой в собственной квартире в Гарменте, пентхаусе на Седьмой авеню. Немного полюбовавшись обалдевшим гитаристом, она шутливо добавила:
– Но чтобы никаких лишних мыслей!
Марти, все еще неспособный к связной речи, яростно закивал.
Лишние мысли, естественно, были у Марти в большом количестве. Однако шли месяцы, а Стелла не подавала ни единого повода к сближению. Каким-то непостижимым образом она всегда знала, в какой части огромной квартиры он находится, и пересекалась с ним только когда ей этого хотелось. Когда же Марти набрался духу для прямого разговора, ему было мягко, но недвусмысленно отказано. Это не мешало ему, однако, продолжать ждать, надеяться и верить.
С самого своего переезда Марти начал замечать определенные странности в жизни Стеллы. Она, казалось, практически не пользовалась некоторыми вещами. Например, судя по состоянию кухни, в ней никогда не готовили, хотя в холодильнике были кое-какие продукты. В квартире стоял телефон, который никогда не звонил. В туалетной комнате, у любой другой женщины заставленной массой флакончиков и пузырьков, было минимум косметических средств, при том, что сама Стелла всегда выглядела безукоризненно.
Но самыми странными были ее гости.
Гостей у Стеллы было немного, но они были весьма экзотичны и не всегда входили через дверь. Один раз, когда ее не было дома, в комнату Марти постучалась невысокая женщина в черном, вежливо поинтересовалась, когда вернется хозяйка, и чинно уселась на диванчик в коридоре. Марти так и не решился спросить, как она вошла в квартиру. В другой раз он слышал за стеной, как Стелла беседовала с обладателем жутковатого рокочущего хрипа, разговаривающего на непонятном языке. Разговор кончился и раздался громкий шелестящий шум, будто от множества маленьких крыльев. Когда Марти заглянул в гостиную, Стелла стояла в одиночестве посреди комнаты, все окна были распахнуты, а в воздухе висел характерный запах мокрых перьев.
– Кто это был? – тихо спросил Марти.
– Сложно объяснить. Тот, кто олицетворяет жизнь.
– А ты тоже что-то олицетворяешь?
– Время, – сказала она, и рассмеялась, наблюдая его поднятые брови. – А ты что подумал?
Однажды Марти стал свидетелем не очень приятной сцены. К Стелле пришел очередной странный посетитель. В желтом свитере, желтой шапочке и в обмотавшем все лицо ярко-красном шарфе, из которого торчали черные очки. Не говоря ни слова, он прошел мимо открывшего дверь парня и скрылся в кабинете Стеллы. Через несколько минут разговор перешел на повышенные тона. Любопытство оказалось сильнее чувства такта и Марти подошел к двери, прислушиваясь.
– …Почему? Скажи, кто я для тебя? Скажи, что я – твой друг!
– Ты был моим другом, – грустно ответила Стелла.
– Значит, ты при любых обстоятельствах не откажешься от этой своей причуды?!
– Это не причуда. Я столько раз объясняла это, но все вы постоянно пропускаете мои слова мимо ушей.
– О да, конечно! И сейчас ты опять сведешь разговор к парадоксам.
– Естественно, к парадоксам, – в ее голосе появились раздраженные нотки. – Проблема в том, что никто, кроме меня, не понимает их последствий.
– Ты прикрываешься ими, будто они объясняют все.
– Ты ничего не понимаешь! – рявкнула Стелла. – Я подчиняюсь строгим ограничениям. Одно из них тебе не нравится. Я ничего не могу с этим сделать. Но ты не можешь этого понять. Вы, люди, считаете, что для любого правила должны быть исключения. Когда я разговариваю на эту тему, я каждый раз думаю – как хорошо, что вы никогда не сможете…
Она осеклась. Вероятно, подумал Марти, она, наконец, вспомнила о его присутствии. Уже гораздо тише она добавила:
– Давай закончим на этом.
Чуть позже Марти заглянул в кабинет Стеллы. Та неподвижно сидела, поджав ноги, и смотрела в пустоту. Марти сел рядом и обнял ее за плечи. Она наклонилась, положив голову ему на плечо, и снова застыла.
В тот день Стелле впервые не удалось выдержать дистанцию. Однако Марти, обнимая прижавшуюся к нему женщину, почему-то не мог отделаться от навязчивой посторонней мысли. В клубах, где они играли, бывало всякое. Выкрикивающая оскорбления пьянь, наглые охранники, норовящие ущипнуть гитаристку пониже спины, летящие на сцену пластиковые пивные стаканы. Но эти происшествия, казалось, не производили на Стеллу почти никакого эффекта. Марти никогда не видел ее плачущей. Вот и сейчас, после, кажется, бурной сцены глаза ее были нормальными, они не блестели, не покраснели. Обычные глаза спокойного человека.
Эта мысль зацепила и привела за собой еще одну. Она вертелась у Марти в голове в поисках объяснения и не находила такового.
"Вы, люди".
Он плачет и смеется невпопад
И говорит, что там, за дверью, ад
Он все поймет с годами, а сейчас
Отбрось его во времени назад
Как делал это много раз
После этой песни аплодисменты всегда звучали дольше обычного. Марти удалось написать действительно удачную музыку на собственные стихи. Стелла настаивала, что песня лучше звучит в акустическом исполнении, но Марти время от времени экспериментировал с электрическим звучанием. В этот раз Стеллы не было, но "Шумные люди" уже постепенно завоевывали популярность сами по себе. Их концерты даже начали приносить кое-какой доход, позволивший Марти исполнить свою голубую мечту. Он купил мотоцикл, и на репетиции теперь приезжал именно на нем.
– Извините, парни, репетируйте завтра без меня.
Бигби и 616-ый вопросительно уставились на Марти.
– День рождения у сестры. Обязательный социальный визит. Я, конечно, при первой удобной возможности смоюсь, но боюсь, такого случая не представится.
– Вали! – царственно махнул рукой Бигби. – Наконец-то представится случай со Стеллой позаигрывать без тебя.
Днем позже, вырвавшись на время из кольца подвыпивших дальних родственников, Марти решил позвонить Стелле и подтвердить, что на репетицию, которая и так уже должна была быть в самом разгаре, не приедет.
– Я, как и ожидалось, не смогу присутствовать. Вы, наверное, это поняли уже, – засмеялся Марти. – Как вы там? Весело проводите время?
– О да! − раздался в трубке веселый голос Стеллы. − Бигби и 616-ый в поиске новых идей решили поменяться инструментами. Бигби, оказывается, сносно играет на гитаре.
– Он у нас талант. И на клавишах может, кстати. Ну ладно, не буду отвлекать.
На следующей репетиции Марти буквально с порога игриво поинтересовался у друзей:
– Ну как прошел поиск новых идей?
− А откуда ты знаешь, чем мы занимались? − шутливо нахмурился Бигби.
− Я звонил Стелле как раз во время вашей репетиции. Надеюсь, не сильно помешал?
– Мы даже не заметили, – ответил Мик. – А по поводу идей, слушай, я тебе наиграю сейчас ритм, мне кажется, в новой песне будет отлично выглядеть.
Пока Марти и 616-ый перебирали струны, создавая мелодическую основу для новой песни, Бигби задумался. Лицо его становилось все более озадаченным, он, казалось, вспоминал что-то.
– Марти, а когда ты звонил Стелле? – наконец, спросил он.
– Примерно без четверти семь.
− Ты уверен?
− Я на часы перед этим посмотрел. А что такое?
– Дело в том, что никто из нас не уходил с репетиции ни на минуту. Мы все время были вместе. И Стелле все это время никто не звонил.
По спине Марти прошел холодок.
– Ты не заметил, наверное.
– Возможно. И 616-ый вот тоже не заметил. Странно. И я вот тут еще подумал… А ты вообще когда-нибудь видел у нее в руках мобильный телефон?
Слова Бигби вторили мыслям Марти. Он вспоминал, как Стелла пару раз вызывала такси для припозднившихся музыкантов, пропустивших последний автобус. Он вспоминал, как однажды во время прогулки она вдруг заявила, что ей позвонили, и уехала по делам. И еще несколько подобных моментов. Мобильника в ее руках не было никогда. Да, вроде бы она отходила каждый раз куда-то… вроде бы…
И еще этот вечно молчащий телефон в ее квартире.
– Я поинтересуюсь у нее при случае, – пробормотал он.
Интересоваться, однако, Марти не собирался. Он чувствовал себя несколько глупо, строя в голове конспиративные теории одна другой фантастичнее, но объяснения не находил. Поэтому он решил проверить, как Стелла отвечает на телефонные звонки.
Подходящий случай представился достаточно скоро. Входя в клуб, Марти заметил, что Стелла сидит за столиком, разговаривая с одним из редких посетителей. Он метнулся обратно, доставая мобильник и наблюдая из-за портьеры за действиями Стеллы.
– Алло.
– Привет. Ты где?
– Я уже в "Полусфере". Ты скоро подойдешь?
– Буквально через минуту. Давай!
Чтобы унять бешено стучащее сердце, Марти понадобилось немного больше времени.
Стелла никак не среагировала на его звонок. Она продолжала спокойно беседовать с человеком за столиком. С кем говорил Марти, осталось загадкой.
Когда Марти подошел к столику, человек уже ушел. Стелла задумчиво уставилась на него.
– Ты какой-то взволнованный, Марти. Случилось что-то?
– Боялся, что опоздаю.
– Сейчас двенадцать тридцать восемь, – Стелла и не думала смотреть при этом на часы. – До вашего концерта пятьдесят две минуты. Ты пришел первым.
– Ну, я…
Марти не умел врать. На этот раз он спасся чудом. С резким щелчком во всем клубе неожиданно погас свет.
− Пойду посмотрю, что там, − сказала Стелла, поднимаясь.
Через несколько минут электричество было восстановлено, а еще через пару минут она вернулась в зал в сопровождении Бигби. Она заметно нервничала, и так явно избегала встречаться взглядом с Марти, что тому впору было в свою очередь спрашивать, что случилось. Садиться с музыкантами она не стала и, сославшись на самочувствие, скрылась в направлении гримерки.
Бигби проводил ее настороженным взглядом.
– Интересно, – вкрадчиво сказал он, – с каких пор Стелла таскает в сумочке изоленту, пассатижи и резиновые перчатки? Тебе это не кажется странным?
– Кажется, – буркнул Марти. – Учитывая, что она вообще не носит сумочки, и десять минут назад у нее в руках ничего не было. А что случилось?
− Я как раз проходил мимо щитовой, когда там чего-то бухнуло и погас свет. Электрики где-то шлялись, ну распорядитель и попросил меня посмотреть, что там случилось. Он же знает, что я шарю в электричестве. Но тут появилась Стелла, довольно бесцеремонно меня отпихнула и сама полезла в щит. Я потом глянул туда краем глаза, там столько изоленты, что дверцы едва закрываются.
Пока Бигби рассказывал, на свободный стул аккуратно присел 616-ый.
– А это Стелла только что туда ушла? − спросил он затем.
– Угу.
– Странно, – хмыкнул басист. – Обознался, наверное.
– Что именно? – встрепенулся Бигби.
– Показалось, она только что вышла из служебного входа. Кто-то очень похожий на нее.
– Очень много странного происходит сегодня, – пробормотал Марти, вспоминая эпизод с телефоном.
– Мир вообще сошел с ума, – беззаботно заметил 616-ый. – Слышали о террористах в Карнеги-холле? Говорят, чуть ли не ядерную бомбу грозятся взорвать.
− Так надо город эвакуировать, − мгновенно переключился Бигби на новую тему.
− Эксперт, который осматривал боеголовку, заявил, что она липовая. Желтая пресса нагнетает обстановку, − Мик посмотрел на часы. − Может, пойдем готовиться уже?
Стелла сидела в гримерке, прижимая к груди белую гитару, и молчала. Лицо ее было странным, отсутствующим. Когда Марти заглянул в ее глаза, она лишь нервно бросила:
− Играйте сегодня без меня.
Она все же вышла послушать "Шумных людей", но все выступление просидела в обнимку с гитарой в самом углу клуба, не сводя глаз с одной ей ведомой точки в пространстве. Отдав аплодисментами должное группе, посетители сразу начали упрашивать Стеллу сыграть хотя бы пару песен.
Стелла поначалу слабо отнекивалась, но потом, будто решившись, кивнула головой самой себе, и вышла на сцену. Марти шагнул было навстречу, намереваясь обсудить, какую именно песню они будут исполнять, но Стелла лишь нервно дернула рукой, так, что сразу стало понятно − она будет играть одна. Присев на самый край сцены, она закрыла глаза и провела пальцами по струнам.
Посетители клуба явно не ожидали того, что услышали потом. Марти не знал, сколько из этих людей были год назад на том концерте, когда он впервые встретился с Уэйнрайт. Сколько людей узнали, сопоставили, поняли, что это еще одно соло, которое означает нечто большее, чем просто музыку. Пульсирующие звуки гитары строили перед слушателями стену, которую нельзя преодолеть, и эта стена сжималась вокруг них, грозя раздавить, расплющить, стереть в порошок.
И тут Бигби сказал вполголоса:
− Это так и просится под ритм. Я не могу удержаться.
Он уселся за установку и повел свою партию, сначала едва слышно, тарелками, затем все сильнее и сильнее, и вот уже ударные становятся равным соперником и союзником гитаре, переплетаясь, заворачиваясь в неслыханные созвучия.
С первыми звуками барабанов Стелла вздрогнула. Она не перестала играть, но глаза ее распахнулись и забегали, а музыка стала нервнозной и дрожащей. Звук гитары метался между ударами палочек, в страхе, в смятении, создавая параноидальное, паническое настроение, которое передавалось слушателям. Стена звука разбилась на кирпичики безумия, которые бесновато метались по всему залу, меж струнами изливался страх перед неизвестностью и смертью.
Музыка оборвалась. Потянулось молчание, вязкое и глухое.
Наконец, кто-то захлопал, будто спохватившись. И вскоре клуб захлестнули овации людей, переживших за эти несколько минут эмоции, с которыми никогда не сталкивались ранее.
− Вы мощно зажгли с Бигби. Никогда такого не слышал! Что это было? Опус для мертвого друга номер сорок шесть?
− Сорок семь.
− Бигби − хороший барабанщик, правда?
− Бигби был отличным барабанщиком.
Марти насторожился.
− В каком смысле был? Что ты имеешь в виду?
Стелла молча выбежала из клуба. Марти бросился за ней. Уже на улице он ухватил ее за руку.
− Стой!
Казалось, с таким же успехом Марти мог попытаться остановить самосвал. На движение Стеллы его действия никак не повлияли. Она с легкостью вырвалась и быстро пошла к "бэтмобилю", оставленному у тротуара.
Марти выхватил мобильник и нажал кнопку быстрого набора.
Стелла остановилась. Обернулась. Марти поднес трубку к уху.
– Я уже видел, как ты разговариваешь по телефону.
– Сегодня? Я так и думала.
Она стояла со сжатыми губами. Руки плетьми свисали вдоль тела. Но ее голос звучал в трубке.
– С кем я разговариваю?
– Со мной.
– Как ты разговариваешь? Кто ты?
– Я – андроид, Марти. Телефон у меня здесь.
Стелла подняла руку и постучала по голове.
Марти чуть не выронил телефонную трубку, но быстро совладал с нервами.
– Может быть, скажешь еще, что пришла из будущего?
– Я не помню. Но это самый вероятный вариант.
– Терминатор. Отлично. Хорошо, – Марти пытался успокоиться. – Предположим. Но что с электрощитом? С пассатижами в ниоткуда появившейся сумочке? С тем, что 616-ый видел тебя у служебного выхода, когда ты была в гримерке? Что происходит, Стелла?
Она подошла, ухватила Марти за поясницу и без труда подняла над головой. Марти все-таки выронил мобильник, но тот, вопреки ожиданиям, не упал, а медленно спланировал на землю.
− Происходит то, что сегодня не было концерта, – сказала Стелла. – Сегодня Джимми Старлинг по прозвищу Бигби, копаясь в электрическом щитке, случайно замкнул на себя несколько тысяч вольт и умер на месте.
− Но он жив! И электричество починила ты, а не он. И концерт был!
− Да, – Стелла поставила Марти на землю. – Но верно и то, что сегодня он умер.
− Что за чушь ты несешь?!
– Я напортачила по полной сегодня, да? – непонятно сказала Стелла. – Слишком многое произошло в один день. Так всегда бывает. У меня есть одно незаконченное дело, Марти. Завтра все объясню.
Она вернулась к машине, легко вскочила за руль и дернула рычаг скоростей.
– Ну уж нет!
Марти рванул к своему мотоциклу, стоявшему неподалеку. Но сесть за руль не успел. Кто-то схватил его сзади за плечи теплыми, сильными руками, притянул и обнял, прижимая к себе.
– Нет, Марти. Не надо.
– Ты же только что уехала.
– Да. Там, куда я уехала, опасно. Я не могу позволить тебе стать героем сорок восьмого опуса.
Они стояли и молчали. Долго.
– Отвези меня домой, – наконец, сказала Стелла. – Покажу тебе кое-что.
Марти потрясенно разглядывал фотографии на экране компьютера. Лицо человека на одной из фотографий показалось ему смутно знакомым. Затем он вспомнил, именно с ним была Стелла, когда Марти впервые увидел ее. На фотографии этот человек лежал навзничь с тремя темно-красными пятнами на форменной полицейской рубахе. На следующем снимке было месиво из нескольких машин, и где-то в самом его центре был виден ярко-желтый свитер с красным шарфом. А на следующем…
У Марти задрожали руки. Лица не было видно, но эту дурацкую бандану он узнал бы из тысячи.
– Но ведь этого не было! Не было!
– Не было, – подтвердила Стелла. – Ни для кого, кроме меня. А теперь позволь, я покажу тебе то, чего не будет.
Она не шевельнула и пальцем, но монитор сам собой высветил следующий кадр. Марти, как завороженный, смотрел на него, и никак не мог поверить в то, что видит.
– Что это?
– Это завтрашнее утро.
– Но этого не случится? Правда?
– Нет. Уже не случится.
Часом позже, пока Стелла собирала вещи, Марти сидел в кресле и пытался собрать скачущие мысли воедино. Затем он начал рассуждать:
− Ты как-то сказала, что олицетворяешь время. Получается, ты можешь свободно перемещаться в нем? Ты увидела Бигби, вышла из служебного входа, переместилась немного назад во времени и починила щит вместо него.
− Бинго.
− Невероятно. А как же парадоксы? Ну, если я отправлюсь назад и убью своего дедушку.
− Ты никогда не родишься в получившемся мире. Но ты уже существуешь. Это мнимый парадокс. К тому же, люди не могут перемещаться во времени. Только неодушевленные предметы.
− Это ты-то неодушевленный предмет?
− Дело не в разуме. То, что находится здесь, − Стелла легонько постучала пальцем ему по голове, − тоже прекрасно формализуется. Надо только компьютер помощнее. Дело в том, что живые существа, и в первую очередь люди, по определению хаотичны. У них есть абсолютная свобода выбора. Для перемещения во времени нужна вещь с самоосознанием, но с усеченной свободой выбора. Она должна принимать решения сама, но эти решения строго ограничены невозможностью парадоксов.
− Ты не вещь. Тебе нельзя себя так называть, − упрямо покачал Марти головой.
Стелла усмехнулась и взъерошила ему шевелюру.
− Термин не имеет значения. Хотя то, с каким упорством все, кто меня знает, пытаются меня в этом убедить, очень интересно. И даже несколько приятно.
Марти еще немного подумал.
– А если я, скажем, отправлю свою гитару на час назад? Это значило бы, что у меня час назад должна была появиться вторая гитара, так?
– А вот это и есть настоящий парадокс. Если бы ты только знал, сколько раз мне приходилось объяснять его. У тебя появилась час назад вторая гитара? Нет? Значит, ты ее не отправил, и никогда не отправишь. Ты воспринимаешь время как бесшовную дорогу, по которой ты едешь с одной скоростью, в одном направлении. Все изменения, которые ты вносишь в свое прошлое, уже имеют место. Но ты не сможешь произвести во времени изменения, которые приведут к парадоксам.
– Но если я вот именно сейчас отправлю ее в прошлое?
– Это никогда не произойдет, но если бы произошло, в определенном смысле сиюминутный ты перестал бы существовать. Хотя и это не совсем верно. Время похоже на циклический алгоритм, который постоянно перепроверяет каждое условие на своем пути и перестраивается. В определенном смысле время статично.
Марти снова задумался. И наконец, заметил, что Стелла собирает чемоданы.
– Стоп! Ты уезжаешь?
– Да.
– Куда? Зачем? Почему?
− Я не могу больше оставаться в этом городе.
– Что за глупости…
Стелла приложила к его губам палец и вложила в его руки зачехленную гитару.
– Раз уж ты так хочешь вторую гитару, я дарю ее тебе. Но имей в виду, что когда ты будешь играть на ней, я буду знать. Так что не играй на ней что попало. Только то, что понравилось бы мне.
– Да иди ты со своей гитарой! Почему?!
Она увлекла Марти на балкон и обвела рукой переливающиеся огни и сияющие небоскребы ночного Нью-Йорка.
– Что ты видишь, Марти?
– Город. Красивый город. Зачем ты уезжаешь из него?
− Вот именно, − грустно сказала Стелла. − Это был красивый город.
Она ушла в комнату, а Марти еще долго стоял, опустив руки, оцепенев, не зная, что подумать, что сказать, и смотрел на величественные башни, все еще подпирающие небеса.
*
− Я размышляю иногда, каково это − видеть человека, который умер на твоих глазах, общаться с ним, разговаривать. Для него не произошло ничего. Всю свою жизнь он был и есть жив и здоров, и не подозревает, что в одном из вариантов будущего он умер. И ты был свидетелем этому. Ты видел, как умер человек, но он жив. Ты видел его лицо, почерневшее от нескольких тысяч вольт, а он аккомпанирует тебе на барабанах. Мне неизвестно, как именно функционирует разум Стеллы Уэйнрайт. Но я думаю что использование прошедшего времени было не только одним из граничных условий ее существования. Я думаю, что оно примиряло ее с действительностью, перекидывало мостик, позволяющий ей сохранять рассудок.
Мартин "Был" Хорнби погрузился в задумчивое молчание.
Один из репортеров неуверенно кашлянул.
− То, что вы рассказали нам, невероятно. Робот, способный путешествовать во времени. Такого не может быть! Откуда она могла взяться?
− Не знаю. Никто не знает. Могу вас уверить только в том, что в нашем мире обретается множество очень странных существ, и Стелла Уэйнрайт − лишь одно из них.
− Без доказательств этому никто не поверит.
− И в этом главная прелесть! − подхватил Хорнби. − Считайте это сказкой, побасенками выжившего из ума музыканта. В организм Стеллы было встроено множество защитных механизмов, и один из них отключал вокруг нее всю видео- и аудиозапись. Поэтому никаких доказательств ее существования нет ни у меня, ни, насколько я могу судить, у кого-либо другого. Все, что осталось у меня от Стеллы Уэйнрайт − это ее гитара и панорама Нью-Йорка после ядерного взрыва в Карнеги-холле.
Репортеры вздрогнули и совсем иначе взглянули на интерьер комнаты, в которой находились.
– Это фотография?
– В определенном смысле. Это то, что видели ее глаза.
– Точка, откуда она сделана, находится в воздухе. Это снято с вертолета?
– Не знаю. Но очень сомневаюсь. У Стеллы было множество талантов. Я почти уверен, что она могла летать. − Мартин подумал еще немного и добавил: − Теперь вы, вероятно, понимаете, откуда у меня такое прозвище. В определенном смысле каждый, кто жил в этом городе сорок лет назад − был.
Когда репортеры ушли, Мартин Хорнби, вопреки собственным ожиданиям, не обрел покоя. Он сидел в темной комнате, прислушиваясь к собственным мыслям, к ощущениям человека, который только что поставил точку в очередном этапе своего существования. Каким-то образом несколько лет назад он понял, что достиг пика своих способностей, своего единения с гармонией. И на этом пике он написал те самые песни, которые, до вчерашнего дня, никто никогда не слышал. Это было, и навсегда останется, лучшим, что он сделал в своей жизни.
Однако Мартин не чувствовал умиротворения. Своим рассказом он разбередил собственную душу, всколыхнув воспоминания, которые остались в далеком прошлом. Это были интересные, замечательные времена. Но их не вернуть. Михаэль Фельдер стал видным специалистом по раковым опухолям, написал несколько книг, получил докторскую степень и даже иногда мелькал по телевизору. Джим Старлинг основал собственное агентство недвижимости и еще больше растолстел, хотя это не мешает ему в своей обычной манере суетиться и быть в нескольких местах одновременно. Когда же они встречались последний раз? Года четыре назад, вроде бы.
Ни тот, ни другой не держали в руках инструментов уже много лет. Их время прошло.
Мартин покружил по квартире, и поехал на Манхэттен, к озеру Центрального парка. Там, забравшись с ногами на пластобетонный парапет, он принялся крошить лебедям купленную заранее булку. Забавные перепалки, устраиваемые птицами за очередной кусочек хлеба, отвлекали его от ностальгических мыслей.
− А ты кое-чему научился за это время.
Мартин так дернулся от неожиданности, что чуть не улетел в воду. Но его поймали и аккуратно поставили на землю. Краем сознания Мартин отметил, что когда-то с ним уже проделывали что-то похожее.
– Тебе, я так понимаю, моя гитара теперь без надобности?
Она ничуть не изменилась. Конечно, было бы даже странно, если бы она изменилась.
На лице его, очевидно, красовалась такая гамма эмоций, что Уэйнрайт рассмеялась и положила руки Мартину на плечи:
− Шучу я, шучу. Я слышала, ты запретил свой концерт записывать. То есть у меня, возможно, единственная запись? Это же сколько можно денег наварить! Всегда мечтала стать бутлеггером. Ну что ты стоишь, как истукан? Пойдем, прогуляемся…
И пусть, когда в душе у нас разлад
В толпе мы вдруг заметим чей-то взгляд
И магия игривых женских глаз
Нас унесет во времени назад
Когда все было в первый раз
В этот момент Мартин "Был" Хорнби исчез. У озера Центрального парка, прошедший через время, через поиски истинной музыки и красоты, стоял тощий, нескладный и наивный Долговязый Марти. Он, как и сорок лет назад, не мог сказать ни слова, и лишь глупо улыбался сквозь слезы. |
Рассказ открыт для комментариев