Седьмая сущность

    
    Шурша по асфальту, медленно катилась жестяная банка с громкой надписью “VitaForce”.
    Серая глыба дома молчала. Казалось, здание чего-то ждет.
    На высохшем дубе в центре дворика  восседал цепной ворон.
    А в подвале дома…
    Старик в потертом халате отложил в сторону мастерок. Стер пот со лба,  удовлетворенно вздохнул.
    Сделанное  выглядело внушительно: прекрасные  стальные клетки поблескивали в мягком полумраке.
    - Вот и все. Можно преемника подготавливать, - сказал он и побрел наверх.
    Ворон одобрительно каркнул и порхнул в оконце.
     

    ***

    
    Люблю быть самим собой. Жаль позволить такое могу нечасто. Только здесь, в своей цитадели. В родовом гнезде, выстроенном еще прадедом, мир его праху, незадолго до первой волны.
    Сначала, как говаривал дед -  взбесилась техника. Потом в мир пришло то, что в древних сказках называли магией. Она изменяла оставшихся в живых, кого-то калечила, иные и вовсе не выжили.
    Но если и первую  волну пережить смогли немногие, после волны второй остались единицы. Вроде бомбы никто больше не взрывал.  И техника образумилась частично. Но все равно было весело. Настало новое время - взбесившейся реальности  и оживших кошмаров. Как говаривал дед - „внезапно настигла их пагуба“. А отец мрачно поддакивал что-то про “час топора”.
    Несмотря ни на что, наш особняк уцелел. Хотя желающих поселиться здесь было великое множество. Но усадьба, построенная еще прадедом, устояла всем натискам. Собственно, оживший огромный дом с прилегающей территорией проявлял лояльность лишь истинным владельцам „по крови“ - и не жаловал чужаков. Один из немногих плюсов новой реальности.
     
    А по мне так все нормально. Может оттого, что родился я как раз после вспышек. И то, что не смогли принять и понять  многие, вошло в меня как некая данность. Те кто не принял и не понял – их больше нет. Остальные: сложный вопрос. Но то, что мир стал иным: очень-очень иным, это я знаю. На моих глазах многое менялось. Да и сейчас с такими чудесами сталкиваешься, … а спросить зачастую некого.
     
     

    ***
     

    Дернулось пламя свечи над пентаграммой. Каркнул предостерегающе цепной ворон- верный страж. Я стряхнул сонливость. Похоже - дождался. Падающая звезда прочертила тонкую полоску в сером небе. И упала, как показала поисковая иллюзия, где-то в центре города. Слишком далеко. Не люблю таких рейдов, но идти придется. То, что упало -  стоит риска. Да и подготовлен я неплохо. Последние годы силы скопил изрядно. Но за подпиткой все равно идти надо.  
    Подпитка нужна не мне, а им…
     
    Я отошел от пентаграммы . Виновато улыбнулся старому цепному Гарму, невозмутимо чистящему перья, и подошел к зеркалу.
    Оттуда таращилась унылая помятая морда. Мешки под глазами – две ночи ждал звезду, шутка ли.
    Теперь подготовка: нацепить мантию, подправить тушью защитные руны на щеках, подпоясаться. На перевязь: ритуальный кинжал и короткий меч. Жезл с  почти выдохшимся элементом огня  - за пазуху.
    Теперь самое главное. Из-за чего весь сыр-бор, что долгие годы тянется, да житья мне спокойного не дает.
    Гремят сапоги по железной лестнице. Туда, где мягкий полумрак. А еще – шепот. Тихий шепот разных голосов. Еще здесь можно услышать  безумный смешок, мерзкое хихиканье, храп, кашель, тихую мольбу… Я спускаюсь вниз. Прислушиваюсь.
     
    - Как думаешь, он скоро придет, я скучаю… - раздается тихий нежный голос
    - Уахахаха-ха-ха, хи-хи-хи, - глумливый безумный смешок в ответ.
    - Да. Скоро. Я знаю это! – подтверждает баритон
    - Да, и мы снова будем убива-а-а-ать, - слышится мерзкое шипение.
     
    Наконец, тихо шипя, отъезжает бронированная дверь,  включается свет. Голоса замолкают. Тусклые лампы освещают ряд клеток. Клетки отличные: удобные, с мощными стальными прутьями, матрасами.Просто живи и радуйся.
    Всего их восемь штук.  Семь занято давным-давно. Еще с самого моего рождения.  Как я появился, так отец и замутил эту бодягу. Самое смешное - я ему даже благодарен. Восьмая пустует. В завещании родительском, а папашка был тот еще шутник - накарябал он следующую галиматью. Не иначе как под пророка  к старости косил:
     „И падет звезда на востоке,
    Семь растворятся в одном,
    а в мир придет жизнь “ – туманно, с глубоким смыслом, и ни черта непонятно.
     
    Звезд с тех пор я наловил достаточно. Не то чтобы много - но десятка с полтора точно.  И, похоже, все с трудом добытые звезды были неправильными. Самую первую нашел, еще когда папашка был жив. Хоть и опустошал он тогда винные запасы с превеликим усердием, но фишку сек: только глянул на находку, помотал головой: мол – не то, и всё. Ту звезду, что надо, ему увидеть не дано,  не время еще.
    С тех пор “ту, что надо” просто жду - а вдруг?А первая звезда у меня в жезле сидит. Сам смастрячил. Звезда занятно огнем плюется. Правда старенькая она совсем, и, похоже, срок ей выходит. Ну да не будем о грустном.
    Теперь о ритуале. Я привык к странностям. А вот знакомый мой, Миксер, светлая ему память - в первый раз как это действо увидел – так и сел. На холодный пол картинно сел, и икал долго. Дрожал, хотя уже тогда мужиком был тертым.
    Что-то ему тогда не то почудилось…
     
    Окинул я взглядом клетки. По-хозяйски так прошелся вперед назад. Те, кто внутри, даже замерли немного. Ждут. Правда, толстяк в последнее время захандрил. Скучно ему, что ли? Отвернулся демонстративно, да захрапел басом. А жаль, я на него больше всех рассчитывал.
    Вдруг тонкие ручонки обвили прутья.Огромные глазища глядят из под копны золотых волос. Умоляюще так. Нет. Не могу. И не проси. Знаю – тяжело тебе. Исхудала бедолага, осунулась. Но с подпиткой в последнее время вообще напряг. Я ж собственно из-за тебя в большую часть походов и хожу. Теперь главное: к златовласке не прикасаться. Сильная она, хоть и выглядит хрупкой и немощной. Подчинит себе, и опять хандра на месяц…Отодвинулся я от клетки с девой. Думал недолго. Раз толстяк не в форме, выбор прост. Иду в угол.  Там уже скалится голый череп. Знает, что без него никуда. Удобный он. Незаменимый. Как раз для этого мира созданный. Улыбается и ждет, зараза мерзкая. Знает ведь, что возьму.
     
    Ритуал  прост. Достаю  веревочку, из цветных нитей сплетенную.  Потом на ниточку то, что надо нанизываю, да привязываю. С кем в поход идти, значит…. Сегодня опять с этим костяным товарищем.
    Дернул я ниточку, проскользнул он сквозь  стальные прутья, будто и не было их вовсе. На плечах саван образовался, а в руках – гизарма, или протазан. Не разбираюсь я в клинках, но выглядит эффектно. Вечно череп с оружием экспериментирует.
    Кивнул он, ощерил пасть ухмылкой, и пошли мы. Звезду перехватывать.
     
    Скрипнули ворота, нехотя выпуская  нас наружу.
    Миксер, сосед мой, мир его праху, выходя за ворота, фразу ритуальную говорил:“Здравствуй, мир”,  и улыбался так по-доброму. Мол, тебе не понять, а когда-то…
    Конечно, мне не понять - нафига этому миру здравствовать. Мрачнее места не придумать, гори оно синим пламенем.
     
    Идти хоть и далеко, но всё по прямой. Главное на проспект выйти, а он куда надо доведет. Это если поисковая иллюзия не врет, а она меня ни разу не подводила. Аккурат в центр, там, где ратуша – звездочка моя ненаглядная грохнулась.  
    Прогромыхал мимо трамвай. Пустой, двери-гармошки распахнуты приветливо. Да только табличка над входом фиолетовым светится. А это значит - может подвезет куда надо, а может придерется и не выпустит просто так. Плату требовать будет. Нет уж, мы как-нибудь сами, пешочком доковыляем. Постоял дикий пережиток прошлого на ржавых рельсах, звякнул разок, другой, да поехал дальше.
                 А мы через туман утренний дальше двинулись. Промаршировала перед нами пятерка  гаечных псов. Существ довольно мирных, но береженого как говорится…
    Пропустили их, идем дальше. Асфальт здесь встал на дыбы, застыл покореженными серыми плитами. Кое-где торчат в изломах обрывки труб. Ветер гонит обрывок газеты. Удивительно. Как бумага вообще смогла сохранится. Клочок послушно порхнул мне под ноги, развернулся. “Вчера на саммите большой восьмерки…. Свадьба светской львицы опять не состоялась! …  Семь процентов годовых - миф или реальность?”
    Меня начинает разбирать смех. Нет больше никаких восьмерок и светских львиц. Ничего нет. Есть лишь горстка борющихся за выживание.
    Хлопнула дверцей  телефонная будка, задрожал маревом воздух над трансформаторной. А впереди уже и силуэт ратуши маячит. А рядом с ратушей, что-то странное и громадное – не разобрать. Туман, чтоб его.
     
    Спутник рядом молчит. Он всегда молчит. Если  заговорит - удивлюсь. 
    Сегодня я двуедин. Обычно хожу триедино – помимо черепа, еще и  толстяка с собой беру. Отличный довесок. Толстяк у нас специалист по страху. Страх: это вам не банальная дрожь в коленках, хотя и такое бывает. Страх, прежде всего - осторожность. Продумывание действий наперед. Но толстяк в последнее время вялым стал. Пузо отожрал, спит почти всегда. Апатичный, не понимаю я его. Похоже, все ему надоело.
    Череп же скалится во всю поганую пасть. Впрочем, он всегда скалится. Не люблю его, но без него никак. Сгинешь да пропадешь. Непрост мой спутник - ой как непрост. В нем и боевое безумие, и жажда крови… Полный набор джентльмена для выживания. Вот мы вдвоем и ходим рука об руку, выживаем.
     
    Подошел я к громаде поближе. Мать моя! Это же настоящий танк. Самое обидное - руны на щеках: и дозорная, и интуитивная - молчат. Опасности, мол, нет никакой. Может и впрямь нет, но от этих зверюг бронированных подальше держаться надо.
    Застыла громада железная прямо перед входом в ратушу. А мне боязно. Вроде толстяк не со мной - но что-то не по себе.
    А танк молчит. Двигло не работает, башня не вертится. Спит или сдох – не разобрать.  
    Подошли мы ближе, тут и начала мне руна щеку колоть и дергать. Опасность мол.
    Я понимаю, ноги надо делать, но хоть и боязно, да интересно. Череп, товарищ мой верный, гизарму наперевес взял – мол, чую запах битвы. Я тоже чую, но враг где?
    Пригнулся я, присел, уж больно щеку дергает зараза защитная, перенаправил иллюзию поиска…
                Смотрю, а по камню, за которым частично прикрылся, полоска красненькая ползет. Яркая такая, веселым лучиком движется. В мою сторону. Тут и иллюзия моя поисковая наконец завопила – враг! И высветила где. Не танк это был издохший, что радовало. А железный Вилли, что возле трака танкового затаился. Выцеливает меня, зараза, лазерным указателем, хорошо хоть прикрыт я плотно. Иначе давно бы  куском жареного мяса лежал.
    А он удара не наносит – киборги в последнее время поумнели: энергию берегут, выстрелы экономят. Что мне  на руку.
    Глянул я на черепа, иди мол, выручай.
    Тот послушно из за каменюки  вылез, да  поскользил в сторону противника. Во весь рост, с гизармой наперевес. А я тем временем заклятие концентрации шепчу, да туман вокруг в густое облако собираю.
    Чуть заметная вспышка, и в груди товарища костяного дырка приличных размеров образовалась. Он постоял секунду, выронил гизарму. Упал  в щебенку. 
    Тут я и ударил. Сначала распылил облако водяных паров вокруг противника. А потом, выпрыгнув из укрытия, жезл огнетворный поднял. Заметил меня противник, полоснул боевым лазером, но вот беда – эффективность у излучения в тумане теряется.  То, что долетело - плащ остановил. А жезл меня не подвел. Скакнул из него огнептицей крохотный мячик, долетел до стального торса, и дырку прожег.
    Искры, треск, грохот металла о камень.
    Дернул я серую ниточку. И товарищ мой костистый, тут же рядышком появился, снова щерится поганой ухмылкой. Мол - эк мы его.
    Я тоже радуюсь. Нагнулся над поверженным врагом, вскрыл броню, словно масло заговоренным кинжалом, и колбу достал. Желтым светом горящую, почти полную.
     
    Вот взял бы я толстяка – не сунулся бы к танку. Даже к мертвому, с выеденными внутренностями. Такие гиганты просто так не умирают. А если и дохнут от старости - то свято место и лакомый кусок привлекают всякую мерзость.
    Вот и привлекся неудачник, да пожадничал, кроме танковых внутренностей еще трофеев восхотел. За что и поплатился.
     
    Теперь до звезды рукой подать, но оставлять нераспотрошенный танк просто обидно.  С драной овцы хоть шерсти клок - а здесь далеко  не овца. Направился я было к стальной громаде, да постукивание услышал. Опередил кто-то. Ладно, пусть. Не стоит рисковать.
     
    Покачал  колбу с желтым светом в руках, да в сумку положил. Часть на подпитку уйдет, что-то продам. Свет хоть и ласковый, желтый, но не тот, что надо.
    Негатива много в жизненной сути  почившего киборга вижу. Боль, страх, жажда крови и безумие. Безумия в колбе особо много. Оно очень на любовь походит - такой же свет и такая же скрытая мощь. Жаль использовать можно лишь в деструктивных целях.
    А вот любовь -  творить может. Но достать ее становится все труднее…
     
    Хрустит щебенка под ногами, туша танка осталась позади. Мы идем, уже совсем близко. Поднялись по лестнице, зашли в холл.
    Громада ратуши отсекла все звуки, подавив величием. Хоть и полуразрушенное здание - но чувствуешь: место особенное.
    Тусклый мрамор вокруг, скульптуры ангелов и святых, облупившиеся фрески на стенах, и кажется – смотрят с осуждением.
    Неловко мне, и почему-то стыдно. Снимаю капюшон и иду наверх. Уже совсем близко.
    Колокола. Дыра в куполе. Похоже, звезда упала сюда.
    Где же она…
     
    И слышу тихий плач.
     
    На груде щебня девушка сидит. Вот уж диво дивное. А иллюзия моя поисковая просто на части разрывается, и на нее показывает. Смотрю, а мысли напрочь отбило.
     
    - Ну, пошли что ли, - говорю, а сам плащ на нее накидываю. Совсем она обнаженная, а  воздух сырой, промозглый. На спине два шрама свежих кровоточат. По плечам кудри рыжие огнем рассыпаны, а сама дрожит. Зябко ей, холодно. Уселся  рядышком, приобнял за плечи. Как в детстве мать. Посидели так минуту, взял я ее ладошку, погрел дыханием и повторил. - Идем.
     
    Только из ратуши вышли, как раздалось знакомое позвякивание. А перед нами трамвай образовался. Тот самый, дикий. Но табличка теперь зеленым светится. Видать заплатил кто-то, теперь можно месяц смело услугами пользоваться.
    - Садись, поехали,- говорю, и на ступеньки взойти помогаю.
    Зашли, уселись, поехали. Быстро, надежно и комфортно. Почти до дома везет.
    Назад без приключений добрались. Распахнулись ворота, каркнул приветственно ворон.
    А я думать стал, что с неожиданной гостьей делать.
    А она за рукав меня молча теребит, и в сторону лестницы кивает. Мол – туда надо. Срочно.
    Почувствовала что-то, не иначе. Послушно, сам себе удивляясь, вниз ее повел, все замки отворяя.
    Спустились. Прошла она мимо клеток,  возле последней остановилась. Смотрела на златовласку мою долго. Протянула руку, и без всяких нитей заговорных златовласка моя из клетки вышла. А как вышла, так гостью за руки и взяла, доверчиво, словно ребенок.
    Какое-то время они в глаза друг другу смотрели. А потом… потом заклубился пар вокруг них. Обнялись они.
    И смотрел я растерянно, как златовласка, сущность моя седьмая, тает в объятиях гостьи. Нежится, мурлычет счастливо, и постепенно исчезает прямо на глазах. В пар превращается, с гостьей сливаясь.
    А может  наоборот все было – точно не скажу - это гостья моя рыжая в златовласке растворялась.
    - Да что ж ты делаешь! –  заорал. 
    Самому страшно – а ну как златовласку свою исчезающую зацеплю? Но все же жезл выхватил.
    Брызнула жалкая искра, погасла, не долетев до пола: выдохшийся жезл отказал. Я за кинжал схватился.
    - Неужели ты не понимаешь? – тихо шепчет создание. А огромных глазах - мольба. Та же, что у златовласки моей ненаглядной.
    И решил я, будь что будет. Не трону. Похоже, волшба нынче творилась выше моего скудного понимания.
    И забился в панике страх, казалось, стал больше в размерах, расплылся, грозя выйти за пределы клетки.
    Завизжало безумие. Тоненько так, взахлеб, потом захихикало истерично, и лопнуло мыльным пузырем.
    Клетки пустели одна за другой.
    Череп ушел одним из последних. Вскинул гизарму, и, отсалютовав костлявой рукой,  тихонько так растворился.
    Я, опустив  бесполезный жезл,  растерянно смотрел, как исчезают верные спутники. Те, с кем  прожил всю сознательную жизнь. Исчезают для того, чтобы воплотиться в одной единственной. Седьмой Сущности. Той, что объемлет абсолютно все: страх, гнев, безумие, милосердие, надежду, веру…
    Имя ей – Любовь.
    Рыжева осенных листьев  и золотой водопад спелой пшеницы. Синева моря и серая  сталь. Звездная пыль и лунная роса.
    Жезл выпал из дрогнувшей руки. Вслед за сумкой с ненужной желтой колбой. В опустевшем зале передо мной стояла она. Единственная.
    А потом плащ мягко на пол упал…
     
     
    Банка катилась вдоль забора. Гремела по камням, сверкая надписью “VitaNova”.
    А в сером  небе чертили искрящиеся дорожки звезды. Их было много: настоящий звездопад. Над мертвым городом рвал серую пелену луч солнца. Первый робкий луч за многие-многие годы. В мир пришло нечто давно забытое. А на старом высохшем дубе проклюнулась нежная зелень побегов…