Половинки винограда

    "Ад и рай - в небесах", - утверждают ханжи.
    Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
    Ад и рай - не круги во дворце мирозданья,
    Ад и рай - это две половины души.
                                                               Омар Хайям
     
    Прижимая к груди драгоценную фотокамеру, Рязанов, задыхаясь, бежал по темному переулку. Сердце ухало, словно было привязано к грудной клетке двумя тонкими резиночками. Он отчетливо слышал, приближающийся топот и тяжёлое дыхание за спиной. Валера влетел в подворотню и очутился в узком колодце спящих многоэтажек. В дальнем углу мутным пятном желтела лампочка над открытой дверью подъезда. Он бросился к ней, но зацепившись ногой за железный прут, торчавший из земли, полетел в черноту.
    Яростно заклекотав, дверной звонок разорвал остатки тревожного смутного кошмара.
    Валера лежал с закрытыми глазами, пытаясь успокоиться. Во рту пересохло. Может звонок ему только приснился, и через несколько мгновений ему удастся опять заснуть на этот раз без сновидений.
    Но мерзкая птица, живущая у него над дверью, расщебеталась не на шутку. Лейка заворочалась под простынёй, что-то невнятно бормоча недовольным голосом.
    - Спи, спи, я посмотрю, кто там, - прошептал Валера, похлопывая ее по смуглому  плечику.
    За окном уже светало. Он невольно бросил взгляд на часы.
    Шесть семнадцать. Проспал меньше трех часов. Какой урод, мог заявиться в такую рань да еще в воскресенье?
    Валера пошарил ногой около кровати в поисках тапок, но так и не найдя их, прошлёпал босыми ногами по холодному ламинату в коридор. Он распахнул дверь, как раз в ту секунду, когда нежданный визитёр протянул руку к кнопке звонка в третий раз.
    - Ассалому алайкум, болам! – раздался бодрый голос. Из синевы дохнувшего влажностью подъезда Валере улыбался пожилой белобородый таджик или узбек (кто их разберет?) в засаленном халате. Увидев славянские черты, старик изменился в лице, его брови поехали вверх под высокую тюбетейку.
    - Вам кого?
    - Ох, извини, сынок, - сказал старик с сильным акцентом и попытался заглянуть в квартиру, за спину мужчины. – Мне сказали, тут узбеки живут. Я сына ищу. Он здесь живёт?
    Добрые соседи! У Лейлы, конечно, внешность азиатская, но назвать его узбеком – это уж слишком!
    - Нет, - Валера почувствовал, как в голове волнами разливается тупая боль, и потянул дверь на себя.  
    Узбек посмотрел на него умоляющими глазами.
    – Сынок, можно у тебя чай попить? В горле пересохло всё.
    Немного поколебавшись, Валера пропустил старика в прихожую. Пожалел, наверное. Шевельнулось что-то в душе. Вспомнил, как в сентябре потянуло Лейлу посмотреть на родину предков. Они мотались по древним мавзолеям душного Самарканда, пили воду из колодца желаний в таинственной Бухаре. Что он тогда загадал? Что-то про вторую половинку. Уже и не вспомнить. Лейка еще смеялась над ним.
    Такие старики, как этот, с коричневой от загара кожей, торговали дынями, и варили рассыпчатый плов в чайханах.  Как откажешь такому в чашке чая? Один в чужом огромном городе. И как его милиция до сих пор не забрала?
    Он провёл старика на кухню и включил электрический чайник, а сам шмыгнул в спальню, чтобы прикрыть дверь.
    Пускай Лейка поспит.
    Рязанов поспешно натянул футболку на тело, начинающее слегка заплывать жирком.
    Не сидеть же голым при незнакомце.      
    Старик чинно сидел на табуретке, взгромоздив на колени измызганную дорожную сумку, и, вертя головой, с любопытством рассматривал кухню. Из слегка надорванной подкладки халата, от которого несло грязным прокуренным вагоном, свисал кусок свалявшейся ваты. Валера сел напротив, подперев голову кулаками.
    «Ну и крокодил, - подумал он о сумке. – Дедок её, наверное, ещё в семидесятых покупал».
    - Вещи можете на пол поставить. Не удобно ведь.
    Старик послушно поставил баул у табуретки, а потом запихнул ногой под стол. Он ткнул пальцем в чёрно-белую фотографию, прилепленную к холодильнику магнитом.
    - Красивая. Твоя дочка?
    На фотографии девочка в длинном национальном платье, набив рот виноградом, тянулась за следующей огромной кистью. Она лукаво поглядывала в сторону, и солнце сквозь резные листочки создавало причудливый узор на её платье. Это был его любимый снимок из прошлогоднего узбекского цикла. Ему казалось, что эта девочка удивительно похожа на Лейку. Такие же хитрющие миндалевидные глаза и веснушки на носу. Наверное, если бы у них родилась дочь, то она была бы такой, как девчушка с фотографии. Полгода назад, когда после той поездки он заикнулся об этом, Лейка как ножом отрезала:
    - Рязанов, детей я заводить не собираюсь. Мы отличная команда, папарацци. Но не больше.
    Для нее карьера охотницы за жареными фактами из жизни известных людей была гораздо важнее. Что ж, в её возрасте он тоже так думал.
    - Не дочь это. Просто так, фотография, - вздохнул Валера и потянулся за заваркой, не желая разговаривать.
    - А зеленый у тебя есть? – спросил старик, кинув быстрый взгляд на чайную коробочку.
    Валера принялся копаться на полке, чертыхаясь и уже в глубине сердца жалея, что пустил сюда этого наглого дедка.
    Старик что-то бухтел про сына, который уехал на заработки и пропал, про других детей и внуков, оставшихся в Бухаре.
    Валера с трудом отыскал на верхней полке коробку зеленого чая. Он кинул в чашку пакетик, залил кипятком и почти швырнул её на стол перед стариком. Узбек усмехнулся, взглянув на пакетик, и сказал:
    - А ты разве пить не будешь? У тебя ведь голова болит.
    «Откуда он догадался?» - подумал Валера, с трудом соображая  непроснувшимися мозгами.
    - Лоб морщишь, - словно, прочитав его мысли, ответил старик. - У меня хоро-о-ошая травка есть. Лимонник, по-вашему.
    Он покопался в старом коричневом бауле и вытащил пластиковый пакет с засушенной травой. Из него пахнуло терпкой свежестью лета в горах.
    - Зря, ты, отец, ходишь по улице с травкой. Не так понять могут, - хмыкнул Валера. Дед, не обратив на него внимания, отщипнул несколько листиков, и, растерев их длинными заскорузлыми пальцами, насыпал в чашку.
    - Выпьешь, все пройдет, - ласково сказал он.
    Рязанов, из вежливости отхлебнув непривычной горьковатой жидкости, налил старику кипятка в другую чашку. Блаженно отдуваясь, узбек выхлебал чай и потянулся за новой порцией.
    - Красивая, - снова сказал старик, кивнув на фотографию. - Видеть красоту и показывать ее другим - это Божий дар, - прибавил он, показав пальцем в потолок.
    «Если б ты видел, что я вчера наснимал, так бы не говорил», - подумал Валера, с омерзением вспомнив вчерашнюю закрытую вечеринку, на которую они с Лейкой с трудом прорвались, благодаря охранникам клуба, которых регулярно прикармливали уже два года. Рязанов отснял не меньше сотни фотографий, на которых звёзды разного калибра вытворяли такое, что, по крайней мере, десяток снимков любой редактор бульварной газетёнки или журнала оторвал бы с руками.
    Старик раскраснелся от выпитого чаю.
    -  Только почему-то ты стыдишься этого, сынок. Вот послушай, я тебе расскажу одну старинную сказку про дар Всевышнего – оживился он, блестя глазами.
     
    ***
    Когда наш праотец Адам согрешил, отведав плодов от древа познания добра и зла, Всевышний прогнал его из райского сада. У ворот Он поставил грозного ангела Джабраила с сияющим мечом в руке, чтобы Адам не смог вернуться назад, и, съев плодов древа жизни, стать бессмертным. Ибо что может быть хуже, чем уподобиться шайтану, живущему в вечном противлении Творцу. И в этом была милость Всевышнего к человеку.
    Посмотрел Адам вокруг и увидел сухую потрескавшуюся землю, из которой росли лишь колючки. Вспомнил он прекрасный райский сад и его чудесные плоды. Вспомнил, как счастлив был, когда жил, не зная греха, осененный любовью Всевышнего. Понял человек, что он сделал, сел неподалёку от ворот рая и громко зарыдал, оплакивая свои грехи. Посмотрел на него Бог и пожалел Адама, ибо любил его более всех творений своих. Он спустился в райский сад, сорвал с лозы одну ягоду кисло-сладкого винограда и бросил её на землю.
    А Иблис, шайтан, то есть, прятался неподалёку в колючках, радуясь, что удалось ему искусить человека, и изгнан был Адама из рая. Тут увидел он виноградину, и его черное сердце, задрожало от жадности и злости, ибо понял он, как велика доброта Всевышнего к человеку. Решил он отборать Божий дар у Адама, хитростью да обманом завладеть винной ягодой. Приполз шайтан к человеку и заспорил с ним:
    - Я первый был сотворён и владел райским садом до тебя. Все растения и звери мне подчинялись. Моя это ягода!
    - Нет, - отвечал ему человек. – Всевышний увидел мои слёзы и подарил ягоду мне в утешение. Это моя ягода!
    Так они спорили день, спорили два, и никто не хотел уступать другому. Слышал все это Джабраил, и надоел ему их спор. Поднял ангел сверкающий меч и рассёк виноградную ягоду пополам. Схватил Иблис одну половину и уполз, а Адам взял другую и пошел искать пристанища в новом проклятом мире.     
    Искуситель кинул кислую половинку в землю, помочился на нее, и выросла у него крепкая лоза. На ней завязались большие сочные гроздья. Каждая виноградина была величиной с кулак, розовая да гладкая. Посмотришь сквозь нее на солнце, видно как сок играет. Обрадовался шайтан и стал хвастаться всем зверям полевым:
    -  Придите, посмотрите, какой у меня виноград вырос, не сравнить с тем, что в райском саду у Всевышнего.
    Услыхали об этом звери и стали сбегаться, чтобы подивиться на чудо-лозу. Первой прибежала уродливая обезьяна. Увидела виноград, так он ей понравился, что захотелось полакомиться им.
    - Дай мне твоего винограда попробовать, - сказала обезьяна. Не дал ей шайтан ягод. Стала обезьяна дразнить Иблиса, кривляться да рожи корчить. Прыгала перед ним, хоть одну ягодку хитростью украсть хотела. Рассердился шайтан, убил обезьяну, и полил её кровью лозу. Потемнели ягоды от крови, стали красными. А шайтан ещё больше своим виноградом хвалился.
    После этого к лозе прибежал шакал. Понюхал он, как сладко пахнут ягоды от обезьяньей крови, и захотелось ему тоже их отведать.
    - Дай мне твоих красных ягод попробовать, - попросил шакал. Не дал ему шайтан винограда. Обиделся шакал, стал тявкать на него, но шайтан не испугался, сел под лозу и заснул. Тогда шакал завыл и разбудил искусителя. Разозлился Иблис, бросился на шакала и убил его. И снова кровью он полил лозу. Ягоды из красных стали пурпурными. А шайтан ещё больше хвалился своим виноградом.
    Самым последним пришел к лозе тигр. Посмотрел он на гроздья, увидел, какие они свежие, чуть не лопаются от сока, и захотелось ему отведать их.
    - Иблис, дай мне твоего винограда, - потребовал тигр. И ему отказал шайтан. Тогда тигр решил напугать его, и зарычал, что было сил. Разъярился шайтан, кинулся на тигра и убил его. В третий раз пролил он кровь на землю, и стали ягоды черными, как его сердце. Увидел шайтан, что созрел его виноград. Срезал он гроздья и выжал сок.
    Сделал искуситель из него кислое вино и, с тех пор, потчует им всех, кто пожелает. Тот, кто пьет вино шайтана, кривляется и корчит рожи, как уродливая обезьяна, либо воет и плачет, как шакал, либо рычит и кидается на людей, словно тигр.
    - Вот ты, например, обезьяна, шакал или тигр? – неожиданно спросил старик.
    Валера подумал немного, уставившись в допитую чашку, и сказал:
    - Обезьяна я, отец. Кривляюсь и рожи корчу.
    Узбек довольно покивал и засобирался.
    - Рахмат тебе, сынок, за чай. Пойду я.
    - Постой, а дальше?
    - Что дальше?
    - Что человек сделал со своей половиной?
    - Адам-то? – старик посмотрел на него так, словно, нашел в нем потерянного сына. - Думал не спросишь. Дар Всевышнего ведь у многих есть, но мало кто ищет его вторую половину. Трудное это дело.
    Человек тоже посадил свою половину. Не легко дался Адаму этот виноград. Поди, вырасти что-нибудь в проклятой-то земле. Изранил он руки в кровь о колючки, пока землю очищал да возделывал, не разгибая спины. Поливал ее потом и слезами, чтобы бесплодная земля приняла семена и взошли ростки. Холодными ночами грел Адам нежные веточки теплом своего дыхания, как ребенка укрывал от палящего зноя. Но пришел день, и выросла лоза истинная, полная сочных гроздьев. Вот, как на фотографии твоей. И виноград на ней появился сладкий и душистый. Человек собирал ягоды, сушил их, и кормил кишмишом жену и детей, чтобы и они помнили, как сладка любовь Всевышнего и неизменна Его милость. И никого из тех, кто приходил к лозе, Адам не прогонял прочь, со всеми делился. Вино из ягод получилось добрым и легким, оно веселило душу и подкрепляло силы. Не разум мутило, как вино шайтана, а наоборот просветляло. И люди, испив того вина, сердцем меняются и начинают по-другому видеть. В общем, настоящими людьми становятся, похожими на нашего Создателя.    
    Вот и вся сказка, сынок.
               
    ***
    Закрыв за стариком дверь, Рязанов собирался вернуться в постель, но передумал и нежно погладил Лейкины черные волосы, разметавшиеся по подушке. Девушка завозилась, натянула на себя простыню. Валера посмотрел в окно.
    Странный старик, казавшийся крохотным с девятого этажа, вышел из подъезда и побрел по весенним лужам через пустынный двор в сторону автобусной остановки. Вдоль улицы медленно ехал милицейский бобик, притормозив рядом со стариком. Один из стражей порядка, окликнув деда, лениво вылез из машины.
    Ну, вот, так и знал, что привяжутся!
    Старик всплеснул руками, потом махнул рукой в сторону рязановского окна. И тут до Валеры дошло. Баул-то свой старик у него под столом забыл! И документы, наверное, тоже там же. На кухню за сумкой и бежать выручать несчастного старика. Только от травы его избавиться надо!
    Валера бросился на кухню. Кулек с лимонником лежал на столе. Не глядя, Рязанов протянул руку к дедовскому «крокодилу», но пальцы ухватили лишь пустоту.
    Что за ерунда?
    Баул исчез из-под стола, хотя еще секунду назад стоял там, Валера готов был поклясться.
    Вернувшись к окну, он не удивился, увидев, как милиционер из стороны в сторону крутит головой. Его напарник вышел из машины, заглянул за нее, потом рассматривал голые ветки деревьев, словно старик, как птица, мог спрятаться от них там. Они покрутились еще пару минут, споря друг с другом, и поехали дальше.
    Рязанов вдруг почувствовал, что головная боль рассеялась без следа. Он достал папку с лучшими работами, которые он мечтал когда-то выставить. Долго сидел Валера, разглядывая разложенные на полу снимки, а потом взял камеру и стал безжалостно удалять вчерашние кадры один за другим.