 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
Рассказ не рассмотрен
|
Пролог
Небо пылало, манило жгучими красками. Земля метнулась прочь, прочь летели сад, яблони, полные гнилых яблок, дом, и подушка, минуту назад жавшаяся к щеке.
А он карабкался по воздуху, цепляя его крыльями, рывками вгоняя своё гибкое тело на метры ввысь. Вверх. К пьяной свободе, попавшейся на крючок. До неё оставались считанные секунды, два-три взмаха и вот…
… коснувшись крылом неба, он заложил лихой вираж и замер лицом к лицу с городом – своей несостоявшейся тюрьмой. Рассмеявшись, он затеял одним драконам ведомый танец: пускай тени, топчущиеся по земле, знают, что он впервые за свою жизнь счастлив – он свободен!
И нет ему дела ни до власти, прожигающей свои деньки, ни до побирушек, подпирающих переходы – он свободен и останется таким долго, долго, Долго! Вечность! А те, что внизу, пускай смотрят, смотрят и завидуют лютой завистью изгибам его нового совершенного тела.
Глава 1
Толпу я почуял издалека. Жители, не спеша, будто по собственной воле, стекались к площади – сердцу города. Стаей примчались старушки, чуть в стороне кружили, высматривая добычу, попрошайки. Вороны, деловито оседлав громаду университета, наблюдали: последнее время люди вели себя странно.
Птицы глядели на раскинувшуюся толпу, та топталась в нерешительности. Пара ворон сорвалась на приготовленную трибуну, пустующий остров меж людских тел, но дюжий охранник гаркнул, и птицы с карканьем вернулись на свои места.
В небе сплелись танцем два дракона.
Трибуну заполнил мужчина в костюме, толпа выдохнула и обернулась.
– Уважаемые жители нашего города! – начал, было, он привычным тоном, но тут же одёрнулся. – Соседи! Братья! Все мы опечалены происходящим. Все до последнего, мы скорбим об ушедших. Но пришла пора брать вожжи в свои руки, мы не позволим…
Политик запнулся. Запланированная речь вылетела из его головы, и сейчас он лихорадочно подбирал слова. Паузу заполнили две вороны, снова попытавшиеся взять трибуну штурмом. Их гнали прочь.
– Всё в наших силах, мы обязаны найти выход.
– И где же вы предлагаете его искать? – донеслось из толпы.
– Для начала надо ухватить суть происходящего, его причину.
– А чего её ухватывать? – крикнул пожилой мужчина и ткнул пальцем в небо. – Вот она, ваша причина.
Драконов стало больше, они слетались со всей округи.
– Да, да! – поддержала толпа. – Всё эти дохлые твари.
Я приютился в тени безразличного дерева, стоящего чуть поодаль. День выдался жарким и латок со свежим морсом подоспел вовремя. Стаканчик полетел в урну. В двух шагах от меня ворона с интересом разглядывала жука. Обернувшись в мою сторону, шаркнула лапой и неуклюже потопала прочь.
Трибуна оправдывалась.
– Друзья мои, это не что иное, как чьи-то корыстные проделки. Я уже дал знать в столицу: клялись прислать экспертов. Будьте спокойны, они разберутся, в чём дело.
Он собирался ещё что-то сказать, когда меня одолела скука и отвращение ко всем этим игрищам. Я представил, как хорошо было бы сейчас нырнуть с разбега в прохладную реку и с головой уйти под воду.
Из грёз меня вырвал шум, перерастающий в людские крики: к трибуне ломились.
Их было, кажется, трое или четверо: футболки, шорты и длинные волосы, стянутые ремешком на лбу. Они шли сквозь возмущённую толпу.
Охранник попытался встать на их пути, но охнул и скатился на землю. Политик посторонился, пропуская незнакомцев, а вороны одобрительно загалдели, срываясь с мест. Девушка, взошедшая на трибуну, окинула толпу презрительным взглядом, и выкрикнула:
– Не верьте! Не верьте ему! Это свобода!
С этими словами она достала пистолет, приставила его к виску и застрелилась, а секундой позже расквитались с жизнью и трое её соучастников. Вороны ликовали, они рьяно кружили в небе, и площадь чудилась им полем брани, а над трибуной взмывали вверх четыре дракона – расколов скорлупу погибших тел они рвались к своим собратьям по свободе.
Толпа в ужасе бросилась врассыпную, а я пересчитал драконов, потом ворон, плюнул и побрёл домой.
Лавочка ютилась на краю парка, и её уже занял старичок в мятом едва угадывающегося цвета костюме, явно настроенный поболтать. Я мечтал о тишине, но присел с краю в надежде, что моя лавочка достаточно широкая.
Оказалось недостаточно.
– Часто здесь бываете?
– Раз-два в неделю, – неохотно ответил я.
Журчала вода, летящая прочь из фонтана, падала, сливаясь с поверхностью, и тянулась вниз, чтобы ещё раз на короткое время броситься к небу.
– Хорошее место, – согласился он.
Мимо интеллигентно прохромала дворняга, ткнулась старику носом в коленку, понюхала руки и пошла дальше.
Я молчал. Хорошее так хорошее, если в этом городе вообще осталось хоть одно стоящее место.
– Последнее такое, – причмокнул он.
Фонтан то гас, то разгорался с новой силой. С юга приполз ветер и дунул в затылок.
– Не осталось в этом городе хороших мест.
– Полагаете? – оживился старик.
– Города самого уже не осталось, а хороших мест и подавно.
Ветер выдувал из-под скамьи листья, гнал их к фонтану. Они цеплялись за каменную плитку, вертелись, подпрыгивали.
– По-вашему выходит все места дурные. Так почему же вы тогда сидите здесь, а не дома, с близкими, и не…
Он осёкся. Последнее время не принято было спрашивать о родных, не у всех они остались. Где-то за спиной возмущённо залаяли собаки. Я не ответил.
После нашумевшей майской авиакатастрофы у меня осталась только сестра. Мы, и без того дружные с детства, стали почти неразлучны. Я был старше всего на полтора года, но теперь эта разница давала о себе знать: она оканчивала институт и не работала. Я обеспечивал обоих.
Мы жили в доме напротив вокзала. Квартира на втором этаже дни напролёт считала поезда и ворон, уютно устроившихся на проводах. Я возвращался поздно вечером. У Лики было любимое кресло, в котором она могла часами сидеть, уткнувшись в очередную книгу. Бывало, вернувшись с работы, я заставал её спящей всё в том же кресле и тихо-тихо пробирался на кухню.
Лету нездоровилось. Такое властное в прошлом году, сейчас оно едва грело землю. Временами лето плакало, обрушивая на сырую траву порядком надоевшую уже влагу. Обнаглевшие так и тучи жались к земле, норовя закрыть город своими иссяние-чёрными тушами.
А ещё этим летом в небе можно было увидеть драконов. С каждым днём всё больше и больше.
Город пустел на глазах. Уже нельзя было встретить переполненные автобусы, от вида которых ещё недавно сводило зубы. Каждый второй магазин был закрыт по причине нехватки персонала, а те, что остались, работали себе же в убыток.
Редкие прохожие растерянно озирались, не в силах поверить, во что превратился их родной город. Вороны расселись по фонарным столбам и ехидно каркали на горожан. Мимо со скоростью пешехода проехала полицейская машина, из громкоговорителя доносилось:
“Всех, кто слышит, призываем к сознанию! Будьте внимательны к окружающим”.
Я вгляделся в лица прохожих – у кого из них на уме полёт с двадцатого этажа? Так ведь сразу и не угадаешь.
Город облюбовали стаи бездомных собак. Мне вдруг стало интересно, получится ли дракон из мёртвой собаки? Дождавшись очередной псины, я направил на неё пистолет, без которого теперь на улицу не высовывался, но застрелить собаку мне не хватило духу. Я огляделся и заметил довольную ворону, повелительницу помойного бака. Хвост её указывал в небо, на пируэты драконов, а голова тем временем копалась в отбросах.
Однако стоило навести на неё руку, как ворона обернулась. Она не была напугана, отнюдь, ворона смотрела на меня с укором, в провалах её глаз читались мои шансы на успех. Меня это не остановило.
Воронья тушка упала в пяти метрах от помойки, но дракона не последовало. В прочем, я бы сильно удивился, если бы увидел призрачный силуэт, взмывающий в небо. Вороны и зова-то, наверное, не слышат.
С раннего детства у меня был секрет. Совсем ещё ребёнком, я сто раз проговаривался, но мне не верили. Всё списывали на буйную фантазию и пагубное влияние телевизора, и вот однажды я решил – хватит.
Тот, кого я скрывал, сначала немного капризничал, но быстро понял, что это ради его же блага, и угомонился. Смирился с тем, что тело досталось мне, а ему лишь уголок в сознании.
Когда нам исполнилось десять, мы решили выбирать ему имя. Родители не подозревали, что нас двое, а потому удосужились назвать только меня. Так и не придумав ничего лучше, он взял себе имя наоборот – Норк.
Став чуть постарше, я научился освобождать его и забирать бразды правления обратно, но всё равно большую часть жизни Норку оставалась участь наблюдателя, слушателя – зрителя на спектакле чужой жизни.
Мы очень любили парк. Каждые выходные Лика будила меня ни свет, ни заря, и, невзирая на жалобы и причитания, вела на свежий воздух. Спросонья я упирался, но всякий раз оставался доволен. Мы описывали небывалые круги по окрестным дорожкам, кормили уток на пруду, и коротали время в летнем кафе.
Лика рассказывала что-то о своей учёбе, друзьях – я слушал в пол уха, слишком уж живыми ещё казались сновидения. Иногда она бралась пересказывать мне свои любимые книги, а я удивлялся, откуда она их только берёт, все эти истории с запутанным сюжетом.
– Крон, а какие у нас планы на лето? – спрашивала сестра.
– Не знаю, Лик. Хочешь куда-нибудь съездить?
– Очень, – смущённо признавалась она. – На курорт, помнишь, куда нас возили совсем ещё маленькими.
– Конечно, помню. Хорошо, значит, в июле туда и поедем.
От радости Лика чмокнула меня в щёку, и мы двинулись в сторону дома. Она грезила пляжем и солнцем, я прикидывал, где взять столько денег.
Нам с Норком редко удавалось поговорить. Днём он даже не пытался ко мне пробиться и только перед сном, когда я был предельно расслаблен, но ещё не спал, мы успевали перекинуться парой фраз. Иногда мне удавалось отложить сновидения на час-другой, и тогда Крон-Норк мог излить друг другу душу. Наверно, мы были друзьями. Хотя как тут не подружиться?
Когда нам исполнилось восемнадцать, я решил, что буду давать ему свободу не реже чем раз в неделю. От радости, Норк пообещал не злоупотреблять алкоголем и прочими излишествами.
– Главное не угоди под машину.
По неизвестной причине, я не мог наблюдать его похождения. Стоило Норку взять власть над телом, как меня одолевала сонливость, и не позднее чем через десять минут я спал. И это было к лучшему. Кому понравится быть запертым в собственном теле.
Норк прекрасно знал как вести себя с моими родителями и друзьями – ни у кого не возникало подозрений. Случалось, он жертвовал свои полдня свободы на “внезапные дела Крона”, и я был благодарен. Большую же часть времени Норк гулял.
Я вышел к площади, где вчера бесновалась толпа. Трибуну разобрали, кровь стёрли, трупы унесли. Кругом валялись пустые бутылки, обёртки и газеты. Дворники побоялись сюда соваться. На лестнице университета сидели двое пьянчужек – делили чью-то утварь. Вот уж кому перемены, обрушившиеся на город, пришлись по вкусу, так это бездомным. Теперь они могли беспрепятственно заниматься мародёрством. Первые дни власти ещё пытались бороться с воровством, но когда и по их рядам зов прошёлся, стало не до этого.
Остатки сил были брошены на патрули. Полицию тешит мысль, что она всё ещё при делах, да только со стороны всё видно. Глупо ловить самоубийц: если человек услышал зов, то бесполезно пытаться ему помешать. Он и виду не подаст, а через полчаса бросится под машину.
Я перечеркнул площадь своими следами и побрёл дальше, без пути и дороги с единственной целью убить время. Меня не покидала мысль о зове. Человеку снится эта изумительная гадость, будто он дракон – бесконечно свободное и счастливое существо, которое может до скончания веков выделывать пируэты в небе, ни о чём не заботясь, не строя никаких планов, просто жить. Причём вечно.
Человек просыпается, и думает лишь о том, как бы избавиться от оков этого жалкого тела. А после смерти действительно становится драконом.
В тот день я отпросился с работы пораньше, заехал в банк, чтобы снять деньги. Набралась круглая сумма. Больше половины её уйдёт на билеты и номера в гостинице. Оставшаяся же часть попытаются прокормить нас хотя бы первое время.
Возле банка я поймал такси и помчался в гаснущий аэропорт. Билеты стали важнее жизни, сестра была в этом со мной согласна: она мечтала о море, я же понимал, что этот город умирает. Лика ещё не знала, что я собираюсь предложить ей остаться там, у моря. Что уже подыскиваю место работы в городе-курорте, далеко-далеко от поганящих небо драконов.
Я промаялся в очереди полтора часа. Зажав в руке билеты, под взглядами устроившихся на площади аэропорта ворон решил пойти домой пешком, а по дороге всё думал, где мы будем жить, и как продержаться месяц до первой зарплаты. Надо будет дать Лике отдохнуть, скажем, неделю, остановиться в санатории с видом на море, да и самому расслабиться. А потом аккуратно сказать ей…
Можно было продать квартиру, но теперь, когда город у всех на слуху, ищи дураков. Никто не рискнет, даже если цену скинуть в три раза.
Но это всё пустое. Главное, чтобы проклятье зова не отправилось за нами. Вдруг оно как зараза, цепляется раз и навсегда, а там хоть в кругосветное путешествие пускайся, всё равно спасения не будет.
Оказалось всё действительно пустое. Лика встречала меня у подъезда… на асфальте, в поминальном круге столпившихся зевак.
Глава 2
Она позвонила вечером, когда вороны расселись по берёзам и каркали на заходящее солнце. Шторы были распахнуты, и вокзал предстал во всей своей красе. Он властно возвышался над округой и простирал свои руки-рельсы далеко-далеко в стороны. Вокзал держался за руки со столицей, а потому ощущал себя центром этого славного провинциального города. До сих пор живого, пускай изрядно осунувшегося.
Она звонила долго, достаточно для того, чтобы я успел выбраться из душа. Разбросав по полу отпечатки босых ног, я прошёл в комнату и схватил трубку. С той стороны молчали.
– Говорите.
Пауза.
– Кто это? – спросил я с раздражением.
– Не важно, – отрезал женский голос. – Мне надо поговорить с Норком.
Я бросил взгляд в окно, на проезжающий поезд. Откуда она знает о моём…
– Кто вы?
– Я же сказала, это не важно. Просто дайте мне поговорить с ним.
– Он сейчас занят, – ответил я и бросил трубку. Кто бы она ни была, я не намерен продолжать разговор в подобном тоне. Будет ещё приказывать мне.
Я же просил Норка... Вот ведь болван!
Город умывался. Окно покрылось косыми линиями, и в нём теперь едва угадывалось моё отражение. Вороны возмущённо гоготали, прячась под навесы. Задул ветер, и в распахнутую форточку полетели брызги бьющихся о раму капель.
Она позвонила ещё раз.
– Вы можете передать ему…?
– Что?
– Я хочу с ним увидеться, – ответила девушка. – Вы же знаете, что творится в городе. Это может оказаться последней встречей.
– Если так, то договариваться придётся со мной, – заметил я.
– Это не важно, просто передайте.
Сон не шёл, мялся на периферии, не решаясь переступить черту. Норк отзывался гробовым молчанием, я ворочался и не мог провалиться в лучший мир. Срывал одеяло, отбрасывал подушку, считал овец на потолке. Отчаявшись уснуть, вышел на балкон.
По улице бежали.
Человек, выскочивший из-за угла, метнулся в сторону, где уже стояли две патрульные машины, поскользнулся и бросился бежать к моему дому. Преследователи рванули следом. Человек добрался до ближайшего подъезда, рванул дверь, но та сталась безучастна. Он бросился к следующей. По мере приближения я узнал в нём девушку: фигуру скрывал спортивный костюм, а волосы оказались стрижены на мужской манер. Её выдавали лишь не естественные для мужчин движения.
Девушка добралась до последнего подъезда как раз тогда, когда от дороги её отрезали машины. Трое полицейских, выбравшихся наружу, стали замыкать девушку в полукруг. Она судорожно жала кнопки кодового замка, но дверь была заперта.
Отчаявшись, девушка вжалась в стену, а внезапно бросилась прямо на полицейских. Те крепче сжали дубинки. Первый удар пришёлся по коленям – девушка рухнула на траву и перестала сопротивляться. Полицейские нависли над ней, один выхватил наручники, второй склонился, чтобы скрутить девушку, но внезапно её рука метнулась к кобуре и выхватила пистолет.
Полицейские кинулись, закрыли её телами, завязалась борьба, но тут же раздался выстрел. Служители порядка вскочили, словно ужаленные, и попятились, а девушка осталась лежать. С пистолетом приставленным к голове.
Она застала меня в хорошем расположении духа. Утро стучалось в окно лучами солнца, голосами детей со двора, и казалось, что всё в порядке, всё по старому, и город здравствует, а Лика до сих пор сопит в подушку, соня. Люди собираются на работу, кто-то выманивает из гаража непослушный автомобиль, ворчит на непутёвую конструкцию и на то, что дверь который месяц клинит.
Я вышел на балкон и понял, что в чём-то оказался прав. Да, были и машины, и дети. Они с любопытством рассматривали следы ночного бегства – потерянный ботинок, пролившуюся на газон кровь, оторвавшийся во время борьбы значок полицейского. Он заинтересовал малышей больше всего. Дети начали яростно спорить, кто из них первым заметил значок, и тут меня вырвал из действительности телефон.
– Да?
И снова трубка молчала.
– Говорите!
– Мне надо увидеться с Норком.
– Зачем? – вяло поинтересовался я.
– Поговорить.
– Если скажите кто вы, я стану куда более сговорчивым.
– Его любимая девушка...
Вот это новость! Ай да Норк, везде успел…
– Вы уверены, что ничего не путаете?
– Уверена! – чуть ли не заорала она. – Я знаю, что вас двое, и что обычно вы – это ты, Крон. Но сейчас мне нужен Норк, понимаешь?!
– Хорошо, я подумаю.
– Только быстрее, – едва слышно попросила она.
– Что?
– Быстрее решайте.
– Почему? С чего вдруг такая спешка?
– Это что, так важно? – выпалила девушка. – Прошу, быстрее, у меня мало времени.
– Я смогу поговорить с ним не раньше этой ночи. Вы думаете это так просто? Звоните завтра утром.
– Целый день?! – ошарашено переспросила она и словно взорвалась. – Я не могу целый день. Я… я не выдержу. Надо раньше… быстрее… как угодно…
Картина начинала проясняться.
– Зов?
В трубку молчали. С улицы донёсся звук тормозов и ему вдогонку звон бьющегося стекла. В распадающемся атоме умудрились столкнуться два электрона и в результате столкновения образовались драконы, рванувшие в небо. Их встречали танцем, этого я не видел, но чуял наверняка.
– Да… прошу, поспешите…
– Это ничего не меняет, всё равно от меня мало что зависит… звоните… завтра утром.
В самом центре городского парка до сих пор работало небольшое летнее кафе. Оно очень мило вписывалось в пейзаж и привлекало от праздношатающихся, вроде меня, до деловых людей. Иногда и те, и другие встречались под его крышей.
– Это место не занято?
Я сидел за столиком под открытым небом и уже битый час разглядывал опустевшую тарелку. Не то чтобы я был поглощён мыслями, скорее наоборот, но это состояние мне определённо нравилось.
– Так занято или нет, а, Крон?
Я поднял глаза на профессионально хищную физиономию своего бывшего одногруппника. Кажется, мы были в хороших отношениях… в прошлой жизни. Ещё до драконов.
– Ну что ты молчишь? – возмутился Арс, опускаясь напротив меня. – Мы ведь с тобой три года не виделись, а?
– Привет, снежный кот, – ответил я.
С первых же дней к его имени прицепилась лишняя буква, и все кому не лень звали этого парня Барсом, а потом начались вариации на тему, среди которых мне больше всего приглянулся именно “снежный кот”.
– Что хорошего расскажешь? – спросил я, уверенный что ничего.
– Женюсь через месяц.
Он улыбнулся. Вытащил из бумажника фотографию. Я повертел её в руках и, убедившись, что он не промах, вернул обратно.
– Лихой ты. В такое время надо о выживании думать, а не…
– Да глупости, – фыркнул кот. – Вбили себе в головы и носитесь с этим, шум подымаете. А у меня жизнь как текла, так и течёт. Подумаешь драконы какие-то.
– Это ты сейчас так говоришь, а вот зовом по голове шарахнет, и пиши пропало.
– Не шарахнет, – махнул рукой Арс. – До сих пор ведь не шарахнуло. И вообще, я отсюда скоро свалю. Сейчас дельце одно закончу, соберу денежки и ту-ту с невестой в столицу. А там и дело новое открою, и драконов в небе не увижу.
– Всё-то у тебя схвачено, – ухмыльнулся я.
– Конечно. А ты чего? Как жизнь? Не планируешь ли переехать в место поспокойнее?
–Я? Даже не знаю. Работы нет, фирма развалилась. Деньги ещё остались, хватит на какое-то время, а там, быть может, всё образумится. Я чуть было не уехал, а теперь не хочу. Сам не знаю почему.
Норк застал меня в тени дерева. Я лежал на газоне, привалившись спиной к шершавому стволу и дремал – он свалился как снег на голову.
– Крон…
– А?
– Крон, тут такое дело…
– Что ещё? Погоди, ты сначала ответь мне, что это была за девушка. Ты где шлялся, когда я тебя отпускал?
– Это Агата. Мы познакомились… да погоди ты. У меня…
– Что значит погоди? Нет уж, давай по порядку. Она меня уже достала – хочет с тобой увидеться. Тебе-то самому это надо?
– Да… то есть, уже нет… Крон…
– Что Крон? Кто она вообще такая?
– Моя любимая. Мы встретились полтора года назад и виделись раз в неделю. Крон, не в этом дело…
– Что значит не в этом? Как ты себе представляешь ваши отношения? А если я захочу уехать?
– Крон…
– Или я женюсь. Что скажет моя жена, когда тело её мужа будет раз в неделю шастать к другой?
– Крооон…
– О чём ты, чёрт побери, думал?
– Крон!
– Да что ты заладил? Что?
– Я слышал зов этой ночью…
Моя лавочка снова была занята: на этот раз её облюбовала одинокая девушка. Очень красивая девушка с длинными, вороньего цвета волосами, одетая в лёгкое летнее платье с изящным поясом. Только лица её не было видно, девушка прятала его в ладонях, прижатых к коленям.
По вздрагивающим плечам было видно, как она плачет.
Я осторожно приблизился и сел с краешку. Причину её слёз угадать было не сложно, в городе чёрти что творилось. Человеческое горе стало привычным, и всё реже оно вызывало сочувствие. Как сейчас…
К лавочке приближался фантик: его деловито несла одинокая ворона. Иногда фантик падал, тогда она подцепляла его клювом и подбрасывала в воздух, как будто хотела глянуть на просвет, не фальшивый ли. Проходя мимо нас, ворона заинтересовалась скорчившейся девушкой и завертела головой, разглядывая её.
Я шикнул на внезапную конкурентку, и ворона скакнула в сторону. Не сводя с меня взгляда, она клюнула асфальт мимо фантика, возмущённо каркнула и улетела.
– Девушка, – осторожно начал я. – Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?
– Нет, – чуть слышно ответила она, даже не удостоив меня взгляда, и добавила уже увереннее. – Нет.
Голос её казался ещё живым, но отчего-то остывающим.
– Хорошо. Надеюсь, ничего непоправимого не случилось.
– Случилось, – эхом отозвалась она.
– Сожалею…
Девушка подняла, наконец, голову, чтобы разглядеть, кто вдруг решил совать нос в её горькую судьбу. Она дёрнулась, словно от удара, прижала ладони к лицу и медленно развела их.
– Норк? Ты…
– Я не…
– Милый!
Я и глазом моргнуть не успел, как она кинулась мне на шею. Не в силах её удержать, я смог лишь закончить фразу:
– … не Норк.
Она ещё секунду жалась ко мне и вдруг резко отпрянула.
– А кто?
– Крон, – признался я. – А ты, судя по всему, Агата?
– Д… да, – она снова была готова расплакаться.
– Спокойно, не плачь.
– А где Норк? С ним всё в порядке?
– С ним всё хорошо.
Она немного успокоилась, потёрла и без того красные глаза.
– Простите, я… сорвалась. Я могу увидеться с Норком? Сейчас.
– Боюсь, это невозможно.
Она смутилась. Помолчала.
– Почему? Поверьте, он будет рад меня видеть. Он любит меня…
– Я знаю.
– Тогда почему, почему вы не даёте нам проститься?
Я понимал, что не стоит ей рассказывать. И всё же молчание выглядело бы неоправданно жестоким.
– Норк слышал зов. Поэтому я не могу его отпустить, понимаешь? Он покончит с жизнью, а тогда умрём мы оба.
– И? – потупилась она.
– Я не собираюсь умирать!
– Почему?
– Это, знаешь ли, свойственно людям, бояться смерти.
– Глупо. Ты бы стал драконом…
– А я не хочу! Не забывай, зов слышал Норк, а не…
– И теперь ты держишь его взаперти? Так нельзя. Ты должен его отпустить!
– Я никому ничего не должен!
– Ведь он мучается! По твоей вине! – с нажимом произнесла она. – Ты обязан его пустить! Так нельзя!
Я встал со скамейки, Агата поднялась вслед за мной. Сделав пару шагов назад, развернулся и ушёл. Она не решилась меня остановить.
Вечер удался на славу. Я забрался на холм, который нашёл ещё в детстве. Когда-то давно, часть этого холма пошла на строительство, и теперь он грозил городу песчаной пастью карьера. Там, на краю обрыва, я обычно и сидел, свесив босые ноги.
Шум ветра в кронах деревьев возвращал меня в детство и, закрыв глаза, можно было поверить, что я маленький мальчик, который сбежал из дома, потому что поссорился с сестрой. Нет, мне вовсе не хотелось с ней ругаться, но Лика в очередной раз пролила чай на мой рисунок, а родители сказали, что нечего было бросать где попало. И вот обидевшись, я убежал на свой холм.
Если не открывать глаз, то можно представить, что я посижу ещё полчаса – буду дуться, упёршись носом в коленку, а потом нет-нет, да и проголодаюсь. Встану и, обернувшись на прощание к городу, пойду домой. Если не открывать при этом глаза, то можно не заметить снующих в небе драконов.
Но глаза я открыл.
Твари были на месте. Я знал, что некоторые из них когда-то давным-давно были моими друзьями, одноклассниками, коллегами. Где-то там сейчас летал толстый слюнявый мальчишка по имени Дик, который так отравил мне жизнь в шестом классе. Наверно это вон тот пузатый дракон.
Я достал пистолет, прицелился и трижды дёрнул курок. Пули ушли ровно, две из них зацепили хвост дракона, но прошли на насквозь, так что он даже и не заметил. Я понимал всю абсурдность своей истерики, но до чего же было приятно достать этих ящериц даже после смерти.
Я начинал догадываться, что пугало в драконах больше всего – их недосягаемость, неуязвимость. Они всё время были на виду, маячили перед глазами, но дотянуться до них не было никакой возможности. И тем приятнее оказалась иллюзия.
Просадив одну обойму, я достал запасную и продолжил методично расстреливать небо. Ярость проступала на моих ладонях, и пистолет в руке покрылся капельками пота. Отстреляв половину второй обоймы, я вдруг вспомнил, что среди этого сброда кружится Лика и спрятал пистолет обратно.
Звонок застал меня за ужином. Стоило только подцепить на вилку порядком уже опостылевшую котлету, как квартиру наполнил телефонный звон.
– Да?
– Ты ещё жив?
– Да, – повторил я, уже утвердительно.
Она молчала. Кажется, такой поворот событий Агату несколько огорчил.
– Это не правильно, ты должен быть мёртв.
– Так уж получилось.
– Ну почему, почему ты не понимаешь?
За окном раздавался шум и лай: наказывали пса. Дети тащили его на поводке в сторону игровой площадки, но матёрый кобель упирался. Тогда его решили отходить поводком.
– Это же такое счастье, – рассмеялась Агата.
– Прости, не могу разделить твоих иллюзий.
Я уселся на подоконник и посмотрел на часы.
Во дворе кобель одолел своих малолетних хозяев и пошёл гулять по своей собственной собачьей воле. Брошенный поводок змеёй тянулся следом.
– Ты не понимаешь, – разочарованно произнесла Агата. – Норк слышал зов, и он теперь хочет на свободу!
– Откуда ты знаешь?
– А кому же, по-твоему, знать, как не мне?! Я сама…
Трубка легла на стол – меня ждал незаконченный ужин. А эта ненормальная может до потери пульса трепаться с пустой комнатой.
Не знаю, откуда она взяла мой адрес.
Я засиделся допоздна, что-то читал, не особо вникая в сюжет, потом бродил по квартире, в тщетных попытках унять снующие в голове мысли.
Застав себя у входной двери с зажатым в руках ведром для мусора, я вышел и поднялся на полпролёта верх. Пакет из ведра уже готов был опуститься в вечно голодную пасть мусоропровода, когда сверху на меня кто-то бросился.
Я непроизвольно отскочил в сторону. Подумав, что это не может быть грабитель – бесхозного добра кругом и так навалом, я оттолкнул его и решил, было, уладить дело миром.
Нападающий отлетел легко, на мгновение мне даже показалось, что это ребёнок. Но я ошибся. С пола поднималась девушка, и по зажатому в её руке кухонному ножу, я всё понял.
– Уходи.
– Я же сказала, ты должен быть…
Договорить Агата не успела, я запустил в неё ведром, хотя и понимал, что делать этого не стоит. Она отмахнулась и приготовилась броситься на меня ещё раз.
Завязалась борьба, но в итоге нож оказался у меня. Агата съехала на пол по стене, сжалась и закрыла лицо руками. Я мог покончить с надоедливой девчонкой раз и навсегда. В этом окончательно рехнувшемся городе, где нельзя спокойно выкинуть мусор, мне ничего не будет за одну отнятую жизнь.
Но я спрятал нож в карман и развернулся.
– Убирайся.
С очередным одноклассником мы встретились возле подъезда. Холодно перекинулись парой дежурных приветствий, но потом разговор зацепился за случайно брошенное слово, и я пригласил Мела к себе. На чашку кофе.
Кофе оказался растворимым, не совсем таким, каким положено угощать гостей, но Мел только махнул рукой. Он всегда был немного легкомысленным, на уроках витал в облаках, да и после них частенько. Мел не интересовался всем тем, чем принято в подростковом возрасте, и день за днём успешно выпадал из общей массы. Сейчас я мог с уверенностью сказать, что годы его нисколько не изменили.
– Ну рассказывай, – я поставил на стол две кружки и сел у окна. – Как жизнь сложилась?
– Да вот как-то сложилась, – неопределённо хмыкнул Мел. – И велика ли разница как, если в итоге всё обернулось не очень-то весело.
– Смотрю, не нравится тебе в нашем городе, да? А раньше говорил, лучшее место на Земле.
– Так то когда было? Тогда родители за всё платили, летом можно было развлекаться дни напролёт и люди, умирая, просто умирали. А теперь что? Денег нет, потому что в этом городе, с давно укатившей крышей, заработать почти невозможно. Крутишься, вертишься, как белка в колесе, а толку хоть бы грош. Ещё драконы эти путают меня всё время…
– Путают? – удивился я.
– Ну да. Вдруг всё это правда, и драконом быть приятнее. Я понимаю, что глупо, но факт остаётся фактом – город пустеет. Люди ведь зачем-то сами себя убивают. Они же не дураки. Нет, ну некоторые, конечно дураки, но не все же. Значит, есть в этом какой-то смысл. Вот я и думаю, может ну её, эту жизнь? Всё равно ничего интересного в ней уже не осталось, одни проблемы и попытки их решения.
– Ты зов, часом, не слышал?
– Да какой там. Сплю как убитый, ни одного паршивого сна за прошедший месяц. Но последнее время мне всё больше и больше хочется последовать их примеру и шарахнуться с крыши.
– Так что же тебе мешает?
– У меня нет гарантий, что до зова это сработает. Потому и жду, боюсь всего-навсего глупо умереть.
– Не волнуйся. Я сам был свидетелем того, как столкнулись две машины, и драконов видел собственными глазами. Сомневаюсь, что все умершие слышали зов.
Ушёл Мел ещё более задумчивый, чем обычно. Вечером меня начала есть совесть, мог ведь и промолчать. А так, получается, ткнул и без того умирающий город.
Звонок поднял меня с постели. В комнате было темно, на полу ваялись разбросанные ветром бумаги. Аккуратно, стараясь на них не наступить, я дотянулся до телефона.
– Да?
– Мне страшно.
Дрожали шторы. Форточка была распахнута, и порывы ветра загоняли листы под кровать. Зажав трубку плечом, я потянулся к окну.
– И?
– Мне не с кем поговорить, никого не осталось. Все уже там. Не знаю, долго ли я ещё продержусь.
Захлопнув, наконец, окно, я снова выдавил:
– И?
– Я хочу умереть, мне так осточертели оковы этого тела.
– Тебя никто не держит, – холодно ответил я.
– Держит, – взбесилась Агата. – Держит! Я не могу уйти и бросить Норка. Ты бы смог?
– Я, слава богу, пока не поддался зову.
– Ты так говоришь, как будто мы сами виноваты. Как будто зов это болезнь.
– Очень хорошее сравнение, – зевнул я. – Вы все больны, и сами в этом виноваты.
Стрелки часов клонились к трём. Я грохнулся на диван и угодил прямиком на пульт от телевизора. Экран сделался синий и квартиру заполнил писк. Я поморщился.
– Не правда! Зов не болезнь – скорее дар!
– То-то я смотрю, тебе от него лучше стало.
– Ты не понимаешь! Если бы не твои капризы, я давно была бы счастлива. И Норк тоже. Все, кто слышал зов, сейчас свободны, только мы двое мучаемся. И всё по твоей вине! Ладно я, тебе на меня плевать, но Норк…
– Вот именно, что Норк мне не чужой. Я не дам ему умереть. Зов когда-нибудь ослабнет, и мы снова заживём как прежде.
– Нет! Мне тяжело, но я продержусь ещё какое-то время – этого хватит, чтобы освободить Норка
– Удачи.
Я повесил трубку, лёг на кровать и тут же провалился в сон.
– Норк, я не хочу умирать, пойми. Это же бред!
– Ты что-то путаешь?
Я распахнул все окна – мне вдруг показалось, что в квартире стало слишком душно. Шторы тут же надулись парусами и задрожали.
– По-моему ты и сам запутался. Ну как можно всерьёз воспринимать какой-то там сон?
– Какой-то? Какой-то?!
– Именно какой-то, – в тон ему ответил я. – Вас дурят, вас проверяют, вас… называй как хочешь.
– И кто же, по-твоему, нас дурит? Что, кому-то под силу копаться в наших мыслях? Нет. Просто зов будит в человеке инстинкт, тягу всего живого к свободе. Инстинкты не возникают просто так, на голом месте, они помогают выжить. Когда тебе страшно, ты бросаешься наутёк и не думаешь, что тебя дурят, ведь так?
– Так-то так, только не совсем. Инстинкт помогает выжить, а не броситься с крыши.
– Ты мыслишь в пределах тела, а мы столкнулись с куда более интересным случаем – с инстинктом разума. Ты ведь не умрёшь, просто сменишь свой облик. Это же так просто, чего ты боишься?
– Я не верю. Откуда ты знаешь, что у дракона будет твой разум? И не говори про сон, он мне уже осточертел. Эти твари ведут себя как тупые животные, в них нет ничего от человека.
– Потому, что человек жил страхами, а дракону нечего бояться, он бессмертен.
– И всё равно, новое тело – новая личность.
– Да? Ты хочешь сказать, оно у тебя то же самое, что и десять лет назад? Нет. А личность, тем не менее, твоя, пускай и повзрослевшая. От маленького мальчика Крона ничего не осталось, ни ручек, ни ножек, ни рожек. Только личность. И с драконом будет так же, при одном лишь отличии: это случится не постепенно, а разом. Вот и вся причина твоих заблуждений.
Булка вывалилась из сумки, покатилась по тротуару и, описав круг, застыла на месте. Золотистая корка тут же покрылась грязью. Женщина с сумкой обернулась, вздохнула и пошла дальше.
Собака увидела булку первой, а потому решила, что эта добыча принадлежит именно ей. Животное ничего не смыслило в гигиене и плевало на то, что булка прокатилась по луже. Ей и не таким лакомиться приходилось.
Косясь по сторонам, собака семенила через дорогу, демонстративно облизываясь на ходу. Она уже чуяла запах хлеба, когда из кустов, торчащих по ту сторону тротуара, вынырнула ворона. Птица презрительно разинула на псину клюв и собиралась, было, каркнуть, как вдруг заметила пылящееся на дороге лакомство.
Ворона не была глупой, отнюдь – каркать она тотчас же передумала. Вместо этого удивлённо уставилась куда-то за спину собаки, и та невольно обернулась. Стелясь земли, ворона метнулась к хлебу и рванула его на себя. Булка подлетела и приземлилась в ту же лужу, где побывала совсем недавно.
Собака опомнилась. Она в бешенстве рванула на обидчицу. Собака и думать забыла о мокром хлебе, перед ней теперь был враг из плоти и крови. Ворона всё ещё пыталась утащить булку, но было уже поздно. Расплёскивая возмущенное карканье, птица выпорхнула прямо из-под грязных собачьих лап. Дворняга прыгнула, в надежде ухватить обидчицу зубами, но птица уже глядела на неё с фонарного столба.
Собака тоскливо изучала булку, свой не состоявшийся обед. Утрата жгла горло.
Псина метнула взгляд на фонарь – ворон сделалось больше. Уже три пернатые тушки оскверняли его своим присутствием. Нет, пять. И позади! И в кустах!
Небо захлопало крыльями, на зверя пикировали чёрные тени, лапы, клювы…
Я пытался уснуть, провалиться в спасительный сон, ничего не видеть и не слышать. Голос Норка ломился в сознание, и каждую минуту в голове раскатом проносилось “Крооон”, “Крон, отвеееть!”. Время от времени он ненадолго замолкал, а потом брался за меня с новой силой. “Пусти меня, ну пусти же…”
В окно стучала ветка гнущегося на ветру дерева. Я был совсем ещё маленьким, когда мы с родителями пересадили хрупкий побег из леса к себе под окна. Соседи посмеивались, а мама говорила: “Вот увидите, оно ещё всех нас переживёт”.
И пережило.
Отчаявшись уснуть, я сдался.
– Ну что? Что?!
От неожиданности Норк замер на полуслове, помолчал, и затараторил с новой силой. Он говорил и говорил, объяснял, грозил, умолял. Доказывал, что быть драконом лучше, сыпал научными фактами, фрагментами своих снов, а порой так вовсе нёс околесицу.
– Ты всегда казался мне энтузиастом, экстремалом, который готов кинуться в любое пекло, так почему же сейчас, когда на руках все карты ты трясёшься за это тело. Ответь, Крон! Почему, а? И кто дал тебе право держать меня взаперти?
Я встал и, не зажигая свет, прошёл на кухню. Достал две таблетки снотворного, и запил их глотком коньяка. Голосов в голове сделалось больше, они о чём-то толковали наперебой, но ни один из них не принадлежал Норку, и удовлетворённый, ощупывая в темноте стены, я пошёл спать.
Утром немного болела голова, едва заметно, но вполне настойчиво. К вечеру эта мелочь грозила перерасти в настоящую, полноправную боль.
Позавтракав на скорую руку, я отправился гулять.
По улице скитались люди, и я в который раз удивился: кто это кроме меня отважился на свидание с умирающим городом. Крысы же бегут с тонущего корабля. Быть может, я сгущаю краски, и не я один такой герой? А может и не герой вовсе? По официальной статистике, от населения города осталась половина. Целая половина! Выжил каждый второй.
Может, зов выкашивает слабых? Тех, кто его боится, не таких, как я. Не таких, как те, что сейчас гуляют по улицам. Может это кара? Или чистка? Коса, которая прошлась по городу, находя на камни, высекая искры, но неотвратимо прочищая ряды горожан.
Я вспомнил Лику и выкинул эту чушь из головы.
Выстрелы в парке случались не часто. Скорее наоборот, даже вечером, здесь было тихо, как в штиль, и деревья шелестели еле-еле, на грани слуха. Здесь почти невозможно было встретить шумную компанию или ссорящихся влюблённых. Даже дети становились на удивление тихими и послушными.
Но последнее время случились и выстрелы.
Я шёл к выходу. Когда до арки оставалось жалкие сто шагов, мне навстречу, двинулась фигура с оружием в руках. Если бы она не питала такой ребяческой тяги к дешёвым эффектам, застрелила бы меня из кустов, в спину. Но нет, Агата не такая.
– Я же говорила, что не отстану?
Справа росли кусты, но до них ещё надо было добраться. В фильме герой покрыл бы такое расстояние одним прыжком, выпустив в полёте десяток пуль, мне же реально это грозило в лучшем случае парой переломов, а в худшем – драконом.
Оставалось только говорить:
– Что ты собираешься делать?
– Пристрелить тебя, идиот.
Я аккуратно двинулся в сторону кустов. Кажется, слегка переменил позу, а на самом деле стал на десять сантиметров более живым.
– У тебя приступ. Зов разгулялся. С Норком такое тоже случается. Одумайся! У тебя нет никакого права наводить на меня оружие.
– А у тебя нет права держать его взаперти, – выпалила Агата.
Я не знал о чём говорить дальше, слова не лезли из горла. Обычно они по собственной воле вертелись в голове, и стоило только открыть рот – тут же устремлялись наружу, но сейчас, под дулом пистолета, слова сидели внутри и не рыпались.
Детским приёмом, заглянув Агате за спину, я выиграл ещё один шаг к кустам. Так ничего не разглядев, она снова обернулась и удивленно уставилась на свою руку, словно не понимая, почему та до сих пор не застрелит ненавистную тварь.
Агата зажала пистолет обеими руками и начала целиться. Я вжался в землю, ноги сделались каменными, словно пропитались асфальтом, как кусок сахара задевший гранью кромку воды. Окаменение ползло выше, и выше, вот уже руки мёртво повисли, казалось, и они сейчас коснутся асфальта, навечно впечатаются в него.
Ни о каком прыжке в кусты я уже не думал, просто смотрел, как Агата медленно жмёт на курок, как её пальцы крючками тянут на себя неподатливую сталь. Как ветер дует ей в спину, разбрасывает волосы, мешая целиться. Как с соседнего дерева на голову Агате падает ворона, клюёт, царапает лапами, тянет за волосы.
Моё оцепенение не прошло, лишь слегка ослабило хватку, настолько, чтобы дать ногам донести меня до кустов. Я собирался, было, грохнуться прямо там, но неведомая сила медленно, словно по дну, потащили меня в гущу парка.
Там меня что-то клюнуло в плечо, мир вспыхнул ярчайшим светом, а потом перегорел и угас…
Глава 3
Первое, что я увидел, была подушка, белая, в аккуратной накрахмаленной наволочке. Такие случаются в платных больницах или в обычных по острому везению. Оторвав от неё голову, я смог в деталях разглядеть отпечаток своего лица – ложбинку носа, лоб.
Болело правое плечо. Оно было заботливо, хотя и неумело, перемотано бинтом, под которым чувствовалась какая-то лечебная дрянь. Её запах так и бросался в ноздри.
Комната не предвещала ничего хорошего, обычная больничная палата с окнами, кроватями и смертной тоской разлитой по всему объёму. Сквозь решётку на окнах ломилось солнце, вырезая на полу ромбики, крестики…
Я поднялся, ноги угодили в мягкие больничные тапочки. Голова немного закружилась. Комната оказалась ещё меньше, чем выглядела с кровати – две койки, две тумбочки, и восемь шагов в длину.
Мне всё время казалось, что вот сейчас, по закону жанра, должна открыться дверь, войти фигура в белом халате и рассказать мне, что случилось. Где я, кто я, зачем я…. Но время шло, а дверь будто приросла к косяку и даже не думала двигаться с места.
На соседней койке заворочались. Человек, не очень крупный: женщина или ребёнок, накрылся одеялом с головой, и у меня не оставалось решительно никакой возможности разглядеть, с кем свела судьба. Одна его нога хранилась в гипсе и лежала на специальной подставке, ступня второй, здоровой, торчала из-под короткого одеяла.
Выглянув в окно, я понял, что решётка не тюремная, а просто защищающая первый этаж от мародёров. Вид из окна был мне смутно знаком, но я никак не мог понять, что это за часть города. Проведя полчаса в сомнениях, я решил, что барабанить в закрытую дверь будет глупо, и лёг спать.
Мне приснился дракон. Я с ужасом подумал, что это зов, и отчаянно закричал. Дракон по гнутой траектории падал на меня, задравшего голову и разинувшего рот.
Потом я, наконец, вспомнил, что во время зова снится, будто дракон ты сам. А я человек! – действительно, вот две руки и две ноги. Но зачем тогда дракон?
Он пролетел над самой моей головой и, свернув за развалившееся здание, вынырнул с другой стороны; влетел в окно, вылетел сквозь крышу, набрал высоту, чтобы вновь обрушиться на меня сверху.
Я не понимал, чего он хочет.
Потом сон изогнулся, дома вокруг осыпались и накренились. Узнав дракона, – а им была Лика, – я удивился, как можно было сразу этого не заметить.
В моей руке оказался зажат какой-то шприц, и я сначала даже растерялся – откуда? Да и зачем? А потом сон объяснил мне, что в нём противоядие. Что сейчас, стоит только дотянуться до этого дракона, и он снова станет моей сестрой.
Я поднял голову, оценивая расстояние. Дракон крутился у верхних этажей, и дотянуться до него не было никакой возможности. Тогда я побежал, потому что больше ничего не оставалось. Рванул в подворотню, спотыкаясь о куски стен, лавочки и трупы деревьев. Выбежав на проспект, я нёсся не чувствуя усталости прямо по разделительной полосе, а дракон тянулся чуть позади, словно огромный летучий змей.
И сон сделал его летучим змеем.
Обернувшись, я начал тянуть за верёвку. Змей стал приближаться, до него оставалась несчастная пара метров, как вдруг со всех сторон налетели чужие драконы и стали тащить его обратно. В небо. Я понял, что они сильнее и прыгнул, силясь в толчее тел попасть шприцом именно в Лику. Но задел кого-то другого. Драконы рванули ещё раз, верёвка лопнула, и сестру похитили прямо у меня из-под носа.
Я упал на землю, рядом с ужаленным мною драконом. Его тело таяло, теряло очертания, дергалось в последних конвульсиях. А когда дракон окончательно издох, на его месте возникла Агата, сжимающая в руках пистолет. Она собиралась выстрелить, но я вовремя проснулся.
Врач пришёл вечером, когда солнце уже село, и только мелькал сквозь решётку одиноко выросший фонарь.
– Добрый вечер.
– Добрый, – эхом отозвался я.
– Как вы?
– Хорошо.
Он присел на тумбочку, и я тоже приподнялся. Мне не нравилось говорить лёжа.
– А где я?
– Третья городская больница… точнее уже госпиталь.
– В каком смысле?
Агата подкараулила меня в полдень, но по счастливой случайности выстрел привлёк внимание проезжавшей неподалёку патрульной машины, и ей ничего не оставалось, кроме как уносить ноги. Меня подобрали полицейские и передали врачам. Тогда ещё в больницу.
Ночью она превратилась в госпиталь: в город вошли войска. Говорят, колонны грязно-зелёных армейских машин и тянулись до самого утра. Солдаты щурились и сплёвывали под колёса. До сих пор ещё никто не смел бросать элитные части ловить кур по огородам. Ставить отборные войска на оцепление города, разве что не столицы – такого ни разу не случалось.
Заразу замкнули в себе. Горожанам дали выспаться, солдатам перекрыть дороги, организовать наблюдение по периметру города, развернуть штаб. А в восемь утра людей разбудили – по улицам проехали машины с громкоговорителями, приказывая всем до последнего прибыть на пункт регистрации и получить личный номер.
Чуть позже по домам прокатилась волна вооружённых людей, вытаскивая всех, не желающих подчиниться. Их гнали в бараки: трусов и мародёров, любого, кто вызывал хоть малейшее подозрение. А больше всего ценились те, кто слышали зов этой ночью, но не успел пойти у него на поводу.
Люди возмущались, однако все их попытки к сопротивлению были заведомо обречены. Въезд и выезд из города запретили под страхом смерти. Неофициально. Официально грозил арест, но на деле, сказали, что до этого не дойдёт.
– Вам даже повезло, – усмехнулся врач, – не придётся торчать в очереди за регистрацией. Вот анкета, которую необходимо заполнить.
– Когда меня отсюда выпустят?
– Как только заживёт плечо. Недели через две, может больше. Пока не могу сказать точно.
Мы немного помолчали под рокот армейского мотора, доносящийся с улицы.
– Но если честно, – едва заметно склонился ко мне врач, – я бы на вашем месте не спешил выписываться. Всё равно из города не выбраться, все мы теперь на положении военнопленных. Карантин. А здесь к вам хотя бы не будут приставать с расспросами, всё-таки раненый человек. Разве что придётся рассказать, как вас ранили, кто и с каким мотивом, но всё лучше, чем сидеть в общем бараке.
Я откинулся на кровати, упёрся затылком о пуховую подушку.
– Быть может, вы правы. Очень даже может быть…
Сосед по палате не просыпался, этой ночью я вскакивал за двоих. С улицы доносился шум машин, голоса людей. На подоконнике топтались вороны. После каждого пробуждения приходилось мучительно вспоминать, куда я попал. Ныло плечо, даже сквозь сон чувствовалась пульсирующая боль, которая расползалась всё шире и шире, проникая в каждую клеточку травмированного тела.
Утро лезло лучами солнца сквозь решётку, на соседней кровати ворочались. Я щурился и думал, что теперь уже точно не усну.
Чуть позже пришёл врач.
– А это кто? – поинтересовался я.
– Девушка. Сломала ногу. А кто такая и как зовут – до сих пор не знаем. Она не приходила в себя.
Врач подошёл к ней и слегка опустил одеяло, так что стало видно лицо, шею и вороньего цвета волосы. Выглядела Агата неважно. Врач заметил, как дёрнулись мои скулы.
– Вы её случайно не знаете?
– Первый раз вижу, – я поднялся и подошёл к окну. – Раз уж мне здесь ещё долго… выздоравливать… не могли бы вы принести какие-нибудь книги?
Днём пожаловали трое военных. Они обходили госпиталь и регистрировали больных. Я интересовал их в первую очередь, огнестрельное ранение говорило само за себя.
– В вашей анкете указано, что вы безработный.
– Да, что тут удивительного?
– На какие средства вы жили?
– Что-то осталось от прошлой жизни.
– Кто из ваших знакомых покончил с собой?
Агата не спала, я чувствовал. За прошедший день я привык к ритму её дыхания, и сейчас он сбился. Девчонка проснулась как раз в тот момент, когда порог переступила нога в начищенном армейском ботинке.
– Я не смогу назвать всех по памяти, их было очень много.
– Вы родились семнадцатого октября, не так ли?
– Да. Это имеет значение?
Лейтенант проигнорировал мой вопрос.
– Вы знаете, кто и зачем в вас стрелял?
На соседней кровати заворочались, военный бросил туда подозрительный взгляд.
– Понятия не имею, какой-то сумасшедший. Услышал, наверно, зов и решил, что быть драконом мечтает каждый.
– То есть, это был мужчина? Вы сможете составить словесный портрет или фоторобот.
– Смогу.
– Вы слышали зов?
– Нет.
За окном завели машину, поднялся клуб пыли. Военные оглянулись.
– Эту будем?
– Врач сказал, она до сих пор в себя не приходила. Как очнётся – тогда и допросим.
Агата проспала до полудня, потом долго прикидывалась, что всё ещё спит, но к вечеру ей надоело, и она вытянула голову из-под одеяла. Села на кровати и с недоверием покосилась на гипс, сковавший её ногу.
– Где мы?
Она встала и неуклюже проковыляла к окну.
– А-а-а, больница.
Кажется, Агате уже приходилось здесь бывать, пускай не в этой палате, но вид из окна был ей определённо знаком. Она поёжилась, спрятала кисти в длинные рукава больничной рубашки и обняла себя руками.
– Госпиталь, – поправил я, не отрываясь от книги.
– Мы теперь на военном положении?
– Что-то вроде того. Карантин.
Агата вернулась к кровати, легла и упёрлась взглядом в потолок.
– Почему ты не сказал, что это я стреляла?
– Не хотел привлекать к себе внимание. Так что стрелял в меня какой-то сумасшедший, ясно? Иначе нас обоих затаскают до полусмерти.
– Я бы не против.
– Не до смерти, а до полусмерти, так что не больно-то радуйся. Как только станет известно, что ты слышала зов – можешь забыть о самоубийстве и готовиться к долгой и нудной жизни под колпаком.
– Твоя участь будет не лучше.
– Ты забываешь, что я зова не слышал!
– За тебя постарался Норк, – прошипела Агата и отвернулась.
Я встал и прошёлся по своей половине, стараясь держаться подальше от неё подальше.
– Им об этом не узнать.
– А я подскажу, – ответила Агата
– Да кто тебе поверит?
– Не поверят, так возьмут на заметку. И запрут тебя.
– И мы с Норком останемся живы.
Агата бросила на меня ненавидящий взгляд и снова уставилась в стену.
Врач посетил нас вечером. Агата обижено сопела в подушку, я лежал, уставившись в книгу. Когда-то чтение было моим любимым занятием, а сейчас стало лучшим оружием против времени.
– Она пришла в себя, – сказал я, вместо приветствия.
– Прекрасно, – заулыбался врач.
Он прошёл к Агате, хотел тронуть её за плечо, но девушка обернулась самостоятельно. Врач представился. Агата неуверенно кивнула.
– Меня просили передать, что у вас осталась неделя на выздоровление. Этого, конечно, недостаточно, но они меня не очень-то слушали.
– А что будет потом? – хрипло поинтересовалась Агата.
– Вас отправят на те же процедуры, что и остальных. Жить вы будете здесь, в госпитале, но вас станут периодически забирать. Сейчас горожан проверяют на зов с помощью детектора лжи. Говорят, его нельзя обмануть, но на вашем месте я бы не особо беспокоился. Просто придётся терпеть небольшой дискомфорт и не очень дружелюбное обращение.
Неделя прошла незаметно, в одной и тоже комнате за одними и теми же книгами, перечитанными по несколько раз. Агата откровенно скучала. Первые дни она спала, но вскоре организм её, видимо, пересытился снами и наотрез отказался засыпать. Даже по ночам я слышал, как она ворочается, волочет подушку с одной стороны койки на другую, задевая гипсом металлический каркас кровати.
Поначалу мы не разговаривали. Агата молча меня ненавидела, а мне, в свою очередь, нечего было сказать. Иногда удавалось скоротать время за разговором с Норком, однако с каждым днём он становился всё более одержимым, и я начинал сторониться его присутствия.
Агата не выдержала первой. Она давно заметила, что по вечерам я лежу, открыв глаза, и шевелю губами.
– Передавай ему привет, – не оборачиваясь, сказала она.
– Он уже с приветом. Зов лепит из умного, толкового человека – слюнявого идиота, тряпку, куклу…
– … куколку, – подхватила Агата, разворачиваясь ко мне лицом. – Из которой, как известно, вылупится бабочка.
Спорить не хотелось. Агата, почувствовав себя победителем, удовлетворённо отвернулась, но как только ей снова стало скучно, взялась рассказывать мне, как познакомилась с Норком, потом какой он замечательный, и, наконец, как же она меня ненавидит. Последнее я слушал уже сквозь сон.
Ближе к концу недели Агата начала не на шутку беспокоиться. Первые дни она не понимала, чем ей грозит детектор лжи, и как отреагируют военные, когда узнают, что она слышала зов.
За три дня до означенной даты Агата стала твердить: “Мне надо бежать”. Сначала она говорила неуверенно, будто в раздумьях, но после двадцатого повторения и вправду поверила, что бежать – единственный приемлемый выход. Вот только сломанная нога не позволяла ей даже и мечтать о самостоятельном побеге.
– Крон! Какой же ты наивный.
Она стояла у окна и разговаривала, не отрывая взгляда от пятнистого грузовика.
– Ты думаешь тебе всё нипочём? Учти, стоит мне пропасть, я и тебя за собой утяну.
– Они не поверят ни единому твоему слову.
Не желая выказывать этой вздорной девчонке большего уважения, чем она мне, я разговаривал, уставившись в книгу.
– Не поверят, так проверят, – она резко с противным скрипом провела пальцем по стеклу. – Думаешь, у них нет толковых психологов, чтобы выявить в твоей голове второго жильца?
– Меня запрут, и Норк никогда не станет свободен, – я уставился взглядом Агате в затылок. – Ты этого хочешь?
– Я хочу вынудить тебя бежать. Одной мне не уйти, но учти, если ты не поможешь, то остаток жизни проведёшь рабом, собачкой в клетке на коротком поводке. Уж я постараюсь сделать так, чтобы от тебя не отстали.
Я захлопнул надоевшую книгу, Агата резко обернулась. Стояла и буравила меня ненавидящим взглядом.
– Твоя участь будет не лучше, – напомнил я.
Агата скривилась от ловко ввинченной своей же фразы.
– Тебе будет хуже, куда хуже, – добавил я, подымаясь. – Из нас двоих именно ты слышала зов, не забывай. А они будут исследовать, препарировать твою воспалённую психику, то ослабляя, то усиливая зов. Они захотят изучить его, понять, чтобы потом использовать в своих целях. Быть может, ты принесёшь огромную пользу для человечества, но знаешь что? – лучше тебе от этого не станет.
– Мне надо бежать! Понимаешь ты это, или нет?!
Шаги я услышал сквозь сон, но не придал им особого значения. Всего два или три раза шлёпнула по полу босая нога, а потом всё затихло, воцарилась положенная ночная тишина, и даже военные на удивление деликатно шумели под окнами.
Сон покорно вернулся и потёк в своём прежнем направлении. Мне снились драконы, но теперь они кружили где-то внизу, подо мной. И больше всего меня мучил вопрос – кто же я такой, если летаю выше драконов? Быть может их предводитель? Может, я должен собрать их в единую стаю и повести в другой мир? В загробный мир?
Но рядом не было ни души, и вопросы мои тонули в разреженном воздухе.
Один из драконов заметил меня и, с трудом загребая крыльями, начал медленно карабкался в мою сторону. Когда он приблизился настолько, что я смог разглядеть провалы его драконьих глаз, сон свернулся клубком и распался.
Я проснулся.
У моей кровати стояла Агата. Раздумья её были столь глубоки, что она не сразу заметила моё пробуждение. Поймав удивлённый взгляд, отшатнулась и угодила на свою койку. В её руках был зажат тяжёлый тупой предмет. Похоже, Агата так и не смогла сделать выбор: спастись самой или освободить любимого и обречь себя на участь подопытной крысы.
Остаток ночи я не мог уснуть. Сначала мне хотелось свернуть ей шею или пристукнуть всё тем же тяжёлым тупым предметом, но, подумав, я принял это за малодушие и взял себя в руки. Сидеть под арестом не входило в мои планы. У меня даже мелькнула предательская мысль: “В самом деле, не проще ли будет бежать?”, но я гнал её прочь. Ещё немного и Агату раскусят. Тогда мне, честному, свободному от зова человеку позволено будет вернуться домой, к прежней жизни.
За нами прибыли после завтрака. Агата возила ложкой в обычной по утрам тарелке с больничной кашей, топила в ней масло. Я уже полчаса как расправился со своей порцией и теперь лежал, прислушиваясь к ощущениям.
Детектор лжи ни сколько меня не пугал, да и психологи с их расспросами тоже, но всё равно что-то не давало покоя. Немного поразмыслив, я пришёл к выводу, что это связано не столько с военными, сколько с драконами. Меня волновали грядущие перемены, а то, что они уже близко, я знал. Чуял, как запах горелого с кухни.
– На выход.
Удостоив меня недовольного взгляда, Агата накинула куртку и двинулась к двери. За время нашего больничного заточения тучи совсем прижали город к земле и лили, лили…. Ноги Агаты в лёгких босоножках тотчас же сделались мокрыми.
Отойдя на несколько шагов, я обернулся, в надежде отыскать окна нашей палаты, но меня грубо одёрнули, дав разглядеть лишь одинокую ворону, приютившуюся на козырьке.
Жестами, не расточаясь на слова, военные приказали лезть в пятнистый, покрытый брезентом кузов грузовика.
– Я не смогу туда забраться, – обиженно сказала Агата, её нога всё ещё пребывала в гипсе.
Военные курили в сторонке. С трудом подсадив Агату, я закинул уже было ногу, чтобы присоединиться к ней, как в спину одобрительно каркнули.
Я спрыгнул на дорогу и подал руку Агате. Она поглядела на лес, на автозаправку, отряхнула одежду. Сказала:
– Окраина. Где-то здесь должно быть оцепление.
– Если нас не вывезли за его пределы.
– Сомневаюсь…
Грузовик глыбой замер посреди дороги. Из-под переднего колеса видна была нога в армейском сапоге, то ли водителя, то ли одного из солдат несостоявшегося конвоя. Вороны расселись по деревьям и почти перестали каркать. Они с интересом разглядывали плоды своего коварства.
Агата косилась на ворон с недоверием.
– Что ты сделал с этими тварями? Сначала они помешали тебя пристрелить, теперь вот это…
В метре от трупа, две вороны лениво дрались за гусеницу. Ещё три бесцельно топтались чуть поодаль.
– Ничего я не делал! Сама подумай, что говоришь. Я, по-твоему, гипнотизёр что ли? Фокусник?
–Тем не менее, вороны явно на твоей стороне, – задумчиво произнесла она. – К чему бы это?
Я обошёл машину кругом. За водительским местом были еда и вода, а в кузове нашлись спальные мешки. Мне никогда не доводилось заниматься мародёрством, но что-то внутри подсказывало, что именно сейчас пора.
На ночлег остановились в лесу. По всему выходило, что оцепление мы уже миновали, и теперь надо было спрятаться так глубоко, как это возможно. Чтобы никакая собака не нашла.
Агата выразила, было, надежду, что грузовика до сих пор не хватились, но я в два счёта развеял её заблуждения:
– Считай, что нас уже ищут…
Ветер набирал силу, гнул непокорные кроны, пробирался под одежду. Костра не разводили и, доедая холодный паёк, Агата жалась ближе, то ли от холода, то ли от невольной симпатии, сковывающей людей, ещё недавно совершивших побег.
Разворачивая спальный мешок, я подумал, что теперь ничто не помешает Агате завершить начатое. До сих пор она вела себя вполне адекватно, но чёрт его знает, что творится в её голове. Не ждёт ли она первого удобного случая?
Ради собственного спокойствия я незаметно спрятал подальше позаимствованный у военных пистолет. За время моих тягостных раздумий, Агата уже успела закутаться в спальник и теперь ворочалась, устраиваясь поудобнее. Помедлив секунду, я потянул из рюкзака верёвку.
– Извини, – начал я, и она встрепенулась, – но мне придётся тебя связать. Чтобы ты не смогла меня убить.
Агата села, неуклюже поджав под себя загипсованную ногу.
– Вот ещё, – поморщилась она. – Здоровый мужик девушки испугался.
– Тогда я ухожу, можешь выбираться сама. Спать рядом с ядовитой змеёй я не намерен, тем более, когда у неё зов вместо мозгов.
Агата задумалась. Я, конечно, погорячился – несмотря на своё болезненное безумие, Агата до сих пор умудрялась трезво соображаться, когда это было действительно необходимо. И сейчас она прекрасно понимала, что на одной ноге, без моего плеча, ей не выбраться.
Агата презрительно высучила запястья из-под рукавов.
– На, вяжи.
На этот раз я твёрдо помнил кто я такой. Город всё так же мёртвенно лежал где-то внизу, а между нами плотным слоем кружили драконы. Но в отличие от предыдущего сна, теперь каждое их движение таило панику.
Иссиня-чёрными громадами я катился на них сверху, каждую секунду угрожая опрокинуться дождём и молниями. Драконы, всерьёз заподозрив неладное, метались, не в силах преодолеть черту города. Я совсем уже было прижал гадов к земле, когда что-то выдернуло меня из зова…
Свободной от пистолета рукой Агата бросила мне перебитую клювом верёвку.
– Тебя предали!
Я хотел ответить, что слышал зов, но не успел. Раздался выстрел, и эхом ему откликнулся раскат грома над городом. Последнее, что я смог разобрать, было то, как Агата приставила пистолет себе к голове.
Город не спал, его терзали нависшие над головой тучи, но не те, обычные, что грозят лишь промочить асфальт, а будто обладающие собственной нечеловеческой волей. Тучи пришли по чью-то душу.
Драконы жались к земле, задевая хвостами дома и линии электропередач. Летучие твари издавали скверные протяжные звуки. Люди сидели по домам, животный ужас и ожидание собственной участи позволяли им разве что высунуться из окон. Но горожане зря тряслись за свои жизни – гроза пришла не по их души.
С окраины города донеслись выстрелы. В небо рванул засидевшийся на две недели дракон, и ему вдогонку ещё один.
А следом за ними из мёртвого тела вырвалась на волю гроза.
Ливень был обычным. Потоки воды, как и тысячи раз до того, обрушивались на землю, собирались в ручьи и стекали в люки. Зато молнии, изменив своей природе, презрели громоотводы. Они били по драконам.
Призрачные тушки вспыхивали голубым пламенем, корчились и извивались, насаженные на разряд. И таяли, таяли, таяли…. С каждым ударом молнии драконов становилось всё меньше и меньше, и спустя полчаса одно только опьяневшее вороньё с ликующим криком кружило над городом.
Эпилог
Небо каркало, хлопало крыльями. Город метнулся прочь, прочь летели дома, асфальт и кучи пепла, оставшиеся от драконов.
А он карабкался по воздуху, цепляя его крыльями, рывками вгоняя своё воронье тело на метры ввысь. Вверх. К пьяной свободе, попавшейся на крючок. До неё оставались считанные секунды, два-три взмаха и вот…
… коснувшись крылом неба, он заложил лихой вираж и оказался в стае – своей новой семье.
В прошлом остался зов – коварнейший из обманов. В прошлом были две недели кошмара, чудовищного заточения в теле дракона. Беспамятство и безумие. И тщетные попытки вылететь за пределы города.
Но гроза навела порядок.
Из пепла сгоревших драконов рождались чёрные птицы, и вольная воронья стая приветствовала молодое пополнение. Теперь они покружат в ликовании, почтят минутой молчания того, кто отдал жизнь за их свободу и улетят.
Чтобы снова кружить над поминками городов. И чтобы тот, кто несёт в себе грозу, не дай бог не погиб раньше срока. До зова.
|
|
|
|
Время приёма: 22:00 18.08.2008
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев