 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
Не соответствует теме.
Порнуха. Чернуха. Мат.
Словом, всё, чего просили не присылать.
Не пишите нам больше.
|
…Работа у каждого своя. У меня – одна из самых идиотских, хотя многие почему-то завидуют.
Я умираю. Почти каждый день. И почти каждый день получаю новое тело. Это тело идеально, оно стерильно: на нем нет грязи под ногтями, нет запаха пота. Те, кто не испытывал этой стерильной чистоты никогда не поймут меня – ни один душ, ни один косметический кабинет не могут принести такого эффекта! А вместе с этим телом я получаю новую одежду. Она действительно всегда новая и всегда – ослепительно белая…
Для того, чтобы осознать, как изменился этот мир мне пришлось умереть. Много раз. Зато теперь я могу сказать точно: мир не такой как был вчера, год назад или тысячелетие назад… и таким, каким был, уже не будет. По крайней мере, для меня.
Начать следует с того, что ни о каком существовании души и о прочих материях я просто-напросто не задумывался… Впрочем, начать нужно не с этого.
01
Мы сидим на лавочке в каком-то парке, обнесенном стеной колючей проволоки. Курим. Солнышко припекает, деревья – в цвету: весна, судя по всему. Деревья мне почему-то хочется назвать каштанами, хотя я не знаю – каштаны это или нет.
Сэнди – так зовут парня с бородкой, который сидит рядом со мной, – смотрит на меня с сочувствием:
– Все вспомнил?
Я медлю с ответом. Мне кажется, что воспоминания раскручиваются во мне по нарастающей.
… Тело удивительно долго не хочет умирать. Казалось бы – какая разница: убьют тебя сразу или чуть погодя, если все равно убьют обязательно? Срабатывают какие-то неведомые нам инстинкты, заставляющие двигаться вперед, вопреки логике и здравому смыслу (а есть ли вообще таковой?), вопреки всему…
– Мы в Иностранном легионе?
– Нет, – Сэнди грустно качает головой, – у тебя теперь частный хозяин. Вспоминаешь?
Я качаю головой.
– Да… мне говорили, что иногда при сбое в реинкарнации можно потерять память. Не ссы – восстановится. Мы в Киеве, в межнациональном реабилитационном центре.
– Где?!!
– Думаю, хозяин решил тебе устроить небольшой отдых. У тебя хороший хозяин.
… Когда я рассмотрел камеру, в которую меня втолкнули, то понял – это конец: с кровати у окна поднялся двухметровый тип с бычьей шеей, квадратным подбородком и огромными бицепсами.
«Конец!». Неожиданно от этой мысли стало легко. Еще полчаса назад, у следователя, я почти готов был плакать от боли и возмущения: тот легко, словно тренируясь в спортзале, бил меня под дых, а другой (пожилая женщина с добрым лицом) все повторяла, словно не замечая ударов: «Нужно подписать», «Нужно сознаться». Теперь неожиданно стало много легче – я осознал: запихнули меня сюда для того, чтобы «опустить». Но этого не случиться, потому что не случиться никогда!
Однако шансов в драке против этого накаченного верзилы – никаких. Поэтому придется умереть. Умереть здесь и сейчас.
Я сжал кулаки, так что побелели костяшки. Я не мог видеть то, что они побелели, потому что не смотрел на них, но точно знал, что они сейчас совершенно белые. Я не мог смотреть вообще никуда: никуда, кроме верзилы, который поднялся с кровати и тоже смотрел на меня.
Как это было бы здорово: умереть! Но наверняка это предусмотрено: блок жизнеобеспечения в грудной клетке или что-нибудь в этом роде… Тюрьма – тоже частное владение и хозяину этой тюрьмы совсем не улыбается терять в моем лице хороший товар. Вот «опустить» – это пожалуйста. Охранники или следователи могут провоцировать на это просто ради удовольствия посмотреть картинку на мониторах.
Продолжая смотреть, верзила медленно двинулся мне навстречу, и тут в лице великана что-то дрогнуло: он отвел взгляд (посмотрел куда-то в пол) и вдруг опустился назад на свою кровать. Потом снова взглянул, но уже иначе.
Бормоча что-то по иностранному, он предложил кофе (в камере был чайник!), а потом, когда наливал в кружку воду, руки его дрожали…
– …он тебя вытащил из тюряги, заплатив приличную сумму. Ты сам мне рассказывал. Все еще не помнишь?
– Нет.
И тут я вспомнил, как попал в тюрьму. Тюрьму, откуда людей продают с аукциона.
Меня подставила женщина.
02
Мир катится к концу, Мэл.
Мики
…Перед тем, как нырнуть под одеяло, вдохнуть аромат ее тела и размять пальцами колосья ее рыжих волос, я вспомнил неожиданно старый сюжет: два агента спецслужб, которые по легенде являются мужем и женой, действительно начинают заниматься любовью на брачной постели. Цинизму ситуации добавляет то, что каждому из них дана тайная команда ликвидировать другого. Я даже вспомнил о том, что мне в тот момент почему-то очень захотелось, чтобы эти двое плюнули на свои игры в разведчиков, влюбились, нарожали потом детей… Этого не случилось.
Потом я вдыхал аромат ее тела и вообще ни о чем не думал. Потом…
Потом я просто осознал – просто как факт – осознал то, как одинок был последнее время. Поджал под себя ноги, выбил из пачки сигарету, и не глядя протянул ей, спиной почувствовав как она слегка кивнула в знак благодарности.
…Общение с Мариной (Мэлори) меня немного пугало. Судите сами: вы смотрите на человека и что вы видите? Лицо, прическу, одежду, манеру говорить, двигаться… Наверное, для Марины это тоже имело значение, но когда до меня дошло то, что она видит в первую очередь, мне стало не по себе.
Представьте: вы дали почитать девушке тетрадь свих сокровенных стихов, а ее больше всего заинтересовала картинка, на тетрадке и она ее с удовольствием рассматривала. Крутила так и сяк, даже восхищалась.
Или: познакомили вы ее со своим лучшим другом, а ее заинтересовал в нем свежий прыщ, вскочивший у него на крыле носа.
В общем, с непривычки шокирует.
Человек вообще замечает много больше, чем принято думать – и уж тем более, чем об этом говорят или пишут. Описывается самое сильное: опишешь, например прическу «а ля Гитлер» и дурной запах изо рта – и на тебе, готовый злодей. А ведь непонятно, почему…
Легко, очень легко сказать: «она бросила на него взгляд». На самом деле очень сложно угадать – точно ли на тебя направлен хрусталик. Смещение на долю миллиметра – и взгляд будет устремлен мимо. Как мы угадываем, что смотрят именно на нас?
Конечно, я угадал. Это вообще был мой день, по крайней мере, мне так показалось вначале. Я не только угадал этот взгляд, но и подарил ей цветок – красный мак.
Потом она скажет: «Мне сразу понравилась твоя улыбка».
…День ушел на стандартный медосмотр, дезинфекцию и проверку на допинг. К 22.00 я отправился в отведенную мне комнату 7 «б», автоматически проверяя, не жмут ли кроссовки, правильно ли подогнаны джинсы – это было важно. Планы на вечер были просты: разминка по классу «экстрим», контрастный душ и 8 часов сна. Максимальная форма и сосредоточенность к завтрашнему утру мне были абсолютно необходимы.
Портье, выдавая карточку, неожиданно осклабился:
– Приятной ночи.
Только в этот момент я вспомнил об «изюминке» предстоящего испытания – моим завтрашним «партнером» была женщина. И на эту ночь нам выделялась комната на двоих: организаторам, как видно, чувства юмора было не занимать.
Я только скривил губы. Дураки! Какая уж тут пикантность – мы же профессионалы. Из опыта общения с «девочками» моей профессии, можно предполагать, что меня ждет: глаза-лед и стальные мускулы. Не думаю, что даже узнаю ее имя. Однако, открывая дверь, все же почувствовал некоторое любопытство…
– Я – Мэлори, – огромные голубые глаза смотрели на меня в обрамлении гривы рыжих волос. Боже!
– Мики, – подыграл я и почувствовал, что отвратительно давно последний раз брился.
Потом – легкое дуновение ветра и я почувствовал ее в своих объятиях.
Скажите мне, так бывает?
Я перебираю пальцами волосы, которые рассыпались по моей груди. Мэл, возможно, спит – я не вижу ее лица, только чувствую кожей легкое дыхание.
– Как ты здесь оказалась? – спросил я у нее, когда она отдыхала, положив голову мне на грудь. Она невольно натянула одеяло почти до плеч, при этом голубоватая кожа плотно обтянула ее ключицы.
«Верх беззащитности», – подумалось мне. Однако скуластое ее лицо при этом было почти бесстрастно – желание ушло из ее голубых глаз, оставив слабый зеленоватый оттенок недавней изумрудности, наполнявшей их.
– Как и все, наверное… Школа, потом снайперское училище. Родители предоставили меня самой себе – сейчас многие так делают.
Всем существом он ощутил, как растет между ними стена, недавно случайно разрушенная.
Я почувствовал себя обязанным хотя бы попытаться предотвратить это и нажал кнопку на встроенном мониторе. Стараясь не смотреть на ухмыляющуюся там рожу, сделал сложный заказ, в который, слегка задумавшись, включил мятный ликер и бутылку шампанского. Взглянул на Мел – та ответила слегка отстраненным взглядом, но неодобрения не высказала.
Через минуту я уже разливал шипучий напиток по бокалам, не притронувшись к остальному.
…Ей было семь, когда Мэйсон придумал первую ловушку. Когда об успехе экспериментов заговорили все, то, конечно же, она захотела стать киллером. Тогда все об этом мечтали – и девчонки тоже. Еще бы – смерть, то, что было во все времена пугалом для человечества, вдруг стала символом очищения и свободы. Мне кажется, что тогда весь мир почувствовал себя молодым.
Ирония судьбы: старик Мэйсон вовсе не этого хотел – он хотел лишь доказать научно существование у человека души. На деле же получился переворот в умах всего человечества: еще бы – мы теперь как боги могли вдыхать души в новые тела. Подумать только!
Миллионы и миллионы уродов, стариков, больных теперь могли стать не только молодыми и красивыми – они теперь были бессмертны!
Под проект были выделены немыслимые деньги – всего за пару лет на родине ученого – в Париже, на знаменитой Эйфелевой башне была смонтирована первая установка, которая «ловила» души умерших со всего мира. Ученому удалось сделать этот город столицей Земли без всякого сопротивления со стороны других стран. Самое удивительное, что этот человек отказался получить новое тело, мотивируя это тем, что молодые мускулы будут мешать ему при научных занятиях…
– Я кажусь тебе, наверное, помешанной на сексе, да? – голос Мэлори оторвал меня от мыслей.
– Да нет, что ты… Ты кажешься мне моей любовью. Смешно, правда?
. . .
…Олег, ее партнер видел, как Марина спокойно снимает с себя полупрозрачную сорочку. Аккуратно и ловко скатывает белые полупрозрачные чулки. Изящно стягивает с себя трусики.
Олег видел – жертва в это время курит сигарету, облокотившись на поручень кресла, на котором удобно устроился, скрестив вытянутые ноги, и смотрит, как она медленно раздевается. Смотрит на ее небольшие, аккуратные упругие груди, на маленькие розовые соски, гордо выпячивающиеся именно там, где они и должны располагаться. На ее худые загорелые плечи, на словно выточенные локти, на ее стройные красивые ноги. Ее лицо спокойно и глаза подернуты легкой дымкой задумчивости и печали.
Ее стройная фигурка и манящий, аккуратно подстриженный треугольник возбуждают его. Она выжидательно поворачивает к нему лицо, и он невольно любуется ее еле заметно приоткрытыми губами. И тогда он вскакивает и начинает раздеваться сам.
Жертва не замечает ничего необычного. А между тем в комнате они не одни. Под тяжелым навесом массивной кровати притаился некто третий. Это Олег. Он лежит спокойно. Он понимает, что сейчас должно произойти и готов к этому.
Олег уже полностью растратила свою сексуальную энергию и поражается ее спокойствию. Еще недавно она стонала в его руках, извивалась, царапала ногтями его спину, покусывала его грудь, жадно прижималась к нему всем, чем он хотел обладать. Ощущение полного обладания он познал. И теперь просто ждал того, ради чего он пришел сюда. Он был частью ее плана. Он был элементом ее любовной игры. Он понимал, что все, что должно было вскоре произойти между ней и этим парнем, окрашивалось новой особой краской. Она знала, то он здесь. Она знала, что каждое слово и каждый жест будут услышаны. Что каждый звук отразится в нем и в его сердце. И это накладывало свой отпечаток на ее общение с ним. С тем, кто сейчас получал ее тело. Олег же получал ее душу и полное ее доверие. Они были сообщниками. Она отдавалась сейчас глубоко ненавидимому ей человеку, но при этом собиралась добиться ситуации, при которой Олег принимал бы посильное участие в акте тотального проникновения в мир своего противника и в его никому казалось бы недоступное информационное пространство. Она уже наизусть знала, что ей следует делать. И поэтому, несмотря на всю кажущуюся обыденность ситуации, она была вся во власти совершенно особых переживаний.
…Прежде чем умереть, я успел заметить, как он профессиональным жестом разворачивает ловушку.
. . .
…Игра в следователей – это тоже, конечно, развлечение местных охранников. Из этой тюрьмы дорога только одна. На аукцион.
– Вижу, ты вспомнил, – Сэнди ржет.
Я киваю.
– Да какая разница: здесь или в Легионе… Я все равно пушечное мясо. Я и за сто лет не скоплю на тело, которое будет принадлежать только мне… Подожди. А ты-то кто?
– Ты и это не помнишь? – он снова ржет. – Я теперь знаменитость. Благодаря твоему фильму.
– К-какому фильму?
И тут же вспоминаю «какому фильму». Судя по всему, память возвращается хотя и кусками, но довольно быстро.
03
Я – невезучий парень. Настолько невезучий, что даже умереть не могу как следует. Умирать мне пока просто не позволено: слишком большие долги в этом грешном мире…
Как быстро все меняется! Пять лет назад, когда меня впервые реинкарнировали, мир еще был простым и понятным: рви пупок, зарабатывая бабки и лет этак через ….дцать обязательно заработаешь на бессмертие. Все души умерших (как и моя грешная душа) улавливались тогда единой сетью гиперловушек и цена бессмертия была хотя и высокой, но стабильной. Благословенное было время! Тогда люди еще и представить не могли до какого хаоса докатится наша цивилизация… Нувориши, во время оргий отстреливающие случайных прохожих, благородно оплачивали им новые тела, владельцы которых потом сами выбирали пол, внешность и возраст, а в школы гладиаторов конкурсы были выше, чем в лучшие университеты. А какие были бои без правил! Я потом годами хранил лучшие записи.
Так было до тех пор, пока не начали продаваться частные переносные ловушки и теперь не что-нибудь, а бессмертные человеческие души могли принадлежать кому угодно: правительству, армии, мафии, корпорациям, частным лицам… Людей начали просто отстреливать на улицах, а потом распоряжаться ими по своему усмотрению. Сегодня уже если ты не господин, то обязательно раб. Древние историки, считавшие, что рабство себя изжило, давно вертятся в гробах!
А чем заставляют заниматься рабов? Конечно, развлечением хозяев! Я вот, например, в последнее время (еще когда мое тело принадлежало Легиону) участвовал (с разрешения начальства, ясен пень) в телешоу под названием «Любовь к смерти»: в этом соревновании побеждал тот, кто умрет первым: что-то типа конкурса самоубийц, где оценивается скорость и зрелищность смерти. Ну не изврат ли? Господи, если ты существуешь, скажи: куда катится наш мир?
Впрочем, что-то я разнылся, так и не начав свой рассказ. Этот рассказ о любви. Не спешите смеяться: я и сам думал, что в нашем долбанном обществе, где пол и возраст давно перестали быть стабильными составляющими жизни кто-то еще способен на это древнее чувство. Убедился сам, о чем и расскажу.
Начну с того, что с тех пор, как хозяин выкупил меня на аукционе из тюрьмы, я работаю духом. Да, самая модная сейчас приколка, потому что не всякому дается погружаться надолго в кому и висеть между жизнью и смертью. Говорят, я из лучших: могу едва ли не сутками, абсолютно никем не видимый, виться среди людей. Будь сейчас моим хозяином Легион – стал бы первостатейным шпионом. Но мой босс – полный придурок: свой талант я использую для того, чтобы подглядывать за самыми примитивными половыми актами, которые потом он транслирует по 534-му каналу ТВ. Постоянно требующая «свежачка», убитая за секс аудитория, небольшой, но стабильный доход… Херня, короче… Впрочем познавательно: я думал, что чем-либо удивить меня невозможно. Но за закрытыми дверями, оказывается, некоторые такое выделывают… Да вы и сами, наверное видели, если смотрите наш канал: сейчас я тут не рекламную статейку кропаю, в конце-то концов…
В общем, история эта началась для меня абсолютно банально: медикаментозная кома и – сутки свободного поиска, после которого мне предстояло стандартное выведение всего увиденного на монитор, участие в монтаже – потом трое суток отдыха…
Кстати, все думают, что духи-профи, типа меня заранее продумывают: вот сегодня будет зоопарк, потом сауна премьер-министра, потом… Ничего подобного: я потому и слыву «профи», что никогда ничего не планирую заранее. Доверять надо инстиктам-то!
Поэтому не могу сказать, чем именно меня привлекла эта девочка. Просто шла себе по улице. Лет пятнадцать-шестнадцать. Не красавица, не уродка, разве что в лице что-то ассиметричное, но при этом придающее шарм, да, пожалуй, несколько старомодная одежда: коротенькая юбочка в клетку, пиджачок, и длинные белые гольфички, заканчивающиеся кедами. Да мало ли как сегодня одеваются… За модой, как известно, не угонишься, даже если очень сильно будешь стараться. Единственное, что, пожалуй, было необычным – какая-то удивительно сосредоточенная мина на юном личике. Я еще подумал: может живая бомба – мало ли чего там наши биологи напридумывали… В общем, тормознул я, и пристроился витать неподалеку: вдруг не обманет предчувствие?
И представьте, предчувствие не обмануло, даже насчет «живой бомбы» – ну, в каком-то смысле… Эта пигалица стрельнув, как снайпер, глазами по уличной толпе, уже через пару минут обрабатывала какого хлыща с длинной рыжей косичкой. Я даже и опомниться не успел, как они уединились в его «Олдсмобиле». Готов поклясться: она ему при этом и слова-то не сказала. Я, конечно за ними, а он уже в боевой стойке: еще бы не много и нашим зрителям вместо пристойного порно пришлось бы наблюдать только то, как застегивается его ширинка. Я даже подумал: может на смену скоростным самоубийцам пришли скоростные нимфоманки?
Пристраиваюсь совсем близко, чтобы взять крупный план, и вижу, как ее смазливое личико кривится от боли, аж губку нижнюю закусила, а из под рабочего аппарата этого дятла вытекает кровь. Вот это уже интересно: раз эта пава – девственница, значит только-только в новом теле, а это уже что-нибудь да значит. Надеюсь, она сейчас не начнет тридцатидвузубо улыбаться во встроенную куда-нибудь в крышу «мобиля» камеру, рекламируя самонадевающиеся за три сотых доли секунды презики со вкусом настоящей спермы?!!
Ничего такого. Вылезает из-под этого хлыща, встряхивается, как кошка, случайно попавшая в лужу и идет себе дальше. Парню – ни спасибо, ни насрать, у него аж челюсть чуть набок не съехала. У меня, слава Богу, никаких челюстей в этом обличье нет и ничего не вывихивается, поэтому я лечу за ней дальше, и интерес мой к этой особе, понятно, только возрастает. А она снова – каким то чутьем выхватывает из пестрого разнообразья особей себе мужчинку и снова без слов (на этот раз заявляю ответственно) за пять сек раскручивает его на секс. Этот – импозантный дядька в круглых очках – не иначе, как большой оригинал. И уединяется она с ним ни где-нибудь, а в будке с компьютерным терминалом. Я успеваю разглядеть глаза этой жертвы, которые стали почти такими же круглыми, как стекла его очков, когда эта всадница его оседлала в замысловатой позе.
Боже мой! Неужели это какой-то новый вид соревнований?
Все так же молча и без устали эта маньячка продолжает свою работу с таким упорством, будто имеет цель перетрахать все население пятнадцатимиллионного мегаполиса. И при этом – готов поклясться! – ей больно и неприятно этим заниматься.
Между тем наша пава, явно недовольная достигнутым результатом, идет в сауну и устраивает в мужском отделении настоящую оргию. Меня потрясает слаженность и организованность того, как она это проделывает, а также полное ее молчание, которое навевает какое-то подозрение.
…Часа через три, когда за спиной этой воительницы бассейн, парикмахерский салон и боулинг-клуб, я начинаю подозревать, что передо мной биоробот: ни отдыха, ни глотка воды, ни заметных признаков усталости на личике. Такого просто не бывает.
Впрочем, еще через полчаса, я понимаю, что ошибался: после спарринга с тремя культуристами с садисткими замашками на ее шее розовеет пятно, которое вскоре обещает стать синяком, а походка становился, как у древних кавалеристов. Если я хоть что-то в этом понимаю, у нее уже должны быть внутренние травмы. Она позволяет себе на несколько минут присесть на лавочку… но только для того, чтобы к ней сам подскочил какой-то ловелас, замечу в скобках – совершенно отвратительной наружности. Цепкой ручонкой она ощупывает его промежность и, видимо удовлетворившись результатом, выхватывает его орудие и впивается в него губами. Он ошарашен и по-моему непрочь удрать, но она, судя по всему, вцепилась крепко и отпускать добычу не намерена. Собирается небольшая толпа из которой слышатся одобрительные выкрики. Кончается тем, что ловелас повержен и позорно бежал, а наша красавица, в ответ на чей-то насмешливый выкрик из толпы, приманивает смельчака указательным пальчиком и повторяет операцию. Подобное продолжается еще около часа. Наконец приходит полисмен и… через минуту попадает в число пострадавших: мне остается только гадать, чем это может закончиться…
Вечер. Она лежит на полу солдатской казармы абсолютно обнаженная. Солдаты дисциплинированно выстраиваются в очередь, а перед каждым новым половым актом промеж разведенных ног плескают водой из ведра. На то, что там, между ног, у нее находится, я лично давно уже смотреть не могу: больше всего это напоминает свежий фарш, сочащийся кровью. По-моему, она без сознания и я всерьез подумываю о том – не вернуться ли мне в мое тело, чтобы вызвать врачей. Но, конечно, не делаю этого: мой босс никогда не простит, если я не прослежу это тело до самого морга.
Незадолго до рассвета нечто, утром еще бывшее человеческим телом, за ногу волочат куда-то из казармы. Голова деревянно постукивает по полу. Солдатики, по-моему совещаются: жива или нет объект их ночной страсти. Объект издает слабый стон, а совещание, которое возглавляет теперь уже какое-то мелкое воинское начальство, постановляет вывезти этот мусор за пределы части. Мусор лежит в канаве и не шевелится. Я какое-то время наблюдаю за ним и уже приняв решение вернуться в тело, почему-то медлю. Потом, наконец вспоминаю: вот-вот и минут ровно сутки с момента нашей встречи – и решаю немного подождать.
И вновь оказываюсь прав. Через несколько минут подъезжает нечто сверкающее, габаритами напоминающее средних размеров танк. Тело забрасывают внутрь и уже там мягко и гуманно лишают жизни. Миниатюрная, сработанная под зажигалку, ловушка с чмоканьем заглатывает душу.
Мое время тоже на исходе, но я теперь просто не могу бросить это дело. Тело и морг меня теперь, естественно, уже не волнуют, но вот что будет с этой зажигалочкой точно уже тянет на миллион наличными и эксклюзивный показ на всех центральных каналах. При хорошем раскладе могу даже выбраться из рабства.
…
Новое тело павы оказалось пареньком с аккуратной бородкой, вылезшим из кабинки клонатора. Готов поклясться, что это – настоящий прототип этой души. Мне даже показалось, что я узнал этот сосредоточенный взгляд, который вчера наблюдал целый день. Участливые лица клон-операторов он грубо распихал и рванулся куда-то. Как оказалось – к соседней кабинке, откуда выплыло тело вчерашней нимфоманки, но с другими глазами: глазами настоящей девчонки, которой едва исполнилось пятнадцать. Этот мужик, в едва накинутом на голое тело стерильном халатике кружил, поднявши на руки это тело и все что-то шептал в ее розовое ушко.
Я не стал подслушивать.
Сэнди закуривает новую сигарет. Спрашивает:
– Сколько тебе заплатили за этот фильм?
Я ухмыляюсь:
– Думаю, пару недель в этом «санатории».
– И все?
– Ты же знаешь, я – раб.
– А ты то сам с чего на такое пошел? Смотреть ведь страшно!
Теперь ухмыляется он:
– Это длинная история.
– Валяй, – я махаю рукой, – куда нам торопиться?
04
…С Лерой мы давно планировали расстаться на дружеской ноге. Она не один год прожила со мной, руководствуясь принципом «будет день – будут деньги» и, наверное жила бы так и дальше, если б ее родители не захотели поменять «немытую» Россию на «свободную» Европу. В этом раскладе я, обычный русский программист, оказался «не у дел».
Мы жили вместе до последнего дня, со звоном разрывая струнки, которые когда-то так тщательно настраивали. А в ночь перед отправлением утреннего поезда на Москву, который увозил ее от меня, мне впервые приснился очень яркий сон.
…В эту мы даже не спали рядом – они с матерью собирали вещи и о чем-то почти до утра шептались на кухне. Я же, помню, ждал ее до последнего: то ли доказать что-то хотел на последок, то ли оправдаться… Да так и заснул, не дождавшись, а пробудился от невообразимого шока, скрутившего все тело в тугую, плотную спираль: мне снились горы трупов. Я привычно дополз до ванной, оставив ледяной струей лишь небольшую часть ночной мозаики и пытаясь настроится на самый печальный лад, как того требовали обстоятельства.
. . .
Она уже две недели изучала английский, поэтому не расставалась с плеером. То утро не было исключением. Может быть именно поэтому она не услышала, как шофер «Волги», летевшей со скоростью около 100 километров в час, отчаянно давя на педаль тормоза и пытаясь выровнять шедшую юзом машину, левой рукой давил на клаксон, яростно матерясь.
Она часто уходила в себя, не замечая окружающего, и я не раз вытаскивал ее буквально из-под колес проносящегося автомобиля. В то утро меня рядом не было. И, когда я приехал в больницу, у нее уже почти не оставалось шансов выжить.
…
Машинка была мерзкая, китайского производства. Да к тому же еще и б/у. Я рассматривал ее с сомнением.
Продавец: типчик, судя по всему, посадивший горло еще в конце прошлого века, когда работал «золото-доллары», смотрел не меньшим сомнением на самого покупателя: худой блондинчик с кадыком на длинной шее вызывал у него, судя по всему, какие-то не совсем приятные воспоминания… Впрочем, он молчал, экономя силы.
– Точно будет работать? – в моем голосе что-то хрустнуло и надломилось: я не хуже продавца знал, что я лох – но это знание мне ничего, кроме досады на самого себя, не приносило.
– Бери или сваливай! – сипло прошипел продавец, терпение которого начало подходить к концу.
Он знал, что продает кота в мешке. Я тоже знал это. Но я еще знал и то, что мне пришлось ради этого дрянного аппарата продать за бесценок почти все свои вещи и залезть в долги, из которых теперь не выбраться вовек.
И оба мы знали, что несанкционированная продажа этой машинки законом карается более строго, чем убийство, фальшивомонетничество или продажа тяжелых наркотиков. Хотя, впрочем, все покупают…
– Беру, – выдавил я и полез, наконец, в карман линялых джинсов за толстой пачкой купюр, перетянутых резинкой.
. . .
Лера встретила меня грустной улыбкой.
Он не снял обувь, даже не расстегнул плащ: просто устало рухнул в угол дивана, на котором она лежала. Мое лицо с закрытыми веками выражало полную безнадежность.
Она несколько секунд вглядывалась в это лицо, стараясь усмотреть в нем хоть какой-то признак надежды. Не усмотрела, и хотела было уже бессильно откинуться обратно на подушку, как один из моих глаз вдруг приоткрылся и глянул в ее сторону. Глаз был веселым и хмельным. Впервые за много дней он отливал перламутром. Через мгновенье открылся другой и взгляд мой словно высветил и изменил до неузнаваемости всю мою фигуру.
– Работает!!!
Я с криком подпрыгнул и начал пританцовывать, выписывая по комнате хитрые пируэты.
– Заяц, она работает! Работает!!!
Лера покрутила у виска и сказала слабым голосом:
– Ты всегда был сумасшедшим.
– А ты как думала? Муж я или насрано?!!
. . .
…Виталик почесал волосатой рукой, усеянной феньками, немытую босую ступню и продолжал задумчивым голосом:
– …в момент наступления смерти нужно нажать кнопочку «Start» и тогда сущность умершего тихо и мирно перетечет вот сюда, – он показал на пластиковый прозрачный корпус. – Если все сделать правильно, цвет жидкости дожжен измениться. Все просто!
– А каким должен стать цвет? – спросил я, прихлебывая пиво из банки.
– Не знаю точно, – ответил Виталик. – Обычно варьируется от бледно голубого до багрового. Есть теория, что…
– Да погоди ты с теориями! – буркнул я. – Дальше-то что?
– Дальше? – голая ступня с костным хрустом описала в воздухе полукруг, – Дальше ничего.
– Как ничего?
– Аккуратно подзаряжать батареи и копить миллион евро на новое тело. Или жди понижения цен. Хи!
– А если батареи сядут?
– Значит сядут.
– И что тогда?
– Что тогда? Хм… что тогда…, – он в задумчивости потянулся к початой пачке «Галуаса». – Попадет ее душенька в чью-нибудь чужую ловушку. Станет телохранителем, или проституткой. А может вообще никем не станет… В общем, тогда все, чел, иди и заказывай панихиду.
Из пачки «Галуаса» была вынута не сигарета, как следовало бы ожидать, а папироска «Беломор», туго набитая зеленой смесью. В синем пламени зажигалки она вспыхнула малиновым и пыхнула сладким тяжелым дымком. Виталик почки скрылся в дыму, и губы его почти беззвучно добавили:
– Так сказать за упокой души.
. . .
– …сама я ее нажать не смогу ни при каких обстоятельствах, правильно? – глаза Леры светились малюсенькими зелеными огоньками, отражаясь от копны черных волос, которые даже сейчас могли бы стать предметом (черной?) зависти любой модницы.
– Твоя логика как всегда безупречна, заяц, – Макс сосредоточенно дососал папиросу и добавил в дикобраза пепельницы еще одну окурковую иглу. – То есть ты предлагаешь…
– Да, предлагаю. Или ты хочешь сидеть возле меня 24 часа в сутки?
– Но можно Машу…
– Машу нельзя! И Галю нельзя! И даже Сашу!!! Я ревнива, ты забыл?
Он криво усмехнулся. Подумал: чувство юмора умирает последним.
– И?
– И остается только определить способ. Как там бишь, твоя курсовая называлась? Апология суицида?
– Апология самоубийства.
– Ну вот и тащи ее сюда. Выберем что-нибудь забавное.
Я подумал: еще недавно с таким же рвением она требовала кулинарную книгу.
. . .
«Яд может вызывать рвоту. Чтобы предотвратить это, примите несколько антигистаминных или антихолинергических таблеток (атропин, средства от морской и воздушной болезни, димедрол, тавегил, и т.п.), приблизительно за час, на совершенно пустой желудок и ничего не ешьте», – читала она.
Я давно не видел ее такой увлеченной.
«Алкоголь помогает растворить лекарство. Не пейте ничего перед лекарством, запейте его водкой или спиртом и продолжайте пить, пока вы еще в сознании… Я советую внутривенное введение, если есть шприц, и вы можете вмазаться самостоятельно. Имейте в виду, если вы попросите друга, ему могут пришить убийство».
– Понял, да? Пришьют тебе убийство!
– Угу. – Хмыкнул Макс. – Я тебя придушу!
– Придушить? А что это любопытно! – она перелистнула несколько страниц. Ага… Вот!
«100% CO2 вызовет почти мгновенную потерю сознания. Важно, чтобы мешок был хорошо закреплен…».
– Или вот еще лучше: «Задохнуться веселящим газом. Душевно! Для изготовления несколько килограммов аммиачной селитры. Раскалите самую большую сковородку, плотно закройте все щели в кухне и насыпьте селитру. Она разложится, произведя ударную дозу закиси азота, и вы весело отъедете…». Писал человек с чувством юмора!
– Вот сейчас огрею чем-нибудь по голове! – я сделал зверское лицо. – И отъедешь… С чувством юмора!
. . .
…задумчивость с оттенком раздражения.
– Тебе все не то и все не это!
Я (бледный) продолжал гнуть свое:
– Ну сама послушай: «От удушья мучения могут длиться до десяти минут, при этом человек находится в сознании. Особенно часто это происходит при небольшом весе человека».
– Ладно, дальше.
– Так-так… Утопление. Тоже неблагородный вид смерти. Недаром на Руси считалось, что утопленник, даже не по собственной воле, не попадает в рай. Обычно покойник имеет синий цвет… Прыгание с высоты. Это нам вообще не походит… может харакири, а?
– Молчи, паскуда! Дальше ищи.
– Слушаюсь. Отравление. Этот способ может считаться приемлемым для женщин… Каково, а? Но! Человек, серьезно желающий окончить свою жизнь, подобными способами не пользуется… Откачают!
– Меня не откачают! Ладно, отложим пока. Что там еще?
– Сильная доза наркотиков. Считается сладкой смертью.
– Уже лучше. Еще?
– Вскрытие вен. Поезд, электричка, автомобиль… Нет, это не годится… Самосожжение. Бр-р-р! Далее: огнестрельное оружие. Здравствуй Хэм: голый палец ноги на курок двустволки… И я собираю мозги по всей комнате. Годится?
– Дальше читай (мне показалось, что у нее скрипнули зубы).
– Хм… Отравление газом. Было, да? Холодное оружие. Как там у классиков: «О жадный Ромео…». В общем, нож я те не дам – поранишься еще… Граната, взрывчатка. Змея (привет Клеопатре). Выпить жидкий кислород, азот, гелий… Электрический ток. Отказ от пищи, наконец…
Вдруг я, почти не делая паузы, зарыдал. Потом завыл.
– Маленький, мы что… Это серьезно?
– Есть еще один способ, – отозвалась она. Глаза ее были сухи и холодны. – Думаю, никто еще не умирал таким образом.
Он посмотрел на нее сквозь ливневую пелену.
– Я ложусь на кровать и ничего не делаю. Я просто хочу умереть, и смерть наступает.
. . .
…Он умер после третьего нажатия курка. Негромкий хлопок и все застыло. Через долю секунды сидящий человек откинул голову набок и замер. Камера снимала уже мертвого человека. Прошло секунд десять и из раны в виске медленно вытек мозг. Он полился с хлюпаньем, как компот из банки. Камера крутилась еще несколько десятков минут.
Лера нажала «Reset» и все повторилось. Потом еще раз.
Еще.
И еще.
– Прекрати! – мой голос сорвался на визг.
От бессонницы меня мутило.
. . .
Бормочет:
«Олеандр – принято считать, что один лист должен убивать взрослого человека. Это неправда.
Парацетамол. Тайленол. Ацетаминофен. Фатальны в конечном счете, но агония мучительной смерти от разрушения печени может продолжаться несколько дней или недель…
Антидепрессанты. Хм. Стали бы прописывать депрессующим личностям медикаменты, которые могли бы быть использованы для суицида?
Снотворные… Практически невозможно убить себя передозировкой таблеток, которые продаются свободно.
Перерезание вен. Очень неэффективно.
Уколы воздухом в вену. Очень неэффективно, если только не ввести лошадиную дозу. Но и тогда скорее получишь паралич.
Черная вдова. Выстрел из ружья в подбородок внизу вверх. Из пистолета в висок… Что за хрень! Проще от оргазма скопытится…».
. . .
…Бормочет:
«Тошнота, рвота, бледность кожных покровов цианоз, озноб, расширение зрачков, нечеткость зрения, тремор, судороги, затруднения дыхания, кома.
Тошнота, рвота, тенезмы, боль в животе, понос. В тяжелых случаях кровавый стул, гематурия, острая сердечно-сосудистая недостаточность.
Саливация, тошнота, рвота, боль в животе, озноб, сонливость, тремор, тонические судороги, кома, угнетение дыхания.
Шум в ушах, тошнота, рвота, общая слабость, снижение температуры, одышка, сердцебиение.
Резкая слабость, головокружение, сухость во рту, тошнота. Возможно появление судорог, потеря сознания. Коматозное состояние.
Цианоз губ, ушей, лица, конечностей вследствие острой метгемоглобинемии.
Сонливость, мышечная слабость, снижение температуры тела. Кома.
Сухость во рту и глотке, расстройство речи и глотания, нарушение ближнего видения, диплопия, светобоязнь, сердцебиение, одышка, головная боль…».
Она не заметила, как я бледной тенью встал рядом.
Подняла глаза, гортанно крикнула:
– Изыйди!
И захлебнулась истерикой.
. . .
«Замочите 100 грамм табака на несколько дней, получится коричневая грязь. Отфильтруйте табак и медленно выпаривайте, пока не останется около двух столовых ложек коричневой патоки. Добавьте ее к вашей вечерней выпивке.
150 мг приводят к смерти в течение нескольких секунд».
…
– Лера, ты не видела мой трубочный табак?
. . .
«Никотин. Психотропное (возбуждающее), нейротоксическое (холинолитическое, судорожное) действие. Токсическая концентрация в крови – 5мл/л, смертельная доза – 10 - 22 мг/л. Быстро всасывается слизистыми оболочками, в организме быстро метаболизируется…».
. . .
– Дави… свою… машинку.
Холодный пот побежал со лба вниз. Потом потекла ниточка слюны. Ее вырвало. Тело начало биться в судорогах.
Я рванул к ней, поднял на колени голову. Заглянул в глаза. Увидел суженые в острые иголочки зрачки
– Нет. Не-е-е-т!!! Постой, маленький! Что ты делаешь?
. . .
Опомнился. Рванул за машинкой, давя дрожащими пальцами на кнопку. Машинка оставалась мертва.
Впрочем, как и Лера.
– Сука-а-а-а! Блядь!!! Какая же ты сука…
Продолжая выть, я с хрустом в суставах сжал мерзкую машинку и со всей мочи швыранул об шкаф.
Вдребезги.
– Душещипательно, – прокомментировал я.
– Ага, – хмыкнул Сэнди, и потянулся еще за сигаретой.
– И чего ты теперь?
– Подлечу здесь нервы маленько – и домой. Женюсь, наверно. Куда она сейчас от меня денется-то?
– Тоже верно…
– Слушай, а тебя какая история? Ты то здесь откуда?
Я грустно улыбнулся:
– Я, Сэнди, на полвека тебя старше.
– Как?!!
– Думаю, моя душа была одной из первых уловленных гиперловушкой. Тогда еще даже тел делать не умели.
Сэнди присвистнул:
– Ну ни хера себе!
– И что? Ты теперь…
– Да, я в пожизненном рабстве. Если только сам на тело не заработаю…
– Но можно ведь…
– Можно. Но даже миллион евро меня не спасет. Рабов просто так не отпускают.
Сэнди невесело рассмеялся.
– Ладно, пошли ужинать, раб. Придумаешь что-нибудь.
– Попробую, – ответил я. |
|
|
|
Время приёма: 19:14 04.04.2007
|
|
| |
|