Человек ли женщина?
Вопрос не так прост, как кажется…
2100 год
Ладонь скользнула по полированной столешнице. Мика не сразу заметила, как вспотели руки. Не глядя потянулась за платком. Кажется, иногда она даже забывала дышать, а эксперт из комиссии все говорил и говорил, повторял прописные истины и формальные фразы, никак не переходил к сути.
Ничего. Ничего страшного не происходит. Во-первых, отказ ― ерунда, она учтет замечания, и следующий проект утвердят. А во-вторых, ерунда: отказа не будет, недаром она столько возилась. Удалось найти решения, которым и коммерческие бюро позавидуют. И в тридцатипроцентное ограничение вписалась на сотых, но вписалась ― и не в ущерб основной концепции.
Почему эксперт тянет? Пусть просто отдаст сертификат, бог с ними, с похвалами. Холодные влажные руки вцепились в платок. Никогда не думала, что будет так волноваться. Интересно, всех трясет? Или если проект делало бюро, бояться нечего?
Мике было двадцать пять. Может, по общему мнению, и рано обзаводиться семьей, но и тянуть нечего. Она всегда хотела здоровых детей. Даже от депонированных контрацептивов отказалась сразу. Пусть говорят, что они ни на что не влияют. Кто хочет рисковать ― тот пусть и говорит.
― Эмилия, мне очень жаль. Я сам не понимаю причин, но так иногда бывает, ― эксперт протянул Мике флэш-карту: копия материалов, резолюция комиссии.
― Как? ― платок запутался в длинных, в четыре фаланги, пальцах. Она рванула ткань, освобождая руки. ― Но почему?! Все требования, я все учла!
Эксперт глянул в окно, потупился, поправил что-то на столе. Заерзал на стуле, словно собирался уходить. Мика метнулась через стол и схватила его за запястье. Эксперт дернулся и наконец поднял глаза.
― Чего вы хотите? Я не могу ничего изменить.
― Замечания. Перечислите замечания. Я все учту, переделаю… ― Мика запнулась, убрала руку и добавила тише: ― Извините. Мне… нужен этот проект, понимаете?
За окном мелькнула птица, но через стекло не было слышно ни чириканья, ни хлопанья крыльев. Эксперт выглядел усталым и несчастным. Подумалось, что у него самого внешне не заметно никаких мутаций. Естественники у него родители, что ли? Или внутри перестраивали?
― Замечаний нет, Эмилия. Комиссия одобрила проект. И Хесед завизировал. Вето наложили общественные эксперты. Так бывает, от меня уже ничего не зависит.
Все в порядке. Сразу утверждают редко. Просто надо успокоиться. Флэш-карта никак не попадала в нужный кармашек сумки, Мика сломала ноготь о застежку и с досадой кинула карту в общее отделение. На душе пусто, как будто отобрали что-то дорогое и важное. Ничего. Можно исправить. Переделать мелочи, доработать. Просто понять, в чем ошиблась, ― и все.
Как? Как, черт возьми, понять, почему эти идиоты наложили вето?!
Платок зря выбросила. Нос хлюпает, и глаза на мокром месте. Ничего, она что-нибудь придумает. В конце концов, выйдет за тридцатипроцентный рубеж. На Хеседе свет клином не сошелся.
― Верующие, ― авторитетно заявила Шурка. ― Когда уже их перестанут в списки включать? ― она стряхнула пепел с длинной тонкой сигареты. ― Ну что, только зря от гормонов отказалась?
Все же Шуркины родители были правы: радужные волосы ей шли. В студенчестве Шурка из какого-то протеста красилась в темно-каштановый, сейчас перестала. Ну и правильно: очень мило смотрится. Надо бы попросить генетическую карту, выписать конструкцию.
― Зачем мне гормоны попусту? Я смотрела свой генотип: риск естественной беременности минимальный.
― Кому минимальный, а кому и риск. Ну да ты ж у нас не по тем делам параноик, ― впечатлительная и ранимая, Шурка не была черствой, но старалась такой казаться. Наверное, ей так было легче. ― Что делать будешь?
Мика собралась с мыслями, порылась в сумке и вытащила листок бумаги:
― Секретарша ― тоже женщина, понимает. Вот, список общественных экспертов, которые оценивали проект.
― И? ― оживилась Шурка.
― Выясню, кто заветировал и почему.
Шурка скептически покачала головой. Повертела листок, заглянула на оборот, наметила ногтем черточки у фамилий.
― С детектором допрашивать будешь, что ли, Мик? Это ж тайна голосования, ее даже суду не разглашают!
― Придумаю. Удостоверением у тебя разжиться можно будет?
Затушив сигарету, Шурка посмотрела неодобрительно и промолчала. Значит, поможет. Она всегда так: авантюр не любит, но друзей не бросает. Как только ее такую рассудительную в редакции держат? Но зато вот именно в редакции и можно достать имитации самых невероятных документов: у них для журналистских расследований.
― А потом что, Мик? Решение окончательное! Не выдумывай, это просто лотерея. В следующий раз повезет.
― Не понимаешь? Я делала проект, я сама! ― Мика вдруг завелась и вскочила из-за стола, нависла над подругой. ― А я генетик, знаешь ли! Какой такой большой знаток нашел недостатки в моем проекте? Кто из них такой умный выискался? ― Мика схватила бумажку. Люди в списке были сплошь незнакомые. Одну фамилию она вроде встречала… не вспомнить где и когда, лет сто назад. ― Пусть скажет мне в глаза! Если он правда такой умный ― я послушаю!
― Наломаешь сгоряча дров…
Мика упрямо тряхнула головой, волосы выбились из-под заколки и рассыпались по плечам. Убрала со лба прядь. Кричать уже расхотелось. Чашки на столе она расставляла нарочито медленно, размеренно. Сердце и так колотится, от мыслей голова пухнет. Успокоиться надо, дров и правда не ломать. Вон, наломал уже один… эксперт, ага.
2066 год
Пиво было теплым и невкусным. Неудивительно, с утра стоит, а время за полночь. Игорь отхлебнул еще глоток и отодвинул банку подальше, чтоб не залить сенсорную панель. Зачиркал стилусом по строчкам расчетов. Иногда закрадывалась мысль, что генетики натурально издеваются. Ну нельзя же на каждый заказ по десять фенотипов пробовать! Это поначалу, а когда напишешь и отладишь все десять, непременно окажется, что лучше б был одиннадцатый. То генная конструкция не та, то не там, то повернуть надо, то соотнести с иной системой управления… Базы данных перелопачивать приходилось ― мама не горюй, от машин того гляди пар пойдет. Задачи-то несложные, но объем данных ― колоссальный, ресурсов не хватало. Вот вычислительный центр генетической лаборатории и жил как в прошлом веке: машины не выключались круглосуточно, очередь на расчеты генетики занимали за неделю, и то и дело всплывало в разговоре позабытое понятие «машинное время». Время это снова было в цене, программисты работали в четыре смены ― непрерывный цикл, как на металлургическом производстве.
Нуклеотиды наконец выстроились в очередную цепочку, сложились в опероны, и двойная нить в углу экрана свернулась спиралью. Игорь отослал данные на проверку и отладку. Эмулятор здорово выручал, на установку биосинтеза программы шли уже практически без сбоев. Допив-таки пиво ― не пропадать же добру! ― Игорь встал из-за стола и потянулся. Вчера Олег классную прогу принес, то-то б генетики подивились, если б увидели.
Сказать по правде, ситуация нервировала программистов давно: считаешь с утра до ночи и с ночи до утра какие-то бессмысленные данные, строишь невразумительные цепочки, разворачиваешь в пространстве загадочные отрезки, в лучшем случае помеченные буквенно-цифровым кодом. А генетики, отдавая заказ, редко удосуживаются объяснить, что станут выращивать из выстроенной тобой ДНК. Заказывают-то не весь генотип, одну-две хромосомы максимум, а то и вовсе кусочек. И поди сам догадайся, чьи они и зачем.
Олега, видать, допекло по-настоящему, он с месяц ходил весь в себе, а вчера поставил на весь отдел пива и устроил, как он выразился, «презентацию». Прога заглатывала предъявленный фрагмент ДНК, жевала его недолго, а потом выдавала предполагаемый результат. С картинками. Анализировала цепочку, определяла вид ― и дорисовывала, зараза, все изменения наглядно.
Пришел ответ с эмулятора: цепочки транскрибировались нормально. Выбрав наугад одну, Игорь скормил ее Олеговой проге. Выкинул пустую, липкую от потеков пива банку, обтер руки о джинсы и с интересом глянул на экран. Прога выдала описание и схемку: огурец с плодом неравномерной плотности. Игорь долго рассматривал это чудо генетической науки, пытаясь понять, кому и зачем такое нужно. Поперек плода на небольшом расстоянии друг от друга располагались зоны с ослабленными межклеточными связями. Впечатление складывалось такое, что тряхни огурец посильней ― и он просто рассыплется… Точно! Игорь расхохотался: это ж надо! Огурец для салата конструируют, чтоб резать не надо было! А если кому не кружочками надо, а кубиками? Задача-то аналогичная, но это что же, снова все расчеты с нуля почти?
Домой Игорь унес Олегову прогу, ДНК саморежущегося огурца на флэшке и твердое убеждение, что сошел с ума, если собрался программировать в свободное от работы время. Нет, ну гори ведь оно синим пламенем, по шесть часов от звонка до звонка на работе с этими цепочками, нуклеотиды проклятые по ночам уже снятся!
2100 год
Транспортер здесь, похоже, пустили недавно: лента шла ровно, без рывков и дрожи, на огороженной свежевыкрашенными перилами скоростной полосе стояли аккуратные скамеечки. Мика глянула на них с сомнением, но потом все же выбрала среднюю полосу. На ее скорости можно рассмотреть окрестности, еще раз мысленно отрепетировать предстоящий разговор. Накраситься, в конце концов, хотя вообще-то стоя неудобно.
Транспортер шел пригородом, кое-где деревья подступали к самой ленте и бросали на нее лоскутки тени. Мотыльки порой опускались на крайнюю, медленную полосу и тут же испуганно вспархивали. Мика нащупала в кармане удостоверение. На ближайшую неделю она ― Эмилия Хайкова, интервьюер государственной социологической службы. А где-то неподалеку, не больше километра, если верить транспортной схеме, живет Шевкет Асанов, первый из общественных экспертов, оценивавших ее проект. Мика перешла на медленную полосу, чтобы не пропустить нужный дом. Пахло разогретой солнцем резиной транспортера, стриженой травой и цветущей катальпой.
Шевкет Асанов молол кофе. В доме стоял густой горьковатый аромат с примесью корицы, имбиря и кардамона. Разговаривать старик настроен не был, о чем не преминул сообщить. Мика потянула воздух носом, ей стало любопытно, предпочитает Шевкет обычный кофе, размолотый с пряностями, или ароматизированные трансгенные сорта. Она потопталась на пороге под раздраженным взглядом хозяина и все же не удержалась от вопроса.
― Трансгены эти ваши ― одна профанация! ― отрезал старик. ― Ни вкуса, ни запаха, их, небось, и червяк не ест.
Мика засмеялась: не ест, конечно! Наверняка защиту встраивали!
― Ты не смейся, ― строго сказал Шевкет, ― ты если хочешь хорошего кофе, запомни: покупай только йеменский. Он хоть натуральный, хоть трансгенный хорош. Чуешь, как пахнет?
― Так это…
― Это трансгенный. Когда на скорую руку, некогда с пряностями возиться. ― Шевкет сделал приглашающий жест: ― Заходи уж, раз пришла. Кофе будешь? Ты, что ли, генетикой этой интересуешься?
― Я поговорить хотела, ― осторожно выдохнула Мика. ― У меня опрос, про генетику… А кофе ― обязательно! Вкусно пахнет!
Турка была медной, а чашки ― из темно-рыжей керамики. Сидели через стол и пока пили кофе, Мика не решалась ни о чем спрашивать. Пряные ноты чувствовались удивительно хорошо. Йеменский. Надо запомнить.
― …растений уже каких только не было, ― неспешно рассказывал Шевкет. Мика направляла беседу вопросами якобы из анкеты, помигивал индикатором записи диктофон. ― И звери всякие появились. У моей жены кролик розовый был, шкодный такой. А человека не трогали, то ли перепроверяли еще, то ли просто боялись. Ты молодая, не помнишь, а лет тридцать назад как с ума все посходили, на улицу выйдешь ― ни одного ребенка нормального… ― старик опустил глаза на Микины пальцы и поправился: ― обычного, я хотел сказать. Ты не обижайся, дочка, в наше-то время такого не было, а сейчас…
― Что? ― Мика забыла было о роли, но тут же добавила официальным тоном: ― Что вы думаете о генетически модифицированных людях в современном обществе?
― Это не нам думать. Наше время прошло, ― Шевкет сгорбился, словно прежде лишь делал вид, что не чувствует возраста. ― Эдие я давно похоронил, никакая ваша генетика не помогла. А теперь вам жить, вы и думайте. Может, так и должно быть, что люди на людей все меньше похожи.
Он тяжело поднялся из-за стола и пошел к двери. Тон у него стал вежливо-холодным.
― Кончились твои вопросы?
― Последний, ― заторопилась Мика. ― Если б вам пришлось оценивать проект, ну, модифицированного ребенка, как бы вы голосовали?
― Мне в этом мире недолго осталось, я уж потерплю. Тех детей, которых я хотел, мне Эдие родила. А вы своих рожайте, на меня не сваливайте, я за вас решать не буду.
― «За»?
― За, за… ― Шевкет красноречиво распахнул дверь. ― Ты извини, устал от разговоров, ― буркнул он вслед. Мика обернулась на голос и успела увидеть в проеме закрывающейся двери, что на старом резном буфете стоит мягкая игрушка ― пушистый розовый кролик. Пожалуй, Шевкет Асанов не стал бы накладывать вето.
Мика вычеркнула из списка первую фамилию.
2066 год
С утра из зеркала смотрела страшная отекшая рожа. Сколько того пива-то выпил, а результат… Игорь побултыхал бритву в горячей воде, размазал по щекам мыльную пену. Кажется, пора опять садиться на диету, прощай, пиво с рыбкой. Перед завтраком пошарил в ящике стола, отыскал таблетки: с такой рожей и на работу-то идти неприлично, а вечером к родителям зайти обещал.
Про Олегову прогу генетики, конечно, прознали. И немедленно выпросили себе. Что уж собирались с ней делать ― неведомо, все равно не они цепочки строят. А заказы сейчас шли скучные: бактерии всякие. Свернутые в кольца кусочки ДНК, плазмиды, плохо поддавались анализу, а если проге и удавалось определить бактерию, то картинки выходили неинтересными. Раздосадованный, Олег повозился с прогой еще, но удалось реализовать только анализ митохондрий. Штуку, в общем-то, занятную, но на фиг никому не нужную.
У Игоря дело двигалось медленно. Поначалу собственная программа представлялась ему простым конвертером: из цепочки в картинку, как у Олега, и обратно. Но выяснилось, что базы данных надо организовывать иначе, да и простенького интерфейса уже не хватает. Игорь ругался сам с собой, но упорно каждый свободный вечер возился с прогой. Олег был хорошим приятелем, поболтать с ним о футболе или попить пива Игорь никогда не отказывался. Но самомнение Олега не лезло ни в какие ворота. Раз написал прогу, да еще и генетики оценили, ― ну все, не подходи, должность пупа земли занята.
Собираясь к родителям, стоило зайти в аптеку. Мать держала полдюжины персов. Обычных, не трансгенных. Как она говорила, породу сохраняла. Казалось, плевали персы на законы природы и линяли круглогодично. Против красных слезящихся глаз и аллергического насморка лекарства помогали только отчасти, но хотя бы провести в родительской квартире вечер позволяли. Мать убирала дважды в день, это Игорь знал. Но пылесос, похоже, давно капитулировал в тщетной борьбе с кошачьей шерстью.
― Ну, что на работе нового? Чем занимаешься? ― завел за столом разговор отец.
― Да так, цепочки считаю, ― отвечать было нечего, ничего нового не происходило уже давно. А до того было большое событие: сменили главный комп в вычислительном центре. Разумеется, объяснить значение этого события родителям-гуманитариям Игорь и не пытался.
― Кончал бы дурью маяться, делом занялся. Ты ж компьютерщик, а сейчас смотри, какие новые технологию создают! Раньше мы о таком и мечтать не могли! Исследования космические ведут! Шел бы в нормальную фирму, где твои знания действительно оценят…
― Здесь тоже ценят, ― огрызнулся Игорь. ― Зарплату платят.
― Вредное же производство! ― вздохнула мать. Биосинтез она упорно считала химическим производством. ― Разве можно тебе с твоим здоровьем?
Разговоров о собственном здоровье Игорь не выносил. Торопливо заработал ложкой, доел суп и отставил тарелку. Потом все же ответил:
― Хватит, мам. У меня все нормально, ничем я не травлюсь и никуда уходить не собираюсь.
― Ну давай, давай, плюй на советы родителей. Разводи дальше своих крыс треххвостых, ― проворчал отец. ― Вспомнишь потом наши слова.
Доедали в неуютном, напряженном молчании. В чем-то родители были правы: работа в лаборатории приедается быстро. Зато график удобный. И коллектив ничего. Игорь пришел в лабораторию всего два года назад, а казалось, уже вечность со всеми знаком.
Крыс треххвостых… скажут же… Все им не так, никак не успокоятся.
2100 год
У Павла Родригеса были живые темно-карие глаза и черные с проседью волосы. Он явно следил за собой и в свои пятьдесят выглядел весьма импозантно. Жил Павел Родригес в старом, чуть ли не сталинской постройки, доме в самом центре города. Микиному визиту он словно даже обрадовался. В кабинете у Родригеса две стены занимали стеллажи с бумажными книгами. На полке над столом теснились коробки с флэш-картами. Как и в любом практически доме, здесь был терминал, соединяющий квартиру с социальными и административными сетями, но, мельком глянув на экран, Мика заметила специфические настройки: терминал был включен в сеть научных библиотек.
Должно быть, хозяин преподавал. Говорил он размеренным, спокойным, хорошо поставленным голосом опытного лектора.
― Мы должны понимать: мир стал свидетелем генетической революции. Что речь идет именно о революции, легко доказать: ведь изменения в генетике коснулись социальных институтов и изменили их! Возьмем институт семьи. Теперь, когда генотип ребенка может быть получен вовсе без участия мужчины, семья потеряла свое биологическое значение и стала исключительно социальным институтом! Заметьте, это чрезвычайно интересно! Следует ожидать и дальнейших изменений в социальном устройстве. Я прогнозирую, что женщины будут играть в обществе все большую роль, ведь именно женщина теперь отвечает за сохранение человечества, вынашивая и рожая детей. Мужчина в современном обществе факультативен, ― Родригес широко улыбнулся, всем своим видом показывая, что вот он-то как раз никак не факультативен, а очень даже облигатен в любом обществе.
― Как вы относитесь к контролирующим инстанциям, стоящим над женщиной в вопросе рождения ребенка? ― с трудом сформулировала Мика вопрос в стиле собеседника.
― Здесь мы должны обратиться к истории, ― провозгласил Родригес, и стало ясно, что короткого разговора не выйдет. ― Еще в двадцатом веке, а по некоторым сведениям ― и в девятнадцатом, женщина в период беременности и кормления грудью находилась под контролем общества. Существовали так называемые женские консультации, строго регламентирующие поведение женщины в этот период. Получить разрешение на рождение ребенка женщина могла только в случае неукоснительного соблюдения указаний подобных организаций…
Мика сделала нетерпеливый жест. Ей становилось скучно.
― Не торопитесь, мы уже переходим к главному, ― как ни в чем не бывало сказал Родригес, и лекция продолжилась: ― Во времена генетической революции потребовались новые социальные структуры, регулирующие эти процессы. Первыми появились экспертные комиссии, рассматривающие генотипические проекты и дающие разрешение на их реализацию, то есть на рождение ребенка. Однако подобный механизм контроля не отвечал сути нашего демократического общества, поскольку экспертная комиссия олицетворяет скорей олигархическую модель власти. Потому совершенно закономерно, что в скором времени зародился институт общественных экспертов, по своей структуре родственный весьма древнему институту присяжных…
Хотелось закричать, что все это редкостная чушь. Что экспертная комиссия ― это никакие не олигархи, а просто проверка генотипа на ошибки. Страховка от рождения детей с патологией. А общественные эксперты ― об этом написано в любом учебнике обществоведения ― служат всего лишь проверкой, будет ли модифицированный ребенок принят в обществе, не сочтут ли его уродом и так далее. Но Родригес учебников то ли не читал, то ли прочел слишком много и написал несколько своих. Мика заставила себя снова вслушаться во вдохновенную речь.
― И, как я предполагаю в своей последней работе…
Мика не выдержала, перебила.
― Скажите, как вы относитесь к тому, что выбор общественных экспертов случаен, так что может пасть на кого угодно, даже на вас самого?
― Это замечательное достижение демократии, ― Родригес поднял палец и посмотрел куда-то вверх, словно демократия примостилась под потолком. ― Я считаю, что каждый член общества должен выполнять свой долг. И если выбор падает на меня…
― Вы будете голосовать «за» или «против»? ― Мика замерла.
― Генетическая революция не закончена, и это тормозит развитие общества. Мы должны накопить критическую массу изменений в облике и свойствах человека, и только тогда сможем перейти на новую ступень социального развития. Потому я, разумеется, поддержу любой проект генетического изменения, и чем более экстремальным он будет, тем большую пользу обществу принесет!
Диктофон она выключила не сразу. Дала Родригесу еще пару минут закончить мысль и даже из вежливости спросила, где он работает. Преподавателем, как и следовало ожидать. Мика сослалась на нехватку времени, выразила сожаление, что приходится прерывать столь увлекательную беседу, и попятилась к двери.
Ну хорошо, этот тоже мимо. Она сделала пометку в списке.
2066 год
― Игорь, когда ты за ум возьмешься? Мы с отцом тебе свои мозги не вложим, пора уже задумываться о серьезных вещах! ― причитала мать при встрече. В последнее время Игорь и правда выглядел так себе: нервный, утомленный, под глазами мешки.
― Не вложите, мам. У меня с вами тканевая несовместимость, противопоказания к трансплантации.
― Все шутишь, ― обижалась мать. ― Не жалеешь ты себя, здоровье ― оно не железное.
Объяснять ей, что лаборатория тут вовсе ни при чем, а возится он по ночам с дурацкой прогой исключительно по своей инициативе, Игорь даже не пытался. Для родителей любое программирование ― по работе, а любая работа рядом с установкой биосинтеза вредна. Игорь давно научился молчать и отшучиваться в ответ, а в конце концов уходить от подобных разговоров.
Прога потихоньку двигалась. С интерфейсом ввода пришлось повозиться. Игорь разложил на составные не одну конструкторскую систему. От ввода условий в диалоговом режиме пришлось отказаться: слишком громоздкой оказывалась экспертная система. С графикой было тоже непросто, Игорь писал собственный анализатор изображений для формализации введенного рисунка. Само составление последовательности требуемых нуклеотидов казалось уже совсем простым в сравнении со всем этим.
Тот самый гипотетический огурец, который должен был распадаться на кубики, Игорь звал «огурцом в клеточку». Доработанная и отлаженная, прога строила его генотип минут за сорок. Лучшее ― враг хорошего, дальше оптимизировать Игорь не стал. Собрал компоненты, немного причесал прогу напоследок и отнес в лабораторию.
Генетики сбежались со всех этажей. Радовались как дети, переспрашивали, можно ли добавить какую-то там необходимую им функцию, лезли обниматься и целоваться (что было не так уж плохо, когда речь шла о молодых лаборантках). Выпили все пиво, правда, расщедрились в ответ и принесли из теплицы экспериментальных помидоров с привкусом маринада.
Игорь с Олегом пиво не пили. Олег ходил зеленый, как тот огурец, молчаливый и злой. Завидовал, похоже, по-черному. А Игорь пива боялся: в последнее время отеки лекарствами убрать не удавалось. Надо было сходить к врачу, но как только Игорь представлял себе жалостливую физиономию маминой подруги-нефролога… В общем, он надеялся отсидеться на жесткой диете, и пиво в диету никак не вписывалось.
― Кончай дуться, ― окликнул Игорь Олега. ― Хорошо же вышло, смотри, как генетики тащатся.
― Криво вышло, ― Олег отвернулся. ― Наверняка можно сделать вдвое короче да еще и ресурсы поберечь. Генетики твои не смыслят ни шиша.
― Ну и делай. Проще, короче и лучше, ― Игорь тоже обиделся. Кто виноват, что Олегу самому идея в голову не пришла? ― Только настроение всем не порть кислой миной.
― Очень надо, ― Олег взял сумку и стал пробираться к выходу. Наверное, про кислую мину было лишнее. А, ладно. Подумаешь, большая цаца, слова поперек ему не скажи.
Генетики, дожевывая помидоры, нависли над сенсорной панелью. Огурец на экране уже был розовый, круглый и без семян.
2100 год
Говорят, прежде компьютерный мир был мужским. Неизвестно, почему так сложилось, но только этим и можно объяснить тот факт, что не женщины придумали Генокад. Во всех остальных отношениях это очень странно: женщины любят модифицированное вне зависимости от того, идет ли речь о розовом кролике, вишне без косточек или ребенке с кожным дыханием. Как-то заказывали такой проект: в сухом состоянии кожа мало отличается от обычной, а смоченная выполняет дыхательную функцию, как у лягушки. Заказчица была дайвером со стажем.
Виктория Шапиро не стала исключением из общего правила. Напротив, она превзошла все Микины ожидания.
― Это возмутительно! ― воскликнула она. ― Вы ведь меня понимаете, дорогая? Какое право имеет Хесед ограничивать модификацию?!
Мика смутилась. Прежде требования Хеседа не казались ей странными.
― Они не ограничивают модификацию, ― пробормотала Мика. ― Они сохраняют национальность. Тридцать процентов материнских генов ― не так уж много. Раньше ведь было пятьдесят ― если естественным путем…
― На каком основании?! Мы, женщины, должны бороться с этим произволом! Для признания национальности вполне достаточно этих… как их… митохондрий.
― Цитоплазматической наследственности, ― машинально поправила Мика и прикусила язык. Но Виктория отмела уточнение.
― Митохондрии они называются, почитайте статьи в нашем журнале! Мы издаем журнал, вы, должно быть, видели: «Генетика для женщин».
― Но ведь Хесед не обязывает соблюдать его требования! Можно пренебречь ограничением, потом у ребенка просто не будет национальности, Хесед не станет помогать, вот и все. Многие живут без национальности…
― То есть эти бюрократы не хотят выполнять свои обязанности! Мы, женщины, должны это четко понимать и бороться! Наше требование ― признание национальности исключительно по митохондриям!
― Послушайте, ― Мика внутренне вскипела и забыла осторожность. ― Большинство генов кодируют не внешность, а всевозможные биохимические процессы. Вписаться в тридцатипроцентное ограничение не так уж трудно, если оставить биохимию стандартной.
― А почему мы должны оставлять ее стандартной? ― возмущенно спросила Виктория, и Мика не нашлась что ответить. ― У женщин должны быть все права, а не какая-то часть! Если женщина хочет ребенка с марсианской ДНК, она должна иметь возможность его родить! ― Виктория взяла из стопки журнал и протянула Мике: ― Возьмите, почитайте. Вы поймете, как это важно. У нас организация Новых Феминисток, приходите на собрания.
Невыносимо захотелось скинуть Виктории на терминал настоящую марсианскую ДНК. Недавно Институт космической биологии заказывал исследование найденного на Марсе вируса, генетические карты сохранились. И путь встраивает эту ДНК куда хочет, слава богу, экспертная комиссия все равно не пропустит.
― У вас ведь еще анкета? ― улыбнулась Виктория, приняв Микино молчание за признание своей правоты. ― Давайте поставлю чай, и мы обо всем поговорим подробно.
На мгновение Мика испугалась, как загнанная в ловушку мышь. Долгого разговора с Викторией не выдержать, а все необходимое Мика уже узнала. Виктория не поставила бы вето ни на одном, пусть даже самом безумном проекте. В свое время Мика не стала вживлять мобильный, носила по старинке ― на запястье. Модели для внешнего ношения были крупнее, использующая тепло тела батарея делалась в расчете на более низкую температуру. Мика относилась к вживляемой технике с предубеждением, чип за ухом вызывал неприятные ассоциации. Сейчас, стараясь незаметно нажать кнопку вызова, она мысленно позавидовала обладателям управляемых нервными импульсами внутренних аппаратов. Но кнопка нашлась, условный сигнал ушел в эфир, и несколько секунд спустя перезвонила Шурка. Мика с озабоченным видом поднесла запястье к уху, послушала веселую болтовню:
― Эй, бедствующие, помощь близко! Можешь смываться, типа тебя срочно вызвали.
― Виктория, я все поняла, вы дали достаточно информации для заполнения анкеты. Было очень приятно пообщаться со столь разумным человеком, но я вынуждена…
― Ничего не говорите, ― сочувственно сказала Виктория. ― Начальство. Наверняка мужчина.
Мика молча кивнула и поспешила прочь. Вот уж никогда не думала, что придется защищать Хесед. Обычно Мика относилась к нему нейтрально.
2066 год
Скрывать правду от себя трудно. Можно отшутиться с коллегами, отмолчаться с родителями. Но когда утром не можешь отрыть глаз, так опухло лицо, пальцы не гнутся, а тапки приходится покупать на два размера больше, когда ходить тяжело, а сердце не попадает в ритм, сил все меньше, но ночью не заснуть, когда руки предательски трясутся и без конца тошнит, уже не сделаешь вид, что не понимаешь. Вспоминаешь, что диагноз тебе поставили двадцать лет назад и с тех пор врожденная патология почек никуда не делась. Накатывает страх, и к врачу пойти невозможно, потому что не хочешь слышать подтверждение своих догадок.
Но все равно знаешь: это правда, жить тебе осталось всего ничего.
Больничный Игорь взял, когда артрит стал выкручивать суставы. Настроение скакало от ярких, безудержных вспышек раздражения до полной апатии. Родителям малодушно соврал, что надолго уезжает в командировку. Не мог говорить с ними об этом. Он и делать ничего не мог: сидел, парализованный страхом, в квартире, словно можно спрятаться от смерти, притворившись неживым.
Снятый с руки мобильный, лишенный подпитки человеческим теплом, разрядился. Квартира умолкла, только порыкивал на кухне старый холодильник, прижившийся тут с незапамятных времен, когда холодильники еще рычали.
Быть может, оттого звонок в дверь показался оглушительным и неприлично настойчивым. На пороге стояла Наталья Михайловна, заведующая лабораторией, полноватая женщина под пятьдесят с уложенными в тугие локоны обесцвеченными волосами.
Скорую вызвала она, и договаривалась со стационаром, и звонила родителям. Выбила палату окнами в парк и посулила заведующему отделением клубни каких-то невероятных ирисов, так что растаявший цветовод обещал личный контроль и лучших специалистов.
А потом она ушла, суматоха утихла, и снова накатила тоска. Игорь попросил не пускать родителей в отделение: нечего было им сказать. А молча смотреть в опухшие от слез материны глаза тяжело.
С лечащим врачом сошлись легко. Видно, по молодости тот еще не привык к профессиональной солидности. Сидел сейчас на тумбочке и постукивал пальцами по спинке кровати.
― Значит так… Значит, трансплантация. Что так поздно спохватился? Почку экстренно клонировать, тебя готовить…
― Какую почку, Федь, это ж генетика, такую же больную вырастят.
Федор убрал руку со спинки и задумался.
― А в базе данных на очереди стоишь? Донорскую?
Игорь грустно усмехнулся:
― Федь, у тебя история в руках. Тканевая несовместимость со всеми возможными донорами.
Кивнув скорее своим мыслям, врач ушел, листая на ходу историю. Он явно надеялся найти какое-то решение. Игорь в решение не верил, но в глубине души было приятно, что крест на нем еще не поставили. Хотя что тут придумаешь, кроме поддерживающей терапии?
На гемодиализе состояние стабилизировалось, Федор ходил задумчивый и хмурый, Игорь скучал. Он лежал тут уже вторую неделю, а одиночная палата порой немногим лучше одиночной камеры. Раз родители все же прорвались мимо бдительных медсестер. Мать старалась не плакать, отец был потерянный, явно не знал, что ему говорить и делать. После их ухода снова стало страшно до тихой внутренней истерики.
А потом в палату ввалилась толпа. Пол-лаборатории, наверное. Мокрые от дождя, наступающие друг другу на ноги, неловко толкающиеся в дверях, они, похоже, хоронить коллегу не собирались. Даже Олег пришел, хоть и смотрел в пол, прячась за спинами генетиков.
Его вытолкали вперед, и стало видно, что в руках он вертит флэшку. Генетики шушукались и пихали Олега в спину. Игорь заинтересовался, что там такое, что они задумали. Лица-то у генетиков были хитрющие.
― Вот, ― наконец буркнул Олег, протягивая карту. ― Я тут… доделал… Там твою базу пришлось раскурочить, по-другому сделать. Ну и ввод данных тоже…
― Ладно, ― согласился Игорь. ― Работает теперь?
― Олег, блин, какая база?! ― Алина, генетик из экспериментального, отобрала флэшку. ― Игорь, это полнофункциональный генетический конструктор! Конструирует любой фенотип!
― Здорово! ― Это правда было здорово, это ж прорыв! Это… ― Ну ты, Олег, даешь! Молоток! Зарегистрировали уже?
― Он не понял, ― сообщила Алина остальным. И повторила персонально для Игоря: ― Ты не понял, да?
Игорь помотал головой, пытаясь сообразить, что же он упустил.
― Я сейчас наковыряю с тебя ткани и выделю ДНК. А потом загоню ее в эту программу. И через час у меня будет код. Почка, считай, твоя, только здоровая. ― Наверное, Игорь побледнел, потому что Алина вдруг сделалась заботливой: ― Потерпишь, пока клонируют?
Краем глаза Игорь увидел Олега. Совсем смущенный, он все равно светился от гордости. Игорь показал ему поднятый большой палец и откинулся на подушку. То ли от слабости, то ли от новостей кружилась голова.
2100 год
― Значит, половина, ― подытожила Шурка. ― А результат нулевой. Оно тебе надо? ― она хлебнула «отвертки» и протянула бокал Мике: ― Может, все-таки будешь?
Мика покачала головой.
― Я рожать собираюсь. Переживу пока без отвертки.
― Ты не боишься? ― Шурка залпом допила коктейль и отставила бокал. ― Ходишь одна по квартирам… Вдруг там псих какой? ― она поежилась и передернула плечами.
― Не пугай. Психи пока меня не трогают. Я уже двоих видела. И одного выживающего из ума.
Шурка стряхнула туфлю, поддела её кончиками пальцев и покачала на ноге.
― Засиделась ты в своей лаборатории, Мик. Никакие они не психи, это и есть нормальные люди. Я таких каждый день вижу.
― Нормальные?! Они же…
― Ага, думают иначе. И пальцы у них покороче. А в остальном ― такие же как ты, ― Шурка убрала за ухо радужную прядь. Под ее взглядом почему-то стало неловко.
― Раз начала ― значит, закончу, ― елки, поначалу все казалось куда проще. Права Шурка: лучше б за это время проект переделала.
Одно- и двухэтажные дома стояли кольцом, окружая заросший зеленью двор. Теперь так не ставят, старая постройка. Между липами были вкопаны качели, на них катались трое ребятишек лет пяти. Вернее, один катался, а двое других как могли ему мешали. Наконец спихнув конкурента, на качели забралась девочка с перехваченными цветными резинками хвостиками. Роли сменились, но ситуация осталась прежней: один катается, двое мешают. Дети заливисто смеялись: видимо, игра им нравилась.
В списке стояло мужское имя, но дверь открыла женщина. Микина ровесница или чуть старше. Если бы не полнота, ее можно было бы принять за сказочную принцессу: светлая, слегка фосфорицирующая кожа, переливающиеся золотом волосы и удивительные ярко-фиалковые глаза. Мика засмотрелась, даже забыв поздороваться.
― Принцесса? ― засмеялась женщина. Мика кивнула.
― Какие у вас глаза… ― Глаза были глубокие, утонуть можно. ― Мне нужен Данила Старовойтов, ― опомнилась Мика, ― я провожу социологический опрос…
― Это мой муж, только его нет. Да вы проходите, я могу помочь?
Через пять минут Ксюша разливала чай и угощала Мику домашним печеньем. Разговор завязался сам собой, слово за слово.
― Родители хотели, чтобы дочь была самая красивая. А тут только недавно стало можно мутации заказывать, ну вот, папа пришел к генетику и сказал, что дочка у него должна быть как принцесса. И картинку даже принес, из какой-то детской книжки страницу вырвал, ― Ксюша снова рассмеялась. ― Ну а генетик что, так и сделал. Я только после родов располнела. А дочке ничего не передалось, это все ре… как называется?
― Рецессивное.
― Да, точно, рецессивное. Представляешь, Данила мне ничего модифицировать в детях не разрешил!
― Он что, естественник?
― Ну да. Как услышал про генетиков, так чуть до развода дело не дошло. Хорошо, у меня такая модификация, что сама беременеть могу, генетик так сделал. Нет, ты скажи: ну не дурость, а? Вот я троим подгузники меняла ― только успевай. А соседка своим мутацию заказывать собирается ― они у нее по часам писать и какать будут… ой, извини, ты ж чай пьешь…
― Ничего, ― Мика дожевала печенье и уточнила: ― Как по часам? Так и всю жизнь будут?
Хорошо, что чашку отставила: непременно поперхнулась бы. Не по-людски как-то, как у роботов. Перед глазами встала генетическая конструкция, которая могла бы такое обеспечить… нет, не складывается, вряд ли возможно.
― Ты что! Только пока маленькие, а потом проходит, так запрограммировано. Удобно, да?
Воображаемая конструкция нарастила еще витков. Вроде безобидная мутация, но слишком уж это походило на… конструирование техники, что ли? Таймер какой-то.
― Он если б и про наших узнал, не разрешил бы. Но я в центре деторождения договорилась, Даниле не сказали, ― Ксюша положила варенье в остывший чай, со стуком размешала.
― Чего не сказали?
― Ну тройня ж не естественная! А я так решила: всех за раз, чего потом снова мучаться? Раз отходила, раз родила ― и все. Мы ж троих и хотели, только Данила думал, погодки будут. А оно мне надо на столько лет растягивать удовольствие?
― Так трудно ж с троими сразу!
― Ничего, зато три года беременной не ходить. Ну вот скажи: чего он такой упрямый? Все ведь уже мутации детям заказывают, а он как из прошлого века! Представляешь, ему недавно выпало проект оценивать. А там мутаций ― мама дорогая, я посмотрела, так все, кажется, переделано.
― И? Вето наложил, да?
― Ха! Это Данила думает, что он тут главный, ― Ксюша откинулась на стуле с довольным видом. ― Пароль-то его я знаю, терминал общий. Он и не знает, небось, что за что-то голосовал. А я так считаю: если женщина решила ребенка модифицировать, то она ж чем-то думала? Так и не надо ей мешать!
Хлопнула входная дверь, в кухню ворвался перемазанный грязью мальчонка. У него была разбита бровь, лицо в крови, и слезы лились в три ручья. Ксюша захлопотала вокруг ребенка, начисто забыв о Мике. Похоже, она была действительно любящей и заботливой матерью. Но Мике подумалось, что правильно Данила не разрешил мутаций: дети с таймером… брр.
2066 год
Удивительно возвращаться в квартиру, из которой уходил навсегда. Только сейчас замечаешь, как темно за задернутыми шторами, сколько пыли собрал ковер, в каком беспорядке брошены вещи. Сил было еще мало, хватило лишь распахнуть окна и бросить в машинку грязное белье. На поиски мобильного ушло с полчаса, столько же ― на восстановление сети и оплату счетов. А потом Игорь понял, что не справится: за прошедшие месяцы квартира привыкла его хоронить и сейчас продолжала это делать. Тут нужна или жена, или… Игорь позвонил матери. Лучше уж будет совать всюду нос и отчитывать за беспорядок, но поможет сделать из этого пыльного склепа дом. Игорь вспомнил заведующую на пороге, потом ― мокрых от дождя коллег и решил, что не позволит матери одного: выпадов в адрес лаборатории. В холодильнике одиноко скучала пачка перемерзших пельменей. Захотелось, чтобы мать принесла чего-нибудь домашнего.
К ее приходу Игорь все же справился с кухней: вытер стол и плиту, сложил в посудомоечную машину кружки с высохшими на дне остатками какого-то питья, запустил уборщика в режиме генеральной уборки. Ярко-красный кругляш с жужжанием пополз по полу, сперва втягивая мусор и пыль, потом выставил смоченную моющим средством щетку и напоследок ― влажную губку. Ну вот, хоть чаю попить теперь есть где.
Выйти на работу сразу Игорю не дали. Велели отдыхать, поправляться и набираться сил. Но спустя две недели он просто взвыл от скуки и закрыл больничный. В вычислительном центре первым ему встретился Олег.
― Ты не на даче разве? ― удивился Игорь. ― Собирался ж.
― Отгулял уже, ― буркнул тот и сменил тему.
― Он как про тебя узнал, взял отпуск, чтоб программу доделать, ― пояснила потом Алина. ― Мы уж думали, сам сляжет: возился с ней не разгибаясь днем и ночью.
Легко говорить спасибо за мелочи. А как благодарить за такое?
Олег тоже мялся и старался не смотреть в глаза, смущался и краснел как девица.
― Только вот не надо… ― наконец сказал он, неопределенно взмахнув руками. ― Я просто дописал прогу, давай так и считать. И, кстати, до сих пор не зарегистрировал: ты ж соавтор.
Когда говорят, что ты ничего не должен, это обязывает. Как минимум ― обязывает выздороветь окончательно, не обмануть чужих надежд.
Свободными вечерами «наводили блеск»: оформили интерфейс в едином стиле, сделали заставку. Оставался вопрос с названием.
― Ол… Иг… ― бормотал Олег, прикидывая.
― ОлИгофрен, в смысле? ― прыскал Игорь. ― Олег, Игорь, мозг. Хорошее название!
― Ну тебя. Ол… Иг…
― ОлИгарх еще есть, тоже не нравится? И ИгОлка.
― Умный, да? Вот сам и придумывай, ― Олег обижался.
А потом как-то само пришло. Если уж прога сродни конструкторским системам, то и называться должна так же. Стояла поздняя осень, по утрам траву серебрил иней, по краю луж хрустел ледок, когда пришли документы из патентного бюро. Генокад был официально зарегистрирован.
2100 год
Дорога здесь была необычная: транспортер всего в две полосы, без медленной, вместо нее широкая то ли пешеходная, то ли велосипедная дорожка. Такие прокладывают редко, обычно по заказу жителей окрестных домов. Стоит удовольствие недешево. Мика огляделась по сторонам: кричащей роскоши нет, но веет из-за невысоких, скорее символических заборов достатком. Навстречу попалась занятная кошка: в первый момент Мика сочла ее обычной, потом разглядела, что кошка голая, без шерсти. Кожа, однако, не собиралась складками, как у сфинксов. Нет, кошка выглядела гладкой и упитанной, кожа была исчерчена бело-рыжими полосами, складывающимися в характерный рисунок. Кошка настороженно оглядела Мику и шмыгнула в ближайший куст.
Калитка оказалась не заперта. Стоило подняться на крыльцо, камера видеонаблюдения зашарила объективом, остановилась на Мике и пискнула, как бы прося подождать.
― Социологический опрос про генетическую модификацию, ― четко сказала Мика и показала в камеру удостоверение.
Шестидесятилетний Игорь Дмитриев выглядел чуть моложе своего возраста, носил футболку, потертые джинсы и мобильный на запястье. Стало быть, тоже не любил вживляемой техники. Дом был уютно обставлен деревянной мебелью, а кресла, судя по шороху, набиты травой. Мика смутно представляла, сколько это стоит, но если помножить натуральные материалы на нестандартный заказ…
Хозяин был радушен, даже сладковат.
― Итак, что же вас интересует?
― Как вы относитесь к генной инженерии человека?
― Это сложный вопрос. Должно быть, в анкете есть варианты ответа?
― Нет, открытый вопрос. Если кратко…
― Если кратко, то в зависимости от ситуации.
― Если бы вам выпало оценивать проект модификации, вы бы скорее одобрили или отклонили его?
Разговор выходил сухим и легким. Невесомым, пустым. Мике никак не удавалось вызвать Игоря на откровенность, это начинало злить.
― Отклонил бы, если бы модификация была для меня неприемлема.
― Можете описать такую?
― Да. Если модифицированный организм перестает быть человеком.
― Как вы это определяете?
Хлопнула форточка, рыжая кошка без шерсти запрыгнула на подоконник и требовательно мяукнула. Игорь машинально погладил ее. Кошка была модифицированная и, если Мика все поняла правило, серьезно модифицированная: мелькало в повадках что-то совершенно не кошачье.
― Такого вопроса ведь нет в анкете, ― улыбнулся Игорь. Мика открыла было рот, но он продолжил с легким нажимом: ― И анкеты никакой нет. Кто вы такая и что вам на самом деле нужно?
2072 год
Вторая полная версия Генокада вышла на рынок через год. Потом были Генокад-фито и Генокад-зоо, Генокад-про с расширенными возможностями работы с цитоплазматической наследственностью. Специализированные версии разлетались по лабораториям, бюджет проекта стал клониться в сторону профицита несмотря на немалые расходы. Это была буря… пожалуй, не в стакане ― в колбе: биологи шумели, обсуждая новые возможности, в прессе мелькали сенсационные заявления, но в целом мир жил прежней размеренной жизнью. Центр космических исследований готовил отправку пилотируемого корабля к Урану, палеонтологи грозились переписать геологическую летопись с учетом уточненных данных о возрасте ископаемых находок. Научно-популярным журналам было о чем писать.
Работать Игорю нравилось. После тяжелой болезни вообще нравится жить, очертя голову ввязываться в авантюры, заигрывать с судьбой, делать то, на что раньше никогда бы не решился. Должно быть, именно потому Игорь и предложил выпустить еще одну версию. Тогда еще ни он, ни Олег не знали, какой эффект произведет Генокад-хомо.
Несколько месяцев новый продукт продавался наравне с прежними, потом продажи стали понемногу расти, словно поднималась волна. Цифры уже не радовали ― пугали. Генокад-хомо, несмотря на немалую стоимость, покупали в персональное пользование, а генетические бюро, бравшиеся разработать проект практически любой модификации, росли как грибы. Пробиться в вуз на специальность «генетика» стало почти невозможно. Это был настоящий бум.
Они с Олегом стали богаты. По-настоящему. В той мере, которая уже требует нанять финансового консультанта и учиться грамотно распределять финансы. Несколько компаний-разработчиков программного обеспечения высказывали желание купить брэнд, называя суммы, от которых у программистов генетической лаборатории еще недавно закружилась бы голова. Генокад не продавался, это была твердая позиция. Обкатывалась бета-версия Генокада-комплекс с усиленной аппаратной защитой. На рынке появились первые аналоги, пока уступавшие и функционально, и по надежности. Рисковать здоровьем или будущим ребенком потребитель не хотел, у Генокада-хомо по-прежнему не было конкурентов.
Порой Игорь скучал по временам, когда версии писались вечерами у Олега дома, а отлаживались в родной генетической лаборатории. Вдвоем за одной машиной неудобно, они постоянно пихались, отбирали друг у друга сенсорную панель, дурачились и вписывали среди нормальных данных смешные ремарки. Теперь черновой работой занимались другие, а Игорь с Олегом из авторов программы превратились в учредителей компании «И-Код». Вопреки распространенному мнению, к интеллектуальным кодам название компании не имело никакого отношения. Просто в таком порядке инициалы учредителей хоть как-то смотрелись.
В последнее время Олег стал мрачным. Он по-прежнему улыбался маркетологам, принесшим добрые вести, по-дружески хлопал по плечу программистов, предложивших интересное решение. Но выходило это как-то не так, словно просто по привычке. Другие могли не замечать, а Игорь знал партера слишком хорошо.
Однажды, задумавшись, он проехал нужный перекресток. Сойдя с транспортера, некоторое время озирался по сторонам, пытаясь сообразить, куда теперь двигаться. И наткнулся на рекламный щит генетического бюро ― маленький такой спотыкач, что ставят обычно у самых дверей конторы. На щите было изображено существо, более всего напоминающее гибрид человека и бабочки. Три пары конечностей спереди, крылья сзади, сращенные хоботком нос и верхняя губа. У существа были пышные волнистые волосы, голубые глаза и фигура куклы Барби. Игорь смотрел на рисунок несколько минут, потом с ужасом заозирался по сторонам, словно ожидал увидеть кого-то подобного на улице. Люди ступали на транспортер и сходили с него, переходили с полосы на полосу. Молодая пара на медленной полосе держала за обе руки девочку лет двух с еще совсем тоненькими серебряными волосиками. Солидная дама, видимо, няня, качала малыша, чьи руки гнулись в противоестественном количестве суставов.
Они с Олегом зареклись обновлять Генокад-хомо, и на душе стало немного легче. Вот только трансплантационные клиники засыпали «И-Код» просьбами об усовершенствовании программы. «В этом нуждаются тысячи людей», ― твердили в письмах врачи.
2100 год
― Все же я смыслю кое-что в статистике и обработке экспериментальных данных. При изучении общественного мнения из выборки исключаются специалисты, а опрос ваш, значит, по генетике? ― Игорь встал, пересек комнату.
Растерявшись, Мика никак не могла подобрать нужных слов. Засветился экран компьютера, Игорь поманил рукой, Мика подошла. На бархатно-черном фоне переливающийся всеми цветами радуги стилизованный огурец рассыпался на кубики, те разлетались, кружились, а потом собирались в две перевитые между собой нити. Мика не видела, как грузится Генокад, закрыла глаза ― и так наизусть помнила заставку. Хорошая графика, поначалу всем нравится, это потом привыкаешь и перестаешь замечать. Вот сейчас поверх наложится сообщение об аппаратной проверке… Мика открыла глаза: никакого сообщения не было. Система грузилась как пиратская, без привязки к оборудованию.
― Мое мнение не учитывается в опросах по генетике не первый десяток лет, ― сказал Игорь, Мике в этом послышалась нотка гордости.
Не знала, что заставку можно остановить. Игорь что-то черкнул стилусом, и картинка застыла. В левом нижнем углу, под логотипом «И-Кода», шла надпись мелкими буквами: «Олег Кожуховский, Игорь Дмитриев, все права защищены». Так вот откуда казалась знакомой фамилия!
Почувствовав недовольство хозяина, кошка сердито уставилась на Мику. Надо же, даже морда полосатая, а ни единой шерстинки, одни вибриссы торчат.
― Она?.. ― Мика не знала, как сформулировать вопрос.
― Гипоаллергенная. Но мы ведь не про кошку, верно? Так зачем вы ко мне пришли? Да еще с таким нелепым объяснением.
Мика собралась с духом, мысленно выстроила фразу, зажмурилась и ответила:
― Я хочу знать, кто и почему заветировал мой проект модификации ребенка. У экспертной комиссии к нему нет претензий.
Игорь помрачнел и долго молчал, меряя комнату шагами. Потом словно что-то сообразил и обернулся к Мике:
― Вы хорошо ориентируетесь в терминологии, кто вы по профессии?
― Генетик, ― терять было уже все равно нечего. ― Я сама делала проект…
― Тогда проще, ― выдохнул Игорь и неожиданно потянул Мику за руку к компьютеру. Подвинул ей стул. ― Смотрите, вот генотип моей кошки… ― на экране мелькнула запись генетических конструкций. ― А вот еще модифицированные кошки: с измененным цветом шерсти, без когтей, с пониженной агрессивностью, бесплодные ― разные…
Мика кивнула. Рыжая кошка успокоилась и, пользуясь тем, что люди отвлеклись, забралась в кресло.
― Этого модуля еще нет в стандартной поставке Генокада, он только недавно разработан. Определяет степень схожести с исходным организмом… ― Игорь не оборачивался, следил за происходящим на экране, словно ему самому было интересно. ― Эта кошка отличается от обычной всего на два процента, та ― на десять, моя уже только на семьдесят процентов кошка, а бывает и больше половины модифицировано, от кошки одна внешность остается… Вы можете сказать, которая из них еще кошка, а какая уже нет? Найдете критерий?
― Та, что даст с обычной кошкой плодовитое потомство, пожалуй… ― вообще вопрос был из непростых. И пока еще Мика не поняла, к чему клонит Игорь и чем закончится разговор. Он вполне имел право вызвать милицию.
― Биологический подход, ― констатировал Игорь. ― Хорошо, ― взял Мику за руку и внимательно рассмотрел пальцы. ― «Поколение Генокада»? ― он грустно усмехнулся. ― Знаете, в семидесятые еще не было контроля за модификацией человека. Никаких комиссий, никаких экспертов. Вам повезло, у вас разумные родители. Тогда детям порой заказывали совершенно несусветные мутации… Вы в курсе, что большая часть представителей «поколения Генокада» не может иметь детей без помощи генетиков? Генотипы несовместимы.
― К чему вы клоните?! ― возмутилась Мика. ― Мы ― люди!
― Наверное. Я просто не знаю, где грань. Поможете найти?
В кресле мурлыкала кошка. Висело молчание, мурлыканье было отчетливо слышно.
― Я не ветировал ваш проект. Мне слишком сложно судить о таких вещах. Я причастен, я многое знаю изнутри. ― Игорь вдруг рассмеялся: ― В прямом смысле: у меня внутри модифицированная почка, иначе бы мы с вами сейчас не разговаривали.
2100 год
Шура докуривала вторую подряд, а рука снова тянулась к пачке. Мика что-то рассказывала о своих поисках, о Генокаде и его авторах, Шура почти не слушала. Она думала, что скажет подруге. И, собственно, как.
― Итого пятеро. Последнего пойдешь допрашивать? ― никак не удавалось затушить окурок, Шура чертыхнулась вполголоса и пошла вытряхивать пепельницу.
― Ты не слушаешь, да? ― донесся Микин возмущенный голос. ― Не пойду я никуда! Какой смысл?
Да хотела б она знать, какой смысл был до этого неделю бегать! Выполоскала пепельницу под краном и долго вытирала. Черт, а сказать таки придется. Глупо было надеяться, что пронесет. Теперь только хуже. Дернуло же маму! Никогда с терминалом не ладила, а тут вдруг сама решила голосовать. И призналась ведь только неделю спустя, что флажок не туда поставила.
― Почему не пойдешь? Ты же говорила…
Фамилия у Шуры была папина. Мама сохранила девичью и всегда шутила, что по документам Шура вроде как и не ее дочь. Ну и надо ж было влипнуть… Шура прикурила-таки третью. С фильтра. Черт.
― Все равно концепцию переделывать, ― перебила Мика. ― Ну и все, закрыли ту тему.
― Как переделывать? ― опешила Шура. Смена концепции как-то ошарашивала. За последние месяцы Мика все уши прожужжала про свой замечательный проект.
― Не знаю. Сперва совместимость с исходным генотипом проверю. А потом… не знаю еще.
Кажется, ни покаяние, ни извинения не требовались.
― Зачем, Мик? Обычно все мелкими переделками обходятся. Это ж лотерея, сама знаешь!
― Чтоб на человека похож был, понимаешь?
Шура потянулась за сигаретой и остановилась. Голографическая реклама на пачке звала: «Чудо-ребенок! Шестнадцатиголосое полифоническое пение в пяти октавах! Не пропустите единственный концерт в вашем городе». Смяла пачку и кинула в пепельницу. Черт.
…Если верно библейское описание,
женщина ― первая модификация человеческого
генотипа. Неплохая, надо признать, попытка,
ведь Генокада тогда еще не было. |
Рассказ открыт для комментариев