Вы - в лабиринте. В нем трудно заблудиться, почти все пути ведут к выходу, но ваша задача – выбрать правильный.
Вы еще не знаете о человеке, что ждет вас у выхода, держа наготове лазерный резак. В лабиринт вас загнал именно он, обещая, что если пройдете его без ошибок – останетесь живы. Ведь таковы правила.
Этот человек обязательно нарушит их.
Как и вы, после того, как пройдете лабиринт.
Сделать это не просто.
Нельзя исследовать каждый его ход, таковы правила. Вы должны постараться пройти лабиринт с первой попытки. Конечно, у вас есть право на ошибки, но помните - каждая приближает к смерти.
Если одолеете лабиринт - вы станете другим. Если не совершите ошибок, мы встретимся.
Вы легко найдете меня.
Думаете, нет?
Скоро вы будете думать иначе.
Но помните, у выхода ждет мерзавец, вооруженный штуковиной, которая с легкостью превратит вашу плоть в газ. Хотя, к концу пути вы станете беспокоиться из-за него гораздо меньше, чем сейчас. Ведь вы будете знать больше, чем он.
Смелее, вы не первый в лабиринте.
До встречи.
У тюремщиков на Купологе два развлечения. Первое – баня. С шипением заходит в пазы матовая плита, озябший, вы стоите в маленьком помещении и даже испытываете нечто, сродни блаженству – вам становится теплее. Вы согреваетесь. Но в следующее мгновение уже чересчур жарко. А потом и вовсе худо становится – горячо, душно, дурно. Импульсы DON-поля очищают гораздо лучше, чем древнее мыло. Они расщепляют все, кроме органики. Только, человек все равно плохо их переносит. Но зато дешево и быстро, а ваше здоровье здесь никого не волнует. Вы заключенный.
Когда уже теряете сознание, снова раздается шипение, и серая заслонка исчезает. Вы выходите, и попадаете из «парилки» в «предбанник». Вас опять охватывает блаженство – здесь прохладно и свежо. Нет, холодно, и воздух чересчур резкий. Холодно? Да здесь царит абсолютный ноль! А воздух – осколок стекла, который вы пропихиваете в легкие. Это BER-поле стерилизует вас изнутри.
Теперь вы чистый. Ни одного вредоносного микроба.
Эту процедуру мы должны были проходить раз в неделю, согласно правилам содержания заключенных на Купологе. Только мы проводили в бане гораздо больше времени, чем положено.
Разве я не говорил, что она – одно из развлечений тюремщиков?
Вас отмоют добела.
Процедур будет много. Подряд. «Предбанник» - «парилка», горячо - холодно, DON-поле – BER-поле.
Я слышал о парне, который мог выдержать семнадцать переходов подряд. Он был невероятно живуч.
Обычный человек тянет на семь-девять.
Если вы новичок – вам обеспечено раз пять. Чтобы прониклись.
Теперь можете возвращаться в ячейку. Снаружи, скорее всего, тропку, ведущую к зданию тюрьмы, успело замести – на Купологе снежная метель круглый год, но все же там много лучше, чем в бане.
Сам я ни разу не подвергался более чем одной процедуре в неделю.
Второе развлечение тюремщиков, лабиринт, было более жутковатым.
Не знаю, кто его придумал и как. Наверное, в попытках избавиться от скуки, этот кто-то здорово ломал голову, но его изобретение до сих пор делает жизнь заключенных и тюремщиков не такой однообразной.
Нас отводили в катакомбы. На Купологе, глубоко под землей есть огромный многоуровневый комплекс, сейчас он заброшен, а что там делали раньше, никто из нас не знал. Возможно, на Купологе когда-то располагалась военная база или засекреченный научно-исследовательский центр. Известно одно - надземные постройки превратились в тюрьму уже после того, как комплекс закрыли. Попасть вниз можно было через когда-то запечатанные, а после - вскрытые тюремщиками шахты, а еще через бетонный бункер, располагавшийся между зданием тюрьмы и баней, недалеко от транспортного узла.
Раньше я думал, там, под землей над нами проводят жуткие эксперименты или пытают, а то и вовсе там расположена окровавленная арена, подобная древнему Колизею, где заключенные дерутся друг с другом, а на трибунах ревут благодарные богатые туристы с Коцетона.
Возможно, вы сейчас думаете, как я когда-то? Возможно, мы думаем одинаково.
Хотя, до выхода из лабиринта еще далеко.
На самом деле, все проще. Ну, зачем богатому туристу лететь в такую даль, да еще и в столь поганое место, как Куполог? Скучное, холодное, черно-белое.
Если и существуют арены с драками и ревущей толпой, то ближе к Солнечной системе. Что же до опытов над людьми… ну, на Купологе их точно не проводят – условия не те. Чересчур дорого бы все обходилось. Климат, удаленность, условия… Нет.
Пытки? Тюремщики-палачи? Тепло, но есть Комиссия, могущая нагрянуть с проверкой, а те, кто нас стережет – слишком мелкие сошки, чтобы избежать ее внимания, в случае необъяснимых смертей.
Тогда что?
Тараканьи бега, так это называлось.
Тараканами были мы, заключенные.
Тюремщик Гого опускал одного из нас под землю, и покидал на одном из уровней комплекса. Они почти все состояли из бывших лабораторий, складов, технических узлов и жилых помещений, сообщавшихся между собой множеством коридоров. На другие уровни можно попадать с помощью шахт, пронизывающих комплекс сверху донизу.
Это и есть лабиринт. Тускло горят плафоны, покрытые толстым слоем пыли, но на серых пластиковых стенах и полу чисто – чтоб не оставалось следов…
Обычно, Гого оставлял заключенного на шахтовой площадке, соединенной с уровнем длинной кишкой коридора. С него заключенный и начинал свой путь.
С него начну и я.
Сегодня – моя очередь.
Сперва я стою на площадке шахты и слушаю, как далеко вверху пыхтит возвращающийся на поверхность Гого.
Потом звук истончился и пропал, а через некоторое время далекий удар возвестил, что Гого добрался до поверхности и закрыл люк, оставив меня наедине с лабиринтом.
Я все еще медлю, несколько раз считаю до ста, потом – до пятидесяти, двадцати, десяти, снова начинаю до ста, но все же решаю, что с первых шагов мне ничего не грозит, и наваливаюсь на тяжелую стальную дверь, ведущую в узкий коридор.
Я иду по нему, и мне хочется, чтобы он кончился у самого выхода. Это невозможно, я глубоко под землей, и мне еще предстоит найти шахту, по которой можно выбраться наверх. Я смеюсь над своей глупостью, но все же надеюсь, что корридо выведет меня к прямо ней. Мне очень хочется в это верить, и когда я почти убежден, что так и будет, ход упирается в пластиковую стену и раздваивается. Я вижу табличку: «Уровень 23». Две стрелки указывают в разные стороны и каждая обозначена непонятным мне символом. А ниже - крупные буквы, написанные от руки: «Старт».
Наверное, такое же разочарование постигало всех, кто здесь был до меня. Думаю, на других уровнях все то же самое, за исключением номера.
Итак, мне предстоит первый выбор.
Куда бы вы свернули, направо или налево?
Заблудиться в лабиринте почти невозможно. Куда бы вы не шли, выход найти можно. У этого лабиринта другие правила, не такие, как у того, древнего, который построил Дедал, и в нем нет Минотавра, а о том, кто ждет меня у выхода, я еще не догадываюсь.
Правила таковы:
В тараканьих бегах по подземному комплексу всегда участвуют двое.
Второй заходит в лабиринт, после того, как выйдет первый.
Ему нужно пройти лабиринт тем же путем.
Каждая ошибка стоит одну процедуру в бане.
Если второй ошибается, штраф засчитывается обоим.
Друг другу нельзя оставлять никаких знаков. За царапинки, плевки и волоски в нужных местах – штраф.
Я иду за Бойлом. Он тоже пленник Куполога, и сегодня участвует в забеге вместе со мной. Все, что мне надо - идти тем же путем.
Тюремщики делают на нас ставки.
Если будем ошибаться часто, из бани уже точно не выйдем.
Я рассказывал про парня, который выдержал семнадцать процедур?
Я стою на развилке и думаю, что пропал. Я считаю, что невозможно пройти весь уровень, и не ошибиться.
Как угадать, в какую сторону пошел Бойл?
На самом деле это просто.
Он думал обо мне, ведь каждый мой промах – и его. Мы – одно целое.
Я не знаю, кто придумал это все. Не знаю, что забавного нашли в этой игре тюремщики. Большей частью это были тупые громилы, ни на что не годные, кроме как быть здесь, в сотнях тысяч световых от солнечной системы, и сторожить нас. Должно быть, борясь со скукой, они стали весьма азартными игроками. Интересно, какие они делают ставки?
Между собой заключенные о лабиринте не говорили. За это здорово могло влететь, а все ячейки прослушивались и просматривались. Лишнее слово могло привести в баню.
Смерть заключенных от воздействия радиационных полей ничем не грозила тюремщикам. Тела отправляли куда-то в соседнюю систему, где их после формального расследования аннигилировали. Там знали, что радиационный фон на Купологе очень высок, особенно в шахтах, где мы работали, потому комиссий в этом случае не назначали, и расследований не было.
Вот если бы мы умирали от побоев или иного физического воздействия… Но на Купологе, как я уже говорил, не было кровавых арен и пыточных подвалов.
Тюремщики убивали безнаказанно.
Я слышу свое дрожащее дыхание.
Я думаю о камерах, которые расставлены здесь всюду, и об экранах, в которые сейчас смотрят тюремщики.
Мне страшно.
Куда же повернул Бойл? Он должен был оставить подсказку. Такую, чтоб не заметили тюремщики.
Ищу.
Мне кажется, я нахожу ее.
Я выбираю правый коридор.
Правая сторона всегда считалась главной, доминирующей. Правая рука сильнее левой. Жизнь сильнее смерти. Чтобы жить, я должен повернуть направо.
Даже, если мне больше нравится левый коридор.
Нельзя выбирать сторону, которая нравится. Нужно выбирать ту же, что и Бойл, чтобы уберечь его от штрафа, и уберечься от него самому.
Пусть Бойлу тоже больше понравился левый коридор, но он думал обо мне, и о том, как буду рассуждать я. Он знал, что надо искать общее решение. Бойл знал, я буду стараться думать, как он. Мы думаем вместе. Нам нужно придти к общему решению, и выбрать очевидный вариант.
Возможно, вы не согласны, но тогда вы уже заработали одну процедуру.
Я – еще нет.
Выбранный коридор выводит меня на площадку. В дальней стене – три одинаковые двери.
Я сразу же выбираю правую.
Я думаю везде придерживаться правой стороны.
Мне начинает казаться, что я пройду лабиринт без ошибок.
Как просто – думаю я.
Я знаю, что не ошибся.
Если я отклонюсь от пути, которым шел Бойл, раздастся гудок. Мне придется вернуться к месту, откуда я совершил промах и попытаться проделать путь заново.
Но сейчас я не думаю об этом. Я забыл о том, что за мной наблюдают. Тишина больше не пугает меня.
Я уверен, что все делаю правильно.
За дверью – недлинный коридор, что выводит меня в тесное помещение без пола и потолка. Я стою на узком карнизе, и понимаю, что оказался в еще одной шахте.
Вверх или вниз? – думаю я, глядя на тонкие прутья лестницы.
Да, правильно будет вверх. Тут, как и со сторонами – верх «главнее».
Я лезу, и попадаю на другой уровень. Уже знакомый карниз опускается медленно, но я не спешу. Я цепляюсь за прутья перекладин с такой силою, что белеют костяшки, ноги ставлю осторожно, аккуратно нащупывая опору, вниз стараюсь не смотреть… Наконец, я ставлю ногу на карниз, а лестница уходит дальше, она пронизывает все этажи комплекса, и я замираю, не зная, что делать.
Вы уже знаете, что?
Я думаю о том, что отсюда сразу могу попасть наверх. Выйти из лабиринта. Может, на этом мой путь кончится?
Наверняка Бойл тоже думал, как быть. Он помнил обо мне, и ему не хотелось, чтобы я ошибся.
На него тоже сделаны ставки.
Но путь не может закончиться так скоро.
Это не интересно. Ставки будут слишком маленькие и развлечение быстро закончится. А ведь тюремщики устраивают его не так уж часто.
Потому, наверх лезть не стоит. Черта с два они дадут мне так просто выбраться из лабиринта. Наверняка, там перегорожено, или задраен люк. Нужно вылезать из шахты и идти по уровню. Я ставлю ноги на карниз, и выпускаю из рук холодные перекладины.
В любом случае – один гудок – не так страшно.
Вот только дверь, ведущая на уровень, заперта.
Слева от нее, в стене, светящийся экран.
Чтобы открыть дверь, надо нажать на него, - догадываюсь я. Он все время меняет цвет, и я понимаю, нажимать надо в определенный момент. Надо догадаться, какой цвет предпочел Бойл.
Я облегченно смахиваю пот, когда понимаю, что на экран переливается всего семью цветами. Радуга. Нет белого и черного, а то я непременно поломал бы голову, ведь черный – доминант, но белый, кажется, более соответствует жизни…
Я обрадовано выдыхаю.
Какой цвет вверху спектра?
Нет, вообще-то, так нельзя. Вдруг Бойл этого просто не знает, как вот сейчас вы?
Тогда… тогда… красный.
Главный цвет спектра, разве нет?
Или зеленый? Зеленый – значит жизнь.
Я выбираю красный. Его тоже можно связать с жизнью нехитрой ассоциацией, и он – доминант.
Какой же все-таки цвет вверху спектра?
Стальная плита бесшумно отъезжает, и я ступаю в просторное помещение. Слева стоит какая-то аппаратура, но я понимаю, она не играет здесь роли. Напротив меня – открытая дверь. Но что я должен делать?
Здесь важен пол. Он выложен широкими разноцветными прямоугольниками, их много, и все они разных оттенков, некоторые с рисунками, символами.
Что здесь было раньше, интересно?
Не знаю, как вы, а я сразу догадался, как нужно пробираться к выходу. На какие прямоугольники наступать.
На крайние, и двигаться вдоль стен, против часовой стрелки. Двигаться по правой стороне…
На цвета и рисунки внимания не обращать.
С каждым шагом делать выбор становилось сложнее.
Были места, где мне приходилось учитывать время.
Были – где я передвигал предметы, стараясь угадать нужный порядок.
Я создавал комбинации, определял цвета и оттенки.
Мне приходилось рисовать, решать формулы, и находить алгоритмы.
Я жал кнопки, включал незнакомое оборудование и работал на нем.
Я прыгал, бегал, и ездил на грузовых лифтах. С каждой дверью было все труднее думать вместе с Бойлом. Действия усложнялись, а на принятие решений давалось определенное время. И его отводилось все меньше и меньше.
К концу пути я страшно устал.
Я боялся, что сойду с ума. Рассудок искрил, и был готов лопнуть.
Я думал только об одном - когда же кончится этот проклятый лабиринт.
Я знал, что еще не ошибся ни разу. Я не слышал гудка.
И настал момент, когда я оказался перед дверью, и понял, что она последняя.
Но еще я понял, что Гого не даст мне выйти.
Как он вчера валялся в моих ногах!
Гого – самый мерзкий тюремщик. Возможно, это он придумал лабиринт.
Я знаю, что он принимает брук. Я видел. Действие наркотика таково, что его жертва превращается в жалкую крысу. Это жесткое вещество, оно воздействует на мозг так, что жертва ощущает себя самым никчемным в мире созданием. При этом она получает огромное удовольствие. Все происходящее под воздействием брука сохраняется в памяти. Это – самое страшное. По-крайней мере, для меня.
Гого на следующий день помнил, как мы встретились, когда я едва переставляя ноги, хоть и прошел всего одну процедуру, возвращался из бани.
Он валялся в моих ногах и умолял пощадить его. Он обслюнявил мне все сапоги. Я глядел на его лысую костистую голову и понимал, что погиб.
Я проклинал его, за то, что он, наглотавшись наркотика, так не вовремя выбрался из катакомб. Там он всегда проводил много времени, ибо «заведовал» лабиринтом. Теперь-то я знаю, что еще он там баловался бруком.
Он скулил и жаловался. Это было восхитительное по силе и страсти самобичевание.
Глядя на стонущее в ногах существо, я понимал, что баня мне обеспечена. И семнадцать заходов, если не умру раньше.
Больше – никто не выдерживал.
Помните, я рассказывал о парне, который?..
Я могу проболтаться, а то и обратиться в комиссию, ведь скоро меня заберут с Куполога.
Гого не может допустить, чтобы я улетел на Землю, и там рассказывал о нем.
Когда я добрался до ячейки, болтать не стал. Подумал, может, тогда Гого поверит, что я не открою его позорный секрет. Я не открыл бы!
Я хотел жить.
Никто из заключенных еще не улетел с Куполога живым, сюда отправляют навсегда. Просто мне повезло с друзьями, и они меня вытягивали, как могли. А они могли.
Потому я никогда не подвергался более чем одной процедуре в неделю.
Но я стал опасен, и Гого отправил меня в лабиринт.
Убить меня можно двумя способами…
Стоя у выхода, я вдруг почувствовал, что могу рассуждать, как тюремщики. И это было очень странное чувство.
Еще три часа назад я был другим человеком. Но почти пройденное испытание изменило меня. В состоянии сильнейшего нервного переживания я должен был думать, и действовать, как другой человек. От моих действий зависела моя и его жизни. Ну, по крайней мере, я так думал.
Я подозреваю, что если взять вас и незнакомого вам человека (мы с Бойлом были из разных ячеек), дать колоду, и под угрозой смерти, заставить одного угадывать ту карту, что выбрал первый, после двух-трех часов такой игры вы не только услышите мысли друг друга, но и тех, кто заставил вас в ней участвовать. Не забудьте только поставить, как необходимое условие, длительное воздействие нескольких радиационных полей.
Как-никак, мы почти каждый день работали в шахтах. И, как минимум, раз в неделю проходили банную процедуру.
Думаю, первая карта, которую выберете, в этой игре, будет тузом пик.
Кстати, вы еще не догадались, где и как мы встретимся?
Первый способ расправиться со мной - убить сейчас. За последней дверью – крохотный тамбур, в котором прячется Гого. Он вооружен лазерным резаком, которым я срезаю пласты цеона в шахте. Ему нужно убить меня, так, чтобы прилетела Комиссия, и началось расследование.
Этот способ опасен, но я знаю слишком много, и Гого пойдет на это. Он предпочтет вариант с расследованием варианту, в котором я могу развязать язык, или тому, по которому должны убить и его.
И вот, оказавшись перед выходом, я чувствую притаившегося за дверью человека, как самого себя. И про него я знаю больше, чем он сам.
Мне страшно.
Я стою перед дверью и все не решаюсь открыть ее. Я думаю, как сделать, чтобы Гого не смог убить меня. Может, получится неожиданно выпрыгнуть, преодолеть рывком тамбур, метнуться в заснеженный вечер?
Тогда Гого не успеет.
Только вот бежать мне некуда.
Есть еще второй способ. Все-таки, отправить меня в баню, и провести десятка два процедур…
Сколько там выдержал тот парень?
Остальные тюремщики мешать Гого не будут. Им, верно, тоже не хочется, чтобы я рассказывал, как развлекаются на Купологе.
Я – первый из заключенных, кто покидает его живым.
Тюремщикам на руку, если меня убьет Гого. Все-таки, не они отводили нас в лабиринт. Не они принимали брук. Это все Гого, спятивший от наркотика, пропитанный страхом, Гого, Хозяин лабиринта, на которого можно будет свалить все грехи.
Почему бы не позволить ему отправить меня в баню и убить там?
А после убить самого, ведь тюремщики понимают, если у меня нашлись настолько влиятельные друзья, что смогли вытащить отсюда, их возможностей хватит и на то, чтобы затеять скрупулезное расследование моей неожиданной смерти перед самым освобождением. От расспросов не спасет высокий уровень радиации в шахтах, убивающий за день до отлета, а уж когда заговорят заключенные…
Выход у тюремщиков один – после того, как Гого расправится со мной, убить его, и свалить на него все грехи.
Ведь он - обезумевший наркоман. Никого не удивит смерть принявшего чудовищные дозы брука тюремщика. Анализ крови покажет, что он давно увлекался этим.
Вот только Гого все это понимает, и у него есть только одна возможность повернуть все так, чтобы уцелеть.
Не отправлять меня в баню, а убить так, чтобы заварилась большая каша. Это – его единственный шанс остаться в живых. Тогда его не тронут остальные тюремщики, потому, что получившаяся каша будет пахнуть дурно и без того.
Потому, что Гого убьет еще кого-нибудь. Бойл!
Гого надеется, что сможет выдать все так, будто мы поссорились и убили друг друга. Потому он и вооружился резаком, которыми мы работаем в шахтах.
Он надеется, что тогда комиссия не будет особо разбираться, и расспрашивать других заключенных.
А тюремщики и подавно будут молчать.
Стоит признать, голова у Гого еще пока неплохо работает. Это – его единственный шанс.
Проклятие, недавно я и не догадывался, что являюсь для тюремщиков такой обузой, и из-за моего скорого освобождения должно начаться все это…
Теперь знаю. Я вообще много знаю теперь, когда стою у выхода из лабиринта. Я удивляюсь тому, как здорово у меня получается понять все, что здесь происходит. Раньше я не был склонен к подобным озарениям.
Первое и самое важное - Гого обязательно нарушит правила.
Он предпочел первый способ убить меня. Остальные об этом не знают, иначе бы не дали ему это сделать. Остальным нужно, чтобы Гого отправил меня в баню, чтобы потом убить и его. Сомнительный вариант с двойным убийством заключенных нужен только Гого, тюремщики согласятся на него в единственном случае – когда он уже будет осуществлен и ничего нельзя будет переиграть.
Правда, мне от всего этого не легче – я-то в любом случае должен умереть.
Озарение вспыхивает еще ярче.
Я слышу, как думает Гого. Я вижу, где он прячется. Я чувствую, как бьется его сердце.
И еще я чувствую, как бьются сердца людей, прошедших лабиринт.
Он поставил свое клеймо на всех нас.
Это как телепатия, только лучше, много быстрее, совершенней.
Самое главное – я понимаю, что нужно делать, чтобы спастись.
После нескольких часов в лабиринте, где я старался думать, как другой человек, я изменился. Я не знаю, как это получилось, но я чувствую, что почти так же изменились все те, кто здесь был.
Вы, наверное, уже поняли, что в сегодняшних тараканьих бегах я шел первым в связке, а не вторым. Я выбирал путь, которым еще только предстоит идти Бойлу. Раз мы должны мыслить вместе, то проще это делать, представив, что ты – второй, а выбор уже сделан, осталось его найти.
Бойл не ошибся ни разу. Он и не мог, но об этом – позже. Мы думали и действовали вместе. Значит, я тоже выбрал правильный путь, ибо в лабиринт играют вдвоем.
И, к слову сказать, я левша.
И сейчас я знаю, что остальные заключенные ждут нас. Они готовы действовать. Теперь мы все думаем и действуем вместе.
Я отступил в катакомбы и там нашел обрезок трубы. Я знаю, где Гого расставил камеры, и мне легко удалось избежать их.
Я дождался, пока Гого, там, в тамбуре, отвернется, чтобы помочиться, и навалился на тяжелую дверь.
Я ударил его в темноте, будучи уверен, что попаду в голову. Он даже не пискнул. Я перетащил тело внутрь и спрятал в каком-то ящике. Здесь его искать не будут. Тюремщики и не знают, что он стерег меня в катакомбах, после того, как доставил меня вниз, Гого сказался больным, и, предупредив, что не сможет отвести в лабиринт второго участника тараканьих бегов, попросил, чтобы это сделал кто-нибудь другой. Еще бы, ведь самому Гого нужно было дожидаться у выхода, где нет камер, меня, а потом – Бойла. Тюремщики подумали, что он просто хочет побаловаться бруком, но им это было только на руку. А после того, как он убил бы нас, Гого планировал рассказать об этом остальным, понимая, что после этого его уже трогать не будут.
И вообще, скоро всем будет не до него.
Я вышел в заснеженный мир и побрел к зданию тюрьмы. Меня никто не встречал – бежать на планете было некуда. А высокий забор, ограждавший тюремный периметр, был не от нас, а от хищников. Те походили на земных волков, только мохнатее, зубастее и больше.
В переходнике я скинул одежду. С шипением передо мной растворилась дверь, длинный и худой парень встретил и повел меня по узкому коридору, к ячейкам.
Я шел спокойно.
Я знал, когда все начнется.
Как только приведут Бойла. Теперь-то ему ничто не угрожает.
- Бойся. – сказал мне тюремщик, и втолкнул в ячейку. Он спешил к мониторам. Там сейчас Бойл начинает идти по лабиринту. Я уверен, когда он пройдет его, он будет знать, что в одном из ящиков лежит Гого.
Он будет знать все мои мысли.
Как я сейчас знаю, о чем думают другие. Тюремщики - о своих ставках и Гого. Оказывается, они ставят довольно много.
Они не ждут опасности, расслабленно смотрят в экраны.
Они прихлебывают токс.
Потом один из них встретит Бойла.
После этого они думают разрешить Гого отвести меня в баню. Одни пойдут разыскивать его.
Остальные неспешно будут допивать токс и, вдоволь поморив нас ожиданием, придут в ячейку, чтобы сказать, как мы прошли лабиринт. Оказывается, они иногда говорят, что с ошибками, даже, если это не так. Даже, если гудков не было. Откуда идущему первым знать, сколько раз ошибся второй? Нам проверить сложно. Разговаривать друг с другом о лабиринте нам запрещается.
Они называют это профилактикой.
Они нарушают правила.
Мы почти все проходили лабиринт без ошибок.
Кто ошибался, тот ошибался много, и умирал в бане.
Помните парня, который выдержал семнадцать раз?
Если кто-то ставил на него, здорово нажился.
Уж я-то знаю наверняка.
Кто не ошибался в лабиринте – все равно частом попадали в баню. Им обеспечивали несколько процедур – задурно, ведь баня – развлечение тюремщиков.
Мне сейчас не нужно даже знать, о чем думают другие. Я и остальные, прошедшие лабиринт – единый организм. Одна рука не объясняет другой, что ей делать. Но действуют сообща.
Мы стали целым.
Бойла мы ждем долго. Впрочем, меня ждали еще дольше. Ведь меня не отправляли в лабиринт, зная, что обо мне есть, кому беспокоиться. Есть, кому обратиться в Комиссию и нажать рычаги…
Но мое скорое освобождение… Я много знаю, и потому должен умереть. Гого отвел меня в лабиринт, чтобы потом загнать в баню. Можно было обойтись и без первой части, но наверняка Гого уговорил остальных поразвлечься напоследок. И заодно соблюсти видимость «правил».
Гого это было нужно, чтобы убить меня без помех и свидетелей, другим – чтобы заключенные не подумали, что их подвергают мучительной смерти «за просто так». Тюремщики боятся, что если отнять призрак последней надежды хоть когда-нибудь, хоть в глубокой старости, покинуть Куполог, заключенные могут что-нибудь предпринять. Крыса, загнанная в угол, очень опасна, и может нарушить отлаженный режим. Лучше оставить ей видимость лазейки.
Будто мы не знаем, что из угла, в который нас загнали, нет выхода! Мы отчаянно нуждались в надежде все время, проведенное на Купологе. И нам ее дал лабиринт. Он подарил нам общность, наш единственный выход.
Я не подвергался в бане больше, чем одной процедуре в неделю. Но одно дело – когда есть друзья, которые беспокоятся о тебе, другое – когда они тебя собираются вытащить. Они прилетают за мной завтра.
Я долго избегал лабиринта. Многие успели побывать в нем несколько раз. Как и Бойл. И, хотя Гого каждый раз менял условия, Бойлу было очень легко проходить его.
Вы уже знаете почему.
Мы были единым целым.
Сегодня к нему присоединился я.
За все это время заключенные ни разу не говорили о лабиринте.
Ни разу – о том, что сейчас произойдет. Хотя каждый знал, чего ждет, а теперь знаю и я.
Лабиринт сделали нас другими.
Мы сидели в тишине ячейки и ждали Бойла.
Когда послышались шаги, двое из нас встали рядом с дверью.
Когда она открылась, они встретили тюремщика. Бойл втолкнул его в ячейку. Он тоже знал, что делать.
Двери тут же закрылась, это сработала система безопасности.
Нападение на персонал!
Через пятнадцать секунд в ячейку пойдет газ.
Четырнадцать.
Тринадцать.
Я включил резак, который отобрал у Гого и пронес в ячейку.
В лабиринте он везде расставлял свои камеры и готовил для нас путь. Люди, прошедшие его, знали о Гого больше, чем он сам. Под действием наркотиков он становился управляемым извне, ведь он насквозь пропитался лабиринтом. И сам бы он никогда не додумался до истории с двойным убийством! Он бы даже не догадался, что теперь, когда все может вскрыться из-за меня, его жизнь стоит не дороже, чем любого заключенного на Купологе.
Он был частью целого для обитателей ячейки, но не для себя.
Ведь он не хотел им быть.
Его сделали Минотавром заключенные. Зря я тогда боялся, ведь мне отводилась роль Тесея.
Главной целью было – заполучить резак.
Я узнал все это еще в миг своего озарения перед последней дверью, за которой прятался Гого.
Наверное, все-таки, Минотавр – неизбежная составляющая любого лабиринта, даже этого.
Двенадцать.
В плите ячейки я проплавляю большую дыру.
Одиннадцать.
Еще пять ячеек, в каждой – семнадцать человек.
Два.
Последняя!
Один.
Мы бежим по коридору. Мы скованы единой волей. Мы – целое.
Коридор перекрыт, и через тридцать секунд он наполнится парализующим газом. Когда он рассеется, тюремщикам останется только подобрать нас и запихнуть обратно в ячейки.
Вверху, в нескольких метрах – вентиляция.
Трое из нас встают к стене. Двое – им на плечи.
Остальные ползут по ним, дотягиваются до тонких прутьев лестницы.
Тех пятерых мы оставляем внизу. Они будут ждать нас. Газ не убьет их, только парализует.
Я лезу наверх по лестнице в узкой трубе вентиляции. Мы все стремительно поднимаемся, друг за другом, но никто не тычется головой в подошвы. Так получается.
Выбравшись, мы бежим к транспортному узлу.
Двое из нас бегут к бане.
Они в прошлом специалисты по импульсным излучателям, подобным тем, что установлены там. Сегодня мы будем чистить тюремщиков. Мы устроим им банный день.
Эти двое включают излучатели на полную мощность. Их знаний хватит, чтобы блокировать их так, что будет уже не отключить. За крохотные десять минут – не отключить.
А через это время в радиусе километра все живое получит смертельную дозу радиации. Погрешность очень маленькая, измеряется несколькими секундами. Действие DON-поля – интересная штука. Это BER-поле делает его нестабильным и при общем их воздействии нельзя сказать, сколько человек может протянуть. Как повезет.
Помните, я рассказывал про парня, который?..
Но сегодня – только парилка. В предбанник выходить нельзя.
Так надо.
Если тюремщики избежат паники, и смогут стать целым, они останутся живы. У нас у всех – только десять минут.
Сейчас же у заключенных есть тридцать секунд, чтобы добежать до транспортного узла. Конечно, он уже заблокирован автоматикой, и сюда спешит вооруженная охрана тюрьмы. Они будут через полминуты. Ровно столько им еще надо, чтобы расхватать оружие и выскочить из здания. У нас получилось быстрее, потому, что мы воспользовались более коротким ходом – через вентиляцию.
Тюремщики будут аннигилировать нас без раздумий.
На их беду у нас лазерный резак.
Конечно, стены транспортного узла им не вскроешь. Но нам и не надо.
За мной завтра должны прилететь. Это значит, что транспорт моих друзей сейчас на орбите, получает необходимые допуски и разрешения.
Еще это значит, что мне надо вернуться в здание тюрьмы.
Там есть узел связи.
Мне надо поторопить друзей, совсем не хочется умирать от радиации. Баня работает вовсю! Все живое в радиусе километра ощущает ее ядовитый жар.
Я чувствую дурноту, будто прошел несколько процедур. Так вот что чувствовали те, кто задерживался в бане!
Мы все сейчас это чувствуем.
И тюремщики.
Последствия воздействия DON-поля поддаются лечению, главное – дожить до него. На это дается десять минут. Из них у нас у всех осталось семь cполовиной.
Мы подбегаем к серому зданию транспортного узла.
Пятеро из нас встают у стены. Четверо – сверху. Еще выше – трое. Затем - двое. Последний дотягивается до аппендикса газового отвода и проникает внутрь. Выбраться самостоятельно он уже не сможет.
Живая лестница рушится, и мы бегом огибаем здание. Если бы остались - мы бы послужили отличными мишенями для выскочившей охраны.
Тот из нас, что проник в узел, с помощью резака ломает транспортный шлюз. Это требуется, чтобы тюремщики почувствовали на себе тяжелое дыхание оглушающей паники.
Теперь их очередь принимать процедуры, только они не прошли лабиринт.
Через шесть с половиной минут они умрут, если не уберутся отсюда. Но убраться они не могут, ни один катер не сможет стартовать с Куполога через сломанный шлюз.
Мне плевать на это, главное, чтобы никого не осталось в здании тюрьмы, ведь мне нужно добраться до коммуникатора.
Укрытые от тюремщиков серой громадой транспортного узла, мы бежим к бетонному грибку, внутри которого дверь, ведущая в лабиринт, и тот самый тамбур, где меня дожидался Гого. Только там мы можем укрыться от излучателей тюремщиков. Нас слишком много, и мы – отличные крупные мишени на белом снегу, а бегать по периметру мы долго не сможем, особенно если тюремщики разделятся на несколько отрядов.
Лабиринт же заключенные знают лучше, чем охрана. Там с нами никто не сравнится. А газ туда пустить не смогут, уже не успеют.
Тюремщики уже поняли, что кто-то включил импульсные установки и закрылся в бане. Двери там молекулярные, не взломать.
Сейчас они понимают, что работа установки грозит всем смертью.
Потом…
Я слышу шаги и падаю в снег. Я прячусь на полторы минуты.
Думаю, происходящее осознали все. Из здания тюрьмы, крича, выскакивают люди.
Я слышу, как тюремщики бегут к транспортному узлу, пытаясь спастись от радиации. Они собираются покинуть планету. Рядом со мной кто-то с хрустом проминает снег, и я слышу тяжелое дыхание.
Я чувствую сильную дурноту, ведь я сейчас тоже принимаю процедуры.
Меня в бане надолго не хватило бы…
Я не так силен, как тот парень…
Я вскакиваю.
Там, у транспортного, уже поняли, что не смогут взлететь быстро. Наверное, там царит настоящая паника.
Меня обсыпает крупной дрожью, а дыхание становится каким-то дрожащим. Несчастный мой организм.
Меня будто макнули в кипяток.
Черт, я все-таки не избежал бани!
Я вбегаю в здание тюрьмы. Там открыты все двери – последствия спешки. Автоматика отключена. Ведь на персонал никто не нападает…
Сейчас, вместо того чтобы бежать обратно, к узлу связи, и просить срочной эвакуации, тюремщики пытаются отворить шлюз.
Вручную отворить шлюз. Подцепить его обваренными пальцами.
Замкнутые стальные плиты. Внутри – шахта, по которой выходят корабли. Стыковочный отсек. Силовая зона.
Вручную открыть его почти невозможно.
Особенно, когда с пальцев уже слезает кожа.
Но все-таки, если действовать слаженно, и использовать, например, рычаги, то…
Вместо этого тюремщики разбегаются. Они отпирают ворота периметра и спешат прочь.
Они спешат от радиации, но им уже не уйти. Там, за забором – дикая заснеженная планета, равнодушно-суровая, и невозможно успеть уйти из-под радиационного гриба…
Мое тело горит, будто меня варят заживо в кипящем масле.
Нет, будто я попал в дюзы грузового экспресса.
В центр сверхновой.
Я связываюсь с кораблем.
Три с половиной минуты.
Вот настоящие тараканьи бега. Жаль, ставок никто не делает.
Через полминуты прибывает корабль. Он нарушает все установки и запреты, его приземление – не согласовано с космическим центром. Он должен был сутки болтаться на орбите, выдерживая карантин. Но там – мои друзья. И хоть они не были в лабиринте, все же они нарушают правила посадки на Куполог ради меня.
Последние три минуты мы собираем всех «наших». Выбегают, кто прятался в катакомбах. Парня, который испортил шлюз, вытащить почти невозможно, но мы это делаем. Много проще с оставшимися в здании тюрьмы. Им легче, чем нам - парализованные газом, они не ощущают мук радиации. Спасаем и «банщиков» – вот уж кому не позавидуешь.
Я чувствую, что умираю, сознание плавится, начинает отслаиваться сетчатка, в глазах темнеет…
Дыхание настолько тяжелое и шумное – кажется, я превратился в огромное окровавленное легкое.
Корабль беззвучно висит над нами. Мы торопимся, хотя, наверное, у нас плохо получается. Мы еле двигаемся, ядовитый жар проник до костей.
Двадцать секунд.
Темнеет в глазах.
Но я успеваю увидеть, как к кораблю, пошатываясь, бредут люди. Это – тюремщики. Наверное, увидели, и решили вернуться. Думали, заберем их.
Поздно. Не успеем.
Так – забрали бы, конечно.
Десять.
Шлюз закрывается, и я за миллион парсек от Куполога.
Я теряю сознание.
Для прошедших лабиринт не существует расстояний. Все мы – части целого.
Теперь вы знаете, кто я и как меня можно найти. Вы знаете, что нам теперь делать.
Ведь вы прошли лабиринт. |
Рассказ открыт для комментариев