 |
|
| |
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
|
«Cos I Luv You», - для тех, кто понимает. Лирика плавно переходящая в истерику.
Меня зовут Егор… кагор, бугор, багор… Я ненавижу горы!
Здравствуйте.
Я не люблю Жаклин Кеннеди, слушаю Slade, а меня как-то выслушал Кулагин Виктор Иванович. Первое и второе помогло познакомиться с Катериной. Зато третье делает наши отношения невозможными: я – здесь, она – там, и так будет до тех пор, пока она не выйдет замуж за кого-то более путёвого, чем я.
Так решил её отец, Кулагин.
Там – это где осень и весна. И затяжные зимы. Где лето с пухом тополиным, где утро каждое – война… ой!
Разве выпало: «война»? Я делаю неосторожный шаг и теряю равновесие. Командир поддерживает меня за рюкзак:
- Под ноги смотри, Егор!
Это Витос. Отец по землячеству и нянька. Всё в одном лице. Да. С заботой о сыне, уснувшем в пустыне в камнях на вершине… При чём тут «сон на вершине», хотел бы я знать? Впрочем, нет. Не хотел бы.
А что «под ноги»… это он зря - придавленный рюкзаком, я кроме своих ног и частого булыжника ничего не вижу. Камень с отвратительным скрежетом давленого гравия ест обувь, поплёвывая в лицо фиолетовой под липким небом пылью.
Липкое? Потому что цепляет глаз. Ни намёка на призрачную голубизну наших широт. Ни тяжёлых туч, царапающих животы о верхушки деревьев. Ни легкомысленной кисеи перистых облаков, свысока напоминающих о влаге и далёких морях с океанами.
Воды здесь нет. И не было. Никогда. А потому: ни деревьев, ни кустов, ни кисельных берегов, древней смерти юных слов… Вздор!
Что за хрень? С самого утра – кошки на сердце. Скребут проклятые, мысли измятые, судьба полосатая… о! Задор!
Если, конечно, сегодняшний день считать «чёрным».
Заусеницы рифм пугают. Мне, ведь, чтоб на будущее погадать, карты не нужны. Я верю, что там, в глубине меня, сидит кто-то, кто знает всё наперёд. И если удачно созвучия раскинуть, то он о грядущем мне намекает: слово только назови и судьбу благослови - пальцы скользкие в крови…
Ну, вот, опять. Видите? Хороши намёки. Лучше бы помалкивал… зараза.
Нас трое.
Я - рифмоплёт-салага-чайник. Мой командир - Виталий Петрович, он же Витос. Он же «капитан». Исключительного мужества человек: таким, как я, живой укор, не раз воспетый мной, поэтом, продвинутый по части гор, и малость двинутый на этом.
Оп-па! - эпиграмма, хе-хе…
Третий - Гарсилас. Этот нормальный, из местных. Командам послушен, к горам равнодушен, солнцем укушен… Короче! – большой любитель привалов и кухни.
Впрочем, и то, и другое мне тоже по вкусу – «салага безусый дал в ухо тунгусу»…
О! Каламбур!
- Алто! - командует Витос, и мы с проводником послушно останавливаемся.
На испанском я за эти полгода так не заговорил. Но ключевые слова запомнил.
Нет. Это не «этапа», - сигнал к привалу. Сейчас Витос определится по GPRS, даст новые вводные Гарсиласу, и мы продолжим движение - к трудностям с презрением, к души упокоению… Трубадур, блин! Да что же это меня так колбасит?!
Стиснув зубы, я потею под поклажей… из варварской блажи по скалам я лажу.
Минута, может, две покоя и двинемся дальше. Нет смысла сбрасывать с плеч тяжесть. Потом дольше будет возиться с её навьючиванием обратно – удача вероятна в пустыне безвозвратной.… Вот! Значит, не верю, что отсюда выберусь?! А «война» - это предчувствие скорой развязки? Правду говорят, что поэты не просто заглядывают за угол, - они видят будущее.
Только я не хочу быть поэтом. Хочу быть незрячим. И красивые девушки будут переводить меня за руку через улицу… вот только как в этом случае я пойму, что они красивые?
- Приехали, - по-русски говорит Витос, и, повысив голос, кричит проводнику. – Этапа!
Я оборачиваюсь:
- Пришли что ли?
- Сюрприз, парень, - доброжелательно отвечает Виталий, помогая мне освободиться от рюкзака. – Правда, здорово? Спутник на месте. Если поспешим, то через минуту отстреляемся. А как ящик подвесим, так и домой…
Домой? Я не вчерашний, не «простой», его слова - сплошной отстой.
«Дом» для Виталия Петровича – это брошенный на краю Косты джип. А в машине - ещё три «ящика», по числу вершин, к которым эти железяки нам следует приколотить. Таких бригад, как наша, здесь, в Андах работают два десятка. В Кордильерах, насколько я знаю, тоже свои, братья-славяне.
Собственно, весь русско-украино-белорусский промальп сейчас здесь. Денежно, престижно, скоропостижно… И я, дурак, сюда ломанулся. Отцу Катерины решил что-то доказать. Ага! Вход - рубль, выход – два… и вся жизнь – трава, а в живот - булава, дома плачет вдова…
Классно меня Кулагин «сделал». Пока ВСЮ работу не закончим, НИКТО отсюда не уедет. А работы ещё лет на пять. Шутка ли: основные горы пометить, чтобы учёный люд в реальном времени вибрации Земли слушал. Стопроцентный аларм-сигнал землетрясений на братской американской земле! Такую музыку готовим. Ну, а я тут в кабале, и, гадая на золе, вижу выход лишь в петле…
Наши-то, как здесь закончат, в Гималаи собираются. Чтоб и Евразию можно было «слушать». А что им? Хлебом не корми – дай по горам полазить. Вдобавок, за деньги!
Вот только о Кавказе – молчок. Не хотят они «Кавказом стенки ходить». Видать, уже там побывали. И не понравилось. А я, скромный, не спрашиваю, где они сноровку со снайперской винтовкой муштровкой-тренировкой пришнуровывали…
Да ну их… железные люди, тесен их круг, залпом орудий по теням от рук.
«Теням от рук»? Ещё один «намёк», о котором лучше поскорее забыть. Всё равно, пока не случится, не разберёшь, о чём внутренний голос подсказывает.
А Гарсилас уже хлопочет рядом, дружелюбно похлопывает меня одной рукой, указывает на рюкзак Виталия другой:
- Гыл-гыл-гыл, Витос, - радостно щерит изрезанное рубцами лицо Гарсилас. – Гыл-гыл-гыл, Горос…
- Что ему нужно? – я с облегчением распрямляю усталые плечи и спину.
- Обед ему нужен, - поясняет Виталий. – Лакомида…
- Сикларо лакомида! - едва не вопит проводник, и его истерзанное солнцем лицо складывается в печёное яблоко. – Яэсора порфин!
Я понимаю его восторг: походная кухня из керогаза и герметичной посуды позволяет даже на этой высоте быстро готовить суп и тушёнку. А сами припасы: мясо и сушёные овощи, разве сравнишь с местной пищей из тараканов и ящериц?
Заглядываю в жадный рот Гарсиласа, морщусь от его гнилого дыхания и представляю, как он поедает сороконожек, закусывая пауками – «работая руками с зажатыми клинками»…
Становится не по себе: опять символ близкой беды.
- Не спи, стажёр, - глухо окликает Виталий.
Он уже расчехлил оружие. Ствол СВД матово отсвечивает на солнце. Командир привычно прилаживает оптику, коллиматор, батарею. Обычная самозарядная винтовка Драгунова образца шестьдесят третьего года споро превращается в реквизит фантастического боевика – «дальнобойность велика, страх и ужас чужака»…
Последним Виталий вставляет магазин с десятью маркерами, передёргивает затвор и щёлкает предохранителем.
- К бою готов!
«Море бинтов к приговору венков, поле цветов в частоколе крестов»…
Глаза старшего хитро щурятся. Я ничуть не сомневаюсь, что ему известно о моей ссылке. Подозреваю, что он знает и о причинах этой несправедливости.
Достаю из кармашка рюкзака футляр с биноклем и подхватываю командирскую коробку с GPRS. Виталий кивает на пенал с компасом, и мне приходиться ещё раз нагибаться.
Проводник приступает к хлопотам с баллонами воды и газа, а мы поднимаемся на ближайший валун. Впрочем, «мы» - это не совсем точно. Когда мне, наконец, удаётся взгромоздиться на камень, командир в позиции «лёжа» уже деловито регулирует яркость коллиматорной точки и резкость прицела.
- Чуть живее, Горос! - в голосе Витоса только терпение. – Цель?!
Присаживаюсь рядом и включаю спутниковую навигационную систему: на тёмно-коричневом экране струится замысловатая паутина уровней высот. Центральная точка нашего положения и точка цели лежат на разных «паутинках», но сейчас важно другое, – между нашими горизонталями «чисто».
Сверяюсь с компасом и докладываю:
- Тысяча сто метров. Полсотни метров к верху. Десять градусов к Югу.
Я достаю из футляра бинокль и бросаю взгляд на хронометр:
- Через три минуты спутник уйдёт за горизонт.
Пока я удивляюсь точности, с которой нам удаётся вовремя выйти на цель, командир врастает в приклад, перетекает зрением в наглазник и левой рукой выдвигает бленду до упора. Щёлкает предохранитель.
Я заглядываю в бинокль. Даже в это предполуденное время громада камня продолжает успешно прятаться от солнца. Густые тени серыми клочьями расступаются, обнажая рельеф горного массива. Цель нахожу сразу и вздрагиваю: плавные обводы овала с окаймляющими его сверху и снизу карнизами похожи на человеческий глаз. Горизонтальные складки и вертикальные трещины напоминают морщины на измождённом лице Гарсиласа. Алое пятно цели в самом центре овала дорисовывает зрачок, и оттого сходство с частью человеческого лица усиливается. Впрочем, почему же «частью»? Вот тот нависающий валун вполне сойдёт за нос…
- Как у тебя? – спрашивает командир.
- Вижу цель. Жду пристрелочный…
Винтовка сочно «бахает», а на девять часов от пятна цели на скале расцветает жёлтое пятно краски. Теперь мне нужно привести прицельную марку винтовки командира к пятну прицела спутника. Я представляю, как в двух сотнях километрах над нами искусственный спутник Земли из мрачной чёрной бездны посылает луч лазера, чтобы пометить миллионолетнюю породу…
- Не отвлекайся, Егор, - жёстче обычного говорит Виталий. – Коррекция метки…
Поле зрения оптики винтовки - три градуса. Бинокля – тридцать. Если я в ближайшую минуту не наведу коллиматорную точку винтовки на пятно лазера спутника, нам придётся сутки ждать следующего сеанса наведения на цель.
- На три часа, командир. Два прицела.
Я представляю, как прицельная марка бежит по скале, подбираясь к зрачку «глаза». Жаль, что в бинокль красное пятнышко не разглядеть. Наверное, красиво. Вот бы взглянуть…
Он опять стреляет. В бинокль видно, как след маркерной пули жёлтой кляксой почти на треть покрывает алое пятно цели.
- Неплохо, - одобрительно говорит Виталий, разглядывая свою работу в прицел винтовки.
Потом отсоединяет магазин, отодвигает затвор и меняет патрон с жёлтым маркером на белый. Бах!
Пятно белой краски удачно ложится на край жёлтой. Получается разноцветная восьмёрка. Теперь посадочное место будет легко найти и даже отличить от первого пристрелочного выстрела.
- Может, ещё разок? – спрашиваю я.
Но командир уже стоит на колене и снимает с плеча ремень оружия.
- Запомни, салага, - ёмко, по-отечески говорит он. – Лучшее – враг хорошему! Сдавать назад на автомобиле нужно не сколько хватает места, а сколько тебе нужно для манёвра. Пошли обедать. Гарсилас, надо думать, уже весь запас моркови на суп перевёл…
***
К подножию помеченной скалы мы добрались только через три часа. В горах – обычное дело: цель вот она, рукой подать. И если бы там стоял человек, с ним можно было бы перекинуться словечком, или дуэтом спеть. Но подойти, поздороваться за руку… или просто рядом посидеть, постаканить-погалдеть… - это долгий ход и многие беды, если торопиться.
Впрочем, неторопливость тоже не гарантирует отсутствие проблем и сюрпризов.
У скалы нас поджидало двое оборванцев, по лицу и комплекции - вылитые гарсиласы. Разве что чуть приземистее и суше… да пончо более мышиного цвета, чем у нашего проводника.
- Ола омбрес, - поздоровался с ними командир.
Он аккуратно уложил свой рюкзак на землю и, задрав голову, глянул вверх.
Я тоже освободился от поклажи, кивнул местным и сказал:
- Мне кажется, метка дальше, севернее…
- Верно, - одобрительно кивнул Виталий. – Дальше и южнее. Но подниматься мы будем здесь. В метрах тридцати над нами карниз. По нему-то и продвинемся под самую цель. Ты же не хочешь штурмовать камень с отрицательным углом наклона?
Мне очень хотелось сказать ему, что «штурмовать камень» мне не хочется ни под каким углом: ни отрицательным, ни положительным. И вообще, это затянувшееся путешествие по местам грядущей славы американских геофизиков мне уже давно поперёк горла. Что я ничего не имею против камня и неба, но когда «несть числа» и тому и другому…
- Егор, - привычно «будит» меня командир. – Работаем.
Да. Я многое чего хотел бы ему сказать. Но штука в том, что от моих горьких слёз ничего не изменится. Разве что станет много горше… мне.
Я отошёл от стенки шагов на двадцать, выбрал относительно ровную поверхность, расстелил брезент и приступил к разгрузке вещмешков: канаты, зацепы, крючья, ступени, гвозди…
Позади сухо стрельнул спитовский гвоздемёт. Раздались недовольные возгласы, вскрик боли, удары…
Я в полуприседе развернулся и замер: местных заметно прибавилось – теперь их было человек десять. И они палками избивали Виталия. Командир крутился под их ударами, иногда ловко уворачиваясь, иногда не очень. В стороны летели брызги крови и клочья одежды…
Вот один из оборванцев упал. Второй… но их слишком много.
Я закричал. Схватил молоток и даже успел сделать несколько шагов. Неожиданно вокруг меня стало тесно. Кажется, я кого-то ударил кулаком… а потом мир перевернулся: небо со скалой поменялись местами, и я пребольно ударился спиной о камень. В глазах - цветные сполохи и как-то сразу расхотелось дышать. Надо мной гортанно вскрикнули и приложили палкой по животу. Меня согнуло пополам, обед, старательно, с душой сготовленный Гарсиласом, одним коротким спазмом выхлюпнуло в пыль...
А потом всё как-то угомонилось. Так же внезапно и неожиданно, как началось.
Но я не спешил подниматься и открывать глаза.
«Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Шлак! Мрак! Баг! Дурацкий лозунг. Какая-то девка придумала. Кажется, из Испании. Этот слоган имеет смысл только в двух случаях: либо когда нет выбора - что так убьют, что эдак. Либо умирать нужно кому-то другому… а это меняет дело, не так ли?
Время шло. Ничего не происходило. Я приоткрыл глаза, чтобы глянуть: чего там во внешнем мире делается.
Витос сидел в нескольких метрах от меня. Он обеими руками держался за лицо и внимательно следил за бандитами.
В десяти шагах валялся гвоздезабивной пистолет, чуть в стороне – мой молоток, а на скале отблёскивала алюминиевая ступенька – первая из двух сотен, которые должны были привести нас к месту установки оборудования.
По-видимому, Виталий приколотил ступеньку, и это почему-то разозлило оборванцев. Они избили командира и напали на меня, но если взять пистолет… то можно будет ещё разок нарваться на неприятности. Это ведь обычный пороховой «спит» - с предохранителем у раструба: если ствол не прижат к поверхности, то боёк не ударит по патрону. В моём рюкзаке лежит точно такой же.
А геологический молоток против их палок как-то не очень…
Да и толку с одного выстрела? – не просить же их обождать, пока я буду перезаряжать «оружие».
Новый окрик и бойцы отступили на шаг.
На поляну неспешно выбрался старик. Судя по уважению разбойников – важняк. А по виду не скажешь. Его хламида была настолько потёрта, что назвать её вкусным словом «пончо» значило бросить тень на славу перуанского текстиля.
Старик цепко посмотрел на нас с командиром и о чём-то негромко спросил. Один из бойцов шагнул вперёд и быстро заговорил, активно размахивая руками. Он показывал вверх, на нас с Виталием, на первую ступень, прибитую к скале…. По-видимому, ступень заинтересовала старикана больше всего. Он снисходительно повёл плечом, - боец заткнулся и отступил.
Старик подошёл к ступени и внимательно, едва не обнюхав, осмотрел её. Потом продел пальцы в отверстия перфорации… и вытащил.
Я глянул на Виталия и понял, что командир был поражён не меньше моего. Но потом произошло ещё более удивительное: старик указательным пальцем потёр по скале, и отверстие от гвоздя затянулось. Ещё одно движение ладонью, и от работы гвоздешлёпа не осталось и следа.
Он пальцем затёр отверстие в камне! Как в пластилине!
На поляну вышли ещё трое: двое бандитов привели Гарсиласа.
Не успел, значит, убежать.
Старик отвлёкся от алюминиевой ступеньки, и о чём-то спросил нашего проводника. Тот ответил. Потом, подумав, что-то добавил, а через секунду Гарсилас уже громко кричал на бандитов, размахивая руками не слабее первого оратора.
Старик тихо ответил, и Гарсилас шагнул к Виталию, быстро заговорил с ним, показывая на бандитов, на старика, на скалу.
Виталий покачал головой и протянул проводнику окровавленную ладонь. Подбородок у командира был вдавлен и в крови. Похоже, ему сломали челюсть.
Гарсилас подбежал ко мне.
- Гыл-гыл-гыл, аймара, - закричал на меня Гарсилас. – Гыл-гыл-гыл, кечуа, - и он гордо ударил себя в грудь.
Мне опять захотелось зажмуриться. Да так, чтобы когда глаза открыть, ничего этого здесь не было. А ещё лучше, чтобы здесь не было меня. Домой хочу. К маме.
Моя мама чудесно готовит холодец… и тефтели с черносливом…
- Гарсилас – кечуа, - настаивал проводник. – Горос, Витос – московита. Аймара, аймара… - Гарсилас несколько раз показал рукой на старика.
- Аймара, - покорно согласился я, лишь бы он отвязался. – Деда зовут Аймара. Я счастлив. Можешь от моего имени послать его в задницу.
Гарсилас заулыбался и хлопнул меня по плечу. Потом он вновь обратился к старику, отчаянной жестикуляцией пытаясь что-то объяснить.
Аймара что-то тихо сказал, но проводник не унимался. Тогда один из бандитов ткнул концом палки ему в лицо. Гарсилас тут же умолк, упал на колени и сплюнул тёмно-красным на землю.
Стало тихо.
Аймара, поигрывая гвоздём и ступенькой, подошёл ко мне.
Если кто помнит актёра Бронсона – копия! Только лет на сто старше. Вот он что-то сказал. Голос приятный, без гнева или злости. Его пожилое, изрезанное морщинами лицо безмятежно. И только чёрные, мрачные глаза пугали… была в них какая-то первобытная борзость. Легко могу представить, как человек с такими глазами между делом, походя, отрежет голову ближнему и тут же, рядом с трупом, спокойно продолжит прерванное занятие: будет готовить плов или стричь бороду.
- Я не понимаю, - сказал я сердито. – Но бить людей за гвоздь в стене – варварство!
Старик полуобернулся, о чём-то спросил Гарсиласа. Тот односложно ответил.
Аймара, потеряв ко мне интерес, подошёл к Виталию.
Несмотря на очевидный ужас, ситуация мне показалась комичной: Аймаре было что-то от меня нужно. Но для этого Гарсилас должен был передать его слова Виталию, а Виталий перевёл бы мне. Без обоих переводчиков диалог невозможен.
Вот только не скоро Виталий заговорит.
А Гарсиласу только что разбили губы.
- Витос? – обратился старик к Виталию.
Командир осторожно кивнул, показывая окровавленную ладонь.
Приняв какое-то решение, старик передал одному из бандитов ступеньку с гвоздём и жестами предложил Виталию показать лицо. Командир пожал плечами и убрал руки. Аймара внимательно осмотрел челюсть, старательно вытер ладони о свою дерюгу и неожиданным скользким движением обхватил командиру затылок левой рукой, а правой вцепился ему в подбородок. Виталий завыл и забился от боли.
Всё произошло само собой.
Я рванулся на выручку командиру.
Я думал оттолкнуть старика. Хотел, чтобы он оставил Виталия в покое.
С таким же успехом я мог наброситься на трамвай. Или автобус.
Я будто налетел на угол дома. Аймара не шевельнулся. Не повернул головы, не крикнул. Он не сделал ничего! А я ударился об него, отлетел назад и растянулся в пыли. Сел и глянул на бандитов.
Они стояли неподалеку и смотрели на меня. Никто не смеялся, а старик стоял на прежнем месте, рядом с Виталием.
«Даже головы не повернул, - расстроился я. – Сволочь»!
И тут я понял, что «дёргаться» не стоило. Убьют. И никто не спасёт - не поможет. И наказывать за это никого не будут.
- Отставить, Егор, - неожиданно внятно произнёс командир, ощупывая лицо. – Вроде, починил, гад. Ну и дед! Спрошу у Гарсиласа, как это он делает.
Они в полголоса загалдели. Через минуту к их беседе подключился Аймара.
А меня начало трясти. Было очень страшно.
Оказывается, я никогда раньше не задумывался о том, как может быть страшно цивилизованному человеку вдали от милиции. Одно неосторожное слово, жест… и забьют палками до смерти. Моя жизнь зависела от прихоти дикарей. Которые спят в хижинах из уложенного камня. И не могут додуматься до вентиляционного отверстия в крыше - очаги здесь топят «по чёрному»: дверные проёмы издалека угадывались по чёрной кайме сажи…
Я увидел, что все трое смотрят на меня. И молчат.
- Чего уставились? – я почти закричал. Я был на грани истерики. – До ветру мне надо. Отлить! Писать хочу!
Они с минуту шушукались, а потом Виталий сказал:
- Валяй. Только недалеко. К вещам не подходи, а на конвой не обращай внимания.
О вещах я бы и не вспомнил, а про «конвой» понял, только когда двое бандитов пошли за мной.
- Ну и хрен с вами, - сказал я, развязывая узелок на брюках. – Глядите, как мы это делаем у себя, в России.
Но такие подробности их не интересовали, - отвернулись в негромком разговоре.
Справившись со своими делами, я возвращаться не стал. Вылез на ближайший валун и стал «смотреть горы».
Приятное занятие, я вам скажу. Казалось бы – камень, но столько форм, причуд, изгибов… теней неясных переливов, души взлохмаченной этюд.
Забавно, как мы с Катькой познакомились. На свадьбе… разумеется, на свадьбе – моё рабочее место. Тамада, куплетист, мастер импровизаций... Так написано на моей визитке. Массовик-затейник, словом.
Я Катюшу ещё на поздравлениях приметил. А потом, как ребята сто первый раз Мендельсона отыграли, шепнул ей: «нельзя быть такой красивой, девушка. Могут украсть». А она мне ответила: «скорее бы»…
Хорошо сказала. Ключик что надо!
Я тогда ей весь вечер баллады пел. Под «Everday», конечно. Всё на одну тему: «скорее бы»… о тщетности борьбы… с гламуром, о точности стрельбы… Амура, превратности судьбы… авгура…
Жека душевно струны перебирал, Вадяня барабаны оглаживал. А я аккордеону едва меха шевелил. Гармошка – мой конёк: правая рука не знает, что делает левая. Хорошо тогда скатили. Не Джим, Дон, Дэйв, конечно. Но и не «Варвара жарит кур», между прочим. Спелись, чего там. Не первый год…
А ведь уже тогда мой внутренний голос не молчал.
Ведь я и есть авгур. Ну, как же: рифмач – носитель тайного знания. Чем не повод для изгнания? Вот такое наказание…
Они думают, что нанизывание слов на прутик - дар Божий.
А по мне – обуза.
У всех правильные занятия и понятные желания: к чему-то стремятся, чему-то учатся, где-то работают. А я навечно прикован к праздничному столу: мне рады, потому что я – душа общества. Убери общество – и нет меня, всё – пустая болтовня, эх! полцарства за коня!..
Позади зашуршало.
Я испуганно обернулся. Так и есть. Зовут. Руками машут.
Рисковать здоровьем не хотелось. Поэтому я без споров спустился с валуна и вернулся на площадку перед скалой.
У стены сидел Гарсилас и промачивал разбитые губы антисептической салфеткой. Виталий не изменил своего положения. Только разулся и старательно разминал щиколотку правой ноги.
Больше никого не было.
- А где все? – спросил я.
- Уже соскучился? – улыбнулся командир. - Присаживайся. Сторговались, вроде. Но придётся немного поработать. Так просто не отпускают.
- И что?
- Нашкодили мы крепко. Оказывается тут у них кладбище, прямо в горе. Здесь, неподалеку, пещера, они там своих покойников складируют. А скала, что я краской подмазал, - окно в мир для усопших предков. И через это «окошко» их предки за нами уже тысячу лет подглядывают. А я, значит, им бельмо на глаз посадил… Что ещё?
Это он заметил, как я судорожно вздохнул.
- Да видел я этот глаз, - признался я. – В бинокль.
- И можешь забыть, - благодушно успокоил Виталий. – Суеверия и темнота. Твоя задача залезть наверх и затереть маркер. После этого обещали отпустить.
- Затереть? Это же мел! Он в породу впаивается.
- У нас есть немного краски. Граффити никогда не увлекался? «Задуешь» и мать его.… Отсюда никто не разберёт: стёрли или закрасили.
- А дед мне руки не вырвет, когда я ступеньки колотить буду?
- Никаких ступенек, парень, - с непонятным воодушевлением сказал Виталий. – Впрочем, они разрешают взять всё, что не царапает камень...
- Погоди, - остановил я командира. – Ты хочешь сказать, что отправляешь меня наверх без ступенек? Без гвоздешлёпа и страховки?
- Ну, положим, страховка у тебя будет, - заметил командир. – Нижняя. Обеспечишь кулачковыми закладухами, у нас их три. Дам тебе два хороших каната по десять метров. За сегодня ещё успеешь сделать пару десятков этапов по четыре-пять метров каждый. Я присмотрю щели для клиньев…
- Почему четыре-пять метров? – тупо спросил я.
- Потому что больше семи метров свободного падения никакая верёвка не выдержит.
- А я, значит, выдержу?
- Во-первых, выдержишь, я тебе из ремней беседку на задницу навяжу, так что тряхнёт крепко, но жить будешь. Да и верёвки у нас маммутовские, с приличной динамикой. Не резинка, конечно, но душу не выдернут…
- А во-вторых?
- А во-вторых, не падай, - усмехнулся Виталий.
- Ты с ума сошёл! – мне даже горло сдавило от ужаса. - Это две с половиной сотни метров! Без ступеней? Крючьев? Это ты фанат гонок по вертикали! А мне нравится, когда жопа на асфальте.
- А ты, значит, фанат «жопы» и «асфальта»? – брезгливо осведомился старший. – Или вопли заморских клоунов тоже в этот список входят?
Тут я не понял, - это он «Nobody`s Fools» имел ввиду? Но давать оценку его неожиданной эрудиции не стал. Другой вопрос показался более важным:
- Почему бы тебе самому не полезть?
- Я бы с радостью, - сказал командир. – Да не могу. Видишь, что черти с ногами сделали…
Я присмотрелся и подосадовал за свою невнимательность. Лодыжки его ног тонули в багровых опухолях.
- Не сломаны, - пояснил Виталий. – Но перебиты. Так что после восхождения, тебе ещё придётся отнести меня к машине. И для нашей команды эта стенка в ближайшие две недели – последняя. Рад?
«Утрат наград у райских врат, вдоль входа в ад парад оград»…
- А пахану местному западло было тебе ноги вправить?
- Гуллосу? – уточнил Виталий.
- Аймаре.
- «Аймара» - это племя. Это их горы…
- Ты не увиливай, командир. Почему бы Гуллосу не починить тебе ноги, как он это сделал с челюстью?
- Может, сходишь к нему в кишлак, и сам об этом спросишь?
- Что-то не хочется. Ты же знаешь – боюсь одиночества. А если откажемся?
- Убьют, - спокойно ответил командир.
- Палками?
- Это не палки. Они называют их «макана».
- Да, - кивнул я. – Это очень важно. И много ли макана может против СВД?
- Сотня макана против одной винтовки? – прищурился Виталий.
- Тогда давай убежим.
- Ты и вправду полагаешь, что со мной на плечах перешустришь Гарсиласа? Или ты меня здесь бросишь?
- Причём тут Гарсилас?
- Да притом, что проводник наш драпанул, как только они на меня кинулись. И что-то недалеко ушёл…
- Я не полезу туда, - спокойно сказал я. – Я ни за что туда не полезу! Это безумие!
- Брось, парень, - сказал командир. – Не ломайся. Всегда приходит время, когда нужно что-то сделать. Не спорить, не доказывать… просто взять и сделать. Не говорить об истории, а делать историю. Потому что больше некому. И будешь мужчиной. А если не сделаешь или сделаешь плохо, будешь покойником. Есть разница?
- Хотелось бы уточнить твой личный вклад в эту «разницу»…
- Руководство, тактика восхождения и спуска.
- Не маловато-ли?
Он тяжело вздохнул:
- И что же ты хочешь? Денег?
- Домой хочу, - быстро сказал я. – В Москву!
- Да ради Бога, - неожиданно согласился командир. – Если так приспичило, давно бы сказал. Насилу не держим.
- Но Кулагин…
- Кулагин - «бай-ага» только в Москве, - сказал Виталий. – А здесь он всего лишь Витька из обеспечения. Закрасишь пятна, и я сам тебя в аэропорт отвезу. И первым же рейсом в Москву отправлю. Теперь мы можем обсудить порядок подъёма?
- Как челюсть? – глухо спросил я.
Командир большим и указательным пальцами правой руки взялся за нижнюю челюсть и слегка подвигал ею из стороны в сторону.
- Зудит… да не вибрируй, стажёр! У нас есть радио - будем держать связь. Найду НП с хорошим обзором, Гарсилас поможет мне туда перебраться. Буду следить за тобой в свою оптику, подсказывать маршрут… ты не будешь один.
- Ага, - сказал я. – Понял. По прихоти варвара я полезу на стенку, а ты мой затылок через оптический прицел будешь рассматривать. Красота! Всю жизнь мечтал…
***
В первый раз Егор запаниковал, когда до карниза оставалось не больше двух корпусов. Три десятка метров высоты под ногами парализовали волю. Он упрямо нашёптывал себе «Far Far Away», но сдвинуться с места не получалось. Силы быстро уходили из натруженных подъёмом рук.
- Егор, - уверенный голос командира в наушниках успокаивал, но ужас перед неминуемым падением не отпускал. – Я всё вижу. Ты не «застрял», парень. Всё в порядке. Ты поднимаешься уже час с четвертью. Раз досюда добрался, то и дальше пойдёшь. Главное – много не думай. Давай-ка вместе. Ноги в хорошем упоре. Правая рука в расщелине на половину пальцев. Ты очень хорошо держишься. Просто ты не видишь, что вижу я. Подними голову и посмотри на левую руку.
Егор послушно сделал, как велели.
- Отлично. Теперь следи за маркой.
Егор увидел красную точку на запястье. Точка «съехала» с руки и двинулась по камню влево и вверх.
- Левую руку тяни за коллиматорной меткой. Там тебя ждёт очень симпатичный выступ. Когда за него ухватишься, сможешь выпрямиться, и сразу левой ногой нащупаешь щель. Ты за неё держался пять минут назад.
Невесомые наушники и микрофон нисколько не мешали подъёму. Радио было надёжно закреплено на страховочном поясе. Ремни «беседки» немного сковывали движения, зато успокаивали: какая ни есть – страховка, и надежда, что всё обойдётся.
А голос давал бесценные советы: как продолжить движение, с какой ноги начать, в какую сторону двигаться.
Выступ оказался на месте. И щель под левую ногу оказалась достаточно широкой, чтобы ботинок в неё втиснулся не носком, а рантом.
Упоительно – замереть на прочной, надёжной опоре.
- Не останавливайся, Егор, - напрягал командир. – Пользуйся инерцией – единственный помощник в движении наверх. Следи за маркой по правой руке… чуть потянись, правую ногу расслабь… Да не «липни» ты к этой долбаной скале, салага! Это же не кулагинская дочка, это - камень! Чуть отодвинься, и «горизонт» будет шире: сам будешь видеть, куда руки тянуть. И не нужно подтягиваться, - выжимай ногами. Отлично! Пора ставить закладуху. Вот в эту самую щель… да! Не вижу, чтобы ты откинул предохранитель эксцентрика. Вот. Теперь правильно. Карабин. Трос. Ну, ты молодец, парень. «Мастера» я тебе гарантирую. Теперь зажим… Блин! На оба конца. Оба! Вот. Можешь отпустить руки. Не бойся. Отдыхай. Две минуты. Ноги тоже отпусти. Отпусти ноги, я сказал!
- Я боюсь, - признался Егор.
- И правильно, - сказал командир. – И молодец. Тому кто боится – бояться нечего. Посему и вниз можешь смотреть, сколько вздумается. Вверх, в стороны… забудь о камне. Ты сейчас в том положении, когда уже всё равно: тридцать метров под тобой или сто тридцать. Если падать, то разницы нет. Это как у пловца: если глубже роста, то значения не имеет: три метра или три километра. Что так, что эдак… понимаешь?
- Кажется, да!
- Отлично. Теперь чуть ослабь зажим, осторожно. Так. Начинай спуск к нижней закладухе. Ну, ты совсем под паралитика, Егор. Чуть смелее… перехват на средней страховке. Отлично. Теперь спустись вниз и подбери нижний кулак.
Егор спустился на канате к нижней страховке и потянул за клин. «Кулак» из щели не выходил.
- А стопор кто ослаблять будет?
- Зараза!
- Береги дыхание…
Егор отжал фиксатор эксцентрика, и закладуха вышла из пазухи.
- Отлично. Теперь ножками упираешься, ручками подтягиваешься.… Только плавно… очень плавно! Одна железка тебя держит, другая – страхует, третья – на поясе. Но мы же не будем проверять их прочность, верно?
- Да. То есть, нет… не будем.
- Так. Сейчас будем выходить на карниз, Егор. Там и отлежишься. Собрался? С правой ноги. Выше, под себя, ещё левее. Есть! Нащупал?
- Да!
- Правую руку.… Нет! Не нужно сильно тянуться. Ноги – опора, руки – равновесие. Короткое «плечо» - большая мощность. Будешь тянуться - руки «затекут», быстрее устанешь. Не спешим. Понемногу. Вижу, как ты взялся правой. Пойдёт. Теперь переноси левую руку… по марке, Егор, по прицельной точке. К чему эксперименты? Хорошо ведь получается.
Через минуту Егор перевалил через гребень и оказался на длинном карнизе полуметровой ширины. Он лёг на спину и с наслаждением вытянулся.
Серый, в чёрных прожилках трещин камень нависал над ним, закрывая половину неба. В ушах звучали поздравления Виталия, но ужас, ледяной рукой оглаживающий сердце, ширился и рос.
- Егор, ответь, - добродушно гудел Виталий. – Как ты там, парень?
- Нормально, - сдавленно ответил Егор. – Только не верю я, что туда залезу. Двести метров! А я едва тридцать осилил. И чуть не умер.
- Не «едва тридцать», а почти сорок. Считай - пятая часть. За каких-то два часа. Я и не надеялся. Кстати, - это половина запланированного на сегодня подъёма. Только ты там не спи. Ручками работай - ножки растирай. Не забудь шею…
Егор неловко завозился на каменном ложе. В спину впивались каменная крошка, углы и выступы дикого камня.
- Я только одного не пойму, командир: как я вечером спускаться буду?
- Это ещё зачем? – заулыбался голос Виталия в наушниках. – Над тобой в пяти десятках метров второй карниз идёт. На нём и заночуешь.
Егор промолчал. Что-то такое и ему приходило в голову. Вот только верить не хотелось, что всё это взаправду… и с ним.
- Мне страшно, командир, - признался он. – Я не уверен в своих силах.
- Ты, главное, много не думай, – посоветовал Виталий. – Тебя убивает не высота, а воображение. Относись ко всему, как к понедельнику: противно, но на работу идти надо. Идёшь и работаешь… отстранись от страха. Сосредоточься на этой, конкретной секунде. Вот, прямо сейчас ты же не падаешь?
- Нет.
- Не падаешь, не мёрзнешь… Разносолы, конечно, до завтрашнего ужина не светят, но, сколько там осталось? Сутки! Потерпишь, не маленький. Да не дрейфь, салага. Сейчас пойдёт хороший угол с выраженным рельефом. Загородная прогулка! Самый тяжёлый участок на сегодня ты уже отработал. А на втором карнизе закладухами обложишься, концы подтянешь, и… добро пожаловать к звёздам! Кто из поэтов может таким опытом похвастаться? А завтра, с первыми лучами…
- Вот, - сказал Егор. - С этого места, пожалуйста, чуть подробнее.
- Пустяки. От второго карниза к овальной плите идёт трещина. Так ты по ней… в расклинку. Как с самой плитой быть, я пока не знаю, - чересчур гладкая. Наверное, обойдём её поверху. Свяжешь канаты и спустишься. Нормально всё парень. Ты – молодец! Только пора подниматься. До следующего карниза нужно успеть до темноты. Ты же не хочешь всю ночь висеть на стенке?
- В самом деле, - согласился Егор, поднимаясь. – Не хочу.
***
Звёзд было не просто много. Им не было числа.
Громада камня ласково грела левую щеку, а поднявшийся к ночи ветер обдавал холодом правую. Чуть потрескивала, остывая, скала. Ветер едва слышно подвывал на утёсе. Где-то далеко гремел барабан.
«Гуллосу тоже не спится, - улыбнулся сквозь сладкую дрёму Егор. – Ни телевизора, ни Интернета. Развлекает аймаров, как может. Впрочем, чтоб на потеху племени дырку в камне пальцем провертеть, барабан, наверное, не нужен».
Взобраться на складку он успел до темноты. Расставил закладухи и тщательно закрепился. Потом размотал стометровую катушку капронового троса, и Гарсилас передал ему термосы с горячими бульоном и мате. А ещё спальный мешок – и сейчас было холодно, а к утру температура могла и вовсе упасть до нуля.
На удивление, какой-то особенной усталости Егор не чувствовал. Даже таинственная сороче, которой пугали «бывалые», никак не сказывалась на его самочувствии и настроении. Никакой одышки или слабости. Разве что немного тянули мышцы живота, куда бойцы Гуллоса приложились палкой. Впрочем, возможно, существенной прибавкой к здоровью было мате. С ударением на первом слоге, разумеется. А то, что южноамериканский «травяной чай» заваривался на листьях дерева, Егор узнал ещё в первую неделю аккомодации в Парамонга.
«Инструктаж, прививки, крепости Инки, волосы дыбом на русском загривке»…
Наверное, командиру и впрямь удалось поделиться с ним своим спокойствием. А может, и в правду ничего такого в этом подъёме не было.
«В конце-концов я этим занимаюсь уже полгода, - сказал себе Егор. – Наверное, окреп, да и опыт, какой-никакой появился»…
Ещё он подумал, что если поверить командиру о правилах поведения в экстриме и принять всё, как есть, то… что тут такого? Спасение в безвыходной ситуации в том, чтобы перестать искать выход. Живёт он здесь. На горе. И совсем неплохо устроился. Ему тепло. Он сыт. Простейшие физиологические потребности своевременно удовлетворены. В полном объёме. А что опорожнение кишечника происходило на стометровой высоте, так это и впрямь забавно: теперь, когда он будет говорить: «да ложил я на вашу цивилизацию» - это не будет хвастовством или бравадой.
Так он себе и думал о том о сём, как вдруг зазнобило: неподалеку на карнизе засветилось серебристое облачко. Сияние, дрожа и переливаясь, уверенно принимало очертания человека... Через минуту сгусток света оформился в женщину, которая, кутаясь в пончо, стояла на краю пропасти. Широкие поля сомбреро закрывали её лицо.
- Командир, - шёпотом позвал Егор. – У меня проблемы, командир.
- Что там? - немедленно отозвался Виталий.
- Тут у меня женщина…
- Одета?
- Что? – не понял Егор.
- Женщина, спрашиваю, одета?
- Да. Пончо, сомбреро глубоко надвинуто… лица не видно.
- Тогда откуда ты знаешь, что это женщина?
- Не знаю, - растерялся Егор. – Мне так кажется.
- Допрыгался, - посочувствовал Виталий. – Целибат в твоём возрасте… а ведь Дмитрич звал тебя в бордель! Да и наши девки на тебя косятся.
- «Целибат» – это у попов-католиков, - возразил Егор. – А меня невеста ждёт.
- Тогда анахорет…
- «Анахорет» - это отшельничество. Там про женщин ничего не сказано.
- Вот я и говорю – анахорет, если женщины не предусматриваются.
Спор о терминологии как-то незаметно отвлёк Егора от сияющего призрака, но сама проблема никуда не делась: так и стояла в метрах пяти от него, чуть подрагивая на ветру, будто прислушиваясь к далёкому барабану.
- А мне что делать, командир? Привидение-то, вот оно.
- А что же ты хотел? Кладбище, всё-таки…
- Очень «смешно», - недовольно буркнул Егор.
- Любуйся! – посоветовал Виталий. – Считай, - повезло. Ты в горах, парень! Каждый из нас видел нечто, чему нет объяснения. Тот же Дмитрич, к примеру, полярным сиянием любовался. В Карпатах. Так разве сравнить: у него - бессмысленные сполохи на небе, а у тебя – дама.
Егор понял, что Виталий насмешничает только затем, чтобы успокоить и не дать запаниковать.
- Командир, - позвал он. – А ты не мог бы в бинокль глянуть: эта штука и вправду здесь светится, или у меня крыша едет?
- Давно смотрю, Егор, - ответил Виталий. – Насчёт «крыши» можешь быть спокоен: у тебя на карнизе и вправду что-то есть. Но мне отсюда не разобрать: скала тёплая - воздух дрожит. И что твоя барышня делает?
- Мне кажется, барабаны аймары слушает, - сказал Егор. – Во всяком случае, будто повёрнута в ту сторону, откуда звуки. А ещё она мерцает… вроде бы в такт.
Серебристое облако и вправду заметно колыхалась в такт барабанам. Но кроме общего колебания формы, свечение заметно пульсировало по яркости. Было красиво: лиловые сполохи рождались внутри, и стремительными волнами перебегали из центра к периферии…
- Гарсилас говорит, что духа нужно успокоить, - сказал капитан.
- Успокоить?
- Да. Древняя смерть. Бояться не нужно, она пришла только за словом: узнать, как мы тут живём. Лучше всего петь. Гарсилас уже свою сопилку достал, сейчас услышишь.
Снизу и вправду донеслись неуверенные звуки разбуженной свирели.
- Это свирель, командир, - сказал Егор. - Только здесь она называется «чиримия».
- Ты не умничай, – строго оборвал его Виталий. – Подумай лучше: мы только пытаемся слушать горы. А горы, оказывается, давно слушают нас.
- Но это как-то глупо, командир. Петь привидению…
- Мы в чужой стране, сынок. И если судьба занесла на древнее кладбище инков, а их потомки советуют петь… наверное, не стоит упрямиться?
- О чём же мне петь?
- О том, что болит, конечно. Давай про Катюшу. Я ведь её малышкой на руках носил. Витёк в Гренландию за каким-то хером попёрся, так мы с Марией чуть ли не каждый вечер к Валюхе в гости закатывались…
«Это он о матушке Катерины - Валентине Михайловне, - понял Егор. – А Мария Ивановна, выходит, его жена. Значит, они и вправду близко знакомы»…
- Нет проблем! - уверенно сказал Егор. – Ща спою! Только мне твоя помощь нужна. Как услышишь, что я такт приканчиваю, так словечки подбрасывай. Какие только в голову придут. Мне так легче.
- Как поленья в костёр?
- Они самые, - выползая из спальника, согласился Егор. – Поленья… в костёр…
Он с удовольствием откинулся спиной к тёплой стене и сделал несколько глубоких вдохов, вентилируя лёгкие. Барабаны аймары, сопилка Гарсиласа, треск камня и вой ветра на изгибах камня… всё складывалось в чарующую знакомую мелодию. Ещё мгновение, и он её узнает. Конечно! Это же волшебное «My Oh My»!
Вот оно счастье-то!
- Давай, командир, - закричал Егор, чувствуя, как накатывает возбуждение. Его уже захватила мелодия свирели, он уже впустил в себя ритм барабанов. – Сейчас я этой штуке про нас рассказывать буду! Хрень Господня! Блин! Слово мне! Слово!!!
- Мир, мечты, надежды…
- Удиви огромный мир мечтой.
Не меняй удачу на покой.
Полный счастья и любви,
Для улыбки день лови,
Назови любимую - женой.
Он был в восторге.
Не спеша, подлаживаясь под внезапно приблизившийся ритм барабанов, он пел этой ночи, горам, ветру, звёздам… и Катерина была здесь, рядом с ним.
- Бог, радость… - предложил Виталий.
- Улыбни святые образа,
Пусть прервут они свой сладкий сон,
Наш мир Богом сотворён,
И на радость осуждён,
Сохнет пусть на дереве слеза.
Ага! А вот и его приятели – Вадяня с Жекой. И Стас со своим тамбурином подтянулся. Здорово! У него сильный голос, будет подтягивать в четвёртом такте.
- Старость, душа, смерть…
- Множит годы без жалости судьба.
Я - родня троянскому коню:
Тот, кто прячется во мне,
Знает цену седине,
Разобьёт души моей броню.
Виталий подбрасывал всё новые темы, но в подсказках уже не было нужды.
Голос Егора, зажатый в теснине скал, стремительно разливался по ущельям Сьерры, отражался от камня и многократным эхом дробился и множился. Егор слышал голоса прошлого и будущего. Сейчас всё подпевало ему. Как-то незаметно Вадяню сменил Дон, и от того барабаны зазвучали тревожней, свирель Гарсиласа выворачивала душу, камень трещал, ветер выл, а он пел.
О жестокости мира к молодым.
О том, как молодые становятся старше и сами делают мир жестоким.
О том, что конца у этой болезни нет, потому что лечиться нужно всем и сразу, изнутри, из середины.
Только некому лечить.
Не родились ещё люди, которые бы любили мир только за то, что он есть. А те, кто любил, умирали жестоко и в мучениях: на крестах колючкой увитых, кто от камней, кто от мечей, всегда от людей, будто змей ядовитых…
Потому что мир привык убивать незнакомое-доброе и терпеть известное-дурное.
И веселится, торжествуя, зло, -
Чело людское тернием увито.
Где щедрым урожаям быть должно,
Скользит луч света сквозь дрянное сито…
… И вдруг всё кончилось.
Замолчали барабаны. Свирель Гарсиласа, сорвавшись в нестерпимый визг, будто захлебнулась горем и враз онемела. Исчезло сияние с края карниза.
И звёзды потускнели.
И ветер стих.
Волшебство так стремительно сгинуло, что в пору сомневаться: а было ли что-то? Помимо гор, неба, звёзд… и человека, дерзнувшего развлечь болью столь внушительную публику.
- Ну и глотка у тебя! - треснутым голосом пожаловался Виталий.
- В смысле? - не понял Егор.
- Громко, однако. Но красиво, чего там. Только стихи какие-то… странные.
- А… да сам не пойму, чего меня на социалку пробило. Я ведь со всем о другом собирался… может, из-за мерцания? В какой-то момент мне показалось, что она со мной так разговаривает. Я ей о своём пою, а она, в ответ, мерцанием втирает… а песни, обычно, у меня совсем другие, - простенькие. Про любовь.
- Спой, - попросил Виталий. – Дай-ка чем-нибудь заесть, что попроще…
- И был мне сон: меня любили,
В тумане стон, и звуки плыли,
Вдали – прибой, где-то вода,
И мы с тобой, и навсегда
- Да, - сказал Виталий. – Вот это мне больше нравится. А причём тут вода?
- Не знаю, - признался Егор. – Так сложилось.
- А ещё?
- Любовь нам на двоих дана – одна,
Уверен, - буду тебе нужен,
Я буду звать тебя: «Моя жена»,
Надеюсь, буду твоим мужем.
Как чаша полная вина – без дна,
Наша судьба неразделима,
Она во всём тебе и мне верна,
Она теперь у нас едина…
- Это ты о Катюше? – зачем-то уточнил Виталий.
- Да, - просто сказал Егор, - о ней. О моей Катерине. Я её люблю.
- Эк тебя скрутило… а Виктор что?
- Сюда отправил. Сказал, что не доверит свою дочь тому, кто не ел медвежьего мяса. Будто не знает, что здесь медведи не водятся.
- Это выражение такое, - пояснил Виталий. – И дело, конечно, не в медведях.
- А в чём?
- В тебе, - ответил Виталий. – О бедах голосить – это, конечно, нужно. И важно. Но мужчина – это тот, кто в состоянии помочь себе сам. И своей женщине, и близким. Всякий отец хотел бы видеть дочь замужем за мужчиной. Так что на Виктора не стоит обижаться.
- А я и не обижаюсь, - хмуро бросил Егор, забираясь обратно в спальник. – Я ночью пою привидению… на кладбище в горах… над пропастью без лжи.
***
К двум часам дня он был в десяти метрах от «плиты» – гладкой, лишённой рельефа стенки. Просьбы командира быть внимательным и не торопиться тонули в перепевах «So far, so good». Вот только голос с каждой минутой становился всё более хриплым. А ритм не держался вовсе.
Шёл двадцатый час восхождения.
Было жарко.
Было томительно. Болели грудь и спина. Весь плечевой пояс будто сводило судорогой. С боем давался каждый вдох-выдох.
- Гиподинамия, - «ободрил» его командир. – Однообразные движения и продолжительная нагрузка. Хорошо бы побегать. А ещё лучше – поплавать. Как спустишься, отнесёшь меня к машине. Первым делом сгоняем к океану: всего-то полсотни километров…
Егор припомнил, как они добирались сюда по дну высохшего ручья. Длинный шлейф поднятой джипом пыли он видел всё время, пока они шагали по предгорьям Сьерры.
Хотелось есть, а ещё больше – пить. Зато, если немного похулиганить, – закрепившись на закладухе далеко откинуться на канате, - можно было увидеть «восьмёрку» цели: жёлтый верх, белый низ. В ста метрах слева его ждала другая, пристрелочная метка.
Господи! Как давно это было!
В те времена он знал только один пропуск на вертикаль – пороховой гвоздезабивной пистолет. Он искренне полагал себя монтажником-высотником. Алгоритм простой, трёхступенчатый: ноги в упоре на первом уголке. Пояс взят на карабин на втором. Молотком ровняешь посадочное место для третьего. Заряжаешь пистолет, прикладываешь уголок, «бах»! А потом ещё раз «бах»! И перебрасываешь страховочный карабин на новую ступеньку. И ещё шаг в высоту. И вновь молоток, и ещё уголок, вот такой диалог со скалою…
А там, в конечной точке, и вовсе просто: берёшь геофизический ящик и тем же спитом приколачиваешь его к камню. По всем четырём проушинам.
- Время! – напомнили ему по радио. – Отдыхаем.
Егор зафиксировал концы троса зажимом и прижался щекой к скале. Стягивающая боль в груди и предплечьях доводила до исступления. Наждак камня приятно тревожил кожу. Пахло пылью и плесенью.
«Интересно, - подумал Егор. – Ветер с океана доносит сюда соль? Если да, то поверхность скалы должна быть солёной». Не в силах сдерживаться, он лизнул шершавый бок гранита. Нет, соли не было.
В метре от него маленькая юркая сороконожка на мгновение выползла из какой-то неприметной щели, пошевелила усиками и вновь спряталась в своём убежище. Егор пожалел, что она была далеко. Но когда он осознал своё мимолётное желание, ему стало дурно: «я хотел её съесть»?!
- Продолжаем, парень, - очнулся голос в наушниках. – Отпускай зажим.
Он и отпустил.
Забыв поставить ноги на упоры.
Забыв покрепче ухватиться за скалу.
Просто взял и отпустил зажим. А предохранитель нагрузки почему-то не сработал.
Он пролетел три метра. Рывок! Что «кулак» не удержит, понял за мгновение до того, как закладуху вырвало из гнезда. Это спасло ему жизнь.
Егор рванулся к пролетающему мимо камню.
Удар! Локти будто ударило током. Он зарычал. «Хрен вам»! Он держится. Точно!
Он держится, не падает. А если не падаешь в эту секунду, то есть надежда удержаться и в следующую. Совсем как в жизни…
Мимо пролетела верёвка, закладуха дёрнула за пояс и закачалась в трёх метрах под ним.
«Я успел! – подумал Егор. – Я сорвался, но успел».
Спустя мгновение его догнала острая боль в пальцах. Он посмотрел на руки и содрогнулся: на правой руке было сорвано дочиста два ногтя, на левой – один. Ещё несколько ногтей держались на каких-то ниточках под произвольными углами к фалангам пальцев. По стене шли вертикальные полосы крови.
- Пока ты в шоке, парень, избавься от остатков ногтей, - голос Виталия был необычно напряжён. – Сними закладуху с пояса, прикрути себя к стенке и займись руками. А как остановишь кровотечение, будем думать, как тебя оттуда снимать.
«Кровотечение»?
Под ладонями уже было скользко, но пальцы всё ещё держали, хотя и начали «оттаивать»: чуть подрагивали, и в такт этой дрожи понемногу, порциями, в тело вливалась боль.
- So far, so good…
Он рассмеялся, снял наушники и выбросил их.
Вслед за радио полетели закладухи, верёвки, котомка с важными, но бесполезными предметами: аэрозольный баллончик краски, пустой флакон из-под мате, пакетик сухарей… ненужные, лишние вещи. Ножом он срезал «беседку», а потом, вслед за ремнями, в пропасть улетел и нож.
У него всё есть, и даже больше.
- So far, so good doing what we could, - заходился криком Егор. - Taking chances, those chances, and I'm alive…
Он был не один: скромняга Дон как обычно прятался за своими барабанами, шалопай Хилл по-прежнему отставал на четверть такта и жестами спорил с Нэвиллом, кому через минуту вести соло на гитаре. А чопорный Ли, вечно тоскующий по своей скрипке, меланхолично басил в сторонке, не обращая никакого внимания на их выходки. Они были вместе с ним. Они приняли его к себе. Взяли в свою команду.
- Судьба, меня, нет, не поломает. Моё сердце, мои руки, - крепче скал! – хрипел Егор. - Судьба, меня, к звёздам поднимает! В чёрном небе, я увижу, что искал!
Это уже была не истерика. Сладкое безумие делало невозможное – возможным.
Что ему теперь горы?
Он смеялся над горами, - пигмеями духа, дерзнувшими выйти на поединок с ним, с человеком, за плечами которого – Бог!
***
Виталий чувствовал отчаяние.
Цель была рядом, - руку протяни.
Обидно.
Ему с самого начала не понравилась затея Виктора. Подумаешь, вероятный зять - затейник на праздниках. Может, и не повод для гордости, но корить человека, который не сидит на шее у родителей и зарабатывает на жизнь своим талантом, – глупость!
А теперь специалист по шуткам юмора болтается на верёвке над пропастью. И руки у него в крови. И снять его оттуда некому.
«Он устал, - подумал Виталий. – А я вместо того, чтобы дать парню полчаса отдыха, погнал его дальше. Теперь только один выход: он привяжется к скале, а я с Гарсиласом доберусь до машины. Гуллос не будет возражать, - видно же: авария. А на равнине мобила «в зоне связи». Вызову помощь. Страховка оплачена. Если на вертолёт не поскупятся, то наши ещё до вечера будут здесь. Снимут. И бельма эти долбанные закрасят»…
Его внимание привлекла жёлтая куртка, рывками планирующая к земле, хорошо заметная на фоне серо-голубого гранитного массива.
«Что за чёрт»!
Он прильнул к биноклю и выругался крепче: Егор в одних трусах штурмовал плиту. Голый человек, босиком, оставляя бурые пятна крови, гигантским пауком полз к цели, не опираясь ни на что. Почему «пауком»? Руки! Вернее – тени от рук. И ног. Их множество. Их много больше, чем отмерено человеку солнцем.
- Парень, ты что, рехнулся?! – закричал в микрофон Виталий. – Что с тобой?
Ветер с вершины доносил что-то невнятное. Кажется, Егор опять что-то пел.
Виталий присмотрелся и отбросил в сторону бесполезное радио.
- Духи забрали Гороса к себе, - чуть покачивая головой в такт речи, грустно сказал Гарсилас. – Горос сотрёт отметины. Но эндриаго нужно убить.
Виталий глянул на проводника и ничего не ответил.
Потом подтянул к себе винтовку и присмотрелся к рукам Егора.
Так и есть: окровавленные пальцы проходили внутрь стены.
Каким-то образом, Егору удалось освоить магию Гуллоса: пальцы рук и ног стажёра глубоко уходили под поверхность гранита.
Проводник, всё ещё стоявший рядом, о чём-то тихо заговорил на кечуа.
- Я не понимаю, Гарсилас, - резко оборвал его Виталий. – Говори на испанском.
- Тень от руки, - сказал проводник. – Великое искусство инки. Так они строили города, полировали и крепили камень.
В оптический прицел было хорошо видно, как Егор добрался до разноцветной восьмёрки, и ладонью – да! да! – просто ладонью загладил, вмазал цветной мел внутрь серой массы камня.
Потом повернулся и с той же скоростью двинулся к первой, пристрелочной метке.
Дальномерная кривая оптического прицела целиком накрывала давно нестриженный затылок Егора. Всё, что сейчас требовалось: снять предохранитель и плавно нажать на курок.
Убить монстра.
Виталий не знал, на что решится. Егор добрался до пристрелочного пятна и затёр его ладонью так же легко, как он перед этим затёр разноцветную восьмёрку.
А потом пошёл вниз. Спокойно и размеренно, как паук - вниз головой.
Виталий снял винтовку с предохранителя. Одно небольшое касание. Один выстрел. Кто или что сейчас идёт в мир людей?
И вдруг ему стало не по себе.
«Он же предвидел всё это! – подумал Виталий. – Когда я уговаривал его идти на стенку, он так и сказал: «я полезу, а ты будешь целиться мне в затылок»!
Он вернул предохранитель на место: «я не буду стрелять в мальчишку. Пусть ЭТО решится как-то иначе»…
Гарсилас тихо отошёл в сторону.
«За мною кровь, - тяжело думал Виталий. – Много крови. Важные люди в кожаных креслах говорили нам о проблемах, которые нужно решать оружием. Мы убивали, а проблемы оставались. Люди оставляли кресла, на смену им приходили другие. Но слова оставались прежними: о том, что проблему проще расстрелять, чем решить.
И мы опять стреляли, а проблемы всё равно оставались…
Так, может, проблема не в людях, а в креслах?
К чёрту! Пусть всё как-то решается… но по-другому. Без меня».
***
Егор запрыгнул ко мне на валун уже одетым.
Видно потратил какое-то время на поиски своих вещей под стенкой.
- Я всё собрал, - сказал он, показывая вещмешок. – Даже краска не разбилась. А вот радио вдребезги. И ремни твои я порезал.
- Рад за тебя, - ответил я. – И за краску тоже. А радио… чёрт с ним, с радио.
- Пойдём, командир, - сказал он. – Пойдём к Гуллосу. Расскажем, что было.
- Не могу, - я кивнул на свои ноги. – Гарсилас рюкзаки потащит, а ты меня. Впрочем, можешь с ним поменяться… и почему к Гуллосу? Наверное, лучше к машине? Да и поесть тебе не мешало бы…
- Нет, - он рассмеялся. – Ты сам пойдёшь, командир. Ну-ка, посмотрим…
Он ухватил меня за лодыжки, а я этому нисколько не удивился.
Наверное, ждал чего-то подобного.
Ступни обожгло огнём. Знакомая боль. Будто крапива, только не снаружи, а изнутри, с обратной стороны кожи. Я закричал. А когда боль стала непереносимой, ударил его по лицу. И всё закончилось. Боли не было. Если не считать разбитый в кровь кулак. С его-то лицом ничего не сделалось.
Я поднялся на ноги и несколько раз подпрыгнул.
- Неплохо! Только всё равно не пойму: зачем нам Гуллос?
- Вопросы есть, - сказал Егор. – К нему, к горам… к той тётке, что ночью ко мне приходила.
- Ты же языка не знаешь! Гарсиласа я тебе не дам. Да и сам не пойду.
- Если люди думают одинаково, командир, им «язык» не обязателен…
- Ты не боишься оставаться здесь одному?
Он только засмеялся.
И уже снизу, перед тем, как скрыться за валуном крикнул:
- Не беспокойтесь обо мне. Как закончу, в Парамонга сам вернусь.
***
Он вернулся через два долгих года.
Высоким, крепким, загорелым.
В толпе я бы его не узнала, но он приехал вместе с дядей Виталием, и нас фактически представили. Сперва они чинно сидели на кухне, пили с мамой чай и скупо рассказывали о том, что делается на другой стороне мира. А потом вернулся с работы папа. И пошли гулкие удары по спинам, крепкие рукопожатия, тычки и тискания, словом, всё то, что позволяют себе мужчины по отношению друг к другу после долгой разлуки, в избытке дружеских чувств.
Было странно видеть, как Егор со старшими держался на равных, а они посматривали на него снизу вверх.
Когда первые восторги поутихли, дядя Виталий рассказал, что они с Егором нашли что-то очень важное в горах Перу. Какой-то подземный город. Папа не скрывал интереса, а Егор показывал странные фокусы наложением рук на разные поверхности.
А потом он подошёл ко мне. При всех. Без всякого смущения перед папой и мамой. Подошёл и сказал:
- Я вернулся к тебе, Катюша. Примешь?
А я только кивнула. И разревелась.
Он прижимал меня к своей широкой груди, а я всё плакала и думала, что совершенно не узнаю его. Что он вернулся чужим, холодным, каменным.
Наши мальчики…
Они уходят воевать, а если Господь их возвращает, то другими.
И нужно время, чтобы разглядеть в этих, новых, гордых, сильных мужчинах прежних мальчишек - беззаботных и радостных. Говорят, для этого нужно много времени. Надеюсь, жизни на это хватит?
Я буду ждать.
И однажды он споёт мне, как прежде. Как во времена, когда мы ещё не были взрослыми… когда мы вместе слушали «Universe».
__________
Тексты ВСЕХ песен (на русском языке) к Slade отношения не имеют.
|
|
|
|
Время приёма: 20:01 27.05.2008
|
|
| |
|