E073 Друг семьи

    Главное делать вид, что не ждешь. Особенно, если ожидание является для тебя единственным развлечением, утехой, надеждой, иногда даже мечтой. Неизбежное рано или поздно случится. В детстве ждешь подарков, в юности праздников. Зрелым, ждешь истины, в старости – покоя. Всегда ждешь друзей, реже писем. Ежедневно ожидаешь минуты тишины, когда можно выпить вина и помечтать. Утром ждешь вечера, чтобы выспаться. Ночью ждешь добрых снов, днем - обеда. Ожидание – одно из величайших удовольствий. Порой оно скрыто текущими тревогами и несчастьями. Главное делать вид, что не ждешь.
    По утрам, я искоса бросал взгляд на море. Нет! Я не вглядывался в подернутый дымкой горизонт, не прикладывал ладонь козырьком ко лбу, не щурил глаза. Спугнуть ожидаемое событие слишком легко, особенно когда не знаешь: а произойдет ли оно вообще. И особенно следует быть осторожным, если ожидание вот-вот будет вознаграждено.
    Именно поэтому, на исходе лета, заметив маленький парус старой триеры «Nuntius», я не затеял буйной пляски, не расхохотался, и даже не всплеснул руками. Корабль был еще далеко, а мне следовало заняться делами.

    Приняв ванну, гладко выбрившись и переодевшись в чистое, я занялся завтраком. Пара яиц, хлеб, пучок зелени и немного сыра, соль, стакан воды. Главное – не спугнуть! Вытащив из сундука сверток с инструментами, я аккуратно заправил постель и вышел из дома. Особенно тщательно закрыл за собой дверь, подергал для верности старый замок, повесил ключ на ветку смоковницы. В кузне, стараясь не испачкаться, потушил горн, забрал подарок, спрятал в саду пару любопытных заготовок. Полил из кувшина салат на грядке, авось уцелеет.
    Главное - не спугнуть!
    Неспешно спускаясь к пристани, я несколько раз оглядывался на дом, останавливался, не забыл ли чего. Шустрые белки скакали по моим плечам, не понимая, почему я не принес им сухариков, и зачем вообще отправился к морю в такую рань.
    «Nuntius» причалил. Хлипкий рыбацкий пирс, ежегодно возводимый местными рыбаками из гнилых досок, уважительно прислонился к борту могучего корабля. Я подошел ближе.

    Маленький, лысый и злой на весь свет квестор, цепляясь за плечо худого и не менее злого капитана, что-то пискляво кричал мне с верхней палубы и махал руками. Осталось совсем немного. Не спугнуть…
    Устав от лишнего шума, капитан «Nuntius» жестко, но уважительно вытащил из кулачка квестора бумагу, и хриплый рокот его голоса прокатился над побережьем.

    «Мы! Император…» - донеслось до меня – «…властью данной Нам небесами, объявляем всемилостивейшее прощенье…».
    Знакомый текст. Старинный. Я поднялся на борт, и под неодобрительные возгласы солдат, оттащил капитана в сторону, подальше от посторонних глаз.
    - Договор? – спросил я.
    - Я знаю о договоре, – ответил капитан, не то презрительно, не то со страхом, оглядывая меня с головы до пят. – Что?
    Из-под длинного серого плаща я достал два кинжала и протянул их морскому дьяволу рукоятями вперед. Любо дорого было смотреть, как бывалый вояка нервно вытирает руки о сальную тунику и с трепетом принимает поднесенные дары. Кинжалы были, действительно, хороши, хотя, случалось, я ковал и лучше.
    - Это слишком прекрасно… - выдохнул капитан. – Боюсь, я не в силах оплатить подобное.
    - Подарок, – благодушно кивнул я, – Дань традиции. Перевозчику надо платить, я предлагаю то немногое, что ценится вечно. Оружие. Добрые надежные клинки: хорошая сталь, палисандр, немного серебра, изумруды, капля золота и чуть-чуть колдовства.
    - Что хочешь? – угрюмо спросил капитан, не в силах выпустить из рук мои игрушки.
    - Не спеши, – я постарался улыбнуться как можно добродушнее. – Пусть «Nuntius» не торопится домой. И обратно тоже.

    Капитан выполнил условия сделки. Вскоре у гребцов разразилась странная эпидемия. Старый недоукомплектованный командой корабль еле плелся. Порой, мы обходили несуществующие рифы. Причаливали при мнимом предвестии шторма.
    Днем я лежал в тени, растянувшись в длинном, сплетенном из ивовых прутьев кресле. Потягивал сладкое, чуть вяжущее вино со льдом. В первом же «случайном» порту, куда мы зашли за свежей водой, быстро нашлись умелые темнокожие девушки, и пришлось задержаться.
    Ночью мне нравилось постоять на носу триеры; черная вода, рассекаемая заточенным таранным клювом, выпускала на волю пышные пенные хлопья. Полноватый лунный серп лениво отбрасывал полученный взаймы свет на черные хребты волн наступавших на корабль. Здесь был только я. Пьяный не столько от вина, сколько от свободы и невыносимого чувства ускользания драгоценного времени. Тянуло слагать стихи, и убивать. Стихи?.. Вряд ли.
    Убивать! На вторую ночь пребывания на корабле я работал коротким стилетом. Жертву выбрал наугад.
    Не думаю, что этого солдата хватились, на корабле их хватало. А если и стали искать, какая разница? Не было ни крика, ни пошлых кровавых луж. Не было даже боли. Лишь тонкая черная струйка, бьющая в море из пронзенной гортани и короткий всплеск. Он даже не понял, что убит. Скорее всего, счел за грубую шутку. Работа была тонкой, я не оставил никаких следов.
    По утрам я всякий раз первым приветствовал восход. Сколько еще выпадет мне морских восходов, и буду ли я готов принять их? Кто знает? Аккуратно задушенного раба, который принес мне виноград, нашли на средней палубе и попросту выбросили за борт. В оставленном за кормой городе гетеры оплакивали двух безвременно почивших темнокожих подруг. Смерти всех этих несчастных были на первый взгляд бессмысленны, но я не испытывал жалости. Я полагал, что Император по прежнему выплачивает экипажу «Nuntius» четвертное жалование за подобные рейды. Все они знали, на что идут, и в чьем обществе станут проводить время посреди водной пустыни.

    Но, как ни старался Капитан продлить путешествие, в глубине души он желал возвращения. Неизбежное, как я уже упоминал, имеет дурную привычку рано или поздно случатся. Древний город возник из утренней дымки раньше, чем солнце поднялось над морем. Пристань. Стража. Император.
    Второго солдата, молоденького лопоухого, я убил уже в порту, пока мы швартовались. Кинжал рвался из ножен, но я обошелся отравленной иглой. Два слова, короткий дружеский удар по плечу, испуганный смех. «Удачи!»- сказал я. «Спасибо!» - робко улыбнулся он. Неплохой результат. У меня были хорошие учителя, - нет не так… Лучшие учителя! Полагаю, он рухнул уже после того, как я сошел на берег.
    
    Я стоял на золотом, действительно солнечно-золотом, песке моей родины. Здесь я вырос, по этим бесконечным пляжам в раннем детстве я носился голышом, отчаянно дрался, ловил крабов и веселился от души со множеством верных, отчаянно легких друзей. Давно.
    Теперь, я вдыхал запах гнилых водорослей, - первый запах, что встречает странника вернувшегося морским путем. С этим бесконечно родным ароматом родины, я вспоминал уже смутные образы отца и матери, теплые затрещины, грубые ласки уставшей женщины. Девушку, нежную, как летнее утро. Здесь, на берегу, я впервые ударил насмерть.
    Там! Чуть дальше пирса. За скалами! Я был последним из тех, что еще стоял на ногах. Потроха к небу, зубы в алой пене. Я дрался, рыча и разбрызгивая слюну вперемешку со слезами. Кровь пьянила, ярость поглощала сознание. Меня дразнили «пятнистым котом», и нож в моих руках был…
    Все случилось давно. Стоит ли теперь вспоминать? - конечно, нет. Все, рано или поздно случается. Теперь не побегаешь по пляжу, и никто не засмеется над глупой шуткой, лишь потому, что счастливый смех распирает изнутри. Мы теперь не смеемся. И никто больше не станет гладить меня по волосам, приговаривая: «Олух, право слово, балбес! Ну, иди ко мне…». И все же, я дома.
    
    На пристани их было двое: Император, и тот, второй, - мальчик.
    Остальные - солдаты, они не в счет. Гвардия. Много, очень много солдат. Блеск их нагрудных панцирей и красные пятна плащей придавали пристани праздничный торжественный вид.
    Высокий крепкий старик, в снежно белом балахоне с золотым венцом в седеющей гриве волос, - стоял в центре образованного солдатами прямоугольника, держался уверенно, смотрел прямо, слегка улыбался. Он еще был императором, но за его спиной уже стояли внимательные офицеры, безоружные с виду, и удивительно спокойные. Торопливо сбежавший по трапу маленький лысый квестор, протиснулся сквозь строй оцепивших пристань гвардейцев, и, едва не подпрыгивая от усердия, устремился к мальчику.
    Почтительно склонился, пошептал на ухо, судорожно тыкая в мою сторону кривым пальцем. Потом, осторожно подобрался к императору, встал с ним рядом и вынул уже знакомый мне свиток:
    «Мы! Император…» - Знакомый текст, что же, если того требует порядок, послушаю еще раз. – «…властью данной Нам небесами, объявляем всемилостивейшее прощенье…»
    Мальчик еще не император, одет по военному, однако подчеркнуто роскошно: золотое шитье на плаще, золотая чеканка на маленьком бронзовом нагруднике, золотое навершие меча, золото покрывает даже сандалии. Золота нет лишь в волосах мальчика, и, похоже, я прибыл именно для того, чтобы исправить сие досадное недоразумение. И еще мальчик боится, покусывает губы, нервно теребит край плаща. Исподтишка он бросает взгляд на меня, потом долго смотрит себе под ноги. Сил взглянуть на императора, у него не хватает.
    Когда квестор, обливаясь потом, закончил чтение, мне было позволено приблизиться к венценосному старцу. Офицеры за его спиной чуть напряглись, но взгляды их выражали скорее любопытство, чем настороженность, - сильные люди, профессионалы. Убивать таких тертых зубров – изысканнейшее наслаждение.
    - Здравствуй, – чуть хрипло произнес император. – Ты долго добирался, заставил их понервничать.
    - Как всегда, - пожал плечами я и спросил, стрельнув глазами в сторону мальчика: - Сын?
    - Племянник. Как и тогда…
    - Традиция, - я позволил себе легкую едва заметную усмешку. – Кто-нибудь еще?
    - Нет. Только я.
    - Когда?
    Император замешкался, сглотнул, - я видел, как дернулся его кадык. На мгновение я поверил... Спрятанный в рукаве кинжал жег мне руку, готовый мгновенно рвануться в дело, лишь только будет произнесено слово: «Сейчас!».
    - Вечером, - сказал старик. – Я приглашаю тебя на ужин.
    Отпустило. Мне подарили день. Целый день моего города, спустя столько лет расставания. Слава императору! Ибо щедрость его безгранична…
    - Но, есть одно требование, - вновь заговорил старик, на сей раз жестко. – Я должен знать, должен быть уверен, что…
    - Обещаю, – поклонился я. – Все случится так, как следует. И мы еще успеем об этом поговорить.
    - Хорошо!
    Старика увели. Он все еще был императором, и лишь это не позволяло суровым офицерам подхватить его под локти. Ко мне опасливо приблизился квестор, протянул небольшой кошель и поспешно удалился, причем пятясь. Мальчика еще раньше унесли в паланкине под надежной охраной.
    
    Неизбежное рано или поздно случается, и вечер неотвратимо наступит. Но у меня был впереди еще целый день. Мой день.
    Я просто бродил по улицам, припоминая знакомые места и дивясь новым зданиям. Меня очаровали фонтаны; ими была украшена целая аллея: крошечные, гигантские, всякие - и совсем простые, и богато украшенные статуями, - раньше этой аллеи не было. В журчании воды слышался смех, в легкой капельной взвеси тускло мерцали маленькие радуги. Многое изменилось. Я заходил в храмы, бродил по длинным галереям, обнесенным колоннами, прислушивался к эху собственных шагов. Плутал в узких лабиринтах жилых кварталов бедноты, разглядывал с холмов дворцы и изящные виллы знати. Приятно пообедал у центральной площади – вино здесь по прежнему подавали отменное. Вокруг сновало множество пестрого разномастного народа, но люди меня не интересовали.
    Город был моим единственным другом, и лишь в его обществе мне хотелось провести этот неповторимый день. В кипучем и одновременно застывшем во времени, роскошном, несчастном и величественном городе. Мы были с ним, словно братья, - вечные слуги непостоянных властителей, которые диктовали нам - что следует изменить, кого убрать и что воздвигнуть. Город послушно рос, менялся, я убивал.
    Много лет мы помогали друг другу в работе. Город получал от меня новых правителей, с новыми вкусами и собственным виденьем прекрасного. Я берег его от пожаров, закалывая вероятных зачинщиков смут. Я помогал встать на престол по настоящему сильным вождям, и те крепкой рукой отгоняли жадных до разорения варваров от стен. В свое время я изрядно окропил эти мостовые кровью малознакомых людей, и город всегда давал мне укрытие, помогал, подставляя крепкие плечи своих каменистых террас. Мы с городом были единым тандемом, воюющим с вечностью - древние, как боги и одинокие среди толп праздношатающихся граждан.
    Тогда я еще не верил, что все прекрасное имеет обыкновение заканчиваться внезапно. Поэтому, когда император разлучил нас, я испытал не более чем удивление. Тоска пришла много позже, а с ней и светлое чувство ожидания.
    К тому времени, как солнце ударилось в краску и начало свой неторопливый закатный спуск, я уже выпил свой город до дна. Впервые за много лет я был по настоящему счастлив. Слава императору.
    Несомненно, все это время за мной осторожно следили. Оставалось лишь с сожалением отметить, что мастерство нынешних соглядатаев заметно увяло. Во времена моей молодости, заметить императорского шпика было делом почти невозможным, а эти… Мельчает профессия. Исключительно из педагогических соображений, я легко оторвался от них и растворился в наступающем сумраке. Побродил бы еще, ночной город был мне не менее близок, но пришло время выполнить работу.
    По пути во дворец, где владыка города ожидал меня к ужину, я заглянул в кожевенную лавку. Убил, встретившего меня на пороге раба, - как последний завершающий штрих, - бросил на пустой прилавок остатки денег.
    
    Император выглядел несколько встревоженным.
    - Добрый вечер, – сказал я и старик вздрогнул.
    - Ты! – воскликнул он, и непонятно чего больше было в этом возгласе страха или радости. – А, мне донесли весть, будто ты исчез.
    - Я чту договор.
    - Но! Как ты миновал стражу? Дворец полон гвардейцев!
    - Когда-то это было моей основной работой.
    Мы стояли в саду. Император пригласил меня к накрытому тут же роскошно сервированному столу. Позволил сесть. Спросил:
    - Как тебе город?
    - Фонтаны, – ответил я. – Фонтаны красивые.
    Я ждал вопросов, у императоров всегда было много вопросов. Прежде мы выпили вина.
    - Расскажи о договоре, – потребовал старик. – Я простил тебя потому, что раньше тебя простил другой. Тот, кто был до меня. Но как это началось?
    Я знал, что он спросит именно это. Отставил в сторону кубок и рассказал, как сумел:
    - Был город, и был император. У императора был слуга. У слуги был город. Но, однажды, слуга не справился с порученным делом, и в городе появился человек, пожелавший стать новым Императором, - близкий родственник. Вместо одной лужи крови по улицам города хлынули реки. Великая смута охватила мир – первая смута. Властолюбец одерживал верх, но ни у кого не поднялась рука на павшего императора, и тогда тот сам – побежденный, но, по-прежнему, гордый духом – призвал своего слугу, чтобы тот убил его. Я сделал это. Снял с покорной головы венец и отдал его победителю. Смута утихла, однако, новый император не простил убийцу своего брата. Он мог казнить меня, но в благодарность за освобождение трона – не сделал этого, и наказанием стала ссылка. Мне надлежало жить вдали от города и хранить себя до тех пор, пока не буду прощен. Так был рожден договор.
    - Но ты возвращался? – жадно спросил старик.
    - И не раз. Единожды случившееся имеет обыкновение повторяться. Когда сыну нового императора слишком надоело ждать, отец не захотел резни. Тогда за мной впервые пришел корабль и впервые же я был прощен. Я снова убил императора, и ждал собственной смерти. Но, договор, замешанный на столь сложных чувствах, зажил собственной жизнью, и новый император, также ограничился ссылкой. Спустя годы за мной снова пришел корабль, прощение и смерть. Я возвращался вновь и вновь. Я приходил в прошлый раз, поскольку время твоего дяди истекло. Теперь кончилось и твоё.
    - Я знал… - пробормотал старик, - Знал, что поступлю так. С самого начала знал.
    - Теперь есть город и есть император, – закончил я. - У императора есть слуга. Но у слуги больше нет города, - это плата за ошибку.
    - Этот договор сродни проклятью!
    - Так и есть, - согласился я. – Все участники этого круга наказаны. Я, расплачиваясь за ошибку, наказан бесконечным ожиданием возвращения. Императоры платят за грех властолюбия самого первого, именем которого был скреплен договор, - они сами отпускают на волю смерть, и сами призывают ее. Прощением.
    - Так не может продолжаться вечно, – уверенно заявил все еще император. – Однажды это закончится.
    - Все имеет обыкновение заканчиваться, – согласился я. – Вопрос только: чем именно?
    - А почему ты не стареешь? Когда я был еще сопливым юнцом и изгнал тебя, ты выглядел точно также? Это колдовство!
    - Я просто чту договор.
    Некоторое время мы молчали. Вина больше не хотелось, но я выпил, просто чтобы старик не чувствовал себя одиноко.
    - Я не готов. Я не чувствую потребности в смерти... – пожаловался он.
    - Это уже не важно. Ты простил меня, а значит - все решил. Ты сделал славное дело, не допустил смуты, не позволил людям убивать ради тебя. Император всегда жертва.
    - Помоги мне встать!
    Голос его был тверд, и я подчинился беспрекословно. Опираясь на мою руку, он сделал несколько шагов по мозаичной дорожке и остановился. Спросил:
    - Ты ударишь внезапно?
    - В этом нет больше нужды.
    - Что!?
    - У меня есть дар, – пришлось виновато улыбнуться. - Я отнимаю жизнь, не причиняя страданий. Незаметно. Легко.
    - И что же?
    - Ты не встал из-за стола, мой император.
    Старик резко оглянулся и вздрогнул всем телом, вернее тем, что еще носило образ его тела, поднес ладонь ко рту. В кресле сидел мертвый император. Из его груди торчал мой кинжал, и лишь несколько капель крови выступило на одежды.
    - Я мертв?
    - О, да.
    - Что же теперь?
    Из сумерек проявились призраки солдат, рабов и девушек.
    – Вот свита, которую я убил для тебя, мой император, – сказал я. – Все, что нужно для путешествия. Разве что, не хватает друга для беседы. Но я еще жив, и достанусь другому. Прощайте!
    И, не оглядываясь более, я вернулся в порт.
    Утром юный император, которому я добыл трон, обрек меня на изгнание. Он стоял маленький и злой, в золотом венце, ел меня глазами, и страстно хотел моей смерти. Но над нами обоими висел договор. Я помахал мальчику рукой.
    
    У него еще будет время понять, что неизбежное рано или поздно настигает. И новый император простит меня.