Когда-то это было популярнейшее место – парк «Чудеса природы: Живой мир всех колоний». Каждую планету представлял отдельный зал с вольерами, аквариумами и террариумами. Под потолком была проложена монорельсовая дорога с яркими вагончиками, и в кассу всегда стояла очередь. Автоматы вдоль стен непрерывно извергали тонны мороженого, шипучки и карамелек в виде зверушек и птичек. Если бы не толстое стекло, настоящие звери и птицы давно бы оглохли от смеха и детского визга.
Во время войны у «вражеских» павильонов устраивали демонстрации, и как-то однажды особо рьяные патриоты выпустили на волю попугаев с тропических островов Индостана. Потом долго ещё в вентиляционных вытяжках и за диванами в главном вестибюле попадались разноцветные перья.
Всё изменилось после заключения мира. Местный аэропорт разросся до Международного Космопорта Единства Наций, и вскоре поглотил «Чудеса Природы». Спасибо статусу экологического объекта, иначе парк давно бы демонтировали. Но о прибыли можно было забыть навсегда. Таможенные склады перегородили въезд на стоянку, а дополнительный контроль превратил покупку билетов в малоприятное приключение. Родители нового поколения малышни предпочитали проводить в выходные в «Зоовселенной» или в недавно открывшемся «Цирке Радуг».
«Чудеса природы» стали прибежищем пассажиров, ожидающих свой рейс, и любовников, скрывающихся от частных детективов. Командировочные назначали встречи у аквариума с акулами. Заморенные чиновники низшего звена утоляли жажду ананасовым лимонадом и ворчали, не найдя бутербродов и пива. Здесь, вдали от суеты космопорта, можно было обдумать пройденный путь и поразмышлять о предстоящих дорогах.
Странником, потерявшимся на перепутье, был и молодой человек, который неторопливо прохаживался перед просторным террариумом с великотехасской фауной.
Время от времени посетитель бросал взгляд в сторону лениво развалившихся гадов и вздрагивал. Ноздри его тонкого носа брезгливо трепетали, словно он мог чувствовать удушливую вонь серого песка и чешуи.
У молодого человека было изящное лицо с широким разлётом бровей, высокими скулами и узкими плотно сжатыми губами. Если бы не тяжёлый, почти квадратный подбородок, его можно было бы назвать женоподобным. Мраморный греческий бог с покрасневшими глазами и нервными морщинками на гладком лбу.
Поблизости находилось другое зрелище, ничем не уступающее варанам и гадюкам: костюм ещё одного посетителя «Чудес природы».
Вроде бы самый обычный галстук, рубашка, деловая куртка и строгие брюки… Однако, детали гардероба настолько не сочетались по цвету, что вызывали тошноту у чувствительного зрителя.
Видимо, молодой человек принадлежал к тонким натурам: он ёжился, переводил взгляд на пресмыкающихся, бледнел, вновь смотрел на безвкусный костюм соседа, и бледнел ещё больше. Его страдания не остались не замеченными.
– Прошу прощения, что-то не так? – вежливо и даже с некоторой робостью спросил мужчина в невыносимом костюме, на пару шагов приблизившись к своей измученной жертве.
Молодой человек вздрогнул, но ничего не ответил.
– Пожалуйста, скажите мне – что-то с одеждой? – и «террорист безвкусицы» судорожно поправил галстук. – Что-то с цветами, да?
Молодой человек кивнул.
– Ох ты боже ж мой! – вздохнул догадливый недомодельер и, достав канареечно-жёлтый платок, промокнул вспотевший лоб и проплешину на макушке. – Я дальтоник. Костюм мне всегда подбирает жена, понимаете? К несчастью, она вторую неделю в больнице и, видимо, я совершил ошибку…
На вид ему было лет сорок пять, но весёлые зелёные глаза и непринуждённые манеры молодили его.
– Скажите мне, всё настолько ужасно?
Молодой человек вновь кивнул.
– Это проклятие какое-то! – пожаловался незваный собеседник. – Но без Марты я абсолютно беспомощен. Ну, не могу же я пойти к соседям по этажу с подобной просьбой!
Молодой человек улыбнулся – сначала вежливо, а потом искренне, и от души рассмеялся, очевидно, представив возможное развитие событий. Мужчина тоже засмеялся.
– Не возражаете, если присоединюсь к вам? Вас интересует Великий Техас? Поверьте, пустыни там – единственное, на что стоит посмотреть, если на них вообще стоит смотреть! Они выращивают этих тварей на сапоги и сумочки, так что устраивать из них экспозицию – это всё равно, что выставлять свиней или овец!
Он оказался понятливым болтуном – из той породы, которых достаточно слушать и лишь изредка кивать. Молодой человек быстро смирился с навязанным обществом и вскоре уже не обращал внимания ни на извивающихся змей, ни на бесчеловечное сочетание цветов.
Представившись и пожав протянутую руку, Йохан, как звали дальтоника, рассказал о своём нелёгком труде консультанта по персоналу, вспомнил годы стажировки на станции по освоению планеты, а потом, к своему очевидному удовольствию, показал фотографию жены. На снимке было простенькое, можно сказать, невзрачное личико, которое светилось изнутри счастьем и любовью – и о любви и счастье без устали трещал Йохан.
Впрочем, его серенады о гармонии взаимопонимания, нежности и заботе не вызывали сильного раздражения – во всяком случае, у молодого человека, который великодушно внимал рассказам о знакомстве, ухаживании, предложении и так далее.
– Я вам, наверное, надоел? – спросил Йохан, прервав свой соловьиный монолог.
Благодарный слушатель отрицательно помотал головой.
– Вы мне, наверное, не верите? – прищурился, как он сам себя назвал, «очарованный муж». – Я понимаю! Я бы сам не поверил, что возможно семейное счастье через двадцать лет после свадьбы. Я-то раньше считал, что любовь и романтика – это так, на пару лет, а потом начинается привычка. Но вот, поди ж ты…
– Я вам верю, – отозвался молодой человек, и его голос прозвучал с неожиданной силой – глубокий завораживающий голос, настоящее сокровище, и странно было, что его обладатель предпочитает молчание.
– Понимаю, это звучит странно, но вам повезло: я – тот самый человек, который верит в такую любовь и знает, что она может существовать.
Он сделал паузу, взглянув украдкой на собеседника-болтуна, но тот покорно молчал, готовый к ответному вниманию и пониманию.
– Я вам объясню, если вы не против. У меня тоже есть похожая история, только она не совсем моя, хотя и имеет ко мне самое непосредственное отношение. Но мне так часто её рассказывали, что она стала самым главным, что есть в моей жизни. Ничего важнее и значительнее уже не произойдёт, хоть и случилось это ещё до моего рождения.
Мой отец был военным лётчиком. Начинал пилотом, прошёл три большие войны и три войны поменьше – сейчас их называют «малозначительными пограничными конфликтами». Дослужился до полковника. Кроме самолётов и вверенного гарнизона у него ничего не было – просто времени ни на что другое не оставалось.
Принципиальный, упрямый, гордый – он успел испортить отношения со всеми, с кем только можно. Но при этом он был героем, его уважали и любили в войсках. Если бы он пошёл в политику, он бы многого достиг, но он презирал политиканов.
И вот однажды к нему в полк прислали лейтенанта. Молодую женщину.
Возможно, вы не совсем понимаете, но порядки у нас тогда были очень традиционные. Законы колонии разрешали всё, но по Заветам Отцов-Основателей женщинам и образование не обязательно было получать, не говоря уже про службу в войсках. Тем более в боевой авиации.
Что довелось пережить этому пилоту… Вряд ли кто-то знает всех подробностей. Она была молчаливой, сдержанной и очень терпеливой. Она хотела летать. Она хотела сражаться в небе – иного варианта попросту не существовало. Конечно, пригодились родственные связи, но могли ли они в полной мере стать защитой для юной и очень красивой девушки, окружённой мужчинами максимально традиционных взглядов?
Она было очень красива, что-то невероятное. Ангел, и эта хрупкость, которая делала её в глазах других потенциальной жертвой…
Первый инцидент произошёл ещё в училище. Был суд, но она это пережила. Дальше – больше. Казалось, весь мир вознамерился доказать ей, что она ошиблась в выборе профессии. Но чем сильнее было давление – тем больше упорства она проявляла. Тем более что у неё были способности. Только её пол мешал её начальникам и командирам признать, что она – прирождённый лётчик.
После очередного конфликта, который чудом не дошёл до суда, её прислали к моему отцу. А он был известным борцом за чистоту рядов. Кроме того, моральный облик человека, отдавшего всю жизнь военно-воздушному флоту, не оставлял сомнений.
Расчет был прост: принципиальный полковник будет изводить лейтенантшу до тех пор, пока или она не сдастся, или он не совершит какую-нибудь ошибку. Так оно и произошло: в той части, которая касается попыток сломить.
Отец был близок к успеху. У него почти получилось. Ещё пару недель, и «упрямая стерва» запросила бы пощады… Но что-то изменилось.
Возможно, он понял, что она выбрала самолёты ради самолётов, а не ради желания что-то кому-то доказать. Или увидел, какими глазами она смотрит на небо. Или ей достаточно было сказать ему: «Я сделаю всё, что прикажете, только не лишайте меня вылетов!» И сказала она это так, что было ясно: она не секс имеет в виду, потому что уже успела узнать, что он из себя представляет.
Её продолжали травить – это уже стало доброй традицией в некоторых кругах. Такая вот забава, вроде живой мишени в тире… И как-то раз отец предложил ей выйти за него замуж. Фиктивный брак, чтобы прекратить разговоры и намёки. Чтобы получить полное право защищать её. Чтобы никто больше не смел свистеть ей вслед.
Она была очень хорошим пилотом, а он всегда защищал своих пилотов – всеми возможными способами. Она это знала. И она согласилась.
Потом больше года он приручал её, хотя и так было понятно, что она уже… Что он для неё не просто командир.
Потом она родила ему сына – прямо накануне войны. Но мой отец сдержал слово, которое дал ей перед свадьбой: он не стал запрещать ей летать. Хотя мог. Должен был, потому что знал, как она относится к своим обязанностям, знал, что если надо будет пожертвовать собой – она пожертвует. Если будет нужен герой – она станет этим героем.
Всё должно было этим кончиться. Иначе – невозможно. Небо и самолёты были её первой любовью и смыслом жизни. Ни муж, которого она любила, ни ребёнок, которому она была рада, не смогли ничего изменить. Она погибла в сражении за двадцать девятый коридор – в своём горящем самолёте протаранила самолёт противника.
Мой отец пережил войну, а потом растил меня. Когда я решил пойти в инженерно-конструкторский, он был рад, хотя, кажется, несколько разочарован. Но с войнами у нас, вроде бы, разобрались, а в эпоху мира кому нужны боевые пилоты?..
Закончив свой рассказ, молодой человек неожиданно закашлялся, и потрясённый слушатель без слов протянул ему початую бутылку с минеральной водой.
– Спасибо, – рассказчик сделал несколько глотков и вернул бутылку.
– Почему вы не напишете об этом? – спросил его Йохан. – У вас есть дар… Талант! Может получиться прекрасный роман, тем более что история… Она… Это… – он не смог подобрать подходящих эпитетов и просто допил воду.
– А что это даст? – молодой человек покосился на дремлющих пресмыкающихся. – Ну, будет ещё один роман. Ведь для читателя не так уж важно – выдумка это или было на самом деле! Всего лишь ещё одна романтическая история любви. Пилот и командир. Эмоции, долг и самолёты… – он усмехнулся. – Я могу передать чувства, но чтобы понять их, нужно пережить такое же. А ведь тогда и люди чувствовали себя по-другому. Между войнами, в состоянии постоянной угрозы, когда всё предельно сконцентрировано, и каждый день может стать последним… Они умели любить, желать, ненавидеть – так, как сейчас умеют, наверное, только наркоманы.
Слушатель с недоумением взглянул на него, но молодой человек продолжал, ничего не замечая:
– Сейчас всё хорошее размазано по жизни ровным слоем: откусывай с любой стороны, с какой хочешь! Нации едины, народы равны, одни права для полов и возрастов – чего не пожелаешь, всё исполнится! Выбор карьеры – пожалуйста! Двадцать лет семейного счастья – на здоровье, никто не помешает…
Он понял, что сболтнул лишнего, и осёкся, но поздно – Йохан побагровел, свёл кустистые брови, сжал кулаки.
– Конечно, моя история не сравнится с историей ваших родителей, – процедил он. – Но, по крайней мере, я знаю, что моя жена любит только меня. И я уверен, что она согласилась стать моей женой ради меня одного, а не ради возможности добиться своих карьерных целей.
Молодой человек на миг окаменел. Через миг лицо греческого бога сморщилось, скривилось, исказилось, делая его похожим на ящерицу.
– А вообще, прекрасная история, – тихо-тихо сказал внезапно успокоившийся Йохан. – Ты это сами придумал или где-то прочитал?
Молодой человек побледнел и сник.
– Это правда, – прошептал он, едва шевеля губами.
– Прекрасно! – с довольным видом отозвался Йохан. – Тогда, если уж придерживаться сценария, ты должен убить меня за мои слова!
Молодой человек ничего не ответил.
– Ты молодец. Всё запомнил и всё сделал правильно, – продолжал Йохан. – Галстук, платок, фотография… Ну, насколько мне известно, идиотов к вам не берут. Спасибо, что подыграл. Если бы кто-нибудь наблюдал за нами, то он ничего бы не заподозрил. Время мы потянули, тебя проверили, хвостов за тобой нет. Всё чисто.
Молодой человек продолжал молчать. Йохан подождал немного, хмыкнул и покровительственно похлопал собеседника по плечу.
– Как понимаю, ты согласен? Не передумал?
Молчание. Жест отрицания.
– И не передумаешь?
Та же реакция.
– Ты знаешь, что нам нужно?
Кивок.
– И сможешь достать это? Не сомневаюсь! О новом месте встречи тебе сообщат дополнительно. Когда чертежи будут у тебя, мы решим, как ты их передашь. Ты уже проверял счёт, верно? Сумма удвоится, а если это то, что нам нужно, то и утроится. И в этом случае у тебя будет ещё один шанс подзаработать.
Предатель молчал.
Он был на хорошем счету в своём конструкторском бюро. Он должен был понимать, что переданные сведения изменят соотношение сил между странами и, вполне вероятно, когда-нибудь приведут к новой войне.
Йохан хотел было добавить что-то типа «Папа гордился бы тобой», но не стал. Кто знает, возможно, актёрские способности у парня на высоте – и он просто заигрался. Если продолжить шутку, то легко выставить себя дураком.
С другой стороны, если его история правдива, предатель может передумать – и переметнуться на сторону мёртвых. Хватит ли у него духа убить за нарочитое оскорбление матери-пилота, которую он никогда не видел? Вполне вероятно: воспитывал-то его отец. |
