Хорошие дела по ночам не делаются. Пожалуй, это относится и к прогулкам. Но, наверное, Денис любил плохие дела: алкоголь, девушки, рок-н-ролл. В том числе и городские праздношатания в потемках.
Ему везло. Ни разу не удавалось нарваться на пьяное хулиганье или отморозков, выискивающих жертв с мобильниками и деньгами на текущие расходы. Да он и не носил ни того, ни другого.
Денис снова взглянул на небо: мутная серая пелена без единой звездочки, в размазанных по вышине, словно масло по хлебу, клочьях облаков. Воздух наполняется влажной прохладой.
«Скоро будет дождь, - подумал парень, - И никому неохота шататься в потемках и мокнуть».
Впрочем, он лгал. Метрах в тридцати перед ним двигалась невысокая фигура в плаще неразличимого в сумерках цвета. Мягко, словно привидение, парящее над асфальтом, раскуроченным пробивающейся травой. Скрылась в подворотне, только встревожено плеснула лужа, потревоженная подошвой туфли.
Денис чуть помедлил, потом повернул следом.
То, что в подворотне он не один, понял, когда от стен отделилось пять теней. Три слева и пять справа. Удар в скулу, и мир качнулся, развернулся на сто восемьдесят градусов, потом асфальт приветливо коснулся лица.
«Блин, даже закурить не спросили, - мелькнула дурацкая мысль, - Где хулиганская этика?»
- Ну что, гнида? – прошипело где-то наверху.
И тут же пинок под дых. Денис, начавший подниматься, снова упал, корчась на земле и хватая ртом упрямый воздух. Все произошло настолько быстро и неожиданно, что он не успел даже почувствовать страх, только боль, схватившую тело и заставляющую сучить ногами и хрипеть.
«Будут бить. Возможно ногами. Возможно, очень больно», - запоздало прокомментировало происходящее сознание.
Денис сжался в комок, закрыв голову руками, и зажмурился. Сквозь шум в ушах он успел услышать: «Получи, гни…» Дальше слушать не хотелось.
Он так и лежал некоторое время, вжавшись в угол, уткнувшись лбом в собственные коленки и прижимая ладони к ушам, хотя очередного удара не последовало. Долго лежал, минуту, а может, и две.
Потом его плеча коснулись.
- Ты цел, парень?
Денис осторожно приоткрыл глаза. Перед ним стоял тот самый человек в плаще, что беспрепятственно прошел мимо шпаны, а теперь, очевидно, вернулся.
- Ты как? В порядке? Встать можешь?
Голос сочувствующий, тихий и интеллигентный. Не слишком хорошо вяжется с брусом в руках, которым спаситель машинально помахивает. Денис оперся о стену и поднялся на ноги.
- Спасибо, - прохрипел он, - Я… я просто… не ожидал…
Напавшие лежат в подворотне, словно разбросанные по комнате неаккуратной девочки куклы. Не стонут и не шевелятся.
- Они… Как они?
В порядке, - заверил мужчина, - Скоро придут в себя. Может, вызвать милицию?
Денис пожал плечами. Дыхание понемногу приходит в норму, и уже можно говорить.
- Наверное, хватит с них. И с меня. Я не злопамятный.
Спаситель отбросил брус в сторону. Изучающе ощупал взглядом долговязую фигуру Дениса. Тот смущенно скривился.
- Я просто не ожидал. Так я могу за себя постоять.
Слова прозвучали не очень убедительно, тем более что запоздало выплеснулось в кровь все, что должно было вырваться пять минут назад. Ослабли ноги, все тело охватила трясучка, а зубы начали стучать морзянку. Денис прислонился к стене, стараясь совладать с непослушным телом.
- Выпей.
Перед носом у Дениса очутилась крошечная фляжка, которую человек в плаще неизвестно когда успел достать и открыть. Парень взял ее дрожащей рукой, сделал глоток. Содержимое влилось внутрь, сопротивляясь, но когда кашель удалось подавить, стало чуть легче.
«Не в то горло, - сообщило сознание, - в два горла пьешь, жадина».
- С-спасибо, - повторил Денис, - Е-если бы не в-вы… я…
Он замолчал, сделав еще один глоток, представился:
- Меня зовут Денис.
- Пожалуйста. А я Павел Назарович. Ладно, пойдем, нечего тебе здесь стоять.
Он нежно, словно ребенка, взял Дениса за руку и повел куда-то. Парень послушно, как тяжелобольной на попечении у сиделки, двинулся следом. Только снова хлебнул. Во фляжке оказался коньяк, причем неплохой.
Только выйдя из подворотни, парень смог разглядеть спасителя. Мужчина немолод, даже в потемках вряд ли можно дать ему меньше шестидесяти. Возраст солидный, когда уже перестают молодиться, а начинают задумываться о здоровье, но никак не о ночных приключениях. Глубокие морщины, острый нос и странная стрижка «под горшок». Это лицо не знает в городке разве что отшельник. И только немой не распространяет слухов.
- Вы Павел Назарович? Великий хореограф и революционер?
Старик хмыкнул.
- Ну если создание танца на основе рукопашного боя можно назвать хореографией… А вот революционер – слово совершенно лишнее…
Денис шел следом за легендарным Павлом Назаровичем Овдиным, уже самостоятельно, чувствуя, что понемногу приходит в себя, а коньяк на удивление быстро развязал язык.
- Но как же! Ведь Вы первый, кто открыто высказал нелюбовь к Императрице Лидии. Вы первым защитили падчерицу Юлию, законную наследницу. Разве Вас не поэтому выслали сюда?
Старик отобрал у парня фляжку, спрятал в боковой карман плаща.
- Больно разговорчивый, - проворчал он, - Поменьше смотри телевизор. Никчемных болтунов и недовольных в столице хватает и так. Меня выслали за разврат. Запомнил?
- Кхм. А при чем тут наследница Юлия? Ее-то ведь тоже выслали.
Старик нахмурился и ускорил шаги. Кажется, он уже пожалел, что завязал этот разговор. Но оправившийся Денис не отставал.
- Многие думают, что Вы крутили шашни с Юлией. Поэтому и заступились. Поэтому Лидия и воспользовалась предлогом. А еще…
- Эти многие обычно молчат при мне. Чтобы избежать травм. Чего и тебе советую, Денис.
Но парень намека не понял.
- А разве не так? Лидия хотела поставить на трон нынешнего Императора, Тимофея. А разврат и нравственность – только повод…
Старик остановился. Смерил мрачным взглядом Дениса. Потом достал фляжку и отхлебнул сам.
- Разврат, дурачок, это любые дела, которые полагается делать только ночью, а делают при свете Солнца.
Он вздохнул, потом обреченно махнул рукой.
- Ладно, балбес, расскажу как все было на самом деле. Драки – это разврат, любые боевые действия – разврат. Поэтому Империя не использует регулярную армию, а довольствуется отрядами диверсантов, которые действуют ночью, тренируются ночью, и вообще они не существуют для Солнца. Армия, сражающаяся днем, проклята Солнцем. Дурные дела не всегда удается избегать, но такова человеческая натура, и для того нам дана ночь. Это ясно?
Денис кивнул. Эти слова знал каждый житель Империи, но какое они имеют отношение к Павлу Назаровичу, он не слишком хорошо понял.
- Так вот, - продолжил старик, - Танец Копорру я создал на основе рукопашного боя. И открыл школу, в которой училась и наследница Юлия. Посреди белого дня. Танцы разрешены, но получилось, что попутно я вроде тренировал ее как бойца. Это разврат.
Денис скептически хмыкнул.
- И из-за какого-то мелкого спорного вопроса Вас выгнали из столицы? И никакой политики?
Старик покачал головой.
- На каком-то дурацком собрании Юлию начали распекать за увлечение Копоррой. Будущую наследницу, перед всеми. А те, то по ночам хулили Лидию и клялись в верности падчерице, осуждали Императора и называли подкаблучником – они стояли и молчали. В общем, я не выдержал и избил нескольких «распекателей». При свете Солнца. В новостях, конечно, сказали, будто просто «оскорбил», замяли, как могли. Но выслали совершенно справедливо, за разврат. Мне не стоило делать этого днем. Да и ночью, в общем, тоже. По ночам у наследницы снова объявляются «защитники».
- Значит, и не было никаких заговоров с наследованием?
- Денис, ты хороший, в общем, парень. Пожалуйста, делай вид, что поумнел, и не задавай больше таких вопросов.
Денис послушно замолчал. Минут на пять, потом опять не выдержал.
- А если вы искренне раскаиваетесь в совершенном, то почему вы и в ссылке… деретесь?
Старик улыбнулся, грустно-грустно – в темноте трудно разобрать выражение лица, но Денис был уверен, что собеседник улыбается.
- Не смог удержаться, - признался старик, - Наверное, это уже физиология. Трудно бороться с собой и, если честно, не очень-то получается.
- Физиология? – тупо переспросил Денис. Очень уж тяжело представлялся этот интеллигентный человек получающим удовольствие от битья по рожам встречных-поперечных. Хотя в способности Павла Назаровича драться он уже убедился.
- Ну да, - подтвердил старик, - Это уже физиология – необходимость помочь человеку в беде.
-
Вечеринка – лучшее название действа, не претендующего ни на благородную великосветскость официального банкета, ни на буйную мрачность пьянки «по-черному». Как тропка между двумя крайностями, игриво-вихляющая посреди луж, как подвыпивший человек, идущий по этой дорожке, время от времени шлепающий по воде то левой туфлей, то правой и не замечающий промашки. И случайный прохожий предпочтет не заметить: уж больно весело шлепает.
Денис стоит за барменской стойкой. С заказами наметился короткий перерыв, только какой-то умник походя выдал: «Водка с мартини. Взболтать, но не перемешивать». Усмехнулся собственной шутке и исчез в толпе.
Колонки изливают что-то ненавязчиво-дурацкое. Гости уже веселы, танцы и разговоры составляют приятно-расслабляющее дополнение к музыке. Все сливается в невнятный ропот, напоминающий шум прибоя, и хочется слышать в ничего не значащих звуках бесконечную мудрость.
Дениса успокаивали вечеринки, мелькание незнакомых лиц, здравницы-лозунги и мимолетная суета, которую легко спутать с чем-то важным.
- Пашка, а не выпить ли нам еще для поднятия бодрости?
У стойки появилось двое. Мужчина с осанкой древнегреческого героя, но пробивающейся на висках сединой, одетый в сорочку-поло и бриджи, в кедах на босу ногу. И Павел Назарович, неизменно тихий и спокойный, в подчеркнуто-официальном костюме.
- Как скажешь, Немец. Как скажешь.
Денис ждал этого появления. С момента той памятной встречи ночью прошло два месяца. Парень искал встречи со стариком, но не слишком удачно. Однако теперь он точно знал, что визит маршала Макарова, давнего друга Павла Назаровича, не оставит хореографа в стороне. И, конечно же, на вечеринке в честь знаменательного визита, гулять будут оба.
Овдин кивнул Денису как старому знакомому, но со спутником знакомить не стал.
- Вина, - кратко, словно приказ, выдал мужчина, названный Немцем, - В бокалах. Обязательно в бокалах. Самого дорогого.
Денис пожал плечами и потянулся к узорчатой бутылке в форме женской фигуры, держащей кувшин. Мужчина же с видом охотника огляделся вокруг.
- Вон столик свободный. Займу, пока никто не опередил. Видишь, вон там?
Старик кивнул, и собеседник двинулся вперед, уверенно и целеустремленно, словно корабль среди морских волн.
- Павел Назарович, - поинтересовался Денис, наливая вино, - А почему он называет вас Пашкой? Он же моложе Вас лет на десять.
- И тебе здравствовать, Денис, - сказал старик, улыбаясь.
- Ой, извините. Здравствуйте.
Краска стыда залила лицо неожиданно, и оттого, наверное, еще сильнее вспыхнули уши. Парень виновато опустил глаза, и чуть дрогнула рука, разливающая вино. На белоснежной поверхности осталось несколько алых капель.
- Все мы люди, Денис. Порой мне нужно и такое панибратское обращение. Он хороший человек, хотя подобное порой не прощается даже самым замечательным. Но он первый, кто осмелился.
Старик мягко улыбнулся, и юноше показалось, что хореограф вспоминает давнее, веселое и молодецки-бесшабашное.
- Первый, - повторил он.
А затем нахмурился и, словно выбрасывая из кармана что-то высохшее и мерзкое вроде старой жвачки, закончил:
- Вторым не дано.
Взял бокалы и отправился вслед за Немцем.
Денис какое-то время стоял манекеном, затем огляделся в поисках знакомых лиц. Окликнул проходящего мимо парня в черных брюках, белоснежной рубашке и бабочке, форме барменов и официантов.
- Витя, замени меня ненадолго. Минут через десять вернусь.
- Приспичило? – хмыкнул парень, но встал на место Дениса.
А тот прошел сквозь толпу, стараясь не привлекать ничьего внимания, и сел за свободный столик неподалеку от Павла Назаровича. Двое уже беседовали, если, конечно, подобный спор можно так назвать. Впрочем, негромко.
- Император теряет свои позиции, - втолковывал маршал, молодой для человека, прорвавшегося к своему званию только выслугой лет, понятное дело, талантливый полководец и стратег, - Совет уже задумывается над тем, как вернуть наследницу Юлию. Возможно, ты бы мог поддержать будущий бунт и вернуться домой.
Старик очень медленно, но выразительно покачал головой.
- Я не бунтую, Немец. И ты не будешь, я знаю. Верность присяге для тебя значит слишком много.
Собеседник задумчиво провел пальцем по бокалу. Стекло возмущенно скрипнуло.
- Странный ты, Пашка. Помнится, кто-то уж очень ратовал за власть Совета. Горячо. «Один человек не в ответе за всю страну!» Или не так?
- Все меняется, Немец. И взгляды в том числе. Черный век пришел, кто останется чистым?
Павел Назарович говорил очень тихо, и Денису стоило больших усилий разобрать слова, но он вслушивался, стараясь запомнить каждое.
- Подхалимничаешь, - проворчал Немец, - Неужели по привычке, когда ты надеялся, будто Император смилостивится и позволит тебе вернуться? Пора уже менять взгляды в обратную сторону.
- В моем возрасте это очень трудно. А тебе, как человеку, верному Императору такие слова просто непростительны.
- Военному нельзя быть неверным. Это мой долг. Но я не очень хорошо понимаю, как ты… ты!.. можешь говорить такое. Прислушайся к здешним разговорам. Никто не считает, будто Император Тимофей встал на трон законно, и об этом прямо говорят не только по ночам, но и на окраинах вроде этой. А ты хочешь толкнуть речь, провозгласить здравицу правителю. Тут все с ума сойдут от удивления, если услышат.
Старик улыбнулся.
- Где они были, когда Императора все-таки провозгласили?
- Прятались по домам, конечно.
Стекло скрипнуло под пальцами Немца особенно жалобно.
- Все равно не понимаю. Скажи мне дураку, скажи, ради чего? Почему?
Старик снова улыбнулся. Денис не мог видеть его лица, но он был уверен, что в глазах мелькают насмешливые искорки. Павел Назарович принял вызов и словно помолодел, минимум сравнявшись в возрасте с собеседником.
- Император движет страну. В какую сторону – это уже другой вопрос. А Совет – всего лишь тормоз государства, источник бесконечных споров и раздражения. Несколько дураков не дают в сумме одного умного, как это ни печально. Совет часто напоминает мне лебедя, щуку и рака, тянущих воз в разные стороны. А в целом стремление решать вопросы всем скопом – это лишь желание избежать ответственности за ошибки. Кто виноват в принятом решении, если треть членов Совета, к примеру, была против? Всех обвинять нельзя, виноватых искать тоже бесполезно. Вот и логически вытекает, что в Совете собираются безответственные и слабовольные любители жизни за чужой счет. Так что выпьем за здоровье Императора, Немец! Выпьем и понадеемся, что он поведет государство все-таки в нужном направлении!
Павел Назарович поднял бокал, алая жидкость тяжело колыхнулась, оставляя на стенках маслянистые следы. Немец мрачно смотрел, как друг одним махом глотает вино, скептически покачал головой, но осушил и свой бокал.
- Сомневаюсь, что Император Тимофей оценит такую преданность. Уверен, он спит и видит, как умирает Овдин Павел Назарович, первый человек, осмелившийся защитить наследницу Юлию.
- Если честно, неважно, что он там оценит. Лишь бы позволил хоть на время вернуться домой. А там и помирать можно, - ответил старик.
Он поставил бокал на стойку, пренебрежительно махнул рукой. Потом закашлялся и совершенно неожиданно упал на блестящий гладкий пол.
- Пашка, ты… - охнул Немец.
Отбросил в сторону свой бокал и подбежал к старику. Крик мгновенно заглушил и музыку, и веселый смех, и досужие разговоры.
- Пашка! Пашка!! Помогите! Доктора сюда! Скорее! Скорее же!! Человеку плохо!
Вечеринка закончилась мгновенно. Стихла музыка, в зале повисла гробовая тишина. Потом начались шум и беготня, причитания и неразбериха. Никто не обратил внимания на Дениса, вставшего из-за своего столика и направившегося к выходу.
- Пашка… Пашка…
-
Сюда часто приходят люди. Натоптанные сотнями ног тропинки к вершине холма, жесткая сухая трава, вечный ветер. Тихий городок с одной стороны и шум моря с другой. Бесконечное небо, сейчас белесое, выжженное жарким солнцем. А между ними - могила замечательного человека. Валун с выбитым на нем именем «Овдин Павел Назарович» и цветы у подножия валуна.
Денис редко появлялся здесь: не хотел лишнего назойливого внимания. Сегодняшний день не прописан в местных лекалах ничем примечательным, и холм пустует, но для молодого человека эта дата важнее всех местных и государственных праздников.
Сегодня год с той ночи, когда он познакомился с Павлом Назаровичем.
Денис провел ладонью по шершавой поверхности камня, впитавшего в себя тепло солнца, прикосновения тысяч пальцев, ласку зубила, выбивавшего ровные буквы, дружеские объятия стальных тросов, которые тащили этот валун к вершине, и подумал, что это памятник не только одному человеку, но и множеству людей, которые запомнили его.
Сумасшедшая синица, неизвестно что забывшая здесь, недовольно чирикнула, косясь на незваного гостя. Денис подмигнул птице и уселся рядом с валуном, облокотившись на него плечом. Синица сорвалась с камня и исчезла вдали.
- Я хотел придти ночью, - сказал Денис, - В тот час, когда мы встретились. Но потом передумал. Мне нечего скрывать от Солнца.
Ему казалась странной эта беседа с камнем. Уже не сказать этих слов человеку, а валун глух и безголос. Но очень хотелось говорить, говорить и верить, что Павел Назарович услышит.
- Я слышал, что отравили Немца. Это было в городке неподалеку. Ни за что ни про что. Помните, Павел Назарович, в ту ночь мы долго говорили о грязных человеческих играх. Но все-таки Вы неправы. Политика интересуется нами, а не наоборот. Политика находит нас в любой глуши, и если ты не принимаешь правила, то погибаешь. И не получается оставаться и хорошим, и живым. Уже целый год я молчу. Буду молчать дальше и буду жить. А вот остаться хорошим не получилось. Я не знаю, что еще сказать. Извините меня, Павел Назарович. Извините.
Денис потерся щекой о шершавую поверхность камня.
Ветер по-прежнему гоняет волны по траве. Гвоздики и астры лопочут лепестками что-то утешительное. В вышине поют птицы. Солнце греет лучами одинокий холм, солнце уверено, что все в мире происходит так, как должно происходить.
К чему его разуверять?
Денис просидел у камня до самых сумерек, вбирая в себя этот тихий одинокий день.
А вообще-то сюда часто приходят люди. Здесь любят человека, построившего в городке больницы и школу, учителя и хореографа.
-
Темное небо постепенно приобретает все более светлый оттенок. Но утро еще не настало, а движение машин только-только начало утихать. Спальный район, а будто и не собирается никто спать.
Двое идут по тротуару, негромко переговариваясь. Рядом бежит пушистая рыжая кошка, конечно же, по своим кошачьим делам и не слушает случайных попутчиков. Беседа течет своим чередом, прерываемая только редким покашливанием. Один из мужчин уже немолод, и то ли годы берут свое, то ли простуда.
- Не таким хотелось бы видеть свой визит в столицу, - произносит старик.
- Ждал въезд на осле и пальмовые ветви под ноги? – отозвался собеседник, - Все мы ждем того же. А вроде бы солидные люди…
- Да, ты прав. Наивность не всегда излечивается годами. И все-таки я счастлив.
- Странный ты человек, Пашка. Что тебе дала столица? У тебя было уважение, которого ты и так достоин, была клевета, которой ты не заслужил. Изгнание, долой с глаз неудобного человека. В глуши тебя любили, искренне и не требуя ничего взамен.
- Да, Немец. Много на свете хороших людей. Не поверишь, влез однажды в драку, совершенно по-мальчишески, утихомирил гоп-компанию. А потом оказалось, что ребята колотили соглядатая, который шпионил за мной. Вычислили, подкараулили и стали вразумлять. А я-то своих защитников… Ну ничего, потом встретились, поговорили. Долго смеялись. Давненько не приходилось ни перед кем извиняться, а тут чувствую себя со всех сторон виноватым. Особенно после похорон. Слышал, многие плакали. Сволочь я эгоистичная, Немец.
Старик кашлянул.
- Ты сам хотел вернуться сюда. Кто б пустил, когда столько шпиенов? Исчезновение Овдина из места ссылки – это все-таки скандал.
- Больший, чем смерть?
- Увы, да. А ведь эти негодяи все равно не слишком поверили. Полгода какие-то типчики крутились вокруг могилы. Хорошо, валун большой поставили – не раскопаешь, не проверишь. А что за соглядатай? Не тот ли Денис?
- Да. Хороший человек. Он и придумал историю с отравлением…
- Ну не совсем придумал. Просто наказ сверху пришел: «Пора».
- Все равно. Плохой из меня актер. А его штука подействовала в самый раз. Химик. Учился раньше здесь, в столице.
- Тут и завербовали.
Старик снова кашлянул. Упрямо повторил.
- Все равно. Вернулся домой. Работает каким-то барменом. В глуши его ум и образование не слишком-то нужны. Но дома лучше. Хоть и не всегда Родина отвечает взаимностью.
- Да. И приходится возвращаться тайком и полюбить ночные прогулки.
- Денису они, помнится, очень нравились. До определенного момента. Неужели ты, крепкий мужчина, имеешь что-то против?
- Хорошие дела по ночам не делаются. А ты все-таки рад этому ночному визиту.
- Трудно бороться с собой, - признался старик, - Наверное, это уже физиология.
- Физиология? – хмыкнул Немец.
- Ну да, - подтвердил Павел Назарович, - Это уже физиология – необходимость вернуться домой.
Кошка свернула в кусты и скрылась из вида. Конечно же, она не интересовалась чужими разговорами. И не слушала глупые человеческие звуки. Ее ждали котята.
А двое все идут и обмениваются репликами. Еще можно услышать отдельные фразы: «Пашка, а все-таки тебе стоило предупредить меня заранее. Так же можно и инфаркт схватить», «Нельзя было, Немец. Ну прости меня, дурака. Прости», «Прощаю, но чтоб больше такого не повторялось». Потом и они стихают.
Двое счастливых людей идут по столице. Небо за их спинами с каждой минутой все светлее и светлее.
Скоро появится Солнце. То самое Солнце, что не любит разврат, но любит хорошие дела и хороших людей. А быть может, всех людей. |
