 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Корабль чужих, перегородивший автостраду, миражом возвышался в перегретом воздухе пробки. Мы стояли не меньше получаса, а постовая служба даже не думала разруливать ситуацию.
Я не выдержал.
— Какого черта! Стоило ли переходить с колес на крылья, чтобы как в древности стоять в пробках!
Кто-то из верхнего эшелона, видимо, подумал о том же и, не дожидаясь разрешения, поднялся и исчез над кварталом. Нижние машины загудели, зафорсировали движками, послышалась ругань.
— «Сохраняйте спокойствие!» — разнеслось из динамиков над магистралью, — «Корабль расы норбек потерпел аварию над нашим городом, и, согласно Правилам движения пункт 18 точка 3 Закона о наземном и воздушном перемещении, а также Межрасовому соглашению в части «Оказания помощи транспортам, потерпевшим крушение вне своей расовой зоны», мы делаем всё, чтобы нормализовать ситуацию. Движение будет восстановлено в ближайшее время. Помните, что нарушая правила, вы подвергаете смертельной опасности себя, других участников движения, жителей и гостей города. И что ответственность за нанесение им телесного или материального ущерба, в случае вашей гибели распространится на ваших родственников. Не усложняйте жизнь своим семьям!»
— Мозгоправы, — прыснул я и врезал по бардачку: — Лучше б дорогу расчистили!
Мысль о том, что за эти полчаса я уже мог поговорить с отцом и свалить в порт — бесила нечеловечески. Застрять в каких-то двух километрах от места! На каре!!
О том, что мне предстояло взлетать сегодня с сотрясением мозга, я вообще старался не думать. Голова под повязкой горела и чесалась так, что хотелось сорвать бинты и нырнуть ею в ведро со льдом. Но даже эта мерзкая тупая боль (явление, в общем-то, неизбежное, когда в твою голову запускают семисотграммовой фамильной визитницей) не волновала меня так, как обстоятельства вообще, в целом, при которых я покидал планету. Родина, выходило по всему, вознамерилась меня угробить — но не отпустить. Начинать жизнь пилота с таких приключений было вызовом.
Девушка-водитель внимательно вглядывалась во что-то впереди и пощипывала губу. Страшненькая, тощая, не то девочка, не то мальчик — ну отец и персонал себе подбирает. Продолжая что-то разглядывать, девушка постучала себя по карманам. Видимо, не нашла чего искала — и полезла в бардачок:
— Разреши?
Если она сейчас достанет косметичку, подумал я, спихну, к черту, на заднее сиденье и сам сяду за штурвал. А если закурит — выкину из машины. Обычно мне фиолетово, когда курят, но сейчас я и сам готов был выпрыгнуть куда угодно, лишь бы выбраться из этой сталеплавильни.
Девушка извлекла какое-то портативное устройство, и мне понадобилось аж несколько секунд, чтобы подобрать отвисшую челюсть: настоящий навигаторский мапкомбик — сам бы от такого не отказался, причем не тут в этой недостойной такой машинки телеге, а на корабле. На «Форварде» стояла стандартная «Нави-Пристл» — та еще старушенция — и апгрейда, как я понял капитана, ей не планировалось еще лет сто.
Я откинулся на сиденье и машинально стал постукивать кулаком по подлокотнику. Ненавижу эту планету, впервые в жизни на полном серьезе признался себе я. А вслух добавил:
— Надо было сразу уехать, еще вчера.
В динамиках над трассой снова заговорили: «Сохраняйте спокойствие, поломка на корабле устраняется, скоро движение возобновится…»
— Корабль не поврежден, — сказала водила, — Там что-то другое.
Она приладила на глаз липучку-монитор. И заговорила так, как никогда себе не позволяла:
— Ты как вообще, успеваешь? — ее рука легла на рычаги газа.
— Да меня, в общем, до вечера ждут… — зачем-то пробормотал я, хотя и видел, что от ответа моего, в принципе, уже ничего не зависело.
— Ну и отлично, — заключила она и дала реверс.
Мы лихо нырнули багажником между «Ролсом» и бюджетной «Нивой» — и выпорхнули из потока машин, лишь слегка задев верхнюю Волгу. Впереди, где торчал уродливый норбековоз, разлилось море огней и мигалок.
— О-па! — заметил я, — Да он еще и на перекрестке вошел, вот му… чудо криворукое!
— Держись, — просто сказала она и резко взяла вправо.
С минуту мы лавировали между какими-то постройками, рекламными щитами, баллонами с водой и газом. Пока не упали в неприметную расщелину, оказавшуюся вытяжкой воздуховодной системы квартала.
Девушка управляла каром легко — и до зависти точно. Мы ни разу ничего не бортонули, ни во что не врезались, ничего и никого не сбили, что было даже странным, учитывая захламленность и популярность среди бомжей технических уровней. Но что меня окончательно добило, так это спокойствие этой с виду болезненной и не многим старше меня девчонки. За все это время она притормозила от силы раза два: чтобы встроиться в ряд, когда мы выскочили из квартала под какой-то оживленной магистралью, и уже в пригороде, когда уходили с основной трассы.
Дар это или самонадеянность, я так и не решил, но настроение мое было испорчено окончательно.
С детства мечтая стать космолетчиком, я почти десять лет осваивал законы и техники пилотирования, втихаря от отца ходил в специальную школу, наматывал километры по окрестным пустыням и формовал задницу на всевозможных тренажерах. Достал своими расспросами, наверное, всех инструкторов и асов в секторе. И даже выиграл, в конечном итоге, Кубок планеты в гонках на аэрокарах, пусть и не под своим именем. Но если бы мне сказали, что какая-то посудомойка из ресторана отца будет вот так водить машину — да хоть бы и с нави-комбиком в глазу, — я бы, наверное, удавился.
— Приехали, — будто услышала мои мысли девушка.
Я выглянул посмотреть, где это мы, и скривился:
— А подальше не могла?
Тяжело вывалившись из машины, я еще явственнее ощутил, что зря сегодня поднял трубку и согласился приехать. Вид этих до камушка знакомых стен, увитых плющом, этих умильных летних беседок — гордости заднего дворика — из кованого железа под старину, с белыми тканевыми шатрами над каждой, с круглыми столиками из уже не помню какого камня, соломенными креслами, фонтанчиками то тут, то там — навевали тоску.
И зачем я опять сюда приперся?
Девушка тоже вышла из машины и смотрела на меня поверх крыши салона.
— Езжай, Джей-Ди, — приказал я, ощутив наконец, как устал.
— Ты не сказал, когда у тебя отлет.
— Я вызову такси. Ты наверняка понадобишься отцу.
— Чтобы еще раз отвезти тебя в больницу?
Я не поверил своим ушам и развернулся.
Нет, она не смеялась. И взгляд у нее был… Отец говорил как-то, что на самом деле она сильно старше, но только сейчас я готов был поверить, что это так. Почему-то этому взгляду мне грубить не захотелось.
— В 26-10 последнее окно. Первое — в 19-15. Если увижу тебя здесь в три — то есть через час — хорошо. Не сможешь — не переживай.
— Вад, — а вот такого обращения к себе я от нее точно не ожидал.
— Что? — как можно проще постарался прозвучать я.
— Позволь этому месту отпустить тебя.
Она сдержанно улыбнулась, села в машину и сразу отъехала. А во мне что-то сломалось, лопнуло.
Девушка с кухни. Да хоть с улицы! Отец, внезапно помешавшийся на ресторане от страха перед будущим. Подневольные полицейские на перекрестке. Какие-то чужие, у которых может и времени-то не было выбирать, куда падать. Почему я решил, что они хуже меня? Почему, как только у нас появляется цель, мы перестаем воспринимать окружающих полноценными? Да, мне вчера разбили башку. Да, мне больно и плохо, потому что меня не понимает собственный отец, а мои друзья… все мои друзья идиоты, потому что не думают ни о чем, кроме как где провести вечер и как закадрить побольше девчонок...
— Маменькины сынки!! — пнул я от ярости мятую банку из под какого-то коктейля, и та погремела по улочке.
Да, я всегда отличался от них, старался отличаться. Я нашел себе цель и пер к ней как шахтер, вскрывший жилу! Но я ничем не лучше их — мне захотелось расшибиться об стену на скорости 300 км в час, — потому что у меня дырка в сердце и я всех ненавижу.
Я толкнул калитку и пошел к зданию.
Ветер качнул на столбе скрипучий фонарь, который никогда не горел, сколько себя помню, уронил на фигурную дорожку несколько сухих листьев, протащил немного вдоль — и окончательно напомнил мне, зачем я здесь.
Идти через кухню не хотелось, и, обогнув здание, я поднялся по гулкой металлической лестнице прямо к кабинету отца. Постоял, вспоминая жар вчерашнего «разговора»: «Я все равно улечу!», «Я не для того тебя воспитывал!» — и втолкнул карточку в паз замка.
— Привет, пап, — бросил я с порога, чтобы не тянуть резину, — Насчет вчерашнего…
Подняв, наконец, глаза я обнаружил, что отца в кабинете не было. На столе горела лампа. Кресло было повернуто к столу боком. В полной пепельнице дымился окурок.
Спустился в кухню? Ну и хорошо, подумал я, и внутренне расслабился.
Подошел к окну, поднял тяжелые «под дерево» жалюзи и распахнул ставни. Кислород постепенно начал возвращаться в комнату и в мою голову, восстанавливая способность мозга соображать.
Курил всю ночь — замечательно, мысленно заключил я, может-таки осознал, наконец, что сын сваливает из дома навсегда.
Серо-розовая дымка дня стелилась над городом. Прямого солнца, как обычно, не было — близость космопорта делала свое дело. Зато вот так легко и просто прямо из окна можно было понаблюдать два неба. Одно — легкое серо-розовое на уровне крыш — под которым обычно ходишь по улице. Другое — тяжелое и плотное: сине-голубое ватное одеяло высоко в небе. Солнце по пути к горизонту как раз сравнялось с кромкой этого «одеяла», и косые световые лучи красиво подсвечивали его снизу — будто и правда кто-то накрыл небосвод мягкой шалью. А что будет вечером, м-м-м… Плотные ленты облаков, которые уже начали собираться на горизонте, как всегда послужат экранами — и магию света и цвета в подсветке высоких облаков можно будет наблюдать почти до самой темноты. Это единственное, за что я любил эту планету, планету Облаков. А еще за то, что она научила меня помнить: даже за самыми унылыми тучами есть солнце.
Снизу через матовую перегородку расписанного в романском стиле стекла, разделявшую кабинет отца и один из залов, доносился негромкий смех, звон дорогой посуды и хрустальных бокалов. Дыра от срикошетившей от меня вчера фамильной визитницы была явно наскоро заклеена рекламкой незнакомого мне винного магазина. Неподходящий по цвету скотч, грубо — даже не по периметру буклета, залеплял красивые, пусть и нарушенные теперь линии рисунка. И дело было не во вкусе.
Бьюсь об заклад, он никогда не снимет это позорище. Чтобы помнить. Эх, папка.
С фотографии на стене на меня смотрела сестра — строгая, как всегда собранная. Девочка-математик. Вот везет же некоторым — вообще дома не бывает, всё по симпозиумам, да лабораториям — и с отцом в прекрасных отношениях. Еще Данка — совсем маленькая, но уже серьезная. А позади нее мы с отцом гоняем мяч на том месте, где сейчас стоит этот ресторан. Все правильно, отец, нельзя просто так всё бросить и улететь.
Я прогулялся вдоль стены.
Старые выцветающие клочки моей прежней жизни. Первый класс. Грамота не помню за что. Данка с отцом. Все вместе у Большого Кратера...
Я остановился возле фотографии матери. Я почти не помнил ее. Но они с отцом выглядели такими счастливыми тут — на последнем кадре перед отлетом с Земли. Отец одно время очень любил рассказывать, как мама мечтала открыть на новом месте именно ресторан. Ну, или ресторанчик. Или вечернее кафе. Или небольшую гостиницу с уютным баром для гостей. Чтобы видеть разных людей, чтобы слушать истории со всего света и чтобы Данка и я с самого детства учились любить через эти истории жизнь.
Вентилятор под потолком тихо наматывал круги.
Я ничего не забыл, папа. И пусть вчера мы расстались с тобой не самым лучшим образом, нам обоим было несладко в эту ночь. Я знал, что ты не успокоишься и просидишь тут до утра, выкуривая одну сигарету за другой. И будешь переживать за мою голову, памятуя, как один-единственный раз поднял на меня руку и с тех пор поклялся больше этого не делать. Обязательно накрутишь себя еще чем-нибудь, мастер понавесить на себя все грехи мира. И, не дай бог, совершишь какую-нибудь глупость.
Ты всегда переживал за других больше, чем за себя. И тебе всегда были нужны эти другие, чтобы чувствовать себя живым. Именно потому я здесь. Я, конечно, мог бы улететь всё бросив, и еще вчера вполне так бы и поступил. Но не сегодня.
Осталось дело, которое я не завершил. И я здесь, чтобы поставить в нем точку. Это нужно мне, отец, да, но еще больше это нужно тебе. И переживать за меня не надо: всё со мной будет в порядке, я крепкий. И чтобы ты ни говорил, это ты, твоя забота, желание защитить меня и Данку, научили меня быть таким.
На стенку с «заплаткой», пострадавшую от визитницы, я посмотрел уже почти с улыбкой. Пятьдесят шесть. Рука уже не та, однако попал. Я помнил, как он переживал, когда ему стукнуло пятьдесят, ходил как туча, запретил всем в округе себя поздравлять. А потом успокоился. Совсем. Перестал делать гимнастику по утрам, выбросил из дома все тренажеры. Эх, папка, с тобой бы самим «поговорить серьезно». И, казалось, войди он прямо сейчас, я вполне бы смог найти для него и правильные слова, и сдержать его отцовскость… Но дверь не открывалась и никто не входил.
И я подумал о стоящем в порту новеньком «Форварде», ребятах, капитане Дюкэ, ярком шаре планеты под ногами, взлетной дрожи штурвала под пальцами — и решил всё-таки попугать своим бандитским видом обслугу и посетителей ресторана. В конце концов, Джей-Ди права, с завтрашнего дня, даже если я не забуду, ну, например, в виду особой чувствительности, какую-нибудь неловкость моего здесь пребывания — я все равно уже ничего не смогу изменить. Я должен позволить этому месту отпустить меня. И, прежде всего, я должен отпустить его сам.
Внизу ослепительно горело нутро менеджерской.
— А, Вадимка, — старшая помощница отца, как всегда, возилась с какими-то списками, — Не заметила, как ты пришел. Решил остаться?
— Нет, я попрощаться зашел.
Женщина отложила планшет.
— Значит, все-таки, улетаешь? – в ее голосе просквозило сожаление, — А я так надеялась, что Вик тебя убедит.
— Почему?
— Почему надеялась? – она посмотрела куда-то вперед, взяла, подбила, чтобы сравнять края, и снова положила на стол пачку счетов, — Ну, ты знаешь, что твой отец не всегда был ресторатором?
Она посмотрела на меня так внимательно, что я невольно отвел взгляд. И, сделав вид, что просто сменил положение — подперев притолоку ее не в меру освещенной каморки, я постарался ответить как можно более небрежно:
— Ну да, слышал кое-что.
— Ах, ладно, — сменила тон менеджер, — Гляжу, ты все равно всё уже решил, так что — дай поцелую, на счастье, — она обняла меня за шею и прижалась щекой, как когда-то в детстве.
— Ты уж береги себя, — у нее выступили слезы, — И голову свою береги, — тут она улыбнулась, и потрепала меня по торчащим над повязкой волосам.
— Это конечно. В первую очередь, тетя Хелен, — ответил я, зная, что ей понравится такое обращение.
— Эх, жаль Лида не видит. Совсем взрослый… Ну, иди. Ты ведь к отцу, наверное, шел? Он на почту выбежал, сейчас будет.
Из большого зала ресторана послышался шум, люди там вскакивали с мест и кричали: «Что это?», «Смотрите, да они же его убьют!». Я кинулся через зал к дверям и выскочил на улицу.
На дороге здоровенный норбек боролся с моим отцом. А еще двое пытались что-то вырвать у маленького мальчишки в лохмотьях. Я схватил ближайший стул из летнего садика и со всего маха снес одного норбека из парочки. Второй, не выпуская мальчишки, отшатнулся и стал пятиться, но прежде чем я успел что-то сообразить, на меня навалился тот, которого я ударил. Кто-то из обслуги ресторана кинулся нам на помощь, но между ними и нами быстро притормозила норбековская корабельная платформа.
Норбеки, что только что яростно махались со мной и отцом, с поклоном отступили. Даже тот, который держал ни на секунду не прекращавшего вырываться мальчика склонился перед прибывшими.
Я посмотрел на платформу.
Старый, внушительных размеров норбек-кхан, спокойный и страшный в своем длинном царственном одеянии, с достоинством поднялся из своего кресла. Четверо его сопровождающих быстро сшагнули с платформы и заняли позиции вокруг своего босса. Оружие они не достали, но демонстративно держали пальцы на рукоятях парализаторов.
Норбек-кхан повернулся к своим неудачливым подданным и рыкнул что-то на своем чудовищном языке. От этого звука присели, наверное, даже фикусы в кадках, не то, что присутствовавшие.
Я не совсем понял, что именно прозвучало, но, в отличие от остальных собравшихся на этой улице, я хоть как-то мог объясниться с этими чужими. Как только рядом с нами появился сектор Норбеков, в школе тут же ввели новый язык. И я шагнул по направлению к чужому.
— Не вмешивайся! — крикнул отец, заметив мое намерение, и направился к норбеку-боссу сам.
Отец поклонился и заговорил с ним на торговом симбе. Понятно, что известному ресторатору не привыкать рассыпать любезностями с продавцами-чужими, но тут папа, по-моему, превзошел самого Канцлера планеты. Норбек не шелохнулся, и отец перешел сразу к делу. Он попросил отпустить мальчика, которого «уважаемые норбеки явно приняли за кого-то не того и совершенно напрасно применили силу». Ну дает папаша, он бы ему еще хлеб с солью предложил.
Норбек снова не ответил, но махнул в сторону мальчика. Двое из сопровождающих тут же выхватили ребенка у собрата и поволокли его на платформу. Тут я не стал ждать приглашения — ринулся к отцу, который тоже вцепился в мальчика и уже не говорил, а орал на торговой симбе, что они не имеют права, что этот мальчик человек и находится на территории людей.
К нам кинулись остальные норбеки, а двое сопровождающих, что отсекали платформу от ресторана, с вызовом вытащили и взвели боевое оружие.
Джей-Ди, можно сказать, свалилась на нас с неба. Ее аэрокар, чуть ли не коснувшийся шапочки норбек-кхана, обдал всех мощной холостой струей и встал на дыбы, как заправский скакун. Девушка спрыгнула на охранников и быстро отбила у них ребенка.
Аэрокар сделал что-то типа выпада и издал такой рев, что, ей богу, было не хуже, чем до того изобразил норбек. Уж не знаю, как ей это удалось: машина, она и у норбеков машина — не разговаривать, ни двигаться без водителя не должна. Но ее катерок, как собака, с честью выполнив свою задачу, плавно опустился рядом с хозяйкой.
Встряхнув короткоствольным помповым многозарядником, Джей-Ди направила его на норбека-старшего. (Откуда он у нее оружие?) Свободной рукой она перехватила мальчика и задвинула его за спину.
Норбеки-сопровождающие быстро сгрудились вокруг свого господина.
— Через минуту здесь будут наряды патруля безопасности, — свободно заговорила она на их родном языке, — Если вам не все равно, где провести остаток вашей, теперь уже ничего не стоящей жизни, то советую убраться отсюда и побыстрее!
Мальчик крепче ухватился за ее руку и испуганно выглядывал из-за спины.
Отец воспользовался возникшей паузой и выбил у одного из охранников ствол резонатора. А я насчет оружия протормозил, но, по крайней мере, сумел не оказался в заложниках — «уронил» более сообразительного и уже пошедшего на меня норбека, и, подхватив по дороге обломок стула, быстро оказался рядом с отцом.
Норбеки было дернулись, но норбек-кхан остановил их и подозвал к себе.
Отец не упустил случая «поздороваться».
— Какого черта ты приехал так рано? — ругнулся он, когда мы «склеились» плечами.
— Боюсь, если б я приехал позже, то ты бы лишился этой чудесной возможности еще раз наорать на меня.
— Ты безответственный ребенок.
— А ты безответственный отец.
— Ты можешь погибнуть!
— Ты тоже.
— Да как ты... эх, — у отца кончились аргументы.
Мне начинало нравиться начало моей новой жизни.
Норбеки перешептывались и хихикали, теперь я это ясно видел, но читать по их огромным губищам все равно не умел. Слава богу, что вдалеке действительно раздались звуки сирен. Норбек-старший посерьезнел.
— Я не могу улететь без Нор-Гда, — прогремел он. И его охранники сделали шаг в нашу сторону.
— Что он сказал, сын?! — отец передернул затвор и индикатор заряда со свистом пошел вверх.
Я перевел. Но предупредил, что не знаю, что такое Нор-Гда.
Джей-Ди присела, опустила к земле оружие, и, придвинув к себе мальчика, мягко спросила:
— Ты у них что-то взял? – она старалась произнести это прямо в глаза ребенку, но мальчик все время отводил взгляд.
Норбеки переглянулись.
— Скажи мне, — она была сама любовь, но мальчик задергался, замычал и замотал головой.
— Не бойся, — не изменяя тона и не выпуская мальчишку, продолжала она, — Я тебя им не отдам. Но ты должен отдать мне то, что забрал у них.
Мальчик перестал вырываться и по его лицу потекли слезы.
— Что? – уточнила она с такой нежностью, что можно было забыть, где находишься. Ей богу, если б меня так уговаривали, то я бы на месте пацана отдал всё что угодно.
Беглый обзор местности на предмет чего-нибудь стрелятельно-оборонительного результата не дал, и я постарался придать своему лицу и телу более угрожающий вид с тем, что было.
— Покажи мне, — не отрывая взгляда от мальчика, Джей-Ди подняла в мою сторону зарядник и качнула стволом. Я отбросил стул и взял у нее оружие.
Ребенок больше не вырывался, но был близок к тому, чтобы разреветься. Джей-Ди почти удалось заставить его отпустить курточку на груди, где он явно что-то держал, как вдруг тот снова заскулил и сжался.
— Я только посмотрю, — все так же нежно говорила она и силой отворачивала борт его куртки.
Мне видно не было, что там, но лицо Джей-Ди побледнело, а губы дрогнули. Она прижала мальчика к себе, и аккуратно вытянула то, что было под курточкой:
— Всё будет хорошо, малыш, я помогу. Верь мне.
Сирены заревели где-то совсем близко.
— Я иду! — выкрикнула она и вытянула вверх руку с какой-то дымящейся капсулой, — Иду!
Где-то посередине между нами и платформой она остановилась.
Норбек-кхан подался вперед, видимо, чтобы лучше разглядеть, что ему показывают, и вдруг дернулся так, как будто в нем не два центнера живого веса, а дай бог половина, да еще ветрище раскачиваться помогает.
— Смерть!!! — заорал он как ненормальный, — Смерть!!!
Заметался, выхватил у своего охранника из-за пояса пушку и, дав заряд на максимум, кинулся к краю платформы.
— Вы все… ум-ре-те! — прошипел он, переводя дыхание, и наставил пушку на Джей-Ди.
И оружием забряцали все вокруг — и норбеки, и кто-то из толпы у ресторана, и даже из окон где-то на нашей стороне улицы. И мы. Только одна Джей-Ди осталась спокойной посреди этого кошмара.
— Смерть за смерть, повелитель, — произнесла она. И норбеки дрогнули, и заозирались на босса.
— Что она говорит, Вад? Что говорит?! — задергался отец.
Я перевел.
— Мальчик все равно умрет! — как хлопнули ее слова над улицей: — И ты это знаешь, ведь так?
Я не мог этого перевести, все слова застряли в горле.
— Вадька! — отец испуганно подергал меня за рукав. Я сглотнул.
Мальчик мелко дрожал и бормотал неразборчивое, уткнувшись мне в бедро. Я крепче прижал его к ноге и поухватистей пристроил в руке разрядник.
Норбек молчал.
И все молчали, пока откуда-то с совсем близких улиц не донеслись звуки громкоговорителя: «Дорогу! Уступите дорогу!». И Норбек сдался:
— Ты права, не-а-бегнт, — он выдержал паузу, — Я принимаю смерть за смерть.
Джей-Ди поставила капсулу на дорогу и отступила на несколько шагов к нам.
Норбек-кхан сошел с платформы — она качнулась так, будто в нем были все три центнера, а то и больше, — и на нетвердых ногах подошел к капсуле. Лицо его изменилось, огромные губы задрожали — и норбек упал перед капсулой на колени.
Улица словно выдохнула, пошел шепоток. Людей можно понять, они, как и я, никогда не видели плачущего чужого.
А норбек плакал.
Покачиваясь в такт какой-то горестной молитве, он с трепетом — готов поспорить, что у него тряслись руки, — подобрал поврежденный сосуд (теперь уже не было сомнений, что тот был поврежден) и вернулся на платформу.
Сказать, что чужой был в трауре — ничего не сказать, норбек был раздавлен. Он так и держал капсулу перед собой, будто чашечку со священной влагой — и когда остальные норбеки грузились на платфрму, и когда разворачивались, и когда улетали по улице.
— Что там было? — спросил я Джей-Ди, когда чужие скрылись за поворотом. Но ответа не получил: мальчик обмяк у меня под рукой и повалился на брусчатку.
— Джей…!! — только и выкрикнул я.
— Антисептик и адреналин! Быстро!!! — Она уже была возле мальчика и высвобождала его грудь от одежды. Отец засуетился:
— Я щас! — и унесся в ресторан.
Заглянув в зрачки мальчика и прислушавшись к дыханию, Джей-Ди быстро сделала два вдыхания в его легкие.
К нам подбежали люди. Говорили, что нужен врач. Среди них врача, видимо, не оказалось и они просто толпились вокруг… и тупо смотрели… как приходит… смерть…
У меня заложило уши.
— Воздух! Ему нужен воздух! Разошлись!! ВСЕ!! — окрик Джей-Ди привел меня в чувство.
Еще два вдоха. Маленькая грудная клетка раздулась — и снова опустилась.
Джей-Ди проверила пульс:
— Искусственное дыхание делал когда-нибудь? — я услышал ее, но не сразу понял, — Вад!!
— А? — не узнал я собственного голоса, — Да, в школе. Пятнадцать и два. Пятнадцать нажатий и два… как-то… так… — я не понимал, что со мной: я слышал все с нормальной скоростью, а собственные мысли текли вдвое медленнее.
— Эх! — махнула она и стала делать всё сама.
Восемь нажатий — вдох, восемь нажатий — вдох....
Мальчик был по-прежнему белый, даже синий. Или, может, то была грязь? Русоволосый, с тонким личиком. Лет восемь-десять, вряд ли больше, совсем ребенок…
— Воду принеси. Простую, — руки Джей-Ди ритмично ходили над сердцем ребенка, — Чистую и холодную. Много воды! — …вдох, — Пошел!!
Я чуть не упал, слишком резко рванув в сторону ресторана. В глазах прыгали чертики, ноги не слушались. Влетев в зал, я кинулся к стойке. Графин, еще один. Понюхал, отхлебнул – да. С трудом пробился обратно:
— Вот! Вода!
Я пришел вовремя: она только что распаковала шприц с адреналином, и занесла его над грудиной мальчика.
Последний звук, который я услышал, это стук собственного тела о мостовую. И огни, огни… и много ног, выпрыгивающих откуда-то сверху…
Проснуться в больнице второй раз за два дня — было слишком даже для неудачника.
Я даже лежал, кажется, в той же палате. Да, точно, та же дырка на шторе. И тот же унылый цвет утра за окном. Утра.
Неудачник. Все кончилось, даже не успев начаться. Вряд ли еще найдется капитан, готовый взять пилота-самоучку. Даже талантливого. Даже если не сгорю от стыда, и не умру, удавившись на каком-нибудь жгуте тут же в больнице.
А удавиться хотелось. Сильно. Или выпить чего-нибудь. Залпом. Да так, чтоб чуть не задохнуться. Чтобы пробрало. И — чтобы отпустило…
Комок подкатил к горлу. Я слабак. Думал, что сильный, а я — слабак. Подумаешь, какая-то шишка на голове, люди еще не так бьются — но в обморок не падают, и не валятся у всех на виду, пустив слюну. А еще в космос собрался… С досады я швырнул об стенку какой-то пузырь со столика, и, развернувшись, зарылся в подушку.
— Ну-ну, — кто-то вошел в палату, — а нервничать вот так не надо. Героям, им вообще нервничать нельзя. А то на геройства сил не будет. Вадим, ну что это такое? А ну, давай, поворачивайся.
Дверь снова распахнулась.
— Вадька! — это вбежал отец, — Ну, слава богу…
Я, ничего не понимая, развернулся.
— О, реакции в норме, — сказал доктор, придвигая стул. — Ну-ка, молодец, посмотри сюда, сюда, сюда. Ну, чудесно. Зрачки нормальные… Голова не болит?
— Нет.
— Врет. Это хорошо… Ну, что же, чуть позже еще раз кровь проверим — и можно на подвиги.
— Доктор, а… — отец привстал.
— Товарищ Нестеров, не волнуйтесь, — док ополоснул руки в маленьком умывальнике при входе и выдернул из блока на стене одноразовое полотенце, — Всё теперь с ним будет в порядке. Про таких говорят — в рубашке родился. Ну, и девушка, конечно, правильная рядом оказалась, — доктор улыбнулся и шагнул к двери.
— А мальчик? — вспомнил я.
Врач остановился, но овернулся не сразу:
— Спасла она мальчика, обоих вас спасла. Едкая штука оказалась, эта дрянь, в которой норбеки своих эмбрионов перевозят. Тебя вон даже через штанину достало, чего уж о мальчике говорить. Но если б не дышала она за него первые три минуты, да про антисептик не догадалась — гуляли бы вы с ним сейчас где-нибудь в райских кущах....
— А она? — я напрягся, — Она тоже держала эту штуку!
— Не знаю. Но будем надеяться, что вчера на этом свете не стало одним хорошим человеком меньше.
— Она не в больнице?
— Нет, но об этом тебе лучше отец расскажет. Поправляйся.
Доктор ушел.
— Пап?!
— Успокойся, — отец подтянул мое одеяло повыше, — Все, что я знаю, это то, что они не взяли ее.
— Кто, норбеки?
— Федералы, — отец сел обратно на стул, — И еще, у меня в аптечке было четыре антисептика, а остался только один. Один она вколола тебе, другой мальчику. Считать ты умеешь.
— Папа, кто она?
— Я не могу тебе сказать. Не уверен, вправе ли. Но если ты когда-нибудь услышишь про нее гадости — не верь.
— Пап, я так не могу…
— Вадим, я сам случайно узнал. Услышал как-то в порту, что, мол, девчонка там есть странная — чуть ли не каждый день сидит на старом причале и корабли встречает. Ну, услышал и услышал. А потом, мчу как-то из порта домой, а она вдоль обочины топает. До города тридцать километров, если помнишь, а она даже не голосует. Наверное, надеялась, что и так кто-нибудь подберет, вот как я, например. Дело совсем поздно было, не разглядел сразу-то. А когда в машину села — у меня так сердце и оборвалось… Я не могу рассказать всего, сын, но это девушка — одна из причин, почему я ушел из флота и увез вас с Земли.
Отец как-то сразу постарел после этих слов.
— Я не хотел верить, что это она, — у него заблестели глаза, — Не хотел верить тому, что видел.
— Папа, — я сжал его руку.
— А ведь я слышал их! — у него задрожали губы, — Слышал, но у меня был приказ. Понимаешь?!
Я не понимал, не знал, о чем он говорит, но выскочил из под одеяла и еще крепче сжал его руку.
— Мы просто позволили им погибнуть. Позволили одним нашим кораблям расстрелять другие наши корабли. Так было нужно, я понимаю, но черт побери!!
— Пап, все кончилось.
— Да ничего не кончилось. Я думал, что всё кончилось. Но она выжила. Все погибли, а она выжила. Вчера, когда она спасала мальчика, я видел, как она боролась с тем, что надо было идти, и тем, что надо было остаться. И вдруг будто увидел ее там, как она там так же, или очень похоже, решала: уйти, увести людей, или остаться. И, как и вчера, уйти — означало дать умереть другим, а остаться…
Он вытер рукавом глаза и сел прямо.
— Ты, только не думай, что я ее в посудомойки… потому что ничего лучше предложить не мог. Я ей все пытался предлагать. Потихоньку. Она же меня не знает, и я боялся, что она поймет и опять окажется на улице. Ведь у нее даже документов нет. Это так, о птичках.
— А как же она машину водит? Без документов?
— А ты что, не видел, как она водит? – и отец первый раз за сегодня улыбнулся, — Такие, как вы, не попадаются.
— Да ладно… — отмахнулся я.
— Чего «да ладно»? – хитро спросил он, — Знаю-знаю, чего ты там выиграл. Забыл, где работаю? Мне город про тебя все уши прожужжал.
— Ты знал? — а вот это для меня оказалось сюрпризом. Ведь отец никогда, ни намеком…
— Знал-знал, и про школу знал, и про то, что улетишь однажды. Нет-нет, всё правильно, — не дал он мне вставить слова, — Дети не должны продолжать дело родителей только потому, что наследники. Каждый человек рождается на свет уникальным, а значит со своей уникальной программой на жизнь. Ты вправе совершить свои собственные ошибки и собственные подвиги, потому что так, как ты, никто их не совершит.
Этот взгляд. Взгляд отца, но уже не учителя…
— Ты вырос. И я горжусь, что ты вырос таким.
— Отец…
— Лети, сын, становись тем, кем мечтал, и не забывай меня, старика. Я же тоже хочу рассказывать за бокальчиком всякие истории…
Мы обнялись.
Я был благодарен всему свету: этой планете, тормозам бюрократам, норбекам, Джей-Ди… даже дурацкой фамильной визитнице за то, что они позволили мне услышать эти слова.
Я тоже вытер глаза.
— Ты у меня мировой папка. Самый лучший папка на свете и лучше не надо… И я так этому рад, что даже потреплю еще какое-то время твои стариковские нервы своим присутствием. Корабль всё равно уже улетел, так что…
Из коридора послышался шум.
— Это кому нельзя!? Это мне нельзя!? Да у меня тут пилот! Корабль не может без пилота!
И дверь распахнулась:
— …А капитан без корабля. Вот он!! Ребята, на абордаж!
— Где, где герой? Я первый за автографом! — механик Тим, парнишка помладше меня, проскочил вперед и плюхнулся на кровать так, что я еле успел убрать ноги, — Привет, салага!
— Капитан, ребята! — у меня перехватило дыхание.
— О, кэп, — навигатор Олег, по прозвищу Лего, был как всегда манерен, — да этой светящейся физиономией можно взлетку по ночам освещать. Не находите?
— Берем. Но с руками, и ногами, — рассмеялся капитан, — Эти части в кресле пилота тоже кой-чего да стоят.
И все заржали: отец, капитан, Тим, я и даже навигатор.
— Виктор Нестеров, наслышан, — кэп пожал руку отцу, — Я Антуан Дюке, капитан этого бессовестного самовольца.
— Как вы узнали? – я не верил собственному счастью.
— Как-как… — Тим, по-моему, радовался сильнее меня, — Твоя девица так взяла за жабры нашего капитана, что он так и побежал в порт выклянчивать для нас новое окно. Лего, подтверди.
— Ну, про дела амурные капитан и сам с удовольствием расскажет.
— Цыц, — изобразил капитан для строгости. — Отставить марать капитана! — и добавил отцу, — А это, собственно, командочка.
— Хорошая, — подчеркнул это слово отец. — Командочка.
И все снова засмеялись, кроме меня. Тим сказал «девушка», значит, она приходила, значит, жива…
— Пойду, узнаю у врача, когда можно забрать этого лежебоку, не возражаете? — спросил он у отца.
— Я с вами. Я еще зайду, Вадим.
— Хорошо, отец.
— Ну, ты герой, ваще, — хлопнул меня по плечу Тимка, когда старшие вышли, — Надавать норбекам. Весь порт говорит.
— Ну, так уж и весь? — помня о страсти Тима к преувеличениям, я, как учили, «фильтровал базар».
Тим еще много чего рассказывал, и про норбеков, и про то, что говорят в порту, — и я даже успевал улыбаться невпопад, — но у самого из головы всё не шла девушка. И в конце концов я притворился спящим, да простят меня ребята.
Когда они ушли, я и правда почувствовал, что устал. Но устал по-особенному: сделав что-то хорошее, правильное.
Я подумал о Джей-Ди.
Джей-Ди. Или как там ее на самом деле? «У меня много имен…» — вспомнил я ее ответ. Девушка-загадка. А чужой назвал ее «не-а-бегнт», что за неабегнт такой? Снова тайна. А ведь он явно знал, кто перед ним. Да, и она очень правильно определила его положение в иерархии норбеков: «повелитель», а это означало, что у нее ого-го какой опыт в общении с чужими. По-крайней мере норбек видел в ней равную, это точно. Но, с другой стороны, она и со мной повела себя также, там, за рестораном. Одним только взглядом поставить человека на свой уровень — поднять. Как сегодня отец… А как она мальчика «обработала»! Нет, я всё-таки упрошу отца сказать мне ее имя. А то ж нафиг свихнусь там в космосе от догадок.
Джей-Ди…
— Ну, с богом, — капитан сел в свое кресло позади меня и проверил связь с башней: — Борт две тройки семь два нуля одиннадцать, «Форвард». Маршрут: «Облачная» — «Дельта Галлы-1».
— Слышу вас, «Форвард». Что везете?
— Марк, задолбал спрашивать. И так весь порт смеется.
— Ну, что поделать, если у тебя такое в трюмах.
Из динамиков послышался смех диспетчеров.
— Нормальное у меня в трюмах. Отмашку давай, — а мне добавил, — Вот, видишь, сынок, как дорого ты мне обошелся? Теперь в этом маленьком порту родилась еще одна глупая легенда…
— «Форвард».
— Я весь внимание.
— Окно через сорок минут, старт через пятнадцать: 21-00, соответственно, и 20-20.
— 21-00, 20-20, понял вас «Остров». Отбой.
— Кэп, тут к новенькому пришли, — хихикнул по связи Тим.
Я так резко обернулся, что даже не успел нарисовать более правильное выражение лица.
— Кхе! Вадик, я тебя умоляю, — капитан собрался сказать что-то совсем плохое, но передумал: — У тебя пять минут.
Я расплылся в улыбке, как дурак, — и помчался вниз.
— …Максимум десять! — услышал я вслед голос капитана.
Как же медленно опускался борт!
— Отец? – вот уж кого я увидеть не ожидал, мы все обговорили дома и попрощались, — Что-то случилось?
— Да я просто долго соображал и потому так поздно, — он выглядел скорее счастливым, чем расстроенным, а еще как-то странно переминался с ноги на ногу, — В общем, вот.
Он отошел, и ко мне навстречу шагнул мальчик.
Тот самый мальчик с улицы. Только теперь он был отмытым, причесанным, и…
— Ничего, что он пока в твоей одежде походит? Я просто ничего еще не успел купить.
— Па…! — во мне вспыхнул целый фейерверк эмоций и чувств, — Да о чем речь?!
Я присел к мальчику, как тогда Джей-Ди.
Вот, значит, оно как? Брат… И щелкнул пацана легонько по носу:
— Ну, давай знакомиться, братишка? Я — Вадим.
Мальчик пожал мою руку, серьезно так пожал — как большой, но ответить почему-то не ответил, а посмотрел на отца.
— Его зовут Поль, Павел — значит, Пашка… — что-то отец был какой-то сам не свой, — Он пока не может говорить, но доктор сказал, что это пройдет, что это из-за стресса… А говорить он может! Просто испугался очень, когда капсулу разбил. Он ведь даже не стащить ее хотел, а только посмотреть, правда, малыш?
Мальчик кивнул.
Он смотрел на меня прямо и по-особенному открыто. Так, как могут смотреть, наверное, только мальчишки: «Ты можешь ударить меня, но я не вру».
Я очень хорошо знал этот взгляд, сам был таким.
— Он хороший мальчик, Вадим, — отец словно оправдывался, — Я спрашивал в порту: его родители беженцы были, интеллигентные люди. Просто не повезло им, лихорадка. А у мальчика иммунитет — на ребенка они денег не жалели…
Только теперь я увидел, как состарился мой отец. Осунулся, ослабел, будто вчера и он тоже завершил какое-то важное дело. Сдал ключи, переложил ответственность.
Он обхватил мальчика за плечо и прижал к себе, но мальчик аккуратно вывернулся из-под руки, потупился, — Он бы там пропал, Вадим. Гордый очень. Совсем как ты…
И я обнял отца, чтобы он не видел моих слез:
— Ты всё правильно сделал, пап. Как надо. Я очень тебя люблю.
За спиной страшно загудело и засвистел ветер — капитан начал прогрев двигателей.
В проеме нарисовался Тим и показал руками крест — всё, время вышло, и так же жестом позвал вовнутрь.
Я захотел еще что-то сказать отцу, но тут маленький Пашка дернул меня за рукав.
— Что? – стараясь не кричать, спросил я и снова присел.
А он ткнул меня пальцем в грудь, затем ткнул в небо и показал большой палец — «Во!», «Здорово!»
И я сгреб его в охапку, как если бы это был не брат, а мой сын. Я больше не мог сдерживать слезы.
— Спасибо тебе, Пашка, — последнее что сказал я, — и спасибо за всё, отец. |
|
|
|
Время приёма: 14:37 28.01.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев