(Социальная фантастика)
Лёшка Арсеньев – вор. Это известно всем, с этим смерились и принимали как факт.
Ну, вор – мало ли воров на белом свете. Украл, поймали – в тюрьму. Отсидел, вышел – надолго ли?
Обычная история - дважды второгодник, три судимости за плечами. Правда, по мелочи всё: коробка конфет в супермаркете – год условно; арбузы ночью на рынке – год; мобильник у директора школы – два года.
Зато как круто! - наколки, растопыренные пальцы, блатные словечки, понятия…
Лёшка даже немного гордился тем, что он уголовник. Ему нравилось чувство боязливого уважения сверстников, трепет и заискивание малодушных сопляков-одноклассников. Он нутром чувствовал, как напрягаются в его присутствии девчонки, - краснеют и шепчутся о чём-то жутко интимном.
Он взрослее остальных – не по годам, а по понятиям, по жизни. Он настоящий плейбой, – в меру хамоват, немного пошловат, совсем не робок; ему приписывают множество донжуанских побед.
Но такой ли он на самом деле? Этого не знал никто.
Лишь единожды Лёшка излил душу постороннему. Подпил на проводах в армию соседа Славки Попова, разговорился во дворе в беседке с чумазым Юркой - мальчишкой лет семи. Заплакал по-настоящему и признался:
«Бедность – сука подлая, сгубила. Если б было за что конфет тогда купить, никогда бы не взял. А больше за мной ничего нет!.. Понимаешь, Юрка – нет!».
Взяли Лёшку три дня спустя. За директорский мобильник. От звонка, до звонка – два года, - полгода на «малолетке», остальной срок в зоне.
Автобус подрулил к остановке, чавкнула открывшаяся дверца.
- Давай, Лёха, приехали, - весело гаркнул водитель.
- Спасибо, дядь Сань! Бывай, - ответил Лёшка, выпрыгивая на тротуар.
Затёртые джинсы, ветровка болотно-палаточного цвета, видавшие виды синие замшевые кроссовки, выцветшая - когда-то красная - кепка с длинным засаленным козырьком, тощая спортивная сумка на плече, худое смуглое лицо, хищный недоверчивый взгляд зеленых глаз, - вот и весь Лёшка со всеми пожитками - как на ладони.
В полдень в Промзоне прохожих мало, да и день выдался скверным: мелкий противный дождь, грязь, лужи, холодный порывистый ветер, - мерзкая для начала мая погода.
Осмотревшись, надышавшись с детства знакомыми запахами опилок, дёгтя, бензина и помоев, Лёшка, легко перескакивая лужи, прошёл мимо опорного пункта, бросив презрительный взгляд на зашторенные окна кабинета участкового, вошёл в старый двор хрущёвских пятиэтажек.
Здесь его дом. Никто ждал его приезда, но другой крыши над головой просто нет.
- Здорово, дед! - поздоровался Лёшка с дворником, задумчиво пускающим дымок под козырьком подъезда.
- Ляксей? Арсеньев? Ты штоль? Отбыл, значит, срок? Возвернулся? – оживился старик.
- Отмотал, дед, до «зеленого свистка», - ухмыльнулся Лёшка. – Мать не видел? Дома ли?
- Нетути Надьки дома. Третьего дня в больницу свезли. В городскую наркологию, - как есть выдал дворник.
- Допилась… - с нескрываемым отчаянием и злостью, сказал Лёшка. – Ключ у кого?
- У соседей, у Поповых.
В квартире царил бардак. Пыль, грязь, повсюду пустые бутылки, гора немытой посуды в раковине, чьи-то смердящие шмотки на полу.
Вонь била в нос, лезла в глаза.
- Как же ты прав, Яков Саныч!.. Как прав!.. – с горечью прошептал Лёшка.
Он бросил сумку у двери и принялся наводить порядок.
Участковый Игорь Петрович Бойко сидел в своём скромном служебном кабинете, покуривал «Парламент» и с ухмылкой поглядывал в телевизор.
«Уверен – сокращение полномочий проверяющих органов приведёт к созданию благоприятных условий для малого и среднего бизнеса… Сегодня некоторые представители пожарной службы, участковые… вправе на месяцы парализовать работу предприятия. Сейчас меня начнут осуждать работники госструктур, ведь для них это настоящий Клондайк – способ заработка реальных денег. Но такая ситуация приводит…», - чётко выговаривал президент.
- Правильно говоришь, товарищ! - подмигнул в экран участковый. – Очень правильно. Спасибо, что напомнил.
Бойко потянулся к сейфу, крутанул, торчащий в замке ключ, потянул створку, извлёк из чрева «железного болвана» чёрную пластиковую папку.
- Давненько я по рынку не гулял, - улыбнулся он, выключая телевизор. – Машину на ТО гнать, а у меня, «как у латыша…». Получка не скоро, у братвы, блин, как на производстве в доблестные девяностые - задержки в моду вошли... Непорядок.
От Лёшки ждали чего угодно, но только не этого. Никто и никогда раньше не видел его входящим в библиотеку, таскающим домой книги по математике, физике, электронике. Он не резался в карты в гаражах, не пил в беседке пиво до полуночи, не посещал тусовки.
Надломилось что-то в парне, перевернуло восприятие мира.
Мать выписали из наркологии. Каким-то невероятным образом Лёшка запретил ей пить, и, как не странно, она слушалась. Собутыльники быстро забыли дорогу в бывший притон, - парень не церемонился - просто спускал с лестницы.
Прошёл слух, что Лёшка подрался в тюрьме, ему отбили голову, и он немного того, - сдвинулся.
Сам он хранил молчание и соблюдал дистанцию. На любые вопросы отвечал с явной неохотой, по возможности сухо и односложно. На насмешки бывших приятелей не отвечал вовсе. Лишь единожды при всех припёр к стене Карачу – предводителя молодых урок Промзоны, что-то шепнул в ухо, дал разок под дых и отвесил оплеуху.
Впредь урки прятали улыбки в руку, даже если смеялись по другому поводу.
Устроился Лёшка грузчиком на рыночном лабазе. Таскал мешки с сахаром и крупой, прочую тарную снедь. Работал по совести, без нареканий.
- Арсеньев, - окликнул его участковый у самого лабаза.
Лешка остановился, поставил коробку на тележку.
- Что это ты несёшь, друг любезный? – с ядовитой ухмылкой спросил милиционер.
- Компьютер из твоёго кабинета вынес, - съязвил Лёшка. – Запирать мусарню надо, Петрович. Воров кругом полно, тебе ли не знать.
- Шутишь, Арсеньев. Я тоже пошутить могу – запру денька на три, пока не выясню, откуда этот коробок потянул. Ты же у нас рецидивист, Лёша – посидишь в «обезьяннике», а я посмеюсь.
- Хрен тебе, Петрович. Стреляного воробья на мякине не проведешь. Работаю я здесь. У Махоты – слышал о таком? Законно всё. Усёк?
- Говорят, Арсеньев, ты самообразованием занялся? – быстро сменил тему милиционер. – Странно для второгодника. Может, и правда крышу тебе снесло?
- Считай так, Петрович, только больше я на себя ничего не возьму, понял? И не лез бы ты ко мне, не тревожил мутное, а то ведь с такими слухами мало ли какую пулю отлить могу. Да, и случись что, не в зону пойду, а на «дурке» перекантуюсь.
- Ладно, Арсеньев, посмотрим, как выгорит, - бросил на прощанье Бойко.
- Петрович, - окликнул его Лёшка. – Пятидесятое и восемьдесят второе места Махотены. Советую не беспокоить.
- Не твоего ума… - отмахнулся участковый.
Прогулка по рынку немного утомила милиционера. Он сосчитал выручку, перехватил пачку купюр резинкой, бросил на верхнюю полку сейфа.
- Вот, видишь, товарищ президент, - подмигнул он выключенному телевизору, - выполняю твои поручения - работа малого бизнеса не парализована. Более того, даже никого от прилавка не оторвал. Что? Вру? Ну, самую малость. На тезку твоего протокол написал-таки. Фамилия его мне о службе отечеству напомнила. Пусть побегает, блин. Да и мне отчётность.
Утром следующего дня Лёшка торопился на работу, и отчего-то сиял, как новая копейка. Он проскочил мимо Бойко, едва не зацепив того плечом.
- Как жизнь, Петрович? – весело бросил Лёшка.
Участковый не нашёлся, что ответить на наглую выходку, и лишь проводил Лёшку недобрым взглядом.
Сейф оказался пуст. Не то, что бы совсем пуст, но семь тысяч, брошенные вчера на полку, будто испарились.
Бойко не верил своим глазам. Такого в его практике ещё не было. Напрасно он заглядывал в тёмный угол между стеной и сейфом, напрасно выметал из-под «железного болвана» многолетний мусор, - денег не было.
Лёшка приоделся. Не в дешёвку, что на рынке в палатках трясут, а в вещи качественные, добротные. Повеселел, посветлел, выпрямился. Надежда – Лёшкина мать, расцвела, посвежела лицом – причёску с мелированием сделала, костюмчик новенький прикупила, сумочку по моде, косметику и прочие цацки, - женский облик себе вернула.
А вот с участковым какие-то странности происходить стали: Ходит сам не свой, бормочет несвязное, взгляд помутнел, сам осунулся, ежеминутно испуганно по карманам шарит как полоумный.
- Смотрю, крутым стал, - встретив Лёшку во дворе, косоротился как-то он.
- А тебе что за дело, Петрович? Отчётность тебе порчу? Раскрываемость хреновая, что ли? Арсеньев – вор, а вроде не ворует – привлечь некого?
- Не воруешь, говоришь? А откуда шмотки? На зарплату грузчика прибарахлился? – ехидно злорадствовал участковый.
- Слушай, Петрович, я же тебя не спрашиваю с каких доходов у мента новенькая «Toyota-Camry». Твоей зарплаты за полжизни только на мотор хватит, - глядя прямо в глаза участковому, нарочито отчетливо выговорил Лёшка.
- А ты мою зарплату не считай! – вскипел вдруг участковый, позеленев от злости.
- А ты мою, - жестко осадил его Лёшка.
Бойко с раскрытым ртом смотрел на удаляющегося Лёшку, так и не найдя слов, выплеснуть желчь.
В середине июня в Промзоне произошли два события, о которых судачили, как о неком чуде.
Первую новость принесла тётка Клава из третьего подъезда. Она работала уборщицей в районной прокуратуре и, то ли случайно, то ли из природного своего любопытства, подслушала разговор двух следователей. Из разговора выходило, что невесть откуда в компьютере прокурора появилась видеозапись общения участкового Бойко с уголовным авторитетом Кочей. Коча требовал укрыть подельника и по возможности тормозить дело по какой-то «дури». Он передавал Бойко деньги.
Не прошло и недели, как в Промзону прибыл новый участковый. Бойко взяли «под белы рученьки».
Второй новостью стало внезапное отстранение судьи райсуда Татьяны Гребальной. В районе её недолюбливали из-за постоянных и откровенных отфутболиваний жалоб простых смертных, затягивания рассмотрения дел и явного пресмыкания перед чинами.
И здесь не обошлось без пояснений тётки Клавы. Вездесущая старушка рассказала, что Гребальную взяли с поличным при получении крупной взятки.
Вскоре и весь город загудел слухами о некой сверхсекретной службе по борьбе с коррупцией. Мол, подчиняется эта загадочная организация напрямую президенту, ни с какими органами власти в сношения не входит, но с завидной регулярностью, неведомым никому способом, загружает в компьютер прокурора компромат на чиновников всех уровней.
Прокуратуру перетряхнули снизу доверху, выискивая «стукача», - безрезультатно.
Вскоре сняли и городского прокурора. Ситуацию вновь комментировала бабка Клава. Мол, на слишком больших чинов фильмы в прокурорском компьютере появились, вот он их и стёр. На другой день они опять появились. Тот снова стёр. А потом, говорят, этот фильм у самого генерального прокурора возник. А к фильму ещё и другой - про то, как городской прокурор компромат стирает, да кроет матом, как сапожник.
С заменой прокурора прошёл слух, что в страну вернулись репрессии и скоро весь «цвет нации» окажется за решеткой. Но народ почему-то этот слух не поддержал. Видели, что сажают общеизвестных бандитов, хозяйствующих чиновников, милиционеров, выстроивших дворцы за городом, и служителей фемиды, за которыми грехи давно водились. Доказательства нечистоты рук «репрессированных» каждый раз оказывались подтвержденными видеоматериалами, подлинность которых проверяли столь тщательно, что сомнений не оставалось. Тусклые реплики адвокатов о незаконности съёмки тонули под лавиной изъятых меченых купюр и бесконечным множеством других бесспорных вещественных доказательств.
Среди городской руководящей элиты вспыхнула паника. Кошмары честной жизни обливали холодным потом народных избранников, избранников народных избранников, посредников и прихлебателей первых и вторых, и всех их вместе с родственниками ближними и дальними, любовниками и любовницами. Популярным выражением стало «зубы на полку», поэтому ужасные видения бесконечных рядов полок с выложенными челюстями не покидали продавцов бумажек с печатями теперь ни денно, ни нощно.
Кабинет крупного руководителя обычно выдаёт характер своего хозяина. Стиль, богатство убранства или подчёркнутая скромность места обитания начальника зачастую расскажет гораздо больше, чем краткое общение с ним в любом другом месте.
Этот кабинет не был исключением. В нём не просматривалось элементов определенного стиля, но вызывающая роскошь отделки стен, потолка и пола почти на грани фола сочеталась с сухой функциональностью бесхитростной линейной меблировки. Легкое ощущение невидимой табуретки в тронном зале всё же витало в воздухе.
- Андрей Андреич, похоже, «Рукав» Витса действует, - сняв круглые очки, докладывал тучному генералу худощавый лысоватый мужчина в сером штатском костюме. – Камеры слежения зафиксировали радужное мерцание непосредственно у компьютера генпрокурора. Похоже, оператор «Рукавицы» работал в одной перчатке и… оставил единственный отпечаток указательного пальца левой руки…
- Ну, и?.. Чей отпечаток? – не выдержал паузы генерал.
- Алексей Викторович Арсеньев, - водрузив очки на переносицу, зачитал мужчина в сером. - Восемнадцать лет. Трижды судим. С Яковом Витсом познакомился в зоне при последней отсидке. Сейчас проживает в Тукрайске: в городе прошёл шквал разоблачений, да и появившиеся материалы касаются тукрайских дел.
- Любопытно, - пробормотал генерал. – За что судимости?
- Так, мелкий воришка.
- Ничего не понимаю. Или Витс смог обойди нейронный контроллер, или… этот безвинный мальчик попал в мясорубку системы, что, впрочем, вполне возможно. Маловероятно в этом случае то, что система не проглотила его окончательно.
- Что будем предпринимать?
- Пробейте судимости мальчонки, если понадобится, проведите повторное расследование по каждому эпизоду. Надо выяснить наверняка справедливость приговоров суда.
- Это уже сделано, Андрей Андреич. Дела состряпаны столь неумело, что будь у парня мало-мальски грамотный адвокат, от обвинений камня на камне не осталось бы. Участковый, что его сажал уже под следствием, а судью отстранили от дел: взяточница.
- Сам, значит, разобрался. Ну, что ж – очень хорошо. За мальчишкой приглядывать, в контакт не вступать, от любых случайностей ограждать как царственную особу.
- «Ангел-хранитель» уже выехал в Тукрайск.
- Ты мне скажи, Степан Иваныч, я что, стал настолько предсказуем? – удивленно спросил генерал. - Уже не первый раз замечаю, что ты наперёд всё знаешь.
- Ну, так не первый год вместе, Андрей Андреич, - улыбнулся Степан.
Прочитав Лёшкино досье, генерал вновь вызвал помощника.
- Степан, ты, пожалуйста, мне найди вот такого, как этот Арсеньев… Правильного, тихого и спокойного пацана, но чтоб с характером, понимаешь? – добродушно попросил, хозяин кабинета.
- Андрей Андреич, да где ж я вам возьму такого? У нас таких нет – чтоб и тихий, и с характером, да ещё молодой и правильный… - развёл руками Степан.
- А вот тут, ты меня не понял, подполковник. О наших вообще речи нет. Ни штатные, ни внештатные, ни сбоку припёку – знать ничего не должны, понимаешь? Ты мне со стороны приведи, чтоб ни сном ни духом о конторе… Помнишь, лет пять назад мальчонка едва под раздачу не угодил?.. Ну, по делу о британских посредниках?.. Вспомнил?
- Тот, что вас... – удивлённо начал помощник, но тут же осёкся. – Рыжий, лопоухий, такой?..
- Чего недоговариваешь? Говори, как есть - послал пацан. Наивно и непосредственно послал. Вот такого молодца найди. А если самого разыщешь, думаю, идеально будет. Ему как раз лет девятнадцать теперь…
- Рыжего, так рыжего. Так бы сразу и сказали.
Лёшка продолжал таскать мешки в лабазе, однако выглядел теперь как фраер.
Книжки по электронике сменили цветастые карточки ГИБДД, сборник кодексов и правила дорожного движения, - Лёшка учился вождению.
В супермаркете стоял обычный гомон. Всюду сновали тележки, у стеллажей суетились покупатели.
Тот самый чумазый Юрка, что два года назад стал невольным свидетелем Лёшкиных признаний, бродил по магазину. Взгляд его метался не по полкам с товаром, а высматривал контролёров.
Лёшка остановился, заметив пацана. По бегающим глазам, по нервному кручению подростком пальцев, Лёшка сходу сообразил, что задумал Юрка. Контролёры тоже приглядывали за малолеткой, но пока не трогали.
Юрка схватил «Сникерс», сунул в карман и с напускной важностью направился к выходу.
- Стоять, малявка, - преградил дорогу Лёшка. – Показывай, что спёр.
- Лёш, да я… Да я ничего, Лёш… - принялся гундосить Юрка.
- Бросай в мою корзину, кретин, пока не повязали. Тебя пасли, как овцу, а ты всё равно конфету хапнул.
- Да я что, Лёш… У мамки денег нету, а знаешь как хочется… - чуть не плакал Юрка, опуская «Сникерс» в Лёшкину корзину.
- Запомни, Юрка, - строго заговорил Лёшка, - никому дела нет, что у твоей мамки ветер в кармах. Но если тебя повяжут, то всю недостачу магазина на мамку твою повесят, а тебя самого на «малолетку» отправят – раскрываемость ментам улучшать. Понял, дятел?
Юрка испугано засопел. Он скукожился, опустил голову и казался таким жалким и убогим, что Лёшке стало не по себе.
- Пойдём, - легонько крутанув ухо подростку, сказал Лёшка.
Юрка покорно поплёлся за уже взрослым соседом по двору.
- Наваливай, сколько хочешь, - подведя воришку к стойке с конфетами, подставляя корзину, объявил Лёшка.
Юрка недоверчиво заглянул в Лёшкины глаза.
- Бери, бери, пацан, не робей, - подбодрил Лёшка.
Юрка счастливо улыбнулся, утёр нос рукавом, и положил в корзину две конфеты.
Лёшка удивленно посмотрел на мальчишку. Юрка с открытой детской улыбкой таращился на благодетеля. У Лёшки почему-то вдруг навернулась слеза. Он отвернулся.
- Слушай, Юрка, - сглотнув ком, сказал Лёшка. – Ты сказку про неразменный рубль читал?
- Не-а, но слышал. Эту деньгу можно было отдавать сколь угодно, а она всё равно в кармане оказывалась, - рассказал Юрка. - Классный рубль! Только за рубль сейчас ничего не купишь…
- А если не рубль, а сотня, к примеру? Бумажная, неразменная. Ты бы такую хотел?
- Спрашиваешь, - хмыкнул Юрка. – Я бы мамке каждый день отдавал… Не, по три раза на день… или даже по пять. Она бы себе новые туфли купила, а мне вкуснятины всякой, - размечтался Юрка.
- Ну, это ты, брат, хватил! По три и пять – не бывает, - хмыкнул Лёшка.
- А-то по разу бывает, - недоверчиво усмехнулся Юрка, выныривая из пелены грёз.
- Бывает, - объявил Лёшка.
- Врёшь, - оживился пацан.
- Не вру. Вот тебе неразменная сотня, - Лёшка вынул из кармана купюру, протянул мальчишке. – Куда бы ты её ни потратил, она каждое утро в твоём кармане будет лежать.
- Да врешь ты всё, - не поверил Юрка.
- Не вру. Сам увидишь. Только учти - воровать будешь – уйдёт сотня; школу забросишь – тоже; зазнаваться станешь – не видать деньги; а самое главное – проболтаешься кому – всё, что было за неё куплено, исчезнет.
Юрка опасливо покосился на сотню.
- Даже мамке? – спросил он.
- Никому! – строго подтвердил Лёшка.
- А как спросит – где взял?..
Лёшка почесал затылок, огляделся, подошёл к стоке с автохимией, бросил в корзину универсальную тряпку в тубусе.
- Скажешь, стёкла на стоянке у супермаркета трёшь.
- Ага, трёшь… Тут местные быстро наваляют…
- Ну, она-то этих дел не знает, - пожал плечами Лёшка.
- Замётано, - согласился мальчуган.
Река в этом месте огибала высокую, поросшую лесом сопку. Впрочем, лес стоял повсюду. Единственным свободным от деревьев пространством оставалась зеркальная полоска русла и широкая заводь, отделённая от реки полуостровом с утопающими в зелени постройками.
Антон Гучков - рыжий в веснушках солдат срочной службы, целый день бродил по пустующей базе отдыха, стараясь понять причину своего пребывания в этом райском уголке. Общение со странным, больше похожим на монаха-отшельника, смотрителем базы – Аркадием Николаевичем Пименовым, не прояснило ситуацию.
«Генерала ждём. Рыбачить приедет», - только и ответил угрюмый смотритель.
Череда удивительных случайностей, приведших обычного солдата на генеральский курорт могла вскружить голову любому, а Антошке Гучкову – лентяю и романтику – внушила дурацкое чувство собственной особенности. Антошка верил в инопланетян, причём не в зеленых человечков, а в таких же людей, как и земляне. Верил, что пришельцы давно внедрились в человеческую цивилизацию, и вовсю помогают ей развиваться. Верил, что не за горами то время, когда Землю примут в межгалактическое содружество. Иногда ему казалось, что и сам он принадлежит другому миру, и лишь по обидному недоразумению или злому умыслу внеземных недоброжелателей был подменён в роддоме на настоящего сына своей матери. Ну, или, в крайнем случае, его отцом был инопланетянин. Впрочем, Антошкина мама, вспоминая отца, не раз называла его инопланетянином, но говорила она это с явной иронией, выразительно подкручивая невидимую ручку у правого виска. Когда Антошка был маленьким, он думал, что это как раз и есть настройка сеанса связи с улетевшим с Земли папашей.
К сумеркам к причалу подвалил катер. На базу прибыли грузный генерал и худощавый подполковник в круглых очках. Оба в пятнистой полевой форме без знаков принадлежности родов войск.
Смотритель молча вручил солдату удочку. Антошка смотрел на спиннинг, как баран на новые ворота.
- Не умеешь? – почесав затылок, всё же спросил неразговорчивый смотритель.
- Не-а, - сознался Антошка.
- Генерал научит, - разочаровано махнул тот рукой, и ушёл.
Генерал долго расспрашивал Антошку обо всём на свете. Разговор, казалось, был ни о чём, - так, простой трёп про жизнь, про интересы, про любимые книги и фильмы. Скоро в Антошке сломалась та палка внутри, что заставляла его вытягиваться перед генералом по стойке смирно и отвечать рубленными уставными фразами, - он расслабился и, улыбаясь, выкладывал всё как есть.
- А ты заметил, Антон, какая здесь тишина, - вкрадчиво проговорил генерал.
- Да, здесь очень тихо, - ответил Антошка.
- Ты прислушайся. Слышишь? Лягушка квакает, а там другая – другим голосом, а сейчас рыба плещется… Вот, вот… Прислушайся. Слышишь гул?
- Слышу, - шепнул Антошка. – Грузовик по трассе прёт.
- Как думаешь, далеко?
- Километра три-четыре, - пожал плечами Антошка.
- До ближайшей трассы отсюда добрых километров тридцать будет, - наставительно изрёк генерал. – Тридцать, Антон, понимаешь?
- Ого! А слышно, будто вот он – рядом, - удивился Антошка.
- Теперь понимаешь, какая здесь тишина? – спросил генерал.
- Да-а… здорово!..
- А как думаешь, днём бы ты услышал этот грузовик? – продолжал приставать генерал.
- Ну… Наверно, нет. Днём шумно как-то… Откуда только этот шум, не пойму…
- Правильно говоришь – шумно днём. Это мы, люди, так в своей жизни шумим, что даже здесь гул стоит. А как думаешь, есть на свете такая техника, чтоб из сплошного дневного гула выделила каждый отдельный шум? Всё по полочкам разложила, до постукивания отдельного клапана в моторе того самого грузовика?
- Ну… Не знаю… Может, и есть… Чего только теперь не бывает…
- Есть, Антон, есть. И утром мы с тобой её испытывать будем. Бог даст, не только услышим, но и увидим, и даже руками потрогаем этот грузовик.
- Ого! – воскликнул Антошка.
- Про это «ого» никому ни слова, а теперь ступай спать, солдат, - немножко строго сказал генерал.
Антошка дёрнулся складывать удочку, но генерал кивнул – мол, оставь.
Антошка, впечатленный разговором, ушёл спать.
- Что скажешь, Степан? – спросил помощника генерал.
- Как знать, Андрей Андреич… Боюсь, не сработает «Рукавица»… Больно странный этот рыжий солдатик.
- У покойного Витса сработала, и у нас должна. Посмотрим, Степан, посмотрим…
Юрку съедало любопытство. Раз двадцать он садился дежурить у своих штанов, изо всех сил заставляя себя не спать, но вычислить момент появления в кармане сотни не получалось. Всякий раз мальчишка засыпал на краешке дивана, служившего ему постелью, у самого стула со штанами, и ничегошеньки не видел и не слышал.
Зато он выяснил наверняка – номера купюр никогда не сходились, - сотни каждый раз оказывались разными.
- Это не неразменная сотня, а неразменный карман, - выдал мудрость Юрка, при очередной встрече с местным волшебником – Лёшкой.
- Ну, ты философ, - засмеялся Лёшка. – Тогда уж пополняемый. Засёк, значит, что сотни разные. Молодец.
- По телеку показывали фальшивые, - замялся Юрка. – У них номера одинаковые, вот я и проверил.
- Убедился, что твой карман подделки не любит, - опять заржал Лёшка.
- Лёш, а Лёш, - осторожно начал Юрка, когда Лёшка нахохотался. – А как она туда попадает?
- Не-е, карапуз, этого никто знать не должен, иначе волшебство закончится навсегда.
- Даже ты не знаешь? – не унимался Юрка.
- Никто. Это страшная тайна волшебника Сулеймана, у которого всё по-честному, без обмана, - таинственно шепнул Лёшка, но тут же вновь прыснул смехом.
- Да врёшь ты всё, - недовольно забурчал Юрка.
- Да не вру. Про сотню не врал и теперь не вру, - подмигнул Лёшка. – Ты лучше скажи, Юрка, как думаешь, чтобы такого посоветовать Сулейману, такого – волшебного, чтобы всем хорошо было?
- Ну, - почесал затылок Юрка, - качели во двор… Чтоб с футбольного поля мусор вывезли… Яму, в которую Яшка свалился, зарыли. А ещё Андрюшке, Сашке, Антону и Генке ролики. А Славке Борищеву скейтборд. Ещё, ещё… А взрослым можно? – вдруг спросил он.
- Валяй, - махнул рукой Лёшка.
- Дядьке Сергею Борищеву, папке Славкиному, новые протезы, - пробормотал Юрка. – Старые, негодные давно – он на свой четвертый этаж по часу поднимается.
Лёшка вытаращил глаза и долго молча смотрел на Юрку. Мальчишка втянул голову в плечи и испуганно таращился на Лёшку.
- Я, это… - робко зашептал Юрка. – Ну, если нельзя… Жалко дядьку Сергея…
- Можно, - пробормотал Лёшка. – Даже нужно.
Яму зарыли. Мусор с футбольного поля вывезли. Фирма по продаже спортинвентаря тут же организовала футбольный матч – фирмачи против школьников. Фирмачи продули подчистую. Пацаны выиграли ролики и скейтборды.
Бывший милиционер, участник первой Чеченской войны – Сергей Дмитриевич Борищев, получил новые импортные протезы. Он отчаянно болел за школьную команду, за которую играл его Славка, а когда счастливый сын уже катался на скейтборде, Сергей Дмитриевич сел в беседке и беззвучно плакал.
А Лёшка загрустил. Такое упадочное настроение не посещало Лёшку давно – ещё со времён первой отсидки и воровских понятий.
- Лёш, а ты чего?.. – приставал Юрка.
- Ничего, Юрка. Ничего, - уныло ответил Лёшка.
- Лёш, а хочешь, я за зефиром сгоняю? Ты же любишь зефир. У меня три сотни накопилось. Хочешь?
- Спасибо, Юрка. Не надо. Есть у меня зефир.
- Что случилось, Лёш? – не унимался мальчуган.
- Ты сказки читаешь? – вдруг спросил Лёшка.
- Читал… Две… Недавно, - засмущался Юрка.
- Грустно было, когда сказка заканчивалась? – спросил Лёшка.
- Было, - сознался Юрка.
- Вот и наша сказка заканчивается, понимаешь. И твоя неразменная сотня с ней. И роликов больше не будет, и скейтбордов, и новых протезов дядька Серёга теперь не скоро дождётся…
- Всё? - только и сказал Юрка.
Его глаза замутили слёзы. Он отвернулся и вытерся рукавом, при этом смачно шмыгнув носом.
- Теперь будешь стёкла тереть, - невесело сказал Лёшка.
- Навешают, - пробурчал Юрка.
- Не навешают. Скажешь – Махота крышует. И всех ко мне отсылай – я разберусь.
- А почему, Лёш? Почему всё закончится? Мамка говорила – порядка в городе больше стало. Ведь это твой Сулейман сделал – да? Почему, Лёш?
- Сказки, Юрка, всегда заканчиваются, - объявил Лёшка.
- Жаль, - буркнул Юрка.
- Ладно, карапуз, пошли с Сулейманом познакомлю. Всё равно ему хана.
В Лёшкиной комнате было чисто и уютно. Окно зашторено толстыми портьерами, на стене висела смешная размалёванная шаманская маска, в углу мерцал экран монитора.
- Знакомься, Юрка – это и есть Сулейман, - кивнув на компьютер, сказал Лёшка.
- Бреши больше! – хмыкнул Юрка. – Обычный комп. Я таких тысячи видел. И у мамки на работе тоже есть.
- Обычный, да не совсем, - заявил Лёшка. – Мне его устройство один очень хороший человек рассказал. Яков Саныч. Умер он. Там, на зоне, умер.
- Хороший, а на зоне, - хмыкнул Юрка.
- А я хороший или плохой? – спросил Лёшка.
- Ты-ы? – удивился Юрка, но тут же выставил вверх большой палец и ответил: - Ты классный!
- А я дважды сидел, - отвесив легкую оплеуху мальчишке, сказал Лёшка. – Ты тоже классный пацан, а ведь мог бы запросто на «малолетку» загреметь. Помнишь конфету в магазине спёр?
- Понял, - почесав затылок, ответил Юрка. – А что с ним, с Сулейманом? Вирус словил?
- Вирус, говоришь. Хм, может, и вирус, только это не он – не компьютер, а я вирус хватанул, - с вздохом объявил Лёшка.
- Лёш, ты заболел? Потому и хмурый такой, да? - догадался Юрка. – Мамка меня вареньем и мёдом всегда лечит, ну, и горчичниками, или ноги парит, если кашель и сопли. А у тебя кашля нет. Давай - варенья приволоку! Малинового! Поможет.
- Да не болен я, Юрка… То есть, болен, но варенье и горчичники тут не помогут…
- А в «Скорую» позвонить, Лёш? Они там, знаешь, какие крутые! У них чемоданы со всякими лекарствами. Укол сделают, и всё, и как новенький…
- Да не поможет мне «Скорая», Юрка. И, вообще, врачи тут ни причём. Это, как ты говоришь – вирус такой. Почти у всёх он есть, все болеют, и никто вируса не замечает. Вроде, так и должно быть. Теперь и я заразился.
Юрка умолк. Уставился в пол и долго смотрел в одну точку, казалось, ни о чем не думая.
- Лёш, - вдруг заговорил Юрка. – А почему Сулейману хана, если вирус ты словил? Он-то, вроде, ни причём.
- Как тебе сказать, Юрка… Устроен он так, что без меня он обычный комп. Сулейман оживает, только когда я к компу подключаюсь.
- А как это, Лёш?
- Вот этот шлем, - Лёшка отвесил оплеуху обычному хоккейному шлему, лежавшему рядом на полке, - и вот эту перчатку, - теперь ткнул пальцем в прорезиненную хозяйственную перчатку, - надеваю, подключаюсь к USB. Вот тогда Сулейман и оживает…
- А как это, Лёш? – повторил Юрка. – Как он оживает? Почему? – уточнил он.
- Да не поймёшь ты, Юрка. Сопатый ещё.
- Не сопатый я, - обиделся Юрка. – Я про компьютер больше мамки знаю, а она каждый день на нём работает, понял.
- Ладно, карапуз, так и быть - расскажу, - сдался Лёшка.
Юрка заёрзал на стуле, усаживаясь поудобнее, готовясь услышать самую необыкновенную на свете историю.
- Ты губы не раскатывай, - взглянув на мальчишку, хмыкнул Лёшка. – Ничего сказочного в этом нет.
Юрка опять заёрзал на стуле и напрягся, мол, раз уж не сказка, значит, ужастик – точно.
- Лет десять назад, - начал Лёшка, - Яков Саныч Витс, о котором я тебе говорил, ездил в Непал – страна такая, рядом с Китаем. Там он познакомился с одним монахом, способным силой мысли проникать сквозь пространство. Выглядело это так: Монах садился медитировать и, спустя какое-то время, перед ним появлялось радужное окно, вроде экрана, в котором можно было различить очертания удалённых на многие километры мест. Яков Саныч попросил монаха показать ему Останкинскую телевышку. Монах показал и Останкино, и часы на Спасской башне Кремля, и многое другое. А потом он сунул руку в это самое окно и поднял с мостовой маленький камушек. Так он показал Якову Санычу, что не только картинки являть может, а и предметы за тысячи километров перемещать умеет. И никакие преграды ему помешать не могут.
- Ух ты! – Юрка аж присвистнул.
- Яков Саныч спросил монаха, как тот достиг такого могущества. Монах ответил, что долгие годы провёл в молитвах и медитации, но самое главное – воспитал в себе чистоту помыслов. Яков Саныч несколько лет изучал методику монаха и пришёл к созданию компьютерной программы, способной помочь даже неподготовленному человеку сделать то, на что способен непальский монах. В этот шлем, Юрка, - Лёшка взял руки хоккейный шлем со шнуром и USB разъёмом, - вложена тысячелетняя мудрость непальских и тибетских монахов. Страшен ли ему вирус? Да плевать он хотел на всякие вирусы. Не терпит он нечистых помыслов человеческих, понял, Юрка?
- Но ты же честный, я знаю, - проговорил Юрка.
- Знаешь, Юрка… Такая машина, как Сулейман – это страшный соблазн… Когда Яков Саныч давал мне эту штуку, он был уверен, что у меня получится. Ни у кого не получилось, даже у него самого, а у меня получится… И я поверил ему. И получилось. Знаешь… Раньше я лишь хотел, чтобы негодяи не мешали хорошим людям жить, а теперь… А сейчас мне кажется… чтобы в этом жестоком мире жить в достатке нужно быть негодяем… Монахи живут в своих каменных кельях, ходят в обносках, едят то, что съедобно – не перебирают… А ты про зефир… А я про машину… - Лёшка взял со стола брошюрку «Правила дорожного движения», покрутил в руках и с досадой запустил в мусорную корзину. - Чтобы управлять Сулейманом мне, как тому непальскому монаху, нужно заново воспитать в себе чистоту помыслов. Вот такие дела, Юрка.
В эту ночь спал Антошка крепко и счастливо, причмокивая от удовольствия. Сначала снился ему огромный грузовик, несущийся по пустынной ночной трассе. Потом дизельный двигатель в разрезе на стенде в учебном комбинате. Дальше - как он сидит у высокого серебристого пульта с тысячами разноцветных кнопок, тумблеров и индикаторов, - такой пульт он видел в телепередаче об атомной электростанции. Затем перед ним раскрылось радужное окно, в котором он мог видеть всё, что пожелает, взять всё, что захочет. И он пожелал и захотел…
В огромном хранилище, на открытых стеллажах, бесконечными рядами, на обычных товарных поддонах возвышались на добрую половину человеческого роста большие брикеты, составленные из пачек тысячерублёвых купюр…
После он с важным видом ходил по цеху у стапелей, на которых монтировалась настоящая летающая тарелка – его личная тарелка…
- Если бы я не знал, что какой-то пацан, в каком-то забытом богом Тукрайске заставил эту железяку работать, то плевать бы я хотел на всю эту чушь с «Рукавами» Витса, и на самого Витса с его дурацкой непальской разработкой, но… - нервно распалялся генерал. - Но нам нужен этот Арсеньев, Стёпа. Иначе на кой ляд мы сами нужны? На что мы способны? Сколько можно играть в эти «честные» игры? Сколько можно лицемерить и изворачиваться, докладывая президенту, что работа по борьбе с коррупцией идёт. Куда она нахрен идёт, если все вокруг повязаны? Поворошил Арсеньев в своём «Мухосранске», или как его там, городишко этот?.. это гуано, а сортирный дух не просто до Москвы дошёл, но даже из самого Кремля пованивать стало. Что хочешь, Степан, делай, а Алексея Арсеньева завербуй.
- Будем работать, - спокойно ответил подполковник. – Андрей Андреич, а рыжего куда прикажете?
- Рыжего? Антошку этого лопоухого? Назад, в часть. С него толку, как с козла молока. Инопланетянин хренов!..
Год спустя Лёшка с удочкой в руках сидел на потемневшем от времени и воды дощатом помосте. Рядом пыхтел сигаретой сорокалетний смотритель базы Аркадий Николаевич Пименов.
- Лёш, я понимаю, тебе за важными государственными делами некогда мелочевкой заниматься, но ты бы в лесничество заглянул, - попросил Аркадий. – Совсем охренели они там. На девятом участке вырубку затеяли, а молодняк высаживать не хотят.
- Хорошо, Аркадий Николаич, загляну, - отозвался Лёшка. – А вы сами-то не пробовали? – вдруг спросил он.
- Да-а, пробовал, не пробовал – какая разница, - отмахнулся смотритель.
- А всё же? – настаивал Лёшка.
- Между нами? – осмотревшись по сторонам, будто кто-то на этой безлюдной базе их мог подслушать, шепнул Аркадий.
- Само собой.
- Пробовал. Я, Алексей, на каждый праздник теперь в церкви бываю. Записочки на службу кладу, свечи ставлю…
- Так что ж вы, Аркадий Николаич?!
- Не по душе мне это всё, Алексей. Насильно человека хорошим быть не заставишь. Он, человек, сам к Богу и заповедям его прийти должен…
Аркадий вдруг замолк, насторожился.
Над водой, в метре от Лёшки заиграла радуга, помутнел, затуманился воздух, и в этой густой дымке возникло улыбающееся лицо чумазого Юрки.
- Лёш, привет! А я тебя целый месяц ищу, – подмигнуло лицо.
- Юрка?! Ты как здесь?.. Ты как Сулеймана настроил? Я же его разобрал, - подскочил удивленный Лёшка.
- Так ты тетрадку свою вместе с компом мне отдал, - пожал плечами Юрка. – А в ней всё нарисовано. А шлем и рукавицу я у мамки твоей выпросил.
- Да ты!.. Да я тебя!.. А ну вырубай всё, и больше…
- Лёш, а Лёш, - заныл Юрка. – Я ведь только спросить хотел: тебя тут не обижают? Я окно померил – ты пролезешь. Давай я тебя домой…
Лёшка счастливо улыбнулся.
- Не обижают, карапуз. Не обижают. Будь спок.
|
