 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
*
Сперва разыграли фигуры. Хозяин осторожно подхватил тонкими пальцами две пешки, спрятал руки за спину.
- Левая, - отрывисто бросил гость, не задумавшись ни на секунду. В тяжелом темном взгляде ворочалось нетерпение.
- Как всегда, - улыбнулся хозяин, раскрывая ладонь и выпуская на свет маленькую черную фигурку. - Мой ход первый.
- Это тебе не поможет, - оскалился гость в короткой усмешке. - Как всегда.
Хозяин напряженно улыбнулся в ответ. Аккуратно отпустил пешки обратно на игровое поле. Поправил сползший на лоб золотистый локон.
Дальше Андрей не видел.
- Поди погуляй, Андрюша, - велел хозяин, тронув его плечо.
Спорить не хотелось. Да и без толку. На все вопросы, слова, крики ответ был один - безмятежный взгляд светлых почти до прозрачности глаз и слабая недоуменная улыбка. \"Может, он меня вообще не слышит? Или не понимает?\" Андрей вздохнул, послушно поднялся на ноги и вышел. Двое за его спиной сосредоточенно склонились над игрой.
*
В саду бродил чужак. Разглядывал деревья, щупал бугристую кору стволов, нюхал цветы. Жмурился, как кот над кринкой сметаны. Довольная улыбка туго натягивала смуглую кожу на острых скулах, превращала узкие глаза в щелочки, доверху залитые густым темно-коричневым медом.
Андрей, замерев за колючей оградой высоких розовых кустов, удивленно разглядывал чужака.
Перво-наперво Андрей, как всегда при знакомстве с новым человеком, попробовал увидеть, каким тот получится на картине. Придумалось странно.
Приземистый коротконогий чужак с широкоскулым плоским лицом обернулся стройным светлокудрым красавцем в алой царской мантии. Золотой шлем отягощал левую руку, в правой скалился усмешкой обнаженный меч - сиял нестерпимо острым лучом лезвия, ждущим крови. Предлагал - посмеемся вместе? Чья улыбка выйдет шире? Лицо красавца было бесстрастным, словно вырезанным из камня. Будто воин в алой мантии позировал для собственного памятника. А за его левым плечом маячило что-то темное и кажется крылатое.
Андрей вздрогнул. Придуманная картина сгинула, рассыпалась мозаичными осколками, разлетелась разноцветными чешуйками краски.
Разведя в стороны обрывки колючего кружева розовых кустов, напротив стоял чужак.
Тягучий мед в его глазах загустел, ощетинился острыми желтыми крапинками.
- Что пялишься?
Голос под стать взгляду - тяжелый и густой, с колючей опасностью внутри. Кошачья лапа, прячущая когти в мягких подушечках.
Вторая странность была в том, что чужак говорил. Первая...
- Я тебя не придумывал, - растеряно сказал Андрей. И вдруг, только теперь точно понял, что так оно и есть. А значит, чужака здесь быть не могло.
*
Эльку не надо было придумывать. Она была совершенно такая, как на картине. Тонкая и гибкая, движения - как танец. Облако светло-пепельных волос, русалочьи зелено-голубые глаза в пол-лица, в нежном взгляде - обещание неземного блаженства. Мудрость и понимание. Фея. Богиня. Совершенство.
Но только до тех пор, пока Элька не открывала свои коралловые губки.
Сперва Андрей думал, что это излечимо. Сделал же профессор Хиггинс из уличной бродяжки светскую даму.
Но Элиза Дулитл сознавала свои недостатки и хотела учиться. Ее единственной проблемой был убогий язык и отсутствие хороших манер.
Эльке недоставало существенно большего. Даже из Эллочки-людоедки при желании можно сделать светскую даму, но ни один профессор не сможет научить ее уму и доброте. Элькин лексикон развился существенно больше, чем у карикатурной тезки людоедки, но это не спасало. Потому что суть всех ее разговоров сводилась к тому же, что у Эллочки, вполне обходившейся для выражения этих же мыслей несколькими словами. А если считать краткость сестрой таланта, тогда Эллочка-людоедка была куда талантливее Эльки.
Кроме того, Элька считала себя совершенством. И это не оставляло никакого шанса сделать хоть один шаг по пути трудолюбивой Элизы Дулитл. С такой самооценкой ничему научиться невозможно. Через некоторое время Андрей это понял и прекратил попытки стать для Эльки профессором Хиггинсом. Ограничил общение отношениями художник - модель. Картина получалась потрясающая, остальное - неважно.
Когда Элькины монологи становились совсем уж невыносимыми, Андрей вежливо просил ее заткнуться. Мол, мешает работе.
Элька послушно замолкала. Ей самой хотелось, чтобы Андрей закончил картину. Картина подтверждала, что Элька - совершенство. Сама Элька была в этом убеждена, но окружающие почему-то не всегда так считали. Картина доказывала сомневающимся неоспоримую Элькину красоту.
Выставка стала триумфом Андрея и Эльки.
С легкой руки одного из журналистов, написавшего статью о выставке, Андрея начали называть Новым Рафаэлем. Мол, вот, только несколько раз в тысячелетие рождаются действительно великие художники, способные отразить в своих картинах и подарить людям не только красоту окружающего мира, но и красоту неземную. Божественную. Ту красоту, которую обычным людям не дано видеть и понимать. А великий художник - видит. И более всего велик он не том, что видит, а тем, что умеет взять эту красоту и передать обычным людям. Так, чтобы и они смогли увидеть. Мадонну Рафаэля, сходящую с неба к людям, чтобы отдать им самое дорогое. Волшебницу Андрея, несущую в ладонях свет. Чудо. Чудо, которое протягивают людям - и каждый может протянуть руку навстречу и взять себе частичку этого чуда. Свет, тепло, защиту, прощение, красоту, смысл. Кому что надо.
Андрей смотрел, как меняются лица людей, остановившихся возле его картины, и чувствовал, что наполняется счастьем. Наливается доверху. Как бокал, который раньше валялся в углу шкафа, в пыли и паутине, пустой и ненужный, недоумевая - кто я, зачем я? А теперь его отмыли до блеска, и заполнили бестолковую пустоту золотым искристым напитком - и невидные под слоем пыли хрустальные грани теперь засверкали, являя миру прекрасный узор.
Тот журналист был прав. Не потому, что назвал Андрея великим и сравнил с Рафаэлем. А потому, что понял назначение художника. Увидеть красоту, невидимую обычным людям - и сделать ее видимой. Художник - это переводчик. Он знает два языка - человеческий и тот, другой, на котором пытается говорить с человеком окружающий мир, природа, жизнь, смерть, Бог. А человек не понимает. Иногда не умеет, иногда не хочет. И ничего в этом удивительного - потому что люди даже друг друга почти никогда не понимают. Когда совсем прижимает, ищут помощи у переводчиков. С итальянского на немецкий, с административного на обывательский, с родного на родной - когда чужой дядька-психолог переводит матери и сыну их чувства и мысли. Если вдуматься, самая важная профессия - переводчик. И самая ответственная. Он будто воду в ладонях носит - от ручья к умирающему от жажды. Хотя, как бы ни старался, как бы ни сжимал ладони - все равно, что-то ускользнет по пути сквозь пальцы. Но пусть немного, а донесет до пересохших губ. Достаточно, чтобы тот, умирающий жил дальше. А как иначе, если сам умирающий руку к воде протянуть не может или не хочет? Получается - и художник одна из самых важных профессий. А может, и самая важная. Умрет ли человек без той красоты и доброты, которую несет ему в своих ладонях художник? Может и не умрет - не перестанет дышать, есть и ходить. А может и умрет - потому что не только дыхание, еда и движение необходимы человеку чтобы быть живым.
Андрей смотрел, как светлеют лица людей, замерших перед его картиной, и понимал, что у него получилось. Он - донес. Не упустил сквозь пальцы, не расплескал.
И теперь кто хочет, может припасть к его картине, как к вечному источнику и напиться вдоволь...
Элька тоже видела зрителей и понимала свой смысл. И тоже улыбалась. Это ведь она там, на картине. И все эти восхищенные взгляды, ахи и вздохи - ей. Ее - такую стройную и зеленоглазую, с идеальной фигурой и безупречным маникюром - наконец, разглядели и оценили...
Эльку тоже замечали. Поклонников у нее изрядно прибавилось. Как и разочарований. В последнем она считала ответственным Андрея. Звонила ему, иногда среди ночи - жаловалась.
- Нет, ну ты прикинь, Андрюха, какой козел, а? Столько времени убила. Звезды, блин, какие-то на крыше смотрели, я себе все отморозила нафиг. Он мне такие цветы дарил. Корзинами. Я думала - миллионер. Оказалось - учитель истории в школе. Всю зарплату на цветы извел. Придурок. Ты зеваешь там что ли, блин? Тебе меня, че, не жалко совсем?
Элькиной мечтой было выйти замуж за миллионера. Элькино совершенство и идеальная красота нуждались в соответствующем обрамлении из роскошных шуб, дорогих машин и драгоценностей. Мечту нужно было выполнять, не размениваясь на пустяки вроде учителей истории и не теряя времени. Пока красота не потускнела и морщины не нарушили совершенства. Миллионеры Эльке тоже иногда попадались, но почему-то надолго они рядом с Элькой не задерживались и замуж ее не звали.
- Че мне делать, Андрюха, блин? - рыдала Элька в трубку после очередной неудачи. - В картину он блин, влюбился, а не в меня. В твою долбаную картину. Я то чем хуже, а?
Можно было посоветовать Эльке - молчи. Представь, что на твоих коралловых губках не перламутровая помада, а суперклей. Представь, что ты Русалочка, которая, наконец встретила своего принца и смотрит на него в немом обожании. Немом - потому что злая ведьма отрезала тебе язык - и по сути не такая уж это большая жертва, а даже благо. Не исключено, что в той сказке Андерсен все переврал, и Русалочка была как Элька, а ведьма на самом деле желала ей только добра?...
Можно было посоветовать Эльке - молчи, до тех пор, пока он не влюбится окончательно и не женится на тебе.
Но такой совет был бы нечестным по отношению к Элькиному потенциальному мужу. Почему-то Андрей испытывал к нему симпатию и сочувствие. Может, потому что сам хорошо представлял, каково это - влюбиться в богиню, а потом вдруг осознать, что она просто кукла Барби. Так, как он сам влюбился в Эльку при первом их знакомстве. До потери дыхания, сердца и рассудка. Но у Андрея это все - потерянное: его дыхание, сердце, мудрость и Элькина несуществующая на самом деле красота и совершенство - теперь было в его картине. Значит - не потерялось.
А для миллионера, о котором мечтала Элька это было наверное, все равно, что заплатить кучу денег за бриллиант, а потом узнать, что вместо дорогого камня подсунули стекляшку. Значит - потерять навсегда: свои деньги, время и драгоценные чувства, которых обычно у миллионеров наперечет в отличие от денег.
Элька была обманкой. Яркой блестящей стекляшкой в золотой короне своей красоты. Пустышкой.
Анечка - бриллиантом, намертво запаянным в уродливый серый булыжник..
*
Чужак расхохотался, скаля острые белые зубы.
- Ты меня можешь придумать? Ты - меня?!
Андрей обиделся.
- Вы кто? - неприветливо спросил он.
- А ты? - усмехнулся чужак.
Андрей смутился под его взглядом. Дернул плечом. Буркнул:
- Не знаю. Художник. Был. Сейчас- не знаю...
- Художник, - протянул чужак, оглядывая Андрея оценивающе - сверху вниз. - Ага. Твой любит художников.
- Вы кто? Вы знаете, где мы? Что здесь? И зачем? Вы... - заторопился Андрей скорее задать те вопросы, на которые он сам никак не мог отыскать ответа.
Чужак хмыкнул, выпустил из рук ветки - колючая ограда немедленно сомкнулась между Андреем и его собеседником. Среди зелени и шипов закачалась нежная кремово-белая роза совершенной формы, заслонив угловатое лицо чужака. Андрей шагнул в сторону, торопливо обходя преграду и задыхаясь от волнения и страха. Страха больше не найти чужака, а вместе с ним - ответов на свои вопросы. Чужак спокойно стоял на дорожке. Не исчезал, не растворялся - как те, прежние.
- Ты здесь недавно, что ли? - усмехнулся он навстречу Андрею. - Не торопись. Некуда. Теперь то уж - некуда. Александр. Карл. - странно представился чужак, протягивая широкую крепкую ладонь. - Тимур. Как больше нравится.
- А...Андрей.
- Да знаю. Виделись уже. Раньше.
Чужак опять оглядел Андрея - примерно тем взглядом, каким Андрей примерял незнакомых людей к будущим картинам. Вглядываясь в суть, спрятанную внутри - так, как тело прячется под ворохом одежды, способной скрыть как уродство, так и красоту. На самого Андрея так никто не смотрел. Раньше. Ощущение было странным. Андрей поежился и вдруг, зацепившись за взгляд Тимура, попробовал сам посмотреть на себя вот так - будто со стороны. Разглядел. Худой, узкоплечий, длинные спутанные волосы на лбу ремешком перехвачены, глаза растерянные, грубая мешковатая рубаха до колен, босые ноги... Бред. Андрей вздрогнул. Моргнул. Посмотрел снова. Джинсы, кроссовки, футболка. Волосы коротко стриженые. Только глаза - прежние. И воспоминания остались. О картинах, которые он, Андрей, никогда не писал. Краски другие. Основа - дерево, сырая штукатурка стен. Лица... не лица - лики. Строгие, иконописные. Только глаза - прежние. Живые. И красота, и свет, и дорога к этой красоте - как тропинка над пропастью. Узко и опасно, с одной стороны безумие, с другой - смерть.
А не идти нельзя. Потому что остановиться - тоже смерть. Плоские картины, мертвые лица, пустые глаза.
Потому что впереди - красота и совершенство.
Потому что никто, кроме Андрея, не дойдет...
*
Аню он встретил на своей выставке.
Она стояла напротив \"Волшебницы\", прикипев взглядом к картине, впитывая красоту и свет, пойманные и сохраненные Андреем. Красота и свет перетекали в ее широко открытые глаза и дальше - в сердце, тоже открытое для красоты и света, по дороге задевая дыхание и руки, которые из-за этого начинали дрожать.
Когда девушка обернулась к Андрею, отсвет красоты еще лежал на ее глазах. А потом Андрей понял, что это не отсвет. Это у нее глаза такие.
- Стойте, - быстро сказал он. - Никуда не уходите. Я должен вас написать в следующей картине.
Девушка несколько секунд молчала, справляясь с дыханием и дрожью, а потом спросила срывающимся голосом:
- Это вы художник?
- Да, - ответил Андрей, указывая на \"Волшебницу\": - да, это я.
- Ни в коем случае, - испуганно бросила она и торопливо пошла прочь, почти побежала.
Андрей сперва растерялся, а потом помчался ее догонять. И догнал.
И только когда она пришла позировать первый раз, Андрей разглядел - обычным человеческим взглядом - что она некрасива. Даже почти уродлива. Угловатая, приземистая, костлявое большое лицо, изуродованная оспинами кожа, жесткие волосы, небрежно стянутые в пучок на затылке.
Она почувствовала прикосновение этого оценивающего взгляда и сейчас же сгорбилась. Потухла. Превратилась из натянутой струны в обвисшую бестолковую веревку. Не то что музыки, звука не выпросишь. Теперь только связать кого-нибудь можно. Или повеситься. И в ее потухших глазах вместо света отразилась эта веревка. Отчаяние и безысходность.
- Это все глупо, - резко сказала она, вздергивая на костлявые плечи плащ, который было начала снимать. - Я пойду.
- Стойте, - опять крикнул Андрей. Как тогда, перед \"Волшебницей\", волшебство которой в прошлый раз помогло превратить веревку в струну, готовую звучать. Осветить темницу, где тоже был заперт свет. Выпустить отчаявшегося робкого узника, вьющего себе петлю из струны, которая могла быть стать музыкой и его свободой... Теперь \"Волшебницы\" не было, Андрею нужно было самому отыскать прекрасного узника внутри некрасивой женщины. Отыскать и убедить, что он, Андрей, может выпустить этого узника на свободу.
Когда он начал рисовать - первый раз тронул кистью чистую поверхность холста, Аня вздрогнула. Будто осознала это прикосновение как первый шаг по дороге, с которой уже не свернешь. И Андрей опять увидел в ее глазах страх и желание убежать.
- Послушайте, - сердито сказал он: - если вам не понравится то, что получится, я при вас разрежу эту картину на кусочки. Или сожгу. Как захотите.
Аня смотрела несколько секунд с недоверием - проверяя, издевается он или всерьез. Потом поняла, что это клятва, кивнула и успокоилась.
Она стояла перед готовой картиной, не дыша. Как тогда перед \"Волшебницей\". Картина называлась \"Река\". Река текла возле Аниных ног - от одного края картины до другого. Из бесконечности в бесконечность. И Анино отражение уплывало в бесконечность - вместе с рекой. Отражение той Ани, которой она должна была быть. Каждая черта - совершенство, волосы - как черное крыло за спиной, спокойствие и уверенность в осанке. \"Волшебница\" была - одно мгновение, вспышка яркого света в темноте; Аня - вечность. Бесконечная река, изменчивая и неизменная. Красота и мудрость.
Аня стояла, затаив дыхание и смотрела сама на себя. Такую, какой бы она была, если бы внешность соответствовала внутренней сути.
А потом Аня обернулась к Андрею. И восторг и благодарность в ее глазах соединили Аню-реальную и с Аней-рекой. Сплавили воедино. В одну женщину, совершенную и невероятно прекрасную. Которую Андрей искал всю жизнь.
Утром она ушла до того, как он проснулся. И больше он ее живой не видел.
Осталась картина и записка. \"На несколько часов я поверила. Спасибо, Андрей.\"
Сначала он хотел уничтожить картину. Разрезать на кусочки или сжечь - так, как он ей обещал раньше. И уже прикоснувшись лезвием к холсту, встретил Анин взгляд - оттуда. И понял, что не сможет. Это было бы как убить ее еще раз.
Потом он стоял перед этой картиной на коленях, как перед иконой и плакал. \"Как ты могла, Анечка, - кричал в ее красивое и немного печальное лицо: как ты могла... Я бы всегда видел тебя такой... Я...\" Аня на картине улыбалась, прощая ему ложь.
А потом он поднял скальпель, которым обычно затачивал карандаши, и которым так и не решился убить свою самую лучшую картину. Да что же я за урод, - спросил он, примеряя серебряное лезвие к белой коже запястья - что за урод, которому всегда мало того, что есть... Зачем хотеть исправить то, что нельзя изменить? Зачем искать то, чего нет? Зачем? Чтобы уничтожить ту, пусть малую, но живую красоту, которая есть?!...
Спросил, не ожидая ответа...
*
- О, - сказал Тимур - Доиграли. Не слышишь, что ли? Апокалипсис. Ну как всегда. Пойдем, глянем?
Андрей послушно пошел за ним следом, не понимая.
Оставленная игра лежала на полу, среди подушек. Небольшой шарик, дымно-облачный сгусток.
Андрей нагнулся, взял игру в руки.
- Э, - сказал Тимур: - осторожно. Не урони. Дай поглядеть.
Далеко под облаками была земля. Выжженная до черноты. Человеческие тела валялись на ней в беспорядке, как сломанные куклы. Дымились уродливые развалины, обломки каких-то машин. По мертвому полю шла женщина. Шла, будто не касаясь земли. Крепко прижимая к себе ребенка. Уносила.
Мадонна Рафаэля шла к людям. Эта - уходила. И уносила с собой красоту и свет. Андрей разглядел ее лицо и вдруг подумал, как он мог бы это написать. Свою лучшую картину. Как Она уходит. Чтобы люди смотрели на эту картину, и понимали - надо сделать все, чтобы Она не ушла. Чтобы не было вместо живой земли вот этой жуткой выжженной дотла черноты...
А потом женщина почувствовала, что Андрей на нее смотрит. Подняла голову. Их глаза встретились.
- Э, - сказал Тимур. - Ты что делаешь? Положи на место. Разобьешь.
- Это что? - строго спросил у него Андрей.
- А ты как думаешь? Они уже который раз играют. Снова и снова. Может, пытаются, чтоб как-то по-другому закончилось? Мой иногда мне поглядеть дает. Совета спрашивает. Когда я возвращаюсь, - Тимур небрежно ткнул пальцем в шарик, - это все забывается конечно. Но знаешь, иногда всплывает. В сражении, в самой кровавой точке иногда как накроет... И вдруг видишь все как отсюда - сверху. Все свое войско, и чужое. Каждого человека. Все их жизни, чувства, привязанности, страхи. Как миллионы натянутых струн. А ты - музыкант. И в этот момент понимаешь, что можешь сыграть любую музыку - ту, которую захочешь...
- И играешь смерть? - сморщился Андрей, вспоминая выжженную землю с мертвецами и уходящую женщину.
- Смерть - как стирательная резинка, - пожал плечами Тимур. - Если у тебя что-то не получается, ты ведь стираешь неудачные фигуры?
- Люди - неудачные фигуры? - спросил Андрей.
- А ты сам как думаешь?
- А почему было не сделать удачные? - рассердился Андрей.
- Ты у меня спрашиваешь? - удивился Тимур. - Ты у своего спроси.
Андрей помолчал, баюкая шарик в ладонях.
- Он не отвечает, - тихо пожаловался он. - Я когда сюда попал, не мог понять, кто я и где. Догадывался, но не понимал. Потому что страшно понимать. А Он не отвечает. Молчит и улыбается. Чтобы я сам понял? А что я могу? Я художник. Был. А здесь рисовать пробовал... Странно получается. Они будто оживают. Аня... Аня -настоящая, та, которой она должна была быть. Ту, которую я нарисовал. Вышла мне навстречу, руку протянула. Улыбается. А я испугался. В глазах потемнело, как испугался. И она растворилась. Как и не было. А Он стоит за моей спиной и смотрит... Кто мы им, Тимур, а? Игрушки?
- Мы? - Тимур пожал плечами. - Может. А может, домашние любимцы. Чтоб скучно не было. За ушком почесать. Послушать, как мурлычет. А?
- А если сейчас вот это - об пол? С размаху? - предложил Андрей, покачивая на ладони дымный шарик.
- Стой! Обожди. Ты что?
- Смерть - стирательная резинка, да? Зачем-то они ведь это оставили сейчас нам? Домашним любимцам - надоевшую игрушку?
- Обожди. Откуда ты знаешь? Ну откуда? А если это не в нас играют - а с нами? Понимаешь разницу? В игрушки играют, чтобы позабавиться. С детьми играют, чтобы научить их жить. Чтобы потом, когда дети повзрослеют... Понимаешь?
- По образу и подобию? - усомнился Андрей. - Не игрушки, а дети?...
- Понимаешь, когда дети повзрослеют, они могут сделать то, что не удалось их родителям. Завершить начатое. Или сделать по-другому. Лучше. Совершенней. Вот, ты - может быть ты сможешь лучше, а?
- Я? - удивился Андрей. И вспомнил, как это бывает в самом начале, когда холст еще пустой, а перед глазами уже мерцает будущая картина. Будто прорывается сквозь ткань, просит - выпусти меня. Как птица, запертая в клетке, просится на волю. А кисть в твоих руках - ключ, которым отпирается эта клетка...
- А чего гадать? Пойдем и спросим, а? Вон они. Опять спорят, под яблоней. Как всегда. Пойдем и просто спросим у них?
- Знаешь что, - перебил его Андрей, - а может, нам пора попробовать самим, а? |
|
|
|
Время приёма: 16:39 14.10.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев