 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Ночь замерла над городом в немом изумлении. Каждый раз, укутывая его своим покрывалом, она не переставала удивляться. Город не спал – в нем просто некому было усыпать. Пустынные покосившиеся дома, давно потухшие фонари, высохшие фонтаны – ни души, ни шороха, ни звука. Ни воя собак, ни пьяных песен запоздалых прохожих, ни возни мышей, спасающихся от притаившейся в темноте кошки – ничего. Хотя нет – женская фигура медленно двигалась по булыжному переулку, ступая осторожно, будто боясь потревожить торжественность тишины. Ночь с любопытством спустилась пониже, заглянув незнакомке в глаза, и отшатнулась – дама оказалась чернее её. И сейчас, одолеваемая скукой, она поджидала гостя. Кто-то не из этого мира, собирался этой ночью вступить в ее город. Кто-то, посмевший с ней спорить… Новенький… Человек…
В доме стоял отвратительный запах из сырости, пыли и заброшенности дряхлого, забытого всеми старика, уставшего доживать отмеренный жизнью срок. Последним, разумеется, не пахло, но стоило Леше перешагнуть порог, как ощущения появились сами собой, даже не дав толком осмотреться. Тишина - ни скрипа дверей, ни дуновения ветра, ни вздохов старых досок под ногами. Даже вездесущие крысы, казалось, обошли этот дом стороной. Да, что крысы, бомжы не позарились на лакомый кусок ничейной территории. Странный дом вне времени, пространства и событий. Леша включил фонарик – к приходу сюда он подготовился заранее. Ободранные обои, покореженные балки, пустые глазницы окон, покосившаяся брошенная когда-то в спешке сбегающими хозяевами мебель. Грустно… но уже не страшно, как вначале. Он пошарил лучом вокруг в поисках коробки. Длинная грязно-желтая картонка небрежно привалилась к дивану. Он присел на старую рухлядь, взметнув столб пыли, и притянул ее к себе. Открыл, вывалив содержимое на потрепанную обивку. Пружины жалобно скрипнули, приветствуя падение чего-то тяжелого. На дне коробки, лежал сложенный вдвое листок. Не спеша развернул, чувствуя отвратительный металлический привкус во рту. Как будто это ему, а не тому, кто в записке вынесен приговор. Гордей Баянов. Бард, автор и исполнитель песен, которые он так любил. Леша сглотнул, мрачно уставясь в пол – у смерти хороший вкус…
Тот день был особенным. Ему удалось, наконец, продать старые дедовские наручные часы с памятной потертой надписью на потемневшей от времени крышке. «Синеглазову А.Г. за отличную стрельбу РККА». 29 мая 1935года. Что такое РККА Леша не знал, зато золотой лом неопрятная скупщица средних лет оценила в сумму достаточную для «выхода в свет». Под последним Наташа подразумевала поход в чешский Лунапарк, который нищенская Лешина стипендия аж никак не могла ей гарантировать. И вот свершилось – пачка мятых купюр в кармане и сияющее лицо любимой обласканное теплым весенним солнцем, рядом. И ветер обдувает разгоряченную кожу, и карусели несутся в безудержном ритме выпущенной на свободу молодости. Они пили газировку, ели мороженое в вафельном стаканчике и смеялись, бездумно радуясь неизвестно чему. Просто весне, солнцу, пестрым каруселям и шумной толпе отдыхающих бездельников, бурлящей вокруг. Деньги таяли как сладкая вата, которую за обе щеки уплетала Наташа. Когда в кармане осталось два рубля, Лешка предложить оставить их в тире. Она согласилась. Довольная и усталая, забывшая о вечных капризах первой красавицы благодарная ему за этот день.
Пустота и сумрачность тира резко контрастировала с солнечной беззаботностью шумного парка. Наташа, без энтузиазма узрев внутреннюю убогость маленького зала, решила подождать кавалера снаружи – не хотела портить впечатление.
Выбирать оружие не пришлось – винтовка была одна, но какая! Гладкая, лакированная, из темного дерева и еще не отертого от масла ствола, она, казалось, сама легла ему в руки. Он навел крест прицела на улыбающуюся физиономию нарисованного человечка и нажал на курок. Отдача больно ударила в плечо, Леша не заметил – на месте железного клоуна теперь зияла пустота – он попал. Так же как и в еще девятнадцать таких же обреченных фигур, с которыми последовательно разделался, в считанные минуты. Он был так поглощен игрой, что не заметил, как закончились патроны. С сожалением отложил винтовку. Проверив карманы в поисках завалившихся монет, которых не оказалось, Леша понуро поплелся к выходу. Опьянение азартом и душевный подъем от блестяще проведенной стрельбы, первой в его недолгой жизни, выдохлись мгновенно, как пузырьки плохого шампанского. На пороге он оглянулся, скорее интуитивно, пытаясь удержать тающее ощущение сиюминутного счастья, и… онемел. Их было три, три старенькие допотопные винтовки мирно покоились на крышке стола. Черной красавицы, из которой он только что стрелял, не было и в помине. Он не поверил, вернулся, взял одну из них в руки, чем вызывал подозрительные взгляды старичка за стойкой, при входе продававшего патроны. Спросить у него о той новой, исчезнувшей, он не решился. Одного взгляда на деда было достаточно, чтобы понять – в лучшем случае он покрутит пальцем у виска, в худшем – сразу укажет ему этим пальцем, где выход.
Леша, пошатываясь, покинул тир, мгновенно ослепнув от яркого дневного солнца и дурманящего весеннего воздуха. Про Наташу он думать забыл, а зря. Ее обиженно поджатые губы и осуждающее молчание преследовали его всю дорогу к общаге их Сельхозинститута, где они оба и проживали. Он на четвертом, а она – на седьмом этажах.
- Скучно с тобой, - видимо, чтобы оплеуха показалась более увесистой, сообщила она уже стоя возле своей двери. – Один раз «в свет» вывел и то умудрился под конец все испоганить. Ты бы хоть раз что-то необычное придумал. Место какое загадочное и интересное, так чтобы душа замирала и в пятки уходила от ожидания чего-то этакого… Удивительного. Невозможного. Неповторимого, - Наташа мечтательно закатила к воображаемому небу глаза, в своей синеве ничем ему не уступавшие. Глаза, вкупе с идеальными формами и ангельским голоском, сводившие с ума не только одного Лешу.
- Я придумаю, - сказал он твердо, поправив пиджак, так, чтобы она не заметила, чем эта твердость вызвана изначально.
- Что ты можешь? – Она презрительно скривила пухлые губы с остатками съеденной вместе с мороженым помады. И медленно захлопнула дверь перед Лешиным носом, даже не позволив поцеловать себя в щеку. А ведь раньше позволяла. Леша сжал кулаки.
- Я придумаю, - повторил он упрямо.
- Я туда не пойду! – она высвободила руку из его горячей ладони. – Ну, уж нет, тоже мне место нашел!
- Почему? Ты же сама хотела чего-то этакого, чтобы кровь бурлила, и сердце замирало, - Леша еще раз оглянулся на темнеющий невдалеке мрачный полуразвалившийся особняк.
- Хотела, но не по пустырю же, где люди пропадают с тобой таскаться, - его пока так и не завоеванная Любовь, фыркнула и, резво развернувшись, потрусила к ближайшей остановке.
- Наташа, постой! – нагнал, преградив ей путь. – Какой пустырь? Ты о чем? Там же старый дом… - он осекся, увидев ее взгляд. Так смотрят на сумасшедших или грязных оборванцев, вызывающих лишь жалость и брезгливое презрение.
Наташа осторожно обошла вокруг его застывшей фигуры, выразительно покрутила пальцем у виска и унеслась к отъезжающему автобусу. Тому самому, на котором они сюда приехали. Леша остался один. Смеркалось. Черные свечки многоэтажек упирались в небо плоскими крышами где-то далеко на горизонте. Вкупе с мрачные прямоугольниками полей, убогими деревцами лесопосадки и опустевшим шоссе, открывающийся взору, пейзаж оптимизма не прибавлял. Внезапно налетевший порыв, вышедшего на вечернюю прогулку, ветра разбавил гнетущую тишину шепотом опадающих листьев. Леша поежился, застегнув молнию куртки и тупо уставясь на так и не соизволившее исчезнуть, превратившись в пустырь, полуразвалившееся строение. Судя по пустынности трасы, новый автобус приедет не скоро, а значит или стой столбом под порывами пронизывающего ветра или… Да, почему бы и нет? Он что зря сюда притащился? Страха не было, особого любопытства тоже, просто какое-то странное притяжение, будто там его ждали… или звали. Глупости, просто дом, старый, странный, случайно увиденный, когда возвращался от бабки, из пригорода… Странно, что он не видел его раньше. Столько раз ездил, а внимания не обращал. А Наташа… Наташа - она просто его разыграла. Женские капризы – сегодня адреналин в кровь, а завтра мягкие тапочки, плед и телевизор.
Леша не заметил, как уже стоял перед фасадом, который вблизи оказался вовсе не таким уж разрушенным. Камень и дерево в чьих-то умелых руках и сейчас являли собой гармонию и законченность, пусть и мрачноватую. Даже дверь до сих пор на месте, хоть и покосилась, и болтается на ржавых петлях, издавая истошные вопли пойманной за хвост кошки. Леша перешагнул порог и включил фонарь…
Он не испугался, скорее удивился. Старинная дубовая мебель, «заросшая» пылью, как мхом. Почему именно дубовая Леша не мог сказать, просто это первое, что пришло ему на ум. Кирпичи камина, бывшие когда-то красными, а сейчас серо-черными и обвалившимися. Грязно-коричневые резные стулья и такие же кресла вдоль стен – гостиная. Он растеряно обшаривал лучом комнату, с каждой минутой ощущая, что что-то не так. Почему мебель не увезли или хотя бы не растащили? И эта тишина, как только он вошел, будто отгородившая его от всего, что осталось за дверью. Дверь… Он осветил ее фонариком, убедившись, что она по-прежнему вздрагивает под порывами ветра, вот только звуки – их не было. Наверное, что такое ужас он впервые осознал именно в это мгновение, внезапный, сковывающий, превративший пальцы в ледяные непослушные сосульки. Фонарик выпал, заметавшись по стенам пойманным зайчиком… опять беззвучно. Леша рванулся к выходу, не помня себя – прочь, бежать, не останавливаясь и не оглядываясь. Добраться до двери не получилось – он зацепился за что-то тяжелое и растянулся на пыльном полу, судорожно глотая воздух. Луч уже не метался, услужливо освещая из дальнего угла раскрывшуюся коробку, ставшую причиной его падения. В ней, перевалившись через край и почти уткнувшись Леше в плечо, чернела винтовка. Запах лака, масла и железа будоражащий, знакомый… и отныне ненавистный. Он не помнил, как покинул этот дом, первый, но, как оказалось, далеко не последний…
- Синеглазов Алексей Макарович?
- Да, это я, - Леша робко рассматривал курящего возле распахнутого окна человека. С деканом лично он никогда не сталкивался – не было повода. А вот теперь, видимо, появился, и, судя по нервно подрагивающей в его пальцах сигарете, повод далеко не шуточный.
- Я вынужден отчислить вас из института…
- Как?!
- Это я должен спросить вас «как»? «Как» вы умудрились насолить кому-то в министерстве так, чтобы приказ об отчислении мне спустили оттуда в виде уже свершившегося факта, - он подошел к столу, уронив пепел на черную столешницу, и нервно протянул оторопевшему студенту документ, весь сплошь усеянный печатями, неутешительными штампами резолюций и чьим-то убористым почерком.
- Но как же так, Николай Макарович? – Леша чувствовал себя настолько оглушенным, что прочитать, что было на листке, так и не сумел. Вернее сумел, да без толку – бессмысленные холодные официальные фразы, которые его мозг отказывался понять и принять.
- В общем так, - декан уже взял себя в руки, твердо затушив окурок в пепельнице. – Против вас, Алексей, я лично ничего не имею, поэтому и позволил себе быть таким откровенным. Сочувствую, но помочь ничем не могу – мне мое кресло дорого, - он вынул из ослабевших Лешиных рук листок и аккуратно уложил его в твердую кожаную папку на столе.
- Вернете зачетку и студенческий секретарю, там же получите назад школьный диплом и вступительные документы. Не смею больше задерживать, - он уткнулся в бумаги, давая понять, что прием окончен.
Леша на ватных ногах поплелся к выходу. Сильнее удара судьба не могла ему преподнести – свершилось то, чего он боялся больше всего. Мать не переживет – она с таким трудом помогла ему поступить и вот теперь побитым щенком возвращаться назад, в Урюпинск. Нет, только не это – она не должна узнать…
Она узнала – кто-то из деканата счел своим долгом доложить ей об этом. Телефонный звонок разыскал Лешу в общаге, когда он собирал вещи, готовясь на пару недель переехать к приятелю, пока не найдет работы (возвращаться домой он, разумеется не собирался). Взамен была обещана помощь с контрольными по начертательной геометрии и бухучету – к счастью не всем учеба давалась так легко, как ему.
Далекий голос в трубке осторожно сообщил, что мать в предынсультном состоянии доставлена в местную больницу. Далее следовал список нужных лекарств и астрономическая для бедного студента сумма на их приобретение. Высказав последнее пожелание, трубка выжидательно замолчала. Леша сглотнул слюну, пауза затягивалась.
- Да, я приеду и привезу деньги, - севшим голосом произнес он единственное, что мог, прекрасно сознавая, что таких денег ему достать неоткуда.
На том конце ответили что-то вежливое, затем послышались долгожданные гудки. А Леша все продолжал сжимать побелевшими пальцами серую пластмассу телефона возле уха. Вахтерша, баба Катя, сочувственно вздохнула, вывив его из оцепенения. Давно жизнь не устраивала ему таких проверок на прочность. Леша пошатываясь побрел к себе на этаж. Переезд никто не отменял, а деньги придется где-то найти, какой ценой – не важно. Леша сжал кулаки – внутри, медленно вытесняя оглушенность и растерянность, расправляли свои плечи злость и упрямство. Он справится. У него нет другого выхода.
Последней масла в огонь его бед подлила Наташа, гордо прошествовав под руку с каким-то типом прямо мимо того места возле фонтана, где они договорились встретиться. Глупое женское дефиле «Утри слюни, неудачник» разыгранное для него в воспитательных целях. Оступившихся она не щадила, просто теряя к ним интерес и прилюдно давая им это понять. Она и Лешу подпустила к себе только после областной олимпиады по химии, которую он без труда выиграл, снискав для института мимолетную славу, а для себя ее недолгое внимание.
- Дура, - он выбросил в фонтан букет астр – последние деньги, потраченные впустую. Хотя нет, отчего же – Леша с удивлением обнаружил, что не испытывает ничего кроме облегчения, наблюдая, как острые лепестки кружатся нестройным хороводом вокруг потрепанных брызгами бутонов. Эта девушка забирала слишком много сил и эмоций, взамен не давая ничего кроме новых претензий и требований. В свете последних событий этот разрыв можно было считать даже благом – одной проблемой меньше. Он улыбнулся своим мыслям, впервые за последние сутки, и отправился к приятелю – разбираться с тем, что осталось.
Ему постелили на кухне, на раскладушке. И хотя лежать было достаточно удобно, Леше не спалось. Денег, разумеется, никто не одалживал, даже под проценты и залог его немногочисленного имущества в виде этой самой раскладушки и пары тройки приличных вещей. С работой тоже не везло, бухгалтера-недоучку брали разве что, как посыльного, расклейщика объявлений или торговца на лоток под минимальные проценты с продаж. Но разве на таких места можно что-то заработать? Тут даже на пропитание не всегда хватит, не то что матери помочь. Он так и не смог с ней связаться – ехать с пустыми руками – стыдно, а к телефону тяжелобольную никто не позовет.
Леша ворочался. Мысли теснились в голове бесконечными вопросами, решения которых он не знал. А тут еще этот дом… Он вдруг вспомнил и о нем, о своем страхе, о странном оружии внутри, том самом – он не мог перепутать. Не могут же все винтовки пахнуть одинаково? Дом… Это ведь после него все началось. Леша не мог себе этого объяснить – что-то иррациональное, настойчиво возвращало его мыли именно туда, к темному строению, виденному лишь вчера, а казалось уже целую вечность назад. Как оказывается, события способны растягивать время. Он забылся под утро, будто провалился в дыру. Сон принес ответы, хотя лучше бы он их так и не узнал…
В поезде было холодно, даже несмотря на давку, темноту и шумное дыхание сбившихся в кучу людей, молчаливой стеной обступивших Лешу. Их куда-то везли, стоя. И невозможно было ни присесть, ни упасть, настолько плотно вжимались они друг в друга, не источая тепла, как памятники самим себе. Наверное, так же когда-то, во временя Великой Отечественной перевозили военнопленных. И его деда тоже везли, как живой товар на живодерню туда, откуда он так и не вернулся. Сейчас его очередь? Время назад?
Леша вяло размышлял о превратностях судьбы, периодически впадая в какое-то оцепенение и выбираясь их него лишь, когда поезд притормаживал, и людские тиски сжимали его слишком уж сильно, заставляя шевелиться. Пусть и без видимого успеха, зато дышать становилось немного легче. Или Леше просто так казалось? Неважно – ему было все равно.
Ехали долго – без обзора (продуваемые ветром щели в боках вагона – не в счет) он потерял счет времени. Поэтому когда поезд остановился, и какие-то люди стали вытаскивать их наружу, он очень удивился. А когда выгрузили всех, удивился еще больше, т.к. на перроне кроме прибывших никого не оказалось. Да и перрона, в общем-то не было – так маленькая площадка перед большим двухэтажным особняком посреди непроходимой лесной чащи. Тайга. Он знал всему название, но не объяснение. Большие деревянные ворота распахнулись сами собой, впуская их во двор. Толпа подхватила его и внесла внутрь, замерев у входа сбившимся напуганным людским стадом. Зато теперь он смог рассмотреть дом, смутно знакомый, несомненно виденный им уже когда-то… не здесь. Камень и дерево…
- Кто пойдет первым?
Леша вздрогнул – оказывается, людские изваяния могут говорить. Крупный бородач задумчиво осматривал толпу.
- Я! – Рыжая девчонка со смешными канапушками, резво растолкала и без того дающих ей дорогу людей. Зеленые насмешливые глаза на напряженном, уже не детском лице. Показалось – взрослая… или повзрослевшая на глазах?
Она почти подбежала к дому. Нервная, хрупкая, чего-то ожидающая. На втором этаже горели окна, первый был темным. Она замерла у двери. Ждать почти не пришлось – кто-то спустился сверху, распахнув ее перед ней. Мужчина, крепкий, усатый, с усталым и раздосадованным лицом – наверное, она его от чего-то оторвала. Так и есть – переливчатый женский смех и музыка наверху, бал, который она посмела нарушить.
Леша не видел ее лица – она стояла к нему спиной, зато видел мужчину. Тот лишь мимолетно взглянул на девушку:
- Я тебя отпускаю, - и скрылся в темном провале двери. Леше на миг показалось, что мелькнули старые балки и пыльные захламленные мусором стулья в проеме. Нежилой этаж, почти подвал, старый затхлый, заброшенный за ненадобностью… как они, как все кого сюда согнали… как он сам. Ему почему-то сделалась досадно – кто-то вытащил счастливый билет, и этот кто-то девчонка, которой только что вернули свободу. Толпа разделяла его чувства – знала, таких как она здесь будет немного. Для большинства – это конечная станция.
Девушка обернулась, и тут он впервые увидел ее глаза – в них была горечь… и обреченность маленького затравленного зверька, а ведь должно было быть другое. Она подняла руки к небу и запрокинула голову. Налетевший ветер подхватил, казалось совсем невесомое тело, растрепав густые непослушные волосы. Хрупкая фигура на миг зависла над обалдевшим Лешей и завистливо следящей за ней толпой. А затем полетела над лесом назад, туда, куда каждый из них втайне мечтал вернуться… в их прежнюю жизнь. Внезапное осознание последнего вывело Лешу из оцепенения. Он протиснулся вперед, не ожидая пока бородач будет искать нового кандидата.
- Я пойду следующим!
Никто не возражал. Он подошел к двери – все лучше, чем неизвестность. Происходящее напоминало детскую игрушку, когда складываешь картинку из маленьких кусочков, еще толком не зная, каким выйдет рисунок. Те фрагменты, которые уже сложились, не сулили ничего хорошего. Тогда зачем пугать себя дальше? Что бы ни было, пусть это случится сейчас.
Это была женщина, красивая, темноволосая, смеющаяся в длинном вечернем платье, черном, как беззвездная ночь. Сначала Леша услышал ее счастливый смех, а уже потом в дверях появилась ОНА.
- Дослужишь то, что дед не дослужил, - не переставая улыбаться, бархатным голосом сообщила красавица, - а там видно будет.
Она развернулась, собираясь уходить, но Леша решил, что имеет право знать больше. Ее слова не сделали картинку понятней.
- Постойте!
Она медленно оглянулась, удивленно вскинув брови – наверное, задавать вопросы здесь решались немногие.
- Кто вы? И что я должен сделать?
Неудовольствие на лице дамы сменилось на любопытство. Бал никуда не денется, а вот этот человеческий экземпляр весьма любопытен. И почему бы ни поиграть?
- Я та, кому в твоем мире, мальчик, служат все. Та, кому добровольно хотя бы раз в жизни приносит жертву каждый. Вы сеете войны, а жатву собираю я. Вы взрываете дома, берете в заложники детей, убираете со своего пути неугодных, а в выигрыше все равно остаюсь я. Вы предаете и забываете, раните и бросаете, проходите мимо и не оборачиваетесь – вы бываете мне рады, даже тогда, когда до встречи со мной еще далеко. Вы умудряетесь пережить меня, даже не будучи со мной знакомы, - она рассмеялась гортанным смехом, запрокинув голову.
Леше молча слушал, и чем дальше, тем больше ему становилось не по себе.
- С теми, кто в состоянии подвести человека к краю, за которым живу я, я дружу. Они приходят ко мне на бал, сюда, иногда… когда хочется мне. Отказов я не принимаю.
Она помолчала, забавляясь его смятением.
- У тебя есть еще вопросы, мальчик? Ты ведь уже понял, к кому посмел обратиться.
- Да… Зачем вам понадобился я? – еле слышно прошептал Леша.
Она улыбнулась – как ни странно улыбка была милой.
- У меня есть свои причуды. Я люблю людей, отравленных талантом.
- Чем?
- Есть такой вирус – съедает все лучшее, что находит. Нежность, привязанность, человечность, порядочность, способность любить и сострадать… Когда он избавляет человека от этого ненужного хлама, я прихожу, чтобы забрать все что осталось. Или посылаю кого-то типа тебя. Они развлекают меня на балу – я предпочитаю лучшее общество.
- Дом и винтовка… вы…, - Леша похолодел. – А если я откажусь?
- Ты не откажешься. Тебе ведь нужны деньги, а я щедра со своими слугами.
- Сколько? Сколько людей я должен…
- А ты как думаешь?
- А потом вы меня отпустите, как отпустили ту, девушку?
- Может быть…
- А как же другие? – Он оглянулся на замерших за спиной людей.
- То, что будет происходить здесь дальше, тебя уже не касается, - отрезала она жестко. – Только одна вещь на свете сильнее меня… та, которая до сих пор в сердце той девушки. К счастью простить мужчине свою внутреннюю смерть могут лишь единицы…
Она ушла, не прощаясь, а Леша проснулся, сев на кровати взмыленным солдатиком. Чувствуя привкус крови во рту (он, оказывается, во сне прикусил губу), тяжесть в голове и пустоту в сердце. Он знал, что отныне его жизнь уже никогда не будет прежней, что бы он ни выбрал.
Он не убивал. Он убегал. Из города в город, перебиваясь случайными заработками. И каждый раз когда, кого-то должно было не стать, он видел дома. Старые, заброшенные, покосившиеся, там, где их не видел никто – на пустырях, окраинах, в глухих и не чтимых людьми районах. Иногда они попадались в центре, но редко. Он находил в себе смелость войти, найти коробку с винтовкой и чьим-то приговором на маленьком клочке бумаги. Первым был клоун, потом какой-то композитор, потом физик-ядерщик, потом… Леша сбился со счета, продолжая отмечать в уме только цифры. Когда их будет двадцать, наступит и его черед. Смерть не простит неповиновения. Наверное, его опять повезут на заклание в числе многих других, только на этот раз уже никто не отпустит. Неважно, после смерти матери тогда, много лет назад, когда он выбрал не её, ему все стало неважно. Он и не подозревал, что настолько ее любил. Однажды, правда, был момент, когда он встрепенулся – на маленькой бумажке, несущей Смерть было имя – Иван Полянин. Сын писателя, того мужчины, который отпустил девушку во сне. Он видел его однажды по телевизору и узнал. Видимо, дружить со Смертью у писателя долго не получилось – чем-то провинился и вот результат, хотя нет - еще можно что-то изменить. Леша, вернее к тому времени уже возмужавший Алексей Михайлович, пытался к нему достучаться, чтобы предупредить. Даже нашел его адрес в телефонной книге, ему не ответили – просто положили трубку, поняв, что звонит посторонний. Мальчик погиб. Больше Леша никого спасти не пытался. Он просто ждал, ждал, когда придут за ним.
… Гордей Баянов - двадцатый, жаль. Песни, хватающие за душу и заставляющие жить дальше. Сколько раз они вытаскивали его из омутов пьяного беспредела и беспросветной депрессии, когда ни гроша за душой и любимая женщина ушла к тому, кто смог предложить ей больше. И почему ему всю жизнь попадались одни «Наташи»? Правда, звали их Светами, Галинами, Анастасиями… была даже одна Ефросинья. Леша усмехнулся, навел луч фонаря на чернеющий ствол и впервые за последние двадцать лет взял в руки оружие. Проверил – заряжено, патрон один. Один человек – один выстрел. Жизнь за жизнь, человека за человека. Сработает ли? Говорят, самоубийцы никогда не попадают в рай… и в ад тоже. Их нигде не принимают – изгои междумирья, неприкаянные, беспокойные души. Вот и проверим. Как будто его жизнь здесь – это что-то иное. А Баянов напишет еще кучу песен, которые быть может помогут излечить ни одну больную душу, как когда-то помогли ему. Он приложил винтовку к виску, нажал на курок, перешагнув границу, за которой жила Смерть… |
|
|
|
Время приёма: 15:52 14.10.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев