Вечный покой царил в её недрах, доставляя безграничное блаженство. В глухой тишине совершала она грациозное шествие под завистливое мерцание далёких звёзд. Нежный сумрак ласкал её прозрачными лапами, а солнце приятно щекотало тёплыми лучами. Но внезапный удар нарушил идиллию. Если бы только она тогда угадала, к чему приведет этот маленький толчок извне. Одно резкое движение помогло бы избежать печальной участи. Увы, страх перед неизвестностью сковал её. Она притаилась. А тем временем грубый захватчик, царапаясь и кусаясь, стремительно распространялся по всей ощутимой поверхности. Жадно впивались его острые когти, по капельке высасывая из неё соки жизни, но она наивно продолжала ждать чуда. Потом послышались звуки – сначала неуверенные, но со временем всё громче, злее... Наконец появились Они. Казалось, всё Их существование сводилось к одной лишь цели – вредить ей. Только зародившись, Они моментально принимались изрыгать в воздух накапливающийся в Них яд, издавая при этом дикие крики. С каждой секундой Их количество приумножалось. Она задыхалась от переполняющих её смрада, боли и гнева. Надежда силой сбросить с себя незваных гостей поселилась в ней. Но тщетно вздрагивала она, плакала огромными слезами и плевалась огнём. Ничто не могло остановить паразитов в их разрушительной миссии. На каждый удар находили Они защиту, на любую извергнутую из её сердца отраву – противоядие. Постепенно теряла она силы, пока мучители преисполнялись верой в своё могущество. Возомнив себя венцом мироздания, Они назвали её СВОЕЙ планетой. Раненая и униженная, она продолжала борьбу, лелея надежду раз и навсегда избавиться от Людей. И только одна мысль глухо звучала в её душе...
***
«Почему же не приходит смерть?» – думал Вадик, уставившись на распускающийся куст сирени. Мокрая, холодная земля комками прилипала к одежде и волосам. Перед глазами стаей светлячков мелькали разноцветные огни. Голова превратилась в атомную бомбу, норовящую вот-вот взорваться. Тёплая красная жидкость смешивалась с грязью, издавая отвратительный запах. Было до слёз обидно ощущать себя элементом этой неприглядной композиции. Молящими глазами Вадик взглянул наверх. Куст ответил полным безучастием. Не найдя поддержки, юный великомученик сомкнул веки и приготовился умирать.
Что бы ни говорили, семнадцать лет – вполне приличный возраст для подведения итога. Особенно, если эти годы были наполнены унижениями и обидами. Даже в детстве, когда он был непосредственным кучерявым сорванцом с горящими небесно-голубыми глазами, сверстники отчего-то сторонились его, а родители изредка обращали на него внимание, да и то, лишь когда демонстрировали своё чадо знакомым, словно некую диковинку. Подобное отношение злило маленького Вадика, и он нарочно старался вести себя как можно бескультурнее, чем нередко доводил мать до истерики. Отец же всеми силами пытался обучить ребёнка науке «дружелюбия» – брал его в дальние походы с палатками, устраивал во дворе чемпионаты по футболу, учил бесстрашно летать с гор на лыжах. Тем не менее, все старания оказались напрасными – мальчик полюбил спорт, но ещё больше невзлюбил соседских детей, которые кидались холодным снегом и норовили скинуть с горки. Со временем семейные мероприятия случались всё реже. Отец стал часто и надолго ездить в командировки, мать целыми сутками разговаривала с кем-то по телефону, а Вадик был предоставлен сам себе. Не сказать, чтоб отсутствие компании его особо смущало. Вооружившись скейтбордом, с диким восторгом часами носился он по маленьким улочкам города в компании своих единственных приятелей – лохматых уличных собак.
Учился Вадик посредственно. Но не оттого, что был глуп – ему просто не было интересно. Однако по географии у него всегда стояли отличные оценки. Хоть он и не бывал нигде кроме своего родного городка, Вадик мог бесконечно разглядывать атлас и читать сухие статьи о добыче природных ископаемых из недр каких-то далёких земель необъятной планеты.
Итак, дожив до этого злополучного дня, Вадик остался всё тем же нелюдимым букой, только кудри были жестоко уничтожены почти под корень, сверкающие глаза – закрыты очками, а назойливые снежки обернулись градом кулаков тех самых соседских детишек. Кажется, что-то они ему говорили, о чём-то спрашивали, но громкая музыка в наушниках помешала расслышать суть претензии. Хотя, вполне возможно, что претензии не было вовсе. Страдалец снова открыл глаза и отправил в пустоту молчаливый призыв о помощи. Нависший над головой куст сирени сделал вид, что не слышал. «Всё равно было бы крайне унизительно не умереть сегодня», – с горечью подумал Вадик. И он расслабил глаза, уставившись на далёкую и такую же безразличную, как куст сирени, бледную луну. Но тут случилось нечто совсем неожиданное. Луна открыла большие янтарные глаза, улыбнулась одним уголком тонких бледных губ и протянула умирающему две изящные белые ручки. Вадик не верил в загробную жизнь, ангелов и прочую нечисть, порожденную больным воображением человечества, потому решил, что у него начались галлюцинации. Он быстро-быстро заморгал, стараясь прийти в себя, но видение не исчезло. Напротив, оно приобретало всё более ясные очертания, пока, наконец, не превратилось в очаровательную стройную девушку с черными, как ночное небо волосами и прозрачно-белой кожей, что и придавало ей такое сходство с луной.
– Пойдём со мной, – тихим нежным голосом молвило видение.
– Куда? – после некоторого замешательства спросил Вадик. Оказалось, он ещё мог говорить. Значит, прощание с жизнью было слегка преждевременным.
– Направление важно разве? Уйти отсюда нужно тебе.
Странная манера говорить наводила на мысль, что незнакомка находилась под действием какого-то наркотического вещества. Слегка огорчённый тем, что его спасительница оказалась не совсем вменяемой, Вадик собственными силами поднялся с земли, проигнорировав протянутые к нему руки. Разочарования следовали одно за другим – кроме, по всей видимости, сломанного носа иных повреждений не наблюдалось. Вадику стало стыдно за недавний трагизм. Тем временем девушка достала откуда-то из глубины своего длинного восточного наряда тонкий платочек и вручила его пострадавшему.
– Спасибо, – пробурчал Вадик, вытирая лицо.
– Помочь могу тебе я, захочешь если.
– Чем это ты мне поможешь? Не интересна мне твоя секта. И вообще, меня ждут, – Вадик хотел уйти, но незнакомка взяла его за руку.
– Зачем секта? Другое показать хочу тебе. Прекрасного много в мире этом. Но мало кому дано видеть его. Жизнь свою посвятила я открытию красоты тем, кто нуждается в ней. Брошенных и отчаянных нахожу я и веду их света путём. Согласись идти со мной и пожалеть не придётся.
– Слушай, у меня ничего нет. Денег тоже. Плеер даже вот сломался, – совсем растерялся Вадик.
– Потому помочь тебе и хочу. Деньги будут, когда понадобятся. Музыку обещаю также.
Вадик задумался. Он не привык доверять людям, особенно, если обещают безвозмездно положить мир к его ногам. В любой другой день он даже и слушать не стал бы. Но после жалостливого прощания с жизнью, очень хотелось верить в искренность милосердного призрака. Кроме того, Вадик не желал больше оставаться в этом районе, а другой возможности уйти куда-то он не видел. И рассудив, что хуже, чем теперь, ему уже не будет, Вадик решил отправиться в это туманное путешествие «к свету». Девушка, словно прочитав его мысли, улыбнулась.
– Идти можем теперь? – спросила она.
– Ну, окей, – с напускным безразличием ответил Вадик и, гордо расправив плечи, быстро зашагал по тёмному переулку рядом с бесстрашной спутницей. – А почему ты так странно говоришь?
– Главное слово сперва произносить надо, остальное – после, – резонно заметила девушка, – Впрочем, если тебя это смущает, я могу изъясняться так, как удобно тебе.
Необычная философия показалась Вадику вполне логичной.
– Да, мне без разницы, – ответил он. – Я, кстати, Вадик.
– Данута, – произнесла девушка.
– Чего? Это что значит?
– Луны богиня – в переводе, – улыбнулась Данута.
Вадик подумал, что это имя ей очень подходит, но как обычно промолчал. К тому времени они дошли до стоянки такси. Данута что-то тихо сказала водителю, и машина помчалась по шоссе навстречу неизвестности.
Такси остановилось у железнодорожной станции. Расплатившись с таксистом Данута, не дожидаясь своего спутника, направилась к одной из электричек.
– А к-куда мы едем? – запыхавшись, спросил Вадик. Ответа не последовало. Догадавшись, что светской беседы в ближайшем будущем не ожидается, юный путешественник уселся поближе к окну, закрыл глаза и в скором времени заснул крепким сном.
Когда Вадик проснулся, уже почти рассвело. Данута взяла в руки откуда-то возникшую большую корзину и приготовилась выходить.
Станция, которая должна была стать началом «светлого будущего», не поражала великолепием – старая будка, две поломанные скамейки и огромные непроходимые леса. Казалось, что в такой глубинке уже лет сто не бывало людей. Вадик с некоторым испугом посмотрел на свою проводницу, втайне пожалев, что подписался на этот поход. Данута же его смущения не заметила и бодро направилась в лес. Впрочем, уже через пятнадцать минут ходьбы, выяснилось, что лес не такой уж огромный и очень даже проходимый. Узкие тропинки были уложены густым слоем травы, словно ковром. Тонкими ниточками текли ручейки, теряясь между величественными стволами деревьев. Среди всей этой природы Вадик чувствовал себя потерявшейся Белоснежкой. Остановившись на живописной полянке, Данута поставила корзину на землю и расстелила плед, на котором, будто на скатерти-самобранке, стали появляться различные яства: салат из морепродуктов, бутербродики с икрой и лососём, креветки с авокадо в каком-то экзотическом соусе, заграничное красное вино, шоколадные пирожные с забавными марципановыми фигурками и ещё много-много всего. Видимо Данута основательно готовилась к пикнику.
Пока проходили приготовления к пиршеству, Вадик увлечённо разглядывал местность. Окружающие их холмы казались мальчику огромными скалами, а небольшие овраги – бездонными пропастями. Не сказать, чтоб он никогда раньше не бывал за городом, но было в этом лесу что-то завораживающее, будто заставляющее смотреть на природу сквозь увеличительное стекло.
– За что пьём? – спросил Вадик, поднимая бокал.
– За избавление, – ответила Данута, хитро прищурившись, словно пытаясь убедиться в прозрачности напитка.
– От чего это? – не понял Вадик.
– От проблем. Неприятности есть если, избавиться надо от них. Не правда ли?
Вадик хотел ответить, что в таком обществе все неприятности сами собой куда-то улетучиваются, но от стеснения промолчал.
– Музыку просил ты? – вспомнила Данута. – Слушай!
Вадик прислушался. Сначала он различал лишь отдельные крики напуганных пичужек, но затем они перешли в трели и, наконец, слились в едином ансамбле. Казалось, ни один симфонический оркестр мира по красоте и силе исполнения не сравнится с этими маленькими певцами. Вадик понял, что имела в виду Данута, когда говорила об «открытии красоты тем, кто нуждается в ней», и был готов наслаждаться этим моментом всю оставшуюся жизнь. Но вскоре «плед-самобранка» опустел, и пришлось продолжить поход.
Не прошло и часа, как лес начал редеть и путешественники вышли к довольно большому посёлку. Выцветшими буквами на плакате было выведено название местности – «Серые перепёлки».
– Познакомить хочу тебя кое с кем, – объяснила Данута.
Мимо полей, где паслись коровы и лошади, они прошли к деревянному трёхэтажному домику. Данута уверенно постучалась.
– Ну, кого там ещё нелёгкая принесла?! – послышалось за дверью. Затем на пороге появилась грузная женщина лет 45. Широкое лицо моментально расплылось в улыбке.
– А, это Вы, дорогая! Бонжур, как же я рада. Проходите-проходите, Вы как раз успели к обеду, – хозяйка расцеловала Дануту в обе щеки и потащила в дом.
– И Вам доброго дня, Глафира Павловна. Как видите, я сдержала слово. Извините, если немного задержалась, – Данута говорила совсем иначе, можно было подумать, что её подменили.
– Что Вы, что Вы? Это такое счастье снова видеть Вас! – распиналась Глафира Павловна. – Большое мерси, что не забыли о моём приглашении.
Как позже объяснила Данута, Глафира Павловна знала по-французски всего два слова – «bonjour» и «merci», но выговаривала их с таким прононсом, что в посёлке никто не сомневался в её дворянских корнях. На самом же деле, Глафира Павловна была дочерью скупщика драгоценностей сомнительного происхождения. Чтобы избежать малоприятных результатов семейного бизнеса в виде периодического общения с представителями власти, псевдо дворянка поспешно вышла замуж за первого встречного иногородца, оказавшегося фермером из посёлка «Серые перепёлки».
– Разрешите представить Вам моего воспитанника. Вадим только что прибыл из Оксфорда, чтобы во время каникул полюбоваться красотами родной земли. Потому я и взяла на себя смелость пригласить его в Ваш замечательный посёлок, – Данута столь уверенно лгала, что Вадик, было, засомневался, не собираются ли его и в самом деле отправить учиться в Оксфорд.
– Надеюсь, Вы не будете разочарованы, – преисполненным уважения и скрытой зависти голосом протянула Глафира Павловна. – А вот познакомьтесь с моим мужем. Петенька, подойди, поприветствуй дорогих гостей!
Пётр поднялся с дивана, вяло улыбнулся и протянул Вадику руку. Это был высокий подтянутый мужчина с пышными чёрными усами и усталыми от постоянного треска жены глазами.
– Пройдёмте, пожалуйста, в зал, – предложила Глафира Павловна. – Сегодня я приготовила мясо по-французски.
– Свинина, она свинина и есть. Хоть по-русски, хоть по-французски, – пробурчал Пётр. К счастью, жена его не услышала.
Так называемый «зал» состоял из одного большого деревянного стола, восьми стульев, старого чёрного рояля и нескольких аляпистых картин неизвестных художников – большой гордости Глафиры Павловны. За роялем сидел молодой загорелый парень с чёрными кудрявыми волосами и играл что-то простое, но довольно мелодичное. У стола пристроился его гораздо менее представительный ровесник – бледный, худой молодой человек лет 25 с глупым выражением лица хлебающий подливу прямо из общего котла.
– Анатоль, прекрати немедленно! – закричала Глафира Павловна. – Ума не приложу, что делать с этим невеждой. Прямо весь в отца!
– И то, правда. Был тут один такой скотник с красной мордой. Всё ходил по чужим домам, искал, чего бы пожрать. Спился и помер давно уж, – с безразличием произнёс Пётр. Глафира Павловна не обратила внимания на это замечание.
Из-под стола выглянуло хитрое детское личико и тут же опять исчезло. Глафира Павловна приподняла скатерть, и все увидели мальчишку лет пяти усердно вырезающего из скатерти причудливые фигурки. Ребёнок, поняв, что его хотят потревожить, скорчил недовольную гримасу.
– Мишель, золотко, выходи оттуда. К нам пришли гости, – сообщила младшему сыну Глафира Павловна. Миша нехотя вылез и с ногами забрался на стул.
– Он такой сорванец, но я прощаю ему мелкие шалости за его талант. В свои пять лет он уже увлекается искусством оригами, – похвасталась гордая мать. – Вадим, Вы не находите, что он мог бы стать одним из выдающихся учеников Оксфорда?
Вадик подумал, что оригами даже в Оксфорде не делают из столовых скатертей, но лишь кивнул головой и тактично промолчал.
– Моя добрая подруга Данута и её воспитанник только что прибыли из самой Великобритании! – сообщила семейству Глафира Павловна, раскладывая по тарелкам мясо. – Мы, кажется, знакомы с тех пор, когда вместе посещали в городе курсы логистики и менеджмента? Хотелось бы воспользоваться случаем и поделиться с Вами одной идейкой насчёт открытия терминала в наших «Перепёлках».
– Мы непременно это обсудим, Глафира Павловна, – пообещала Данута и шёпотом объяснила Вадику, – на тех курсах мадам овладела лишь наукой затачивания карандашей и раздачи учебного материала.
– Браво! – воскликнула Глафира Павловна, когда закончилась очередная мелодия. – Как же я люблю Бетховена! Мерси, Витенька. Виктор Степанович – учитель музыки нашей дочери Александры. Она с нами не обедает потому, что соблюдает диету, как это принято в Париже.
– Какой там к псам Париж. Зазналась девка от своей музыки, вот теперь избегает родителей, – мрачно прокомментировал Пётр.
– Витенька, будьте любезны, позовите к нам Сашу, пусть она нам что-нибудь исполнит, – попросила Глафира Павловна, не обращая внимания на колкости мужа. Виктор Степанович чопорно поклонился и молча вышел.
Надо признать, что ко всем достоинствам Глафиры Павловны, она ещё была и довольно неплохой кулинаркой. Потому Вадик вскоре перестал слушать болтовню хозяйки и предался наслаждению её замечательной кулинарией. Но буквально через несколько минут его руки опустились, и надкусанный французский поросёнок так и остался одиноко остывать в тарелке. И неудивительно, ведь как можно жевать мясо в присутствии самого настоящего ангела? Златокудрое миловидное существо с лёгкостью впорхнуло в комнату, остановилось у рояля, пафосно сложило ручки и, закатив к потолку большие зелёные глаза с густыми ресницами, приготовилось петь. Виктор Степанович одёрнул чистенький, но давно вышедший из моды пиджак, откинул со лба длинные кудри и с силой ударил по клавишам. Сашенька, ведь именно ей оказалось неземное создание, так поразившее Вадика, запела чистым нежным голосом что-то очень трогательное на непонятном языке. Время остановилось. Вадик уже не слышал ничего кроме этого дивного голоса. Сама же певица, казалось, находилась в ином мире и волнения присутствующих её не касались. Стук открываемой двери и шаркающие шаги в прихожей грубо прервали идиллию. На пороге появилась молодая фигуристая девушка с толстой русой косой, облачённая в длинную коричневую юбку и наскоро вязаный синий свитер.
– Пётр Михалыч, там эта… у Марфуши схватки. Вы бы пошли, глянули, – грубым голосом заявила гостья, не обращая внимания на прерванное выступление Сашеньки.
– Иду, Варя, – ответил Пётр и ретировался также бесцеремонно, как и его спутница.
Варвара была дояркой и в отличие от иных жителей «Серых перепёлок» знала своё место. Одевалась и говорила она просто, не пытаясь походить на светскую даму, но никто не осмелился бы оспорить, что Варька – лучшая доярка в посёлке, а может даже во всей стране. Её тёплые нежные руки пользовались немалым успехом у местного скота, причём не только крупнорогатого.
С появлением Вари все почему-то засуетились – вслед за Петром вышел на улицу Анатолий, за ним удалилась и Данута; Глафира Павловна принялась судорожно убирать грязные столовые приборы, и лишь Вадик, не замечая этой беготни, продолжал любоваться божественной музой по имени Сашенька.
Вскоре вернулась Данута и знаком пригласила Вадика следовать за ней. Пришлось повиноваться. Смеркалось. В окнах то и дело загорались огни. Жители «Перепёлок» возвращались с работ к тёплому семейному очагу. Данута прошла мимо того самого хлева, где, по всей видимости, у Марфуши случились схватки. Вадик отметил про себя, что у этой Марфы был слишком звонкий голос для коровы.
Метрах в 100 от хлева росло несколько хилых яблонь. Там и означился конечный пункт странной вечерней прогулки. Становилось прохладно. Вадик переминался с ноги на ногу, не решаясь спросить, чего или кого они ждут.
– Сейчас начнётся представление, – сообщила Данута.
Вдали показалась худощавая фигура, быстро приближающаяся к объекту наблюдения – хлеву. Через несколько секунд черты бледного лица путника стали достаточно чёткими, чтобы узнать в нём старшего отпрыска Глафиры Павловны. Чуть замешкавшись у входа, Толик пару раз ударил по двери и, не дождавшись ответа, зашёл сам. Вадик вопросительно посмотрел на Дануту, та показала глазами на хлев – смотри, мол, не отвлекайся. Какое-то время было тихо. Затем появилась сама мать семейства с чем-то длинным и тяжёлым в руках – возможно, скалкой. Уверенным движением отворила она дверь, но кроме Вари и коров в хлеву никого видно не было. Не успела закрыться дверь, как началось такое, что Вадик чуть не упал на землю от смеха. Сначала из хлева с дикими воплями в разорванных одеждах и синяках выскочили двое мужчин: достопочтенный Пётр Михайлович и его сын Анатолий, за ними, бодаясь и лягаясь, бежали две взбешённые коровы, которых тщетно пыталась успокоить искусница-Варвара. Процессию замыкала Глафира Павловна, грозящаяся применить тяжёлый предмет на любого, кто попадётся под руку, причём в её лексиконе звучали далеко не изящные французские словечки.
– Вот они какие, парижские страсти, – задумчиво произнесла Данута.
Пока «шпионы» бродили по посёлку, потешаясь над незадачливыми перепёлчанами, но не решаясь вернуться в свою временную обитель, чтоб не нарваться на семейную сцену, Вадик пытался понять – кто же на самом деле его наставница? В том, что Данута неким образом спровоцировала забавную сцену с коровами, сомневаться не приходилось. Но сделала ли она это с неким умыслом или просто хотела развеселить своего протеже? Не мнит ли она себя высшим существом, имеющим права решать судьбы людей? Задумавшись над такими глобальными вопросами, Вадик не заметил, как оказался на уже знакомой тропинке, ведущей к дому Глафиры Павловны.
В полумраке слышались приглушённые всхлипывания. Вадик пригляделся, и сердце у него замерло – опёршись на дерёвянную стену, горько плакала полюбившаяся ему певица с ангельским голосом – Сашенька. Обругав про себя Дануту с её жестоким театром, Вадик захотел как-то успокоить, защитить хрупкую девочку. Данута почему-то весело подмигнула и, не проявив ни капли сочувствия, удалилась. Опустив глаза, Вадик неуверенно приблизился к Саше, судорожно пытаясь сформулировать какую-нибудь нежную фразу. Он думал уверить её, что родители непременно померятся и всё будет, как прежде. Но говорить не пришлось. Сашенька стремительно обхватила Вадика за шею, уткнулась прелестным личиком в его грудь и разрыдалась. Сложно описать, что почувствовал тогда Вадик. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Он был смелым рыцарем, спасшим принцессу от злого дракона и самим драконом, заманившим несчастную жертву в ловушку. Вадик не смог бы подобрать слово, которое бы точно передало эмоции того вечера. Да, и зачем искать слова, когда можно просто наслаждаться моментом, ни о чём не думая?
Неизвестно, сколько минут, а может и часов, длилось объятие, но, в конце концов, Сашенька подняла голову, посмотрела на Вадика заплаканными глазами и сдавленным голосом сказала: «Спасибо!». И это слово показалось Вадику самым красивым, что только могут произнести человеческие уста. Не отрывая взгляда, он взял её за руки и заговорил, не особо вдумываясь в смысл слов:
– Тебе не за что меня благодарить. Мы ведь друзья? А значит, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь. И знаешь, я почему-то уверен, что завтра всё будет хорошо.
С благодарностью прослушав этот неумелый монолог оксфордского Гамлета, Сашенька улыбнулась, осторожно одёрнула ручки и медленно, чтобы новый друг не успел отстать, направилась домой.
Данута оказалась права, предположив, что Глафира Павловна будет искать, на ком бы выместить зло. В конкурсе на роль козла отпущения победил ни в чём не повинный Сашенькин учитель музыки. Уже битый час Виктор Степанович, опустив голову, выслушивал в свой адрес самые нелестные высказывания, сводящиеся к тому, что он – бездарный прихлебатель, нагло пользующийся доверием Глафиры Павловны. Стараясь не привлекать внимания, Вадик пробрался в комнату для гостей и принялся считать минуты до того счастливого момента, когда он снова увидит Сашеньку.
На следующий день все вели себя так, будто ничего не произошло. К Глафире Павловне вернулись французские манеры, к Петру Михайловичу – остроумие, к Анатолию – зверский аппетит. Виктор Степанович вопреки ожиданиям не уволился, но продолжил радовать домочадцев своей музыкой и Сашенькиным пением. И только Вадик был уверен, что с того вечера всё изменилось. Жизнь вдруг приобрела смысл. Бывший отшельник теперь проявлял недюжинную ловкость и хитроумие в поисках предлогов, чтобы пообщаться со своей тайной возлюбленной. С утра до вечера, словно верный пёс, ходил он за ней по пятам, слушая восторженные рассказы о музыке и талантах Виктора Степановича. Семейные трапезы превратились для Вадика в сладкую пытку – затаив дыхание и уткнувшись носом в очередной кулинарный шедевр Глафиры Павловны, чтобы не выдать охватившие его новые чувства, вслушивался он в необыкновенное пение Сашеньки. Каждый миг, проведённый в этом обществе, казался ему даром богов. Одна лишь мысль о возможном отъезде приводила его в ужас. Впрочем, он принял решение объясниться с Данутой и навсегда остаться в «Перепёлках», пусть даже ему пришлось бы пасти коров на пару с Варей.
Прошла неделя. Как ни странно, Данута не проявляла стремления увезти Вадика из его перепёлочного Эдема. Напротив, она вела себя так, словно собиралась надолго поселиться в гостеприимном доме, чем вызывала немалое беспокойство Глафиры Павловны. Сашеньку стали мучить мигрени, отчего она, к великому сожалению Вадика, рано ложилась спать и часто уходила в одиночестве «дышать воздухом». Пётр Михайлович, конечно, утверждал, что «Мало её в детстве пороли!», но Вадик знал, как нежна и хрупка может быть душа рабыни искусства, и потому прощал все Сашенькины слабости.
Итак, ранним воскресным утром, когда горожане обычно досматривают последние сны, Вадик, за неделю превратившийся в настоящего сельского парня, прихорашивался у зеркала, напевая про себя одну из Сашенькиных песенок. На пороге возникла Данута. С уже привычной непосредственностью она сообщила, что Саша давно его дожидается. Вадик тут же пулей выскочил из комнаты навстречу своему «солнышку». Если бы он хоть на мгновение задержался и взглянул на лицо своей наставницы, то больше не сдвинулся бы с места. Он забился бы в самый маленький угол дома и, не смея шелохнуться, смиренно ждал бы Судного Дня. Искажённое нечеловеческой злобой лицо с горящими от гнева глазами заставило бы его забыть о Сашеньке, музыке и всех земных удовольствиях, оставив в сердце место лишь для безграничного страха. Но Вадику некогда было обращать внимание на такие мелочи – он спешил увидеть своего непорочного бескрылого ангела.
За несколько минут обежав весь дом, Вадик констатировал, что Сашенька совершает утренний променад. «Тем лучше», – решил он, – «никто не станет мешать». Вадик давно уже мечтал перевести их Отношения на более высокий уровень, и рассудил, что воскресное утро – вполне подходящий момент для этого предприятия, тем более, Сашенька сама искала с ним встречи. Разыскивать беглянку пришлось недолго – она обнаружилась под теми самыми яблонями, где недавно располагался их с Данутой «ген. штаб». К сожалению, Сашенька была не одна. Этим, а может и не только этим, утром компанию ей составил гениальный пианист всея Перепёлки – Виктор Степанович. При всей своей наивности Вадик сразу понял – что-то далеко не музыкальное сулит этот ранний факультатив. Парочка выглядела довольно счастливой. Виктор Степанович что-то негромко рассказывал, Сашенька хохотала. «Тоже мне, Задорнов саморощенный», – подумал Вадик, вспомнив, что над его шутками «мраморная леди» ни разу не смеялась. Тем временем проворный Виктор Степанович обнял ученицу за плечи, продолжая что-то рассказывать, но уже совсем тихо – на ушко. Сашенька же, как ни странно, не попыталась отстраниться и даже не удивилась, но продолжала с интересом слушать россказни этого «проходимца». А потом был поцелуй. Вадик хотел что-то сказать, но у него перехватило дыхание. Он вдруг испугался, что начнёт задыхаться и упадёт, а парочка двуликих негодяев станет ему помогать – такого позора даже ему, привыкшему к неудачам, вынести не под силу. И тогда Вадик бросился бежать – без какой-то цели, просто подальше от «Перепёлок», в которых он, наивный идиот, ещё недавно был так счастлив.
Сам не зная, как оказался на той поляне, где неделю назад вкушал диковинные блюда с «пледа-самобранки», Вадик с молчаливым укором глядел на холмы, стараясь ни о чём не думать. Он снова хотел умереть. Но теперь всё было иначе – почувствовав себя британским наследным принцем, королём мира, ему было мало уйти из жизни одному. Вадик мечтал напоследок ощипать перья этим бестолковым перепёлкам, а уж потом со спокойным сердцем покинуть мир живых. Как и в тот злополучный день, он вглядывался вдаль с мольбой о помощи, но холмы оказались сочувственными к его беде не более чем городской куст сирени. Подкошенный свалившимся на него горем, Вадик упал на колени, уронил голову на землю и закрыл глаза.
Когда несостоявшийся герой-любовник вновь соизволил взглянуть на окружающий мир, рядом уже сидела Данута. Вихрь путаных мыслей пронёсся у него в голове: «Сашенька не могла искать с ним встречи, значит, Данута всё придумала. Но зачем? Из ревности? Чтобы открыть ему глаза? С какой целью она вообще привезла его в этот Богом забытый посёлок? Глупо было верить в бескорыстные намерения Дануты. Бесплатного сыра не бывает. Нет, она знала наперёд исход игры. Но, чёрт возьми, зачем всё это? Неужели светская барышня всего-навсего решила позабавиться за счёт наивного дуралея?...» Он посмотрел в большие карие глаза Дануты и отчего-то подумал, что ни разу не видел в них каких-либо эмоций. Даже когда Данута улыбалась, они оставались холодными, словно стеклянными. Вадику стало страшно задавать придуманные вопросы. Но у Дануты, как обычно, был готов ответ на любой незаданный вопрос. Она заговорила, и лицо её превратилось в маску из музея мадам Тюссо, а от монотонного металлического голоса кровь буквально леденела в жилах.
– Веками... травили люди природу мою. Полагали... отрава исчезает без следа. Но отходы токсичные их стекались по венам больным, испарялись сквозь капилляры раздражённые в место одно. Ход есть меж холмами, что видишь сейчас. Не больше норы кроличьей с виду. Расширяется дальше. Пройти стоит немного, да спичку зажечь, и не останется больше гадов на земле этой. Настал... избавления час. Ты... станешь орудием возмездия моим.
– По-почему ты сама этого не сделаешь? – спросил Вадик, всё еще не понимая, что происходит.
– Не в силах я менять жизни структуру. Волю Её передать – назначение моё. Исполнить предстоит тебе. Не мешкай же!
И в глазах её сверкнул огонёк. Нет, это была не искра, что порой мелькает во взглядах городских кокеток; не яркий свет, каким влюблённые освещают серые будни скучных людишек; и даже не костёр, жгущий в угли сердца завистников и убийц. То горело всепоглощающее адское пламя, накрывающее несчастного с головой, лишающее собственной воли и желания жить.
То ли Вадик, наконец, понял, с кем связался, то ли на него так подействовал зловещий взгляд, но он вдруг отшатнулся от Дануты и побежал – спотыкаясь, падая и поднимаясь снова – побежал навстречу... холмам. Досадно, нора оказалась не плодом извращённого воображения шизофренички, но вполне реальной дырой в земле. Вадик хотел было уйти, оставить всё, как есть, но тут земля под ногами пошатнулась, и он провалился. По колено в непонятной жидкости шёл, сам не зная куда, содрогаясь всем телом от нахлынувшей на него истерики. Всё смешалось в голове. Мыслей почти не осталось – только какие-то несвязанные образы. Мерещились уличные хулиганы, втаптывающие его в грязь, счастливое личико Сашеньки, утопающей в объятиях Виктора Степановича, и гневный взгляд Дануты. По щекам текли слёзы. В кармане кстати нащупывался совершенно сухой коробок спичек. Трясущимися руками Вадик достал частичку убитого дерева и легонько провёл по коробку. Не последовало ни ожидаемого взрыва, ни моря крови, ни наполняющих воздух прощальных криков. Лишь лёгкий холодный ветерок прошёл сквозь измученное тело, словно кто-то открыл форточку и на мгновение нарушил уют тёплой комнаты. Разочарование душило Вадика. Ноги подкашивались – приходилось держаться за стену подземелья. Вдруг стена начала отступать, позволяя Вадику погрузиться в неё, как раскалённому ножу – в масло. Коробок спичек выпал из рук. Вадик с удивлением наблюдал, как таяли пальцы, невидимой дымкой покрывались ноги, становилось прозрачным тело, сбросив за ненадобностью одежду, невесомую голову покидали последние мысли и чувства, пока, наконец, не наступил...
***
Долгожданный покой! Ни одного лишнего звука. Только безмолвные тени возникали там и тут, преломляя лучи Великого Светила. Пройдёт совсем немного времени, и не останется ни одного напоминания об этих чудищах.
Расчёт оказался верным. Живучих тварей нельзя было остановить ни силой, ни разумом, но в их жизнелюбии была их слабость. Долгие годы наблюдений привели к одному выводу: жадные существа тем больше стремятся задержаться в этом мире, чем больше благ для себя находят, и они пойдут на любую гнусность, чтобы не расстаться с добычей. Взять нищего ограниченного человечишку, поставить его на край пропасти – он добровольно шагнёт вперёд. Но стоит показать ему хотя бы маленькое чудо, и он уничтожит всех и каждого, кто мог бы завладеть этим богатством. Так сформировалось парадоксальное решение – принудить всего лишь одного возжелать жизни, чтобы достичь полного избавления.
Снова одна. Продолжая выполнять изящные виражи, Она была уверена – отныне пространство принадлежит только Ей. В нелёгкой борьбе для Неё открылись главные тайны мироздания: время служит тому, кто умеет ждать, а истинное счастье есть безмятежность. Не посягая на большее, Она следовала предназначенному Ей пути и с вызовом ждала нового удара.
Конец
P.S. Все описанные события и персонажи вымышлены. Любые совпадения случайны. Человечеству ничего не угрожает. Так что живи спокойно, долго и счастливо, дорогой читатель! |
