 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Занавес делит театр на актеров и зрителей, и каждый из них думает, что вторые пришли именно из-за них. Нет, правда, ну какой спектакль без актеров? А с другой стороны, и без зрителей спектакль не более чем репетиция. Не зря же внук нашего раввина как-то спросил у Маши:
— А почему вы со сцены всегда говорите: «Дорогие зрители»? Вы что, покупаете билеты, чтоб на нас посмотреть?
Кто такая Маша? Это моя жена и актриса местного драмтеатра одновременно. Не надо спрашивать, какую из своих ипостасей она ценит больше. Маша в течение дня по пять раз меняет приоритеты. Так что за наши двадцать с лишним лет совместной жизни привык и перестал заморачиваться подобными глупостями. Я человек неприхотливый.
Собственно, и на дурацкий спектакль про странствия Моисея пришел только из-за нее. Маша, что не так часто случается, получила роль, причем дочери фараона — отбила у завистниц в жесткой конкурентной борьбе. Как по мне — зря дралась. Сюжет — глупее не придумать. Девушка-мажор далеко не девичьих лет вытаскивает из воды пацана, а тот в свою очередь таскает по пустыне целый народ сорок лет. Ну что тут хорошего? Вообще, эта история всегда вызывала у меня вопросы. Скажем, если Моисей и вся его команда были такие обиженные и безгрешные, то почему не могли перейти море аки посуху? Или даже проще: подогнал бы царь небесный им для переправы пару десятков пустующих парусников, и не надо осушать целое море, гнобить водяных жителей.
Есть еще вариант — заоблачные начальники специально определили Моисею с его командой многолетний марафон: чтобы оттопали за все поколения евреев. И ведь, если подумать, то действительно, все народы поставляют миру бегунов, прыгунов, скороходов, и только евреи работников сидячего труда. Теперь разве что только очень спортивные евреи время от времени собираются в стаи, пакуют чемоданы и топают на поиски новой родины.
Актеры вышли с поклонами. Занавес закрылся. Любопытно, все аплодируют, но хоть кто-нибудь понял, что хотел сказать режиссер, он же сценарист? О бегстве евреев из Египта он не знает ничего — это понятно. Нельзя ожидать многого от человека, который к синагоге подходил только в далеком детстве, да и то, чтобы пообзывать носатеньких потомков Авраама какими-нибудь мордами. Смешал все в кучу. Лично я отключился от происходящего на сцене, как только Моисей стал оказывать знаки внимания дочери фараона. Тоже мне Галкин с Пугачевой. А уж когда ни к месту появился Агасфер, вообще хотел уйти из зала. Но народ аплодировал. Существует негласная договоренность: когда актеры кланяются, следует хлопать.
Домой шел один. Маша с другими участниками спектакля осталась отмечать успех. Получается, зрители важнее актеров. Их аплодисментами определяется уровень спектакля.
Ладно, буду думать о хорошем. Например, приду домой — и сразу завалюсь спать, иначе вернется поддатая Маша и замучает насмерть разговорами о собственной гениальности и моей заурядности. А так хоть до утра доживу.
Звонок в дверь не только разбудил, но и позволил убежать от гнавшейся за мной во сне толпы бандитов и антисемитов.
— Фашисты, будем считать у нас ничья, — решил я, окончательно просыпаясь от повторного звонка.
Еще не совсем трезвая Маша многозначительно покосилась со своей половины кровати: «Если я проснусь, тебе же будет хуже!»
Я сунул ноги в тапки, почесался и, проверяя на ходу, не выпало ли чего неприличного из пижамных штанов, поплелся к двери.
Это была Галя. Кто бы сомневался?
Галя — еще одна непризнанная гениальность, актриса и ближайшая Машина подруга. Еще студенткой она снялась в эпизоде со словами в каком-то третьесортном сериале, после чего возомнила себя восходящей звездой.
— Галя, ты у нас падающая звезда. Так и хочется загадать желание, чтоб вернуть тебя на небеса, — вредничал я.
— Чем я хуже? — возмущалась Маша, когда мы оставались вдвоем.
— Да, ты звезда тоже, но шестиконечная.
Успокаивать женщин у меня не получалось никогда.
А вообще, их кухонные беседы о театре меня частенько бесили. Вроде старался не слушать, прятался в спальне, но так как Маша с Галей постоянно норовили перекричать друг друга, а наша квартира не стадион, я невольно становился участником их дискуссий.
— Я бы не смогла умереть на сцене, — Галя три раза в день повторяла чью-то потертую шутку. — Люди приходят развлекаться, отдохнуть, а тут тебе — бац!
В последний раз я не выдержал:
— Галя, это в зависимости кто умрет. Некоторым хочется по этому поводу поаплодировать.
Но в конце концов пришлось смириться с тем, что Галя такая же неотделимая часть нашего семейного быта как телефон или телевизор.
Она вошла, демонстрируя каждым жестом апофеоз трагизма, и поначалу я решил, что Галя все еще продолжает пребывать во вчерашней роли — ни до моих пижамных штанов, ни до их содержимого ей совсем не было дела.
Вначале минут пять Галя рыдала у меня на плече, а когда выползла Маша, поменяла мое плечо на ее.
— Галь, хватит причитать, объясни, что случилось. — Маша не очень вежливо попыталась остановить воющую подругу.
— Неужели непонятно — мой кошелек пропал.
— Как пропал? Это же не колобок — я от бабушки ушел, — отреагировала Маша.
— Я его в гримерке побоялась оставить, сама знаешь, сейфов нет, а наши ящики местная шпана уже сто раз вскрывала.
— Так ты же легионера играла, там под кирасой здоровенный карман для накладного живота.
— Ну что, я по-твоему совсем дура? В этот карман и сунула. А потом спектакль, отмечалки. Короче, только утром сообразила, что кошелек остался в костюме. Побежала в раздевалку, а там — ни костюма, ни кошелька. Даже ящик с гримом и моим барахлом исчез.
Стрессоустойчивость актрис и так не очень высокая, а с возрастом она вообще падает до отрицательных величин. Если бы не стресс, она и сама могла бы сложить два и два, вычислить вора и не делать трагедии из-за пустяка.
— Галя, посмотри в окно. Что ты там видишь?
Она почему-то безропотно выполнила мою команду:
— Вижу Федьку. Мочится, сукин сын, на тумбу с нашей афишей.
— Какие афиши ты видишь еще?
— Ну, что цирк приезжает.
— Еще, — потребовал я.
— Еще? Праздник урожая, рыцарские турниры в школах, наш спектакль. Все. Больше не видно.
— Ну?
— ??? — Галины глаза в этот момент ничем не отличались от коровьих: большие, темные и без единой мысли.
— Рыцарские турниры в школах.
— И...?
Когда Галя впадает в состояние ступора, то проще объясняться со стеной. Поэтому я натянул трико и майку и махнул рукой по направлению к двери:
— Дамы, вперед!
Ответ находился в соседнем подъезде, потому что именно там жила Галя со своим сыном Альбертом и не помню каким по счету мужем. Маша прошла с Галей на кухню, а я — прямиком в комнату ее балбеса.
— Вам чего, дядя Фима? — пробасил он с двухметровой высоты.
Костюм легионера, висевший на худенькой Гале складками, едва сходился на широкой груди ее отпрыска.
— Руки вверх, — скомандовал я вместо ответа.
Кошелек, естественно, оказался во внутреннем кармане. Альбертик решил поразить жюри школьного турнира, если не умением сражаться, так костюмом, гримом и прочими театральными прибамбасами.
— Фима, ты Пуаро! — объявила мне Галя. — Ты Шерлок Холмс! Нет, ты лучше — Постепенно ее восторги перешли на слезы. У актрис и стресс, и избавление от него заканчиваются слезами.
Я не стал разочаровывать соседку и объяснять, что в некоторых случаях решения приходят гораздо проще, чем предполагают окружающие, а напустил еще больше тумана:
— Просто восстановил картину, ответив на вопросы: кого бы ты еще впустила в гримерку во время переодевания? Кому проще всего добыть ключ от ящика? Как далеко можно утащить тяжелый ящик без машины и кому подобное под силу?
Если Галя изображала экстаз от моего расследования, то ее балбес сын с точностью наоборот. Он и раньше не очень-то меня жаловал. Здоровался так, что было непонятно, говорит ли "ЗдравствуйтедядяФима" или просто приветственно пукает. А уж если стоял под домом с такими же отмороженными дружками, отворачивался и делал вид, что не видит: не дай бог будущие сокамерники заподозрят его в знакомстве с полумерком-пенсионером, да еще евреем. Впрочем, дружки обо мне и Маше знали достаточно, задевали редко, в спину, что меня вполне устраивало.
Однако после истории с костюмом ситуация поменялась. Проблема состояла в том, что Галя любила собак, причем размером с собственное эго. В то время, когда все нормальные актрисы ограничивались мелочью размером с крысу, наша подруга выгуливала двух здоровенных овчарок. «Лучше две гавкающие, чем один пьющий», — любила повторять она, хотя ее муж не пил, не гавкал и даже портить воздух выползал на балкон. Гале — чего греха таить — с мужем повезло гораздо больше, чем моей Маше. За три года нашей дружбы семьями я его видел буквально несколько раз, да и то издали, мельком. Маша говорила, что он большой генерал на пенсии, а потому редкостный мизантроп и домосед. Его контакт с внешним миром — Галя и телевизор, причем телевизор намного чаще.
— Его даже в семейном альбоме нет, — удивлялась Маша. — На пенсии, а все равно совсем засекреченный.
Зато их овчарки третировали весь двор. Особенно немецкая, которую Галин сын любил выпускать гулять без поводка.
И довыпускался до того, что собаку украли.
Подозревали Тихого — главного бузотера и бухальщика нашего дома. Во-первых, только Тихий умудрялся ладить с собаками, во-вторых, за бухло Тихий мог бы выкрасть не только собаку, но и саму Галю. В итоге собаку не нашли, доказать ничего не доказали, но судья, на всякий, случай дал бузотеру год общего режима.
На какое-то время квартира Тихого стала самой тихой в нашем доме.
Галя оплакивала потерю овчарки горше, чем родителей. Теперь вся ее любовь сосредоточилась на оставшейся собаке, которую по-прежнему выгуливал ее сынок-переросток. После истории с костюмом, он, завидев меня во дворе, вроде случайно стал снимать с овчарки поводок и фокусировать внимание зверюги на мне. Я не очень боялся собак до тех пор, пока конкретно это страшилище не тяпнуло за штанину, в которую была завернута моя железная нога.
С ногой отдельная история. Вообще-то до армии она у меня была нормальная. Но где-то после года службы пьяный в дрова комроты перепутал участки и загнал нас на минное поле. Три человека, включая самого командира, сразу взлетели на небеса. Еще четверо вместе со мной попали в закрытый военный госпиталь. Потом нас заставили подписать бумаги о неразглашении и стали лечить похлеще, чем Героев всех войн: засовывали в центрифуги, трубы, камеры, ежедневно вводили сыворотку. Если бы после этого у меня выросла новая нога, я бы не удивился.
Однако нога не выросла. После двух лет мучений и попыток, более похожих на пытки, по команде главврача мне поставили протез — чудо техники, научили ходить, назначили небольшую пенсию и вручили медаль «За отвагу». А дальше — хромай парень на все четыре стороны. Моим сослуживцам в госпитале повезло еще меньше: двое умерли, третий угодил в дурку. Наверное, это после сыворотки, которую испытывали на нас. Некоторые врачи отличаются от гестапо только цветом партбилетов. Впрочем, подозреваю, что главврач госпиталя был членом обеих враждующих партий. Садист невероятный. И умный. Очень. Не удивлюсь, если когда-нибудь выяснят, что его сто лет назад заслали марсиане делать над нами опыты.
За порванные штаны Галя долго извинялась, собственноручно их зашила и даже готова была зализать след от укуса, если бы это был не протез, плюс повадилась угощать нас пирожками, изготовленными по собственному рецепту. Пирожки почему-то пахли хлоркой и больницей, но я их ел — Машины хлебобулочные изыски были еще хуже.
— Я-то думала, что ты просто хромой, а у тебя нет ноги совсем... — скорее удивилась, чем посочувствовала она.
— У него все тело такое. Он же биоробот. Только об этом никому, — зашептала подруге на ухо Маша. — Он подписку давал о неразглашении.
— А ночью как?
— Отлично! Не храпит.
— Я другое имела в виду, — не успокаивалась Галя.
— Так у Фимы с этим делом еще лучше, чем у людей. Батарейку поменял — и опять как молодожен — хоть всю ночь подряд.
— Врешь ты все, подруга, — возразила Галя. При этом ее щеки залил такой пунцовый рассвет, что стало ясно — не просто поверила, но и представила.
Маша, изо всех сил сдерживая смех, добавила:
— А как, ты думаешь, он вычисляет преступников? Он же в голове все просчитывает, как машина.
Последние Машины слова меня насторожили. Точнее напомнили — через четверть века сыворотка из армейского госпиталя вновь стала напоминать о себе. Какие-то странные галлюцинации, запахи, следы ног. Неужели я говорил во сне, и Маша услыхала мой бред? Неужели мне пора к психиатру?
Тем временем жена продолжала измываться над подругой. Есть такой тип садистов — они боятся крови и мышей, ни за что на свете не станут отрезать голову живой рыбе. Зато поиск болезненных извилин в мозгу ближнего доставляет им бесконечное удовольствие:
— Галя, ты слыхала — Тихого выпускают? Старухи у подъезда говорили, что досрочно.
Эта часть розыгрыша мне понравилась больше всего. Может, после этого сообщения Галя возьмется выгуливать собаку сама?
Ничего подобного не произошло. И на следующий день, и всю последующую неделю овчарку выгуливал Галин сын. Правда, он больше не спускал животное с поводка, но предвидеть, что будет завтра, никто не мог. Соответственно, до подъезда приходилось хромать чуть ли не бегом.
А вот сегодня попасть в подъезд с ходу не удалось. Дверь перегородила шобла Галиного сыночка и, судя по их поведению, поджидала именно меня:
— Дядя Фима, это правда, что вы раньше служили следователем в полиции? — чуть ли не елейным голосом спросил Альберт.
— Если в немецкой, то не служил. — Болтать с ними мне почему-то не хотелось.
— А мама говорила, что служили. И отчим намекал. — Определенно, у Галиного отпрыска появились ко мне вопросы. Однако и я не сдавался, пытаясь прорваться в подъезд:
— Так твой отчим еще и разговаривает. Я думал он немой.
Парень принял мой ответ, как согласие вести переговоры:
— Дядя Фима, вон у него, — Альберт указал на долговязого подростка с женоподобным лицом и прозрачными глазами альбиноса, — у Гарика пропал телефон. Он говорит, что это мы сперли, и требует вывернуть карманы.
— Так в чем проблема? У вас что, карманы зашиты?
— Не зашиты, но обыскивать корешей западло, — вмешался один из его приятелей. — Вы же полицейский, найдите... пожалуйста.
«Пожалуйста» парень выжал из себя таким тоном, что стало ясно — последний раз он произносил это слово в детском саду. Такой подвиг стоило уважить. Только вот как?
И тут меня осенило. Точнее, словно ударило. Расплывчатые контуры парней вдруг стали невероятно четкими. Я даже мог пересчитать прыщи в их носах. А потом накрыло, как волной: звуки, запахи, незнакомые ощущения. Парни продолжали стоять на месте, но я как будто увидел их движение за миг до того, как они его сделали.
— Ищите у него, — я жестом оракула указал на потерпевшего Гарика. Почему-то я почувствовал, что телефон никуда не пропадал и мнимый страдалец просто пытается кого-то подставить.
— А что, — поддержал меня Альберт, — одному проще вывернуть карманы, чем всем.
Два парня схватили Гарика, а Альберт начал шарить по карманам.
— Посмотри в носке, — посоветовал я, открывая дверь подъезда.
— Ну, твой Фима рентген.
— Четкий пацан.
Голоса парней были наполнены таким восторгом, словно они впервые побывали в цирке.
Под доносящееся с улицы «Алилуйя» я вошел в нашу квартиру.
В пятницу Галина собака пропала.
Узнав об исчезновении я, грешным делом, обрадовался. Вот только радость моя длилась не очень долго. Собака пропала днем, а вечером Галя буквально ворвалась в нашу обитель. Слез не было. Зато орала в два раза громче обычного. Поскольку женский крик на меня действует, как трубы на стены Иерихона, я спрятался в туалете. Тонкая дверь не очень помогала. В какой-то момент мне даже показалось, что она вибрирует в такт Галиным восклицаниям. Я сел на унитаз, зажал голову руками и попытался остаться в живых. Кажется, это у меня получилось. Уровень звука в комнате быстро понижался — с моим уходом зрительный зал Гали опустел наполовину, а орать на мою Машу не только смешно, но и опасно.
Дождавшись паузы в стенаниях, я вернулся в комнату, но, как оказалось, только для того, чтобы вторую волну ора, к счастью, на сей раз короткую и информативную — соседка наконец сообщила некоторые детали похищения. Как всегда, Галин балбес снял с собаки ошейник. Овчарка немного поносилась по клумбам, распугала голубей и пенсионеров, отметилась на редких кустах и вдруг рванула в сторону улицы. Все. Больше никаких следов, никакой собаки. Двор мог вздохнуть спокойно.
— Фима, ну пожалуйста. Я все понимаю. Обещаю, что больше никогда... Найди, я тебе еще твоих любимых пирожков напеку, — ворковала Галя, пытаясь заглянуть мне в глаза. — Я уверена, это опять Тихий. Это его друзья сманили Акбарчика колбасой. Он ее обожает.
— Фима, не ищи. От ее пирожков несет аптекой, тебя будет пучить, а ты опять станешь мучиться и жрать, чтобы не выбрасывать. Галя, сколько раз тебя предупреждали, чтоб перестала кошмарить соседей? Теперь ты получила то, что заслуживаешь, — не сдержалась Маша.
Тон моей жены был настолько категоричен, что я опять решил сбежать. На сей раз на улицу, в осень. Точнее в позднюю осень.
Странно, весь октябрь было тепло, но с приходом ноября вдоль улиц задули ветра, на газоны и тротуары осел мелкий снег, радуя детвору, пугая прохожих и дворников.
Если честно, сбежал я не только из-за Маши, самому стало интересно, куда же девалась зверюга.
Собака не человек, ни врать, ни специально прятаться не станет. Если побежала на улицу, значит, имелись причины. Галя ссылается на слова своего отпрыска, дескать, прогулка проходила в штатном режиме, марсиане и лютые враги собак — корейцы — в зоне видимости не наблюдались. Да и овчарка в сторону улицы бегала не раз, но никогда не терялась. Получается, как предположила Галя, злоумышленник из-за дома приветственно поразмахивал колбасой, заманил бедное животное, зажарил и съел. Ну ладно, не съел — украл. Бред все равно.
Ладно, попробуем по методу Микеланджело отсечь лишнее. Например, друзей Тихого. Сам Тихий безусловно входил в группу особо буйных. Его даже в тюрьме следовало бы держать в смирительной рубашке. Однако мстить, слать малявы дружкам и подбивать их на похищение — это вряд ли.
Я доковылял до злополучного дома, за который убежала собака. Ни знаков, ни следов, ни расписки злоумышленника «верну потом». Пусто. Одинокие прохожие, лохматый котяра — вот и вся живность на улице. Мог бы не идти. А с другой стороны, лучше погулять, чем слушать диалог артистичных дам в режиме «разнос».
В этот момент я, наверное, потерял сознание. Вообще-то до сих пор ни разу в жизни терять сознание мне не приходилось. Так что я не совсем уверен, как происходящее следовало бы квалифицировать: ноги стали ватными, тело вышло из-под контроля, фигуры людей, домов и деревьев слились в единое серое пятно и уплыли в сторону. Покрутил головой. Не помогло. Хорошо, что стена дома не уползла вслед за деревьями и все еще находилась в шаге от меня.
Опираясь на нее, сполз на асфальт. В нос ударили запах собачьей мочи, яблок и чего-то непонятного.
— Может инфаркт? Похоже, приплыл.
Мысль о конце так заблокировала извилины, что ни о чем другом думать уже не мог.
Нет, не конец.
Сквозь пелену проступили контуры домов, по улице опять заспешили прохожие, из закоулков вселенной пробился голос:
— Вам плохо? Вызвать скорую? — надо мной склонился пацанчик с вороватым лицом. Видно тестировал, когда уже можно будет проверить мои карманы.
— Спасибо, я в порядке, — не то подумал, не то сообщил я.
Пацанчик исчез. А вместе с ним странные запахи и видения, хотя туман в извилинах сопровождал меня до самого дома. Каким-то чудом я попал в дверь подъезда.
— При всей моей ненависти к врачам придется сдаться и лечь на обследование. — Однако благие мысли о собственном здоровье тут же сменились воспоминаниями об армейских госпиталях и гестаповцах-докторах. — Нет, лучше загнуться в собственной постели, чем склеить ласты в госпитале в качестве лабораторной крысы.
Эй, бог, если это еще не был первый звонок, то я лучше подожду дома. Не возражаешь?
На следующий день собака так и не объявилась. Идеи о месте ее возможного пребывания меня также не озарили. Маша, видя творческие страдания благоверного, объявила: «День театра», что означало нашу семейную прогулку до самого здания Мельпомены с посещением кафе и выслушиванием водопада сплетен о новом режиссере театра Лизке.
Несмотря на наши весьма частые посещения театра, видеть нового режиссера мне еще не приходилось, но знал о ней все.
До того как попасть в наш городишко, Лизка успела закончить Щуку и поактерствовать на столичных подмостках.
— Да, она заметная, высокая, худая, с короткой розовой стрижкой, но больше напоминает мальчишку нетрадиционной ориентации, чем молодую женщину, — утверждала Маша.
По прибытии к нам Лизка сразу попыталась заявить о себе и эпатировать, если не весь город, то хотя бы театр:
— Браки придумали старые толстые курицы, чтобы держать на поводке своих петушков, в то время, как нормальные женщины еще способны находить у них залежи гормонов и белка. Да здравствует массовое перекрестное опыление... Иначе вымрем на хрен, господа!
Подобные лозунги девушка разбрасывала без остановки и неоднократно хвасталась, что в столице состояла членом клуба, проповедовавшего более чем свободные отношения. Короче желание «завалить» мужика для нее являлось неким видом спорта, которому она предавалась самозабвенно и бесконечно. Однако изначально вдохновленные актеры-самцы через полгода интенсивной сексотерапии стали сбегать в родные гнезда:
— Она же готова красить губы, стричься и заниматься любовью одновременно.
— Это только в кино занимаются любовью сутками. Живому мужику нужно иногда поесть и посмотреть телевизор в конце концов.
Но пока избранные аленделоны театра роптали, слух о победительнице сексуальных марафонов выплыл за пределы храма муз и на какое-то время сделал Лизку кумиром местной молодежи. В городе появились полуподпольные свингерские клубы, а самые безбашенные поклонники стали накалывать ее имя на всех возможных местах.
Сексуальная эпидемия закончилась внезапно и печально: Лизка заразила большого командированного начальника. На эротические клубы тут же наложили табу, а девятый вал самцов, в котором купалась девушка, отхлынул так же стремительно, как появился. Период серфинга закончился пеной: старухи плевали в ее сторону, мамаши пугали малышей:
— Не будешь есть кашу, станешь как эта тетя...
— Высокий и красивый?
— Нет, худой и зеленый.
— Хорошо, я буду пить водку. Стану как папа толстый и красный.
Галя утверждала, что сама видела, как Лизка от безмужичья рыдала в гримерке и грызла коробку с париками.
Естественно, кухонные разговоры держали меня в курсе Лизкиных взлетов и катастроф. Я по-человечески сочувствовал ей, по-мещански осуждал. Ну, зачем устраивать революции в провинциальном городе?
Пока мы с Машей ковыляли к театру, она не переставала говорить о Лизке. Мне даже захотелось взглянуть на этот феномен. Разумеется, со стороны. Все-таки у нас четверть века разница, и на роль петуха я уже давно не тянул.
Называется, накаркал. Как только мы вошли в здание, моя благоверная тут же зацепилась языками с коллегой и, не обращая на меня внимания, уплыла в сторону буфета.
Я остался один. Нет, не один. Ко мне тут же подплыл давешний пацанчик с вороватым лицом.
— Ну что, дедуля, очухался? А я уже готовилась нести твоей тело в скорую помощь на руках.
Готовилась? Я не ослышался. Бог ты мой, да это же Лизка и есть.
Она уперлась рукой в стену, перегородив тем самым дорогу к выходу, и нависла надо мной, прерывисто дыша в макушку. Наверное, так маньяки обнюхивают свои жертвы перед тем, как укусить.
— Вы Машу не видели? — Я постарался придать своему голосу максимум невинности.
— Нет... А признайся, дедуля, ты еще хоть немного мужчина?
— По паспорту разве. Ну, может в далеком прошлом, — как на духу промямлил я.
— Ладно, поставим вопрос по-другому: у тебя есть то, что отличает мужчин от представителей другого пола?
— Наверное. Для туалета.
— Это неважно. Если надо, я и памятник Ленина до эрекции доведу.
От нее вдруг запахло женщиной, гормонами и еще чем-то таким древним, от которого у юнцов начинают краснеть уши. Если бы бог родил ее собакой, то перед театром от вожделения сейчас бы завыли все окрестные дворняги. Я вдруг сообразил, что через минуту она начнет мне расстегивать ширинку и я буду грубо изнасилован, как один из последних американских президентов.
— Фима, хватит кокетничать с молодыми девушками! Бегом домой, старый развратник! — Моя спасительница Маша, как нельзя кстати вынырнула из-за плеча Лизки, схватила меня за руку и потащила к выходу.
Весь вечер Маша со мной не разговаривала, хотя знала — моей вины нет. Скорее всего просто испугалась — а вдруг загнусь от счастья и нахлынувших воспоминаний.
Я же размышлял о другом. Понятно, у евреев большой нос, но как это мой с хроническим насморком умудрился учуять не просто запахи, а целый спектр. Между прочим, ведь тогда, когда я принял Лизку за пацана, тоже вначале появились запахи. И что самое удивительное — от нее и тогда и теперь пахло колбасой, собакой и чем-то из моего прошлого. А вот чем?
Что-то тут не то. Не может человеческий нос читать запахи, как Тору. Неужели наш армейский эскулап был прав, следуя заветам Лысенко. Правда, Лысенко пытался скрестить березу с грушей, а наш — раненого солдата с немецкой овчаркой. Да и прошло с тех пор больше двадцати лет. Отчего же раньше его сыворотки и космические агрегаты, в которые меня запихивали, никак не проявлялись?
Хотя это как раз понятно. Кто-то в детском саду вундеркинд, у кого-то взлет способностей в зрелом возрасте, а у кого-то проявляются озарения, когда они уже никому не нужны, когда их принимают за признаки маразма.
Ладно, проверим:
— Маша, ты иди домой, а я тут вокруг еще немного поковыляю.
— Ты что, старый хрыч, действительно на Лизку запал? Я бы уж позволила тебе порезвиться перед смертью, но не с твоим сердцем. Опозоришься только.
— Машенька, побойся бога. Просто хочу проверить одну идею. Ладно, оставайся со мной, поможешь, если что.
— Если что?
— Да мне кажется, Галина собака у Лизки. Хорошо бы попасть к вашей режиссерше домой, проверить.
— Лизка живет в пятиэтажке рядом с нами. А как это ты унюхал, что собака у нее?
Я не мог сказать Маше правду, только лишний раз подивился ее интуиции. Хотя, собственно, чему тут удивляться — одни могут нюхать, как собаки на старости лет, а у кого-то интуиция с пеленок.
По дороге к Лизкиному дому мы купили полкило докторской — если моя идея с Акбарчиком окажется старческим бредом, съедим сами.
В доме, где жила подозреваемая, оказалось несколько подъездов. Ни номер квартиры, ни подъезд Маша не знала, а когда мы подошли к дому, как мне показалось, загавкали изо всех. Я переборол смутное желание загавкать в ответ, покрутил головой и смело пошел ко второму подъезду. Мое второе я настойчиво подсказывало, что разгадка именно там.
Лизкина дверь — а я уже не сомневался, что дверь именно ее, — была оббита толстым звукоизоляционным материалом. Даже собачий лай звучал приглушенно и невнятно.
— Почему ты решил, что это Лизкина дверь? Ты что, тут бывал раньше? Признавайся. — Увлеченная нашим расследованием Маша не обращала внимание на звуки за дверью.
— Признаюсь, но потом. Пока думай, как выманить собаку.
— А что там выманывать? Звони в дверь. Если загавкает — значит там. — Она нажала кнопку звонка.
Теперь лай раздался под самой дверью, и похоже, собак там было несколько. Неужели Лизка готовит упряжку для побега на Северный полюс?
Неожиданно дверь открылась и мужской голос пригласил:
— Заходите. Открыто.
Мы с Машей переглянулись и последовали приглашению.
На кресле в глубине комнаты сидел моложавый мужчина. Хотя лицо его покрывала сеть морщин, фигурой он не уступал тридцатилетним — поджарый, накачанный. По сторонам кресла сидели обе утерянные Галины овчарки.
— А ты что тут делаешь?
— Маша, почему так фамильярно? Ты знакома с этим мужчиной?
Маша округлила глаза:
— Ну ты, Фима, даешь. Это же Олег Романович, Галин муж.
Я еще раз сфокусировал свои близорукие глаза на хозяине комнаты:
— А я-то думаю, почему мне твое лицо знакомо. Но что-то ты не очень тянешь на генерала в отставке. На капитана максимум.
— Если ты напряжешь память, то вспомнишь, что полковником я был еще в госпитале. И лицо мое тебе знакомо оттуда.
Меня прошиб холодный пот: «Он??? Не может такого быть. Тот, говорили, погиб. А, главное, тот был лет на пятнадцать старше меня. Что-то тут не то».
— Мне приходилось попадать в госпиталь неоднократно. И всегда меня лечили какие-нибудь полковники. Возможно, ты видел, как твой родитель принимал в этом участие. Он тебя в какой госпиталь водил на экскурсию?
— На экскурсию, говоришь? Ну-ну. По лицу вижу — все ты понял. Да я — это я. Вот такая штука получилась, — голос генерала был хрипловатым и несколько визгливым одновременно. Этот голос я запомнил на всю жизнь.
— Ой, Олег Романович, а что вы тут делаете? — заверещала Маша.
— Слушай ты, актриса, современница мамонтов, ты меня достала. Я досчитаю до одного, и если ты еще будешь тут, я спущу собаку.
— Фима, пойдем, — попросила Маша дрожащим голосом.
Немецкая овчарка рванулась к нам, перекрывая выход.
— Ты, Фима, останешься, — скомандовал Олег Романович. - А твоей Маше даю секунду, чтобы исчезнуть.
— Фима, пойдем, — повторила она, схватила меня за рукав и потащила к выходу.
— Машенька, забери Галину собаку и иди.
По моему тону она поняла, что это тот случай, когда лучше не спорить.
Маша протиснулась в коридор. Собака вполне мирно последовала за ней.
Хлопнула дверь.
Я повернулся к генералу. Его зрачки упирались в мой лоб с однозначностью пистолета.
Раньше он рассматривал пациентов точно также. Если бы взгляд мог материализоваться, то сейчас в моем черепе возник сквозняк.
— Знаешь, о чем сейчас жалею? — Не выдержал я. — Что под рукой нет пистолета.
— Это правда. Со мной теперь тебе не справиться. Слишком стар. — Олег Романович усмехнулся.
Значит, зря я не удавил тебя тогда. А заодно и всю твою гестаповскую шоблу. Очень жалел, когда взорвалась лаборатория. Жалел, что это сделал не я.
— Я это сделал. Избавлялся от свидетелей и лишних участников. Ну, что ты открыл рот? Если еще не догадался, лаборатория занималась проблемами частного времени... Вряд ли ты поймешь, — он на мгновение сделал паузу, типа стоит ли рассказывать. — Есть общий вектор времени, которому подчинены люди, атомы, планеты. А есть частное время. Оно у всех разное, хотя на стыках сливается. Представь себе реку во время дождя. Она течет по назначенному пути, но капли образуют круги, которые могут распространятся против течения. Вот я и оказался на таком гребне.
— Но тогда кто-то должен быть каплей, кто-то должен запустить это волнение...
— А ты умнее, чем я думал. Сразу схватил идею. Только не кто-то, а что-то. Человек на такое не способен. у него нет соответствующих органов. И тогда мы в лаборатории деформировали ДНК подопытных. Выжил только ты. Ты и есть тот камень, вокруг которого пошли волны. Сыворотка, облучение, деформаторы, опять сыворотка. Думаешь, я зря дома держал двух вонючих псин, а Галя таскала тебе пирожки с их экстрактом от собственных щедрот? Нет, мой друг. Мы с тобой прошли уже несколько циклов. Все твои подвиги в расследовании базируются не на интуиции, а на том, что это уже было раньше. Ты знал ответы заранее. А контролирует тебя нога. Извини, что родную пришлось отрезать. Зато в этой электроники больше, чем в космическом корабле. На все случаи твоей квазичеловеческой жизни.
Было обидно. Понятно, что со мной происходят изменения, сам уже заметил. Но чтоб настолько!
— Зачем ты мне это рассказываешь? Лишний раз подтвердить, какая ты мразь? Так я тогда это знал.
— Все просто: ты запустил волну, я получил неплохие результаты, лет на триста хватит. Теперь ты мне не нужен. Да... Как тебе известно, от свидетелей избавляются даже в глупых детективах. — Он дернул свою лохматую зверюгу за ошейник: — Фас!
Собака, брызгая слюной рванулась ко мне.
«Хорошо, что Маша этого не увидит», — пронеслось в мозгу, и я обреченно закрыл глаза.
Резкий собачий запах ударил в нос.
Вдруг в реве пса послышалось то ли разочарование, то ли удивление. Псина обнюхала мое лицо, лизнула в щеку и отскочила в сторону.
Я открыл глаза.
Олег Романович поднялся с кресла.
— Черт, как я не подумал, собака свою копию не тронет. Придется самому. — Он схватил со стола большой кухонный нож, ринулся ко мне.
В этот момент овчарка прыгнула к нему на спину и ухватила за затылок. Хруст генеральских костей я услышал, когда прикрывал за собой входную дверь.
Прошло полгода. О приключениях в Лизкином доме я молчал. Маша первое время попробовала расспрашивать, но я отвечал одно и тоже:
— Шутил Олежка про госпиталь. Мы с ним выпили, и я ушел. Что там было потом не знаю.
А когда весь город заговорил о растерзанном трупе мужчины Маша перестала задавать вопросы совсем.
Галя молчала тоже. А что она могла сказать? Олег Романович и раньше исчезал по своим секретным делам. То, что именно он оказался растерзанным в Лизкиной квартире, никому в голову прийти не могло. Документов при покойнике не нашли, убийцу не нашли, орудие преступление не нашли.
— Висяк, — объявил нам участковый. — Злоумышленник проник в окно, а там Лизкин хахаль. Так видно, бандит был большой каратист. Я таких ран, как на ее хахале, ни разу в жизни не видел. Изуродовал мужика — Лизка признать не смогла. А потом опять через окно. Стекло вместе с рамой вынес. Говорю, каратист.
А немецкая овчарка вместе с Машей вернулась к Гале. Маша привязалась к собаке и теперь выгуливает ее сама. Но чаще все-таки Галин сын или его дружки.
Позавчера иду домой, слышу за спиной кто-то шепчет: «Фас».
Поворачиваюсь — мой старый знакомец Гарик, воришка из Альбертиковой компании, собаку на меня науськивает. Его подвело отсутствие опыта — побоялся отпустить поводок, и, когда собака дернулась, пристегнутый к собаке Гарик со всей дури завалился в сухой тополь. А как только парень попытался подняться, собака дернулась еще раз и Гарик вторично боднул ни в чем не повинное дерево. Он опять упал, тут же поднялся, сделал несколько шагов назад и на прямых ногах, словно выполняя балетное па, с воем завалился на спину.
Овчарка решила, что в пении она сильней, и завыла поверженному герою вторым голосом. Возможно, пели они не самым лучшим образом, но их дуэт тут же подхватил хор соседей:
— Это тебе божье наказание, — прокомментировали откуда-то с балкона.
— А мне жалко тополь, — добавил кто-то еще.
— Эй, пацан, а слабо тебе встать и попробовать завалить дерево еще раз?
Как оказалось, подлинные христиане среди моих соседей отсутствовали. Никто вторую щеку подставлять не собирался.
Я подошел к лежащему телу.
Парень постепенно пришел в себя и замолчал. Поводок наконец выпал из его руки, и собака, освободившись, подбежала ко мне. Она ткнулась носом в мою здоровую ногу, прижалась головой и подняла морду. Мне показалось, что она улыбнулась.
|
|
|
|
Время приёма: 17:10 05.03.2021
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев