 |
|
| |
12:11 08.06.2024
Пополнен список книг библиотеки REAL SCIENCE FICTION
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
|
|
|
|
|
|
Небо сегодня какое-то низкое. И облака тяжелыми грудами нависли над головой. Наверное, будет дождь.
Если бы сейчас работал парк, а в киосках у входа продавали мороженное, сахарную вату и прочую съедобную дребедень, возможно, факт приближающейся непогоды испортил бы мне настроение. Но не теперь.
Надеюсь, дождю удастся смыть с улиц серую пыль. Она нагоняет на меня тоску. А еще делает город похожим на склеп. Впрочем, наверное, пыль вовсе не виновата в этом. Город уже умер. Я прямо чувствую в овоздухе вонь разложения.
Поднимаю глаза к небу. Там высоко-высоко клубятся пепельные облака, не давая разглядеть светлое голубоватое полотно. Но мне не нужно что-либо видеть, что бы знать, что где-то там, далеко, за сотни тысяч километров отсюда к Земле несется огромная глыба из железа и камня.
За облаками всего этого не увидишь. Да и в любительский телескоп, по правде говоря, тоже. По крайней мере, сейчас. Но я точно знаю, что именно в том участке неба, где Большая Медведица ближе всего к созвездию Льва, мерцает ровная светлая точка, едва различимая на фоне остальных звезд.
Замотавшись в длинный шарф и подняв воротник куртки повыше, я молча иду по тротуару разбитого города. Центр города пострадал меньше всего. На нескольких квадратных километрах здесь собраны все скульптуры и монументы, что стояли в нашем городе несколько последних столетий. По частям, разумеется. Этакий музей отчаяния. Теперь там где раньше принимал парады губернатор города, валялись расчлененные глыбы колонн, части тяжелых статуй и бронзовых памятников: их отбитые руки, головы и прочие не менее важные органы. Много всего. После сентябрьских погромов большая часть зданий осталась лежать бесформенными грудами строительного мусора и арматуры. Самое ведь смешное, что рушили по большому счету лишь исторический центр. Глупцы.
Никто не обязан был тащить сюда все это, но первые несколько недель после Депрессии людям необходимо было себя чем-то занять. Мало кто теперь выходит сюда. Те, кто пережил тот месяц, стараются сделать все, чтобы их последние дни не прошли впустую.
Великая Депрессия. Тезка своего предшественника из США тридцатых годов прошлого столетия. Только вот причина теперь совсем другая, куда более серьезная, чем простой экономический кризис.
Сентябрь позапрошлого года. Досрочный маленький Апокалипсис на планете Земля. Ничтожный в масштабах Вселенной, но вполне весомый, для человечества. Так сказать персональный конец света для каждого жителя в отдельности и для всей планеты в целом.
Зато сколько радости было за пол года до этого. Весь научный мир считал те дни событием, причем событием с большой буквы «с». Забавно, слово «смерть» тоже начинается с этой буквы.
Одни из американских сверхмощных телескопов рассмотрел в одном из участков космоса комету. Или это был астероид, поди разберись в их ученых докладах. Из какого места вынырнула эта ледяная глыба с гранитно-железным сердечником, характерным скорее для астероида, нежели для кометы, мне не известно. Зато скорость движения и размеры хвостатого гостя поражали: диаметр его едва уступал диаметру луны, а количество нулей в значении скорости превышало все рамки которые можно очертить для столь габаритного обьекта. Этакий гигантский космический болид. Снаряд, который можно сравнивать разве что с гигантской пулей летящей сквозь пространство. Или, как выяснилось позже, с идеальным убийцей из черной безмолвной глубины.
Расчеты показали, что в нашей системе этот монстр появиться через год-полтора. Траектория полета проходила не так далеко от орбиты Земли, что позволяло астрономам, физикам, и еще туче всевозможных ученых начинать готовить программы по изучению кометы.
Помниться многие каналы в захлеб вещали про необыкновенное явление, которое смогут наблюдать жители всех полушарий. В конце осени на небе появиться огромное светящееся тело, за которым будет тянуться неимоверно длинный мерцающий хвост. Фантастическое зрелище на несколько часов. Потом доселе невиданный астероид-комета направиться в сторону солнца, в лучах которого, вероятно и сгорит.
Уж не помню, что там о нем еще говорили, в то время я мало интересовался астрономией. Этот потом я стал поднимать вырезки из старых газет, статьи из «Науки и Жизни» и еще кое-каких журналов.
Три месяца спутниковых снимков, телескопических наблюдений, математических расчетов, спектральных анализов. А после страшный итог: траектории Земли и кометы пересекаются.
Мощнейшее столкновение предположительно вызовет не только гигантскую волну в мировом океане, но и на несколько десятых градуса сместит орбиту планеты. Этого достаточно, чтобы стереть с лица Земли все живое. Да и неживое заодно.
Людям сообщили не сразу. Это было правильно, но еще правильнее было бы ничего не говорить вообще. Но первым было американское правительство, рассказавшее гражданам США о нависшей угрозе. Политики, видимо, думали сыграть на этом в предстоящих президентских выборах. Что ж, надо признать, действенный ход—призвать к сплочению перед лицом всеобщей опасности. За США последовали Британия, Франция и Россия. Потом еще несколько стран.
Сперва говорили о международной программе по спасению планеты. Несколько пафосно звучит, не находите? Космические шаттлы с ядерными зарядами на борту – если пофантазировать, то получается неплохой вариант. Комета раскалывается, на несколько частей, кое-какие из которых под влиянием взрывных волн меняют угол движения. Основная масса прошла бы мимо, этого бы хватило, чтобы спасти живых обитателей планеты от гибели. Вот только взрывной волны в космосе не будет. Сценарии голливудских блокбастеров на практике мало осуществимы. Куда реальнее казалась попытка установить на комете отклоняющие паруса, которые под действием фотонов заставили бы глыбу сместить траекторию полета. Однако это дело осложнялось высокой скоростью кометы и напротив малой скоростью корабля носителя. Когда шаттл подобрался к комете, до Земли той оставалось не больше девяти месяцев лёту. Проект потребовал затраты колоссальных средств от правительств-участников программы, объединения всех их материальных и человеческих ресурсов. Человечество рискнуло и проиграло: корабль с экипажем и аппаратурой взорвался при попытке, «приземлиться» на комету-астероид. Для второй попытки просто не было времени.
Когда стало ясно, что гибель неизбежна, нас охватило отчаяние. Массовый психоз: вспышки агрессии, учащение конфликтов и вооруженных столкновений. И, наконец, Великая Депрессия. Месяц ада на планете Земля.
Люди вооруженные, чем только можно выходили на улицы, чтобы крушить, кромсать и уничтожать все на своем пути. Или быть убитыми. Включился доселе дремавший механизм самоуничтожения: инстинкт самосохранения исчез. Люди убивали от бессилия и безысходности, в панике, или, наоборот, с четким осознанием того, что же они творят. Люди убивали без жалости, зная, что так или иначе все равно наступит конец. Так какая разница: месяцем ли раньше, месяцем ли позже?
Вот тогда-то и стало понятно что представляет из себя наша цивилизация. Слабаки и слюнтяи с вложенной от рождения программой диструкции. Уничтожать все воркуг—вот что мы действительно умеем. Когда мы увидели, что конец пути, которым мы шли миллионами лет, близок все маски оказались сброшены. Веселиться так веселиться!
Буйным цветом зацвели всевозможные секты и религиозные течения. Особенно зажигали Дети Солнца, устраивавшие массовые самосожжения на площадях. Сотни живых факелов на проспекте Независимости—этот кошмар снился мне долгие недели после Депрессии.
Правительство оказалось бессильно. Никакие средства не могли остановить беспорядки и поджоги. Человек—существо несовершенное и его психика нестабильна. А ведь любое государство—это, прежде всего люди. И во всех административных центрах, военных управах и прочих органах управления сидят именно они. Безумие же охватывает всех, не делая различия между положением в обществе, возрастом или полом. Многие солдатские части взбунтовались. На усмирение бунтарей высылали другие части. Началась война, у которой не было иной цели кроме как уничтожить как можно больше людей. Как только до пуска межконтинентальных ракет не дошло?
Так, по крайней мере, произошло у нас. Про остальные страны неизвестно: связь с ними прекратилась с первыми нападениями на посольства. После того, как человечеству было объявлено о том, что надежды нет, восстанавливать какие-либо отношения никто не видел смысла.
За какой-то месяц население страны сократилось на три четверти. Одна четверть граждан нашей необъятной родины пристрелила вторую четверть граждан. Еще одна самостоятельно повесилась, застрелилась, утопилась или приняла убойную дозу наркотиков. Надо думать у наркодилеров по всем континентам резко увеличился поток покупателей. В те дни умереть с кайфом мечтали многие. Даже сами наркодилеры. А, как известно, за паникой всегда наступает апатия. И, наконец, человечество опустило руки. Смирилось.
Я перехожу разобранный булыжный тротуар, что идет вдоль улицы Достоевского и сворачиваю к набережной. Пару месяцев назад здесь завязалась драка за еду и одежду из старых складских запасов. Две банды подонков, из тех, что, даже в такое время не упускают шанса нагреть руки, устроили здесь пальбу. Мне тогда удалось собрать с трупов десяток банок с тушенкой, немного рыбных консервов да кое-какие шмотки. Надо признать тогда мне это сильно помогло дотянуть до весны. Да и не мне одному. С каждым днем невскрытых складов остается все меньше. Но скорость, с какой орудуют мародеры, меня настораживает. Складывается впечатление, что запасы провизии и одежды им выдают планомерно, просто открывая необходимые хранилища.
Под ногами хрустят плиты потрескавшиеся от костров. Их здесь часто жгут сбивающиеся в стайки беспризорники. Чуть в стороне от невысокого парапета растут каштаны. Шершавый бетон набережной весь исписан граффити и его жалкими подобиями. Городские службы перестали следить за городом еще зимой. Да и зачем? Еще удивительно кому-то хватает желания рисовать. У всех на уме лишь одно: прокормиться бы. А не прокормиться, так найти отравы поядреней да первым скорым поездом отправиться на тот свет побыстрее. Впрочем, даже размашистые надписи, наспех нанесенные баллоном в дрожащей руке, отражают мрак сегодняшней действительности. Между простых корявок вроде «Вася--лох», красуются лозунги «А ты навестил своих родственников перед концом света?», «Покайтесь, придурки!», а то и просто «Нам п**дец!».
А каштаны цветут. Дня три назад распустились. Все еще слишком холодный, даже для начала мая ветер путается в их листьях и уносится прочь, подальше от этого места. А ведь раньше в это время было теплее. Помню, как лет пять назад к концу месяца все одевались в шорты и тенниски. Теперь же с курткой приходиться расставаться значительно позже.
Я иду вдоль парапета, и гляжу, как на поверхности воды играют тусклые блики, а кое-где даже виднеется грязная пена. Красота. Человек убивал планету на протяжении последнего тысячелетия, а когда настал конец, он не только не перестал, он решили добить существо, которое так долго служило ему домом. Грязь, вонь, разруха. Только распустившиеся каштаны, хоть как-то разрывают меланхолию обреченности. Последнее время их зелень помогает мне забыть о той точке, что мерцает где-то там, далеко в космосе.
А еще музыка.
Она успокаивает. Раньше я меломаном не был. Пара-тройка групп была на слуху, но чтобы сутками на пролет слушать музыку,--нет, я этим не страдал.
Возможно, лет через десять-пятнадцать я пересмотрел бы свою точку зрения, но у меня не стало этих лет. Именно поэтому в моем плеере сейчас постоянно звучит какая-то мелодия. Сейчас это Бетховен. Никакого металла, никакого техно, никакого хип-хопа —их время прошло. Только сонаты и блюзы. Это музыка, с которой я хочу уйти, она как ничто другое подходит для этого. Она полна спокойствия, силы и тихой грусти. Вот что нужно, что бы подготовиться к последним дням. Решиться.
Скорее всего, я не стану дожидаться падения кометы. Слишком уж это тяжелое испытание. Мое спасение припрятано на кухне моей квартиры: пара ампул прозрачной жидкости, которая поможет мне уйти безболезненно и спокойно. Кажется, раньше этим препаратом усыпляли животных. Но теперь это не имеет значения. Человек, когда захочет, тоже может быть животным.
Вскоре я сворачиваю с улицы и останавливаюсь на углу Васильевки, там, где раньше была булочная. Теперь здесь магазин по продаже компакт дисков. Единственный в этом городе, который еще работает. Впрочем, это громко сказано. Хозяин просто время от времени раздает диски редким посетителям вроде меня.
Я тяну на себя изогнутую коричневую ручку дорогой пластиковой двери, некогда чистой, а теперь исцарапанной и исписанной, и вхожу в полутемное помещение. Электричества нет третий месяц. Зимой было трудно, но последние недели стало гораздо теплее, нет нужды разводить костер, достаточно поплотнее укутаться в одеяла.
Здесь совсем пусто. Лотки покрыты толстым слоем пыли. Лишь кое-где еще остались грязные потертые коробочки. Нет, сюда не ступила нога ни одной из этих мразей, что мародерствовали—да и сейчас продолжают заниматься этим-- на улицах в первые дни после Депрессии. Хозяин магазина начал стрелять, как только была разбита первая витрина. А пара трупов у дверей магазина—весьма весомые аргументы, за то, чтобы никогда не соваться внутрь магазина.
Алексей Григорьевич Семенов сидел у пыльного прилавка. На широкой подставке за его спиной, где в лучшие времена мерцал монитор DVD-проигрывателя, теперь стояло несколько пустых бутылок водки. Еще одна, ополовиненная, обреченно красовалась рядом с пластмассовым одноразовым стаканчиком.
Алексей Григорьевич—старый друг моего отца. Хороший мужик, современный. Один из тех, кто выдержал месяц Депрессии и не поддался общему безумию. Когда ушли мои родители, он помогал мне.
Теперь этот человек сидел за прилавком своего полуразрушенного магазина и пил.
Когда я подошел ближе Алексей Григорьевич встрепенулся. Его руки нырнули куда-то под прилавок—видимо, нащупывали ствол охотничьего карабина. Когда-то дядя Леша был любителем охоты на уток, и, насколько я знаю, редко промахивался.
--А, эт-ты,--меланхолично протянул он, увидев меня.— Проходи, садись.
Никогда я не видел его таким.
--Дядя Леша, что случилось?
Алексей Григорьевич плеснул на дно стакана немного спиртного.
--Она ушла, Дима. Сегодня нашел её в спальне,— выдавил он из себя.— Когда пришел, пульса уже не было. Часа два где-то.
--О ком вы дядя Леша? Кто ушел?—я все еще не понимал, хотя постепенно смысл его слов начал доходить до меня.
--Она. Светочка моя,-- его голос сорвался.
Теперь никто не в силах произнести слово «умер». Большинство говорит «ушел». Привыкнув к каждодневной смерти, чтобы хоть как-то смягчить действительность, мы заменяем слова, при этом оставляя суть неизменной. Глупо, но это немного помогает.
Говоря о дочери, он не плакал. Просто шептал, время от времени из груди у него вырывался хрип. Каждый такой хрип он запивал глотком из стакана.
Я тоже глотнул: прямо из бутылки, из горлышка. Вкуса не было.
-- Она давно странная была какая-то. Все ходила, мрачная, отстраненная. Будто чужая, понимаешь? Говорила, что не может выносить это. А я ничего не говорил в ответ. Только просил терпеть. А она не могла.
Света моя ровесница. Мы в один детсад ходили. Да и покуда во дворе новую многоэтажку не построили, и семья Семеновых в неё не въехала, мы долгое время соседями по лестничной клетке были. Мы со Светой в одной параллели учились. А последнее время и в курилке универа встречались часто. Короче говоря, выросли мы вместе.
--Как?
--Снотворное,-- Семенов вынул из кармана пустую баночку из-под лекарства и поставил передо мной.—Все пятьдесят штук в один раз. И дома-то ведь не было их. Это она специально где-то достала.
Мы посидели, помолчали, выпили водки. Говорить о чем-либо никакого смысла не было, все и так понятно. Всякий день кто-то срывается. И каждый раз я вижу хотя бы одну смерть не родного мне, незнакомого, человека. Позавчера девушка на краю девятиэтажки, вчера мой одноклассник, с отцовским пистолетом, сегодня подруга детства. Пора бы уже привыкать к бесконечному водовороту смертей, окружающему меня. Но я не могу, да и не хочу.
-- Вот, возьми,--неожиданно говорит Алексей Григорьевич.
Он протягивает мне потертую коробку с изображением скрипки.
--Вивальди,--говорит он.—Я знаю ты сейчас много слушаешь. Мой любимый диск. Бери себе.
Я принимаю подарок.
---А вы?
--Мне уже не нужно,--грустно усмехается он.—Незачем мне больше здесь оставаться. С тех пор как умерла жена, я жил для неё.
Елена Степановна скончалась еще до Депрессии. Рак легких. Возможно это даже к лучшему, что она не дожила, до этого кошмара.
--Знаешь, Света была для меня как путеводный огонек, как маяк, для корабля в тумане. И вот он погас. А когда корабль не видит берега, он разбивается о рифы.
Я понимаю, о чем он говорит. И я знаю, что нет смысла отговаривать его. Но я все-таки пытаюсь. Конечно же, ничего не выходит. Он твердо решил для себя, что все будет именно так, как он задумал. Мне остается лишь уйти.
Когда я отдаляюсь от магазина на десяток метров, ветер доносит мне в след глухой звук выстрела. Его эхо прокатывается по пустой улице, отражаясь от обшарпанных стен пустых домов, забирается в молчаливые квартиры, глядящие во дворы слепыми окнами, танцует в высокой замусоренной арке. Еще одним близким мне человеком на этом свете стало меньше.
А музыка звучит. Жаль не посмотрел, как называется композиция— пластиковый бокс уже лежит в рюкзаке. Подаренный Семеновым диск крутиться в плеере, и я слышу, как где-то плачет скрипка. Плачет так, будто знает, что ожидает всех нас в скором будущем.
Пройдя пару кварталов вдоль набережной, я поворачиваю к мосту. Там я замечаю её.
Невысокая, темноволосая, одетая в пятнистые камуфляжные штаны и темную балоневую куртку. Наверное, на пару лет старше меня. Или нет? Она стоит у перил и смотрит в воду. Причем стоит по другую их сторону.
Подхожу к ней неслышно. Лишь в последний момент, когда до неё остается пара шагов она инстинктивно оборачивается.
--Прыгать собираешься?
Она испуганно смотрит на меня. Кричит скрипка.
-- Здесь не высоко. Не разобьешься,--я подхожу к перилам и заглядываю в пропасть, на дне которой плещется, играя бликами, грязная вода. Ну, может быть, я чуть-чуть преуменьшил насчет высоты.
-- Да и утонуть не утонешь, без камня-то на шее.
--Не мешай,--нервно отвечает она и снова устремляет взгляд на водную гладь.
--И не думаю. Просто говорю, что у тебя ничего не выйдет.
--Пошел ты!—выкрикивает она.
--А вот это вряд ли. Видишь ли, последние несколько месяцев в моей жизни выполняется одно четкое правило. Каждый день я становлюсь свидетелем чьей-нибудь гибели. Всего один человек, но каждый день. И так уж получилось, что сегодня я уже видел смерть. Именно поэтому я говорю, что ты не только не утонешь, но и вовсе не прыгнешь.
--С чего ты взял? Иди себе куда шел.
Даже и не думаю. Остаюсь стоять. Только делаю музыку тише.
--Чего ты прицепился? Тебе это нравиться, да? Стоять тут и смотреть—видимо, этими словами она пыталась взвинтить себя. Она явно не решалась сделать шаг.— Кто ты такой вообще?
-- Я тот, кто не видит ничего прекрасного в том, что бы убить себя. Самоубийство не выход.
--А какая разница? Последний день—он один на всех. Дальше ничего не будет. В чем тогда смысл тупого сидения? Все равно ничего не изменить и не исправить!
Она права. Но в этом то и суть.
--Смысл в ожидании. Оно-- это испытание. Последнее испытание, которому подвергает нас жизнь. Других, как ты сама выразилась, не будет. Моя цель: дождаться последнего дня. И я дождусь.
Я не верю в то, что сказал, потому, что эти слова я говорю, чтобы переубедить её. Она, похоже, тоже не верит им.
--Вот и удачи! Но не стоит забывать, что у каждого человека есть право на смерть. И я хочу умереть именно сейчас, не дожидаясь какого-то там «конца света». Потому что мне это нафиг не надо.
-- Право на смерть? Забавно слышать о том, чего нет. Ты не имеешь права умирать. И тем более не имеешь права сдаваться. Всю историю существования человечество всячески твердило это в книгах, снимало об этом фильмы, сочиняло песни, наконец! А когда настало время показать, чему что же мы усвоили из всего этого, так все дружною толпой отправились в кусты!
-- Ты просто дурак!—видимо, это её последний весомый аргумент.
--Возможно. Но я тогда я самый последний из дураков населяющих эту планету. Оглядись, посмотри вокруг! Времени еще достаточно. Конец не наступил. А все что ты видишь вокруг, это последствия нашей деятельности. Если нравиться --творение рук человеческих. Мы сами вогнали себя в этот коллапс. Сами остановили машину жизни и сами разобрали её на винтики. А теперь медленно занимаемся самоедством, единственным выходом из которого по нашему мнению является петля на шее или лошадиная доза отравы в венах!
Пока я выдаю свою гневную тираду, она смотрит вниз. И все же я чувствую, что мои слова проникли сквозь мутную пелену, одурманенного отчаяньем сознания. Она не только слышит меня, но и по-настоящему слушает.
Когда я замолкаю, она поворачивается и смотрит на меня.
--Но что это меняет? Мы все равно умрем. Рано или поздно.
--Да. Но мне больше нравиться «поздно». А что выбираешь ты?— моя раскрытая ладонь протянута к ней.
Она колеблется. Я призывно заглядываю ей в глаза. Девушка хочет жить, это явственно видно в них, карих, и, как у кошки, больших. Но тут она отводит взгляд и... срывается вниз.
Будь проклят сегодняшний день! Сбрасываю с плеч рюкзак и поспешно скидываю кеды. Одежда вымокнет и тут же превратиться в ненужный балласт. А я собрался заниматься спасением, а не синхронным утоплением. Простите, сеньор Вивальди, но сейчас не до вас. Скрипка обрывается. Шарф в сторону, куртку туда же. Вниз, за девушкой. Скорее, я могу успеть, прежде чем её утянет в толщу мутного медленного потока.
Полет с высоты в несколько метров оказывается не таким уж безболезненным, как мне казалось вначале. Прыгал солдатиком, а вошел в воду как-то наискось от чего ударился спиной о водную гладь. Холодная вода тут же обожгла тело. Словно поплавок, выскочив на поверхность, я захватил побольше воздуха и нырнул вслед за девушкой. Её утягивало вниз, в мутную темноту. Грязная рыжеватая вода не давала ничего рассмотреть уже на расстоянии руки от себя. Поэтому с каждой секундой я рисковал потерять её из виду насовсем.
Когда мои руки обхватили её талию, она дернулась. До этого её тело недвижимо погружалось в глубину, но теперь она будто очнулась. Её сведенные судорогой пальцы сдавили мои запястья. Она забилась в панике, рискуя утопить нас обоих. Мне лишь оставалось тянуть нас двоих наверх, туда, где застилаемое рыжеватой водой выглядывало из-за туч весеннее солнце.
Мне начинает не хватать воздуха. Легкие будто сдавливает сильный кулак. Хочется поскорее вынырнуть, но до поверхности еще несколько метров. Боже, как же хочется глотнуть воздуха. Девушка уже не бьется: её тело расслабилось и безвольно обмякло.
Еще один метр и спасительный воздух врывается в легкие. Она, похоже, не дышит.
Вспоминая уроки охраны жизнедеятельности в средней школе, ложусь на спину и гребу вдоль берега. В этом месте река закована в бетонный рукав высокой набережной. На сушу не выбраться. Но чуть ниже по течению реки имеется пляж. Летом там всегда была куча народу. И это не смотря на то, что река уже тогда была не из чистых.
Выбравшись на сухой песок, я ложу девушку на спину. Лицо побледнело, а губы тронула синева. Она не дышит. Значит в легких вода.
Переворачиваю на живот и кладу её себе на колено и не немного надавливаю сзади. Из раскрытого рта брызжет грязный поток. Надеюсь это все, потому, что скорая помощь не примчится по вызову.
Искусственное дыхание. Приоткрыть синие, похолодевшие, губы, сделать несколько неглубоких вдохов, слегка надавить на грудную клетку. Когда тело расслаблено и мускулы перестают создавать вокруг тела упругий щит, сломать ребра, и проколоть ими легкие ничего не стоит. Так, кажется, нам тогда объяснял преподаватель курса выживания? Несколько раз проверяю пульс. Вроде есть, но слабый
Когда в который раз, взволнованно прикладываясь к её груди, она вдруг вздрагивает. По телу девушки проходит судорожная волна, и она заходиться кашлем. Несколько минут она заходится, отхаркивая на темный песок затянутого водорослями и мусором пляжа грязную воду.
Я сижу рядом и смотрю на неё. Только теперь ко мне возвращаются ощущения, и я понимаю, что мне чертовски холодно от каждого легкого дуновения ветерка.
Она все еще лижит на песке. Возможно уже через пол часа её хватит сердечный приступ, или недостаток кислорода скажется на состоянии её мозга. Да, несколько минут без сердцебиения способны иметь тяжкие последствия. Будь здесь врач, он обязательно отправил бы девушку в больницу на неделю. Но сейчас она просто жива.
--Урод—слабо выговаривает девушка, убрав прядь мокрых спутанных волос за ухо.
--Я спас тебе жизнь.
--Ты испортил мне смерть,--она закашлялась.
-- Ты умерла. Секунд тридцать у тебя не было дыхания, а твои легкие были полны ржавой воды из канала. Если ты все еще хочешь умереть, можешь повторить свою попытку. Но думаю, с тебя хватит.
--Пошел ты!— отзывается она, как-то неохотно.
Она действительно не станет поворять.
А я сижу на берегу реки и думаю о том, что сейчас приду домой и выброшу из окна свои ампулы с ядом, припасенные на черный день. Ну и что, что цифры обратного отсчета жизни со скоростью астероида приближаются к нулю. Плевать на это, и плевать на все остальное, что может помешать мне дожить до последнего дня так, как подобает человеку. Пусть мы не были идеальными существами, но хотя бы кто-то из нас обязан уйти достойно. И будь я проклят, если это буду не я!
Мы с ней молча сидим на грязном пляже посреди умирающего города. Где-то там, рассекая пространство безмолвного космоса, к Земле несется сама Смерть. С большой буквы «С». Но, даже сейчас, когда я знаю это, мне хочется лишь музыки.
Эй, Вивальди, где твоя скрипка? |
|
|
|
Время приёма: 22:43 10.10.2007
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев