ao018 Шанс

    – Далеко еще? – я с подозрением глянул на грозовую тучу, заслонявшую перспективу улицы. – В машине зонт оставил, промокнем нафиг.
    – Да пришли уже. Вон тот дом, – участковый показал на желтую «сталинку», увешанную ветхой лепниной. – Я прям обрадовался, когда узнал, что дело вам поручили. Значит, не зря там это самое. Что-то точно найдем!
    Сержант выглядел радостным, но пытался скрыть возбуждение. Присмотревшись и принюхавшись, я понял, что он слегка навеселе. Вот не люблю, когда на работе выпивают.
    Представил сырой вонючий подвал, какие обычно бывали в солидных с виду старых домах. И поморщился – нам туда предстояло спускаться. Я зануда и мизантроп? Сегодня – да. У сына через день свадьба, а я вместо законного отгула шастаю тут по подвалам.
    – Значит, меня репутация подвела? Во-первых, те клады я чисто по работе нашел, а это не считается. А во-вторых… их и кладами назвать-то сложно. Горе это людское, а не клады. Первый раз – скелет в заброшенном колодце. У скелета были отрублены пальцы рук. А рядом лежал серебряный портсигар. Польский, двадцатых годов, как потом наши эксперты установили. Открыл я его – а там эти пальчики высохшие, и даже резинка не сгнила, держит.
    – Блин… – сержант помрачнел, и вся его хмельная радость выветрилась.
    Внутренне, про себя, я усмехнулся. И даже самодовольно рассмеялся. Но молча.
    – Во второй раз, и правда, деньги нашел. Осматривали подвал, в котором до этого бандиты держали заложников. Ну, оружие там, улики искали… Стенки простучали – и я наткнулся на тайник. Сверток пухлый в газетной бумаге. Сразу разворачивать не стал, влаги много. А лежали там гривны, напечатанные при Скоропадском. И завернутые в «Державный вестник». Говорят, когда власть большевики захватили, в том подвале устроили тюрьму. Так что хозяину денег повезло, если умер легко – от пули, а не под пытками. Да и мне эти «клады» счастья не принесли. Только бумажные хлопоты.
    Подошли к дому, сержант достал ключи. За деревянной дверью тамбура оказалась еще одна – тяжелая стальная гермодверь со штурвалом.
    – Бомбоубежище? – Участковый кивнул. – А второй выход?
    – Нету… В том-то и дело! Как он туда попал?
    Зашли, щелкнули выключателем. Внутри было душно и по-военному зелено. Стеллажи с пыльными противогазными сумками. Облезлые и тоже пыльные двухъярусные нары. Толстые вентиляционные трубы сплетались над головой и упирались в бочки–фильтры, похожие на кастрюли в армейской столовой.
    Прямо на полу лежала какая-то карта. Я подошел, прочитал:
    «План города Н».
    – Че за… – я склонился над полом, рассматривая чертеж.
    Улицы были безымянными, а сам город Н напоминал садовый лабиринт.
    – Это ненастоящий город. Такие планы используют при учениях по гражданской обороне, – подойдя, доложил участковый.
    – А это что?
    В двух местах окраина города Н скрывалась под разводами ржавого пятна.
    – Думаете, кровь?.. Да тут же не это… Блин, чувствую себя дураком. Может, там уже нету ничего. Померещилось.
    Я вздохнул и разогнул спину. Наверно, слишком быстро – болью отдалось в пояснице. Возраст дает знать, а на пенсию ох как не хочется! Вот и молчишь, киваешь начальнику, когда посылает тебя «расследовать» черти что. Еще лет десять назад сам бы послал его в известное место, а теперь…
    «Отставить нытье!» – приказал себе.
    – Слушай, сержант, тебя как зовут?
    – Алексей… Леха.
    – Так вот, Леха, мы с тобой уже двадцать минут не пойми на что тратим жизнь. Давай, рассказывай, что тут у вас стряслось, ёлки полосатые!
    – Товарищ капитан… – сержант замялся.
    – Можно без званий – Сергей Иваныч, – хотелось хоть как добиться от местного «следопыта» толку.
    – Ну, тогда просто – вот!
    Сержант решительно шагнул к следующей двери, и дернул ее на себя. Однако сам не зашел. И даже старался не смотреть туда, внутрь помещения.
    Первое, что я почувствовал, это запах. Не подвальная смесь затхлости, мышиного помета и легкой гнили канализации. Нет. Оттуда тянуло с детства забытым запахом чердаков и дачных сараев, старых газет и солидола, которым отец смазывал велосипедную цепь. А может, просто показалось.
    В комнате горел свет, неяркий, но достаточный. Уютный, я бы сказал. Я подошел к дверному проему… И замер.
    За дверью, у дальней стены комнаты, окрашенной по-больничному в бело-зеленый цвет, стояла старая железная кровать. С медными шариками на боковушках и толстой панцирной сеткой, которая делала «хрусь-хрусь», когда на нее садились или занимались  делом. И на этой кровати, ничем не застеленной, сидел он. Тихонько болтая ногами, самую чуточку не достающими до пола. Уперев руки по бокам в железный каркас сетки.
    Он глядел на нас затравленно. Хотя, может, ему просто было нехорошо, а на нас вообще плевать. Наверняка же, не мы первые, кто открыл эту дверь и увидел его. А может, и не последние. Но это уже не факт.
    Может, не стоило заходить, оставить все как есть? И пусть бы разбирались те, кому оно положено, кому надо. А кому надо? Я обернулся и молча глянул на сержанта Леху.
    – Ну и кому оно надо? – будто прочитав мои мысли, сержант пожал плечами и тяжко вздохнул.
    Да. Теперь не только слесарь Вакульчук из пятого ЖЭКа, не только начальник опорного пункта и участковый сержант знали, теперь и я в курсе, что в старом бомбоубежище на кровати с панцирной сеткой сидит вот этот. Обросший буроватой свалявшейся шерстью, одинокий и, наверно, уже немолодой, обычный черт. С небольшими костяными рожками, которые отчетливо выделялись в кудлатой шерсти, с вытянутой физиономией и приплюснутым по-свински носом. Ну и с хвостом, конечно. А вот копыт у него не было. Просто босые ноги. И тапочки возле кровати.
     
    Мне надо было подумать. Я взялся… нет, я вцепился в дверь – и рывком закрыл ее. Постаравшись, правда, не хлопнуть. По лицу сержанта скользнула предательски кислая ухмылка – «слабак ты, капитан» – и тут же погасла.
    – Но ведь и ты не пытался войти? – ответил я на немой укор и сразу пошел в атаку: – А если это розыгрыш? Да скорей всего! Какой-то псих нацепил маску из латекса и дурит людям головы. Не, ну правда же! Вариантов масса. Болезнь какая–нибудь. Или просто бомж обросший. Да хоть снежный человек, твою ж мать, все равно понятнее. Так почему, черт побери, именно черт?
    – Ну как… в целом, – Леха нарисовал в воздухе неопределенную фигуру. – Рожки, хвост, нос поросячий – вот это все.
    – Но копыт же нет? – схватился я за последнюю соломинку.
    Леха задумчиво кивнул:
    – Нету, факт. Только...
    Леха снова осторожно потянул на себя дверь. Внутри ничего не изменилось. Тот все так же сидел на кровати. Шаг внутрь… Я остался, где был. Но и со своего места почуял, как из-за двери, откуда-то сбоку, не на шутку сильно потянуло морозом. Это в теплом-то и даже душном подвале! Когда на улице – май месяц и гроза, туча в полнеба. На том месте, где стоял сержант, поземка довольно быстро намела снежную дорожку.
    – Ух, студено! – почти с восторгом произнес сержант.
    Воздух стал обжигающе холодным. Дыхание перехватило, я закашлялся…
    – Да закрой ты! Иди сюда!
    Стоило сержанту выйти из той комнаты, как сразу потеплело, а снежный барханчик подтаял и поплыл.
    – Вот потому и накатил я водочки в рабочее время – продрог до костей. Нет, вру. Просто тоска такая взяла, что хоть вешайся.
    – А говорили ж, в аду жарко…
    Леха криво усмехнулся:
    – Не смешно. Да не в этом даже дело.
    – А в чем?
    – Я тут подумал – если есть черт, значит, есть и бог. Ну, там, загробная жизнь, или перерождение. Что не один раз живем, короче.
    – Так это ж хорошо!
    – Ну как сказать. Стремно. Я вот прошлым летом у бабки в деревне котят топил. Тошно потом стало. Ну так я с местными хлопцами на рыбалку сходил, в футбол погонял – вроде, прошло. А выходит, все равно отвечать придется.
    – Ну да… У каждого что-то найдется. Я тоже… Не, не котят. Супружницу свою по молодости склонил аборт сделать. Самим жрать нечего было, куда там детей заводить. А время прошло – и жалел об этом до скрежета зубовного по ночам. Парня-то мы потом родили, а могла бы еще девчонка быть.
    «Стоп! – оборвал я себя. – Какого черта я тут выворачиваю душу. Так нельзя!»
    – Так что делать-то? Опрашивать гражданина черта по форме или  тикать отсюда свет за очи? На солнышко. А в протоколе укажем, что никого не обнаружили, – сержант смотрел на меня и ждал указаний.
    А я тянул время. Почему-то все увиденное ужаса не вызывало. Может, как раз потому, что выглядело слишком реальным – руку протянуть и потрогать. Что правда,  трогать не хотелось.
    – Слушай, сержант, я вот подумал – а какой ему интерес сидеть в глухом подвале и пахнуть солидолом из моего детства?
    – Хрен знает. А почему солидолом? Мне кажется, он речкой и коровьим навозом пахнет. У нас в детстве был «штаб» был в списанном автобусе. Его на берег затащили и бросили. А рядом ферма, и коров пасли на заливном лугу.
    –  Так что же получается? Нас обоих швыряет в детство, пробивает на ностальгию, и мы становимся беззащитными. Чего он от нас хочет?
    Леха поплотней прикрыл дверь и достал телефон.
    – Я тут, пока вас ждал, про чертей погуглил. Выходит, они так себе, не особо сильная порода. Души покупают, но не для себя. Посредники. И сами мечтают по служебной лестнице подняться, бесами стать. А если нужда кому повидаться с чертом, вот, смотрите – «…тот должен выйти в полночь на перекресток с черным котом. Если идти смело, не оглядываясь, то черти за большие деньги выкупят кота, а оглянешься – изорвут в клочья». А еще… – Леха замялся, – они клады сторожат, вот! Почему я и подумал, что, может, тут в подвале что-то есть… Разбогатеем.
    – Кота у нас нет… Перекресток, говоришь? Стоп!
    Я развернулся к выходу. Но через несколько шагов вдруг, прямо как в кино, погас свет.
    – Щас, фонарик… Да где он, епта… – голос сержанта задрожал.
    Тут свет снова загорелся сам собой. И я первым делом подумал, что тот, за дверью, исчез. В кино ж так бывает? Но нет. Сквозь щелку проглядывала буроватая шерсть. И даже, кажется, слышалось дыхание. Хотя вот тут я не уверен. Что черти вообще дышат.
    – Что-нибудь изменилось? – спросил я, наверно, себя, а не сержанта. И сам ответил: – Должно! Ты говорил про перекресток.
    На карте города Н печальные ржавые пятна исчезли. Но появилась аккуратная дырка на центральной площади, к которой сходилось несколько улиц. И такое впечатление, что дырку ту проделали с обратной стороны листа, потому что рваные края торчали вверх. Еще десять минут назад этого не было. Прокрутили снизу, из преисп…
    Мурашки пробежали по спине. Я огляделся – неужели кто-то еще, кроме нас, был в этой комнате?
    – Так я ведь знаю этот район! – сержант поднял карту с пола и расправил на столе. – На месте этой дыры раньше стоял памятник Ленину. Вот тут цирк, тут городская администрация. Это ж Рыночная площадь! Отсюда в двух кварталах.
    Я ухватился за возможность прямо сейчас слинять из подземелья.
    – Значит, поднимаемся наверх – и обследуем площадь.
    Сержант посмотрел на меня с обидой и сомнением:
    – Это что же, и клад найти не попробуем? Вы ж понимаете, что, как только мы выйдем на свежий воздух, тут же постараемся забыть об этом навсегда.
    – Так точно! Если подозрительного не найдем – а, скорей всего, так и будет – доложим, что дело закрыто за отсутствием события преступления. И опечатаем нахрен этот подвал!
    Сержант стал похожим на обиженного  ребенка:
    – Сергей Иваныч! Товарищ капитан! Ведь это же шанс! Узнать то, что не знает никто на свете.
    – Или знает, но уже никому не расскажет, – язвительно добавил я. – Ладно, что ты предлагаешь?
    Леха снова показал что-то на карте. Это была длинная «кишка», соединявшая две разветвленные части плана.
    – Похоже, что на одном плане совмещен город и его подземелья. Мы сейчас вот тут. А эта «кишка» – городской коллектор, по нему под землей можно добраться до Рыночной площади. Там раньше работал фонтан, прямо под ним стояли насосы, а по коллектору подходили трубы с водой и кабели. Потом вместо фонтана поставили памятник Ленину, но под землей все так и осталось.
    Я с удивлением посмотрел на Леху:
    – Откуда ты все это знаешь?
    – Батя работал в Спецэксплуатации, обслуживал как раз эти коллекторы. Меня на работу брал, я там всех знал, как родных. Много раз тырил втихаря со стенда ключи, и мы с пацанами играли в войнушку, в ядерный трындец – прямо в настоящих телефонных тоннелях. Один раз даже что-то случайно отключили. Когда батя про это узнал, ядерный трындец нам пришел на самом деле».
    – Ладно, трындец так трындец. Пошли!
     
    Коллектор обнаружился за неприметной дверью. Пол его был метров на пять ниже пола подвала. Мы спустились по шаткой металлической лесенке и оказались перед уходящим в темноту пространства и бесконечность времени коридором. Стыдно было признаться, насколько я не люблю этого всего. Только редкая цепочка дежурных огней удерживала меня от желания поскорей вернуться из адской прихожей наверх, на землю, где люди, жизнь, трава и сладкий запах майской грозы. Ну и Леха удерживал, да.
    Сержант очутился в родной с детских лет стихии, а потому взахлеб объяснял назначение всего, что нас окружало. Тоннелю явно было больше ста лет – на сводчатом потолке сквозь побелку отчетливо проступали швы старинной кирпичной кладки. Сбоку на толстенных трубах кое-где загорались маленькие красные бусинки – крысиные глазки. При нашем приближении они пропадали, но все равно неприятно было знать, что крысы тут, рядом. Под ногами в бетонном лотке отсвечивала чернотой вода.
    Мы шли уже довольно долго. Сержант сказал, что тоннель тянется километра на три. Я начал привыкать или уставать. И тут… Что-то случилось. Как только миновали некий рубеж, внешне обозначенный тремя бетонными ступеньками, ощущение происходящего изменилось. Я знал, что тот, кто сидел в подвале, теперь идет за нами следом. Я чувствовал, как он смотрит мне в затылок, начинал паниковать, но оглянуться или даже сказать про это вслух не мог себя заставить.
    Внезапно сильное движение воздуха заставило нас пригнуться, и как будто что-то огромное пролетело над головами… Сразу стало легче – тот, кто шел за нами, теперь оказался впереди.
     
    Туннель закончился.
    – Блин, а где же насосы? – Леха шел впереди и первым увидел все это.
    Мы оказались в просторном помещении. Вверху, по утверждению сержанта, была Рыночная площадь. Но меня сейчас больше интересовало то, что вокруг. Почти весь пол просторного подземного зала занимала круглая площадка с мозаичным рисунком. Это была картушка компаса. По внешнему периметру, напротив каждого деления румба, стояли вешки с металлическими шариками наверху. А над ними раскачивался огромный блестящий маятник. В зале не было темно, но откуда шел свет – сказать невозможно.
    Мы стояли и смотрели, как завороженные. Плоскость колебаний постепенно смещалась, маятник задел две противоположные вешки, и они упали. Я посмотрел наверх – канат, на котором раскачивался шар, уходил в невозможную высоту, казалось – к самым звездам.
    – На рулетку похоже. А шар-то – золотой, – шепнул мне Леха. –  Еще там инкрустация, глядите! Одного металла килограмм на пятьдесят, – и он шагнул к маятнику.
    – Стой! – я хотел задержать его, но не успел.
    Прозрачная тень оторвалась от пола и сильно толкнула Леху в сторону. Он не упал, но сильно стукнулся рукой о стену.
    – Эй, осторожней там! – Леха баюкал ушибленное место. – Я представитель власти, могу и привлечь!
    – Кого ты привлекать собрался, того хвостатого? Не трогай тут, пожалуйста, ничего! Это маятник Фуко. – Наконец и я мог похвастаться тем, чего не знал сержант. – Мы поворачиваемся вместе с ним в сторону, противоположную вращению Земли.
    – А на кой он тут нужен, под землей? И куда уходит канат?
    – Ленина снесли?
    – Ну да. Постамент остался. Может, за него канат и зацепили.
    Я осторожно обошел картушку. Ближе к центру круга зиял ряд отверстий. Наверное, раньше вешки с шариками располагались там, и размах колебаний был меньше. Но был и другой ряд отверстий – дальше тех, в которых сейчас стояли вешки. При нынешней амплитуде маятник до них бы не достал. И я снова посмотрел наверх, в звездную бесконечность… Когда-то я считал глупостью то, что из колодца видно звезды.
    – Знаешь, Леша, похоже, что не Земля крутит этот маятник, а сам он вращает Землю. Ну или, по крайней мере, ту ее часть, на которой мы живем. Поэтому трогать его мы ни в коем случае не будем. А вот помочь ему – можем, и даже обязаны. Раз уж выпал такой шанс.
    Леха недоверчиво фыркнул:
    – Так что же, тот черт рогатый охраняет самую важную тайну Земли?
    – Не вопрос! – я улыбнулся и потянулся так, что хрустнули все косточки – как человек, наконец-то, нашедший ответ на сложную загадку. – Тайное знание всегда доверяли пороку, так его легче сохранить.
    Как сумел, я объяснил Лехе, что маятник был придавлен тяжелым постаментом – поэтому раскачивался с меньшей амплитудой. Сейчас, когда остался только постамент, она увеличилась. Но трос нам надо окончательно освободить. А крепится он далеко, где-то, может, и в центре Галактики. Правда, в астрономии я не очень силен.
    – Так что, пошли обратно?
    Я кивнул, и мы уже было подошли к арке тоннеля. Но та же самая тень снова отделилась от пола, и в стене напротив нарисовался проем, а в нем – винтовая лестница.
    – Черти что, но сделано толково! – и я слегка подтолкнул Леху, который опасался снова идти туда, где хозяйничала тень.
    Мы выбрались на поверхность планеты через дверцу в небольшой чугунной башенке, что стояла возле гранитного постамента, залитого разноцветной краской и местами уже поросшего мхом. Пока мы были в подземелье, грозовая туча пролилась на землю теплым дождем. В высоком небе сияло солнце.
    Я задрал голову и посмотрел в зенит. Где-то там уходила в звездную бесконечность невидимая нить. А Землю мы, все же, вращаем сами. Хоть это и громко звучит.