Прошло три дня с тех пор как Джонни попал в город. Он до сих пор не знал, где находится. Уж точно не в родной Англии середины XIX века. Место было странным, словно застыло в безвременье: мощёные улочки, дома в два-три этажа выглядели привычно. Непривычным было, что в них существовал водопровод с горячей водой — настоящая роскошь! Или, например, телефоны. Джонни иногда брал трубку, чтобы поговорить со Стивом — единственным человеком, которого он тут знал.
— Хочешь погулять? — сказал он и снова удивился, когда услышал гулкий баритон. Стив жил далеко — на краю города, и Джонни так и не мог понять, как можно говорить, не напрягая голосовые связки.
— Что, нет работы? — рассмеялся Стив.
— Я уже весь бар отдраил до блеска, но никто не заходит. Наверное, потому что у вывески всё время перегорают фонари.
— Лампочки, — подсказал Стив.
— Ну да. Лампочки. И никто не видит, что открылся новый бар «У Джонни».
— Сейчас приду.
Стив положил трубку, но Джонни ещё немного послушал, как пикают короткие гудки. Пока дожидался, сварил кофе с корицей, налил в термос. Чудное изобретение. Очень удобное.
Пришёл Стив, и они побрели по пустынным улочкам. Прохожие встречались редко, вежливо кивали и шли по своим делам. Джонни тоскливо посмотрел в небо: хотя бы тучи знакомы — почти как в старой доброй Англии.
— Как я сюда попал? — в который раз спросил Джонни, и Стив в который раз терпеливо повторил:
— Тебя преследовала полиция, я помог...
— Я не о том, — отмахнулся бармен. — Как? Как получилось, что в один момент я бежал из дома, а в другой — оказался в тумане? Ты дёрнул меня за руку и я очутился здесь.
— Ну вот так и получилось. Я лишь проводник. Город сам выбирает, кого приглашать.
— Где этот город? — выдохнул Джонни. — В какой стране, на какой планете? Мы на Луне?
Стив рассмеялся:
— Для бармена из девятнадцатого века у тебя хорошее воображение.
— Мы тоже не в пещере росли, — буркнул Джонни. — Видели кое-что. Читали.
— Не обижайся. Я вовсе не хотел звучать покровительственно. Оп, мы пришли.
В этой части города Джонни ещё не был. Сразу обратил внимание на причудливой формы столбы. Здесь были приземистые и высокие, пористые и монолитные, закрученные в спираль и прямые, как палки... Место заросло бурьяном, словно старое кладбище. Мрачное место, куда не прилетали птицы.
— Полюбуйся. Это Сад камней, — сказал Стив.
Джонни глазел на каменные столбы, недоумевая: кому в голову взбрело назвать это садом? Здесь даже трава высохла. Сделала единственный опыт вырасти и отказалась жить и размножаться.
— Замечательно. Это местная достопримечательность? Надеюсь, мы не будем продираться сквозь колюч... Мы будем продираться через колючки, — обречённо сказал Джонни в спину Стива.
— Осторожно. Не наступи на Зака, — предупредил тот.
Джонни чуть не споткнулся об округлый камень. Удивился и потрогал твёрдую шершавую поверхность:
— Такое впечатление, что это сбежавшее тесто, покрытое плесенью.
— Да, похоже. Действительно похоже! — почему-то обрадовался Стив. — Я же говорил, что у тебя хорошее воображение!
— Подожди. Ты сказал — Зак? Вы что, даёте имена камням?
— О нет, что ты. Это их собственные имена.
— Собственные?.. — не понял Джонни.
— Ну да. Имена преступников, — подтвердил Стив. И показал, для наглядности, на причудливые столбы.
— Преступ... Это что, тюрьма? Вы заточили людей в камнях?
— Правильно, это тюрьма. Нет, никто не заточил людей в камнях. Это и есть люди. Ты можешь почитать их истории.
Стив нажал на что-то в подножье одного из камней, и тот засветился. Джонни увидел историю и начал читать.
***
Его звали Ассеун. Он пришёл из далёкой древней страны — из времён, когда для выживания людям нужно было драться за плодородные земли. Хмурый, смуглый красавец обладал даром полководца: его армия не проиграла ни одной битвы, сёла и города чествовали победителя, отдавая лучших женщин и овец. И никто не знал, что по ночам к Ассеуну приводили мальчиков...
Тут Джонни отшатнулся от камня. Посмотрел на Стива с недоумением: зачем читать такую гадость? Но Стив шёл от камня к камню, открывая их истории, и Джонни почему-то понял, что уходить сейчас нельзя. С опаской подошёл к следующему столбу.
Зара. Великолепная женщина, прекрасная хозяйка и заботливая мать. Настолько заботливая, что создала первый в городе приют для брошенных, таких несчастных и худеньких детей. Дети поправлялись на глазах — у Зары действительно был дар вкусно кормить. А то, что некоторые пропадали — так беспризорники, что с них взять. Неблагодарные. И никто не видел на лицах детей затравленность. Зато Зара процветала и через несколько лет даже открыла сеть ресторанов...
Джонни пошёл дальше, стараясь не вчитываться. Великолепный художник, не признававший другой краски, кроме крови пожилых, беспомощных мужчин. Оперный певец, для голоса которого разводили канареек, а он съедал птенцов живьём. Писатель, настолько любивший натурализм, что делал из людей персонажей, которые жили согласно его воле. Политик, которого все обожали, но никто не знал, насколько он ненавидит рыжих... Каждый камень с готовностью рассказывал свою историю, словно истосковавшись по вниманию.
— На суде каждый говорил одно и то же. Каждый недоумевал и продолжает это делать, уверяю. Спрашивают: за что их наказали? Ведь они делали всё возможное, чтобы помочь, чтобы стало хорошо, чтобы привнести красоту в этот мир. А жертвы всегда необходимы. Это лишь малое зло...
— Спрашивают? — хрипло спросил Джонни. — Недоумевают? Они что, не мёртвые?
— Они вполне живые, — уверил Стив. — Просто существуют... немного иначе.
— И чувствуют...
Джонни остановился и перевёл дух. Брезгливо вытер руку о штанину.
— Ты в порядке? — участливо поинтересовался Стив.
Тут Джонни вырвало.
Стив посмотрел на него каким-то странным взглядом. Словно изучал. Однако, учтиво протянул платок. Джонни вытер заслезившиеся глаза:
— Теперь мы можем отсюда убраться? Или что? Ты заведёшь меня в какой-нибудь подвал инквизиции? Не стесняйся, ведь мы так хорошо начали!
Джонни заметил, что взгляд Стива потеплел, из него исчезло холодное любопытство. Словно Джонни только что сдал какой-то экзамен, и Стив был доволен результатом.
Они продрались сквозь колючки и вышли из Сада. Город окутали мягкие снежные хлопья, запахло свежим снегом. Джонни вдруг стало уютно, и он захотел, чтобы Стиву передалось это чувство.
— Надеюсь, я ударюсь головой и забуду, что читал в треклятом Саду камней, — пожаловался он и достал термос.
Стив глотнул кофе и счастливо зажмурился:
— Волшебный. Никогда такого не пил.
— Это потому что ты никогда не заходил ко мне в бар. Я что, прокажённый?
— Нет. Конечно, нет, — уверил Стив. — Просто город ещё присматривается к тебе.
— Ты так говоришь, как будто он живой, — фыркнул Джонни. — Не понимаю, зачем впускать меня сюда, а потом игнорировать? Ты сказал: вот бар, теперь он твой. И что? Где посетители? Пусть зайдут, посмотрят на меня, поговорят. Или пусть арестуют за то, что я сделал...
Тут Джонни остановился и округлив глаза, прошептал:
— Господи... вы из меня сделаете украшение для этого вашего Сада, верно? Тогда верните меня обратно! Я предпочитаю петлю! Зачем вы меня приютили?
Стив похлопал его по плечу:
— Не паникуй. Мы здесь — изгои. Все, без исключения. У каждого есть дар, который позволяет его использовать как во благо, так и во зло, сам видел. Это инструмент, и чтобы понять, как ты им будешь пользоваться, нужно время. Город даёт приют, ты прав. Но не забывай, что город — это люди. Живые, уязвимые, несмотря на силу, которой нет у других. Ты сам принял бы в свой дом всех подряд? Когда израненный, слабый человек стучится в дверь — это одно. Совсем другое, когда этот человек набрался сил и начал бить посуду, ходить в туалет на ковёр в холле и третировать твою сестру как служанку, например. А то и хуже...
При слове «сестра» Джонни вздрогнул. И перевёл тему:
— А у тебя какой дар? Драться? Ты раскидал полицейских как кукол, я ещё никогда не видел, чтобы человек двигался так быстро.
Стив пожевал губу и задумчиво посмотрел сквозь Джонни. Во взгляде снова появился холод:
— Драться? Н-нет, это, скорее, умение, которое идёт довеском к дару. Я ассасин.
— Асса... кто?
— Убийца, — пояснил Стив. — Лучший в мире. Вот мы и пришли.
Они остановились у бара и Стив махнул оторопевшему бармену на прощание.
— Но ведь ты никого не убил!.. Ведь не убил же? Ни одного полицейского? — крикнул Джонни вслед.
Стив обернулся и посмотрел укоризненно:
— Я же не маньяк. И ещё не превратился в камень, как видишь.
Джонни смотрел на высокую, тонкую фигуру и боролся с желанием кинуться за Стивом, чтобы задать столько вопросов...
— Бар открыт? — спросили его.
Джонни обернулся и просиял:
— Конечно, открыт! Прошу!
Дверной колокольчик звякнул, Джонни мигом оказался за стойкой, рассматривая посетителя. Тот обстоятельно снял тяжёлый плащ, стряхнул снежинки со шляпы. Первый клиент оказался грузноватым, с густой каштановой шевелюрой и бородой, сквозь которую пробивалась седина. Несмотря на лишние килограммы, двигался легко и свободно. Сел на высокий стул, и Джонни спросил:
— Чего желаете?
— Это вы мне скажите. Вы — лучший бармен в этом городе.
— Единственный, — поправил Джонни.
— Здесь все — лучшие и единственные в своём роде, — махнул рукой незнакомец. — Так что вы мне предложите?
Джонни посмотрел в его глаза и улыбка медленно сползла с лица:
— Вы не отдыхать сюда пришли. И не пить.
— Ну, от чая бы я не отказался.
Джонни заварил чай. Чёрный, как костюм посетителя, с капелькой мёда. Добавил тёртый имбирь, подал чашку. Незнакомец отпил и кивнул одобрительно: то, что надо.
— Кто вы? — спросил Джонни.
— Все называют меня Исповедник, — кротко ответил посетитель.
— Я не верю в бога, — покачал головой Джонни.
— Так и я не священник, — пожал плечами Исповедник. — Дайте, пожалуйста, руку.
Джонни не хотел, но не мог отказать. Положил руку на открытую ладонь, и бар перестал существовать. Осталась только история Джонни. Вся его чёртова жизнь на ладони Исповедника. ***
Её звали Мина, и она была последышем. Заморышем в семье из семи детей от разных отцов; ребёнком, до которого никому не было дела. Лишь изредка мать сетовала, что слишком уж медленно она растёт. Совсем худая и маленькая, сколько ни корми. Такую если и удастся продать, то нескоро. Мать предлагала несколько раз, но все отказывались. Даже моряки в портовом притоне жалели и подкармливали Мину.
И то хлеб, приговаривала мать. Хоть на еду не тратиться. И тратилась на ром, хотя и предпочитала, чтобы за неё платили клиенты.
Джонни тогда крутился как мог — юнгой, помощником кока, матросом... Когда возвращался на родную землю, всегда носил Мине гостинцы и заморские подарки. Девчушка радовалась не столько сладостям, сколько яркому перу экзотической птицы или пальмовой веточке. Когда Джонни привёз кокос, радости не было предела. Он осторожно пробурил дырочки, и Мина, захлёбываясь от счастья, выпила сладкую мутную воду. Запретила разбивать, углём нарисовала счастливую рожицу и назвала орех Уилсоном.
— Я стану пиратом, ограблю корабль какого-нибудь богача и куплю нам дом, — обещал сестрёнке Джонни.
— Это плохо, — возражала шестилетняя Мина. — Плохо так поступать.
— Нехорошо, — соглашался Джонни. — Но ведь богачи тоже крадут. От таких, как мы.
— А на корабле богач будет? Ты бы мог ему объяснить, что воровать нехорошо.
— На корабле... хм. Вряд ли.
— Значит, пострадают другие? Такие же моряки, как ты?
— Ох, прекрати! — вскакивал Джонни. — Вот только поэтому я и не становлюсь пиратом. Можно сказать, мы из-за тебя прозябаем в нищете!
— Мама тоже говорит, что я денег не приношу.
Джонни менялся в лице, открывал рот, намереваясь что-то сказать, но обычно махал рукой и выходил из комнатки, чтобы в очередной раз поговорить с матерью. С ней всегда было трудно разговаривать. Не только потому что она уже потеряла половину зубов — из-за плохой гигиены, из-за того, что клиенты иногда её били, из-за лечения ртутью, которое оплачивал Джонни. А ещё и потому, что она утопила в роме свои чувства.
— Чего ты с ней так носишься? — гугнила мать. Нос её уже начал проваливаться. — Твои братья и сёстры при деле: кто в шахте, кто подмастерье...
— Кто умер, — подхватывал Джонни.
— Все умирают, сынок, — глухо отвечала мать. — Такова жизнь.
Когда они разговаривали с ней в последний раз в пабе, Джонни в отчаяньи сказал:
— Я куплю её. Куплю у тебя Мину. И подарю тебе новый нос. Не накладной, а тот, который выращивают.
— «Выращивают», вот выдумал тоже! — засмеялась мать. Но глаза её загорелись. Раньше, до болезни она была самой красивой проституткой в порту и этим гордилась. — Мне бы накладной тоже сгодился. Такие даже леди носят.
— Значит, договорились?
— Да кому я её продам, — отмахнулась мать. — Никто не хочет такую замухрышку. Она даже в четырнадцать будет выглядеть лет на десять.
Мать знала, о чём говорила, потому что сама родила первенца в четырнадцать лет. Этим первенцем и был Джонни. Она им гордилась. Джонни всегда был самостоятельным. Сам ползал, сам ходил. Когда падал — никогда не ревел. Тихонько рычал и поднимался. Когда подрос, встречал мать, вернувшуюся после долгой ночи в их каморку у притона, завтраком. Джонни всегда старался, чтобы ей было удобно: ухаживал за младшими, чистил каморку до блеска, а это стоило немалых трудов. С каждым годом там становилось всё теснее, но мать всегда знала, что её ждёт ужин из чистой посуды. У Джонни была патологическая страсть к чистоте. А ещё он делал потрясающие коктейли, от которых буквально хотелось жить. Тогда мать себя чувствовала, словно она — истинная аристократка, выросшая в доме, где всего вдоволь, снуёт бесшумно прислуга, завтрак подают в постель и никто тебя не трахает, подперев на стену или стол.
— Эй, мой стакан пересох! — воскликнула мать.
— Дождись клиента, — хмуро ответил трактирщик. — У тебя всё равно денег нет.
— Зато у сынульки есть! — парировала мать. — И не наливай мне дешёвое пойло в этот раз, я же знаю, что ты мешаешь мне из разных бутылок.
— Так может, сынулька твой и смешает? — язвительно ответил трактирщик.
Джонни положил монету на барную стойку:
— Может, и смешаю.
Хозяин пожал плечами, метнул грязное полотенце и пошёл обслуживать других посетителей. Он презирал проституток и их отродья.
Джонни нащёл сравнительно чистую кружку, осмотрелся и немного поколдовал.
— Это похоже на... на радость! — восхищённо сказала мать, отпив глоток. А потом выглохтала всё подчистую и начала петь. Пришлось увести её из паба.
Кто-то пытался её снять, и Джонни разбил ему нос.
— У неё выходной, — дружелюбно пояснил, сверкая жгучими глазами из-под длинной чёлки.
— Весь в отца, — гугнила мать, пока он волок её по улице. — Тот тоже был вспыльчивым.
— Брось. Ты даже не знаешь, кем был мой отец.
— Это ты брось! Он был пиратом. Такой, знаешь, высокий, мускулистый, смуглый... очень сильный. Очень. Пришёл в притон, дёрнул меня за руку и взял прямо в коридоре — до комнаты дойти не успели.
— Замолчи. Просто заткнись, пожалуйста.
— Даже если я заткнусь, что-то изменится? Что сделано, то сделано, Джонни. Ты — дитя насилия. Думаешь, у меня был выбор? Меня мать продала в притон, где я вас и родила.
Джонни остановился, скинул с плеча мать и рявкнул ей в лицо:
— И сейчас ты хочешь такой же судьбы для дочери? Чтобы в двадцать пять лет у неё было семь детей, из которых выжило четверо? Чтобы её съел сифилис?
— Ты совсем меня не жалеешь, сынок, — расплакалась мать, и Джонни прижал её к себе:
— Ну хватит. Хватит. Просто пообещай мне, что не продашь Мину.
— Да кому я её продам, — снова отмахнулась мать и расплакалась. — Никто даже не видит этого чёртова заморыша. Не ругайся на меня. Ты всегда понимал меня, Джонни. Только ты один.
«Чёртов заморыш» приплясывал у закопчёного окна, дожидаясь Джонни. Увидев пьяную мать, Мина ушла за занавеску и не высовывалась, пока та не заснула.
Наконец Джонни заглянул к ней:
— Хочешь на крышу?
Они поднялись по шаткой лестнице, распугали крыс на чердаке и Джонни вытянул сестру на покатую крышу. Кокос с грохотом покатился к водостоку.
— Уилсон! — крикнула Мина.
— Чёртов орех, — ругнулся Джонни. — Я привезу тебе новый, обещаю.
— Нет, мне нужен Уилсон. Он мой друг, как ты не понимаешь!
— Я думал, это я твой друг, — пробормотал Джонни.
Сломал пару черепиц, чуть не провалился к крысам на чердак, но всё-таки принёс волосатое недоразумение.
— У него улыбка размазалась.
Действительно, приятель Мины выглядел так, словно готов был в любую секунду расплакаться.
— Ничего, нарисуешь новую, — успокоил брат.
Мина улеглась подмышку, и он рассказал ей о Большой Медведице и созвездии Лебедя. О том, что моряки ориентируются по звёздам и о дальних краях, где всегда тепло и везде растут Уилсоны.
— А когда у нас будет дом, можно мне комнату на чердаке? — сонно спросила Мина.
— Почему? — удивился Джонни. — Разве ты не хочешь тёплую комнату с камином?
— Я хочу всегда видеть звёзды.
Мина заснула и он, проклиная Уилсона, который норовил выпасть из маленьких ладошек, осторожно вернул её домой. За занавеску, где стояла детская кроватка, из которой Мина так и не выросла...
Джонни так и не стал пиратом, хотя и попал на пиратский корабль. Они пошли в Америку, но, благодаря ветрам, оказались в Канаде, где и застряли на долгую зиму. Пока экипаж, одуревая от скуки, скитался по суровому зимнему городку, Джонни устроился в местный бар. И нашёл призвание: вместо сурового эля и чистого виски он мешал всё, что под руку попадалось. Смотрел на входящих и сразу же понимал, кому что нужно: этому — поднять настроение, а того, наоборот, успокоить. Джонни провёл в баре почти четыре месяца, и хозяин не видел столько клиентов за целый год. Народ валом валил в приветливую корчму, в которой на подоконниках приплясывали огоньки свечей в разноцветных банках — Джонни придумал и это. В заснеженном порту огоньки привлекали внимание, а чистые стаканы вообще были невидалью. Вслед за простым людом потянулись аристократы. Джонни умел создать атмосферу непринуждённого веселья.
Однажды, когда снег наконец-то поддался и начал стекаться в ручьи, он встретил девчушку у портового притона. Дёрнул за рукав:
— Мина?! Что ты здесь делаешь?
— Вы ошиблись, господин, — обернулась девочка. — Меня зовут Вероника.
— Хотите её купить? — подскочила озябшая женщина. — Товар замечательный! Посмотрите, какие глазки, какие щёчки! Вы точно будете первым, кто надкусит это яблочко!
Джонни посмотрел в сапфировые глазёнки, на румяные от мороза щёки девочки. Вспомнил вдруг о том, какой смешной и слегка нелепый взгляд у котят, которые недавно открыли глаза.
— Конечно, хочу. Сколько стоит купить её навсегда?
Женщина смешалась, но Джонни уже подхватил её под руку, ласково увещевая:
— Пойдём-ка в бар, дорогуша. Обговорим сделку.
И незаметно поманил Веронику за собой.
Пока девочка наедалась от души, Джонни вёл переговоры с матерью:
— Сколько ты за неё хочешь?
Та назвала сумму в эквиваленте виски. Четыре пинты за ночь.
— А насовсем? — Джонни ласково подвинул ей напиток.
Мать глотнула и расцвела:
— Ты даришь мне радость!
— Разумеется. Это моя работа, — улыбнулся Джонни, но взгляд его оставался холодным. Если надо, он смешает чёртовой суке тысячи коктейлей. Будет поить всю её никчёмную жизнь, лишь бы...
— Бутылку того, что ты мне сейчас дал, — сказала она. — Никогда в жизни не пила такого. Это... это...
— Эликсир, — подсказал Джонни.
Нашёл пустую бутылку, не глядя, смешал напитки. Он знал, что так или иначе получится то, что она хочет. Даже если бы он зачерпнул из туалета. Просто у Джонни был дар.
— У тебя дар, парень, — сказал ему хозяин на следующее утро. — Зачем тебе уезжать? Зачем тебе туманы и дождь? Здесь ты дышишь полной грудью. Я помогу тебе поставить дом, через год ты откроешь свой бар, если захочешь.
— У меня там сестра, — сказал Джонни и посмотрел на Веронику. Девчушка только что позавтракала и мыла за собой тарелку. — Пожалуйста, не выбрасывай её обратно на улицу. Пристрой здесь, пусть моет посуду и метёт полы. Я отдам всё, что накопил.
— Тьфу! — сплюнул хозяин. — У нас трое пацанов: есть кому мести полы и мыть посуду в баре. Она будет учиться читать. Прибереги свои деньги для сестры.
Джонни вернулся домой на пассажирском корабле, так и не став настоящим пиратом. Он и там сумел устроиться: когда все зеленели и блевали из-за морской болезни, стучался в кабины и раздавал воду с мятой и со льдом. Другие стюарды подсмотрели, попытались провернуть тот же номер, но только Джонни мог сделать так, что людям становилось легче. Он приобрёл много завистников и много друзей. И вернулся почти богатым. Им с Миной вполне бы хватило на домик в каком-нибудь милом селе. Сердце стучало так гулко, что перед знакомой дверью он вынужден был перевести дух. Джонни знал, что прошло много времени — почти год. Может быть, слишком много.... Но он всё-таки надеялся, что Мина не очень подросла, и мать не успела её никому продать.
...В давно не топленной каморке, за грязной, обветшалой занавеской, в детской кроватке пищал синюшный младенец. Джонни растопил печку, перенёс младенца к теплу, поднял пьяную мать с пола.
Легонько потряс:
— Где Мина?
Та посмотрела мутными, заплывшими глазами:
— Сынок! Ты вернулся. Смешай мне зелье, что приносит радость...
— Где Мина?! — заорал Джонни.
И тут заметил нос. Не ввалившийся, превращающийся в страшную дырку, а совершенно новый. Хотя мать по-прежнему оставалась беззубой.
У Джонни оборвалось сердце и захотелось разреветься навзрыд, как в детстве. Вместо этого он приподнял мать, посадил у кровати. Лихорадочно пошарился под ней, нашёл пустые бутылки с каплями алкоголя, едва уцелевшую чашку. Вымыл до блеска, накапал алкоголь, добавил воды доверху:
— Смотри, всё как ты любишь.
Мать выпила и взгляд прояснился:
— Тебя не было так долго... мы думали, что ты умер. Помнишь, ты мне рассказывал, что лекари могут вырастить новый нос? Смотри, Джонни, это правда! Мне пришлось лежать в больнице несколько месяцев, и там родился этот вот... — кивок в сторону младенца. — Но это правда, Джонни! Смотри, какой красивый у меня нос!
— Красивый, — улыбнулся Джонни, хотя больше всего хотел размазать его по лицу матери. Но ему нужно было узнать, что случилось. — Где Мина? — повторил он.
— Ах, эта... она так по тебе плакала. Так убивалась — чуть не сдохла. А всё потому, что постоянно лезла на эту проклятую крышу. На звёзды смотреть. Один добрый господин, что у нас частенько появляется, заметил, как Мина карабкалась по черепицам и постучал в мою дверь.
— Ваша дочка? — спросил.
И предложил за неё всё, что я захочу. А с тех пор как ты мне рассказал о новом носе, я так размечталась, Джонни. Я так мечтала, что ты вернёшься и подаришь мне его...
— Ты променяла Мину на больницу?
— И пару бутылок, чего греха таить.
Мать выплёскивала слова радостно и легко — она соскучилась по первенцу. Ведь Джонни всегда её понимал, всегда поддерживал. И смешал такой чудесный напиток, что сразу захотелось поделиться всем, что она знала. Слова как будто сами выскакивали изо рта.
— Ты мой любимец, — провела мать рукой по его щеке, и Джонни стоило огромных трудов не отдёрнуться.
— Где Мина? — ласково повторил он вопрос.
— Снова ты об этой... Добрый господин её увёл, а через день её тело нашли рабочие у доков. Полиция сюда приходила, просила опознать. Конечно я опознала — у неё в кармане был этот страшный волосатый орех с намалёванной рожей. Девчонка везде с ним носилась. Видимо, она сбежала и разбила себе голову о камень. Даже колготки с обувью потеряла — ноги все в крови были...
Мать ещё что-то бормотала, но Джонни слушал словно сквозь вату. О том, что господин сам привёл её в больницу, оплатил полный курс лечения, только просил не говорить никому о дочери. И каждый день с посыльным присылал самый лучший алкоголь. А то, что новый ребёнок родился — так это от какого-то клиента... Она говорила и говорила, а Джонни вёл её к притону и просил показать на доброго господина. Разумеется, он не надеялся на удачу, они просидели там два часа, за которые мать успела рассказать совершенно невыносимые вещи. Например, о том, что рабочий с доков — один из тех, кто нашёл Мину, рассказал, что она лежала навзничь, с открытымим глазами, в которых отражались утренние звёзды.
— Он так плакал, так плакал... Сказал, что у него самого есть дочка, и он даже не может себе представить, каково это.
Джонни, однако, мог. Поэтому потихоньку заказывал всего понемногу: водки, виски, шампанское, воду, вино и эль. Слушал, размешивая пальцем напиток, запрещал себе разбить тяжёлую кружку о голову матери.
— Это девочка? — спросил он.
— Что? — не поняла мать.
— Тот младенец, которого ты оставила умирать от холода и голода — девочка?
— А-а-а... Нет, это мальчик. Но долго он не протянет. Так же, как твоя сестра. Лекари мне объяснили, что это из-за моей болезни. Я очень больна, сынок.
Тут она расплакалась и жестом показала на опустевшую кружку. Не успели её наполнить, как мать указала на входную дверь:
— Вот же он! Добрый господин!
И громким шёпотом добавила:
— Не смотри на него. Полицейские мне сказали, чтобы мы не поднимали шума. Это очень богатый господин. Очень.
Джонни зарычал и поднялся, прихватив свою кружку. Хлопнул очень богатого господина по плечу, заорал на весь паб:
— Ну наконец-то! Я весь заждался!
Не дожидаясь, пока округливший глаза незнакомец скажет хоть слово, обнял за плечи и влил пару глотков. Этого было достаточно.
— Мы пойдём в кабинет, — объявил Джонни хозяину и дал внушительную сумму. — Постарайся, чтобы нас никто не беспокоил.
Закрыл за собой дверь, освободил из объятий незнакомца, усадил в кресло. Сам сел напротив, поставил кружку с пойлом на стол.
— Моя мать сказала, что ты купил мою сестру.
— Какую сестру? — ошалело спросил тот.
— Девочку. Вот такую, — показал от пола Джонни. — Худенькую серую мышку. У неё даже цвет глаз был серым. Волосы ещё жиденькие — никак не хотели расти.
— Зато какие мягонькие! — улыбнулся собеседник. — Рукой проведёшь — словно лён. И чистенькая была. Обычно чернь не знает, что такое вода и мыло, но Мина пахла очень хорошо. Впрочем, они все в этом возрасте пахнут хорошо.
При слове «Мина» Джонни закрыл ладонью рот. Не хотел больше ничего спрашивать, но нужно было убедиться.
— Я хочу, чтобы ты отвечал без подробностей. Что ты с ней сделал?
— О, чего я только не делал! — зажмурился господин.
Джонни выстрелил кулаком в его морду, господин взвыл и схватился за лицо, удивлённо мыча: он давно бы был рад убежать, да ноги не слушались. С тех пор как Джонни с порога влил в него зелье.
— Да или нет, — напомнил Джонни. — Это всё, что я хочу услышать.
Вдохнул и спросил, зажмурившись:
— Ты её убил?
— Я не хотел! — уверил собеседник. — Девчонка оказалось совсем хиленькой и я подумал, что случайно её задушил. Но ошибся. Я принёс её к докам, положил, как она вдруг посмотрела в небо... Пришлось добить. Это был акт милосердия.
— Да или нет! — взорвался Джонни. — Я всего лишь просил тебя ответить односложно!
Схватил кружку и ударил по голове. Пойло запенилось, полилось и смешалось с кровью. Незнакомец открыл рот. Удар не был смертельным, но Джонни тогда ещё не знал, что умеет не только дарить радость. Оказалось, он мог дарить и смертельную боль.
Сначала господин застонал. Не прошло и секунды, как он вдруг заверещал, запищал на высокой ноте и начал раздирать своё лицо. До костей. Он порвал щёку и сквозь кровавый клок обнажились зубы.
Джонни не выдержал, когда пальцы незнакомца впились в собственный глаз и начали его выковыривать. Выскочил за дверь, крикнув на бегу:
— Джентльмену плохо!
Остановился возле матери, которая так и не поняла, что происходит.
— Надеюсь, ты никогда больше никого не родишь.
Он побежал бы, куда глаза глядят... но вернулся в каморку. Осторожно заглянул в тряпичный свёрток. Младенец отогрелся и посапывал, хотя и морщился во сне. Жив.
Джонни схватил с пола первую попавшуюся бутылку, набрал ледяную воду из ведра, свернул жгутом свой платок и засунул в горлышко. Подхватил брата:
— Я не умею превращать воду в вино, но, надеюсь, смогу в молоко.
Выбежал из каморки, в последний раз посмотрел на крышу: над ней сияла Большая Медведица.
***
Исповедник наконец выпустил руку Джонни, но тот продолжил рассказывать:
— Сначала я хотел добраться до первого попавшегося села и оставить брата там. Но за мной гнались полицейские...
— Спасибо, дальше я знаю, — прервал Исповедник. Отпил чай, который не успел остыть, вытер вспотевший лоб.
— Что теперь? — спросил Джонни. — Вы из меня сделаете статую?
— Какую статую? — недоумённо спросил Исповедник. — Ах, да... вы о Саде камней?
— Ну да. Теперь вы знаете, что я преступник...
— Вы плачете, — Джонни второй раз за день протянули платок.
— Когда стану камнем, то перестану, — неловко попытался пошутить бармен.
— Я не судья, если вы об этом. Во всём городе нет ни одного судьи. Я просто пришёл узнать вашу историю.
— Что ж, я вынес весьма полезный урок из этой истории.
— Какой?
— Нужно научиться смешивать пропорции правильно.
Исповедник внимательно на него посмотрел и спохватился:
— А стало с братом?
— Он выжил. Я всё-таки сумел превратить воду в молоко, — усмехнулся Джонни. — Пацан сейчас в больнице — там живёт строгий Док и меня к нему пока не пускает. Но сказал, что мальчик полностью поправится. Если превратите меня в камень, позаботьтесь о нём, ладно?
— Спасибо за чай. Всего доброго.
Джонни смотрел, как Исповедник надел тяжёлый плащ и шляпу, ушёл по заснеженной улице. Не осталось никаких сил ждать, когда за ним придут, поэтому Джонни сам вышел за дверь. Посмотрел в последний раз на бар и на тёмную выве...
Вывеска ярко сияла, все лампочки гордо сообщали: «У Джонни».
— Здесь открыто? — спросили его за спиной. — Ну наконец-то. Городу позарез нужен бар.
|
Рассказ открыт для комментариев