 |
|
| |
20:23 19.05.2023
Сегодня (19.05) в 23.59 заканчивается приём работ на Арену. Не забывайте: чтобы увидеть обсуждение (и рассказы), нужно залогиниться.
13:33 19.04.2023
Сегодня (19.04) в 23.39 заканчивается приём рассказов на Арену.
|
|
|
|
|
|
Из бортового дневника капитана Хромова.
Отлёт.
Нас собираются предать забвению. Притвориться что мы никогда не существовали. Я и сам уже не знаю точно, существуем мы или нет. Были ли мы когда-нибудь. И это страшное чувство - быть умирающим видом.
Это было заведомо рисковое предприятие. Но что нам терять? Я всматривался в серые лица. Никто не был против. А молчание, как известно, знак согласия. Воодушевило ли кого-нибудь, что мы дерзнули провернуть? Уж точно нет, скорее повергло в беспросветную тоску, от которой стыла кровь в жилах. Так почему мы летим туда? Потому что, забрав у нас всё, им все ещё мало.
Я на мостике. Смотрю через иллюминатор корабля, пока десять человек производят последние приготовления к полёту. Оранжево-белые скафандры мелькают снизу. Ещё около сотни человек собрались, чтобы проводить нас. Они стоят далеко и отсюда можно увидеть лишь оранжевое пятно. Вот и всё что осталось. Но каждого человека в этой толпе я знаю, и он мне как брат. Теперь мы все будто родственники. Самые близкие люди во Вселенной.
Остался ли кто-нибудь ещё? Я верю в это до конца.
День 1 Я сижу у себя в каюте. Флот всегда делал каюты капитанов лучше, чем у матросов. Как будто мне не плевать на статус. Во времена моей молодости ещё возможно, но сейчас…Сейчас мне всё равно. Мне страшно здесь сидеть одному, и я частенько прихожу к парням. Мы не говорим много. Чаще коротко и по делу, но ощущение кого-то живого рядом успокаивает. И голова перестаёт кружится, а холодный пот на коже высыхает. Жизнь повернулась так, что теперь нам не до слов. Все в своих мыслях. И это не удивительно. Мы все сошли с ума после того, что произошло. И это не метафора. Здесь не осталось ни одного здорового человека.? Разве после пережитого можно остаться здоровым?
Я вижу, как главный механик дрожит, когда никого нету, и иногда что-то бормочет себе под нос. А я помню каким он был раньше. Первый весельчак корабля. Стены сотрясались от зычного смеха парней, когда он травил истории. А я никогда ничего не писал в жизни, кроме отчётов. А теперь вот сижу один со страхом в сердце и набираю эти строки. На наречии, которое скоро исчезнет окончательно. Я даже не верю, что только что такое написал. Ещё недавно это казалось маразмом. Но теперь это реальность. И этот постоянный вкус. Вкус какого-то металла на кончике языка. Это вкус ужаса. Он витает здесь рядом, как отрава.
Никто не любит вспоминать, как это произошло. Но что я знаю точно – мы не виноваты. Когда мы покоряли космос, человеческая мечта творилась на глазах и, конечно, никто и не думал о последствиях. Мы заявили о себе и были слишком самоуверенны, когда всё это началось.
Века были стёрты за мгновения. Миллиарды превратились в единицы. Только тогда мы стали задумываться о безразличии мира к нам. Я вспоминаю, как на Земле человек делал что хотел. На Земле он был главным. А всё остальное существовало для удовлетворения потребностей, считалось незначительным. И ни капли сожаления. Нас тоже жалеть не собирались.
В масштабах этого мира мы оказались незначительными для других, что пришли из межгалактического пространства. Вопросов никто не задавал и войны не было. Это просто как наступить на муравья. Всё случилось быстро. И я теперь смеюсь истерическим смехом, когда смотрю на гордую человеческую фигуру на красивом постере, что висит на стене. Женщина в скафандре у колонизаторского корабля размером с немалую луну, устремляет свой взгляд к далёким звёздам и на лице такая блаженная гримаса. Слишком иронично это было.
А потом они решили стереть всю информацию о нашем существовании. Как преступник вытирает отпечатки на месте преступления. Они уничтожили все хранилища данных, что у нас были. Все наши технологии, всю культуру. Они просто стерилизуют место нашего обитания и развивают глобальную амнезию. Каким-то образом они изменили наш мозг и люди стали забывать Землю. Она осталась как дымчатый образ, мираж в холодном космосе.
Люди стали забывать кто они есть. Но после всего, они и не хотят вспоминать. Спрятаться удалось немногим. И страх перед той жизнью, с которой мы столкнулись в космосе ухватился за наши глотки безжалостной хваткой. Он не даёт нормально дышать. Одна только мысль о них, вызывает во мне дрожь. А ведь когда-то мы восхищались всем живым.
Я пишу это ни для кого и к горлу уже подступила тошнота. Но мы летим с надеждой. Я опять смеюсь как сумасшедший, когда думаю зачем мы сейчас отправились и что приобрело реальную цену. Десять человеческих жизней, это возможно даже одна десятая от всего что осталось, мы готовы сейчас обменять не задумываясь на цель нашего путешествия. Билет в одну сторону, вроде бы так раньше говорили.
Теперь я люблю повторять эту фразу: «Ну а что нам терять?».
День 3.
Раньше космос казался мне прекрасным. А теперь я вижу в нём бездну. Какую-то бездонную враждебность. В детстве я подолгу стоял, зарывшись ногами в холодную траву и смотрел на млечный путь, пока шея не затекала. Во флоте все говорили, что у меня горящие глаза. И сердце настоящего капитана.
Но воспоминания, они растворяются. Я забыл, где я жил. В смысле, название. Но зато помню всё визуально. Хоть вокруг Солнца не вращается больше моя планета, а Луна сорвалась с гравитационной цепи. Туда мы и держим курс. На Луну среди обломков Земли.
Туда когда-то держали курс космонавты, в далёком прошлом. Чтобы первый раз ступить на её поверхность. Знаменитая фраза Нила Армстронга: «Это – маленький шаг для человека, но огромный для человечества». Какая она вдохновляющая. Я любил её по-настоящему. И любил все красивые речи о покорении неизведанного и даже сам их частенько произносил. А теперь от слов у меня звон в ушах. А может это от постоянного беспокойства. Такая должна быть реакция на потерю родной планеты и всей цивилизации? Теперь мы мало говорим. Слова теряют смысл. Остаются лишь образы. Только по работе и очень кратко. А иногда хочется… Наверное, поэтому я пишу этот дневник.
Датчики показали, что температура реактора возросла. Наверное, инженер опять побежал по кораблю, оставив сложную аппаратуру без присмотра. Ему часто что-то мерещится, и он пугает людей. Надо с ним всё обсудить.
День 7.
Мы все собрались в офицерской каюте. Каждый из нас старается вспомнить. Мы не пытались докопаться до таких мелочей, как страна в которой ты родился или город. Мы были с Земли. И летим на корабле, сделанном человеком. Этого было достаточно.
Мозг превращался в пазл, который мы бережно собирали все вместе. Корабельный врач часто говорил о России. Мне казалось, что я оттуда. Вроде бы так и было. Я знал, что она самая большая, но не мог вспомнить, откуда я родом. Где-то рядом, ведь говорил я на русском. Удивительно, но сперва мы забывали откуда мы. Будто если этого не помнить, связь с планетой разорвётся. Как ни странно, нас это только сближало. Мы никогда не чувствовали себя такими сплоченными как сейчас.
Вчера Майлз подошёл ко мне и с мертвым лицом сел напротив. Он сказал, что больше не помнит лицо дочери. Я не знал, что ему ответить. Мне было горько от того, что с нами обходятся таким жестоким образом. И нет никакой возможности это исправить. Я похлопал его по плечу, добавив, что она бы им гордилась, а после оставил его одного.
У человечества было единое хранилище всего, что мы достигли за двадцать два века. Глобальное неограниченное облако, которое содержало информацию в виде ДНК-цепочки. Все эти петабайты испарилась вместе с планетой и людьми. А оставшиеся бежали, отравленные каким-то ужасающим оружием, заставляющим нас медленно превращаться в бессознательную биологическую массу.
Но пусть они и пришли с другой галактики или вообще чёрт знает откуда, мы так просто сдаваться не собираемся. Когда я думаю об этом, то невольно улыбаюсь. В такой безнадёжной ситуации мне кажется это смешным. Какой в этом смысл?
День 14.
Сегодня пришлось накричать на навигатора. Я знаю, что это не его вина. Но перед общим отбоем, он неправильно настроил навигационный компьютер, отчего мы здорово отклонились от курса. Такое случилось первый раз за всю его практику. Он стоял по стойке смирно и твёрдым взглядом смело смотрел мне в глаза, осознавая свою ошибку.
В его глазах читалось: «Я не могу представить, как я мог такое допустить. Но что сделано, то сделано, здесь нечего добавить». По-моему, он сам был удивлён не меньше моего. Позже он сказал, что это было словно заснуть при монотонном полёте за штурвалом, что конечно же, недопустимо, однако повсеместно случается. Случалось, когда-то.
Дело было не в нём.
Я старался приободрить команду. Но Майлз был неутешен. Он совсем отдалился и даже перестал вырезать из дерева копию корабля. Это было его хобби – резьба по дереву. Древесный огрызок валялся у него в каюте, в котором только зарождалась витиеватая и замысловатая форма.
Чернокожий добродушный кок, которого все очень любили пришёл на кухню без одежды и с пеной для бритья на щеках и как ни в чём не бывало начал готовку. Почему-то никто кроме меня на это даже не обратил внимание. Он очень смутился, когда узнал, что, оказывается, он не одел форму. Я не знаю, действительно ли возможно такое не заметить или он держит меня за дурака.
Я любил быть на кухне, когда он готовил. Запахи будили что-то во мне. Это было похоже на сон, который пытаешься вспомнить сразу после пробуждения. Ты вроде всё ощущал и переживал так ярко, но как не напрягайся, ничего кроме пары красочных пятен вспомнить не можешь. Запахи еды замедляли моё беспокойное сердце. Что-то в них родное было, живое.
Последний абзац я дописываю перед тем, как лечь спать. Сейчас 1:50 ночи. Так было бы на Земле. Очень тянет ко сну. Надеюсь утром, со свежей головой будет полегче. Стал класть дневник под подушку, потому что еле нашёл его сегодня. Даже не заметил, как оставил его в коридоре между каютами экипажа и мостиком.
День 22.
Скоро будет месяц полёта. Я стою на мостике, возле мигающих приборов, которые мне ничего уже не говорят. Становица трудно писать. Слова идут с трудом. Как будто этр не мой язык. Я больше не отдаю приказов. Потому сам точно не знаю, что нам нужно. Мы продолжаем держаться цели. Но, признаться, я бы просто лег спать.
Думать очень тяжело. Но это название я не забуу отчно, его нельзя забывать. Мы летим на Луну. И эту фарзу мы повторяем около ста раз в день. Хотя Артём, дллжно быть его так зовут, повторяет эту фразу не осмысленно. Он тосно не помнит, что это значит. Ему всё-равно куда лететь. Он постоянно смотрит в иллюминатор по нескульку часов. Просто в черноту. И с первого раза до не го не дозовешься.
Я ещё Майлз. Он говорил всигда на другм языке. Раньше я его понимал совсем бещ проблем. Теперь мы болше общаеся на жестах. На его языке говорят ещё трое, так что он не одинок. А вот на моём только Артём. Мне надо больше говорить с Майлзом, чтобы не забывать. Что же это за язык… Он легче моего,ьно я его забыва.
Я думаю хватиьт, голово раскалывается.
День 25.
Мы все ходим с незавязаными шнурками. И часто падаем. Как я ни стараюсь, ен могу вспомнить как же их переплисти. Помнит только Тао. Какое хрошее имя, его легко помнитьб. Он мне помог сегодня. Он даже пел песню. Я ни огой не помню, а он пел. Что-ьо очень красивое. Но своём наречии. Жаль у нас нету ничего, чтобы сыграть с ним вместе.
Пилот сегодня жаловался на бль в животе. Врач сказал, что он просто не есть. И покормил его с ожки. Тот чуть не расцеловал врача. Всё кричал, что тот каким=-то чудом его спас от ужасной болезни и тряс его за плечи с безумным взглядом. А доктор даже не улыбался. Он смотрел сквозь своего пациента. А потом просто уселся за стол, подперев подбородок руками и его лысая голова освещалась лампой. Я не стал ничего говорить и пошёл дальше по коорридоу.
Мы уже близко.
День 28.
Мы все стоим у окна, так проше сказать. Теперь я не увирен что пишу правильно. Солнце уту такое огроное и яркое. Мы понимаем, что деградируем, и все одинаково чувствуем злосьт. Видна Луна. Никого эта новость не взолновала.
- Здесь должна быть Земля, - сказал кто-то рядом со мной.
И мы все всдрогнули.
- Выходим на орибту! Начинаем прилунение, - скомандовал я. День 30.
Мын ашл и тоштоис калиПасл едния зап ись… Выхлдм всё.
Капитан Хромов вышел на поверхность. Он двигался медленно. За ним медленно шли ещё девять человек. Он искал глазами что-то в небе, но не мог вспомнить что. Он напрягал все свои силы, чтобы что-то вспомнить, что-то очень важное. Через час один из них сел на лунный грунт. Он просто сел и не отвечал на бессвязные, практически детские окрики товарищей. Его пытались нести, но он упирался. Тогда его понесли двое других.
В ближайшие несколько часов ещё трое опустились на землю. И пустыми глазами смотрели на своих товарищей, которых не могли узнать. Шестеро остальных пытались их тащить. Но безрезультатно. Скафандры путались в тросах и шлангах. Гравитация замедляла все движения. Так они не успеют дойти.
Хромов сверился со встроенным в скафандр навигатором. До цели осталось совсем немного. Нужно двигаться быстрее.
В голове роились какие-то обрывочные мысли. Его охватила паника. Бессвязность этих маленьких мыслишек напоминали пчелиный рой. Он не мог зацепиться на какой-то одной. Они все кружились и выскальзывали в последний момент. Там было всё. В этой черепной коробке была его жизнь, судьба и судьба человечества. И всё как в измельчателе кромсалось на атомарные, ничего не значащие обрывки. Только слово Луна и цель. Только два конкретных слова он помнил.
Он уже не смотрел сколько их осталось. Но он чувствовал, как сзади его товарищи пытаются за ним поспевать широкими прыжками. Он почти ощущал их горячее дыхание в микрофоне. Капитан не оборачивался. Кто-то кричал сзади, что-то непонятное. Другой рыдал, как будто вся боль человечества вдруг оказалась на нём. Кто-то звал его по имени. То-ли отголосок прошлого, то-ли кто-то из экипажа.
Капитан задыхался от напряжения. Глаза слезились и застилали обзор, а он всё прыгал. Перед глазами промелькнуло что-то зелёное. Почему-то он перестал чувствовать скафандр. Ему казалось, что он бежит босиком по чему-то мягкому. Капитан не помнил, кто он такой и действия производил механически.
Он оглянулся.
Сзади тянулась цепочка из сидящих или лежащих бело-оранжевых скафандров. Только один ещё бежал за ним, немного позади. Они встретились глазами и в этот момент последний член экипажа просто упал, подняв грунт вокруг себя, который медленно клубился вокруг.
Хромов тоже упал, но продолжал ползти. Мысли полностью прекратились. Он больше не слышал своего голоса в голове. Капитан делал всё машинально. Купол скафандра был забрызган слюной, перчатки практически порвались от его сильных ударов о грунт, когда он цеплялся всеми силами, передвигаясь на четвереньках.
Что же он забыл?! Он полз, и голова гудела от напряжения. Как будто выстроили барьер между ним и всем, что он помнил. Время наблюдало всё это и сжалилось, замедлив свой ход: «Доползи пока помнишь».
Человек ударился о что-то твёрдое куполом скафандра, отчего тот слегка треснул. Он поднял голову и стал руками, словно слепой, ощупывать этот прямоугольный объект с крыльями как у стрекозы.
Маленьким шрифтом на английском языке там было написано: «Made on Earth by Humans». Но Хромов не мог этого прочитать. Он лихорадочно водил по предмету руками, с бровей на глаза капал холодный пот. Капля собиралась на носу и холодные струйки текли за ушами. Ну же!
Куда-то попав непослушными пальцами, верхняя панель прямоугольника разъехалась в четыре стороны. Космонавт склонился над открывшимся отверстием.
Голова его закружилась от обилия цветов и красок, что он там увидел. Он медленно протянул руку и толстыми перчатками захватил целую охапку цветных карточек. А потом прижался спиной к металлу и стал рассматривать.
Улыбающиеся и счастливые лица. Мужчины, женщины, дети радостно махали ему с глянцевых бумажек. Зелёные деревья, величественные водопады, огромные города, поля и равнины, реки, моря, океаны, чьи-то квартиры – всё это была Земля. Она смотрела на него с этих фотографий.
Он поджал губы над подрагивающим подбородком. А потом рассмеялся. Одновременно с этим глаза защипало и на купол упало несколько слёз. Капитан перевернул несколько карточек. И смог прочесть текст: «Привет колонистам из Испании!». «Слава людям! Привет из Австралии». Смог прочитать текст. И от этого не сдержал эмоций.
Долго всматривался в закат, присланный из Калифорнии. А ещё дольше в фотографию у Кремля какой-то красивой девушки с улыбающимся парнем и подписью: «Настя и Влад, с любовью из России!». Россия! Да, он из России!
Он смотрел на фотографии, пока кислород не опустился до отметки ноля. Предупреждающий сигнал пропищал в третий раз.
Космонавт нашёл одну карточку, которую отправил один старик из Европы, судя по подписи, с фотографией всей планеты с орбиты. Мегаполисы сияли огнями с одной стороны, а с другой голубой ореол окутывал идеальный шар планеты.
Он вытянул её на всю длину руки и разместил над чернотой космоса. Земля на глянцевой бумаге смотрелась что надо! Да, именно так он и подумал.
Рука медленно опустилась, пальцы расслабились, и картинка медленно упала, приземлившись на ладонь. |
|
|
|
Время приёма: 23:08 13.10.2018
|
|
| |
|
Рассказ открыт для комментариев